И приказывает подогнать машину с нейтралкой. Литров триста байбаку в жилье ахнул. Байбак не то что "пробкой" - нос не показал. Цыбуля командует: добавить еще с "полкубика" для нейтрализации наглости. Опять, как в трубу, ухнула нейтралка. Никакой реакции из подземелья. Зато у Цыбули реакция матершинная. На четвереньки упал у норы. Охотничьей собакой засуетился. Только что не лает. Землю разгребает, нос в нору сует. Байбак, надо сказать, это не суслик, которых на ведро десяток. Байбак он под десять килограммов может вымахать. Уж пять-шесть - точно. И вход в нору у него не дверной глазок. А Цыбуля туда нос бесстрашно вонзает, пытается разглядеть, где там байбачина от нейтралки сховался. - Смотри - отхватит шнобель! - Кока смеется. - Я ему первее голову откручу? - звереет Цыбуля. ...- Нам ехать надо, - рассказывает Кока, - а он ни в какую: "Плевать, - говорит, - скажем, что обломались в дороге". Всю службу послал подальше - один байбак в голове. Заклиненный охотой, подгоняет Цибуля машину с бензином. - Сейчас мы ему бензинчику под хвост. Сразу выскочит. Ведь не катакомбы у него там прорыты! И добавил к нейтралке литров пятьсот бензина. Они тоже, как в шахту, ушли. Байбак и на этот маневр на люди не вышел. - Да он, поди, сдох, - предположил Мошкин. - Ничего подобного, - отмахнулся Кока и продолжил рассказ. ... Цыбуля с криком: "Он что в штаты ход прорыл?!" - фуганул еще бензина. И, видя, что эффекта нет, приказал бензовозу отъезжать. - Зараз я этой заразе устрою фейерверк... - многообещающе засмеялся Цыбуля в сторону сурка. - Подпорчу мех на окорочках, если человеческого языка не разумеет. Зажег спичку и бросил в нору. Огонь не к байбаку в подземелье пошел, метнулся в обратном направлении - к бензовозу, который, отъезжая с волочащимся шлангом, чертил пожароопасную дорожку. По ней пламя весело побежало к емкости... - Я мигом протрезвел, - рассказывал Кока. - Ну, пусть он вылил литров восемьсот или куб, остальные - в бензовозе... Бомба на колесах. Водила вовремя успел выпрыгнуть. Мы, конечно, сыпанули в разные стороны, на землю попадали... Пламя добежало до шланга и остановилось, горит ровным огоньком, мы лежим, гадаем: рванет или... Жахнуло, как на фронте. От бензовоза одни рожки да ножки остались. Когда они просвистели над головами, встали мы посмотреть место фейерверка, и тут мне в ногу как даст боль! Байбак, зараза, впился. Осатанел от взрыва. - Какая скотина не озвереет, - сказал Мошкин, поднимаясь от стола.- Ее химией нейтрализуют, бензином палят, начнешь тут на всех кидаться! - Мы-то с тобой не звереем, - резонно перевел в тупик стрелки разговора Кока. - Денег не платят, под землю с носилками загнали... - Человек - такая скотина - ко всему привыкает. Вдобавок - бензин в наш подвал еще не льют... - Дорогой нынче бензин. В байбачью нору мы дармовой фуговали... - Для хороших людей ничего не жалко... Ладно, хорош ночевать, пошли работать. И они направились с носилками за новой порцией грунта. АВАРИЯ ЛЮБВИ Владимир Петрович Мошкин дефилировал по перрону Курского вокзала, что в Москве. Без цели - абы час времени убить до своего поезда. Настроение имел праздное, кругом кутерьма с высадкой-посадкой, а ему наплевать. Вдруг романтическое состояние разом испарилось от удара в мягкое место. Мошкин полетел ровнять носом перрон. Что-то проехалось по спине, и даже - прошлось. - Что - повылазило? - вернул к вокзальной действительности визгливый крик. Над Мошкиным стояла упитанная, лет под пятьдесят, но еще очень недурственная женщина. - У меня там хрусталя на тысячу баксов! - кричала она. Женщина, торопясь на поезд, катила перед собой что-то среднее между тележкой для ручной клади и армейским тягачом. Под этот грузовик ручной тяги и угодил романтически настроенный Мошкин. - Ты у меня платить будешь! - кричала женщина. Мошкин, ушиблено сидя на перроне, вспоминал, где видел это разъяренное лицо? Если вернуться к истокам и коснуться истории, Мошкину была уготована судьба бродяги. Ложилась ему прямая дорога в геологи, кабы не космические 50-е. Ночами не спал - высматривал комариные блесточки первых спутников земли. Поэтому пошел в авиационный институт. И стал инженером по эксплуатации ракет. А это такая география, почище, чем у геологов. Мошкин не понимал тех, кто на второй неделе командировки начинал нудить: скорей бы домой. В некоторый год у него трех месяцев семейной жизни не набиралось. Приехал домой, отчет написал, жену приголубил и опять - "жди меня, и я вернусь". Командировочные чемоданы изнашивались быстрее брюк. Прибалтика, Украина, Забайкалье, военные части, фирмы-разработчики, полигоны, общежития, гостиницы, казармы. Компанейский и не только языком поболтать: магнитофон починить, часы отремонтировать. И боец! - выпить мог при случае не одну бутылку. А уж какие компании собирались на полигонах - в Капустином Яре или Плесецке! Ленинградцы, москвичи, днепропетровцы, пермяки, миасцы, харьковчане, красноярцы, омичи. У одних записи - "Битлз", у других - доморощенный частушечник. У третьих - баянист играет так, что в глазах рябит от переборов. Мошкин играть умел когда-то только на ударных, но в гостинице на барабане разве постучишь? Зато каблуками в переплясе - пожалуйста. А Мошкин такие фигуры Лиссажу ногами выделывал - у профессионалов слюнки текли. Как-то в Москве, в ресторане-"поплавке", чуть цыганских мастеров не уронил принародно. Их солист, с серьгой сверкучей и смоляными кудрями, - развлекал публику, под бешеный огонь гитар и скрипок, пляской. "Ну-ка, Вова, врежь ему по-русски! - начали подзуживать товарищи во главе с Кокой Патифоновым. - Ты не хуже могешь!!" Мошкина долго упрашивать не надо, выскочил на цыганский круг и давай наезжать на профессионального плясуна. Сам низенького росточка, белобрысенький, смотреть не на что, а пошел, пошел, пошел на смуглого красавца. Тот в алой атласной рубахе, Мошкин - в синенькой бобочке, у того на ногах сапожки плясовые, у Мошкина - башмаки в летнюю дырочку... Но не успел Мошкин до среднего огня разогнать себя, еще подметки не заискрили в разные стороны, как музыка оборвалась. Главный цыган подозвал к эстраде и, улыбаясь, шепнул на ухо: "Садысь на мэсто, а то гитара об башка ломаю". Однако чуть позже прислал русскому плясуну бутылку армянского коньяка, а после закрытия - вежливо попросил поделиться коленцами с цыганским асом. Мошкину не жалко - распространил сибирский опыт на цыганский табор. ...В то лето Мошкин торчал в Капъяре. Пустил две ракеты, перед пуском третьей у одной из красноярочек был день рождения. Народу в номере собралось под завязку. И среди него - харьковчанка Дуня. Видная женщина. Бровь соболина, шея лебедина, грудь обильна, в общем, - кровь с молоком. Глаз Мошкина давно на ней пролежни пролежал. Да все никак не получалось поближе подъехать. На дне рождения у них заиграло друг к другу. Как он отплясывал в тот вечер, давно перешедший в ночь! Снизу начали от зависти стучать в батарею - прекратите. Тогда разгулявшиеся - инженеры как-никак - взяли табуретку, поставили на стол, подложили под ножки подушки против распространения танцевальных волн в нижние этажи, Мошкин вскочил на табуреточную эстраду и пошел отбивать чечетку. Двое мужчин крепко держали "танцплощадку" за ножки, в то время как танцор выкамаривал на ней чудеса. Дуня завороженно смотрела на это мастерство под потолком. От ее восхищенного черноокого взгляда у Мошкина внутри все переворачивалось и ноги вколачивали в табуретку перплясы невероятной частоты. Аж жарко стало. Танцор сорвал с себя рубашку, бросил на головы зрителей. Клешенные от колен брюки, загорелый торс и бешеная дробь. - До утра выдержишь? - крикнула Дуня. Выдержу! - еще громче зачечеточил Мошкин. Не выдержал каблук - отлетел. Мошкин переобулся и игриво предложил Дуне "пройтиться, там где мельница крутится, электричество светится - по шошше". Они вышли в южную ночь. В обществе Дуни душа у Мошкина пела, ноги плясали. То и дело он выкидывал какой-нибудь номер. Вдруг вскочил на лавочку, на которой они напропалую целовались, отбивая ритм подошвами, спел: "Дунечка, Дунечка, Дуня-тонкопряха". Повторяя эту фразу, начал бешеное пяточное ускорение. Дойти до сверхзвукового темпа не дали. - Сейчас я тебе, стукачу, ноги повыдергиваю! - угрожающе раздалось из окна. А то вдруг после затяжного поцелуя, высоко подпрыгивал - ноги "ножницами" - и в прыжке касался пальцами носков туфель. Дуня счастливо смеялась: - А танец живота можешь? - А як же! Мошкин как стоял на тротуаре, так и упал плашмя. Дуня вскрикнула: сейчас будет коленце фотографией об тротуар. Но перед впечатыванием носа в асфальт Мошкин подставил руки на упор лежа. Тут же, оттолкнувшись от земли, хлопнул в ладоши, снова приземлился на них. И пошел частить: хлопок - упор лежа, хлопок - упор... Потом встал на руки, прошелся вокруг Дуни, лихо вскочил на ноги и тут же упал перед дамой на коленопреклоненный шпагат. - Эх, куда бы уединиться до зореньки утренней? - забросил Мошкин удочку с намеком на крючке. - Соседка по номеру, - заговорщицки ответила Дуня, - завтра уезжает на два дня в Волгоград... На следующий день Мошкин проснулся приплясывая. Счечеточил у кровати ритм "Маленьких лебедей". И весь день был в плясовом настрое. Даже в очереди в столовой перебирал ногами. - Тебе че не стоится? - спросил Кока. - Недержание? - Не, - счастливо засмеялся Мошкин, - погода хорошая. В тот день был пуск ракеты, его две недели готовили Мошкин, Кока, Дуня и еще целая компания. Вечером спроворили по этому поводу шикарный стол в гостиничном номере. Но до пуска - это тебе не чайку попить - ни-ни в плане торжественных возлияний по случаю. В двадцать минут двенадцатого полезли на крышу своими глазами убедиться, что банкет они заслужили - можно наливать. В темноте над самой землей вспыхнул яркий шар, разрастаясь, постоял в раздумье, а надумав, - с пламенным хвостом заторопился вверх. - Ура! - заорали смотрящие. Но вдруг огонь, стремящийся до сего момента к звездам, начал круто менять направление своих устремлений на прямо противоположное. - Куда ты? - как на шкодного кота, прыгнувшего на стол, закричал Мошкин. Огонь, не реагируя на окрик, помчался вертикально вниз. - Автомат стабилизации отказал! - сказал Мошкин, когда в районе старта финишным взрывом ударил в землю носитель. - Ошибка в программе полета! - категорически возразила Дуня. - Тангаж отрабатывался в противоположную сторону. Банкет полетел псу под хвост. Вскорости в штабе, на аварийной комиссии, Мошкин, с пеной у рта защищая программу полета, к которой имела отношение его фирма, доказывал, что причина аварии - в автомате стабилизации. Дуня решительно защищала прибор своей конторы. - Валить на автомат - это полная техническая безграмотность! - рубила сплеча Дуня. - А на программу - голый дебилизм. Зачем вас, баб, вообще на полигоны посылают?! Ясно-понятно: каждый-всякий боролся не за истину, а как бы свою фирму выгородить. В этой борьбе любовь, как та ракета, недалече уйдя от старта, потерпела сокрушительную аварию. ...Мошкин сидел на перроне, а женщина чистила его в хвост и в гриву. - Дуня, - наконец сказал потерпевший, - что ты шумишь на всю Москву, это ведь не Капъяр? Женщина оторопело уставилась на Мошкина: - Вова? ...- А ведь тогда вы в программе ошибку нахомутали, - говорила Дуня, пока Мошкин затаскивал ее оккупационные чемоданы в вагон. - В Капъяре-то бываешь? - Ага, - соврал Мошкин. - Как там? - Плохо, - не соврал Мошкин. - А я вот на жизнь челночу, - сказала Дуня и на прощание крепко поцеловала Мошкина в губы. - Дуня, тогда в моей программе ошибка была! - крикнул Мошкин отъезжающей. И звонко постучал себя кулаком по голове. - В моей тоже! - прозвучало в ответ. Но легче от этого обоим не стало. НА ЗЛОСТЬ - По углам сопли жуем, а пойти на баррикады и настучать кому по голове за свои права - тут мандраже! Ты, Мошкин, на баррикады пойдешь? Кока Патифонов, Мошкин и еще трое таких же - по меркам новых времен - не пришей кобыле хвост инженеров, отделывали квартиру новому русскому. Даже не ему, а его любовнице. И не квартиру, а не понять что. Рушили стены между кухней, ванной и туалетом для превращения высвободившейся площади в большую ванную. Или любовница была русалкой, или новый русский ихтиандром, но их чувства требовали водных просторов. В ожидании ценных указаний от заказчика мужички на обломках кухни пили пиво из трехлитровой банки и беседовали за жизнь. - Меня разозлить надо! - духарился Мошкин на вопрос о баррикадах, - тогда я за себя не отвечаю - покалечить могу! - Тараканами тебя, Вова, злить надо! - наполнил Кока пластиковые стаканчики. - А че обязательно тараканами? - удивился Мошкин. И Кока рассказал под пиво давнюю историю. В детстве был у него корешок Толя Кищик. Он страшно гордился, что с головы и с хвоста его фамилия читается одинаково. Был всяко-разно Кищик на рыбалку сдвинутый, как и Кока. Но всегда их Вася Козлов перелавливал. Неказистый такой парнишка, правый указательный палец у него всегда указательно торчал - не сгибался. На ногах у Васи зимой и летом одним цветом кирзовые сапоги, которые неизносимо росли вместе с хозяином. Что в футбол, что в лапту Вася - горе, а не игрок. Или нос мячом расквасят, или подкуют. Тюха-матюха, зато в рыбалке асс. И удилище некультяпистое - таким только ершей смешить, и леска - узел на узле. Но глядь, снова идет с речки, сияет - полный бидончик с верхом набил. Смотреть спокойно на это туда-сюда Кищик не мог. Прибегает как-то к Коке. - Все, - говорит, - теперь обловим Ваську Козла! По любому Кищик прочитал рассказ, как два дружка-товарища пошли на рыбалку. Все сидалищные места отсидели, ноги отстояли, а толку - парочка малявок на кукане. Чуть поодаль от этой невезухи мужичок сидел с удочкой. Да не просто сидел - таскал одну за одной. Да не просто рыбу - сазанчиков... Не вытерпели друзья-приятели. - Слушай, - пристали к соседу, - на что ловишь? - У вас, - интересуется навстречу мужичок, - наживка, на которую огурец клюет есть? Была такая у бесталанных рыбаков из рассказа. - Наливай! - командует мужичок. Делать нечего: достали бутылку, налили. Пока выпивали-закусывали, мужичок еще пару сазанчиков выдернул. А потом раздевается, залазит в воду и достает со дна четверть. Обыкновенную стеклянную четверть. Пробкой закрыта, на дне дробь на три пальца, а по стенкам тараканы ползают. Элементарно коричневые, с усами. И много-о-о... Горе рыбаки рты поразевали. Что за абракадабра? - На злость ловлю, - начал отрабатывать принятую во внутрь наживку мужичок. - Сазанчик подходит к четверти, видит тараканов перед носом и шалеет от радости. Как же - сейчас он будет их жратеньки. Раскрывает зубастую коробочку - хвать! хвать! хвать! А в пасти одна вода. И тараканы как ни в чем ни бывало ползают перед носом. Сазанчик сатанеет, что за фокусы в родной реке? Рядом другие нервничают: видит око, а не сожрать, зря только зубами клацают. И тут я в этот психоз червячка... Озверевшие, они всю бдительность теряют, хватают червя, как ерши прожорливые. До задницы заглатывают. ... - И вот, - рассказывает дальше Кока, - мой во все стороны Кищик загорелся на злость окуней ловить. Сазанов у нас не было. Ваську Козла, говорит, накажем теперь в два счета... Сагитировал меня Кищик. Я четверть от бабушки приволок. Теперь надо главный компонент метода раздобыть - тараканов. Моя мама чистюля была, не дай Бог, один таракан появится - война до победного изничтожения. А нам не один надо... Кругом Кищик вспомнил про тетку, она в бараке жила. Там в коридорной системе тараканы пешком ходили. Тетка жила одна, работала на домостроительном комбинате посменно. Взад-вперед Кищик договорился поночевать у нее, пока в третью смену находится. Всю-то ноченьку рыбаки-новаторы пластались. Тараканы в темноте вылезут насчет пожрать, а тут раз - свет врубается, и пошла охота. Руками, марлей (ее, как сеть, сверху набрасывали), банками накрывали, приманку - сахар, хлеб - подкладывали. Брали только крупных. И напролет до рассвета, как заведенные: выключат свет, затаятся, тараканы обрадуются - темно и жратвой пахнет, зашуршат из всех углов на промысел и только примутся за лакомство - выключатель клац: е-мое! опять не до жратвы, как бы успеть в щелку... - Двести штук поймали, - рассказывал Кока, - штук шесть спичечных коробков набили. Утром подремали чуток и на свалку - за свинцовыми пластинами аккумуляторными, что вместо дроби на дно бутыли. По дороге к нам домой забежали позавтракать. Тараканов у нас оставили. Рыбачить решили на вечерней зорьке. Набрали на свалке пластин, нарубили мелко и понесли это добро к нам, чтобы зарядить четверть свинцом и тараканами. Дома нас мама ждала, злая, как те сазанчики... Пришла на обед, открывает стол, а там кишмя кишат тараканы... Полезла в буфет - и здесь полным-полно... Схватилась за голову: что? откуда? Глядь - коробки спичечные в буфете. Мы так плотно набивали их, что некоторых тараканов придушили. Придушенные улики, на горе моей задницы, не разбежались... - Не понял, - Мошкин допил остатки пива, - в конце концов, наловил ты на злость окуней? -Ага - полну задницу ремней. Мама так разозлилась, по первое число всыпала. Так что, Вова, тебе, чтобы идти на баррикады за свои права, тараканы нужны для злости. - От такой житухи скоро в голове тараканы забегают! - сказал Мошкин. - Ну, где этот ихтиандр? Русалкам хвосты крутит? - Ты, Вова, поди, тоже не отказался бы в лунную ночь с русалкой в бассейне поплескаться? Запивая заплыв коньячком... Мошкин не успел достойно ответить, раздался требовательный стук в дверь. Пришел хозяин. ПОЧТИ ПО ТЮТЧЕВУ Мошкин загулял на Байконуре с горя. Его коллеги - Кока Патифонов и слесарь Артур Федоров - за компанию. Они, конечно, и без мошкинского горя не удержались бы. Запуск спутника на три недели отложили, работы нет. На дворе казахский март. Ни тебе порыбачить, ни тебе покупаться. Опять же горе у Мошкина горькое - три миллиона за десять минут профукал. Тогда в ходу миллионы были. Не потерял, не украли - собственными руками как псу под хвост. Теми самыми, которые впервые такую сумму держали. Дураков не сеют - сами всходят. А когда рынок со всех сторон объявили, их на каждом углу проверяют на всхожесть. На такой проверке Мошкин и взошел. На пути из Омска в Тюратам бригада делала пересадку в Самаре. Пока Артур с Кокой стояли за билетами, Мошкин крутанулся по вокзалу в поисках приключений на свой карман. Они стояли тут же на вокзале в виде моментальной лотереи. Простой, как три копейки. Покупаешь жетон, крутится стрелка удачи, а как остановилась - получай приз. Мошкин в первом раунде получил бутыль шампуня, а следом на кон ставится... "Ё-мое!" - ухнуло у Мошкина сердце. Японский магнитофон ставится... А Мошкин - меломан с огромным стажем. Не пассивный, который уши развесил и ловит дилетанский кайф, Мошкин сам когда-то в ансамбле на барабанах играл. Любую песню на них подберет. Годков за пятнадцать до самарской лотереи при помощи барабанного искусства два месячных оклада пропел на ресторанной эстраде. Поехал в Красноярск в командировку, а вечерком в питейном заведении "Такмак" зачесалось поиграть, попеть на весь зал. "За ради Бога, - сказали музыканты, - плати бабки за каждую песню и лабай до посинения, а мы подыграем". Мошкин разошелся в сценическом кураже и не остановился, пока суточные, проездные и квартирные не пролабал. Меломан Мошкин до мозга костей, а тут на кону "Panasonic" японской сборки, и стрелка тормозится на мошкинской "десятке". Мошкин чуть энурезную неожиданность не произвел в штаны от радости. - А у меня тоже "десять", - омрачила проявление чувств пришибленная на вид девица. - Не может быть?! - не поверил своим глазам и ушам Мошкин. - Может, - знающе ответил ведущий лотереи, - теперь между собой приз разыгрывайте. Кто больше на кон налички поставит, тот и победитель. А мне 10 процентов за арбитраж. Мошкину в этот критический момент пораскинуть бы умишком, что ведущий с девицей одна шайка с лейкой, невзирая на рядом прохаживающего милиционера с дубинкой-демократизатором на боку. Мошкин наоборот хохотнул про себя: "Эту деревню я одними суточными задавлю", - и бросил на кон сто тысяч. - Отвечаю, - выложила бумажный ответ пришибленная девица. - Мошкин бросал 200, 300, 400 тысяч, полмиллиона. Соперница талдычила свое пришибленное "отвечаю" и отвечала. Даже на отчаянно брошенный миллион. - Секундочку, - взмолился азартный Мошкин. - Пожалуйста, - вежливо согласилась девица. - Займи миллион, - подлетел заведенный Мошкин к Артуру. Если бы Артур знал, что деньги псу под хвост. И если бы Кока рядом был в тот момент, он как назло отошел по надобности... Пришибленная и этот миллион покрыла... - Дурак ты! - охарактеризовал друга Кока. - И не лечишься! - Ну, ладно бы я, - сокрушался Артур, - дурак-работяга, но ты-то... - И на старуху бывает непруха, - слабо защищался Мошкин. - Для вас же старался, думал, будет веселее в командировке. И запил с горя. А что делать? На Байконуре тогда власть казахи взяли. Что могли, разграбили до основания, остальное стало разрушаться. В номере ни радио, ни телевизора и холод собачий. Ракетчики задернули шторы, заперли двери на случай, вдруг нахалявщики на чужой спирт нагрянут, и пошли в автономное плавание. "Задраить отсеки! - кричал Мошкин, в былые времена он частенько работал с моряками-подводниками. - Начинаем борьбу за выживание! Наливай!" И боролись, не выходя из номера. А зачем выходить? Это в советском Байконуре все было: от цитрусовых до тушенки и сухого вина. В казахско-демократический на счет пожевать приходилось из дома везти. Дураков не было вино с цитрусовыми волочь на себе, но картошку мужики приволокли. Которую варить можно было только на костре на задах гостиницы. А зачем? Когда неработающий холодильник забит омским салом. Неуловимо-волшебным способом не пустовал на столе графин с гидролизным спиртом. Рядом - дежурный шмат сала истощался в шматок. Иногда ракетчики, тяжело выбираясь из-под одеял, сходились у графина. Нередко случались одиночные подходы. "Задраить отсеки!" - кричал, проснувшись, Мошкин коллегам по автономке, которые далеко не всегда реагировали на призыв. Когда волшебный графин наконец-то опустел, в номер вошла Галя, знакомая Мошкина с "десятки" - центра Байконура. Наши герои жили на 95-й площадке, это полтора часа на мотовозе от центра. Галя надумала Мошкина проведать, который начал выбираться навстречу гостье из-под одеяла. - Подожди! - Галя поспешно отвернулась. И зря. Мошкин был не в неглижово-постельном виде. Хотя парадно-официальным его тоже не назовешь. Брюки и пиджак порядком помялись за автономку. - Ух ты, наша красавица! - поцеловал Мошкин гостью в щечку. - Поешьте сдобненького! - достала Галя из сумки домашнюю выпечку. - Ух ты, наша мамка! - Мошкин опять полез целоваться. - Я еще и завтра к вам приеду, - сказала Галя. На что Мошкин моментом сделал стойку: - Привези канистру пивка. - Я уже на "гидрашку" смотреть не могу! - Артур достал из-под кровати пустую канистру. - Привези, будь другом! - Вы что, мальчики! Такую тяжесть тащить! - Моя ты сладкая, - Мошкин два раза чмокнул воздух в сторону Гали, - мы тебя встретим у мотовоза и на руках в гостинницу принесем. - А на "десятке" как я допрусь до мотовоза? - На саночки поставь да вези, - весело подсказал Мошкин. Галя нехорошо посмотрела на него и покрутила пальцем у виска, мол, что - голова бо-бо? - Ты че? - сказал Мошкин. - У тебя же есть саночки! - В окно-то выгляни, - закачала головой Галя. Мошкин отдернул штору. - Эх, мамочка, на саночках катался я не с той! - грянул из своего угла Кока. - Откатался! - сказал ему Мошкин. - Эт почему? - обиделся Кока и резко глянул в окно, при этом чуть лбом стекло не вышиб. Вместо ожидаемого снежного пейзажика за окном зеленела трава. - Че, снег уже сошел?! - ошарашенно посмотрел в ту же сторону Артур и тут же обрадованно завопил. - Весна! Выставляется новая фляга! И достал из-под кровати полную канистру. - За зеленую травку не грех и принять! - согласился Мошкин и отдал команду. - Задраить отсеки! Начинаем борьбу за выживание!.. СОДЕРЖАНИЕ От несерьезного автора Коварное пиво Привет, сердцеед Билет Бухалову А тебе-то что? Ключик на старт Бурлаки без Волги Раймонда на бреге Костюм всмятку Романтическая история Выстрел в ночи Детектив с петухом Прыжок со старта Гонец Олимпийский сервис Катастрофа Не шанежки хватать Секс на баррикадах Первый блин Байбаки подземелья Парижские страдания Авария любви На злость Почти по Тютчеву Омск 1999 Омский государственный историко-краеведческий музей 47