 тень,
отбрасываемую страданиЯми на тех, кто их причинил. Ќо еще более мудр тот,  в
ком и  радости и печали не  только увеличивают  сознание,  но  в то же времЯ
открывают, что есть нечто высшее,  чем само  сознание.  Ћн достигает  вершин
внутренней жизни, вершин, откуда видны сверху  вниз  освещающие  ее огни. Ќо
это выпадает на долю лишь незначительного меньшинства, и счастье достижимо в
долинах менее  знойных,  где колеблютсЯ омраченные  корни  этих огней.  …сть
темные существованиЯ, которые также находЯт в себе убежище.  …сть внутренние
жизни инстинктивные. …сть души лишенные инициативы и разума, которые никогда
не найдут тропинки,  нисходЯщей  к ним самим, которые никогда не увидЯт, чем
они владеют  в этом убежище; но они тем не менее поступают совершенно также,
как и  те  души, разум которых взвесил все свои сокровища. ‘уществуют  люди,
которые желают лишь добра, не ведаЯ, что это единственнаЯ неподвижнаЯ звезда
среди самых возвышенных мыслей, и не знаЯ, почему они  его желают. Њежду тем
каждаЯ внутреннЯЯ жизнь начинаетсЯ не столько в ту минуту, когда развиваетсЯ
разум, сколько  в  ту, когда  душа  становитсЯ доброй.  ‘транно, что  нельзЯ
приобрести внутренней жизни, живЯ во зле. ’от, кто совсем лишен благородства
души,  лишен также  и внутренней  жизни. Ћн  может  понимать себЯ, он  может
знать,  почему он злой, но у  него не будет ни той силы, ни того убежища, ни
того сокровища невидимых удовлетворений, которыми  обладает всЯкий,  могущий
без  страха  проникнуть  в  свое  сердце.  ‚нутреннЯЯ жизнь  создаетсЯ  лишь
известным  душевным  счастьем, а душа бывает  счастливой  лишь  тогда, когда
может  любить  в  себе самой  нечто чистое.  €ногда она обманываетсЯ в своем
выборе,  но, даже обманутаЯ, она  будет счастливее, чем душа,  у которой  не
было случаЯ длЯ выбора.

        XXXVII

     ’аким образом мы уже  спасаем человека, если заставлЯем его  любить зло
несколько менее, чем он его любил; этим мы помогаем ему приступить в глубине
души к возведению  убежища, о  которое судьба притупит  свое оружие. “бежище
это будет памЯтником  или  сознаниЯ, или любви  -  что безразлично, так  как
любовь есть  сознание, которое  в  темноте  еще  ищет  себЯ,  между  тем как
истинное сознание  есть любовь, котораЯ нашла себЯ в свете. „уша же зажигает
внутренний  огонь своей радости в самой глубине этого убежища. ђадость души,
прогонЯющей печаль, которую оставлЯет за  собой  злаЯ судьба,  подобно тому,
как естественный огонь уничтожает влиЯние  царЯщих на  земле болезней, - эта
радость души не похожа на другие  радости. Ћна не есть  следствие ни внешней
удачи,  ни  удовлетворениЯ  самолюбиЯ, что  под  удовлетворением  самолюбиЯ,
которое  уменьшаетсЯ по мере того, как душа становитсЯ  совершенной,  таитсЯ
радость  чистой  любви, котораЯ растет  по  мере того,  как душа  становитсЯ
благороднее. Ќет, эта радость  порождаетсЯ не  гордостью, и  душа  чувствует
себЯ счастливой не потому,  что она может улыбатьсЯ  своей красоте.  Џравда,
душа, до некоторой  степени познавшаЯ себЯ, вправе знать, что она прекрасна.
Ќо все,  что она  слишком охотно  прибавлЯет  к  сознанию красоты, она, быть
может, отнимает от бессознательной  любви. Џервый  же  долг  открывшего себЯ
сознаниЯ заключаетсЯ в том, чтобы  научить нас уважать  бессознательное, еще
не  желающее открытьсЯ. Ќо  та радость, о  которой Я говорю, не  отнимает от
любви  того,  что она прибавлЯет к  сознанию. Ќаоборот, только  в ней  одной
сознание  питаетсЯ любовью, между тем как любовь увеличиваетсЯ от  сознаниЯ.
„ух, который совершенствуетсЯ, вкушает радости, недостижимые длЯ счастливого
тела;  но  душа,  когда она  становитсЯ  лучшей, вкушает  радости, не всегда
доступные  совершенствующемусЯ  духу.  Џравда,  что дух,  совершенствуЯсь, и
душа, становЯсь лучше, обыкновенно вместе содействуют укреплению внутреннего
зданиЯ.  Ќо бывает также, что они действуют порознь, и  что две воздвигаемые
ими ограды ничем не соединены. …сли бы представилсЯ такой случай и существо,
всего  сильнее  любимое мною на свете,  пришло ко мне спросить совета, какой
следует сделать выбор и какое из двух убежищ наиболее глубокое, неприступное
и отрадное,  Я  бы посоветовал  ему  приютить свою судьбу  в  убежище  души,
котораЯ стремитсЯ к совершенству.

        XXXVIII

     ‘просим:  разве  мудрец  никогда не  будет страдать? ЌикакаЯ  гроза  не
омрачит  неба, под которым он  живет?  Ќикто никогда не  расставит перед ним
сети?  …го  жена и его друзьЯ никогда  не изменЯт  ему? ’о,  что  он  считал
благородным,  никогда не  окажетсЯ низким? …го отец, его мать, его дети, его
братьЯ никогда не умрут, как другие люди? ‚се пути, которыми к нам проникает
печаль, всегда ли будут защищены ангелами?  Ќо разве •ристос не плакал перед
гробницей ‹азарЯ? €  разве Њарк Ђврелий не страдал между  сыном Љоммодом,  в
котором уже обнаруживалсЯ зверь, и своей женой ”аустиной, которую он любил и
котораЯ его не любила? € разве Џавел-ќмилий, столь же  мудрый, как ’имолеон,
не стонал под рукою  рока, когда старший его  сын умер  за пЯть дней до  его
триумфального  въезда в ђим,  а  младший  сын  три  днЯ  спустЯ?  ‚  чем  же
спасительность убежища, которое мудрость предоставлЯет счастью? „олжны ли мы
зачеркнуть все то, что сказали раньше, и причислить мудрость ко всем  другим
иллюзиЯм, которыми  душа человека пытаетсЯ оправдать в глазах разума те свои
желаниЯ, которые опЯть почти всегда признает неразумными?

        XXXIX

     ‚  действительности  мудрец знает  также и  страданиЯ.  Ћн  страдает, и
страданиЯ  становЯтсЯ одним  из элементов мудрости. Ћн, быть может  страдает
даже  больше,  чем другие, потому что сущность его более сложна.  Ћн  больше
страдает, потому что чем менее человек одинок, тем он больше страдает, и чем
более человек мудр, тем менее ему кажетсЯ, что он одинок.  Ћн будет страдать
в своем  теле, в своем сердце  и в своем духе, потому что  есть  части тела,
сердца  и духа, которых никакаЯ мудрость мира  не может отвоевать  у судьбы.
Џоэтому  речь идет  не  о том,  чтобы  избегать  страданий, а о  том,  чтобы
избегать  уныниЯ и цепей, налагаемых  страданием на  тех, кто принимает его,
как  властелина, а не как вестника, посланного кем-то  более значительным, и
еще скрытым от наших глаз за поворотом судьбы. Ќет сомнениЯ, что мудрец, как
и его сосед, вскочит с ложа, разбуженный ударами в дверь, которым нежеланный
вестник потрЯсет  стены его дома. Ћн  обЯзан будет сойти  к нему,  он должен
будет говорит с ним; но, говорЯ с ним, он не раз будет устремлЯть взор вдаль
через  плечо  утреннего  несчастьЯ,  чтобы разглЯдеть  в  пыли,  на  далеком
горизонте  великую  идею, которой,  быть  может, несчастье  предшествует.  ‚
сущности, если подумать об этом в минуты счастьЯ, зло, которым рок может нас
неожиданно поразить,  кажетсЯ нам чем-то  маловажным.  џ  согласен признать,
что,  когда  зло  уже  настанет,  отношение  изменитсЯ.  Ќо  тем  не   менее
несомненно, что,  если  бы  оно  захотело  потушить в  нас  постоЯнный  очаг
мужества, оно должно было бы окончательно развенчать в глубине нашего сердца
все,  что  мы любим,  все, чему удивлЯемсЯ,  все,  перед чем преклонЯемсЯ. €
какой же внешней силе удастсЯ когда-нибудь развенчать чувство или идею, если
мы  сами  этого  не  сделали?  ‡а исключением  страданий  физических,  разве
существует какаЯ-нибудь боль,  котораЯ  могла бы  нас охватить  иначе, как с
помощью  наших же мыслей? Ђ кто же  снабжает наши мысли оружием, которым они
или нападают на нас, или  защищают? ‘амо страдание  причинЯет нам мало боли,
но мы  бесконечно  страдаем в зависимости от того, как  принимаем страданиЯ.
"Ћн был несчастен по собственной вине, - говорил Ђнатоль ”ранс, повествуЯ об
одном из тех, кто никогда не заглЯдывает за плечо грубого вестника, - он был
несчастен  по  собственной  вине,  ибо  все истинные  бедствиЯ внутренние  и
причинЯютсЯ нами самими.  Њы их  образуем внутри  себЯ из  нашей собственной
сущности".

        XL

     „ейственнаЯ сила событий зависит исключительно от того, под каким углом
зрениЯ мы  рассматриваем это  событие.  ‘оедините десЯть  человек,  которые,
подобно Џавлу-ќмилию,  потерЯли двух своих  сыновей в  самый  радостный  час
своей жизни,  и вы будете  иметь десЯть  печалей, не похожих одна на другую.
Ќесчастие  проникает  в  нас,  но  совершает  лишь  то,  что ему приказывают
совершить.  Ћно  сеет, оно опустошает, оно  собирает жатву, смотрЯ по  тому,
какой приказ оно нашло начертанным на нашем  пороге. …сли двое сыновей моего
соседа, - человека посредственного, - погибнут как раз тот день, кода судьба
осуществила все желаниЯ их отца, все произойдет  в темноте, ни одна искра не
вспыхнет, и несчастие, само почти объЯтое  скукой, оставит  позади себЯ лишь
кучку бесцветного пепла. Њне нет надобности повидать моего соседа. џ наперед
знаю  все  те  ничтожные  чувства,  которые  принесло  ему  горе,  ибо  горе
возвращает нам лишь то, что наша душа доверила ему в дни счастиЯ.

        XLI

     Ќо вот то  же самое горе поразило  Џавла-ќмилиЯ. “страшенный  ђим,  еще
полный  откликов  триумфального шествиЯ,  ждет  в страхе. —то будет? Ќеужели
боги шлют вызов мудрецу, и что  мудрец ответит богам? Љак  справилсЯ герой с
горем, или как  горе справилось  с  героем? ‚ такие  минуты человечество как
будто сознает, что судьба еще  раз испытывает силу  своей руки, и  что нечто
изменитсЯ длЯ  него,  если эта  рука  не  сможет потрЯсти того,  на  что она
обрушилась.  €  смотрите,  с какой тревогой  оно в подобных  случаЯх ищет  в
глазах своих вождей лозунг против невидимой силы.
     Ќо вот Џавел-ќмилий выступает перед римским народом, который он созвал.
Ћн  хранит торжественный  вид и  обращаетсЯ к  народу с такими  словами:  "џ
никогда  не  испытывал  страха перед тем,  что приходит  от  людей.  —то  же
касаетсЯ  того, что ниспосылаетсЯ  богами, то Я всего более  боЯлсЯ крайнего
непостоЯнства судьбы и неисчерпаемого разнообразиЯ  ее ударов. ‚ особенности
Я  боЯлсЯ  в  течение  этой  войны,  когда  судьба,  точно  попутный  ветер,
благоприЯтствовала  всем  моим  начинаниЯм.  џ  каждый  миг ожидал,  что  он
ниспровергнет мое счастье и разразитсЯ какой-нибудь грозой. „а,  в один день
Я переплыл через €онийское море от Ѓриндизи до Љорциры, а  из  Љорциры  Я на
пЯтые сутки прибыл в  „ельфы,  где принес  жертву Ђполлону. Џрошло  еще пЯть
дней, и  мы вступили в Њакедонию, где Я совершил над войском обрЯд очищениЯ,
как  установлено обычаем. Џотом Я немедленно приступил  к войне и пЯтнадцать
дней  спустЯ благополучно  ее  окончил  одной  из самых  славных побед.  ќто
быстрое  следование удач внушало мне  вполне  понЯтное  недоверие к  судьбе.
‘покойный относительно врагов и  не ожидаЯ с этой стороны никакой опасности,
Я опасалсЯ, что непостоЯнство богини отразитсЯ на нашем обратном пути, когда
Я шел  во главе такого войска,  столь радостно победного, везЯ  неисчислимую
добычу и пленных королей. Ќо, прибыв сюда без малейшего  приключениЯ  и видЯ
город,  объЯтый  ликованием  среди празднеств и жертвоприношений,  Я  тем не
менее продолжал опасатьсЯ рока. џ знал,  что он не уделЯет нам ни  одной  из
своих  милостей, которые не были  бы  смешаны  с  горем,  и что зависть  его
сопровождает  все  наши  великие  успехи. ЊоЯ душа,  полнаЯ этой мучительной
тревоги и  опасений за будущее ђима,  была избавлена от страха в  ту минуту,
когда  мой собственный дом  погиб в ужасном  крушении, когда в эти свЯщенные
дни  Я должен был одного за другим собственными руками похоронить двух своих
сыновей, подававших столь блестЯщие надежды, единственных, которых  Я прочил
себе  в наследники. ’еперь Я  больше  не боюсь великих  опасностей и  твердо
верю,  что ваше благополучие укреплено  на долгое  времЯ.  ‘удьба достаточно
отомщена за мои  успехи бедствиЯми, которые она обрушила на  менЯ самого. Ќа
триумфаторе, равно как и навлекомом за триумфатором пленнике,  она одинаково
проЯвила  разительный  пример  человеческой  немощности,  с   той,  впрочем,
разницей, что  у побежденного ЏерсеЯ остались  его  дети, между  тем как  Я,
Џавел-ќмилий, потерЯл своих".

        XLII

     ‚от каким образом римлЯнин встретил одно  из величайших бедствий, какие
лишь могут постигнуть человека в минуту, когда он всего более чувствителен к
страданиЯм, т.е. в минуту его величайшего счастьЯ. Ќет ли и других способов?
…сть, ибо существует  столько же способов встречать горе,  сколько  есть  на
земле благородных мыслей и чувств.  € каждое из этих чувств, каждаЯ из  этих
мыслей  вооружена  волшебной  палочкой,   котораЯ  менЯет  одежду   и  образ
страданий, пришедших к нашему порогу. €ов сказал бы: "Ѓог дал, Ѓог отобрал -
да будет  благословенно …го свЯтое имЯ",  а Њарк Ђврелий, быть может, сказал
бы:  "…сли мне не дано более любить тех, кого Я любил больше всего, то  это,
без сомнениЯ,  длЯ  того, чтобы научить менЯ любить тех, кого  Я  до сих пор
любил недостаточно".

        XLIII

     Ќе следует, однако, думать, что они таким образом утешают себЯ  пустыми
словами и что все эти слова плохо  скрывают рану, тем более болезненную, чем
тщательнее они хотели  ее скрыть.  Џрежде всего лучше  утешать  себЯ пустыми
словами, чем совсем  не знать утешений. Ђ затем, если и  допустить,  что все
эти слова - только иллюзиЯ,  то следует  в  то же  времЯ  про справедливости
допустить, что иллюзиЯ - единственное благо, которым может владеть душа, ибо
во  имЯ  какой  другой  иллюзии  мы  присвоили  бы  себе  право пренебрегать
иллюзиЯми?
     Љонечно, когда все эти великие мудрецы, о  которых Я говорил,  вернутсЯ
вечером в свой опустевший дом  и увидЯт у очага место, на  которое  их  дети
больше  не  будут садитьсЯ,  они отчасти узнают страдание,  которые  всецело
испытывают те, кому страдание  не принесло ни одной благородной мысли. Њы бы
унизили  прекрасную мысль или прекрасное чувство,  приписав им силу, которою
они не обладают.  …сть  внешние слезы, которых  они не в силах осушить, есть
свЯщенные  часы, когда мудрость еще не утешает.  Ќо, скажем в последний раз,
речь идет  не  о том,  чтобы избегать  страданий, ибо страданиЯ всегда будут
неизбежны. ђечь идет о том, чтобы делать выбор  между тем, что страданиЯ нам
приносЯт.  ‘кажут, быть может,  что этот выбор  между тем, чего  наш глаз не
видит, есть нечто маловажное, не могущее устранить ни одного  из  страданий,
причина  которых всегда  перед нашими глазами.  Ќо разве  все наши  духовные
радости, которые гораздо глубже всех наших радостей телесных или умственных,
не  состоЯт также из вещей маловажных в этом же роде? …сли  мы переведем  на
слова то чувство, которое толкает героЯ на благородный  поступок, то и оно в
сущности покажетсЯ нам чем-то маловажным. —ем-то маловажным была также идеЯ,
которую Љатон  Њладший  составил себе  о долге, если мы сравним  эту идею  с
огромной смутой целой империи и  с кровавой смертью, которую она повлекла за
собой.  € однако не есть ли  она  нечто более великое, чем  эта  смута, и не
возвышаетсЯ ли она над  смертью, которую  она причинила? € еще в  наши  дни,
разве  не Љатон прав? —ьЯ другаЯ жизнь, благодарЯ этой идее, котораЯ до того
чужда человеческому разуму,  что он не  смог бы  даже  взвесить ее на  своих
весах, - чьЯ другаЯ  жизнь была  глубже и благороднее  счастливой, чем жизнь
Љатона?
     ‚се, что облагораживает наше существование,  все, что мы уважаем в себе
самих, мотивы нашей добродетели и те обусловленные чувством границы, которые
каждый полагает своим порокам и даже своим  преступлениЯм, - все это кажетсЯ
в  действительности  чем-то  маловажным, когда разум требует  у  нас в  этом
отчета.  Ћднако тут  заключены  законы, управлЯющие жизнью каждого из нас. €
кто  бы  мог жить, не подчинЯЯсь многим из тех  истин, которые  не подчинены
разуму? ‚се, не исключаЯ самых преступных,  подчинЯютсЯ одной из этих истин,
и  чем большее  число  истин,  которым  они подчинЯютсЯ, тем  менее  человек
преступен. “бийца скажет вам, да, Я убиваю, но не  краду. ‚ор скажет, что он
вор, но не предатель,  а предатель скажет,  что он не предает  своего брата.
’аким  образом всЯкий прЯчетсЯ за последнюю нравственную  красоту, котораЯ у
нее остаетсЯ. “ наиболее падшего  из  людей всегда остаетсЯ в душе свЯщенное
место, нечто вроде убежища, где он находит ключ чистой  воды, где он черпает
силы, необходимые длЯ того,  чтобы продолжать жить.  €  тут, как и  повсюду,
утешителем  ЯвлЯетсЯ  не разум, который  должен остановитьсЯ  перед  порогом
последнего убежища  вора или предателЯ, как он останавливаетсЯ перед порогом
жертвы  Ђнтигоны,  покорности  €ова или  любви  Њарка ЂврелиЯ.  ђазум  стоит
неподвижно, не отдает себе больше отчета, ничего не одобрЯет, и тем менее он
чувствует,  что если бы  он  стал  возмущатьсЯ, то  его возмущение  было  бы
направлено против света, которого  он сам ЯвлЯетсЯ только видимой тенью, ибо
посреди этих сил разум похож на человека, который стоЯл бы в Ярком солнечном
свете.  Ћн  видит  свою  тень,  котораЯ простираетсЯ  у  его  ног; он  может
заставить  ее двигатьсЯ вперед  или  назад, он может  изменить ее очертаниЯ,
нагибаЯсь или выпрЯмлЯЯсь, но эта тень - единственное, над чем он властвует,
чем  владеет,  чем  может повелевать в окружающем его ослепительном свете. €
наш разум  движетсЯ точно также  в  лучах  высшего источника света,  и тень,
отбрасываемаЯ им, не имеет никакого влиЯниЯ на этот неподвижный свет. Љак ни
велико расстоЯние между Њарком Ђврелием и предателем, они из  одного и  того
же источника черпают мистическую воду, дающую жизнь их душе, и этот источник
обретаетсЯ не в разуме.
     „остойно удивлениЯ, что всЯ наша нравственнаЯ жизнь расположена не там,
где обретаетсЯ разум, и тот, кто стал бы жить только согласно разуму, был бы
самым жалким из людей. Ќет ни одной добродетели, ни одного доброго поступка,
ни одной благородной мысли, почти все корни которых не росли бы в стороне от
того, что может  быть понЯто и объЯснено. Ћднако гордость человека требовала
бы, чтобы всЯ добродетель,  всЯ внутреннЯЯ жизнь, всЯ радость  заключались в
единственной  силе,  которой  он  действительно  владеет,  единственной,  на
которую он  может вполне положитьсЯ,  - т.е. в силе разума. Ќо,  как бы он к
этому не стремилсЯ, малейшее событие жизни вскоре  ему покажет,  что убежища
следует  искать не в разуме,  ибо нет сомнениЯ,  что  мы  представлЯем собою
нечто другое, чем существа просто разумные.

        XLIV

     Ќо если не наш разум делает выбор из того, что приносит нам  страдание,
то,  кто же делает его? ќтот выбор делает  наше прошлое, которое  образовало
нашу душу. ЌельзЯ в один день посеЯть  и  собрать  плоды мудрости. …сли Я не
жил, как Џавел-ќмилий, то  ни одна из мыслей, утешавших его, менЯ не утешит,
хотЯ бы все мудрецы мира сошлись, чтобы повторЯть их мне без  конца. Ђнгелы,
приходЯщие,  чтобы  осушить наши  слезы, принимают  точно  очертание и образ
того,  что  мы говорили,  что  мы думали,  и в  особенности, что мы  сделали
накануне бедствиЯ.  Љогда  ’омас  Љарлейль,  который  был  мудрецом,  хотЯ и
болезненным, потерЯл после  сорока лет  совместной  жизни свою  жену  „женни
‚елш, - существо глубоко им любимое,  - его  печаль с  невероЯтной точностью
принЯла  формы  прошлого  их  любви.  €  вот   почему  она  была   величава,
беспредельны, мучительна и  в  то  же  времЯ утешительна,  безбрежна в своих
упреках, в своей нежности,  в своих жалобах, подобно молитве или размышлению
на берегу затуманенного морЯ.  ‚ страданиЯх нашего  сердца воспроизводитсЯ с
благостной и  злорадной верностью синтетический образ всех наших исчезнувших
дней.  €  если воспоминаниЯ  моей  жизни лишены благородства  и света,  то с
наступлением  минуты,  котораЯ  всегда  наступает,  когда  воспоминаниЯ  мои
превратЯтсЯ в слезы, эти слезы также будут лишены благородства и света. Ќаши
слезы  сами по себе  бесцветны длЯ того, чтобы они  могли  отражать  прошлое
нашей  души,  и то, что  они  отражают,  составлЯет  наше наказание или нашу
награду. …сть только одно на свете, что никогда не превращаетсЯ в страдание,
- это сделанное нами добро. Љогда мы терЯем любимое существо, воспоминание о
минутах,  когда мы его недостаточно любили, заставлЯет нас  плакать слезами,
которые не приносЯт облегчениЯ.  …сли же мы постоЯнно улыбались  покинувшему
нас  существу, мы не найдем  в  своей печали ничего  умалЯющего  и  мы будем
плакать слезами,  которые  сохранЯт отчасти  нежность  воспоминаемых  ласк и
добродетелей. €бо воспоминание об истинной любви, котораЯ есть один из актов
добродетели, заключающий в себе все остальные, извлекает из наших глаз такие
же  благодетельные  слезы,  как те прекрасные  часы,  которыми порождены эти
воспоминаниЯ.  Ќичто  так не справедливо,  как страдание.  €  всЯ наша жизнь
ждет, чтобы пробил его час, как форма ожидает расплавленной бронзы длЯ того,
чтобы выплатить нам заслуженную нами плату.

        XLV

     € тут у самого крепкого столба, поддерживающего трон судьбы, мы  видим,
насколько  ее власть ограничена  над теми, кто стал совершеннее, чем судьба.
‘удьба пребывает до сих пор в состоЯнии варварства. Ћна не равна по развитию
многим людЯм. Ћна выбирает  свое оружие в обыкновенной  жизни, и  оружие это
устарело. Ћна  нападает  на  нас извне, как  нападала во времена ќдипа.  Ћна
пускает свои стрелы прЯмо перед собой, подобно слепому стрелку. Љогда же эти
стрелы должны  уклонитьсЯ  несколько  кверху,  чтобы  достигнуть  цели,  они
бессильно  падают  на землю.  ‘траданиЯ, жалобы,  слезы,  печаль,  -  таковы
похожие между собой  названиЯ, которые  означают различную сущность. …сли бы
мы  захотели проникнуть в душу этих слов, то увидали бы, что мы так называем
лишь следы  своих заблуждений. € там, где наши заблуждениЯ были благородны,-
ибо бывают благородные заблуждениЯ, как бывают ничтожные добродетели, - наше
горе  будет  ближе  к  истинному  счастью, нежели счастье тех, которые  были
счастливы,  не умножив  своего сознаниЯ. Ќеужели  вы  думаете, что  Љарлейль
согласилсЯ бы поменЯтьсЯ своим  страданием, которое распускалось в его душе,
как огромный нежный цветок,  с супружеским счастьем, лишенным  горизонтов  и
света,  самого  счастливого  из  его соседей в —елси? €  разве печаль ќрнста
ђенана,  потерЯвшего  свою  сестру  ѓенриету,  не  отраднее  длЯ  души,  чем
отсутствие  печали у тысЯчи людей, которые не любили своих сестер? Љто более
достоин сожалениЯ, тот  ли, кто по вечерам  плачет на  берегу беспредельного
морЯ, или кто без причины улыбаетсЯ в своей тесной каморке? "‘частье, горе",
- если бы  мы могли на минуту уйти от  себЯ  самих и отведать  печаль героЯ,
многие ли из нас без сожалениЯ вернулись бы к своему мелкому счастью.
     €так,  считать  ли  доказанным, что  счастье или  горе, даже когда  оно
приходит  извне,  существует  лишь  в  нас самих?  ‚се,  что  нас  окружает,
становитсЯ ангелом ли демоном, смотрЯ по природе нашего  сердца. †анна д'Ђрк
слышит голоса свЯтых,  а  Њакбет голоса ведьм, и оба  слышат один  и  тот же
голос. ђок, на который мы  так охотно жалуемсЯ, быть может совсем не то, что
мы  думаем. “ него  нет  другого  оружиЯ, кроме того, которым  мы  его  сами
снабжаем.  Ћн не  бывает ни  справедлив,  ни  несправедлив,  он  никогда  не
произносит  приговоров.  ’о,   что  мы  принимаем  за  божество,  есть  лишь
переодетый вестник. Ћн  лишь в известные дни  нашей жизни предупреждает нас,
что вскоре пробьет час, когда мы должны будем судить себЯ.

        XLVI

     Џравда, люди  второго порЯдка  сами  себЯ не  судЯт. €  потому, что они
отказываютсЯ судить  самих себЯ,  они  бывают судимы случаем. Ћни  подчинены
почти неизменной судьбе,  ибо судьба  менЯет свою  природу  лишь  согласно с
приговором,  который  человек  произнес над самим собой. ‚место того,  чтобы
заставить событие изменить, они нравственно менЯютсЯ при первом столкновении
с  обстоЯтельствами. Ћни  немедленно  принимают формы несчастьЯ, на  которое
жалуютсЯ, к  тому  же формы наиболее бедные  и изношенные. ‚се, что  с  ними
случаетсЯ, принимает  запах рока. „лЯ одного роком становитсЯ его профессиЯ,
длЯ другогоприютившаЯ его дружба, длЯ третьего встретившаЯсЯ возлюбленнаЯ. ‚
их  представлении  случай  и  рок ЯвлЯютсЯ двумЯ тождественными терминами, а
случай редко  бывает  благоприЯтным роком. ‚се то  место в  нас,  которое не
занЯто силой  нашей души,  немедленно заполнЯетсЯ враждебной  силой.  ‚сЯкаЯ
пустота в сердце или в разуме становитсЯ источником пагубных влиЯний. ЋфелиЯ
експира и Њаргарита  ѓете подчинены  року, потому что они настолько хрупки,
что нельзЯ в  их присутствии сделать движение, которое  не превратилось бы в
движение рока. Ќо  если бы Њаргарита или ЋфелиЯ обладали частицею той  силы,
котораЯ воодушевлЯет Ђнтигону ‘офокла, разве они не  изменили бы  не  только
свою  собственную  судьбу,  но  еще  судьбу  ѓамлета  и  ”ауста?  €  если бы
венецианский мавр, вместо  того,  чтобы женитьсЯ на „ездемоне, взЯл  в  жены
Џаулину  ЉорнелЯ, думаете ли вы, что при  одинаковых  обстоЯтельствах судьба
„ездемоны  смела  бы хотЯ  бы  мгновение  подкрастьсЯ к просветленной  любви
Џаулины? ѓде же скрывалась их чернаЯ судьба? ‚ их теле или в их душе? € если
правда, что  тело иногда  не в состоЯнии бывает умножить свои силы, то разве
то же  самое бывает с душой? Ѓудем осмотрительны: по отношению к большинству
людей мыслим только истинный рок, т.е. такой,  который вправе был бы сказать
человеку: "отныне твоЯ душа  не сможет больше ни  крепнуть,  ни  расти".  Ќо
разве существует рок, который вправе так говорить с нами?

        XLVII

     Ћднако добродетель часто бывает наказана, и собственнаЯ сила души часто
иногда  обрушивает  на нее несчастье. —ем больше мы любим, тем большаЯ часть
души  уЯзвима длЯ благородной  скорби. Ќо мудрец охотно расширЯет  эту столь
прекрасную часть души.
     „а, следует признать, что рок не всегда пребывает на дне своих сумерек.
‚ известные часы ему нужны более чистые жертвы, которые он ловит, просовываЯ
свои  огромные,  ледЯные  руки  в  область  света.  џ  только  что  произнес
трагическое  имЯ  Ђнтигоны, и мне, без  сомнениЯ, скажут: "вот, несмотрЯ  на
силу ее души, жертва  рока, которую вы  тщетно искали"...  ЌельзЯ с  этим не
согласитьсЯ.  Ђнтигона сделалась жертвой холодного божества, потому что душа
ее была втрое сильнее, чем  душа обыкновенной женщины.  Ћна погибла  потому,
что рок поставил ее  в такое положение,  что она обЯзана  была сделать выбор
между смертью и тем, что  она считала своим самым свЯщенным  долгом  сестры.
Ћна  вдруг  поставлена  была  между  смертью  и  любовью  самой  чистой  или
бескорыстной, любовью к призраку, которого она никогда не увидит на земле...
Џочему  же рок мог загнать  ее в этот пагубный тупик,  который образовали за
ней смерть и долг? …динственно потому, что ее  душа,  более возвышеннаЯ, чем
другие души,  увидела  перед  собой эту  неперешагаемую стену долга, которой
€смена, ее слабаЯ сестра, не замечает даже тогда, когда ей на нее указывают.
‚ одно и то же  времЯ,  когда они обе стоЯт у порога  дворца,  одни  и те же
голоса  звучат  вокруг  них.  Ђнтигона  прислушиваетсЯ   только   к  голосу,
доносЯщемусЯ  сверху,  и  вот  почему   она  умирает.   €смена  же  даже  не
подозревает, что есть голоса, кроме  того, что доноситсЯ снизу, и вот почему
она избегает смерти. Ќаделите душу Ђнтигоны частицей того бессилиЯ, которого
столько  в  душе Ћфелии  или Њаргариты, и рок  счел бы  бесполезным призвать
смерть  в ту минуту, когда дочь ќдипа поЯвлЯетсЯ под портиком дворца Љреона.
’аким образом  рок мог стать властелином ее души только потому, что эта душа
была сильна.
     ‚се это несомненно, и  в этом  заключаетсЯ утешение праведника, героЯ и
мудреца. ђок властен над ними лишь при помощи добра,  которое  он заставлЯет
их делать. ‚се другие люди похожи на города со ста открытыми воротами, через
которые  он проникает.  Ќо  мудрец - это город  со  всех  сторон  замкнутый,
имеющий лишь  одни  ворота, озаренные светом; и рок может  открыть  их  лишь
после  того,  как  ему  удалось заставить любовь постучатьсЯ  в эти  ворота.
„ругих  людей  рок  заставлЯет  сделать все, что  ни захочет.  Ђ рок,  когда
чувствует себЯ  свободным,  хочет только зла.  € если  он замыслил  овладеть
праведником, ему необходимо подумать о  добре. ’ут орудием нападениЯ  служит
ему не только мрак. Џраведник защищен от мрака своим  светом, и только  свет
более  сильный,  может  победить  его.  ђок   тогда  вынужден  стать   более
прекрасным, чем его жертва. Ћбыкновенных людей он  ставит между страданием и
чужим  горем; но  мудреца и героЯ он  может поймать, лишь поставив  их между
личным страданием и чужим счастьем. Ќа первых  он  нападает лишь  при помощи
того,  что  уродливо, но последних он может настигнуть лишь при помощи того,
что всего прекраснее в мире. Џротив одних у  него заготовлена тысЯча оружий,
и даже камни  мостовой  превращаютсЯ в эти  оружиЯ. Ќо  на  других  он может
напасть, лишь вооружившись неотразимым мечом. ќто и есть пылающий меч жертвы
и долга. Џовесть об Ђнтигоне исчерпывает собою всю повесть о власти рока над
мудрецом. •ристос, умирающий ради нас, Љурций, бросающийсЯ в бездну, ‘ократ,
отказывающийсЯ  молчать, сестра  милосердиЯ,  угасающаЯ у постели  больного,
скромный прохожий, погибающий, чтобы спасти гибнущего прохожего,  - все  они
должны  были сделать выбор и все носЯт на одном и том  же месте славную рану
Ђнтигоны. Ќесомненно,  что и  в  лучах света таЯтсЯ прекрасные  опасности, и
тому, кто боитсЯ жертвы, не безопасно быть мудрым. Ќо боЯщиесЯ жертвы, когда
пробил великий час, недостойны, быть может называтьсЯ мудрыми.

        XLVIII

     Љогда мы  произносим  слово "рок",  то  каждый  представлЯет себе нечто
мрачное, ужасающее и смертельное.  ‚  глубине человеческой мысли рок не  что
иное,  как путь,  ведущий к  смерти.  ‚ большинстве случаев  это только имЯ,
которое дают смерти, еще не наступившей. ќто смерть, прозреваемаЯ в будущем,
и тень, отбрасываемаЯ  смертью на  жизнь.  "ЌельзЯ уйти от  своей судьбы", -
говорим мы, например, думаЯ  о смерти, ожидающей путешественника на повороте
дороги. Ќо если бы путешественник  повстречалсЯ со счастьем,  мы не стали бы
говорить  о роке или не говорили  бы о  нем, как о  том же  божестве. Ћднако
разве невозможно, чтобы  тот, кто совершает путь жизни, повстречал  счастье,
большее, чем  горе, и более  важное,  чем смерть? ђазве невозможно,  чтоб он
повстречал счастье, которого мы не видим, ибо счастье по природе своей менее
Явно,  чем горе, и становитсЯ менее видимым по мере того, как оно растет? Ќо
всего  этого  мы не принимаем в расчет. Ќа  какой-нибудь  жалкий  несчастный
случай  сбегаетсЯ всЯ деревнЯ, весь город. Ќо если то был  поцелуй,  или луч
красоты, поразившей наш глаз, или луч любви,  осветившей  наше сердце, никто
на  нас не  обратит  вниманиЯ. € однако поцелуй может  так же  причинить нам
радость, как ушиб  может причинить  боль.  Њы  несправедливы,  мы никогда не
делаем рок причастным к радости, и если мы не соединЯем его имЯ  со смертью,
то потому, что соединЯем его с бедствием большим, чем сама смерть.


        XLIX

     …сли Я  расскажу  вам  о  роке,  преследовавшем  ќдипа, †анну  д'Ђрк  и
Ђгамемнона,  то вы не узнаете  жизни  трех людей,  а  увидите лишь последние
тропинки, которые вели к концу. ‚ы  убеждаете  себЯ,  что судьба их не  была
счастливой, потому  что их  смерть не была счастливой. Ќо  вы забываете, что
смерть никогда  не кажетсЯ счастьем  в глазах людей,  кто еще не  умирает. Ђ
между  тем  мы всегда так  судим о жизни. Ќам  кажетсЯ, что смерть поглощает
все,  и если тридцать лет счастьЯ завершаютсЯ смертью от несчастного случаЯ,
то нам кажетсЯ, что  все тридцать лет исчезли  в темноте одного мучительного
часа.

        L

     Њы неправы, свЯзываЯ таким  образом  рок со  смертью  или с несчастьем.
Љогда наконец  откажемсЯ мы от мысли, что смерть важнее, чем  жизнь,  и горе
значительнее,  чем  счастье? Џочему,  обсуждаЯ  чью-либо судьбу,  мы смотрим
всегда в сторону слез, а не в сторону улыбок? Љто сказал нам, что жизнь надо
измерЯть мерилом смерти, а не наоборот, смерть мерилом жизни? Њы сочувствуем
судьбе ‘ократа,  Ђнтигоны,  †анны  д'Ђрк  и многих  других праведных  людей,
потому что смерть их была неожиданнаЯ и жестокаЯ, и мы говорим  себе, что ни
мудрость, ни  добродетель не в  силах обезоружить  несчастьЯ. Ќо, во-первых,
тот  не мудр и не  праведен,  кто  в мудрости и  праведности  ищет  что-либо
другое,  кроме  самой мудрости и самой праведности. € затем, по какому праву
мы сводим целое существование к моменту смерти? Џочему вы говорите мне,  что
мудрость  и  добродетель  Ђнтигоны  и   ‘ократа  принесли  им  несчастье,  и
указываете при этом  на их горестный конец?  ђазве  смерть  занимает в жизни
больше  места, чем рождение? €  однако,  взвешиваЯ  судьбу  мудреца,  вы  не
принимаете  в  расчет его рождениЯ. Њы счастливы или несчастны в зависимости
от того, что мы совершаем между рождением и смертью. Ќе в момент смерти, а в
днЯх и  годах, ей предшествующих,  заключены  счастье и горе  человека и его
действительный рок.
     Њы рассуждаем почти так,  как если бы мудрец, о чьей ужасной смерти нам
повествует  историЯ,  провел  свою жизнь в  предвидении мучительного  конца,
уготованного  его  мудрости.  ‚ действительности  же мудрец менее обеспокоен
мыслью о смерти, чем человек порочный. ‘ократ не опасалсЯ, подобно  Њакбету,
что  все  печально кончитсЯ.  € если  все длЯ  него  печально окончилось, то
против его ожиданиЯ, и он не провел свою жизнь в том, чтобы  заблаговременно
умирать, подобно Љавдорскому тану. Ќо слишком часто в глубине  своих  мыслей
мы  уверены,  что  рана,  истекающаЯ  кровью  в  течение  нескольких  часов,
уничтожает мир целого существованиЯ.

        LI

     џ не хочу сказать, что  рок всегда справедлив, что он награждает добрых
и наказывает злых. —ьЯ душа могла бы считать себЯ  доброй,  если бы она была
уверена  в награде? Ќо, судЯ рок, мы становимсЯ еще  более  несправедливыми,
чем  он сам. Њы видим  только  несчастье мудреца, потому что  все знаем, что
такое несчастье. Ќо мы не видим его счастьЯ, ибо нужно быть столь же мудрым,
как  тот мудрец, и  столь  же  праведным, как  тот праведник, чью  судьбу мы
обсуждаем, длЯ того, чтобы понЯть их счастье.
     Љогда  человек  с низменной  душой  пытаетсЯ  измерить счастье великого
мудреца, это счастье от  него  убегает, как вода между  пальцев.  Ќо  в руке
другого мудреца оно становитсЯ  твердым и блестЯщим, как золото. Њы обладаем
только тем счастьем, которое мы  в  силах постигнуть.  —асто  случаетсЯ, что
бедствиЯ мудреца  похожи  на бедствиЯ другого человека.  Ќо  счастье его  не
имеет ничего общего с тем, что немудрец называет счастьем. ‚ области счастьЯ
больше неизведанных стран, чем в области горЯ. ѓоре  говорит всегда одним  и
тем же голосом. Ќо счастье, по мере того, как оно становитсЯ более глубоким,
говорит голосом все более тихим.
     Љогда мы кладем на одну  чашку весов несчастье, то каждый из нас кладет
на другую чашку понЯтие о счастье, которое он себе составил. „икарь  положит
мысль  об алкоголе,  о  порохе,  о перьЯх.  —еловек  цивилизованный  положит
несколько золота или несколько дней  опьЯнениЯ - быть может, всю свою душу и
даже несчастье, которое он в себе освЯтил.

        LII

     Ќет ничего более справедливого, чем счастье, ничего, что могло бы верно
принимать очертаниЯ нашей души, что могло  бы так точно заполнить  собою все
пространства,  которые  мудрость  ему  открывает.  Ќо  зато   ничто  так  не
молчаливо,  как  счастье. Ђнгел печали  говорит на всех  Языках и знает  все
слова; но ангел счастьЯ открывает уста  лишь тогда, когда может  говорить  о
счастье, которое  в состоЯнии понЯть и дикарь.  Ќесчастье вышло из  детского
возраста сотни веков тому назад. Ќо можно думать, что счастье еще до сих пор
спит в пеленках.
     …сть  немногие люди,  которые  научились быть  счастливыми. Ќо где  те,
которые в счастье  вдохнули свой голос  в немого  архангела,  освещавшего их
душу? —ем объЯснЯетсЯ такое несправедливое молчание? ѓоворить  о  счастье не
значит ли  отчасти учить искусству  быть  счастливым?  Џроизносить  его  имЯ
каждый  день  не  все  ли  равно, что  призывать  его?  ђазве одна  из самых
прекрасных  обЯзанностей  счастливого не заключаетсЯ  в  том, чтобы  поучать
других этому счастью? Ќет сомнениЯ,  что можно научитьсЯ быть  счастливым, и
даже  ничему нельзЯ  так легко научитьсЯ, как счастью. …сли вы  живете среди
людей,  благословлЯющих  свою  жизнь, вы  скоро начнете  благословлЯть  свою
собственную.  “лыбка  так  же заразительна,  как  слезы,  и  эпохи,  которые
называютсЯ счастливыми, большею частью те, когда несколько человек  захотели
называть себЯ счастливыми. Ћбыкновенно мы нуждаемсЯ не в счастье, а в умении
быть счастливыми.  ‘амое  большое счастье  ни  к чему  не ведет, если  мы не
знаем,  что мы счастливы.  € самое маленькое сознательное счастье важнее длЯ
нашего  благополучиЯ, чем  огромное  счастье, на которое  душа не  взглЯнула
внимательным взором. ‘лишком многие воображают, что счастье - это не то, чем
они владеют; и вот почему счастливые обЯзаны указать нам, что они в сущности
обладают в своем сердце тем же, что есть и у других людей.
     Ѓыть  счастливым  значит  преодолеть  беспокойное ожидание счастьЯ.  Ћт
времени   до  времени  было  бы  необходимо,   чтобы  кто-нибудь,   особенно
благоприЯтствуемый    судьбою,    награжденный    счастьем    блистательным,
возбуждающим  зависть, сверхчеловеческим,  пришел  и просто объЯвил  нам: "џ
получил все, что вы призываете в желаниЯх каждый день. џ обладаю богатством,
здоровьем, молодостью, славой,  могуществом и любовью. ’еперь Я могу назвать
себЯ счастливым, но  не из-за благ, которыми судьба  менЯ одарила, а потому,
что эти  блага научили  менЯ  смотреть  поверх  счастьЯ.  …сли  Я,  в  своих
изумительных путешествиЯх,  в своих  победах, в своей силе  и  в своей любви
обрел мир и блаженство, которых искал, то лишь потому, что  они мне открыли,
что истинное блаженство  и  мир  заключены  не  в них. „о моих  побед мир  и
блаженство находились только во мне. Џосле них они  все же находЯтсЯ лишь во
мне, и Я узнал, что, при несколько большей мудрости, Я мог бы обладать всем,
чем обладаю, не имеЯ надобности обладать таким счастьем. џ знаю, что сегоднЯ
Я  счастливее,  чем  был  вчера, ибо знаю  наконец, что не нуждаюсь более  в
счастье  длЯ  того,  чтобы освободить  свою  душу, умиротворить свою мысль и
наполнить светом свое сердце".

        LIII

     Њудрец  знает  все  это,  не  нуждаЯсь в  том,  чтобы сверхчеловеческое
счастье пришло к нему и научило его  этой  истине. Џраведник также знает все
это, несмотрЯ  на  то, что он  менее  мудр, чем мудрец, и что  его  сознание
кажетсЯ менее развитым, ибо достойно  вниманиЯ,  что справедливый  и  добрый
поступок приносит с собою  сознание, хотЯ не вполне  расчлененное,  но часто
более  действенное,  более  самоотверженное,  более  матерински-нежное,  чем
сознание,  порождаемое глубокой  мыслью.  ’акой  поступок  приносит с  собою
исключительно чуткое сознание счастьЯ. Џри всем  нашем  старании мысли самые
возвышенные оказываютсЯ почти всегда неЯсными и изменчивыми, между  тем  как
свет, проливаемый  благостным  поступком, постоЯнный  и устойчивый. ѓлубокаЯ
мысль  часто  бывает  сознанием,  лишь  украшающим  жизнь,  между  тем   как
самоотверженнаЯ  любовь или  выполнение героического  долга  всегда ЯвлЯетсЯ
самим  сознанием,   т.е.  счастьем   в  действии.  Њарк  Ђврелий,  прощающий
смертельную обиду, ‚ашингтон, слагающий с себЯ власть в ту минуту, когда его
слава могла бы  стать источником  заблуждениЯ  длЯ  его  народа,  и  человек
презренный  и  низкий,  который,  -  если  допустить  такую неправдоподобную
гипотезу, - случайно открыл бы великий  закон  тЯготениЯ,  - все они были бы
счастливы не на один лад.
     Ћт удовлетворенного  разума  до удовлетворенного  сердца ведет  длинный
путь, обсаженный единственными  радостЯми,  которые  не боЯтсЯ зимы. ‘частье
ЯвлЯетсЯ скорее  произрастением  жизни нравственной,  чем  жизни умственной.
‘ознание вообще, и сознание  счастьЯ в особенности, скрывает свои величайшие
сокровища  не  в  области разума. „аже иногда можно  было  бы  подумать, что
наиболее возвышенные и утешающие элементы разума не превращаютсЯ в сознание,
если  они   предварительно   не   прошли   через   добродетельный  поступок.
Ќедостаточно открыть новую истину в мире идей  и фактов.  €стина  становитсЯ
длЯ  нас жизненной  лишь  с  той  минуты,  как  она что-нибудь  преобразила,
очистила,  умиротворила  в нашей  душе.  €стинное  сознание,  его деЯтельнаЯ
сущность заключаетсЯ в сознании нравственного совершенствованиЯ.  …сть  люди
весьма  разумные,  которые  никогда  не направлЯют  свой  разум  на то,  что
отыскать нравственные ошибки или  ободрить чувство любви. ќто особенно часто
замечаетсЯ у женщин. …сли взЯть мужчину и женщину равной умственной силы, то
мы увидим, что женщина обращает весьма меньшую часть своей силы на то, чтобы
сознать себЯ нравственно.  Њежду  тем разум,  не ведущий  к сознанию, как бы
вращаетсЯ  в  пустоте. ‚сЯкаЯ сила  нашего мозга, котораЯ непосредственно не
стекает  в   чистейшие  сосуды  нашего   сердца,   рискует  испортитьсЯ  или
затерЯтьсЯ.  ‚о всЯком  случае, она  остаетсЯ чуждой  счастью  и