        Џетр ‚айль, Ђлександр ѓенис. ђоднаЯ ђечь. “роки €зЯщной ‘ловесности

 ---------------------------------------------------------------
     "Ќ…‡Ђ‚€‘€ЊЂџ ѓЂ‡…’Ђ" 1991, ЊЋ‘Љ‚Ђ
     ЃЃЉ 83. ‡ђ1 ‚ 14
     Џђ…„€‘‹Ћ‚€… ЂЌ„ђ…џ ‘€Ќџ‚‘ЉЋѓЋ
 ---------------------------------------------------------------

     Џ.  ‚айль и Ђ. ѓенис -- русские писатели, сформировавшиесЯ на ‡ападе --
авторы  увлекательных  и  тонких  эссе.  ‚  своей  новой  книге  с  блеском,
остроумием и изЯществом  авторы демонстрируют свежий и нетрадиционный взглЯд
на русскую литературу.
     Љнига адресована учителЯм-словесникам, учащимсЯ старших  классов и всем
любителЯм хорошей прозы.
     ISBN 5-86712-001-5
     ђекомендовано Њинистерством образованиЯ ђ‘”‘ђ.
     •удожник Џ. ћ. Џеревезенцев


        Ђндрей ‘инЯвский. ‚…‘…‹Ћ… ђ…Њ…‘‹Ћ

     Љто-то решил, что наука  должна быть непременно скучной.  ‚ероЯтно, длЯ
того, чтобы  ее больше уважали.  ‘кучное --  значит,  солидное, авторитетное
предприЯтие.  Њожно  вложить  капитал.  ‘коро  на земле  места  не останетсЯ
посреди возведенных до неба серьезных мусорных куч.
     Ђ ведь когда-то сама наука почиталась добрым  искусством и все на свете
было  интересным.  ‹етали  русалки.  Џлескались  ангелы.  •имиЯ  именовалась
алхимией. ЂстрономиЯ  --  астрологией.  ЏсихологиЯ  -- хиромантией.  €сториЯ
вдохновлЯлась Њузой из хоровода Ђполлона и вмещала авантюрный роман.
     Ђ ныне что? ‚оспроизводство воспроизводства?
     Џоследний  приют -- филологиЯ. Љазалось бы: любовь  к слову.  € вообще,
любовь. ‚ольный воздух.  Ќичего принудительного. Њножество затей и фантазий.
’ак  и  тут  наука.  Џонаставили цифры (0,1; 0,2; 0,3 и  т. д.),  понатыкали
сноски, снабдили,  ради научности,  аппаратом непонЯтных  абстракций, сквозь
который  не продратьсЯ ("вермекулит",  "груббер",  "локсодрома", "парабиоз",
"ультрарапид"), переписали  все это заведомо  неудобоваримым Языком,-- и вот
вам, вместо поэзии, очереднаЯ пилорама по изготовлению бесчисленных книг.
     “же  в  начале  столетиЯ  досужие  букинисты  задумывались:  "€ной  раз
дивишьсЯ  --  неужто  у  человечества на  все книги  мозгов хватает?  Њозгов
столько  нет,   сколь   книг!"  --  "Ќичего,--   возражают  им  наши  бодрые
современники,--  скоро  читать  и производить книги будут одни компьютеры. Ђ
людЯм достанетсЯ вывозить продукцию на склады и на свалки!"
     Ќа  этом индустриальном  фоне, в виде оппозиции, в опровержение мрачной
утопии, и  возникла,  мне представлЯетсЯ,  книга Џетра  ‚айлЯ  и  Ђлександра
ѓениса  -- "ђоднаЯ речь". Ќазвание звучит  архаически. Џочти  по-деревенски.
„етством попахивает. ‘еном. ‘ельской школой. …е весело и занЯтно читать, как
и подобает ребенку. Ќе учебник, а приглашение к чтению, к  дивертисменту. Ќе
восславить предлагаетсЯ прославленную  русскую классику, а заглЯнуть  в  нее
хотЯ   бы  одним  глазком  и  тогда  уже  полюбить.   ‡аботы  "ђодной  речи"
экологического  свойства и  направлены на спасение  книги,  на  оздоровление
самой природы чтениЯ. ЋсновнаЯ задача формулируетсЯ так: "Љнигу изучали и --
как  часто  бывает  в  таких  случаЯх   --  практически  перестали  читать".
Џедагогика  длЯ  взрослых,  в  высшей степени,  между  прочим, начитанных  и
образованных лиц.
     "ђодную  речь",  журчащую,   как  ручей,   сопровождает   неназойливаЯ,
необременительнаЯ   ученость.   Ћна   предполагает,  что   чтение   --   это
сотворчество.  “  всЯкого -- свое. ‚ ней масса  допусков. ‘вобода трактовок.
Џускай наши  авторы  в изЯщной  словесности  собаку съели и выдают на каждом
шагу вполне оригинальные повелительные  решениЯ, наше  дело, внушают они, не
повиноватьсЯ, а любую идею  подхватывать на лету и  продолжать, иногда, быть
может, в другую сторону.  ђусскаЯ литература Явлена здесь в образе  морского
простора, где  каждый  писатель  сам  себе  капитан,  где  паруса  и  канаты
протЯнуты от  "Ѓедной  ‹изы" Љарамзина  к  нашим  бедным "деревенщикам",  от
повести "Њосква -- Џетушки" к "Џутешествию из Џетербурга в Њоскву".
     —итаЯ  эту  книгу,  мы  видим, что вечные  и, действительно, незыблемые
ценности не  стоЯт на месте, приколотые, как экспонаты, по научным рубрикам.
Ћни --  перемещаютсЯ  в  литературном  рЯду  и  в  читательском  сознании и,
случаетсЯ, входЯт  в состав  позднейших  проблематичных свершений. Људа  они
поплывут,  как  повернутсЯ  завтра,  никто  не  знает.  ‚  непредсказуемости
искусства -- его главнаЯ сила. ќто вам не учебный процесс, не прогресс.
     "ђоднаЯ речь"  ‚айлЯ  и  ѓениса  -- это  обновление  речи,  побуждающее
читателЯ, да  будь  он  семи пЯдей во лбу,  заново  перечесть  всю  школьную
литературу. Џрием этот, известный издревле, называетсЯ -- остранением.
     —тобы им  воспользоватьсЯ,  нужно  не  так  уж много, всего  лишь  одно
усилие:   посмотреть  на  действительность   и  на  произведениЯ   искусства
непредвзЯтым взглЯдом. Љак если бы вы их читали  впервые.  €  вы увидите: за
каждым  классиком бьетсЯ  живаЯ,  только что  открытаЯ мысль. ‚ нее  хочетсЯ
играть.


        Ћ’ Ђ‚’ЋђЋ‚
     „лЯ  ђоссии литература -- точка  отсчета, символ веры, идеологический и
нравственный фундамент. Њожно как угодно интерпретировать историю, политику,
религию, национальный характер, но стоит произнести "Џушкин", как радостно и
дружно закивают головами Ярые антагонисты.
     Љонечно,  длЯ  такого  взаимопониманиЯ  годитсЯ  только  та литература,
которую признают классической. Љлассика -- универсальный Язык, основанный на
абсолютных ценностЯх.
     ђусскаЯ  литература золотого XIX века  стала  нерасчленимым  единством,
некой  типологической общностью,  перед  которой  отступают  различиЯ  между
отдельными  писателЯми. Ћтсюда и вечный  соблазн  найти  доминантную  черту,
отграничивающую  российскую словесность  от любых  других  --  напрЯженность
духовного поиска, или народолюбие, или религиозность, или целомудренность.
     ‚прочем,  с  таким  же -- если  не  большим --  успехом  можно  было бы
говорить не об уникальности русской литературы,  а об  уникальности русского
читателЯ,  склонного видеть  в  любимых книгах самую  свЯщенную национальную
собственность. ‡адеть классика -- все равно что оскорбить родину.
     …стественно, что  такое отношение  складываетсЯ  с  малых  лет. ѓлавный
инструмент   сакрализации  классиков  --  школа.  “роки  литературы  сыграли
грандиозную роль  в формировании российского общественного сознаниЯ в первую
очередь   потому,   что   книги  противостоЯли   воспитательным   претензиЯм
государства.  ‚о  все  времена  литература,  как  бы  с  этим  ни  боролись,
обнаруживала свою внутреннюю противоречивость. ЌельзЯ было не  заметить, что
Џьер Ѓезухов и Џавел Љорчагин -- герои  разных романов. Ќа этом противоречии
вырастали  поколениЯ  тех, кто  сумел  сохранить  скепсис  и  иронию  в мало
приспособленном длЯ этого обществе.
     Ђ главное  --  чтобы  читать  —ехова  и  ’олстого,  не  надо было ждать
очередной "оттепели". —асто забываетсЯ, что школьники сталинской эпохи учили
наизусть не только „емьЯна Ѓедного, но и ‹ермонтова.
     Ћднако диалектика  жизни  ведет  к тому,  что твердо усвоенное  в школе
преклонение  перед классикой мешает  видеть в ней живую  словесность. Љниги,
знакомые  с детства, становЯтсЯ знаками  книг, эталонами длЯ других книг. €х
достают с полки так же редко, как парижский эталон метра.
     ’от,  кто  решаетсЯ  на  такой  поступок  --  перечитать  классику  без
предубеждениЯ  -- сталкиваетсЯ  не только со старыми  авторами, но и с самим
собой. —итать главные книги русской  литературы -- как пересматривать заново
свою биографию. †изненный  опыт накапливалсЯ попутно  с  чтением и благодарЯ
ему.  „ата,  когда впервые был  раскрыт „остоевский,  не  менее  важна,  чем
семейные годовщины.
     Њы растем вместе с книгами -- они растут в нас. € когда-то настает пора
бунта против вложенного  еще в  детстве отношениЯ к классике.  (‚идимо,  это
неизбежно.  Ђндрей  Ѓитов   однажды  призналсЯ:   "Ѓольше   половины  своего
творчества Я потратил на борьбу со школьным курсом литературы").
     Њы  задумали эту книгу не столько чтобы  опровергать школьную традицию,
сколько чтобы  проверить -- и  даже не ее, а себЯ  в ней.  ‚се главы "ђодной
речи" строго соответствуют программе средней школы.
     Љонечно,  мы  не надеемсЯ сказать что-то существенно  новое о предмете,
занимавшем поколениЯ лучших  умов  ђоссии. Њы  просто решились  поговорить о
самых бурных и интимных событиЯх своей жизни -- русских книгах.
     Џетр ‚айль, Ђлександр ѓенис
     Ќью-‰орк, 1989 г.


        ЌЂ‘‹…„‘’‚Ћ "Ѓ…„ЌЋ‰ ‹€‡›". Љарамзин


     ‚  самом  имени Љарамзин -- звучит некаЯ жеманность. Ќе зрЯ „остоевский
переврал  эту фамилию, чтобы высмеЯть в "Ѓесах" ’ургенева.  ’ак похоже,  что
даже не смешно.
     …ще  недавно,  до  того,  как  в  ђоссии  началсЯ  бум,   произведенный
возрождением  его  "€стории", Љарамзин  считалсЯ  всего  лишь  легкой  тенью
Џушкина.  …ще  недавно Љарамзин  казалсЯ элегантным  и легкомысленным, вроде
кавалера  с полотен Ѓуше и ”рагонара, воскрешенных  потом художниками  "Њира
искусства".
     Ђ   все   потому,   что  про  Љарамзина  известно,   что   он   изобрел
сентиментализм. Љак все поверхностные  суждениЯ, и это  справедливо, хотЯ бы
отчасти. —тобы читать сегоднЯ повести Љарамзина, надо запастись эстетическим
цинизмом, позволЯющим наслаждатьсЯ старомодным простодушием текста.
     ’ем  не  менее,  одна  из повестей,  "ЃеднаЯ ‹иза"  -- благо  там всего
семнадцать  страниц и все про любовь -- все же живет в сознании современного
читателЯ.
     ЃеднаЯ крестьЯнскаЯ девушка ‹иза  встречает молодого дворЯнина  ќраста.
“ставший от  ветреного света,  он  влюблЯетсЯ в  непосредственную,  невинную
девушку  любовью  брата.  Ћднако  вскоре  платоническаЯ  любовь  переходит в
чувственную. ‹иза  последовательно  терЯет  непосредственность, невинность и
самого ќраста -- он  уходит на войну. "Ќет, он в самом  деле был в армии, но
вместо того, чтобы сражатьсЯ  с неприЯтелем, играл в карты и проиграл  почти
все свое  имение".  —тобы поправить дела,  ќраст  женитсЯ на пожилой богатой
вдове. “знав об этом, ‹иза топитсЯ в пруду.
     Ѓольше  всего  это  похоже на  либретто  балета. —то-то вроде "†изели".
Љарамзин,  использовав расхожий  в  те времена сюжет  европейской  мещанской
драмы,  перевел его  не только на  русский  Язык, но и  пересадил на русскую
почву.
     ђезультаты  этого незатейливого опыта  были  грандиозными.  ђассказываЯ
сентиментальную  и  слащавую  историю  бедной ‹изы, Љарамзин --  попутно  --
открыл прозу.
     Ћн  первый  стал  писать гладко.  ‚  его сочинениЯх (не стихах!)  слова
сплетались  таким правильным, ритмическим образом, что у читателЯ оставалось
впечатление   риторической   музыки.  ѓладкое   плетение   словес  оказывает
гипнотическое  воздействие. ќто своего  рода колеЯ,  попав  в которую уже не
следует слишком  заботитьсЯ  о  смысле:  разумнаЯ грамматическаЯ и  стилеваЯ
необходимость сама его создаст.
     ѓладкость в прозе -- то же,  что метр и рифма в поэзии. ‡начение  слов,
оказавшихсЯ в  жесткой схеме прозаического  ритма, играет меньшую роль,  чем
сама эта схема.
     ‚слушайтесь: "‚ цветущей Ђндалузии -- там, где шумЯт гордые пальмы, где
благоухают  миртовые  рощи, где величественный ѓвадалквивир  катит  медленно
свои воды, где возвышаетсЯ розмарином увенчаннаЯ ‘иерра-Њорена,-- там увидел
Я прекрасную". ‘толетие  спустЯ с тем  же успехом  и  так  же красиво  писал
‘еверЯнин.
     ‚  тени  такой  прозы  жили многие поколениЯ писателей.  Ћни,  конечно,
избавлЯлись понемногу от красивостей, но -- не от гладкости стилЯ. —ем  хуже
писатель,  тем глубже колеЯ,  в  которой  он елозит.  ’ем больше зависимость
последующего слова от предыдущего.  ’ем выше  общаЯ предсказуемость  текста.
Џоэтому роман  ‘именона пишетсЯ за  неделю, читаетсЯ за два  часа и нравитсЯ
всем.
     ‚еликие  писатели  всегда, а в XX веке особенно, сражались с гладкостью
стилЯ, терзали, кромсали и мучили его. Ќо до сих пор подавлЯющее большинство
книг пишетсЯ той же прозой, которую открыл длЯ ђоссии Љарамзин.
     "ЃеднаЯ  ‹иза"  поЯвилась  на  пустом  месте.   …е  не  окружал  густой
литературный  контекст.  Љарамзин в  одиночку  распорЯжалсЯ будущим  русской
прозы  --  потому, что его  можно  было читать  не только  длЯ  того,  чтобы
возвыситьсЯ  душой  или  вынести  нравственный  урок,  а  длЯ  удовольствиЯ,
развлечениЯ, забавы.
     —то  бы там  ни  говорили, а  в  литературе  важны не  благие намерениЯ
автора, а его  способность  увлечь читателЯ выдумкой. €наче  бы  все  читали
ѓегелЯ, а не "ѓрафа Њонте-Љристо".
     €так,  Љарамзин  "Ѓедной  ‹изой"  угодил  читателю.  ђусскаЯ литература
захотела  увидеть в этой маленькой повести прообраз своего светлого будущего
-- и  увидела. Ћна нашла в "Ѓедной ‹изе" беглый конспект своих тем и героев.
’ам было все, что ее занимало и занимает до сих пор.
     ‚  первую   очередь  --  народ.  ЋпереточнаЯ   крестьЯнка   ‹иза  с  ее
добродетельной матушкой  породила  бесконечную череду литературных крестьЯн.
“же у  Љарамзина лозунг "правда живет не в дворцах, а хижинах"  звал к тому,
чтобы  учитьсЯ  у  народа  здоровому  нравственному  чувству.  ‚сЯ   русскаЯ
классика,  в  той  или иной  степени, идеализировала  мужика.  ЉажетсЯ,  что
трезвый  —ехов (рассказ "‚ овраге" ему долго не  могли простить) был едва ли
не единственным, кто устоЯл перед этой эпидемией.
     Љарамзинскую ‹изу можно и сегоднЯ обнаружить у "деревенщиков". —итаЯ их
прозу,  можно быть заранее уверенным,  что прав  всегда окажетсЯ человек  из
народа.  ‚от так в американских фильмах не бывает  плохих негров. ‡наменитое
"под черной кожей бьетсЯ сердце тоже" вполне применимо к Љарамзину,  который
писал:  "€  крестьЯнки  умеют  любить".  …сть  тут  этнографический  привкус
колонизатора, мучимого угрызениЯми совести.
     ќраст  тоже  мучаетсЯ:  он  "был  до  конца   жизни  несчастлив".  ќтой
незначительной  реплике  тоже  суждена  была  долгаЯ  жизнь. €з нее  выросла
заботливо лелеемаЯ вина интеллигента перед народом.
     ‹юбви  к простому человеку, человеку  из народа,  от  русского писателЯ
требуют  так давно  и  с  такой настойчивостью,  что нам покажетсЯ моральным
уродом любой,  кто ее не  декларирует. (…сть  ли русскаЯ книга,  посвЯщеннаЯ
вине  народа  перед интеллигенцией?)  Њежду  тем, это  отнюдь  не  такаЯ  уж
универсальнаЯ эмоциЯ. Њы ведь не задаемсЯ вопросом -- любил ли простой народ
ѓораций или Џетрарка.
     ’олько русскаЯ интеллигенциЯ страдала комплексом вины  в такой степени,
что  торопилась  отдать  долг  народу   всеми  возможными  способами  --  от
фольклорных сборников до революции.
     “ Љарамзина все эти  сюжеты уже есть, хотЯ и  в зачатке. ‚от, например,
конфликт города и деревни, который продолжает питать русскую музу и сегоднЯ.
ЏровожаЯ ‹изу в Њоскву, где та торгует цветами, мать  ее  говорит:  "“  менЯ
всегда сердце не бывает на месте, когда ты ходишь в город,  Я  всегда ставлю
свечу  перед образом и  молю ѓоспода Ѓога, чтобы он сохранил тебЯ  от всЯкой
напасти".
     ѓород  --  средоточие  разврата.  „еревнЯ  --  заповедник  нравственной
чистоты.  ЋбращаЯсь тут  к идеалу  "естественного человека" ђуссо, Љарамзин,
опЯть-таки  попутно,  вводит  в  традицию деревенский  литературный  пейзаж,
традицию,  котораЯ  расцветала  у  ’ургенева,  и  с тех  пор  служит  лучшим
источником  диктантов:  "Ќа другой  стороне реки видна  дубоваЯ  роща, подле
которой пасутсЯ многочисленные  стада, там  молодые пастухи, сидЯ  под тению
дерев, поют простые, унылые песни".
     ‘  одной стороны  --  буколические  пастухи, с другой -- ќраст, который
"вел  рассеЯнную жизнь, думал  только  о  своих удовольствиЯх,  искал  их  в
светских забавах, но часто не находил: скучал и жаловалсЯ на судьбу свою".
     Љонечно же,  ќраст мог  бы  быть отцом  …вгениЯ  Ћнегина. ’ут Љарамзин,
открываЯ галерею "лишних людей", стоит у истока еще одной мощной традиции --
изображениЯ  умных  бездельников,  которым  праздность   помогает  сохранить
дистанцию между собой и государством. ЃлагодарЯ благословенной лени,  лишние
люди --  всегда фрондеры, всегда  в оппозиции. ‘лужи они честно отечеству, у
них бы не оставалось времени на совращение ‹из и остроумные отступлениЯ.
     Љ  тому  же,  если  народ  всегда  беден,  то  лишние  люди  всегда  со
средствами,  даже  если  они  промотались,  как  это  случилось  с  ќрастом.
Ѓезалаберное легкомыслие  героев в денежных вопросах избавлЯет  читателЯ  от
мелочных бухгалтерских перипетий, которыми так богаты, например, французские
романы XIX века.
     “  ќраста  в повести нет  дел,  кроме любви. € тут Љарамзин постулирует
очередную заповедь русской литературы: целомудрие.
     ‚от  как описан  момент падениЯ ‹изы: "ќраст чувствует в себе трепет --
‹иза также, не знаЯ отчего -- не знаЯ, что с нею делаетсЯ... Ђх, ‹иза, ‹иза!
ѓде ангел-хранитель твой? ѓде -- твоЯ невинность?"
     ‚  самом  рискованном  месте  --  одна  пунктуациЯ:  тире,  многоточие,
восклицательные знаки. €  этому приему было суждено  долголетие.  ќротика  в
нашей литературе  за редкими  исключениЯми  (бунинские  "’емные аллеи") была
книжной,  головной.  ‚ысокаЯ словесность описывала  только  любовь, оставлЯЯ
секс анекдотам. Ћб этом и напишет Ѓродский: "‹юбовь как акт лишена глагола".
€з-за этого поЯвЯтсЯ ‹имонов  и многие другие, пытающиесЯ этот глагол найти.
Ќо не  так-то просто побороть традицию любовных  описаний при  помощи знаков
препинаниЯ, если она родилась еще в 1792 году.
     "ЃеднаЯ ‹иза" -- эмбрион, из которого выросла наша литература. …е можно
изучать как наглЯдное пособие по русской классической словесности.
     Љ сожалению, очень долго у основателЯ сентиментализма читатели замечали
одни слезы. €х, действительно, у Љарамзина немало. Џлачет автор: "џ люблю те
предметы, которые  заставлЯют менЯ проливать слезы нежной  скорби". ‘лезливы
его герои: "‹иза рыдала -- ќраст плакал". „аже суровые персонажи из "€стории
государства ђоссийского" чувствительны: услышав, что €ван ѓрозный собираетсЯ
женитьсЯ, "боЯре плакали от радости".
     Џоколение, выросшее на •емингуэе и  Џавке Љорчагине,  эта  мЯгкотелость
коробит.   Ќо   в  прошлом,  наверное,  сентиментальность   казалась   более
естественной. ‚едь  даже герои  ѓомера  то и  дело  заливались слезами. Ђ  в
"Џесни о ђоланде" постоЯнный рефрен -- "рыдали гордые бароны".
     ‚прочем,   всеобщее   оживление   интереса  к  Љарамзину,  может  быть,
свидетельство  того,  что  очередной виток  культурной спирали  инстинктивно
отрицает  уже  приевшуюсЯ  поэзию мужественного  умолчаниЯ,  предпочитаЯ  ей
карамзинскую откровенность чувств.

     ‘ам  автор  "Ѓедной  ‹изы"  сентиментализмом  увлекалсЯ в меру.  Ѓудучи
профессиональным литератором  почти  в  современном  смысле  этого слова, он
использовал  свое  главное  изобретение  -- гладкопись -- длЯ  любых,  часто
противоречивых целей.
     ‚ замечательных "Џисьмах русского путешественника", написанных в  то же
времЯ, что и "ЃеднаЯ ‹иза", Љарамзин уже и трезв, и внимателен, и остроумен,
и  приземлен. "“жин наш состоЯл из жареной говЯдины, землЯных Яблок, пудинга
и сыра". Ђ ведь ќраст пил одно молоко, да  и то из  рук любезной ‹изы. ѓерой
же "Џисем" обедает с толком и расстановкой.
     Џутевые заметки Љарамзина, изъездившего пол-…вропы, да  еще во  времена
‚еликой  французской революций -- чтение  поразительно  увлекательное. Љак и
любые хорошие дневники  путешественников, эти  "Џисьма"  замечательны  своей
дотошностью и бесцеремонностью.
     Џутешественник  -- даже такой образованный,  как  Љарамзин  -- всегда в
чужом краю выступает  в  роли невежды.  Ћн поневоле скор  на  выводы. …го не
смущает категоричность  скороспелых суждений.  ‚ этом жанре безответственный
импрессионизм -- вынужденнаЯ и приЯтнаЯ необходимость.  "Ќемногие цари живут
так  великолепно, как  английские престарелые матрозы".  €ли  -- "‘иЯ  землЯ
гораздо лучше ‹ифлЯндии, которую не жаль проехать зажмурЯсь".
     ђомантическое  невежество лучше  педантизма. Џервое  читатели  прощают,
второе -- никогда.
     Љарамзин  был  одним  из первых  русских писателей, которому  поставили
памЯтник.  Ќо,  конечно,  не  за  "Ѓедную  ‹изу",  а  за 12-томную  "€сторию
ѓосударства  ђоссийского".  ‘овременники  считали  ее  важнее всего Џушкина,
потомки не переиздавали сто лет. € вдруг "€сторию" Љарамзина открыли заново.
‚друг  она  стала  самым  горЯчим  бестселлером.  Љак  бы  этот  феномен  ни
объЯснЯли,  главнаЯ причина  возрождениЯ  Љарамзина -- его проза, все  та же
гладкость  письма.  Љарамзин  создал  первую "читабельную"  русскую историю.
Ћткрытый  им прозаический ритм был  настолько универсален, что сумел оживить
даже многотомный монумент.
     €сториЯ существует у любого народа только тогда,  когда  о ней написано
увлекательно. ѓрандиозной персидской империи не посчастливилось родить своих
ѓеродотов  и  ”укидидов,  и древнЯЯ  ЏерсиЯ стала  достоЯнием  археологов, а
историю  ќллады знает и  любит  каждый. ’о же произошло с  ђимом. Ќе было бы
’ита  ‹ивиЯ,  ’ацита, ‘ветониЯ, может быть, и  не называлсЯ бы  американский
сенат сенатом. Ђ грозные соперники ђимской империи -- парфЯне -- не оставили
свидетельств своей Яркой истории.
     Љарамзин сделал длЯ  русской культуры то же, что античные  историки длЯ
своих  народов.  Љогда  его  труд вышел  в свет,  ”едор  ’олстой воскликнул:
"ЋказываетсЯ, у менЯ есть отечество!"
     •оть  Љарамзин был  не первым  и не  единственным  историком ђоссии, он
первый   перевел  историю   на  Язык   художественной   литературы,  написал
интересную, художественную историю, историю длЯ читателей.
     ‚ стиле  своей  "€стории  ѓосударства  ђоссийского"  он сумел  срастить
недавно  изобретенную  прозу с древними  образцами  римского,  прежде всего,
тацитовского лаконического красноречиЯ: "‘ей народ в  одной нищете искал длЯ
себЯ безопасность", "…лена предавалась в одно времЯ и нежностЯм  беззаконной
любви и свирепству кровожадной злобы".
     ’олько разработав особый Язык длЯ  своего уникального  труда,  Љарамзин
сумел убедить всех  в  том, что "историЯ предков всегда  любопытна длЯ того,
кто достоин иметь отечество".
     •орошо написаннаЯ историЯ -- фундамент литературы. Ѓез ѓеродота не было
бы ќсхила.  ЃлагодарЯ Љарамзину поЯвилсЯ  пушкинский  "Ѓорис  ѓодунов".  Ѓез
Љарамзина в литературе поЯвлЯетсЯ Џикуль.
     ‚есь  XIX век русские  писатели ориентировались на историю Љарамзина. €
™едрин, и Ђ. Љ.  ’олстой,  и  Ћстровский, воспринимали  "€сторию ѓосударства
ђоссийского" как отправную точку,  как нечто само  собой разумеющеесЯ. ‘ ней
часто  спорили, ее  высмеивали,  пародировали, но  только  такое отношение и
делает произведение классическим.
     Љогда   после  революции   русскаЯ  литература  потерЯла  эту,  ставшую
естественной, зависимость от карамзинской традиции, разорвалась долгаЯ свЯзь
между литературой и историей (не зрЯ вЯжет "узлы" ‘олженицын).
     ‘овременной словесности  так  не  хватает нового  Љарамзина.  ЏоЯвлению
великого писателЯ должно предшествовать поЯвление великого историка -- чтобы
из отдельных осколков создалась  гармоническаЯ  литературнаЯ панорама, нужен
прочный и безусловный фундамент.
     XIX век такой основой  обеспечил Љарамзин. Ћн вообще очень много сделал
длЯ столетиЯ,  о котором  писал:  "„евЯтый  на десЯть  век!  ‘колько  в тебе
откроетсЯ такого,  что мы считали тайной". Ќо сам Љарамзин все  же осталсЯ в
восемнадцатом.  …го открытиЯми  воспользовались  другие.  Љакой  бы  гладкой
когда-то  ни  казалась его проза, сегоднЯ  мы  читаем ее  с  ностальгическим
чувством умилениЯ, наслаждаЯсь теми  смысловыми сдвигами, которые производит
в  старых  текстах времЯ  и которые придают старым  текстам слегка абсурдный
характер -- как у  обэриутов: "вейцары! Ќеужели можете  вы веселитьсЯ таким
печальным  трофеем?  ѓордЯсь  именем швейцара, не забывайте  благороднейшего
своего имени -- имени человека".
     ’ак  или  иначе,  на почве, увлажненной слезами  бедной  ‹изы,  выросли
многие цветы сада российской словесности.


        ’Ћђ†…‘’‚Ћ Ќ…„ЋђЋ‘‹џ. ”онвизин

     ‘лучай "ЌедорослЯ" -- особый. Љомедию изучают в школе так рано, что уже
к  выпускным экзаменам в голове не остаетсЯ ничего,  кроме знаменитой фразы:
"Ќе  хочу  учитьсЯ,  хочу  женитьсЯ".  ќта  сентенциЯ  врЯд  ли  может  быть
прочувствована  не  достигшими  половой   зрелости  шестиклассниками:  важна
способность   оценить   глубинную  свЯзь  эмоций   духовных   ("учитьсЯ")  и
физиологических ("женитьсЯ").
     „аже само слово "недоросль" воспринимаетсЯ не так, как задумано автором
комедии. ‚о времена ”онвизина это было совершенно  определенное понЯтие: так
назывались  дворЯне,  не  получившие  должного  образованиЯ, которым поэтому
запрещено  было вступать в службу и женитьсЯ. ’ак что недорослю могло быть и
двадцать с лишним лет. Џравда, в фонвизинском случае Њитрофану Џростакову --
шестнадцать.
     Џри  всем этом  вполне  справедливо,  что  с  поЯвлением  фонвизинского
Њитрофанушки термин "недоросль" приобрел  новое значение  -- балбес, тупица,
подросток с ограниченно-порочными наклонностЯми.
     Њиф образа важнее жизненной правды. ’онкий одухотворенный лирик ”ет был
дельным   хозЯином   и   за   помещичьи  17  лет  не  написал  и  полудюжины
стихотворений.  Ќо  у нас, слава Ѓогу,  есть "епот, робкое  дыханье,  трели
соловьЯ..." -- и  этим образ поэта  исчерпываетсЯ,  что  только справедливо,
хоть и неверно.
     ’ерминологический  "недоросль"  навеки, благодарЯ  Њитрофанушке  и  его
творцу, превратилсЯ в расхожее осудительное словечко школьных учителей, стон
родителей, ругательство.
     ‘делать  с  этим ничего  нельзЯ.  •отЯ  и существует  простой  путь  --
прочесть пьесу.
     ‘южет  ее несложен. ‚  семье провинциальных помещиков Џростаковых живет
их дальнЯЯ  родственница -- оставшаЯсЯ сиротой ‘офьЯ. Ќа ‘офью имеют брачные
виды  брат  госпожи  Џростаковой  --  ’арас ‘котинин  и  сын Џростаковых  --
Њитрофан. ‚  критический длЯ девушки  момент, когда ее отчаЯнно делЯт дЯдЯ и
племЯнник,  поЯвлЯетсЯ  другой  дЯдЯ  --  ‘тародум.  Ћн убеждаетсЯ в  дурной
сущности  семьи  Џростаковых при помощи  прогрессивного чиновника  Џравдина.
‘офьЯ образумливаетсЯ  и  выходит замуж  за человека,  которого любит --  за
офицера Њилона. €мение Џростаковых берут в государственную опеку за жестокое
обращение с крепостными. Њитрофана отдают в военную службу.
     ‚се  заканчиваетсЯ, таким  образом, хорошо.  Џросветительский хэппи-энд
омрачает  лишь  одно, но весьма существенное обстоЯтельство:  посрамленные и
униженные в финале Њитрофанушка и его родители -- единственное светлое пЯтно
в пьесе.
     †ивые, полнокровные,  несущие естественные эмоции и здравый  смысл люди
-- Џростаковы -- среди тьмы лицемериЯ, ханжества, официоза.
     “грюмы и косны силы, собранные вокруг ‘тародума.
     ”онвизина принЯто относить к традиции классицизма. ќто верно, и об этом
свидетельствуют даже самые поверхностные, с первого взглЯда заметные детали:
например,  имена  персонажей.  Њилон  --   красавчик,  Џравдин   --  человек
искренний,  ‘котинин   --  понЯтно.   Ћднако,  при  ближайшем  рассмотрении,
убедимсЯ,  что  ”онвизин классицист  только  тогда, когда имеет  дело с  так
называемыми положительными персонажами.  ’ут они  •одЯчие идеи,  воплощенные
трактаты на моральные темы.
     Ќо герои отрицательные ни в  какой классицизм не укладываютсЯ, несмотрЯ
на свои "говорЯщие" имена.
     ”онвизин  всеми силами изображал торжество разума, постигшего идеальную
закономерность мирозданиЯ.
     Љак  всегда  и  во  все времена, организующий  разум уверенно оперсЯ на
благотворную организованную силу: карательные меры команды ‘тародума принЯты
-- Њитрофан сослан в солдаты, над  родителЯми взЯта опека. Ќо когда, и какой
справедливости служил учрежденный с самыми благородными намерениЯми террор?
     ‚  конечном-то счете  подлиннаЯ бытийность,  индивидуальные характеры и
само  живое разнообразие  жизни --  оказались сильнее.  €менно отрицательные
герои  "ЌедорослЯ" вошли в  российские  поговорки,  приобрели архетипические
качества -- то есть они и победили, если  принимать  во внимание расстановку
сил на долгом протЯжении российской культуры.
     Ќо  именно поэтому следует обратить  внимание на героев  положительных,
одержавших победу в ходе сюжета,  но  прошедших невнЯтными  тенЯми  по нашей
словесности.
     Њертвенно  страшен  их Язык. Њестами их  монологи  напоминают  наиболее
изысканные  по  ужасу  тексты Љафки.  ‚от  речь  Џравдина:  "€мею  повеление
объехать  здешний округ; а  притом, из собственного подвига сердца моего, не
оставлЯю замечать тех злонравных  невежд,  которые, имеЯ  над  людьми своими
полную власть, употреблЯют ее во зло бесчеловечно".
     џзык  положительных героев "ЌедорослЯ"  выЯвлЯет идейную ценность пьесы
гораздо лучше,  чем еe  сознательно  нравоучительные установки.  ‚  конечном
счете  понЯтно, что только такие люди могут вводить  войска и  комендантский
час:  "Ќе  умeл  Я  остеречьсЯ  от   первых  движений  раздраженного   моего
любочестиЯ.  ѓорЯчность не допустила менЯ рассудить, что  прЯмо любочестивый
человек ревнует  к  делам, а не к  чинам; что  чины нередко выпрашиваютсЯ, а
истинное почтение необходимо  заслуживаетсЯ;  что  гораздо  честнее быть без
вины обойдену, нежели без заслуг пожаловану".
     ‹егче всего отнести весь этот Языковой паноптикум на  счет эпохи -- все
же  XVIII век. Ќо ничего не выходит, потому что в той  же  пьесе берут слово
живущие   рЯдом  с  положительными   отрицательные  персонажи.  €  какой  же
современной  музыкой  звучат  реплики семейства Џростаковых!  €х Язык жив  и
свеж, ему не  мешают те два столетиЯ, которые  отделЯют нас  от "ЌедорослЯ".
’арас ‘котинин, хвалЯсь  достоинствами своего  покойного  дЯди,  изъЯснЯетсЯ
так, как  могли бы  говорить  герои  укшина:  "‚ерхом  на  борзом  иноходце
разбежалсЯ  он хмельной  в каменны ворота. Њужик был  рослый, ворота  низки,
забыл наклонитьсЯ. Љак  хватит себЯ лбом  о притолоку...  џ хотел бы  знать,
есть ли на свете ученый  лоб,  который бы  от такого тумака не развалилсЯ; а
дЯдЯ, вечнаЯ ему памЯть, протрезвЯсь, спросил только, целы ли ворота?"
     € положительные  и отрицательные герои "ЌедорослЯ" Ярче и выразительней
всего  проЯвлЯютсЯ  в  обсуждении  проблем  образованиЯ  и  воспитаниЯ.  ќто
понЯтно: активный  деЯтель ЏросвещениЯ, ”онвизин,  как и было тогда принЯто,
уделЯл этим вопросам много вниманиЯ. € -- вновь конфликт.
     ‚   пьесе  засушеннаЯ  схоластика  отставного   солдата   –ифиркина   и
семинариста  Љутейкина   сталкиваютсЯ   со   здравым   смыслом  Џростаковых.
‡амечателен пассаж,  когда Њитрофану дают  задачу: сколько денег пришлось бы
на каждого, если б он нашел  с двумЯ  товарищами  триста  рублей?  Џроповедь
справедливости и морали,  которую со всей  Язвительностью вкладывает  в этот
эпизод  автор,  сводитсЯ  на  нет  мощным  инстинктом  здравого смысла  г-жи
Џростаковой.  ’рудно не обнаружить некрасивую, но  естественную логику в  ее
простодушном  энергичном  протесте:  "‚рет  он,  друг  мой  сердечный! Ќашел
деньги, ни с кем  не делись. ‚се  себе  возьми, Њитрофанушка. Ќе  учись этой
дурацкой науке".
     Ќедоросль  дурацкой науке  учитьсЯ,  собственно  говорЯ, и не думает. “
этого дремучего юнца  -- в отличие от  ‘тародума  и его окружениЯ -- понЯтиЯ
обо   всем  свои,  неуклюжие,  неартикулированные,  но  и  не   заемные,  не
зазубренные. Њногие  поколениЯ  школьников  усваивают -- как смешон, глуп  и
нелеп Њитрофан на уроке  математики. ќтот  свирепый стереотип мешает понЯть,
что  пародиЯ  получилась  --  вероЯтно,  вопреки  желанию  автора --  не  на
невежество,  а   на  науку,  на  все  эти  правила  фонетики,  морфологии  и
синтаксиса.
     "Џравдин.    „верь,   например,   какое    имЯ:   существительное   или
прилагательное?

     Њитрофан. „верь, котора дверь?
     Џравдин. Љотора дверь! ‚от эта.
     Њитрофан. ќта? Џрилагательна.
     Џравдин. Џочему же?
     Њитрофан. Џотому что она приложена к своему месту.  ‚от у чулана  шеста
неделЯ дверь стоит еще не навешена: так та покамест существительна."

     „вести лет смеютсЯ на недорослевой глупостью, как бы не замечаЯ, что он
мало того,  что остроумен и точен, но  и в  своем глубинном  проникновении в
суть   вещей,   в   подлинной   индивидуализации   всего  существующего,   в
одухотворении  неживого окружающего  мира  -- в  известном  смысле  предтеча
ЂндреЯ  Џлатонова.  Ђ  что  касаетсЯ  способа  словоизъЯвлениЯ  --  один  из
родоначальников  целого  стилевого  течениЯ  современной прозы:  может  ведь
Њарамзин написать -- "ум головы" или „овлатов -- "отморозил пальцы ног и уши
головы".
     Џростые и внЯтные истины отрицательных и осужденных школой  Џростаковых
блистают  на   сером  суконном  фоне   прописных  упражнений   положительных
персонажей.  „аже  о  такой  деликатной  материи,  как  любовь,  эти  грубые
необразованные люди умеют сказать выразительнее и Ярче.
     Љрасавчик Њилон  путаетсЯ в душевных признаниЯх,  как в плохо заученном
уроке: "„уша благороднаЯ!.. Ќет... не могу скрывать более  моего  сердечного
чувства... Ќет. „обродетель твоЯ  извлекает силою все  таинство  души  моей.
…сли  мое  сердце  добродетельно, если стоит оно  быть  счастливо,  от  тебЯ
зависит сделать  его счастье".  ‡десь сбивчивость  не столько  от  волнениЯ,
сколько  от  забывчивости: что-то  такое  Њилон  прочел  в  перерывах  между
занЯтиЯми   строевой   подготовкой   --    что-нибудь    из   ”енелона,   из
моралистического трактата "Ћ воспитании девиц".
     ѓ-жа  Џростакова книг не читала вообще, и эмоциЯ ее здрава и непорочна:
"‚от  послушать! Џоди за  кого хочешь, лишь бы  человек ее  стоил.  ’ак, мой
батюшка,  так. ’ут лишь  только женихов пропускать не надобно. Љоль  есть  в
глазах дворЯнин, малый молодой... “ кого достаточек, хоть и небольшой..."
     ‚сЯ   историко-литературнаЯ   вина   Џростаковых  в  том,  что  они  не
укладываютсЯ  в идеологию ‘тародума. Ќе  то  чтобы у них  была какаЯ-то своЯ
идеологиЯ -- упаси Ѓог. ‚ их крепостническую жестокость не веритсЯ: сюжетный
ход  представлЯетсЯ надуманным  длЯ вЯщей убедительности финала,  и  кажетсЯ
даже, что ”онвизин убеждает в первую очередь себЯ.  Џростаковы -- не злодеи,
длЯ  этого  они  слишком  стихийные анархисты, беспардонные  охламоны,  шуты
гороховые. Ћни просто живут и по  возможности желают жить, как им хочетсЯ. ‚
конечном  счете,  конфликт Џростаковых  -- с  одной  стороны и  ‘тародума  с
Џравдиным   --    с   другой,   это    противоречие   между   идейностью   и
индивидуальностью. Њежду авторитарным и свободным сознанием.
     ‚ естественных длЯ современного читателЯ поисках  сегоднЯшних  аналогий
риторическаЯ мудрость ‘тародума странным образом встречаетсЯ с дидактическим
пафосом ‘олженицына. ‘ходства  много: от надежд на ‘ибирь ("на ту землю, где
достают  деньги,  не промениваЯ их на совесть" --  ‘тародум, "Ќаша надежда и
отстойник  наш" --  ‘олженицын) до пристрастиЯ  к  пословицам и  поговоркам.
"Ћтроду Язык его не говорил да, когда душа его чувствовала нет",-- говорит о
‘тародуме Џравдин то,  что через два века выразитсЯ в чеканной формуле "жить
не по лжи". Ћбщее  -- в  настороженном подозрительном  отношении  к  ‡ападу:
тезисы ‘тародума  могли  быть  включены в  ѓарвардскую речь,  не нарушив  ее
идейной и стилистической цельности.
     Џримечательные  рассуждениЯ  ‘тародума  о  ‡ападе  ("џ  боюсь  нынешних
мудрецов.  Њне  случалось  читать  них все,  что переведено  по-русски. Ћни,
правда,  искоренЯют  сильно предрассудки, да  воротЯт  с корню добродетель")
напоминают   о  всегдашней  злободневности  этой  проблемы  длЯ  российского
общества. •отЯ в  самом  "Ќедоросле" ей уделено не так  уж много места,  все
творчество  ”онвизина в  целом пестрит размышлениЯми о соотношении  ђоссии и
‡апада. …го  известные  письма  из  ”ранции  поражают  сочетанием  тончайших
наблюдений  и  площадной  ругани.  ”онвизин  все  времЯ  спохватываетсЯ.  Ћн
искренне восхищен лионскими текстильными  предприЯтиЯми, но тут же замечает:
"Ќадлежит зажать нос, въезжаЯ в ‹ион". Ќепосредственно после восторгов перед
‘трасбургом и  знаменитым собором  -- обЯзательное напоминание, что и в этом
городе "жители по уши в нечистоте".
     Ќо главное, разумеетсЯ, не в гигиене и санитарии. ѓлавное -- в различии
человеческих типов россиЯнина и  европейца.  Ћсобенность  общениЯ с западным
человеком   ”онвизин  подметил  весьма   изЯщно.  Ћн   употребил  бы   слова
"альтернативность мнениЯ" и "плюрализм мышлениЯ", если  6 знал их.  Ќо писал
”онвизин именно об этом, и от русского писателЯ  не ускользнула та крайность
этих Явно  положительных  качеств, котораЯ  по-русски в осудительном  смысле
именуетсЯ  "бесхребетностью"  (в похвальном называлось  бы  "гибкостью",  но
похвалы гибкости -- нет). Ћн пишет,  что человек  ‡апада  "если спросить его
утвердительным образом, отвечает: да, а если отрицательным о той же материи,
отвечает: нет". ќто  тонко и совершенно справедливо, но  грубы и  совершенно
несправедливы  такие, например,  слова о ”ранции: "Џустой блеск, взбалмошнаЯ
наглость  в  мужчинах,  бесстыдное непотребство  в женщинах, другого, право,
ничего не вижу".
     ‚озникает  ощущение,  что  ”онвизину  очень  хотелось  быть ‘тародумом.
Ћднако   ему   безнадежно   не   хватало   мрачности,    последовательности,
прЯмолинейности.  Ћн  упорно  боролсЯ  за  эти  достоинства,  даже собиралсЯ
издавать  журнал  с  символическим названием  --  "„руг  честных  людей, или
‘тародум". …го героем и идеалом был -- ‘тародум.
     Ќо  ничего  не  вышло.  ‘лишком  блестЯщ был  юмор  ”онвизина,  слишком
самостоЯтельны  его  суждениЯ,  слишком  едки  и  независимы характеристики,
слишком Ярок стиль.
     ‘лишком силен был в ”онвизине Ќедоросль, чтобы он мог стать ‘тародумом.
     Ћн  постоЯнно сбиваетсЯ с дидактики на веселую ерунду и,  желаЯ осудить
парижский разврат, пишет: "Љто недавно в Џариже, с тем бьютсЯ здешние жители
об  заклад,  что  когда  по  нем (по  Ќовому  мосту)  ни  пойди, всЯкий  раз
встретитсЯ на нем белаЯ лошадь, поп и непотребнаЯ женщина. џ нарочно хожу на
этот мост и всЯкий раз их встречаю".
     ‘тародуму никогда не достичь такой смешной легкости. Ћн станет обличать
падение нравов правильными оборотами или, чего доброго,  в самом деле пойдет
на  мост  считать  непотребных  женщин.  ‡ато  такую   глупейшую  историю  с
удовольствием расскажет Ќедоросль. ’о есть -- тот ”онвизин, которому удалось
так и не стать ‘тародумом.


        Љђ€‡€‘ †ЂЌђЂ. ђадищев


     ‘амый  лестный  отзыв  о  творчестве  Ђлександра  ђадищева  принадлежит
…катерине ‚торой: "Ѓунтовщик хуже Џугачева".
     ‘амую трезвую  оценку  ђадищева дал  Џушкин: ""Џутешествие  в  Њоскву",
причина его несчастьЯ  и славы, есть очень  посредственное произведение,  не
говорЯ даже о варварском слоге".
     ‘амым  важным  в  посмертной судьбе ђадищева было  высказывание ‹енина,
который поставил ђадищева "первым в рЯду  русских революционеров, вызывающим
у русского народа чувство  национальной гордости". ‘амое странное, что ничто
из вышесказанного не противоречит друг другу.
     Џотомки часто  обращаютсЯ с  классиками по  произволению.  €м ничего не
стоит  превратить  философскую  сатиру  ‘вифта  в   диснеевский  мультфильм,
пересказать "„он-Љихот" своими немудреными словами,  сократить "Џреступление
и наказание" до двух глав в хрестоматии.
     ‘  ђадищевым  наши современники обошлись еще  хуже. Ћни свели  все  его
обширное наследие  до  одного произведениЯ, но и из него оставили  себе лишь
заголовок -- "Џутешествие из Џетербурга в  Њоскву". „альше, за заголовком --
пустота, в которую  изредка  забредают рассуждениЯ о вольнолюбивом характере
напрочь отсутствующего текста.
     ЌельзЯ сказать, что потомки так уж неправы. Џожалуй, можно было бы даже
согласитьсЯ  с  министром графом  “варовым,  считавшим  "совершенно излишним
возобновлЯть памЯть  о писателе  и книге,  совершенно  забытых  и  достойных
забвениЯ", если бы не  одно обстоЯтельство.  ђадищев --  не писатель. Ћн  --
родоначальник,  первооткрыватель,  основоположник того, что принЯто называть
русским  революционным   движением.   ‘   него  начинаетсЯ  длиннаЯ  цепочка
российского диссидентства.
     ђадищев родил декабристов, декабристы -- ѓерцена,  тот разбудил ‹енина,
‹енин -- ‘талина, ‘талин -- •рущева, от которого произошел академик ‘ахаров.
     Љак ни  фантастична  эта  ветхозаветнаЯ преемственность  (Ђвраам  родил
€саака), с ней надо считатьсЯ. •отЯ бы потому, что эта схема жила в сознании
не одного поколениЯ критиков.
     †изнь  первого русского диссидента  необычайно поучительна. …го  судьба
многократно повторЯлась и продолжает повторЯтьсЯ. ђадищев был первым русским
человеком,  осужденным  за литературную деЯтельность. …го "Џутешествие" было
первой книгой, с которой расправилась светскаЯ цензура. €, наверное, ђадищев
был первым писателем, чью биографию так тесно переплели с творчеством.
     ‘уровый приговор  сенатского  суда наградил ђадищева  ореолом мученика.
ЏреследованиЯ   правительства   обеспечили  ђадищеву   литературную   славу.
„есЯтилетнЯЯ   ссылка  сделала  неприличным  обсуждение  чисто  литературных
достоинств его произведений.
     ’ак родилась великаЯ  путаница: личнаЯ судьба писателЯ прЯмо отражаетсЯ
на качестве его произведений.
     Љонечно, интер