пина з пропiтнiлими лопатками (все прiють пан президент!) масивно i кругло, як лантух iз мокрим пiском, випинаЇться над спинкою фотеля. Балансуючи на поштивих шпиньках, граф Адольф пiдбираЇться до спини, низько вклоняЇться њй, зупиняЇться й починаЇ ждати. З за спини рипкий, одвологлий бас кидаЇ: - Сiсти. Коротко Швидко Ну? Граф Адольф сiдаЇ, не притуляючись спиною до фотеля, i стримано хитро посмiхаЇться. - Прињхала I задоволене стулюЇ голенi тонкi жiночi уста. Скудовчена темно-руда голова, неначе жмут iржавого дроту, вмить затихаЇ над апаратом, далi рвучко повертаЇться всiм бурим, масним од поту лицем до графа Адольфа и блискаЇ на нього квадратовими жовтими конячими зубами. - Принцеса?! Граф Адольф скромно и нiжно хитаЇ головою - Чому ж не попередили? Сюрприз? Га? Добре. Докладнiше. Не хапаючись. Ну? I, крутнувши держальце з чорним кiнчиком, надушивши по черзi на два гудзики, пан президент кладе руки на поруччя фотеля й наставляЇ на графа сiдласте чоло. Граф докладно, не хапаючись, нiжно воркотливим голосом починаЇ розповiдати. Пановi президентовi не все ясно, вставляЇться запитання. Тодi граф моментально мiняЇ епiчно мрiйний вираз на поштиво-уважний, серйозно, дiловито хитаЇ головою i знову, наче давши собi наказ, у тому ж нiжному тонi розповiдаЇ далi. Стриманiсть принцеси абсолютно-таки подобаЇться пановi. Абсолютно. Гордiсть? Неприступнiсть? Величнiсть? Цiлком добре. По-королiвському. Так i слiд. Ззаду, як цвiркун, сюрчить апарат. Мертенс, не повертаючись, одводить лiву руку назад i нетерпляче надушуЇ три рази гудзика з жовтою шапочкою. Сюрчання вмент уриваЇться. Тодi пан президент пiдводяться й урочисто кладуть руку на плече графа Елленберга. Граф Елленберг, обережно тримаючи цю руку на плечi, як пташку, що несподiвано сiла, теж пiдводиться. - Графе! На вас складаЇться честь зробити цю дiвчину моЇю дружиною. Найодважнiшi люди бентежаться, коли мрiяна фортеця несподiвано з'являЇться перед њхнiми очима. - Я безмiрно дякую пановi президентовi за цю високу честь, але... але... дозвольте завважити, пане президенте, що труднощi цього доручення рiвняються честi його. Як пановi президентовi вiдомо... Пан президент здiймаЇ руку з плеча й похмурюЇ брови. - Для довiреноњ особи Фрiдрiха Мертенса нема непоборних труднощiв. Що? До вашого розпорядку, пане мiнiстре, державна сила Нiмеччини, половина њњ нацiонального майна, моЇ iм'я, ваш розум i розсудливiсть принцеси, яка, сподiваю ся, Ї в нењ Досить? Що? Га? Нiяких бiльше слiв. Граф Адольф мовчки вклоняЇться. Пан президент тикаЇ йому куцу товсту руку, другою рукою мiцно б'Ї по плечу i, за жовтiвши на все лице посмiшкою, додаЇ: - Корона ж Землi не жарт? Га? Навiть для честолюбностi принцеси. Що? Граф Адольф швидко встромлюЇ в пана президента загостренi радiсною цiкавiстю очi. - ™ новi вiдомосii, пане президенте?! - ™. Справу конгресу Лондон прийняв. Токiо й Пекiн комизяться. Дурницi, приймуть. Мусять, косоокi! Ну, до роботи, до роботи! Про хiд доручення можете iнформувати поза всякою чергою. Лондон прийняв! О, тепер!.. Граф Адольф побожно вклоняЇться i ще на тихiших шпиньках вислизуЇ з храму влади й могутностi. * * * - Дозвольте, принцесо, представити вам нашого вченого, анахорета. Князiвна Елiза трошки здивована: анахорет - рослий, плечистий, широкогрудий, лобатий здоровило. Замiсть традицiйноњ анахоретськоњ лисини, наслiдку чеснот самозаглибленостi, - буйне бiляве, з рудим пiдпалом волосся; замiсть аскетичноњ блiдостi - чисто виголене здоровецьке лице, без найменших ознак самозаглибленостi. От тiльки очi та уста... якiсь непевнi. Не очi, а гола перед вами людина, одверто гола й без крихiтки сорому. Аж нiяково дивитись у цi очi, одвертi, прозорi, розчиненi й виставленi наперед лиця, як два вiкна. Уста - половинка скибочки оранжi, накрита тонесенькою ниточкою. Ниточка на обох кiнцях закручуЇться волосинками догори. I над очима - широке чоло, а пiд устами - гостре пiдборiддя з дитячою смiшною вдавленою ямочкою. Та й келiя мало подiбна до пристановищ фахових анахоретiв, де звичайно бруд конкуруЇ iз святiстю. Швидше ательЇ артиста маляра - височенне, iз свiтлом на всю стiну, повне червоних передвечiрнiх променiв. А замiсть мольбертiв та полотен - шафи та полицi з книжками, столи з приладдями, ретортами, склянками, слоњками. В кутку - знайома принцесi топильна електрична пiч Гайдена. Вiд колишньоњ оранжерењ лишилося декiлька пальм та багато квiток на всiй вiконнiй стiнi та навiть на столах. Пiд пальмами - фотель, бiля фотеля - столик iз радiотелефоном. Тут же й екран, та ще новоњ системи. От тобi й келiя! Несподiваний вiзит високоњ особи бентежить невдалого анахорета; це видно по всьому, i це викликаЇ хвостик посмiшки у старого графа. Що доктор Рудольф не може блиснути галантнiстю оперового тенора, про це нiхто не взявся б сперечатись, бачивши, як доктор Рудольф цеглясто червонiЇ, як незграбно вклоняЇться, неначе зазираЇ в дiжку, як од хвилювання хоче зачесати пальцями волосся й спиняЇ руку на чолi, ще рач почервонiвши до самоњ ямочки на гострому пiдборiддi. Князiвна Елiза, розумiЇчься, не помiчаЇ нi збентеження, пi незграбностi анахорета њњ зеленi, кольору осiннього листя очi з цiкавiстю оiлядають келiю. В устах уявляЇться щось таке, що старий граф колись давно-давно бачив у нењ, десятилiтньоњ дiвчинки: вони трiшки розiйшлись, розгорнулiкь, показуючи бiлу рiвну смужку хижо рiвних зубiв, ну, зовсiм та сама Ельзюся, що з любов'ю й цiкавiстю розiлядала дитячий аероплан. Фах доктора - хiмiя? Хiмiя - одна з наук, що особливо цiкавить њњ. АлЇ, на жаль, вона не мала змоги грунтовнiше зазнайомитися з нею. Це, мабуть, прилад Шiмпфера? Доктор Рудольф iз легким здивуванням i поспiхом пiдтверджуЇ. А от цих приладiв вона нiколи не бачила. Вона знайомилася з хiмiЇю з працi професора ГайЇра. Шевцi, кравцi та всякi нижчi фахiвцi, зачувши iм'я конкурента, роблять одвертi, зневажно-жалiсливi гримаси. Вищi фахiвцi - ученi, письменники, поети - або тонко, загадково посмiхаються, або делiкатно переводять розмову на сенсацiйне вбивство. А от доктор Рудольф, на диво принцеси, не робить нi одвертоњ зневажливоњ гримаси, нi загадковоњ посмiшки. Професор ГайЇр? Дуже дуже знаючий, роботящий, посидющий чоловiк. Тiльки, на жаль, людина старих метод. I одвертi, голi, трохи нiби здивованi очi дивляться чисто, ясно й привiтно, i нема нiякого сумнiву, що, дiйсно, професор Гайер, хоч i роботящий, але вiдсталий учений. - А новi методи в хiмiњ радикально вiдрiзняються вiд старих? (Старому графовi чуЇться "Тату, а зовсiм без крил не можна лiтати?"). Доктор Рудольф трiшки затинаЇться, радикально нiщо в життi не вiдрiзняЇться вiд того, до чого близько стоњть, усе виходить iз попереднього, Ї його розвитком. Методи думання так само мають своњх бањькiв i родичiв, як i живi органiзми. Крик революцiонерiв у мистецтвах чи наукових дисциплiнах про радикальний розрив iз своњми попередниками подiбний до крику новонародженоњ дитини, що розриваЇ з пупцем своя матерi. Не бiльше. I, злякавшися за таке порiвняння, доктор Рудольф червонiв до самоњ ямочки й рiвночасно здивовано й одверго дивиться просто в лице високiй гостi. - А менi б дуже хотiлося зазнайомитися саме з новими методами. Вам би не було дуже тяжко дати менi хоч декiлька лекцiй, пане докторе? - Hi, я не думаю, щоб це було менi тяжко . Граф надзвичайно пильно розiлядаЇ малесенький слоњк, пiднiсши його до самих очей i поклiпуючи вуса. Бiдний Рудi - годилось би додати кiлька слiв про честь i щастя, але в нього було так мало практики говорити те, чого вiн не почував. Вiн тiльки ще раз червонiЇ, помiтивши, як у високоњ гостi лице стаЇ якесь iнше, те саме, з яким вона ввiйшла до лабораторiњ. - Так я вас у такому разi сповiщу про початок наших занять. Добре? I принцеса, милостиво хитнувши головою, повертаЇться до графа. - Ходiмо, пане графе? Старий трудно пiдводиться и кладе руку на плече доктора Рудольфа. - Ну, анахорете, бувай здоров. Чому в недiлю на обiдi не був? Нова iдея пiдскочила? Ну, нiчого, нiчого. Кому iдея, кому дурiсть, кожний по-своЇму, як каже твiй батько, порядок держить. Рудольф iде проводжати гостей до порога. I тут принцеса бачить, як лiва нога доктора за кожним кроком провалюЇться в ямку, а все тiло перехиляЇться влiво й дугою знову випростуЇться. I знову доктор Рудольф, пiймавши погляд принцеси, густо, цеглясто червонiЇ. За порогом князiвна Елiза ще раз киваЇ маленькою червоняво-золотою голiвкою й посмiхаЇться до нього так, як посмiхаються дорослi до байдужих њм дiтей. *** У покоях Елiзи, слава богу, скiнчилася шамотня розкладання речей, яка раз у раз уњдливо роз'ятрюЇ чуття самотностi. Червоний салон, призначений на робiтню, повний малинового вечiрнього свiтла, такого тужного й невiдомо-радiсного. З боку стола стоњть нерозпакована скриня з книжками - ця робота маЇ робитися пiд безпосереднiм доглядом самоњ принцеси, всiх своњх друзiв вона сама своЇю любовною, дбайливою рукою мусить розмiстити по мiсцях, справедливо заслужених ними. Граф упираЇ обидвi руки трохи вище колiн i трудно, помалу сiдаЇ у глибокий фотель - далi уникати рiшучоњ розмови, ие-можливо: принцеса вже хмуриться. Дiйсно, принцеса, як людина, якiй надокучило митися бiля холодноњ води, рiшуче повертаЇться до графа й дивиться просто йому в лице темно- зеленими очима кольору ялини. - Графе! Можу я рахувати на вашу помiч у досягненнi мети, про яку я вам писала? Прямоњ вiдповiдi од вас я не дiстала на свою листа. Питання не застаЇ старого непiдготованим. Не одну нiчну тихошелесливу годину продумав i пробурмотiв вiн над ним на самотi з собою. Вiн також пiдводить очi просто до молочно-золотистого, з малиновими тiнями лиця. - З якими ж силами, принцесо, досягати тоњ мети? Де тi сили? Трiшки заширокi брови густiшають, насуваються на зеленi очi. - Мене ваше питання дивуЇ, графе. В сиво-рудих круглих вусах залягаЇ, як осiннiй туман у старiй пожовклiй тирсi, вогка, сумна посмiшка. - Ми помираЇмо, князiвно. Тихо, помалу, але неухильно помираЇмо. I те, що не раз думалось i передумувалося старому, встаЇ знову в тихих, задумливо-сумних i кострубатих словах - не оратор старий, не оратор. Сили? РозумiЇться, люди Ї, окремi собi люди. Але нема вже поколiння. Згадати колишнi часи! Монархiя! Монарх-то не людина, то вислiв сили, могутностi, Їдностi поколiння. Трони, паради, виходи королiв, iмператорiв, побожнiсть, релiгiйнiсть, вiдчування њхньоњ особи, блиск, мiстична владнiсть - це все не особистi якостi, це - дух поколiння, це - вищий закон. Але душа померла, i помираЇ поколiння. Де сила його, влада, слава? Де маЇтностi, де гордi замки цвiту нацiњ? Однi в романтичних повищерблюваних руњнах стоять на полисiлих горах, як покришенi почорнiлi зуби; в других пороблено ресторани для галасливого, брудного, нахабного плебсу; третi приладнано на фабрики мила, гребiнцiв i гумових препаратiв. Хто пан i владика сучасностi? На кричущо-золотому тронi по нiгтi у брильянтах, до пiдборiддя в шовках i оксамитах засiдаЇ всевладний, усекупуючий, усеграбуючий, усезадоволений капiтал. Черевата потвора з вузенькою крихiтною голiвкою самозакоханого кретина, з масними одвислими вiд самовпевненостi губами й вузлуватими руками професiйного ката. А круг трону хто? Мiзернi, манюсiнькi, шамотливi фi гурки колишньоњ аристократiњ. По-рабському, наввипередки складають до пiднiжжя трону своњ шпаги, свою честь i колишню славу. За милостивий миг потвори, видираючи одне одному чуби, повзають на колiнах перед ним i цiлують руки. Ще бiльше, на колiнах Усевладного Черева сидять дочки й жiнки староњ аристократiњ, забавляючи потвору й покiрно задовольняючи њњ похiть А сини колишньоњ аристократiњ несуть високу службу охорони його величностi. Сором, ганьба i... фатальна неминучiсть! З ким же вдаватися в боротьбу? I проти кого? Весь же на род, згори донизу, до останнього сiльського наймита, пройнятий цим духом Черева. Весь вiн проњжджений болячкою наживи, ввесь очманiлий од чаду фабрики, грюкоту машин, дзенькоту склянок, весь насичений мораллю безмилосердноњ конкуренцiњ, брехнi, обману, визиску, образи слабшого, насили, кровi, глуму. Сучасна Нiмеччина - це залiзобетоновий дiм божевiльних, моральнооголених, хижожорстоких i мото-рошнонещасних iстот. Сонце зайшло, i салон стаЇ червоно-фiолетовий. Рiвно, тихо й напружено стремить iз чорного комiра сукнi виточена золота голiвка. - З ким же i проти кого, принцесо, здiйсняти нашу мету? - Гм! Значить, ви так безнадiйно дивитесь на справу? I голос теж рiвний, тихий i напружений. Голова графа довго, мовчки й механiчно, як зачеплене серце дзвiночка, хитаЇться згори вниз. - Так, так, принцесо, все - скороминуще, все - мiнливе: i влада, i слава, i багатство, i самi поколiння. ™дине, що людина маЇ незмiнного, вiчного, святого, це - родина Родина - це цемент людей, це Їдине щастя, на яке може людина претендувати. Принцеса скоса пильно дивиться на похилену голову старого. ѓй пригадуються чутки про родину графа Елленберга, про якiсь тяжкi драми в нiй, пригадуються моменти з зустрiчi, iскорки заляканоњ, застарiлоњ хапливостi у величезних очах графинi, вибачлива посмiшка графа Адольфа, мовчазна демонстрацiя Страховища. I принцесi не зрозумiло, як можна говорити про щастя родини. I хiба так виглядаЇ щасливий голова родини, як оця придавлена до фотеля важка, похила постать? Князiвна Елiза сильно й нетерпляче поводить плечима, як людина, на яку ззагу хтось довго й безцеремонне злягався всiм тiлом. - Нi, графе! Ви бачите все в занадто темних фарбах. Я маю цiлком iншi вiдомостi про стан справи. Життя Ї боротьба. В боротьбi перемагають дужчi, цебто найкращi. Ви самi сказали, що ми - цвiт нацiњ Значить, ранiше чи пiзнiше перемога буде за нами. Не ви на службi в Черева. I не ввесь народ хоче бути божевiльним Не може хотiти того! Мусить бути воля до здоров'я, до нормального життя. Це - часова хороба, це пiдупад сил. I коли ми вважаЇмо себе за наикращих, за найдужчих, за наиздоровiших, то ми повиннi помогти њм видужати, заразити њх своњм здоров'ям, загiпнотизувати њх, розбити дух божевiлля! Граф пiдводить стару стомлену голову й дивиться вгору на обтягнене чорним шовком поставне тiло з високою шиЇю, на якiй смiло, жагуче кипить золота невеличка голiвка. Горiшня губка хижо задерлась, очi стрибають у графа, от-от уся стрибне на нього. Який благословенний, чарiвний дар життя - молодiсть! Як вона чудодiйно перетворюЇ речi! Молодiсть не вiрить у поразку, у знесилля, у смерть, бо вона сама - щоденна, постiйна, трiумфуюча всерединi самоњ себе перемога. Молодiсть не знаЇ ощадностi, бо вона багата, як багатiй, якому нема куди дiвати свого багатства. Вона любовна й самовiддана, як переповнена молоком мати до своЇњ дитини. Молодiсть смiлива, як командир полку, що виступаЇ проти беззбройноњ юрби бунтарiв. Молодiсть - це найпоетичнiша казка, де найфантастичнiшi подiњ й акти геройства вiдбуваються з найреальнiшою, найнањвнiшою легкiстю. Всесвiтня потвора? Всi сили неба и землi? Гармати, банки, повiтрянi армiњ? Колесо iсторiњ? Закони неминучостi? Якi дурницi! Хiба проти цього всього немаЇ чарiвноњ палички, добрих фей i непоборноњ сили правди? Старий граф, що давно вже загубив усякий контакт iз добрими феями, важко пiдводиться i з сумною пошаною досвiдченого знесилля перед молодою нањвною силою вклоняЇться князiвнi. - Велике й тяжке завдання берете ви на своњ молодi плечi, принцесо. Але хай вам допоможе всемогутнiй. Щодо мене, то ви вже заразили мене, i рештка моњх старих сил до ваших послуг. Князiвна Елiза рвучко, не по королiвському, а по дитячому простягаЇ старому руку й мiцно стискуЇ волосатi, покоцюрб ленi старiстю пальцi - долоню обхопити несила њй. Значить, вона може надiятись на нього? Так вона й знала! I вiн зазнайомить њњ з берлiнськими друзями: I скличе њх на маленьку нараду? Чудесно, знаменито! Весь песимiзм старого, всi намальованi картини пропливли, як легкi хмарини пiд њњ гарячим сонцем, мигнули хвилевимитiнями й зникли. I знову все блищить, горить, смiЇться, навiть жовтi черепи. О молодосте, вiчнотрачений раю, коли б же ж у тобi на росло древо пiзнання! *** Пiдбадьорився, пiдмолодився пiдстаркуватий дiм. Розчинились давно не вiдчинюванi вiкна парадних, жалюгiднонабундючених покоњв iз потьмянiлими, потрiсканими портретами на стiнах. Став частiше працювати телефон iз мiстом. Майже щодня почав зањжджати граф Адольф, хоча чомусь принцеса зовсi!м його не приймала. Старий граф знову взявся за своњ мемуари й щоранку, заклавши руки за спину, насупивши кошлатi брови, важко ходить по кабiнету, мнучiњ й тискаючи свою пам'ять, як засохлу глину. Графин-я цiлими днями шамотливо, злякано турбуЇться, хвилюЇться, в усе зазираЇ, всiм перешкоджаЇ. I все через те, що в колишнiх покоях Адольфа живе чудна дiвчина з червовим волоссям i зеленими очима. Чудна дiвчина обклала себе книжками, неначе студент при iспитах, цiлком серйозно, уважно, розкривши по-дитячому уста, слухав кривого доктора Рудольфа, поводиться, як королева, i живе, як черниця. Старий граф частенько заходить до молодоњ принцеси i, коли виходить од нењ, не знаЇ, в кого був: у королеви, в черницi, в засушеноњ староњ дiвки, в молодесенькоњ нањвноњ фантастки, в архањчноњ героњнi. От вона приймаЇ членiв берлiнськоњ органiзацiњ, цих препаратiв для археологiчного музею, вiд яких тхне воском, як справедливо каже Страховище. Величнiсть њњ, неприступна вищiсть, вибачлива ласкавiсть воiстину тiльки можуть бути вродженi, посланi вiд самого бога, такi вони природнi, само собою зрозумiлi в нiй. I от вона слухаЇ лекцiњ доктора Рудi. Яка увага, яка покiрнiсть, яка мила, тепла, зворушлива дитячiсть! Одна тiльки Труда не визнаЇ принцеси. Це Страховище не силкуЇться навiть трошки рiвнiше триматися у присутностi високоњ i остi горбиться, по-хлопчачому стрiпуЇ стриженою головою, байдуже мружить пукатi очi кольору староњ золотистоњ бронзи. У природнiсть червоного волосся принцеси вона анiтрохи не вiрить. Взагалi принцеса в домi нi до чого. Через нењ тiльки частiше почав лазити Шванебах, ця найкоректнiша зануда, яку Труда бачила коли-небудь на свiтi. Ну, мама, розумiЇться, умлiваЇ вiд щастя й гордостi: подумайте, яка честь упала з неба на бiдних Елленбергiв. Молодчина доктор Рудi: вiн собi шкандибаЇ, говорить iз тiЇю високою особою, не задираючи голови, як до святощiв, посмiхаЇться своњми волосинками уст тодi, коли немаь нiякоњ потреби посмiхатись; мовчить, коли треба балакати, i взагалi поводигься собi цiлком пристойно. От йому, наприклад, треба њхати в гори, на страшЇнно важну наукову екскурсiю, конче потрiбно зробити ревiзiю горам пiсля землетрусу, без цього гори нiяк не зможуть iснувати. I вiн собi кидаЇ почеснi лекцiњ з високою особою, складаЇ свою валiзку, в якiй iще Ной робив свою кумедну подорож у ковчезi, i зовем не думаЇ про те, що њхня свiтлiсть на два-три тижнi будуть позбавленi можливостi клiпати очима на хiмiчнi формули. А хiмiчнi формули також ото страшенно потрiбнi для майбутнього трону! Дiйсно, чи можуть iснувати гори без ревiзiњ доктора Рудi, чи нi, вiн усе ж таки туди њде. Покоњвка Мiцi, що прибираЇ в доктора Рудi й приносить йому з дому њжу, переконана, що вони ще можуть простояти деякий час без вiзиту пана доктора. А тим часом без пана доктора тут дехто буде сильно скучати. Але пан доктор нi на цi, нi навiть на дужчi аргументи не здаЇться, i едиие, чого Мiцi вдаЇться досягнути, це заключения умови: коли пан доктор вериуться з подорожi не пiзнiше, як за два тижнi, - але ж не пiзнiше! - Мiцi тiЇi-таки самоњ ночi прийде до пана доктора поговорити з ним и,ро гiрськi враження. Умови вiдповiдним способом припечатано, i пiсля того Мiцi, причепуривши розкудовчене вiд цiЇњ операцiњ пухнасте бiло-кремове волосся, помагаЇ данавi докторовi винести його валiзку до хвiртки. I валiзка та така легенька - це Мiцi добре вiдмiчаЇ! - що, здаЇться, нею можна вiд мух одмахуватись. I таким чином принцеса Елiза цього вечора лишаЇться, бiдна, зовсiм без хiмiчних формул. Взагалi, цей вечiр багатий на рiзнi подiњ. Насамперед маЇ бути дуже важне зiбрання, таке важне, що Труда вже заранi чуЇ в домi запах воску. Через те вона одягаЇться в усе чорне, бере в руки бабцин молитовник iз кiстяними защiпочками i, потупивши очi, намiряЇться вийти з дому. Але в холi њњ перестрiваЇ старий граф. Вiн щойно мав трудну розмову з графинею з приводу вечерi, тому настроЇний не молитовне. I це, власне, псуЇ його вiдношення до намiру Труди, що його всякий батько повинен би тiльки привiтати. Навпаки, вiн, не помiчаючи - не хотячи помiчати! - молитовника в руках Труди, зупиняЇ њњ й рiшуче пропонуЇ вернутись до своЇњ хати, одягтися як слiд i нiкуди не виходити, бо сьогоднi маЇ бути наречений Труди, князь Шванебах. На це Труда, не пiдводячи синюватих вiй iз смуглявих лиць, скромно, тихо, як личить дочцi, навiть iз виразом суму, вiдповiдаЇ, що вона лишиться дома не може, бо йде до церкви. А щодо нареченого, то, скiльки њй вiдомо, в нењ його немаЇ, бо вона ж уже сказала, що, на њњ думку, њй ще рано продаватись. У старого графа i брови, i очi, i вуса, i старомодний комiрчик сорочки стають колючi, настовбурченi; руки починають труситись, на обвислих щоках блiдо виступають червонi плями, а в голосi не чути нi нотки суму. - Трудо! Коли ти ще раз дозволиш собi такi слова, будеш дуже каятись Потiм, що це ще за нова богозневажлива комедiя? Залиши хоч релiгiю й церкву в спокоњ. Пiсля ресторанiв, кабаретiв, театрiв - церква! Май сором, дiвчино, хоч перед людьми, як не перед богом i церквою Тобi там нема чого робитиi Вертайсь до своЇњ хати. - Нi, я, мабуть, таки пiду до церкви. - Нi, ти, мабуть, таки пiдеш до своЇњ хати! - Нi, мабуть, таки до церкви. Принцеса Елiза сходить сходами на важне зiбрання. Вона несе голову високо, рiвно, непорушно, а проте й так бачить унизу, в холi, батька й дочку. Ще бiльше: бачить, як рудяво-сива велика голова перехилилася до чорно-синьоњ стриженоњ, й на обох обличчях витиснений такий вираз, од якого принцеса зупиняЇться i злегка лякаЇться. В цей момент чорно-синя голiвка пiдводиться, на принцесу зиркають двi плями очей, голiвка рiвно повертаЇться, i Труда, не хапаючись, рушаЇ до виходу. А старий граф, повернувшись до принцеси, вклоняЇться њй i йде назустрiч I на старому обвисло-жовтому лицi його принцеса зовсiм не помiчаЇ того щастя родини, яке Ї Їдиновiчне й бажане. I знову принцесi пригадуються розмови, ще там дома чуванi нею, про якiсь таЇмнi драми в домi графа Елленберга. Труда ж так само тихо, спокiйно, як справжня релiгiйне настроЇна людина, виходить iз дому й пiшки прямуЇ до церкви. Вона могла б узяти авто, але њхати до бога на автi вважаЇ за занадто велику фамiльярнiсть, тим паче, що знайомство в нењ з богом таке недавнЇ. Власне, вона йде не до церкви, а до пана пастора. (Молитовник теж, власне, непотрiбний, але взято його для бiльшоњ певностi). А з пастором у нењ така справа: вони уклали мiж собою невеличкий договiр - Труда раз на тиждень маЇ разом iз паном пастором робити пiдрахунок своњх грiхiв. Старенький уже чекаЇ на нењ у своЇму затишно чистенькому молитовному кабiнетику. Крiзь тюлевi гардини просiваються косi жовтi вечiрнi променi, лягаючи легесенькою сiткою тiней на стiну. Розп'ятий Христос iз запалими ребрами й обвитком на клубах, схиливши голову на плече, висить на хрестi. Труда тихенько, скромно сiдаЇ в фотель проти пастора, кладе молитовник iз кiстяними защiпочками собi на колiна, а на молитовник складаЇ смуглявi руки з довгими нiгтями. I знову кругленькi сумнi очi пастора на манесенькому старечо рум'яному личку задумливо, не по-земному дивляться кудись у просторiнь. (Бiдний старенький - у нього застарiла болячка шлунка, i вiн усе до нењ прислухаЇтьсяi). - Ну, доню, про що ж ми сьогоднi матимемо нашу розмову? I голос той самий - м'якенький, нiжний, як лапка кiточки. Труда зiтхаЇ, похнюплюЇться, мовчить i скорботно хитаЇ головою, рецепт пана пастора не помагаЇ. Кругленькi очi стають iще круглiшi, злякано непорозумiлi - який рецепт?! Ах, вона нiколи не навчиться церковних термiнiв! Ну, та порада, чи як там, що панотець дав њй стояти щодня годину навколiшках перед розп'яттям на колючiй жорствi. Вона стоњть щовечора, чесно вибравши найколючiшi камiнцi, але це не дiЇ нiяк; ще поки стоњть, то добре, а як устане, розiтре колi на, ляже спати, так усе з самого початку. Може, пан пастор знаЇ який-небудь iнший, дужчий рецепт, чи то пак.. ну, пораду iншу, чи що. А потiм... Труда знову похиляЇ голову, мовчки дивиться на своњ руки й зiтхаЇ. А потiм... вона маЇ ще один грiх: вона ненавидить свого батька. Пан пастор злякано схрещуЇ пальцi на животику. Батька?! Рiдного батька? I знову Труда мовчить i дивиться на своњ руки. Нi, не батька. В нењ нема батька. Граф Елленберг зовсiм не батько њй. НазиваЇться батьком, але не батько. А поводиться, як батько, але не маЇ на те права. - Дитино моя, ви це все говорите, обдумавши своњ слова? О, вона обдумала! Давно обдумала. Та й для чого њй обдумувати, коли вона сама чула розмову батька з матiр'ю, коли сам батько сказав, що вона, Труда, не дочка йому, що њњ батько один iз колишнiх любовникiв матерi. У мами колись було багато любовникiв, тепер вона вже постарiлась, а колись була дуже гарна й приваблива. Вiн хотiв тiльки знати, якого саме, а мама не хотiла того сказати. А коли так, то яке вiн маЇ право поводитися з нею так деспотично й по-батькiвському, як вiн поводиться. I от тут Ї питання чи грiх, що вона ненавидить не свого батька. - Дитино моя, ви сказали менi такi речi, що я не можу так одразу повiрити вам. Ви цiлком певнi, що ви саме це чули? Труда знизуЇ лiвим плечем, розумiЇться, вона цiлком певна. Мама, правда, одкидаЇ, запевняЇ, що вона. Труда, дiйсна дочка батька, але нi батько, нi вона цьому не вiрять. РозумiЇться, вона не дочка графа. Старенький пастор зiтхаЇ. - Дитино моя, ви не повиннi, перш за все, слухати тих розмов, якi не до вас зверненi. Друге - ви не повиннi брати того за iстину, що часом говориться в хвилини гнiву й несправедливостi. ТретЇ - ви не повиннi допускати ненавистi у своЇ серце до людей взагалi, а особливо до людини, яка дала вам життя. Труда знизуЇ правим плечем так не дала ж ця людини њй життя! От комiчно, њй-богу! - Ви цього не знаЇте й не можете знати. Ви повиннi забути, що ви чули, не знати, не думати, вiрити вашiй матерi Такi думки тiльки ображають вашу матiр i бога, дитино моя. Труда заплющуЇ очi. Ну, добре, вона так i буде робити. Коли так по-церковному треба, вона так i робитиме. Але вона все ж таки хотiла б мати якийсь дiйснiший рецепт од пана пастора, щоб одганяти всякi думки, що ображають бога. Жорства, правда, дуже мало помагаЇ. I вiд тих думок теж не помагаЇ, вiд тих, що вже вона розповiдала. А надто вночi- серце так само стискуЇться i солодко, i страшно, кров горить на щоках, i так сумно чогось, i так соромно, i так... приЇмно. Ну, от приЇмно, факт, нiчого з тим не зробиш Вона щиро хоче, щоб не було приЇмно, i нiчого не може зробити. I сказати нiкому про це не можна. Чому не можна? Чого люди соромляться того, що всi-всi роблять, що всi-всi так люблять? Пан пастор строго насуплюЇ рiденькi, з червоними прослойками тiла бровенята. Бо цi почуття в людини Ї звiрячi, низькi почуття, противнi боговi почуття! Того й соромляться њх люди. Труда знизуЇ вже обома плечима. "Звiрячi!" Ну, то що, що звiрячi? Чого, справдi, люди так бундючаться перед звiрами? I чого цi почуття противнi боговi? Незрозумiле. Вiн же сам створив i звiрiв, i людей, вiн же сам дав њм цi почуття, i вони противнi йому. Дивне якесь вiдношення до своЇњ власноњ роботи. А потiм з боку бога просто несправедливо так понижувати звiрiв перед людьми Чим так люди кращi за звiрiв? Нi, нi, цiлком серйозно й об'Їктивно! Чим? Звiрi далеко кращi за людей. Насамперед звiрi страшенно правдивi. Вони не брешуть, уже хоча б через те, що не вмiють говорити, а вiдомо ж, що слова людей на три чвертi служать њм для брехнi, щоб ховати те, що вони думають i роблять. Потiм, звiрi добрiшi за людей кiнь коня нiколи не вбиваЇ, а люди вбивають людей бiльше, нiж звiрiв. Звiрi надзвичайно серйознi й поважнi, нiколи не смiються. Вони невиннi й чистi, бо для них нема нiчого нi соромного, нi нечистого, нi неморального, нi непристойного. А рiвночасно вони моральнiшi за людей, без нiякого порiвняння. Наприклад, не продаються одне одному, не обдурюють, не понижуються, не пiдлизуються, не зраджують, не читають одне одному нудних, довгих нотацiй. Вони вiльнi, незалежнi, щирi, вони роблять так, як думають i почувають. Чого ж людина так пiдносить себе перед звiрами? Нi, по совiстi, чого? Старенький пастор iз жалем i острахом хитаЇ головою з боку на бiк: де росла ця дiвчина? - Дитино моя, ви не повиннi говорити таких речей, не повиннi думати такого страхiття... Тут Труда вже нiчого не розумiЇ, вона не повинна говорити таких речей, вона повинна, значить, i боговi брехати?! Так для чого ж вона ходить сюди? Ах, пан пастор, очевидно, не розумiЇ, як остогидло њй брехати, брехати вiчно всiм i собi брехати. На кожному кроцi, з кожного приводу, з доброњ волi i з примусу. Все Ї брехня, починаючи вiд нењ самоњ й кiнчаючи червоним волоссям принцеси. Брешуть у газетах, у книжках, брешуть в одежi, брешуть у вiдносинах, брешуть у молитвах, у коханнi, у ненавистi, в усьому, всьому. Вона бiльше так не може. Вона хоче повноњ свободи, щиростi, без примусовостi, от такоњ, яку мають звiрi, птицi, квiти, комахи. Скинути з себе всяку одiж, усякi пристойностi, приписи, заповiдi, лежати на сонцi, нiчого не соромитись, нiякого грiха не знати, нiяко го каяття не почувати; нiяких молитов не робити, обнiмати, хто любий; вiдпихати гидких, мовчати, як мовчиться, спiвати, як спiваЇться Це - грiх! Грiх це чи нi? Нi, нi, њй треба це знати без нiяких церковних фiлософiй, треба тiльки простоњ, короткоњ вiдповiдi: грiх чи нi? Може за це бог образитись? - Насамперед боњ, дитино, не ображаЇться, а... - Ну, як же не ображаЇться? Сам же пан пастор сказав "Такi думки ображають господа бога". Значить, ображаЇться. Взагалi, вона повинна по щиростi сказати, що воно надзвичайно таки трудно з богом нiколи не знаЇш напевне - образиться, чи не образиться. I за що саме. Наприклад, у тiй книзi, що пан пастор дав њй читати, в Бiблiњ, господь бог увесь час страшенно на всiх сердиться. I так жорстоко сердиться, ображаЇться, що стаЇ просто; страшно i... несийiњатично. I за всяку просто-таки дарницю вiн караЇ найлютiшими карами. За збирання дров у суботу - побити камiнням. За нарiкання на голод - кара проказою. За невдоволення начальником - земля глитаЇ разом iз родиною. I за кожну дрiбницю викорiняти чоловiка з родиною його, з насiнням до третього й четвертого поколiння. А потiм страшенно несимпатичне враження робить те, що бог страшенно любить усякi вшановування, наче який-небудь генерал. I як хто не зробить усього, то знов викорiняти його до четвертого поколiння. Хiба ж це гарно? А потiм, чого бог так любить, щоб неодмiнно його прохали помогти в бiдi? I чого вiн сам без прохання не зробить? Люди - дiти його. А хiба маму треба прохати, коли вона бачить, що дитинi погано? Хiба вона жде, що дитина почне страшенно благати њњ? Так бог же повинен бути добрiший за матiр i не бути таким церемонним. I, взагалi, багато незрозумiлого Навiшо боговi терпiти всяке зло, що iснуЇ на свiтi? Вiн же всемогутнiй, вiн усе, значить, може. Нащо йому зло? Справедливо сказав якийсь фiлософ: не може знищити? Так, значить, вiн не всемогутнiй. Не хоче? Значить, не всеблагий. ОбражаЇться за всяку дрiбницю, значить, дрiб'язковий, амбiтний, мстивий. От пан пастор хмуриться, сердиться, цi слова, очевидно, знов ображають бога. А хiба неправда все, що вона говорить? Нi? Старий пастор болюче морщить рiденькi брови. I голос його вже не м'якенький, як лапка кiточки, а чудний, суворий, рипучий, як рип дерева. - Ну, кажiть далi, кажiть, моя дитино, все, що Ї в вашiй бiднiй душi. Труда тоскно мружить синьовiястi очi. Ах, усе, що в нењ в душi! Хiба ж можна сказати, що там Ї? Вона з усiЇю щирiстю готова вивернути перед ним усю душу, вичистити њњ, вимести з нењ все, що мучить, але хiба це легко зробити? Там такий розгардiяш, як у скринi, в якiй шукали голку все жужмом, все перемiшалося, переплуталось, нiчого розiбрати не можна. А њй неодмiнно треба все розплутати, неодмiнно! Вона гадала, що це можна зробити тiльки за помiччю бога, бо нiкому несила справитися з цим завданням. Але вона, на жаль, починаЇ бачити, що i з богом трудно. Ну, наприклад, це питання з шлюбом, коханням i тому подiбним. Шлюб, на њњ думку, Ї явно невигiдна для обох контрагентiв операцiя. Скiльки вона знаЇ шлюбiв, - родичiв, знайомих, при ятелiв i зовсiм чужих людей, - а серед них немаЇ нi одного, ну, просто-таки нi одного щасливого. А тим часом усi кажуть, що без щлюбу нiяк не можна обiйтися, що щастя в шлюбi. Ясно, що тут якесь непорозумiння. Пан пастор каже, що це установа вiд бога. Дуже дивно, що всi божi установи такi невдалi й вимагають корективiв. Для чого, наприклад, на все життя робити контракт? Ну, добре, барон Роршадт хотiв мати молоду жiнку. Вiн старий, хорий, негарний. РозумiЇться, полюбити його не може нiхто Але вiн багатий. Вiн може купити. I вiн купив њњ сестру, Фрiду њй було двадцять п'ять рокiв, коли вони зробили контракт. Тепер вона страшенно мучиться з ним. Але контракт на все життя, i вона нiчого не може зробити. Виходить, вона обдурена, бо вона не знала, як буде њй житися з бароном. А розiрвати не можна. Або тепер те саме з нею. Ну, добре, князь Шванебах потребуЇ мати молоду любовницю. Це зрозумiло й натурально, з цим нiхто не спереча Їться. Вiн маЇ грошi. Труда њх не маЇ. Вiн може купувати, вона повинна продатися. З цим також нiхто не сперечаЇться. Але вся справа в тому, як саме продаватись. Для чого неодмiнно на все життя? Яка рацiя? I для чого так нерозривно? Це ж страшенно непрактично! А потiм ще одне як можна мати дiтей з чужою людиною? I через що батько Ї голова родини? Хiба вiн родить дiтей? I хiба вiн напевне знаЇ, що то його дiти? Мати - раз у раз мати своњх дiтей, а батько завсiди - пiд сумнiвом. От коли б вона вийшла замiж за Шванебаха, хiба ж би вона могла все життя знати тiльки його одного? Кожний чоловiк за все життя знаЇ багатьох жiнок. Через що ж жiнка мусить знати тiльки одного? Абсурд явний! Але князь Шванебах напевне ж не згодиться, коли вона йому чесно скаже, що вона не гарантуЇ йому вiрностi. Значить, треба брехати й обдурювати? Або не продаватись. А не продаватись не можна - вона бiдна, њњ нiхто з њхнього кола не вiзьме без грошей. А за людину не з њхнього кола теж не можна виходити. Вона хотiла це раз зробити, i це була така драма, яка трохи не скiнчилася смертю. Ну, що њй робити? Що може пора дити пан пастор i релiгiя? Це одне питання. А друге - кохання. Пан пастор каже, що всi њњ нiчнi думки та почування - нечистi, грiшнi, всi вiд диявола. Коли уважно над цим подумати, то знов виникаЇ багато сумнiвiв. Що за рацiя боговi вiддавати в монополiю дияволовi так багато всяких приЇмних i необхiдних речей? Яка прекрас на рiч кохання, а надто кохання без дозволу, тайне, неподiльне нi з ким, сховане, що сповнюЇ всю iстоту кричущою радi стю i щастям. Але воно - вiд диявола! Як любо, як мило в пiнистому гомонi ресторану пiд гондливi звуки музики чути в собi радiсне, здiймаюче шумовиння вина Але воно - вiд диявола! А танець? Коли гаряча рука чоловiка обiймаЇ за плечi, а все тiло ниЇ, спiваЇ и гойдаЇться солодким ритмом! Але й це вiд диявола. Що таке торгiвля? Обман, загальний обман. А тим часом усе купуЇться й продаЇться: одежа, њжа, книжка, музика, авто, навiть право померти й бути похованим. Хiба нi? А обман - од диявола Значить, майже все життя вiд диявола. Бог же лишив собi молитву, церкву, пiст, шлюб, любов до всякого ближнього без розбору, нi за що нi про що, роздавання свого майна кому попало, одне слово - всякi нуднi, чуднi, непрактичнi, неприЇмнi, а то й зовсiм неможливi речi Який же сенс у цьому? Ну, що њй робити з собою? њй, наприклад, дуже приЇмно бувати в товариствi з одним жонатим чоловiком. Вiн уже немолодий, вiн не такий гарний i милий, як Макс, про якого вона вже казала пановi пасторовi. (Нiхто нiколи не може њй бути такий любий, як бiдний Макс!). Але й цей њй дуже приЇмний њй приЇмно, що вiн iз такою побожнiстю, покiрнiстю, жагою дивиться на нењ. њњ хвилюЇ, коли вiн говорить њй на вухо непристойнi слова, њњ кидаЇ в такий солодкий жар, коли вiн коротенькими, швидкими поцiлунками ходить њй по руцi до самого лiктя. I вона вночi думаЇ про його всякi-всякi речi, що, напевне, вiд диявола. Ну, що њй робити з ним? Ну, добре, вона вже прогнала його, вона вже не бачиться з ним, вона вже навiть стараЇться не думати про нього. Але вона не може прогнати з себе хвилювання, взагалi, вона не може не почувати замирання в грудях, коли зустрiваЇться очима з гарним чоловiком. њй любо, њй солодко бачити, чути, тягтися до чоловiкiв. От вона говорить це цiлком одверто, щиро. њй соромно за це, дуже соромно. Вона совiсно читаЇ всi молитви, стоњть навколiшки на жорствi, не њсть м'яса, виконуЇ всi рецепти пана пастора, але що ж вона винна, що це не помагаЇ? Бог чомусь надзвичайно стримано ставиться до њњ старання, наче йому зовсiм не хочеться, щоб вона перестала бути грiшною. Може, й справдi так? Про театр же њй просто й говорити не хочеться - це не те, що монополiя, а чисте царство диявола А тим часом коли б вона могла стати артисткою, то, здаЇться, пiдписала б... Нi, нi, вона говорить безсумнiвнi дурницi. Вона зовсiм не хоче бу, ти артисткою, це нiсенiтниця. Взагалi, вона говорить дурницi сьогоднi. Вона вiрить у бога, вона любить його, вона хоче бути всiЇю душею приЇмна йому. Але от тiльки одне питання: що, власне, боговi до нењ? Ну, що йому, такому великому, такому всевладному, за приЇмнiсть од якоњсь малесенькоњ iстотки, як вона? Та вiн не повинен помiчати њњ. I, взагалi, бог напевне зовсiм не такий, як його малюють. Бог повинен бути величезний, грандiозний, безгнiвний, зовсiм зовсiм не зрозумiлий. I грiхи всi, i злочинства, i святiсть, i непристойностi, i кохання, i усе все, що дiють люди, все, що тiльки iснуЇ, все Ї його справа, нi за що вiн не може, не повинен сердитись, карати, милувати. I люди зовсiм не повиннi нi прохати його, нi молитись йому, нi боятись його, бо це ж безглуздо. Живуть же тварини, не думаючи про бога, не молячись йому, не боячись його, а проте вони живуть iз дозволу й волi бога Значить... Ну, от знову пан пастор невдоволений. Вона знову говорить дурницi? Правда? Але що ж вона винна, що такi думки приходять њй у голову. Диявол? Ну, от знову - всяка розумна, розсудлива думка вiд диявола. Ну, от вона хоче зробити одну рiч. То неправда, що вона казала про ненависть до батька. Навпаки, вона любить страшенно батька, вона так любить його, що вночi iнодi ходить до його кабiнету й цiлуЇ тi речi, до яких вiн торкався. Це њй соромно признаватись, але вона говорить пасторовi як представниковi бога. А бог сам повинен це знати. Але вона не може любити графа А раптом вiн справдi не батько њњ? А раптом њњ батько десь-iнде, хтось iнший? А граф тiльки з непорозумiння маЇ њњ любов, краде, значить, њњ любов? Хiба можна любити серед таких умов? Отже, њй треба знати напевне, хто њњ батько. Навiть не це, а тiльки, чи граф батько њй, чи нi. Бог повинен бачити њњ муки. Але навiщо вiн допускаЇ њх? Чого йому не сказати њй просто й одверто, що граф не Ї њњ батько? Чому? Коли вiн справдi все знаЇ, всiм пiклуЇться, до всього втручаЇться, то хай же вiн скаже њй, чи граф батько њй, чи нi. I хай скаже просто,