лучите ответ: "Нет, ничего подобного - просто только болит живот". То же самое, но лишь с некоторым изменением, бывает и при снежной слепоте. Если кто-нибудь является вечером в палатку с воспаленными глазами, и вы спрашиваете его, не снежная ли у него слепота, будьте уверены, что он даже обидится: "Снежная слепота, - нет, что вы, вовсе нет - просто что-то попало в глаз!" В этот день мы без напряжения прошли двадцать восемь километров. У нас были две палатки, и мы улеглись подвое в каждой. Эти палатки были сшиты на троих, но для четверых они были слишком малы. Пищу готовили только в одной. Отчасти это делалось ради экономики, чтобы побольше оставить на окладе, а кроме того - и надобности особой не было, так как погода все еще была совсем теплая. Уже во время этого путешествия, да и позднее при всех наших поездках для устройства складов, утренние сборы отнимали у нас слишком много времени. Мы начинали собираться с четырех часов утра, но пускались в путь не раньше восьми часов. Я постоянно изыскивал способы изменить такое положение. Меня спросят, чем это могло объясняться, и я откровенно и честно отвечу, что причиной была собственная наша мешкотность! Во время поездок для устройства складов это было не так уж страшно, но во время главного нашего похода всякая мешкотность должна была изгоняться без всякой пощады! На следующий день мы прошли намеченные двадцать восемь километров за шесть часов и еще до наступления вечера встали лагерем. Собаки порядочно устали, так как весь день путь наш шел в гору. Сегодня с расстояния пятидесяти шести километров мы видели Китовую бухту. Это свидетельствовало о том, что мы поднялись на довольно значительную высоту. По приблизительному расчету, наш лагерь в этот вечер находился на высоте ста сорока метров над уровнем моря. Такой подъем удивил нас, хотя нам, в сущности говоря, нечего было удивляться, так как в первый же день. когда мы увидели основание бухты, мы предположили, что эта возвышенность должна быть высотой около ста сорока метров. Но, так или иначе, большинство из нас всегда склонно выдвигать собственные теории и открывать что-нибудь новое. То, что видели другие, не имеет для них значения. И мы воспользовались этим случаем,-я говорю "мы", так как и я тоже в этом участвовал, - чтобы выдвинуть новую теорию - учение о леднике, равномерно спускающемся с антарктического плато. Мы уже мысленно видели, как мы равномерно и постепенно поднимаемся до самой вершины и избегаем, таким образом, крутого и утомительного подъема между горами. День был очень теплый -11o С, и я счел нужным снять с себя все, вплоть до самого необходимого нижнего белья, Наилучшее представление о моем одеянии может дать название, присвоенное этому подъему - "кальсонный склон..." Стоял густой туман, когда мы проснулись на следующее утро. Чертовски неприятно! Здесь каждый шаг мы делаем по девственной почве, а теперь приходилось действовать вслепую! Казалось, что в этот день мы шли куда-то в бездну. В час дня било доложено, что прямо перед нами земля. Один из шедших впереди меня так взмахнул руками, что я было подумал, что она, должно быть, совершенно необычайных размеров. Я абсолютно ничего не видел, но, впрочем, в этом не было ничего удивительного. Зрение у меня плохое, а земли вообще не существовало. Туман немного поредел, и оказалось, что местность несколько неровная. Фантазия о существовании земли продолжалась до следующего дня, когда мы определенно убедились, что Это была просто спускающаяся туманная завеса. В этот день мы отличились, превысив намеченные двадцать восемь километров и пройдя все сорок. Мы шли очень легко одеты. Не могло быть и речи о меховой одежде; мы сразу же отказались от нее. Очень легкая одежда из непроницаемой для ветра материя поверх нижнего белья - вот и все, что на нас было. Многие из нас во время этого путешествия ложились в спальные мешки босыми. На следующий день мы были совершенно поражены наступлением ослепительно-ясной погоды, при полном безветрии. Впервые мы могли теперь хорошенько рассмотреть окрестности. К югу барьер, по видимому, шел ровно и гладко, без подъема. Наоборот, к востоку местность заметно повышалась, - вероятно, как думали мы тогда, к Земле короля Эдуарда VII. Утром мы прошли через первую встреченную нами трещину. По всей вероятности, она была уже давно забита снегом. Расстояние, пройденное нами в этот день, равнялось тридцати семи километрам. Во время таких путешествий для устройства складов большое удовольствие доставляли нам наши термосы. Мы останавливались среди дня и выпивали по чашке очень горячего шоколада. Чрезвычайно приятно было среди снежной равнины без всяких хлопот подкрепиться чашкой шоколада. Во время окончательного нашего похода на юг с нами не было термосов. Мы не устраивали тогда завтраков. Четырнадцатого февраля, сделав переход в восемнадцать с половиной километров, мы дошли до 80o южной широты. К сожалению, в эту поездку нам не удалось произвести никаких астрономических наблюдений, так как взятый нами с собой теодолит оказался не в порядке, но последующее наблюдения, повторенные много раз, дали 79o59' южной широты. Мы прошли не так уж плохо, несмотря на пасмурную погоду. Все расстояние до этого места мы разметили бамбуковыми шестами с флагами через каждые пятнадцать километров. Но теперь, не производя, никаких астрономических определений места, мы решили, что этих знаков недостаточно. Поэтому .нам пришлось подумать о каких-нибудь иных заметных знаках. Мы разбили несколько пустых ящиков, и они дали нам некоторый материал для вех, но все-таки этого было далеко недостаточно. Случайно наш взгляд упал на полфунта сушеной рыбы, лежавший на одних из саней - и вехи были найдены! Интересно, размечалась ли когда-нибудь и где-нибудь какая-либо дорога сушеной рыбой? Сомневаюсь в этом! Сейчас же по прибытии на 80o широты - в одиннадцать часов утра - мы начали устраивать склад. Он был очень солидно построен и достигал в высоту двух метров. Наст здесь, на 80-м градусе южной широты, резко отличался от всей остальной дороги, по которой мы ехали. Лежащий повсюду глубокий рыхлый снег производил такое впечатление, будто он выпал, по всей вероятности, в очень тихую погоду. Много раз, когда мы проходили мимо этого места, хоть и не всегда, мы находили здесь такой же рыхлый снег. Устроив склад и сфотографировав его, мы уселись на сани и отправились в обратный путь. Так странно было сидеть на санях и ехать! Этого обычно не бывает. Сидел тоже и Преструд. Хансен ехал передовым, а так как теперь он мог ехать по старому следу, то дело спорилось и без впереди бегущего. На последних санях у нас были сложены вехи. Преструд следил за одометром и через каждые полкилометра подавал сигнал голосом. Тогда я втыкал в снег сушеную рыбу. Этот способ разметки пути оказался замечательным. Сушеная рыба во многих случаях не только направляла нас на верный путь, но и сослужила нам большую службу, когда на следующий раз мы возвращались домой с изголодавшимися собаками. В этот день мы проехали семьдесят километров и улеглись спать не раньше часа ночи. Это не помешало нам, однако, быть снова на ногах уже в четыре часа для обычных утренних сборов и двинуться в путь в семь с половиной часов утра. В девять с половиной часов вечера мы подъезжали к "Фрамхейму", проехав в этот день сто километров. Мы ехали так не потому, что хотели поставить на ледяном барьере какой-нибудь рекорд, но чтобы вернуться еще до ухода "Фрама" и еще раз пожать руки нашим товарищам и пожелать им счастливого пути. Но, доехав до края барьера, мы увидели, что несмотря на все наши старания, мы все же приехали слишком поздно. "Фрама" там не было. Это пробудило в нас какое-то странное и тяжелое чувство, почти непонятное, но сейчас же к нам вернулся здравый смысл, и верх взяла радость, что "Фрам" после долгой стоянки благополучно оставил барьер. Мы узнали, что "Фрам" вышел из бухты в двенадцать часов того же дня - как раз в то время, когда мы изо всех сил торопились доехать и еще застать отплывающих. Эта санная поездка дала нам в достаточной степени возможность судить о будущем. После нее мы были вправе видеть его в розовом свете. Мы подвергли испытанию три важнейших фактора: местность, поверхность ее и перевозочные средства, и результат показал нам, что лучшего нечего и желать. Все было в блестящем порядке. Я всегда высоко ставил собак как упряжных животных. Но после нашего последнего путешествия мое изумление перед этими чудесными животными перешло в восторг. Давайте посмотрим, сколько пробежали в данном случае мои собаки. Четырнадцатого февраля они сделали девятнадцать километров к югу с грузом на санях в триста пятьдесят килограммов. В тот же день пятьдесят километров к северу. Только четыре из них-"три мушкетера" и "Лассесен" - выдержали до конца, "Фикс" же и "Снуппесен" до конца отлынивали. Груз, с которым они начали бежать от 80o южной широты, был следующий: сани 75 килограммов, Преструд - 80 килограммов и я - 83 килограмма. К этому надо прибавить 70 килограммов - вес спальных мешков, лыж и сушеной рыбы. Общий вес - 300 килограммов, или от 70 до 80 килограммов на каждое животное, а в последний день - 100 килограммов. Расстояние, пройденное ими за 24 ходовых часа - 170 километров. Мне кажется, что в данном случае собаки полностью доказали, что на ледяном барьере они вполне пригодны. На ряду с этим блестящим результатом мы достигли еще многого другого. Прежде всего возник вопрос о длительности утренних сборов. Так дело не может идти во время нашего главного похода. Одно было ясно: нужно сэкономить по крайней мере часа два. Но как это сделать? Следовало об этом хорошенько подумать. Еще одно нужно было обязательно изменить - наше тяжелое снаряжение. Сани делались в расчете на самые трудные условия пути. Местность же здесь была очень легкая, а потому допускала самое легкое снаряжение. Вес саней следовало уменьшить по крайней мере наполовину, а может быть даже и еще больше. Нужно было также переделать и совершенно изменить наши большие лыжные башмаки из брезента. Они были слишком малы и жестки. Их нужно было сделать больше и мягче. Эта часть снаряжения имела такое значение для всего нашего путешествия, что было совершенно необходимо принять все меры, чтобы достичь наиболее удовлетворительных результатов. Четверо товарищей, оставшихся дома, выполнили за эти дни большую работу. "Фрамхейм", с большой новой пристройкой по западной стене его, почти нельзя было узнать. Эта пристройка шла во всю ширину дома-на четыре метра - и имела три метра по другой стороне. Были вставлены и окна - две штуки - и, когда мы вошли, в помещении было уютно и светло; однако, так это будет недолго. Кроме того, наши строители выкопали вокруг всего дома ров в 70 сантиметров глубины. Он был теперь перекрыт, так как покатая крыша просто-напросто была продолжена до поверхности снега, образуя крышу над ходом. На восточной коньковой стене была прибита на соответственной высоте планка, и с нее проложены на снег доски. Эта новая дощатая крыша была хорошо укреплена по нижнему краю, так как вес снега, который выпадет за зиму, будет, вероятно, велик. Ход сообщался с пристройкой через боковую дверь в северной стене. Он предназначался для склада консервов и свежего мяса. Кроме того, в восточном конце хода у нас получилось прекрасное место, откуда можно было брать снег. Линдстрем мог смело брать сколько угодно чистого снега, тогда как около дома это было невозможно. Здесь сновали наши 120 собак, которые обращали не особенно большое внимание на то, нужна ли нам будет вода для кофе или чая. Из снежной же стойки дома Линдстрем мог, не боясь собак, брать сколько угодно снега. Большое преимущество заключалось еще и в том, что Линдстрему не нужно было выходить за каждым куском льда на бурю и мороз, Теперь до наступления холодов на очереди прежде всего стояло устройство палаток для собак. Мы не могли оставить их на произвол судьбы просто на ледяном барьере. Если бы мы попробовали их там оставить, то убедились бы скоро, что зубы у них острые, как нож. А кроме того, тут было бы слишком ветрено и холодно для них. Во избежание этого, мы углубили пол каждой палатки на полтора метра ниже уровня барьера. Для этой работы пришлось пользоваться главным образом топорами, так как вскоре мы натолкнулись на лед. Такая, уже готовая, собачья палатка имела весьма внушительный вид, если стоять в ней "на полу" и смотреть вверх. От пола до верхушки палатки было пять метров, а диаметр площади пола имел около четырех метров. Здесь в этот обледеневший снег было вбито кругом вдоль стенок двенадцать кольев на равном расстоянии один от другого для собак каждой отдельной упряжки. Уже с самого первого дня собаки оценили по достоинству свои жилища, и. были вполне правы, так как там им было хорошо. Я не помню, чтобы хоть раз я замечал бы иней на шерсти своих собак, когда они жили в палатке. Здесь у них были все блага - много места, свет, воздух и никакого ветра. Для упора палаточного шеста мы оставили посредине палатки снежную глыбу. Эта глыба была в рост человека. Нам понадобилось два дня, чтобы поставить все восемь собачьих палаток. Еще до ухода "Фрама" мои товарищи втащили на барьер одну из промысловых лодок. Трудно наперед знать, что может случиться. Худо было бы не иметь никакой лодки, если бы она вдруг понадобилась нам. А если она нам и не пригодится, то беды в этом не будет никакой. Лодка была отвезена подальше на барьер на двух санях, запряженных двенадцатью собаками. Мачта торчала высоко вверх, а потому было издалека видно, где лодка находится. Пока нас не было, наши четверо молодцов нашли время заняться кроме своей работы еще и охотой, и теперь повсюду были сложены большие груды мяса. Приходилось своевременно позаботиться о палатке для сохранения нашего главного запаса - тюленьего мяса. Его нельзя было оставлять долго без всякой охраны прямо на снегу. Чтобы уберечь эту палатку от собак, мы построили вокруг нее стену из больших снежных глыб в два метра вышины. Собаки сами позаботились о том, чтобы она за несколько дней обледенела, и всякая возможность добраться до мяса была для них исключена. Недолго мы пользовались домашним уютом. Нужно было опять ехать на юг с новым запасом провианта. . Отъезд был назначен на двадцать второе февраля. До этого времени нам пришлось основательно поработать. Прежде всего нужно было доставить с главного склада домой весь провиант и приготовить его для путешествия. Сначала мы должны были привести в порядок ящики с пеммиканом, вынуть из них банки, в которых пеммикан был запаян - по четыре порции в каждой, вскрыть банки, вынуть из них эти четыре порции и снова уложить их в ящик уже без жестяной упаковки. Таким образом, мы значительно экономили на весе, а кроме того избавляли себя от будущей возни на морозе. Жестяная упаковка была сделана для перевозки пеммикана через жаркие области, так как я боялся, как бы он у нас не растаял и не стек на дно судна. Вскрытие жестянок отнимало много времени, но мы все-таки закончили работу в срок. Пристройку, мы использовали в качестве упаковочного помещения. Наше личное снаряжение тоже отняло у нас много времени. Был поднят вопрос об обуви. Большинство из нас стояло за надеваемые поверх всего большие сапоги, но только в новом, улучшенном издании. Были и такие, - их было немного, - которые объявили себя приверженцами исключительно лишь мягкой обуви. В данном случае это не играло столь уж большой роли, так как все знали, что во время нашего решительного похода придется взять с собой большие сапоги, ведь может встретиться необходимость перехода по ледникам. Тем же, кто хотел бы идти в мягкой обуви, предоставлялась поэтому возможность повесить башмаки . на сани. Я ни в каком случае не хотел никому навязывать обуви, которая ему не нравится. Это могло вызвать большие неприятности и было связано с серьезной ответственностью. Поэтому каждому предоставлялось поступать, как он хочет. Я лично стоял за сапоги с твердой подошвой, если только верх сапога можно сделать мягче, а самый сапог такой величины, чтобы можно было найти в нем место для любого количества чулок. Хорошо, что в эти дни сапожный фабрикант не мог заглянуть к нам во "Фрамхейм", да и позднее много раз тоже! Без всякого сострадания в эти великолепные произведения искусства всаживался нож, и весь брезент плюс целая масса лишней кожи вырезались прочь. У меня не слишком большое знакомство с сапожным ремеслом, и потому я с радостью согласился на предложение Вистинга произвести операцию над моими сапогами. Сапог нельзя было узнать, когда они вышли из его рук! Что касается формы, то, конечно, она была гораздо красивее до переделки, но так как форма играет ничтожную роль, если сапоги приятны и удобны, то надо сказать, что после переделки они много выиграли. Толстый брезент был выброшен и заменен тонкой, непроницаемой для ветра материей. Носок был надставлен большими клиньями, так что теперь освободилось место для значительно большего числа чулок. Кроме того, была удалена также одна из многочисленных стелек, которая, таким образом, еще освободила порядочное пространство. Только теперь мне, наконец, показалось, что моя обувь отвечает всем поставленным мною требованиям: твердая подошва, вполне удобная для крепления Хейер-Эллефсена, на мягкой обуви, нигде не стесняющей ноги. Несмотря на все эти улучшения, мои сапоги еще раз поступили в руки мастера перед главным нашим походом, но тогда уже они стали совершенством. Все другие сапоги подверглись такому же изменению, и наше снаряжение совершенствовалось с каждым днем. Гардероб был тоже подвергнут ряду мелких изменений, Один мечтал о "шорах" на шапке, другому их не нужно было. Один пришивал защититель для носа, а другой как раз спарывал свой. И оба готовы были пойти на казнь за свою идею. Все эти изменения были не особенно важны, но они соответствовали вкусу и желанию каждого, поднимали настроение и укрепляли уверенность в себе. Обсуждался также и тип подтяжек. Я сам изобрел один, которым одно время чрезвычайно гордился. Я даже добился такого успеха, что один из конкурентов воспользовался моим изобретением, что случается редко. Каждому лестно было стать самому изобретателем, и притом оригинальным. Все, что сколько-нибудь походило на вещь, уже употреблявшуюся раньше, не годилось. Но с нами случилось то же, что с известным крестьянином - старый способ оказался самым лучшим. Двадцать первого февраля вечером мы опять были готовы тронуться в путь. Сани, числом семь, были нагружены и выглядели довольно внушительно. Обольщенные хорошими результатами прошлой поездки, мы на этот раз слишком загрузили сани - во всяком случае некоторые из них. Мои были перегружены, Я поплатился потом за это - вернее, мои чудесные животные. Двадцать второго февраля в восемь с половиной часов утра наш караван - восемь человек, семь саней и сорок две собаки - двинулся, и началась самая утомительная часть всего нашего путешествия. Как всегда, мы резво выехали из "Фрамхейма". Линдстрем, который должен был остаться домовничать один, не помахал нам вслед. Лишь только двинулись последние сани, он, сияя от радости, вернулся в дом. Видимо, он почувствовал облегчение. Однако, я прекрасно знал, что вскоре он начнет делать вылазки и посматривать . на место нашего подъема: "да скоро ли они вернутся?" С юга дул слабый бриз прямо нам в лоб, и небо было затянуто тучами. Свежевыпавший рыхлый снег затруднял ход, и собакам трудно было вытягивать груз. Наших следов - еще от того раза - уже не было видно, но нам удалось найти первый флаг, стоявший на восемнадцатом километре. Отсюда мы шли по сушеной рыбе, которая резко выделялась на фоне белого снега, и разглядеть ее было очень легко. Мы встали лагерем в шесть часов вечера, пройдя расстоянием двадцать девять километров. Наш лагерь имел внушительный вид - четыре трехместных палатки по два человека в каждой. В двух палатках занимались хозяйством. После обеда погода улучшилась, а вечером небо совсем очистилось. На следующий день дорога была еще хуже, и собакам приходилось очень туго. За восемь часов пути мы сделали всего двадцать километров. Температура держалась довольно сносная -15o С. Мы потеряли наши вехи из сушеной рыбы и последние часы шли только по компасу. День двадцать четвертого начался гадко: свежий ветер с юго-востока с сильной метелью. Ничего не было видно, и нам пришлось прокладывать свой курс по компасу. Хотя мороз был не больше -18oС, но противный ветер давал себя чувствовать. Весь день мы шли, не замечая ни одного знака. Метель прекратилась к полудню, а к трем часам дня прояснело. Осматриваясь кругом в поисках места для палаток, мы увидели один из своих флагов. Когда мы подошли туда, то оказалось, что это флаг Э 5; все бамбуковые шесты были занумерованы, поэтому мы знали точно, где стоит какой флаг. Э 5 стоял в 72 километрах от "Фрамхейма". Это почти соответствовало пройденному нами расстоянию в 71 километр. На другой день было тихо и ясно, и температура начала опускаться -25o С. Однако, несмотря на более низкую температуру, погода казалась значительно теплее, так как было совсем тихо. Мы всю дорогу шли по знакам и рыбе и, окончив свой дневной переход, прошли двадцать девять километров - хорошее расстояние для такой тяжелой дороги. Еще два дня было ветрено, холодно и туманно, так что мы не могли рассмотреть как следует окрестности. Большую часть пути мы шли по вехам и рыбе. Уже теперь мы пользовались рыбой, как добавочной пищей. Собаки пожирали ее с жадностью. Бегущий впереди вытаскивал каждую встречавшуюся ему рыбину и откидывал ее в сторону. Один из каюров подъезжал, поднимал ее и клал на свои сани. Если бы собакам попалась такая рыба, воткнутая в снег, они сейчас же вступили бы из-за нее в ожесточенную драку. Еще до того, как мы дошли до склада на 80o, собаки начали обнаруживать признаки утомления, - видимо, из-за холодной погоды -27o и тяжелой работы. По утрам у них плохо слушались ноги, и трудно было заставить собак идти. Двадцать седьмого февраля в половине одиннадцатого утра мы дошли до склада на 80o южной широты. Склад стоял все в том же виде, в каком мы оставили его, и вокруг него не нанесло никаких сугробов, из чего мы вывели заключение, что здесь все время погода была тихая. Снег, бывший при нашей первой поездке рыхлым, теперь затвердел от морозов. Нам повезло с солнцем, и мы точно определили местонахождение склада. Проезжая по этим бесконечным равнинам, где совершенно нет никаких примет, мы не раз думали о том, как бы нам отмечать свои склады, чтобы быть вполне уверенными, что мы найдем их потом. Наше завоевание полюса всецело зависело от этих осенних работ, от заброски как можно большего количества провианта подальше на юг и от способа такой отметки складов, чтобы потом можно было находить эти склады наверняка. Потеряй мы их, и сражение, по всей вероятности, было бы нами проиграно. Как я уже говорил, мы обстоятельно обсуждали этот вопрос и пришли к тому результату, что нужно попытаться отмечать склады в поперечном направлении с востока на запад, а не вдоль нашего пути с севера на юг. Идущие вдоль пути вехи легко теряются в тумане, если их ставить недостаточно часто, и можно настолько уклониться от их направления, что потом возникает опасность не найти их снова. Поэтому, в соответствии с новым решением, мы отметили свой склад на 80o широты высокими бамбуковыми шестами с темными флажками на верхушках. Мы использовали для этого двадцать шестов - по десять с каждой стороны склада. Между каждым флажком было расстояние в 900 метров, так что размеченное расстояние с каждой стороны склада равнялось девяти километрам. Каждый шест помечался особым номером, так что по номеру всегда можно было видеть, в каком направлении находится склад и какое до него расстояние. Способ этот был совсем новый и неиспытанный, но позднее оказалось, что он абсолютно надежен. Само собой разумеется, что еще на станции мы выверяли свой компас и одометр и знали, что можем на них положиться. Приведя все это в порядок, мы на следующий день продолжали свой путь. Температура все падала по мере того, как мы углублялись в область барьера. Если так будет продолжаться, то будет очень холодно, когда мы станем подходить к полюсу. Снежная поверхность оставалась неизменной - все такой же плоской и ровной. У нас было такое чувство, будто мы все время поднимаемся, но, как оказалось впоследствии, это было одним лишь воображением. С трещинами нам не приходилось иметь дела, и казалось, что мы совсем избежим их. Ведь следовало предполагать, что наиболее растрескавшейся должна быть область у края барьера, но она была уже давным давно оставлена нами позади, а льда мы все не видели. За восьмидесятым градусом широты поверхность была лучше; но у собак ноги уже устали, на них начали образовываться раны, и двигаться по утрам в путь было очень тяжело. У собак ноги изъязвлялись здесь гораздо меньше, чем на морском льду. За это путешествие раны на ногах образовывались, главным образом, когда нам пришлось проходить участки со слабым настом. Он был недостаточно крепок, чтобы выдержать тяжесть собак, они проваливались и ранили себе лапы, а кроме того снег забивался между когтями и крепко застревал там. Гораздо хуже приходится собакам при поездке весной и летом по морскому льду. Острый лед режет им лапы, а в ранки попадает соленая вода-. Для защиты собачьих лап от поранения чуть ли не приходилось надевать им на ноги чулки. Здесь не нужно ничего подобного. Как следствие длинного морского перехода, ноги у собак стали нежнее и мягче обычного и мало выносливы. Во время нашего весеннего путешествия никаких поранений на ногах у собак не наблюдалось, хотя тогда условия были скорее хуже, чем лучше. Вероятно, за зиму ноги у них натренировались. Третьего марта мы дошли до 81o южной широты; температура в этот день спустилась до -40oС, что было не особенно приятно. Перемена произошла слишком быстро. Это можно было заметить и на людях, и на животных. Мы разбили лагерь в три часа дня- и сейчас же забрались в палатки. Следующий день предполагалось использовать для постройки и отметки склада. Эта ночь была самой холодной, какую мы наблюдали за время этой поездки, так как, когда мы утром встали, температура была -45oС. Если сравнить температурные условия в арктических и антарктических областях, то мы увидим, что температура последней неслыханно низка. Ведь начало марта соответствует началу сентября в северном полушария - тому времени, когда лето еще в разгаре. Мы были поражены столь низкой температурой в такое время, когда следовало бы быть еще лету, особенно, если вспомнить о той умеренной температуре, которую наблюдал Шеклтон во время своего санного путешествия на юг. Я сейчас же высказал догадку, что, вероятно, здесь должен находиться местный полюс холода, простирающийся на среднюю часть барьера Росса. Сопоставление с наблюдениями, сделанными на английской станции в проливе Мак-Мурдо, может быть, отчасти выяснит это. Для полного выяснения необходимо знать условия на Земле короля Эдуарда VII. Наблюдения д-ра Моусона, производимые им сейчас на земле Аделя и на барьере дальше к западу, дадут много для освещения этого вопроса. На 81o южной широты мы оставили склад из четырнадцати ящиков собачьего пеммикана, всего 560 килограммов. Для отметки этого склада у нас не осталось больше шестов. Пришлось для этого разбить несколько ящиков и для отметки воспользоваться досками. В этом случае было лучше что-нибудь, чем ничего. Я лично считал, что этих полуметровых досок будет достаточно, судя по условиям атмосферных осадков, которые наблюдались мною со времени нашего прибытия в эти области. Осадки, наблюдаемые нами, были очень незначительны, если принять во внимание время года - весну и лето. Но если осадки и незначительны в это время года у края барьера, то еще неизвестно, будут ли они такими же осенью и зимой дальше вглубь. Но, как сказано, лучше что-нибудь, чем ничего, а потому Бьолан, Хассель и Стубберуд, которые должны были на следующий день вернуться к мясным котлам Линдстрема, занялись постановкой этих вех. Так же, как и предыдущий, этот склад был отмечен на девять километров в каждую сторону с востока на запад. Чтобы теперь знать, где находится склад, на тот случай, если бы мы в тумане наткнулись на одну из этих досок, на всех досках, обращенных к югу, были сделаны зарубки топором. Должен признаться, что эти небольшие дощечки, быстро пропадавшие из виду на бесконечной равнине, выглядели очень невзрачно, и я невольно улыбнулся при мысли, что им суждено отмечать то место, где хранится ключ от дворца красавицы. Для этой чести .они были слишком уж ничтожны! Мы же, которым надо было продолжать поход к югу, пока что ленились. В особенности необходим был день отдыха для собак. Однако, мороз помешал им использовать его должным образом. На следующее утро в восемь часов мы расстались с тремя товарищами, направившимися на север. Одну из своих собак - "Удена" - с большой потертостью (на этой собаке была гренландская упряжь) мне пришлось отослать домой и продолжать путь только на пяти. Они были ужасно худы и, видимо, изнурены. Но, прежде чем сдаться, мы во всяком случае должны были дойти до 82o южной широты. Я долго мечтал, что мы дойдем и до 83o южной широты, но теперь виды на это как будто были ничтожны. Начиная с 81o, барьер принял несколько иной характер. Вместо совершенно плоской местности, мы в первый же день увидели много небольших возвышений, похожих на стог сена. В тот раз мы не обратили особенного внимания на эти, по видимому, незначительные неровности почвы. Но со временем мы научились держать ухо востро и шли осторожно, когда проходили поблизости от них. В этот первый день своего похода на юг от 81o южной широты мы не заметили ничего. Наст был прекрасный, температура не такая уж плохая -23o, и мы не могли пожаловаться на пройденное расстояние. Но на следующий день мы впервые поняли значение этих маленьких бугров, так как вся местность представляла собою сплошную трещину. Они были не особенно широки, но зато, насколько можно было это видеть, бездонны. В полночь три ведущие собаки Хансена - "Хельге", "Милиус" и "Ринг" - провалились в трещину и повисли на постромках. Счастье, что сбруя выдержала, так как потеря этих трех собак была бы для нас очень чувствительна. Как только следовавшие за ними собаки увидали, что три передних пропали, они сейчас же остановились. По счастью, собаки питали явный страх к этим трещинам и всегда останавливались, если что-нибудь было неладно. Теперь нам стало ясно, что эти стоговидные образования являются следствием давления и что поблизости от них всегда есть трещины. Почти весь этот день стояла мгла, и видимость была плохая. По временам северный ветер и метель. В промежуток между двумя буранами мы увидели на востоке несколько очень высоких торосов - штуки три-четыре. Расстояние до них мы определили километров в десять. Нам пришлось испытать то самое, что во многих случаях наблюдал и Шеклтон. Утро начиналось хорошей и ясной погодой при температуре -40o. Немного позднее, около полудня, стало задувать с юго-востока, и к вечеру ветер достиг силы очень свежего. Температура быстро поднималась, и когда в три часа дня мы остановились лагерем, она была только -18o. У места своего лагеря мы оставили в это утро, ящик с собачьим пеммиканом на обратный путь и разметили дорогу на юг дощечками от ящика, ставя их через каждый километр. Пройденное нами расстояние в этот день было всего двадцать километров. У наших собак, в особенности у моих, был жалкий вид - они страшно исхудали. Хорошо еще, если им удастся в лучшем случае дойти до 82o южной широты. Но даже и оттуда обратный путь будет затруднительным. Вечером мы решили удовольствоваться достижением 82o южной широты, а затем вернуться домой. Во время этой последней части своего похода мы ставили наши две палатки передними стенками вместе, так что дверь одной приходилась в дверь другой. Этим способом мы достигали того, что пищу можно было прямо передавать из палатки в палатку, не выходя наружу, что было большим удобством. Это обстоятельство привело к решительному изменению в системе наших палаток и подало нам мысль о лучшей пятиместной палатке, какая еще когда-либо видела свет в полярных областях. Когда мы лежали в этот вечер в полудремоте в своих спальных мешках, раздумывал о всякой всячине, у нас вдруг явилась мысль, не сшить ли нам палатки вместе так, как они стоят теперь - отпоров передние стенки - ведь тогда получилась бы одна палатка, гораздо больше и поместительнее для пятерых, чем две отдельные палатки, бывшие у нас. Эта мысль была приведена в исполнение, и в результате получилась палатка, которой мы и пользовались во время своего похода к полюсу - во всех отношениях идеальная палатка. Восьмого марта мы дошли до 82o южной широты. и это было самым большим, на что оказались способны мои пять собак. Как мы увидим потом, даже этого было слишком много. Они, бедняги, были совершенно изнурены. Единственным моим грустным воспоминанием, которое я вынес из нашего пребывания здесь, было сознание, что я загнал своих чудесных животных. Я потребовал от них больше того, что они могли вынести. Одно утешение, что сам я тоже не жалел себя! Сдвигать с места сани в 450 килограммов при измученных животных - не детская забава. И не всегда было достаточно только сдвигать их с места. Подчас нужно было просто-напросто толкать сани, чтобы принудить собак идти. Кнут уже давно перестал пугать их; когда я пробовал бить собак, они только собирались в комочек, стараясь получше предохранить голову; не беда, если попадет по телу. Много раз вообще не удавалось заставить собак идти, и тогда мне приходилось прибегать для этой работы к чужой помощи. Двое толкали сани, а третий нахлестывал кнутом, выкрикивая при этом самые горячие пожелания! Каким жестоким и бесчувственным становишься при подобных условиях! Как меняется характер человека! Я по природе своей очень люблю всех животных и всегда стараюсь не причинять им вреда. Потому-то и охота совершенно не в моем вкусе. Мне никогда не приходит в голову мысль убить какое-нибудь животное, кроме крыс и мух, - разве лишь ради поддержания жизни. Мне кажется, я вправе сказать, что при нормальных условиях я любил своих собак, и это чувство было, конечно, взаимным. Но данные условия были ненормальны. А, может быть, я сам был ненормален? Часто потом я думал, что так оно и было на самом деле. Ежедневная изнурительная работа и цель, отказаться от которой я не хотел, сделали меня жестоким. Конечно, я был жесток, заставляя этих пять скелетов тянуть чересчур тяжело нагруженные сани. До сих пор я не моту забыть "Тура" - большую превосходную гладкошерстную собаку, издававшую во время пути жалобный вой, чего обыкновенно никогда не услышишь от собаки на работе. Я никак не мог понять причины этого. А может быть, не хотел понимать. Собаку гнали вперед - вперед, пока она не упала. Когда мы потом разрезали ее тушу на части, то увидели, что вся грудь собаки состояла из сплошного нарыва! Полуденная высота солнца показала, что мы находимся на 81o 54' 30", поэтому мы прошли еще десять километров к югу и разбили свой лагерь в три с половиной часа дня на 82o южной широты. За последнее время у нас постоянно было такое впечатление, что барьер повышается, и по общему убеждению мы должны были теперь находиться на высоте 430 метров, поднявшись значительно вверх по пути, идущему к полюсу. Я лично считал, что местность дальше к югу постепенно повышается. Все это однако было, как показали потом измерения высоты, лишь воображением. Итак, мы достигли своей самой южной широты за эту осень и потому были вполне довольны. Нами было оставлено здесь 620 килограммов провианта-главным образом, собачьего пеммикана. В этот вечер мы больше ничего не делали, а только отдыхали. Погода была холодная, ясная и тихая, -25o. Пройденное за последний день расстояние - 22 километра. Следующий день мы провели на месте, строили склад и отмечали его. Отметка производилась таким, же образом, как и на 81o южной широты, с той лишь разницей, что на верхних концах ящичных досок, которыми мы. здесь пользовались, был небольшой лоскут темно-синей материи, чтобы эти знаки были более заметны. Мы очень тщательно укрепили этот склад, чтобы быть уверенными, что он устоит в случае плохой погоды в течение зимы, Я оставил здесь также и свои сани, считая невозможным доставить их домой на своей упряжке. А кроме того лишние сани могли бы потом нам пригодиться на этом месте. Склад, высотой в 4 метра, был отмечен высоким бамбуковым шестом с флагом, так что его можно было видеть издалека. Десятого марта мы отправились в обратный путь. Своих собак я поделил между Вистингом и Хансеном. Но от этих "ходячих скелетов" им было мало проку, одна только морока! Остальные три упряжки держались хорошо. Упряжка Хансена почти совсем не пострадала; упряжка Вистинга считалась самой сильной, но его собаки очень исхудал". Однако, они справлялись хорошо. Сани Вистинга были тоже перетружены. Они были даже еще тяжелее моих. Животные Иохансена, первоначально считавшиеся самыми слабыми, в дальнейшем оказались выносливыми. Они не были рысаками, но никогда не отставали. Они придерживались правила: "ну, если я не дойду сегодня, так приду завтра". Все они вернулись домой. Раньше мы думали, что наш обратный поход будет протекать со всеми удобствами - так, нечто в роде санной прогулки. Но при данных обстоятельствах об этом не могло быть и речи. Нам пришлось удовольствоваться передвижением на своих на двоих. Собакам было вполне достаточно и пустых саней. В тот же день мы прошли сорок восемь километров и дошли - до того места, где был оставлен ящик с пеммиканом; здесь мы и разбили свой лагерь. Холодная, пронизывающая погода при -32o. Эта погода совсем доконала моих собак. Вместо того, чтобы отдохнуть, они всю ночь дрожали и мерзли. Жалко было смотреть на них. Утром их пришлось подымать, чтобы поставить на ноги. У них не было сил даже на то, чтобы подняться на ноги. Проковыляв таким образом и согревшись, они стали чувствовать себя лучше. Во всяком случае, они уже могли идти наравне со всеми. На следующий день мы сделали сорок километров. Температура была -36o. Двенадцатого мы миновали склад на 81o южной широты. Большие торосы на востоке были в этот день хорошо видны. Нам удалось запеленговать их, что могло пригодиться впоследствии при определении местонахождения склада. В этот день мы прошли сорок километров. Температура была -39,5o. Тринадцатое марта началось при тихой и хорошей погоде, но в половине одиннадцатого утра начался свежий ветер с востока-юго-востока с густой метелью. Чтобы не потерять своего- следа, по которому мы шли до этих пор, мы остановились лагерем переждать непогоду. Ветер завывал. Буря сильно качала палатки, но не могла повалить их. На следующий день ветер задувал по-прежнему и с той же стороны, и мы решили переждать еще один день. Температура, как и всегда при ветре с этой стороны, была всего -24oС. Только в по