бернетти и перенял некоторые из его приемов; в более зрелые годы продолжил свои штудии, что позволило мне, как бы это сказать, принести пользу человечеству. Вы, конечно, понимаете, что лишь благодаря самоотречению и беззаветному служению людям переходим мы в высшие сферы. Мое служение таково, и мне остается только возблагодарить судьбу, что в этой девушке я нашел человека, чьи жизненные импульсы совпадают с моими, благодаря чему я могу воплощаться в нее и управлять ее телом. - А где сейчас ее душа? - спросил больной. - Она находится возле меня и вот-вот вновь вселится в свою оболочку. Что же касается вас, сэр, - обратился он к Челленджеру, - то вы сильная личность и образованный человек, но погрязли в материализме, которым, словно проклятьем, отмечена ваша эпоха. Уверяю вас, что профессия врача, которая превыше всех на земле в силу бескорыстного служения людям, в значительной степени подверглась воздействию догматизма, который навязывают подобные вам, и в результате духовное начало в человеке оказалось незаслуженно забыто, а оно намного важнее, нежели все ваши зелья и минералы. Помните, сэр, что существует так называемая жизненная сила, и медицина будущего будет основываться на умении правильно ею управлять. Если же пренебрегать ею, то доверие пациентов постепенно будет утрачено, и они обратят свои взоры к тем, кто готов предложить им разнообразные методы лечения. Никогда Росс Скоттон не забудет этой сцены. Профессор, Мастер, высочайший авторитет, к которому надо было обращаться, затаив дыхание, теперь сидел, слегка подавшись вперед, вытаращив глаза и приоткрыв рот от изумления, в то время как юная девушка с копною каштановых волос стояла перед ним, наставительно тыча в него пальцем, и говорила тоном, каким отец укоряет строптивого ребенка. Ее внутренняя сила была настолько велика, что Челленджер на какое-то время вынужден был подчиниться. Он глотал ртом воздух, пытаясь что-то произнести, но слова возражения так и не сорвались с его губ. Потом девушка повернулась и села на стул. - Он собирается покинуть нас, - сказала мисс Делисия. - Но я пока еще здесь, - с улыбкой произнесла девушка. - Да, я должен уйти, ибо у меня еще масса дел. Это не единственный мой медиум, и через несколько минут меня ждут в Эдинбурге. Крепитесь, молодой человек. Я оставлю моей помощнице два запасных аккумулятора для подкрепления вашей жизненной силы в тех масштабах, в каких позволит ваш организм. А вы, сэр, - обращаясь к Челленджеру, - примите мой совет: не стоит слишком доверяться разуму, слишком полагаться на интеллект. Храните старое знание, но и будьте восприимчивы к новому, оценивая его с точки зрения божественного предназначения, а не так, как того хотелось бы лично вам. Девушка издала глубокий вздох и откинулась на стуле. На мгновение воцарилась полная тишина - пока она сидела неподвижно, свесив голову на грудь. Затем, вздрогнув и еще раз вздохнув, она открыла удивленные голубые глаза. - Ну что, он приходил? - спросила она нежным девическим голоском. - Конечно! - воскликнул больной. - Он был великолепен и обещал, что через два месяца я уже смогу преподавать! - Это просто прекрасно! А он оставил какие-нибудь указания для меня? - Как обычно - только массаж. К тому же он обещал подключить два новых энергетических источника для поддержания душевных сил, если мой организм справится с нагрузкой. - Ну, теперь-то он не заставит себя долго ждать! - Внезапно взгляд девушки упал на Челленджера, и она, смутившись, осеклась. - Это сестра Урсула, - поспешила ей на помощь мисс Делисия. - А это знаменитый профессор Челленджер. С женщинами Челленджер был неподражаем, особенно если перед ним оказывалась молодая привлекательная девушка. Он приблизился к ней - так когда-то, должно быть, сам царь Соломон шел навстречу царице Савской, - взял за руку и отечески потрепал по волосам. - Милочка, вы слишком юны и очаровательны, чтобы участвовать в подобном обмане. Откажитесь от этого раз и навсегда! Разве вам не довольно того, что вы прехорошенькая, и к тому же еще сестра милосердия, - так стоит ли претендовать на высочайшее звание врача? Откуда у вас этот жаргон: шейные позвонки, последующее сужение канала? Сестра Урсула беспомощно оглядывалась по сторонам, словно человек, попавший в объятия гориллы. - Она не понимает ни слова из того, что вы говорите! - воскликнул больной. - Учитель, вы должны постараться смотреть правде в глаза! Я понимаю, каких усилий это потребует от вас, - в меньшей степени, но я пережил это сам, - однако поверьте, вы будете воспринимать действительность в искаженном виде, пока не осознаете существование мира духов вне нас. Но Челленджер продолжал в том же наставительном тоне, хотя перепуганная девушка начала потихоньку отодвигаться от него. - Ну, вот скажите, кто же тот ученый эскулап, на которого вы работаете и который обучил вас всем этим ученым словам? Вы же понимаете, что меня обманывать бесполезно! Милое дитя, вам самой станет легче, когда вы облегчите душу и мы вместе посмеемся над лекцией, которую вы мне прочли! Но тут неожиданно вмешался больной, желая прекратить этот безобразный допрос: он сел в постели, ярким красным пятном выделяясь на фоне белых подушек, и заговорил с напором, который явно свидетельствовал о его близком выздоровлении. - Профессор Челленджер! - возбужденно начал он. - Вы оскорбляете моего лучшего друга! Хотя бы в моем доме она должна быть избавлена от насмешек, которые подсказывают вам научные предрассудки. Прошу вас покинуть эту комнату, если вы не можете говорить с сестрой Урсулой в более сдержанной манере! Челленджер было вспыхнул, но тут вмешалась Делисия, которая всегда выступала в роли миротворца. - Вы слишком торопитесь, дорогой доктор Росс Скоттон! - воскликнула она. - У профессора еще не было времени осмыслить то, что здесь произошло. Поначалу вы тоже воспринимали все скептически, так можем ли мы его винить?! - Да, да, вы правы, - поспешил согласиться молодой врач. - Мне казалось, что это позволяет расцвести пышным цветом небывалому шарлатанству, - так и было, факт остается фактом. - Одно знаю, что я был слеп, а теперь вижу, - изрекла мисс Делисия. - Профессор, вы, конечно, можете недовольно поднимать брови и пожимать плечами, но семя, брошенное сегодня в ваш мозг, обязательно прорастет; оно взойдет и даст свои плоды. - Тут она вновь погрузилась в свою сумку. - Вот, возьмите эту брошюрку, Разум против Души, прочтите и передайте другим. Глава XV В КОТОРОЙ ГОТОВИТСЯ КАПКАН НА КРУПНОГО ЗВЕРЯ Хотя Мелоун и дал обещание не беседовать с Энид о любви, но взгляд тоже может говорить, поэтому их общение не прервалось. Во всем же остальном он строго соблюдал уговор, как ни трудно это ему давалось. Он был частым гостем в доме профессора, и к тому же желанным, особенно с тех пор, как страсти вокруг диспута несколько улеглись. Теперь целью жизни для Мелоуна стало заставить великого ученого с благосклонностью отнестись к тем сторонам жизни духа, которые так увлекли его самого. Он принялся за дело с усердием, но и с осторожностью, ибо понимал, что с вулканом шутки плохи и извержение может произойти в любой момент. Пару раз уже наблюдались незначительные вспышки, которые вынуждали Мелоуна отступить и затаиться на несколько недель, пока почва вновь не обретала достаточной твердости. Каждый раз Мелоун изобретал все новые хитроумные подходы к профессору, хотя одним из его излюбленных приемов было обратиться к Челленджеру за консультацией по какому-нибудь научному вопросу, например, спросить об особенностях животного мира пролива Банда или о насекомых Малайского архипелага и поддерживать беседу до тех пор, пока Челленджер не заявлял, что всеми этими сведениями человечество обязано Альфреду Расселу Уоллесу. - Кто бы мог подумать - Уоллесу-спиритуалисту! - восклицал тогда с невинным видом Мелоун, на что Челленджер сердито сверкал глазами и переводил разговор. Иногда в качестве приманки выступал Лодж. - Полагаю, вы о нем высокого мнения, - говорил Мелоун. - Первый ум в Европе, - отвечал Челленджер. - Ведь он крупнейший специалист по свойствам эфира. - Несомненно. - Я-то знаю его только по работам в области спиритизма. Челленджер сразу умолкал. Тогда Мелоун выжидал денька два и словно невзначай ронял: - А вам доводилось встречаться с Ломброзо? - Да, на конгрессе в Милане. - Я тут читал на досуге его сочинение. - Что-нибудь по криминологии небось? - Нет. Называется После смерти - что?. - Я о таком не слыхал! - Трактует вопросы спиритизма. - Такой могучий интеллект, как Ломброзо, камня на камне не оставит от этих шарлатанов! - Да нет, книга скорее написана в их поддержку. - Что ж, даже величайшие умы имеют свои маленькие слабости. Так, с безграничным терпением и хитростью, сеял Мелоун свои семена в надежде, что постепенно профессор избавится от предубежденности, но видимых результатов пока не наблюдалось. Требовалось предпринять более решительные действия, и Мелоун счел вполне своевременным пригласить Челленджера на сеанс. Но как, где и когда? Без советов Алджернона Мейли тут не обойтись. И вот как-то весенним днем он вновь оказался в гостиной, где однажды катался по ковру, сцепившись с Сайласом Линденом. Там сидели преподобный Чарльз Мейсон и Смит, герой Куинз-Холла, - они оживленно обсуждали с Мейли вопрос, который, возможно, нашим потомкам покажется более важным, чем те проблемы, которые занимают публику сейчас. Речь шла ни больше ни меньше, как о том, воспримет ли спиритуалистическое движение в Великобритании догмат о Троице или же встанет на точку зрения унитариев. Подобно отцам движения и основателям нынешних спиритуалистических общин, Смит придерживался антитринитарной линии, а Чарльз Мейсон, верный сын англиканской церкви, выражавший взгляды своих сторонников, в частности, таких авторитетов, как Лодж и Баррет среди мирян и Уилберфорс, Хойс и Чамберс среди священнослужителей, свято чтил древние каноны, хотя и признавал возможность спиритических контактов. Мейли оказался между двух огней и, подобно рефери, разводящему на ринге противников, получал удары с обеих сторон. Мелоун старался не пропустить ни слова, ибо теперь, когда он осознал, что будущее человечества связано с этим движением, его интересовала каждая деталь. Когда журналист вошел, говорил Мейсон - в свойственной ему серьезной, но и не лишенной мягкого юмора манере. - Люди не созрели для серьезных перемен, да их и не требуется. Достаточно объединить наше знание и непосредственное общение с душами умерших с величественным ритуалом и традициями церкви, и мы получим могучий инструмент, способный вдохнуть новую жизнь в религию. Никогда нельзя рубить сплеча. Даже первые христиане это понимали и во всем шли на уступки религиям, в окружении которых оказались. - Это-то их и сгубило, - вмешался Смит. - В этом и состоял крах церкви в ее изначальной силе и чистоте. - Тем не менее она продолжала существовать. - Но она уже не возродилась в полном объеме с тех пор, как этот негодяй Константин приложил к ней руку. - Ну-ну-ну, - возразил Мейли. - Разве можно называть негодяем первого христианского императора? Но Смит был упрямый противник, открытый и честный, не идущий на компромиссы. - А как, по-вашему, следует назвать человека, почти истребившего собственный род? - Мы сейчас не обсуждаем его личные качества, мы говорим о создании христианской церкви. - Надеюсь, мистер Мейсон, вас не обидела моя прямота? Мейсон улыбнулся своей открытой улыбкой: - До тех пор, пока вы не оспариваете существование Нового Завета, ваши слова меня не задевают. И даже если бы вы взялись доказывать, что Бог - всего лишь миф, я бы нисколько не оскорбился, коль скоро существует эта священная книга, вместилище величайшего учения. Откуда-то из глубины веков оно дошло до нас, я принял его и говорю: Верую. - Ну, тут между нами нет больших расхождений, - сказал Смит. - Я не встречал более цельного учения, и не стоит отказываться от него. Но мы желаем избавиться от разного рода излишеств и пышности. Кстати, откуда они взялись? Как раз из компромиссов с другими религиями, на которые пошел наш друг Константин, чтобы добиться религиозного единообразия во всей своей необъятной империи. Он превратил христианство в лоскутное одеяло. Так, из египетского культа были взяты церковное облачение, митра, епископский посох, тонзура, обручальные кольца. Пасха - языческое празднество, приуроченное к весеннему равноденствию; конфирмация заимствована из культа Митры, как, впрочем, и крещение, - только в митраическом ритуале использовалась кровь, а не вода. Что же касается жертвенной трапезы... Мейсон заткнул уши. - Это какая-то ваша старинная лекция, - рассмеялся он. - Можете снять зал, но не тратьте свое красноречие в частных домах. Если же серьезно, Смит, то речь вовсе не о том. Пусть даже вы правы - это никоим образом не меняет моих убеждений: у нас есть величайшее и действенное учение, с благоговением принимаемое тысячами людей, в том числе и вашим покорным слугой, и было бы крайне неразумно от него отказываться. Уж с этим-то вы не можете не согласиться. - Нет, - упорствовал Смит. - Вы слишком заботитесь о чувствах ваших драгоценных прихожан, но совершенно не думаете о тех девяти десятых населения, которые никогда не переступали порога церкви. А между тем их оттолкнуло то, что им, как, впрочем, и вашему покорному слуге, кажется фантастическим и неразумным в христианском учении. Так как же вы рассчитываете привлечь их на свою сторону, если не предлагаете ничего нового, а лишь механически привносите в христианство спиритизм? Но стоит лишь обратиться к этим безбожникам и атеистам с такими словами: Я согласен, что христианство - это сплошная ложь и к тому же оно запятнано веками насилия и обскурантизма, но вот мы предлагаем вам нечто новое, незамутненное и чистое. Придите и причаститесь его! - и вот тут-то можно легко обратить их к Богу и вере, не насилуя их разум христианскими догматами. Слушая спор, Мейли теребил свою рыжеватую бороду. Он прекрасно знал этих людей и понимал, что расхождения между ними невелики, ибо Смит воспринимал Христа как богоподобного человека, а Мейсон считал, что это принявший человеческое обличье Бог, что по сути своей одно и то же. Но между их более радикальными последователями лежала пропасть, и компромисс был абсолютно невозможен. - Почему бы вам, - вмешался Мелоун, - не задать эти вопросы представителям мира духов и не довериться полностью их мнению? - Все не так просто, как вы думаете, - ответил Мейли. - После смерти все мы сохраняем наши земные предрассудки, оказавшись в обстановке, которая в той или иной степени их отражает. Поэтому поначалу каждый живет своими прежними представлениями. Постепенно, с течением времени, дух расширяет свое представление о мире и в конце концов приобщается к всеобъемлющему символу веры, который подразумевает лишь братство людей и верховенство Господа. Но на это уходят годы. Во время сеансов мне доводилось слышать речи ярых фанатиков. - И мне тоже, - поддержал Мелоун, - причем в этой самой комнате. Но что же души материалистов? Уж они-то не могут не перемениться! - Я думаю, что их представления существенно влияют на их состояние, и они годами не проявляют никакой активности, ошибочно полагая, что жизнь уже кончена. Но в конце концов они просыпаются, понимают, сколько времени потеряли, и оказываются порой в первых рядах, поскольку обладают легким характером и руководствуются возвышенными идеалами, сколь бы ни были ошибочны их взгляды. - Да, часто материалисты - это лучшие представители человечества, - заметил священник с подкупающей искренностью. - Из них-то и пополняются больше всего ряды нашего движения, - сказал Смит. - Случается порой, что чувства говорят им о существовании разумной силы помимо них, и тогда они с достойным рвением начинают пропагандировать свое открытие. Вы, люди, обладающие верой и лишь прибавляющие к ней новое знание, даже представить себе не можете, что испытывает человек, живший в вакууме и неожиданно обретший нечто, способное заполнить его. Когда я встречаю простого честного парня, тщетно блуждающего в темноте, у меня руки чешутся ему помочь. В этот момент появилась миссис Мейли с чаем, но разговор не затих. Такова уж особенность людей, изучающих возможности духа, что, встретившись, они затевают самый горячий обмен мнениями, - настолько интересна и многогранна эта проблема. Мелоуну стоило больших усилий перевести разговор на то, что являлось непосредственным поводом для его визита. Лучших советчиков ему было не найти, и все они сошлись на том, что для такого человека, как Челленджер, необходимо устроить показательный сеанс. Где же лучше всего его провести? В этом вопросе не было разногласий: большая зала Духовного колледжа. была самым изысканным, самым удобным и во всех отношениях самым подходящим местом в Лондоне. Но когда? Чем скорее, тем лучше. Да любой спиритуалист, любой медиум ради такого случая, без сомнения, отложит все остальные дела. Но вот загвоздка - кто же будет медиумом? Конечно, наилучший вариант - это кружок Болсоувера: он находится в частных руках, за него не надо платить, но Болсоувер - человек вспыльчивый, а Челленджер наверняка будет вести себя вызывающе и всем надоедать, так что сеанс может окончиться дракой и таким образом потерпеть провал. А этого ни в коем случае нельзя допустить. Может быть, отвезти его в Париж? Но кто возьмет на себя смелость позволить этому слону разгуляться в изысканном салоне доктора Мопюи? - Да он просто вцепится питекантропу в горло, поставив под угрозу жизнь всех, кто окажется там, - сказал Мейли. - Это не подойдет. - Вне всякого сомнения, самым лучшим медиумом в Англии, в которого могут воплощаться духи, является Бандерби, - заметил Смит. - Но некоторые его пристрастия... На него совершенно нельзя положиться! - А почему? - спросил Мелоун. - Что он за человек? Характерным жестом Смит щелкнул себя по горлу: - Он пошел по дорожке, по которой прошел не один медиум до него. - Но ведь это серьезный аргумент против нашего движения, - удивился Мелоун. - Разве может считаться благим дело, ведущее к подобным последствиям?! - Как вы считаете, можно назвать благим делом, скажем, поэзию? - Ну, разумеется! - А вот, например, По был алкоголиком, Кольридж - наркоманом, Байрон - повесой, Верлен - извращенцем. Не следует смешивать дело и человека, призванного это дело воплощать. За талант подчас приходится расплачиваться неуравновешенностью характера, а выдающийся медиум еще более чувствителен, чем величайший талант. Некоторые медиумы - достойнейшие люди, а некоторые не вполне чистоплотны в быту, и не следует их за это порицать. Такая работа требует большой отдачи, поэтому им необходимы радикальные средства для восстановления сил. Порой они теряют контроль над собой, но профессиональные их свойства остаются неизменными. - Это напомнило мне один эпизод, произошедший с Бандерби, - вмешался Мейли. - Вы, должно быть, его никогда не видели, - обратился он к Мелоуну. - Он очень забавный - маленький, кругленький, неуклюжий и такой толстый, что уже много лет не видел собственных башмаков. Когда выпьет, он еще забавнее. И вот как-то пару недель назад мне сообщают, что он напился где-то в баре и не может без посторонней помощи добраться домой. Мы с приятелем поспешили ему на выручку. С некоторыми приключениями, но все же дотащили его до дому, и тут ему взбрело в голову устроить сеанс! Мы пытались его остановить, да куда там, - он схватил с приставного столика рупор и неожиданно погасил свет. И только он это сделал, как сеанс немедленно начался, да так все хорошо у него выходило! Но тут вмешался Принсепс, его дух-проводник, - он выхватил рупор и начал колотить медиума, приговаривая: Ах ты, негодяй! Пьяница несчастный! Да как ты смеешь!... Рупор теперь весь во вмятинах. Бандерби с воплями бросился вон из комнаты, а мы пошли по домам. - Ну уж, медиум вовсе не виноват, - сказал Мейсон. - Так вернемся к профессору Челленджеру - такой случай нельзя упускать! - Как насчет Тома Линдена? Может быть, его пригласить? - предложила миссис Мейли. Мейли покачал головой: - После тюрьмы с Томом что-то произошло. Эти дуболомы не просто преследуют наших лучших медиумов, они к тому же разрушают их бесценный дар. С тем же успехом можно поместить бритвенное лезвие во влажное место и после этого надеяться, что оно сохранит остроту. - Как же так? Неужели он утратил свои способности? - Ну, я бы так категорично не стал утверждать, но они уже не те, что были раньше. Теперь он в каждом подозревает переодетого полицейского, и это его отвлекает. Но если уж он возьмется за дело, то доведет его до конца. Да, лучше всего обратиться к Тому. - А кого мы пригласим на сеанс? - Я полагаю, что профессор придет не один. - Он со своими спутниками создаст ужасающую волну колебаний, поэтому нам следует пригласить людей, разделяющих наши идеи, чтобы ему противостоять. Например, Делисию Фри-мен - она с удовольствием придет. Еще буду я. А как вы настроены, Мейсон? - Разумеется, я приду. - Мистер Смит? - Нет, нет! На мне газета, к тому же на той неделе я должен провести три службы, две панихиды, свадебный обряд и пять деловых встреч. - Ну, я надеюсь, нам не составит труда выбрать еще одного-двух гостей. Любимое число Линдена - восемь. Так что теперь, Мелоун, дело за малым - получить согласие нашего исполина мысли и назначить дату. - И подтверждение мира духов, - серьезным тоном добавил Мейсон. - Мы должны посоветоваться с нашими партнерами. - Всенепременно, святой отец. Это весьма существенное дополнение. Ну что ж, Мелоун, мы обо всем условились, и нам остается только ждать этого события. Но случилось так, что этим вечером Мелоуна ожидали события совсем иного рода и на его пути возникло одно из тех препятствий, которые то и дело подстерегают человека на его жизненном пути. Появившись, как всегда, в редакции Газетт, он узнал, что его желает видеть мистер Бомон. Непосредственным начальником Мелоуна был заместитель главного редактора, старый шотландец по имени Мак-Ардл, и должно было произойти нечто экстраординарное, чтобы сам главный снизошел со своего Олимпа, откуда он наблюдал земные дела, и обратил внимание на кого-нибудь из своих скромных сотрудников, копошащихся где-то внизу. Этот вершитель судеб, всегда подтянутый, процветающий и могущественный, восседал в своем роскошном кабинете, обставленном старинной дубовой мебелью и диванами, обитыми кожей цвета сургуча. Когда Мелоун вошел, он продолжал что-то писать, и лишь после некоторой паузы поднял на журналиста проницательные серые глаза. - А, добрый вечер, мистер Мелоун! У меня к вам небольшое дельце. Не угодно ли присесть? Речь идет о ваших статьях по спиритизму. Хочу напомнить, что вы начинали в духе здорового скептицизма, изрядно сдобренного юмором, что весьма устраивало и меня, и наших читателей. Теперь я - увы! - с сожалением вынужден признать, что по мере углубления в вопрос ваши взгляды существенно изменились и вы, похоже, готовы оправдывать подобного рода деятельность. Думаю, не стоит говорить, что это расходится с позицией Газетт., и мы бы немедленно прекратили печатать ваши статьи, если бы заранее не объявили, что эта серия будет написана беспристрастным исследователем. Так что мы вынуждены продолжать, но тон статей должен быть изменен. - Что же я должен сделать, сэр? - Вы должны вновь обратиться к забавной стороне вопроса. Это нравится публике. Взгляните на все с юмором, придумайте какую-нибудь старую деву, и пусть она болтает всякий вздор. Вы понимаете, что я имею в виду? - Боюсь, сэр, все это больше не кажется мне смешным. Напротив того, я все больше и больше убеждаюсь, насколько это серьезно. Бомон величественно покачал головой. - К сожалению, так же считают и многие подписчики. - Он взял со стола письмо. - Вот, послушайте: Я всегда считал вашу газету изданием, которое не осмеливается гневить Бога, поэтому хочу вам напомнить, что деятельность, которую ваш корреспондент склонен оправдывать, предана анафеме в Левите и Второзаконии. Так что если я останусь вашим подписчиком, мне придется взять на душу ваш грех..... - Проклятый фанатик, - пробормотал Мелоун. - Не стану спорить, но пенни, которое платит этот фанатик, ничуть не хуже любого другого. Или вот еще: Надеюсь, что в наше время просвещения и свободомыслия вы не станете поддерживать движение, которое пытается вернуть нас к отжившей свой век идее о существовании ангельской и дьявольской сущности вне нас! Если же я ошибаюсь, то прошу исключить меня из числа ваших подписчиков. - Вот бы запереть этих господ где-нибудь вместе и заставить их самих урегулировать свои разногласия! - Возможно, это и будет забавно, мистер Мелоун, но меня в данном случае интересует тираж Газетт. - А не кажется ли вам, сэр, что вы недооцениваете интеллектуальный уровень наших читателей и что помимо кучки экстремистов всех сортов существует большая масса людей, на которых произвели впечатление свидетельства стольких известных и уважаемых людей? И разве не в том наш долг, чтобы знакомить подписчиков с реальными фактами, а не высмеивать таковые? Мистер Бомон пожал плечами: - Пусть спиритуалисты сами отстаивают свои убеждения. Мы не пропагандистская газета и не собираемся поучать читателей, во что им верить, а во что нет. - Конечно, конечно, но я имел в виду лишь необходимость придерживаться фактов. А между тем они неизменно замалчиваются. Ну, когда это в лондонской газете появлялась серьезная статья, посвященная эктоплазме? Да никто даже не подозревает о том, что эта важнейшая субстанция была изучена и описана учеными, а ее существование было подтверждено многочисленными фотографиями! - Довольно, - нетерпеливо перебил Бомон, - боюсь, я не располагаю временем, чтобы углубляться в данный вопрос. Я пригласил вас для того, чтобы сообщить, что мистер Корнелиус требует немедленно изменить нашу линию. Мистер Корнелиус стал владельцем газеты не в силу каких-то личных заслуг, а лишь потому, что его отец оставил ему миллионное состояние, часть которого тот пустил на приобретение Газетт. Он редко появлялся в редакции, но газета регулярно публиковала сообщения о том, что его яхта пришвартовалась в Ментоне, или что его видели в Монте-Карло за игорным столом, или что его ждут в Лестершире на охотничий сезон. Он не обладал ни ярким умом, ни сильным характером, но время от времени вторгался в общественную жизнь, публикуя какой-нибудь манифест на первой полосе собственной газеты. Он не был распутником, но жил в свое удовольствие, окруженный роскошью, постоянно балансируя на грани порока, а изредка и переступая эту грань. При упоминании об этом ничтожестве кровь ударила Мелоуну в голову. Эта жалкая тварь, подумал он, смеет становиться между человечеством и откровением, ниспосланным свыше! Грязные руки человека, так и не сумевшего повзрослеть, способны перекрыть людям доступ к божественному источнику, пусть даже он может пробить себе и другое русло. - Таково мое последнее слово, мистер Мелоун, - заключил Бомон с видом человека, который не намерен продолжать дискуссию. - Очень хорошо! - заявил Мелоун. - И оно будет означать конец моей работы в вашей газете. У меня контракт на полгода, и уж после его окончания ноги моей здесь не будет! - Как вам угодно, мистер Мелоун, - с этими словами мистер Бомон вернулся к своим бумагам. А Мелоун, возбужденный спором, вернулся в кабинет Мак-Ардла и все ему рассказал. Старый шотландец был крайне обеспокоен. - Э-э, молодой человек, это все ваша ирландская кровь. Хорошо бы ее разбавить шотландским виски. Вот что я вам скажу: возвращайтесь назад и скажите, что передумали. - Ну уж нет! Не хватало еще, чтобы этот ублюдок Корнелиус, жирный, краснорожий, - я уж не говорю про его личную жизнь, - позволял себе диктовать, во что кому верить, а мне приказывал глумиться над самыми святыми вещами на земле! - Ох уж вам не поздоровится! - И более достойные люди жертвовали собой ради идеи! А я найду себе другую работу. - Боюсь, что нет, если вмешается Корнелиус. Стоит вам заслужить репутацию человека несговорчивого - и для вас не найдется места на Флит-стрит. - Да это стыд и позор! - вскричал Мелоун. - То, как здесь относятся к проблеме спиритизма, - позор для журналистики! И Англия - не исключение, в Америке дела обстоят еще хуже! Похоже на то, что в наших газетах служат самые низкие и бездушные люди, а если там и есть пара порядочных ребят, то это уникумы, которых нужно в специальных институтах изучать. И это светочи нации! Глядеть тошно! Мак-Ардл отечески положил руку Мелоуну на плечо. - Ну ладно, ладно, так уж устроен мир. Не мы его создали и не нам за него отвечать. Дайте срок, а то мы все спешим, все спешим. А сейчас вот что: идите-ка вы домой, хорошенько все обдумайте, и не забывайте о карьере да о своей молоденькой леди, а потом снова впрягайтесь в лямку, которую всем нам приходится тянуть, если мы хотим остаться на плаву. Глава XVI В КОТОРОЙ ЧЕЛЛЕНДЖЕР ИСПЫТЫВАЕТ САМОЕ СИЛЬНОЕ ПОТРЯСЕНИЕ В ЖИЗНИ Итак, капканы были расставлены, ловушки вырыты, и охотники готовились заполучить большую добычу, - вопрос заключался лишь в том, согласится ли зверь дать себя заманить. Если бы Чел-ленджеру сказали, что истинная цель встречи - представить ему убедительные доказательства общения с духами и таким образом обратить его в спиритуализм, он бы рассвирепел или рассмеялся им в лицо. Но хитрый Мелоун при поддержке Энид убедил профессора, что его присутствие необходимо для того, чтобы разоблачить мошенничества и объяснить, как и почему их водят за нос. Пребывая в этом заблуждении, Челленджер в присущей ему надменной и снисходительной манере согласился удостоить своим присутствием собрание, которое, по его мнению, больше подходило бы для пещерных дикарей эпохи неолита, чем для человека, представляющего всю культуру и мудрость, накопленные человечеством. Энид сопровождала отца, который привел с собой какого-то странного субъекта, ни Мелоуну, ни остальным собравшимся не известного. Это был большой угловатый шотландец с веснушчатым лицом и мощной фигурой, крайне неразговорчивый. От него так и не удалось добиться, какие именно аспекты духовных проблем его интересуют; единственное, что из него вытянули, - это что зовут его Николл. Мелоун и Мейли пришли в Голландский парк вместе; там их уже ждали Делисия Фримен, преподобный Чарльз Мейсон, мистер и миссис Огилви как представители колледжа, мистер Болсоувер из Хаммерсмита и лорд Рокстон, который чрезвычайно увлекся спиритуализмом и весьма в нем преуспел. Всего собралось девять человек, компания разношерстная и неоднородная, от которой трудно ожидать хороших результатов. Когда все вошли в комнату, где должен был проводиться сеанс, Линден восседал в кресле, возле него расположилась жена; его представили собравшимся, многих из которых он уже хорошо знал. Челленджер тут же взялся за дело с видом человека, который не потерпит всякой там чепухи. - Это медиум? - спросил он, глядя на Линдена с явной неприязнью. - Да. - А его обыскали? - Нет еще. - Кто будет обыскивать? - Кто-нибудь из нас, лучше вдвоем. Челленджер недоверчиво хмыкнул: - Кто именно, позвольте спросить? - Лучше, чтоб это сделали вы и ваш друг мистер Николл. Можете пройти в спальню - это рядом. Несчастного Линдена вывели из комнаты словно под конвоем, неприятно напомнив ему о пребывании в тюрьме. Он и без того волновался, а это новое испытание и присутствие Челленджера совсем выбили его из колеи. Вернувшись, он посмотрел на Мейли и печально покачал головой. - Боюсь, сегодня у нас ничего не получится. Может, лучше отложим? Мейли приблизился и потрепал его по плечу, миссис Линден взяла за руку. - Все в порядке, Том, - сказал Мейли. - Помните, что вы под охраной друзей, которые не допустят, чтобы вами манипулировали. Затем он обратился к Челленджеру - более сурово, чем это было в его правилах: - Прошу вас не забывать, сэр, что медиум - это столь же чувствительный инструмент, сколь и любой из тех, какими вы пользуетесь в своей лаборатории. Бережно обращайтесь с ним. Надеюсь, вы не нашли у него ничего подозрительного? - Нет, сэр, не нашел. Наверное, поэтому он говорит, что сегодня ничего не получится? - Просто его взволновало ваше поведение. Вам следовало бы более деликатно с ним обращаться. Однако выражение лица Челленджера не предвещало ничего хорошего. Его взгляд упал на миссис Линден. - Я так понимаю, что эта особа - его жена. Ее также необходимо обыскать. - Разумеется, - согласился Огилви. - Это могут сделать ваша дочь вместе с моей женой. Только умоляю вас, держитесь как можно дружелюбнее и помните, что мы не меньше вашего заинтересованы в хороших результатах, и все пострадают, если вы разрушите необходимую среду. Тут поднялся мистер Болсоувер, бакалейщик, да с таким важным видом, словно он председательствовал на собрании общины. - Я требую, - заявил он, - чтобы профессора Челленджера тоже обыскали! От гнева борода профессора встала дыбом. - Обыскать меня?! Да как вы смеете, сэр! Но Болсоувера не так-то просто было запугать. - Вы пришли сюда как враг и торжествовали, если бы вам удалось показать обман, - улавливаете мою мысль? Вот я и говорю, что надо бы вас обыскать! - Это гнусная инсинуация, сэр! Значит, вы намекаете, что я способен на обман! - проревел Челленджер. - Увы, профессор, нас всех по очереди в этом обвиняют, - с улыбкой произнес Мейли. - И мы все сначала негодуем, а потом, со временем, привыкаем. Меня называли лжецом, сумасшедшим, - да Бог знает как еще! И что же из того? - Ваше предложение переходит всякие границы! - заявил Челленджер, бросая вокруг свирепые взгляды. - Ну что ж, сэр, - вмешался Огилви, который был весьма неуступчивым шотландцем, - никто вас силой не держит, можете в любую минуту уйти. Но если уж решите остаться, мы должны быть уверены в научной чистоте опыта. Сами посудите, можно ли говорить о научности эксперимента, если среди нас находится человек, известный своим враждебным отношением к нашему движению, который не желает предъявить нам свои карманы. - Ладно, ладно, - предпринял попытку примирения Мелоун, - конечно же, мы можем поверить профессору на слово. - Не берусь спорить с вами, молодой человек, - сказал Болсоувер, - но что-то сам профессор не очень верил на слово мистеру и миссис Линден. - У нас есть все основания соблюдать меры предосторожности, - заметил Огилви. - Смею вас уверить, что мошенничества, направленные против медиумов, случаются ничуть не реже, чем те, что практикуются ими самими, и я могу привести тому множество примеров. Нет, сэр, вас необходимо обыскать! - Было бы о чем говорить! - воскликнул лорд Рокстон. - Да мы с Мелоуном мигом произведем осмотр! - Вот и прекрасно, давайте! - поддержал Мейли. Челленджера, всем своим видом напоминавшего быка с налитыми кровью глазами и раздувающимися ноздрями, вывели из комнаты. Через несколько минут приготовления были закончены, все расселись кружком, и сеанс начался. Однако настрой был разрушен. Ох уж мне эти допотопные исследователи! - они требуют, чтобы медиума связали по рукам и ногам, словно какого-нибудь цыпленка, или еще до начала сеанса высказывают ему свои подозрения прямо в глаза! Да это все равно что подмочить порох, а потом надеяться, что он не утратил своих свойств и в нужный момент сможет взорваться! Из-за них все усилия медиума сводятся на нет, а когда сеанс оканчивается провалом, приписывают это своей проницательности, не подозревая даже, что во всем виновато их нежелание вникнуть в суть. Вот и получается, что во время сеансов, собирающих вокруг себя скромных, но дружелюбных и благожелательных людей, происходят события, которые холодным и беспристрастным служителям науки увидеть не суждено. Все были возбуждены, а уж как препирательства подействовали на человека, которого они касались прежде всего! Для него комната была наполнена разнонаправленными потоками и завихрениями психической энергии, и ему было так же трудно ими управлять, как, например, быстриной в низовьях Ниагары. От отчаяния он даже застонал. Началось, как всегда, с ясновидения, но имена, которые улавливал тончайший слух Линдена, казалось, не имели смысла и сливались в однообразный гул. Отчетливее всего звучало имя Джон, и он произнес его вслух. Значит ли оно что-нибудь для присутствующих? Ответом был лишь глухой смешок Челленджера. Затем возникла фамилия Чэпмен. Да, у Мейли был приятель с такой фамилией, но он умер много лет назад, и его появление казалось странным и неуместным. К тому же Мейли не мог вспомнить, как того зовут по имени. Бадуорт. - тоже нет. До медиума доносились вполне отчетливые фразы, но они не имели никакого отношения к присутствующим. Все складывалось из рук вон плохо, и Мелоун совсем пал духом. Челленджер хмыкал так откровенно, что Огилви возмутился. - Вы только осложняете дело, сэр, - заявил он, - когда так явно выражаете свои эмоции. Я уже десять лет практикую спиритизм, но никогда еще не видел, чтобы медиум находился в столь затруднительном положении. По моему мнению, во всем виноваты вы. - Именно так, - Челленджер довольно кивнул. - Боюсь, будет мало толку, Том, - вмешалась миссис Линден. - Как ты себя чувствуешь, дорогой? Не пора ли прекратить? Но Линден, несмотря на свой кроткий вид, по натуре был боец. Природа наградила его теми же качествами, благодаря которым его брат еще немного и получил бы Пояс Лонздейла. - Может, я слегка перевозбужден, и, если погружусь в транс, это пройдет? Сейчас, мне кажется, лучше задействовать телесную оболочку. Пожалуй, я попытаюсь. Приглушили свет, и теперь в комнате лишь едва мерцал красноватый огонек. Шторы, огораживающие кабину, были задернуты; по одну сторону от кабины смутно виднелся силуэт Тома Линдена, впавшего в транс, - он тяжело дышал - с другой стороны за всем происходящим наблюдала его жена. Но ничего не произошло. Прошло четверть часа, потом еще пятнадцать минут. Все терпеливо ждали, и только Челленджер начал ерзать на стуле. Воцарилась мрачная и холодная атмосфера, - всем казалось, что ничего уже и не может произойти. - Все без толку! - в конце концов воскликнул Мейли. - Боюсь, что так, - согласился Мелоун. Медиум шевельнулся и застонал - он начал приходить в себя. Челленджер демонстративно зевнул. - По-моему, мы только зря тратим время, - изрек он. Миссис Линден гладила мужа по голове. Он открыл глаза. - Ну, что? - спросил он. - Это бесполезно, Том. Мне кажется, лучше отложить. - И я того же мнения, - поддержал Мейли. - Это для него слишком большая нагрузка, учитывая сложившиеся неблагоприятные обстоятельства, - заметил Огилви, сердито сверкнув глазами на Челленджера. - Я думаю, - отозвался тот с самодовольной улыбкой. Но Линден не привык легко сдаваться. - Конечно, условия неподходящие, - сказал он, - и колебания непривычные, но я попробую изнутри каб