чтения к своей персоне (что явствовало из того, как он представлялся при знакомстве). С целью упорядочения общения с Б.Л. составителем данного сборника проведено расследование, в ходе которого установлено отчество Бориса Львовича. Вот что он сам написал составителю: "Вова! Я понимаю, что за 25 лет нашего знакомства тебе мое отчество не понадобилось ни разу. Но раз уж такая нужда возникла -- сообщаю: отчество мое -- Афроимович! Не Афродитович, не Абоносимович, не Абросимович, и даже не Афоризмович. А Афроимович! В отместку тебе сообщаю, что твоего отчества не знаю тоже. Обнимаю, твой Львович." Но это -- так, кстати. Году примерно в 1976-м Борису вдруг захотелось стать грушинским лауреатом, да поздновато: билетов на поезд из Казани в Куйбышев на нужное число не было, и на фестиваль он несколько припоздал -- отборочное прослушивание соискателей уже закончилось. На сцену он хоть и вышел, но по личной протекции Сергея Никитина. Надо сказать, он блестяще исполнил "Капли датского короля" Окуджавы, но во время обсуждения в жюри против его лауреатства вдруг выступил председатель оргкомитета Борис Кейльман, причем уперся глухо: -- Львович не прошел прослушивание! Через год Борис приехал на неделю раньше. Отбор прошел без проблем: "Капли датского короля" блистали не менее ярко. На "гитаре" (как известно, такую форму имеет сцена Грушинского фестиваля) -- абсолютный успех. В жюри снова упирается Кейльман: -- Репертуар не обновляется! А пуркуа бы и не па? Об одном из эпизодов Грушинского фестиваля рассказывает в своих книгах Александр Городницкий: -- Выйдя на берег и искупавшись, мы (с Ю.Визбором -- прим. сост.) сели в тенек, и Юра взял в руки гитару. Вокруг сразу же образовался молчаливый кружок слушателей. А надо сказать, что как раз в это самое время на поляне фестиваля во всю работало "предварительное жюри", проводя отбор авторов и исполнителей на заключительный конкурсный концерт. Мы с Юрой как почетные гости и руководители "Большого жюри" от этой изнурительной работы были освобождены. Послушав пару Юриных песен, один из слушателей произнес: -- Слушай, парень, чего ты здесь просто так поешь? Ты иди покажись в жюри -- тебя обязательно на конкурс пропустят. Суд скорый, да неправый. Рассказывает Берг. -- В августе 1985 года занесло меня в Барзовку. Всего на пару дней, но, как вы увидите, и этого хватило. Было там множество прелюбопытнейшего народу; кое-кого теперь в наших краях и не встретишь. Например, Маркиз из московского куста "МИД". Был также и Дима Кимельфельд. И вот попросил нас с Димой "отец-учредитель" Барзовки Юра Черноморченко послушать кое-кого из молодых ребят и сказать что-нибудь по поводу услышанного. Ребят оказалось чуть ли не двое. Запомнились, во всяком случае, "мальчик" из Керчи и "девочка" из Свердловска. "Мальчик" показался, быть может, чересчур традиционным, но свежим и искренним, и я его похвалил. А "девочка" (Рая Абельская) -- весьма техничной, но какой-то манерной, что ли, надуманной, даже, я бы сказал, выморочной, и я как мог мягко отметил это обстоятельство. Вскоре выяснилось, что я сделал все с точностью до наоборот: "мальчика" следовало поругать, поскольку он тут, в Керчи, всех уже "достал" своими песнями, а "девочку" -- похвалить, а то она обиделась и долго плакала, хотя Дима ее как раз похвалил. Спустя некоторое время Рая, что называется, уехала и пробовала "там" петь, даже публиковалась, но все-таки вернулась. К чему пороть горячку! Рассказывает Михаил Сипер: -- Когда готовилась к печати моя книга, я попросил Игоря Губермана написать предисловие. Игорь Миронович улыбнулся своей неотразимой улыбкой и сказал: -- Старик, такие дела в спешке не решаются. Давай я как следует подумаю и напишу тебе сразу некролог. Жертва. Рассказывает Алексей Куликов (Волгоград). -- Когда готовился концерт, посвященный 60-летию со дня рождения Визбора, очень тщательно отбиралась программа, которую писал "Одиссей Моисеевич" Городницкий. И он из-за этой роли не мог разучить песню, которую в свое время Юрий Иосифович посвятил Татьяне Хашимовне (Никитиной -- В.Л.). Называется она "Жертва" (монолог укушенного). Но никто этого не знал. А кто должен исполнять -- тоже неизвестно. Подставлять он никого не хотел. то есть многие знали, но он нашел того, кто не знал. Это был Леня Сергеев. Леня тщательно готовился к этому исполнению. Наивный человек, он все это мастерски обыграл. Глядя прямо в глаза Татьяне Хашимовне, он в микрофон спел ей всю эту фиговину, после чего наступил антракт и братья Мищуки сказали ему: -- Ты что, с ума сошел? Ты знаешь, кому это посвящено? Леня взял бутылку портвейна и, тут же из горла выпив, сказал: -- Ну, всЈ! Лишние люди. Вспоминают Сергей Губанов и Людмила Чеченкина (Москва). В ноябре 1997 г. в Москве на концерте, посвященном 20-летию ансамбля "Домино", у Вадима Мищука возникли проблемы с гитарой: строй "пополз". -- Сейчас здесь жарко, -- оправдывались братья Мищуки, -- а когда мы настраивали инструменты, в пустом зале было холодно... -- Нам выйти? -- поинтересовался кто-то из публики. В плену обычая. Рассказывает Ринат Газизов (Йошкар-Ола). Однажды, 30 марта в Йошкар-Олу неожиданно приехал Ланцберг, причем совсем ненадолго, числа до третьего-четвертого апреля. Я, конечно, загорелся провести его концерт. 1-го уже договорился с залом и начал обзвонку: так, мол, и так, завтра концерт Ланцберга, приходите... -- Ага, конечно, -- слышались в ответ иронические голоса. -- С первым апреля! После нескольких звонков я понял, что дело плохо -- никто не придет. Звоню на местную студию "Европы плюс": ребята, выручайте, дайте информацию, что Ланцберг приехал и завтра концерт... -- Ага, Ланцберг приехал, -- отвечают мне с той же интонацией. -- А Окуджаву он, часом, с собой не привез? Или ты думаешь, что мы тут про календарь забыли? Пришлось брать гостя под руки и тащить его живьем на радио. Только тогда там поверили. Тут же сделали прямой эфир, и концерт прошел нормально. Заезжий музыкант... Кто-то из друзей Музыкантова на том же вечере рассказывал, как в его нынешних краях -- городе Филадельфии -- был с гастролями Сергей Никитин. Вообще-то Филадельфия отличается мощной и сплоченной общиной любителей русской авторской песни -- ни один российский бард, попавший в США, не минует этого города, и на их концерты приходит сотни по две слушателей. Обычно после окончания таких мероприятий гостя ведут в чей-нибудь дом, и там он продолжает петь в неофициальной обстановке и более узком кругу. Так произошло и с Никитиным. Все участники "второго действия" удобно устроились в холле, пропустили по маленькой, на свет божий явилась гитара и начала путь по рукам по направлению к дорогому гостю. Но получилось так, что одна пара рук в этой цепочке принадлежала Музыкантову... В общем, до Никитина гитара в тот раз так и не дошла. Все, включая самого Сергея Яковлевича, до утра слушали Музу. Второй сорт. Рассказывает Игорь Грызлов (Москва). Во второй половине 80-х годов фирма "Мелодия" принялась наверстывать упущенное за десятилетия -- выпускать диски бардов. А поскольку целый ряд бардов этого времени так и не дождался, основным источником фонограмм для их дисков стали фоноархивы КСПшных собирателей. В частности, очень большую роль сыграл тогда знаменитый ленинградский коллекционер (ныне, к сожалению, тоже покойный) Михаил Крыжановский. В работе над одним из дисков возник конфликт. Сотрудники "Мелодии" непременно хотели получить на некоторое время в руки оригинал записи (естественно, с твердой гарантией возвращения в сохранности), а Крыжановский предлагал им первую копию (тоже гарантируя, что она будет ничем не хуже оригинала). Переговоры зашли в тупик, и в конце концов "Мелодия" предпочла договориться с другим, почти столь же авторитетным коллекционером. Когда Крыжановский узнал об этом, он с удивлением спросил: -- И что, он отдал вам оригинал?! -- Да. Крыжановский покачал головой: -- Не коллекционер... Честь Изреэла Гау. Рассказывает известный архивист и высоцковед Андрей Евгеньевич Крылов, находясь в душевной прострации: -- Когда-то давно, году в семидесятом, Михаил Баранов (один из самых маститых московских фонотетчиков -- В.Л.) составил каталог песен Галича. Михаил делал это основательно, в каталоге были приведены название, эпиграф и первый куплет песни. Каталог был рукописный. Годом или двумя позже Михаил дал Галичу это творение, чтобы тот проверил и исправил, если что не так. Галич сделал ряд пометок по тексту, около двух песен указал "совместно со Шпаликовым" (одна из них -- "У лошади была грудная жаба"). Еще через некоторое время каталог попросил посмотреть Виталий Акелькин (тоже собиратель магнитных записей -- В.Л.), и Баранов отдал. Много лет спустя Крылов сказал Баранову, что хотел бы взглянуть на каталог. Но обоих заломало общаться с Акелькиным, и каталог оставался у него. Когда его все же спросили, он ответил, что вернуть не может, так как каталог "подшит". Идея подшивания каталога ужаснула Крылова -- ведь это или скоросшиватель, пробивающий дырки, или обложка, прихватывающая край. Но поскольку дело было сделано, а общаться с Акелькиным тем более не хотелось, так оно там и лежало, пока не наступили новейшие времена, когда все отдали свои архивы Пете Трубецкому -- и в том числе Акелькин. Узнав об этом, Баранов и Крылов решили все-таки взглянуть на каталог. Потрясенному взору предстала пачка компьютерной распечатки, в которую были вклеены вырезанные из барановского каталога рукописные пометки Галича... Статус документа каталог утратил навсегда. Критерий. Свидетель -- Берг. Москва, 1999 г. Разговаривают архивист Виталий Арнольд и фонотетчик Григорий Симаков. -- Как прошел концерт? -- Хорошо. Записи у меня есть. Двадцать подвигов Геракла. На улицах американских городов, как и в других уголках человеческой цивилизации, нередко можно услышать звучащий из магнитофона голос вилли-токареподобного орфея, поющего песни, скажем, Розенбаума самым несанкционированным образом. Эти пиратские пляски совершенно "достали" жену Леонида Духовного, киевско-сан-францискского барда, которая насела на мужа с требованием принять превентивные меры по защите своих авторских прав. И "сам себе правозащитник" Духовный обратился за помощью к тезке и бывшему земпяку, ныне жителю Нью-Йорка, Леониду Позену, от которого мы и узнали эту историю. Помощь, собственно, состояла в нотной записи "духовного" наследия. Просьба, казалось бы, совершенно невинная, тем более, что по характеру звучания творения Духовного напоминают песни Галича. Но только на первый взгляд: при погружении в проблему становится ясно, что последние отличаются от первых куда большей музыкальной определенностью. -- В результате, -- закончил свой рассказ Позен, -- мне пришлось придумать около двадцати новых мелодий! "Товарищ, я вахту не в силах стоять..." 2 октября 1997 года московский ЦАТ должен был открывать сезон концертом Городницкого. Но за пару недель до этого Александра Моисеевича внезапно прихватила позвоночная грыжа -- заболевание, начисто исключающее выступление. Пришлось срочно договариваться с Юлием Кимом, который и заменил на сцене ЦАТа своего старого товарища. Его выступление прошло с неизменным успехом, а в ЦАТе родился лозунг: "Первый блин -- Кимом!". Сытость вприглядку (извините, я уже...) Рассказывает Борис Жуков (Москва). -- В феврале -- марте 1998 года мы провели московский региональный тур "Петербургского аккорда"-98. В числе прочего там был предусмотрен "вход с улицы" -- предварительное прослушивание, на которое мог прийти кто угодно и, если экспертная группа его рекомендует, пройти оттуда на последующие этапы. Ввиду большого объема работы ни в какие переговоры с конкурсантами группа прослушивания не вступала -- молча слушала по две песни и отпускала на все четыре стороны, а через несколько дней человеку сообщали результат. Когда дело уже шло к концу, секретарь оргкомитета Валя Павлова пожаловалась мне, что двое не прошедших конкурсантов звонят ей и допытываются, почему же все-таки они не прошли. Я предложил ей назначить им и всем прочим интересующимся какой-нибудь день -- пусть приходят, а мы им попробуем что-то объяснить. Идея понравилась всем, день был назначен, Валя не поленилась обзвонить всех не прошедших. Из тех двоих, с которых все началось, у одного (точнее, одной) в этот день оказались какие-то срочные дела, второй же пришел -- в числе еще полутора десятков жаждущих ясности. С каждым из пришедших мы разбирались индивидуально, так что разговор оказался долгим. Его инициатор сидел в зале, не делая никаких попыток привлечь к себе внимание экспертов. Потом вышел и долго сидел в фойе, где шли традиционные песенные посиделки гитарной школы Костромина. Потом снова вернулся в зал. И наконец, тихо взял свои вещи и, не прощаясь, покинул нас. Поскольку во время прослушивания этот автор вел себя как шварцевский Цезарь Борджиа ("Вам нравится моя откровенность? А я вам нравлюсь?"), мы решили, что он просто испугался публичного разбора собственного творчества. Тем не менее, мы праздновали маленькую победу: человек сумел приложить к себе то, что говорилось о других -- значит, он уже не безнадежен. Прикладное искусство. Продолжает Борис Жуков: -- На том же "разборе полетов" некоторые авторы, не соглашаясь с нашей критикой их творений, говорили, что публика их с удовольствием слушает. Когда дело дошло до человека, певшего на прослушивании "Колыбельную", он на наши эстетические претензии возразил: -- Но ведь эффекта-то она достигает! -- Что, публика в восторге? -- Нет, но ребенок засыпает. Другая авторесса, получив свое, долго сидела молча и слушала, как разделывали коллег. Потом снова подняла руку и сказала: -- Да, вы, наверное, все правильно сказали: рифмы у меня слабые, слова случайные, образы разваливаются... Но мне интересно знать -- а как все это эмоционально воспринимается? Заручиться никогда не поздно! Алексей Иващенко рассказал историю исполнения группой "Дюна" песни "Перья от павлина": -- Звонок. -- Кто там? -- Алексей Игоревич, это Виктор Рыбин из группы "Дюна" -- ?.. -- Алексей Игоревич, можно, мы одну вашу песню споем? -- Какую? -- Ну, эту... Про елы-палы? -- Ну, спойте. -- Спасибо, мы ее уже как раз на диск записали. Мы решили, что она нам очень подходит и вообще хорошая песня. Мамбринов шлем. Рассказывает Виктор Партолога (Санкт-Петербург), оператор звукозаписи 1-й эстрады на XXV Грушинском фестивале (1998 год): -- Заканчивается выступление на нашей эстраде Ольги Качановой. За ней должен идти Александр Дольский, но его почему-то нет. Делаю знаки Качановой: пойте, пойте! За Дольским послан мальчик. Качанова поет. За Дольским послана девочка. Качанова поет. Ни Дольского, ни мальчика, ни девочки. Иду сам. Качанова поет. К 3-й эстраде, на которой "работает" Дольский, не пробиться. Кое-как продираюсь, буквально по головам. Ну, слава Богу, и он вроде заканчивает. Встает, собирается уходить: -- Меня ждут в другом месте! Толпа неистовствует, не отпускает. Поет еще. Как-то там Качанова? Вот вроде уже уходит. Путь перегораживает хозяин площадки Виктор Забашта: пой еще! Толпа ревет. Дольский возвращается, поет. Опять уходит, опять толпа, Забашта. Поет еще. Ну, вроде совсем уходит. На ступеньках его перехватывают: автографы. Но нас уже трое -- мальчик, девочка и я. Даже четверо: "за нас" -- Ольга Уварова из Луферовского театра "Перекресток". Отбиваем Дольского со словами: -- Все автографы -- у 1-й эстрады! Вроде ведем. -- Ой, -- говорит Дольский, -- я тетрадку забыл! Бегу на сцену, забираю тексты. Ведем. -- Ой, я чехол от гитары забыл! Вот чехол, гитара... Ведем. -- Ой, я сына хотел взять с собой! Подходим к базе, сын перелезает через ограду, идем дальше... -- Ой, я свою кастрюльку забыл! -- Какую кастрюльку?!?! -- На которую ногу ставить. -- Ведите, -- говорю мальчику-девочке, -- а я за кастрюлей. Бегом к сцене, благо, народу уже поменьше, можно бегом. На ней поет некая группа. Кастрюлька оказывается тазиком. Показываю знаками Забаште: -- Нужен тазик. -- Споют -- возьмешь. Ну, спели. Взял. В днище тазика вот такая дыра проверчена, чтоб по назначению не использовали. Прибегаю к нашей эстраде. Дольского нет. Стою, как дурак, с тазиком. Появляется мальчик. Один. -- А где Дольский? -- Я думал, это вы его повели. А я другой дорогой пошел. Чуть в обморок не падаю. А на сцене уже не Качанова, а кто-то другой -- "дыру" затыкает. Тут и Дольский появляется. Поет. Встает, уходит. Тазик остается на сцене. Хватаю его, бегу догонять Дольского... "Яблоко" и "Груше" -- оппозиция! Рассказывает Берг: -- 1998 год, июль, XXV Грушинский. Ночной концерт на "гитаре". Фестиваль приветствует мэр г.Самары, и не как-нибудь, а в составе эстрадного ансамбля, солист которого, вихляясь, изливался в любви к родному городу. Непосредственно перед этим на сцене прошла череда бардов (А.Киреев и т.п.) в режиме крутого танцевального нон-стопа. После мэра на сцену выходит депутат не больше, не меньше как российской Госдумы от фракции "Яблоко" (оппозиционной) Владимир Лукин и в приветственной речи своей выкрикивает: -- Не пускайте на эту сцену попсу! Поиск. Рассказывает Борис Гордон (Москва). Не автор, а другой Гордон. Дело происходит на Грушинском в 1998 году. Ночью из кустов вываливается какой-то мужчина, подходит к костру: -- Мужики, где здесь КСП? Лик? Лицо? Личина? ("Что делать?", заставляющее задуматься, "Кто виноват?") Игорь Зырянов (Новосибирск) был свидетелем того, как Анатолий Киреев, когда ему дали в руки гитару и сказали: "Пой!" (дело происходило вдали от сцены), -- спросил: -- Из "обычного" или из "не нашедшего отклика"? И запел что-то совсем не киреевское... Все не так, ребята! Рассказывает Берг: -- Сын питерских архивистов Аллы и Марка Левитанов Данька на 15-м году жизни заинтересовался авторской песней и даже стал учиться играть на гитаре (6-струнной, естественно) в гитарной школе одной КСПшницы. И вот 19 декабря 1998 года, Питер, квартира Лены Данилиной, сидит человек двадцать народу, а я изображаю песни экзотических авторов. Тут же и Данька с родителями. Ему явно скучновато, и мама Алла, чтобы как-то скрасить эти часы и нагрузить неприятное хотя бы полезным, говорит: -- Дань, ты посмотри, как Володя играет! Аккорды и все такое.. Даня добросовестно посмотрел, как я пытаюсь совладать со своей безразмерной семистрункой дворовыми методами, и вынес заключение: -- Все не так! И уже потом прокомментировал: и этот большой палец,и вообще все... Ну, все, что может быть, -- все не так! Действительно, не стоит постигать секреты моего "мастерства": первым и главным моим учителем по классу гитары был Бирюк -- Санька Бирюков, учившийся в школе классом младшим. Играли мы тогда "восьмеркой" на "семерках" и пели исключительно матерные песни. Сейчас это уже такая экзотика, что, когда готовилась книжка моих песен в московском издательстве "Аргус", которая вышла в 1996 году, Саша Костромин не мог отказать себе в удовольствии включить в нее изображения аккордов в моей интерпретации. Сколько поломанных молодых исполнительских судеб на его совести, я даже боюсь думать. А несколько лет назад мне сделали совершенно замечательный подарок. Я вообще-то не коллекционирую свои записи, видео -- тем более. Поэтому кассету, которую мне дали ребята из дальневосточного Арсеньева, я взял лишь потому, что не знал, что на ней. Дома вогнал в видик... Оказалось -- мой тамошний концерт парой лет раньше -- года 1992-го. Вот я крупным планом. Готовлюсь. Вот первые аккорды. Камера плавно переходит на руки, и дальше все два часа -- только они, шаловливые. Я тепло отношусь к арсеньевским ребятам, но что они хотели сказать этим подарком? Прямая доставка. Год примерно 1997-й. По телевизору -- вечер памяти Ю.Визбора. К микрофону выходит Олег Митяев: -- Вчера мне принесли новую песню Виэбора... Флаг в руки. Рассказывает Вера Романова: -- X-й Грушинский фестиваль (1976 год). У костра -- великолепная компания: Визбор, Никитины, Берковский, Дулов, Егоров. Вокруг плотное кольцо зрителей. Барды поют в основном хором. Гитара, конечно, у Никитина. Во время исполнения "Прекрасной волны" он сбивается в аккомпанементе при модуляции. Визбор, назидательно: -- Не умеешь играть -- не берись, отдай гитару Берковскому! Восемнадцатое. Продолжает Вера Романова. Тот же X-й Грушинский. "Великие" уже устали от всеобщего внимания и рады бы смотаться, но чувствуют все же какие-то моральные обязательства перед зрителями, поэтому стараются сделать это понезаметнее. Вот встал Визбор, тихонько пробирается "к выходу". Кто-то из зрителей грустно произносит: -- Вот так вот и Борман ушел... Юрий Иосифович моментально реагирует: -- Я только на мгновение!.. Еще бы не хватало давать кому попало! Свидетель -- Вера Романова. 1976-й, Грушинский. На Гитаре после вручения наград члены жюри вышли спеть 2-3 песни хором. Играть, естественно, собирается Никитин. Кейльман громогласно взывает: -- Нужна семиструнная гитара! Из толпы зрителей вырывается пожилой уже товарищ в тельняшке, с "семеркой" в руках, и рысью устремляется на сцену. Никитин, как вежливый человек, не дожидаясь, сам идет ему навстречу. Где-то на середине "грифа" они встречаются. Никитин уже и руку за гитарой протянул. Однако владелец гитары, напрочь проигнорировав Сергея (заметил ли он его вообще?), бежит дальше и... вручает инструмент Визбору! А недоумевающий Никитин некоторое время остается стоять посередине "грифа" с протянутой рукой. Восторг зрителей по поводу этой немой сцены непередаваем. Школьники -- хорошие ребята! Рассказывает Берг: -- В самом начале 80-х в Свердловске возник детский КСП "Талисман". И пригласили меня туда со слайд-фильмом по А.Круппу. Надо сказать, что задействованы в его показе бывают, как правило, человек 5-6, но особенно трудная задача стоит перед слайд-оператором: в полумраке, следя за сценарием, где прописан не полный текст, а ключевые реплики, на слух поймать эту реплику или строчку песни и вдвинуть рамку с нужным слайдом. Они, конечно, пронумерованы, но впотьмах... Да еще материал незнакомый... Короче, в десятках показов удачно сработал, дай Бог, каждый десятый оператор. Я и говорю им: -- Мне нужен самый толковый, какой есть. Подводят юношу довольно субтильной комплекции и говорят: -- Вот. Школьник. -- Ага. Это даже хорошо, что школьник: они не такие тупые, как взрослые. А звать как? -- Саша. -- Ладно. Пусть Саша. А фамилия? -- Школьник. -- Да я вижу, что школьник. Фамилия как? Оказалось, это и была фамилия. Отработал он, надо сказать, на "отлично". С тех пор мы подружились. Теперь он на ОРТ -- то другими школьниками командует, то по утрам вторниками заведует... Судьбоносный выбор или Из профессионалов в любители. Рассказывает Игорь Грызлов (Москва). В незапамятные времена, когда выпускники вузов еще подлежали государственному распределению, в город нефтяников Сургут приехала молодая девушка со свеженьким дипломом концертмейстера в руках. В организации, куда ее распределили, ей сразу же сообщили, что у них есть только одна свободная должность для человека с высшим музыкальным образованием -- руководитель клуба самодеятельной песни. -- А что это за песня такая? -- несколько даже обиженно спросила дипломированная специалистка. -- А вот заодно и узнаешь, -- ответили ей. Так будущий замечательный автор, лауреат множества региональных и всероссийских фестивалей Раиса Нурмухаметова узнала о своем призвании. На три буквы. Во время триумфального проката в Израиле проекта "Песни нашего века" московские завистники утверждали, что имели такой разговор с кем-то из участников проекта: -- Как дела? -- Да вот, на той неделе в Израиль еду. -- На ПМЖ? -- Нет, на ПНВ. От составителя -- для тех, кто еще или уже не знает: ПНВ -- это проект "Песни нашего века", многотомная подборка лучших (по мнению проектировщиков) бардовских песен в групповом исполнении лучших (по их же мнению) бардов. Сначала компакт-диски и кассеты, а затем и концерты по всему земному шару. Проект пережил период бурной популярности, как и многие удачные эстрадные коммерческие проекты. Один на один со зрителем. 19 мая 1999 года в московском кафе "Клуб музыкальных гурманов" должен был пройти вечер Веры Матвеевой. Организатор вечера Владимир Бережков пригласил на него немало людей -- исполнителей песен Веры, ее друзей и вообще людей, которым было что рассказать и показать. Но накануне в квартире Бережкова начались звонки: кандидаты в выступавшие один за другим, рассыпаясь в извинениях, сообщали о полной невозможности их участия в вечере по самым разным, но неизменно уважительным причинам... Незадолго до начала мероприятия Бережков понял, что на сцену он сегодня выйдет один -- из запланированных участников никого не осталось, а собирать новых было некогда. Он не пал духом -- ему и самому было чем заполнить все отведенное время. Наскоро прорепетировав все, что ему теперь предстояло рассказать, показать и спеть, он в урочный час мужественно шагнул из-за кулис на сцену... И обнаружил, что его аудитория состоит тоже из одного-единственного слушателя -- известного видеоколлекционера и архивиста Петра Трубецкого, который, бросив все другие дела (а в этот день в разных местах Москвы проходило еще шесть или семь интереснейших концертов авторской песни), приехал к "Гурманам", чтобы зафиксировать для вечности уникальный вечер. Остается добавить, что, согласно первоначальному замыслу, вечер в "Гурманах" должен был быть простым повторением аналогичного мероприятия, прошедшего несколько ранее с большим успехом в другом месте, и что на это повторение Бережков решился исключительно по многочисленным просьбам восхищенных слушателей. ЗАМЕЧЕННЫЕ ОПЕЧАТКИ, МЫСЛИ И ИЗРЕЧЕНИЯ Грошевой уют. В 70-е годы, как известно, самодеятельная песня была у властей не в самой большой чести, и книжки по этой тематике издавались с большим скрипом. Публикации были все больше в периодике, нередко провинциальной. Но существовало положение, по которому материал, уже изданный в последние годы (то есть прошедший цензуру), можно было публиковать без повторного прохождения ее -- достаточно было предъявить прошлую публикацию. И изобретательные челябинские горклубовцы во главе с Леонорой Коробицыной бросили по стране клич -- все песенные публикации шлите нам, сделаем сборники! И сделали, целых два. Но, видимо, какое-то тревожное чувство не покидало тех, кто работал над этими книжками. Во всяком случае, в первой из них, изданной в 1976 г. под невинным названием "Песенник", в песне В.Благонадежина и Н.Карпова "Пять ребят", которая, как известно, начинается словами "Дым костра создает уют...", на одну накладку "наклалась" другая. Сначала вместо "дыма костра" появился "серый дым", создающий уют. Но так, видимо, было в предыдущей публикации -- деваться некуда. Хуже, что в слове "дым" вместо "ы" была напечатана "о"! С любовью к женщине. Рассказывает Андрей Скуратович (Минск): -- В 1987 году к 50-летию Арика Круппа был выпущен буклет, в котором среди опечаток была такая: в строчке из песни Евгения Клячкина "Девчонки наши катятся, / Одергивая платьица..." в слове "одергивая" первой буквой была "с". Умная машина! Алла и Марк Левитаны, известные питерские архивисты и составители сборников песен, рассказывают, какие песни "поет" им сканер. А точнее, не сканер, а "Файнридер". Чтобы было понятно непосвященным: сканер -- это устройство, считывающее графические изображения, в том числе тексты, например, с бумаги и вводящее их в память компьютера. А "Finereader" -- программа, позволяющая распознавать текст и представлять его знаки не в виде графических изображений букв, а в их машинной кодировке. Так вот, читая Ю.Кукина, программа выдала: "И чай не в стаканах, А в чашечках чахлых роз..." (Вместо "чайных".) К женщинам же она отнеслась с куда большим пиететом: "Леди идут по свету..." Нижнетагильский (а ныне израильский) автор текстов ряда известных слов Михаил Сипер как-то раз в Казани (в 1983 году) сказал: -- Я могу это спеть. Я могу это сыграть. Но записывать это надо на стерео (гитару в один канал, голос -- в другой) и проигрывать в разных городах. Берг всегда начинает занятие в своем мастер-классе со следующей фразы: -- Если с чем-либо из того, что я вам сегодня скажу, вы лет через десять согласитесь, значит, я не такой уж и дурак. А если года через три, -- значит, и вы тоже. Михаил Волков (Кфар-Саба, Израиль): -- У меня черный пояс по КСП! Размерность. Фраза с III Всесоюзного фестиваля (1990 год, Киев): "Авторская песня пока еще измеряется мэтрами, хотя в попугаях она гораздо длиннее!" МАНИ, МАНИ, МАНИ... (Цитата из другого жанра) Молчание и золото. Рассказывают... ...Что когда в Советский Союз должен был вернуться Александр Вертинский и ему уже приготовили квартиру в Москве, живший через стенку профессор каких-то интеллектоемких наук пришел в панику: он представил себе, как из соседней квартиры начнут доноситься пассажи, рулады и фиоритуры -- и научным его занятиям настанет конец. И вот певец приехал. И -- тишина. День, неделю, другую... Профессор набрался храбрости и постучал в соседскую дверь. Открыл Вертинский: -- Чем могу быть полезен? -- Понимаете, товарищ артист, -- произнес профессор, -- я вот уже несколько дней с трепетом ожидаю начала Ваших упражнений в области вокала, а у Вас все тихо да тихо... -- Что Вы, батенька, -- ответил великий бард, -- я, поди, тридцать лет задаром рта не раскрываю! Аутотренинг. Рассказывает бывший фонотетчик одесского КСП "Дельфиния" некто М.К.. -- Где-то во второй половине 70-х годов в Одессе с концертом оказался известный, тогда еще уральский, бард, ставший классиком с младых ногтей. Точнее, он оказался где-то поблизости, кажется, в Кишиневе, а в Одессе его уговорили выступить "до кучи", причем, в силу последнего обстоятельства, за какой-то почти символический гонорар. Испытание для психики классика, видимо, оказалось не из легких; во всяком случае, картина была такая: он меряет большими шагами по диагонали тесную артистическую и, не замечая стоящего в дверях М.К., сам себе вслух твердит: -- Все равно работать надо честно! Все равно работать надо хорошо! Все равно работать надо честно! Все равно работать надо хорошо! Так или иначе, концерт прошел на должной высоте. Экономика должна быть экономной! А как вообще все было? Рассказал М.К. Некие околоКСПшные одесские дамы, приходившие в возбужденное состояние от одного упоминания имени вышеупомянутого уральского барда, узнали, что тот должен оказаться в соблазнительной близости от Одессы -- в Кишиневе. Они насели на президента КСП "Дельфиния" Марика Мееровича с требованием организовать в Одессе концерт своего кумира. Марик быстро смекнул, какую выгоду можно из этого извлечь, и поставил дамам условие -- собрать самим, скинувшись в своем узком кругу, эту немалую по тем временам сумму -- 50 рублей (которая как гонорар для птицы такого полета была, тем не менее, ничтожна). Что дамы с энтузиазмом и сделали. Марик же связался с Кишиневом и сказал барду, мол, день задержки, три часа дороги дизелем, -- и лишний полтинник в кармане. Не желаешь ли? Бард возжелал. В итоге он получил сверхплановый довесок к зарплате, дамы -- любимого барда, а вся остальная одесская КСПшная общественность -- бесплатный концерт классика. И тогда жена Марика Лариса объявила, что отныне на базар будет ходить исключительно он. Благородный порыв. Из фольклора. (Речь идет о другом уральском авторе, ставшим классиком благодаря одной из первых своих песен.) Диалог: -- N согласился дать благотворительный концерт. -- Как, неужели бесплатно? -- Нет, но -- за рубли! Нам песня строить и жить помогает. Рассказывает Игорь Грызлов (Москва), хотя Борис Жуков утверждает, что слышал эту историю из других источников и о других героях. В 60-е годы, когда песни Окуджавы как-то сами собой легализовались, сразу несколько известных композиторов-песенников вдруг проявили интерес к возможному сотрудничеству с ним. Булат Шалвович, в ту пору еще стеснявшийся своего вторжения на "чужую территорию", не решился им отказать. Ничего путного из этого сотрудничества так и не вышло (пока на горизонте не появился Исаак Шварц), но в одном случае оно зашло настолько далеко, что увлекшийся мэтр пригласил своего будущего соавтора к себе домой. До этого Окуджаве ни разу не случалось бывать дома у людей с таким уровнем жизни (ведущие эстрадные композиторы имели самые высокие легальные доходы в СССР), и увиденное его прямо-таки ошарашило. Когда он вновь обрел способность говорить, он спросил: -- Имярек Имярекович, откуда все это? Маэстро снисходительно похлопал его по плечу: -- Песни надо писать, молодой человек! Вариант Михаила Столяра, слышавшего нечто аналогичное от Александра Городницкого. Однажды спускаясь в лифте, Булат, которого тогда еще нечасто величали Шалвовичем, "подобрал" двумя этажами ниже жившего там Илью Резника, великого поэта-песельника, и, подивившись разнице в одежде своей и известного "профи", произнес слова о том, что -- вот, мол, я поэт, писатель, у меня книжки выходят, а такой красоты писаной, как твои, Илюша, наряды, близко не видывал. На что его визави и ответил: -- Песенки надо писать, Булатик! Другую историю рассказал Павел Маловичко. Сергей Волобуев (автор, исполнитель, член квартета, а ныне -- еще и президент КСП) и его приятель и сосед по дому Саша, оба с женами, приехав "дикарями" на двух машинах, отдыхали неподалеку от Туапсе. Их палатки стояли на территории лагеря "Орленок", а точнее в районе вечно строящейся второй очереди, где сторожа за разумное вознаграждение пускали постояльцев в тенек под деревьями метрах в двухстах от берега. И захотелось мужикам выпить. Но жены были начеку, денег не давали и далеко не отпускали. Тогда парни сказали, что в фотоаппаратах кончилась пленка и надо сходить купить новую. Засим и были отпущены с копейками в кармане и в одних шортах в близлежащую Новомихайловку. В Новомихайловке пленки не оказалось. Надо ехать в Туапсе, а это 45 километров, один проезд дороже пленки. Однако сели в проходящий междугородний "икарус". Без билетов. Первым делом Александр обратился к водителю: -- У вас тут петь можно? -- Это -- как пассажиры, -- ответил тот. Саша адресовал свой запрос в салон. Народ безмолвствовал, уткнувшись во что у кого было: мало ли что за псих, в шортах-то! Саша воспринял молчание как знак согласия и начал. Сергей подпевал. Репертуар их был разнообразен -- от авторской песни до романса и от народной до оперных арий, благо Сашин голос позволял. Плюс природный артистизм. Народ оживился. -- А вот как бы на стакашку наступить, -- возвестил Саша, -- так мы б еще ловчее спели! У одной тетки нашлась бутылка шампанского, у другой -- домашнего вина, у мужика -- водка. Сгодилось все. В Туапсе была куплена пленка и истрачены все деньги. И мужики пошли к автовокзалу, где скучали таксисты. Там, кроме песен, пошли в ход анекдоты, в изложении которых Саше равных не было. Короче, таксист, доставивший их на место дислокации, на прощанье спросил: -- Мужики, я вам ничего не должен? Честные два мега. Рассказывает Берг: -- Дело было в Москве в середине 90-х. Заканчивается мой концерт в ЦАТе. У сцены меня отлавливает молодой человек и спрашивает, не могу ли я спеть 2-3 песенки на вечере, посвященном 40-летию яхтклуба МГАХМ (Академии химического машиностроения, если не ошибаюсь). Профком выделил вполне приличную сумму, и они могут... Я сказал, что еще не знаю, буду ли свободен в тот вечер, а что касается суммы, то за три песенки я ничего не возьму. Потом выяснилось, что этот вечер у меня свободен, и я созвонился с вышеупомянутым молодым человеком. Звали его Сергей Толмачев. В назначенный день и час он приехал за мной, но не на машине, ибо МГАХМовцы начали праздновать это событие, видимо, с утра, и водитель оказался недееспособен. Сергей повез меня на такси, и по дороге мы разговорились. Я неосторожно пожаловался на судьбу: мол, делаю апгрейд компьютера и мечтаю добавить 2 мегабайта оперативной памяти (а она тогда стоила 40 долларов мегабайт). Ну, доехали. В зале идет концерт. Обстановка раскованная: люди входят, выходят, пытаются танцевать в проходах, кто-то кого-то в голос зовет, разговаривают, выступающих не слышно. А на сцене -- то потные девочки (танцевальная гимнастика), то старые эстрадные зубры (Ирина Бржевская и др.), то романсы... Среди народа трезвых не видно. В туалете кто-то блюет. Восемь часов. Вроде бы, время начала моего выступления. Все спокойно. Девять. Десять. В одиннидцать с минутами конферансье объявляет, что концерт окончен... Все? ... Но для туристов есть маленький сюрприз. И выпускают меня. Выхожу на сцену. В зале человек тридцать. Ну, думаю, три песенки уж как-нибудь, но потом я сюда ни ногой! Закрываю глаза и завожу "пора-в-дорогу-старину". Спел. Глаз не открываю. Сейчас еще парочку -- и все... В это время -- аплодисменты. Явно не тридцати человек. Открываю глаза -- полный зал! Трезвых! Осмысленных! Откуда они все повылазили? Короче, через час собираюсь заканчивать -- не дают, требуют "пора-в-дорогу-старину". -- Да я ведь уже пел ее! -- А нас не было. Пою. Схожу со сцены. Наперерез бросается Толмачев с горящими глазами: -- Будут! Будут тебе два мегабайта! И таки добыл! ДоСТОинство СТАтуса. Во второй половине 80-х, когда вполне нормальным (а главное -- едва ли не предельно реальным по возможностям большинства клубов) гонораром считался "полтинник" -- 50 рублей, среди Звериные нравы бардов. СОДЕРЖАНИЕ От составителя 1 Знать своих героев! 3 Идеоложество 35 Как собаке -- пятая графа 56 Поиски жанра 61 Мухи творчества 65 Великая сила искусства 76 Трудовые будни 87 Замеченные опечатки, мысли и изречения 140 Мани, мани, мани... 142 Основной инстинкт 147 In vino veritas? 164