ов правлений жилищных товариществ, (буржуев выкинуть, заменить рабочими). Единственный дом, где этого нельзя сделать -- наш. В правлении ни одного буржуя. Заменять некого. * * * Весна трудная, холодная. До сих пор мало солнца. 16 апреля. Среда. Ночь. Только что вернулся из Благородного собрания (ныне Дом союзов), где было открытие съезда железнодорожников. Вся редакция "Гудка", за очень немногими исключениями, там. Я в числе прочих назначен править стенограмму. В круглом зале, отделенном (...) от Колонного зала, бил треск машинок, свет люстр, где в белых матовых шарах горят электрические лампы. Калинин, (...) и сутуловатый в синей блузе выходил, что-то говорил. При свете ослепительных киноламп вели киносъемку во всех направлениях. После первого заседания был концерт. Танцевали Мордкин и балерина Кригер. Мордкин красив, кокетлив. Пели артисты Большого театра. Пел в числе других Викторов -- еврей, драматический тенор с отвратительным, пронзительным, но громадным голосом. И пел некий Головин, баритон из Большого театра. Оказывается, он бывший дьякон из Ставрополя. Явился в Ставропольскую оперу и через три месяца пел Демона, а через год-полтора оказался в Большом. Голос его бесподобен. 17-го апреля. Четверг. В 7 1/2 часов вечера на съезде появился Зиновьев. Он быстро прошел круглый зал, с наигранной скромностью справляясь, где раздеться, прошел в комнату президиума, там разделся и поднялся на трибуну. Его встретили аплодисментами, прервавшими предыдущего оратора, который что-то мямлил. Опять засветили юпитеры и его снимали. Возможно, что в (...) попал и я. Он говорил долго, часть его речи я слышал. Говорил он о международном положении, причем ругал Макдональда, а английских банкиров называл торговцами. Речь его интересна, говорит он с шуточками, рассчитанными на вкус этой аудитории. Одет в пиджачок, похож на скрипача из оркестра. Голос тонкий, шепелявит, мало заметен акцент. * * * Из его речи можно понять одно: по-видимому, теперешняя конференция в Лондоне сорвется. Англичане требуют реституции {возвращение одним государством другому имущества, незаконно захваченного им. Ред.} собственности, отнятой у иностранцев, независимых судов, отказа от пропаганды. 21-го (июля). Понедельник. Появились медные пятаки. Появились полтинники. Тщетно пытался их "копить". Расходятся, и ничего с ними не сделаешь! Вообще прилив серебра, в особенности это заметно в магазинах Моссельпрома -- там дают в сдачу много серебра. Вечером, по обыкновению, был у Любови Евгеньевны и "Деиньки". Сегодня говорили по-русски -- о всякой чепухе. Ушел я под дождем грустный и как бы бездомный. * * * Приехали из Самары И(льф) и Ю(рий) О(леша). В Самаре два трамвая. На одном надпись "Площадь Революции -- тюрьма", на другом -- "Площадь Советская -- тюрьма". Что-то в этом роде. Словом, все дороги ведут в Рим! В Одессе барышню спросили: "Подвергались ли вы вычистке?" Она ответила: "Я девица". С О(лешей) все-таки интересно болтать. Он едок, остроумен. 25 июля. Пятница. Ну, и выдался денек! Утро провел дома, писал фельетон для "Красного перца", затем началось то, что приходится проделывать изо дня в день, не видя впереди никакого просвета -- бегать по редакциям в поисках денег. Был (...) у наглейшего Фурмана, представителя газеты "Заря Востока". Оттуда мне вернули два фельетона. Больших трудов стоило у Фурмана забрать назад рукопись -- не хотел отдавать, т. к. за мною 20 рублей. Пришлось написать ему расписку, что верну эти деньги не позже 30-го числа. Дальше: один из этих фельетонов и то, что утром написал, сдал в "Красный перец". Уверен, что забракуют. Дальше: вечером (отдал) свой забракован(ный) фельетон -- в "(...)". Был я у него на квартире и кой-как удалось у него получить записку на 20 рублей, на завтра, кошмарное существование. В довершение всего днем позвонил Лежневу по телефону, узнал, что с К(аган)ским пока можно и не вести переговоров относительно выпуска "Белой гвардии" отдельной книгой, т. к. у того денег пока нет. Это новый сюрприз. Вот тогда не взял 30 червонцев, теперь могу каяться. Уверен, что "Гвардия" останется у меня на руках. Словом --черт знает, что такое. Поздно, около 12, был у Л(юбови) Е(вгеньевны). 2 августа. Суббота. Вчера получилось известие, что в экипаж Калинина (он был в провинции где-то) ударила молния. Кучер убит, Калинин совершенно невредим. Сегодня состоялась демонстрация по случаю десятилетия "империалистической" войны. Я не был. Возвращаясь из "Гудка", видел, как к Страстной площади (шли) служащие милиции в форме и штатские. Впереди оркестр. Распоряжались порядком верховые в кепках, с красными нарукавниками -- повязками. Двух видел -- у обоих из-под задравiихся брюк торчат завязки подштанников. * * * Лавочник Ярославцев выпустил, наконец, свой альманах "Возрождение". В нем 1-я часть "Записок на манжетах", сильно искаженная цензурой. * * * С. рассказывал, что полк ГПУ шел на демонстрацию с оркестром, который играл "Это девушки все обожают". 4-го августа. Понедельник. Знаменитый сатирический журнал "Красный перец" отличался несколько раз. В частности, в предпоследнем своем номере, где он выпустил рисунок под надписью "Итоги ХШ-го съезда" (толстую нэпманшу шнурует горничная, и нэпманша говорит приблизительно так: "Что ты (душишь) меня, ведь и ХШ-й съезд нас только ограничил". Что-то в этом роде). В московском комитете партии подняли гвалт. Кончилось все это тем, что прихлопнули и "Красный перец", и сестру его "Занозу". Вместо них выйдет один тощий журнал. Поручено выпустить некоему Верхотурскому (кажется, редактор "Рабочей Москвы"). Сегодня был на заседании, обсуждавшем первые темы и название нового журнала. "Крутой поворот влево": журнал должен быть рабочим и с классово-производственным заглавием. Тщетно С(вен) отстаивал кем-то предложенное название "Петрушка". Назовут "Тиски" или "Коловорот", или как-нибудь в этом роде. Когда обсуждали первую тему, предложенную Кот. для рисунка "Еврейское равновесие" (конечно, финглер {так в тексте} и т. д.), Верхотурский говорил: -- Да. А вот хорошо бы, чтобы при этом на заднем плане были видны рабочие, которые войдут и весь этот буржуазный цирк разрушат. * * * Мельком сегодня в "Гудке" видел Еремеева, бывшего редактора "Раб(очей) газ(еты)". Он преобразился в (...). На темной куртке масса красных нашивок. Он будет редактировать "Смехач", а Св(ен) будет его помощником. 6-го августа. Среда. Сегодня в газетах сообщение о том, что англо-советская конференция лопнула. Сообщение написано в сухих официальных словах: "...разрыв произошел на вопросе об удовлетворении претензий бывших частных собственников... так как выяснилось, что по вопросу о бывших крупных собственниках соглашения достигнуть невозможно, конференция была объявлена закрытой". (...), как говорится, (...). Интересно было бы знать, сколько времени "Союз социалистич(еских) республик" просуществует в таком положении. 9-го августа. Суббота. По Москве пошли автобусы. Маршрут: Тверская -- Центр -- Каланчевская. Пока их несколько штук. Очень хороши. Массивны и в то же время изящны. Окраска коричневая, а рамы (они застеклены) желтые. Одноэтажные, но огромные. (Вырвано). Новый анекдот: будто по-китайски "еврей" -- "там". Там-там-там-там (на мотив "Интернационала") означает "много евреев". 16 августа. Суббота. (Вырвано). ...показывают, что в Англии началась сильная кампания против такого договора и, возможно, что его не ратифицирует парламент. Сообщение о договоре явилось неожиданным -- телеграфировали о разрыве, а потом -- сообщение о подписании. В Англии пишут то, что должно бы выходить по здравому английскому смыслу,-- нельзя же дать большевикам деньги, когда эти большевики только и мечтают, что о разрушении Англии! Резон. Доиграются англичане! Подписали договор Понсонби и Макдональд. Коткаламбур -- Понсонбие (пособие). Каламбур, неизвестно чей, Понсонби -- пособи {так в тексте}. .Вчера неясное сообщение о восстании в Афганистане, поддержанном "английскими агентами". Сегодня приехала Галя С(ынгаевская). Деваться ей некуда. Татьяна пока пристроила ее ночевать у Зины К(оморской). Кормить буду я. У девочки, говорят, исключительные способности танцовщицы. Понес в "Современник" отрывок "Бел(ой) гвард(ии)". Вероятно, не возьмут. Сегодня в изд(ательстве) Ф(ренкеля), где пишется Люб(овь) Евг(еньевна), не (...) даже некий еврей служащий говорил, что брошюрки, затеянные И. М. Васил(евским) ("Люди революции") работа не того... Писать "Дзержинского" будет Блюмкин, тот самый изумительный убийца (якобы) посла Мирбаха. Наглец. 23-го августа. Суббота. Консервативная английская печать ведет энергичную кампанию против англо-советского договора, и есть основание полагать, что парламент (Вырвано). Я настолько привык, что такие выходки не производят на меня впечатления. Ол(еша) показал мне рецензии в "Звезде". Сказано: "написано с большим юмором" (это по(...) (Вырвано). В Кисловском переулке начали достраивать тот самый грандиозный дом, который я зимой осматривал для "Гудка". Видно, не рухнет! На улицах торгуют на всех углах книгой Лемке "250 дней в ставке", кричат: "Тайна дома Романовых". 26 августа. Вторник. Сегодня день пропал на Кубув. Был на приеме у проф. Мартынова по поводу моей гнусной опухоли за ухом. Он говорит, что в злокачественность ее не верит, и назначил рентген. Вечером мельком видел N -- ц, а затем попал к С-...у и вечер просидел у него. 28-го августа. Четверг. Сейчас (около 12 ч. ночи) заходила Л(юбовь) Е(вгеньевна), говорила, что в пределах России арестован Борис Савинков. Приехал будто бы для террористического акта. 29 августа. Пятн(ица). Ничего нельзя понять в истории с Савинковым. Правительственное сообщение сегодня изумительно. Оказывается, его уже судили (в Москве) и приговорили к смерти, но ввиду того, что он раскаялся и признал советскую власть, суд просил ЦИК о смягчении участи. 3 сентября. Среда. В Китае происходит какой-то кавардак. Против главы южного (левого) правительства Сунь Ят-Сена восстали контрреволюционные силы, поддерживаемые англичанами. * * * Был у писателя Лидина. У него взяли комнату на учет. Он агентам МУРа сказал: -- Где же я буду писать? Ответили: -- Здесь пишите. И Лидин рассказал, что один гражданин обвенчался с барышней, с которой встретился случайно на улице, чтобы только она въехала в его комнату. Второго такого я знаю сам -- еврей Раввинов просил сегодня (в магазине "Радуга"), чтобы ему рекомендовали какую угодно женщину. Немедленно венчается с ней в загсе и даже (...) будет кормить, лишь бы въехала (комната более 16 аршин). 12 сентября. Пятница. Яркий солнечный день. * * * Новость: на днях в Москве появились совершенно голые люди (мужчины и женщины) с повязками через плечо "Долой стыд". Влезали в трамвай. Трамвай останавливали, публика возмущалась. В Китае гремит гражданская война. Не слежу за газетами в этой области, знаю лишь, что "империалистические хищники" замешаны в этом деле, и поэтому в Одессе (!) образовалось общество "Руки прочь от Китая". 26-го сентября. Пятница. Только что вернулся из Большого театра с "Аиды", где был с Л(юбовью) Е(вгеньевной). Тенор Викторов невероятно кричит. Весь день в поисках денег для комнаты с Л(юоовью) Е(вгеньевной). Заняли под расписку у Е(вгения) Н(икитича). В Москве несколько дней солнце, тепло. Из Петербурга до сих пор -- подробности наводнения, которое поразило великий и злосчастный город несколько дней назад. Оно почти равно наводнению 1824 года. 12 октября. Воскресенье. Сейчас хоронят В. Я. Брюсова. У Лит(ературно)-худ(ожественного) института его имени на Поварской стоит толпа в колоннах. Ждут лошади с красными султанами. В колоннах интеллигенция. Много молодежи -- коммунист(ический) рабфак -- мейерхольдов(ского) типа. 18-го (октября). Суббота. Я по-прежнему мучаюсь в "Гудке". Сегодня день потратил на то, чтобы получить 100 рублей в "Недра(х)". Большие затруднения с моей повестью-гротеском "(Роковые яйца)". Ангарский (наметил) мест 20, которые надо по цензурным соображениям изменить. Пройдет ли цензуру. В повести испорчен конец, п(отому) ч(то) писал я ее наспех. Вечером был в опере Зимина (ныне -- Экспериментальный театр) и видел "Севильского цирульника" в новой постановке. Великолепно. Стены (ходят), бегает мебель. В ночь с 20 на 21 декабря. Опять я забросил дневник. И это к большому сожалению, потому что за последние два месяца произошло много важнейших событий. Самое главное из них, конечно,-- раскол в партии, вызванный книгой Троцкого "Уроки Октября", дружное нападение на него всех главарей партии во главе с Зиновьевым, ссылка Троцкого под предлогом болезни на юг и после этого -- затишье. Надежды белой эмиграции и внутренних контрреволюционеров на то, что история с троцкизмом и ленинизмом приведет к кровавым столкновениям или перевороту внутри партии, конечно, как я и предполагал, не оправдались. Троцкого съели, и больше ничего. Анекдот: -- Лев Давидыч, как ваше здоровье? -- Не знаю, я еще не читал сегодняшних газет. (Намек на бюллетень о его здоровье, составленный в совершенно смехотворных тонах.) Из Англии нас поперли с треском. Договор разорвал(и), и консервативная партия вновь ведет непримиримую экономическую и политическую войну с СССР. Чемберлен -- министр иностранных дел. Знаменитое письмо Зиновьева, содержащее в себе недвусмысленные призывы к возмущению рабочих и войск в Англии,-- не только министерством иностранных дел, но и всей Англией, по-видимому, безоговорочно признано подлинным. С Англией покончено. Тупые и медленные (англичане), хоть и с опозданием, но все же начинают соображать о том, что в Москве, Раковск(ом) и курьерах, приезжающих с запечатанными пакетами, таится некая весьма грозная опасность разложения Британии. Теперь очередь французов. Мосье Красин с шиком поднял на Вас de (Grenelle) {Бак de Grenelle (franc.)} красный флаг на посольстве. Вопрос ставится остро и ясно: или Красин со своим полпредством разведет бешеную пропаганду во Франции и, одновременно с этим, постарается занять у французов денег, или французы раскусят, что сулит флаг с серпом и молотом в тихом квартале Парижа... Вернее, второе. В прессе уже началась бешеная кампания не только против большевиков московских и парижских, но и против французского премьера Эррио, который этих большевиков допустил в Париж. У меня нет никаких сомнений, что он еврей. Л(юба) мне это подтвердила, сказав, что она разговаривала с людьми, лично знающими Эррио. Тогда все понятно. Приезд (в Париж) Красина ознаменовался глупейшей в "(...)" историей: полоумная баба, не то журналистка, не то эротоманка, с револьвером приходила к посольству Красина -- стрелять. Полицейский инспектор ее немедленно забрал. Ни в кого не стреляла, и вообще это мелкая, сволочная история. Эту Диксон я имел удовольствие встречать не то в 22-м, не то в 23-м году в милой редакции "Накануне" в Москве, в Гнездниковском переулке. Толстая, совершенно помешанная баба. Выпустил ее за границу (...) Луначарский, которому она осточертела своими приставаниями. * * * В Москве событие -- выпустили 30° водку, которую публика с полным основанием назвала "рыковкой". Отличается она от "царской" водки тем, что на десять градусов она слабее, хуже на вкус и в четыре раза ее дороже. Бутылка ее стоит 1 р. 75 коп. Кроме того, появился в продаже "коньяк Армении", на котором написано 31°. (Конечно, Шустовской фабрики.) Хуже прежнего, слабее, бутылка его стоит 3 р. 50 коп. * * * Москва после нескольких дней мороза тонет в оттепельной грязи. Мальчишки на улицах торгуют книгой Троцкого "Уроки Октября", которая шла очень широко. Блистательный трюк: в то время, как в газетах печатаются резолюции с преданием Троцкого анафеме, Госиздат великолепно продал весь тираж. О, бессмертные еврейские головы. Положим, ходили, правда, слухи, что Шмидта выгнали из Госиздата именно за напечатание этой книги, и только потом сообразили, что конфисковать ее нельзя, еще вреднее; тем более что публика, конечно, ни уха, ни рыла не понимает в этой книге и ей глубоко все равно -- Зиновьев ли, Троцкий ли, Иванов ли, Рабинович. Это "спор славян между собой". * * * Москва в грязи, все больше в огнях -- и в ней. странным образом уживаются два явления: налаживание жизни и полная ее гангрена. В центре Москвы, начиная с Лубянки, "Водоканал" сверлил почву для испытания метрополитена. Это жизнь. Но метрополитен не будет построен, потому что для него нет никаких денег. Это гангрена. Разрабатывают план уличного движения. Это жизнь. Но уличного движения нет, потому что не хватает трамваев, смехотворно -- 8 автобусов на всю Москву. Квартиры, семьи, ученые, работа, комфорт и польза -- все это в гангрене. Ничто не двигается с места. Все съела советская канцелярская, адова пасть. Каждый шаг, каждое движение советского гражданина-- это пытка, отнимающая часы, дни, а иногда месяцы. Магазины открыты. Это жизнь. Но они прогорают и это гангрена. Во всем так. Литература ужасна. * * * Около двух месяцев я уже живу в Обу(хов)ом переулке в двух шагах от квартиры К., с которой у меня связаны такие важные, такие прекрасные воспоминания моей юности и 16-й год и начало 17-го. Живу я в какой-то совершенно неестественной хибарке, но как это ни странно, сейчас я чувствую себя несколько более "определенно". Объясняется это (...). (В подлиннике страница вырвана.) 23-го декабря, вторник. (Ночь на 24-е). Сегодня по новому стилю 23-е, значит, завтра Сочельник. У Храма Христа продаются зеленые елки. Сегодня я вышел из дома очень поздно, около двух часов дня, во-первых, мы с женой спали, как обычно, очень долго. Разбудил нас в половине первого В(асилевский), который приехал из Петербурга. Пришлось опять отпустить их вдвоем по делам. Ушел я, впрочем, равномерно {так в тексте}, потому что мой путь теперь совершенно прямой. Последнюю запись в дневнике я диктовал моей жене и окончил запись шуточно. Так вот, еще в предыдущей записи я хотел сказать об этой прямой. Утешил меня очень разговор в парикмахерской. Брила меня девочка-мастерица. Я ошибся в ней, ей всего 17 лет и она дочь парикмахера. Она сама заговорила со мной, и почему-то в пречистенских тихих зеркалах при этом разговоре был большой покой. Для меня всегда наслаждение видеть Кремль. Утешил меня Кремль. Он мутноватый. Сейчас зимний день. Он всегда мне мил. На службе меня очень беспокоили, и часа три я провел безнадежно (у меня сняли фельетон). Все накопление сил. Я должен был еще заехать в некоторые места, но не заехал, потому что остался почти до пяти часов в "Гудке", причем Р. О. Л. при Ароне, при П(отоцком) и кто-то (еще) был, держал речь обычную и заданную мне -- о том, каким должен быть "Гудок". Я до сих пор не могу совладать с собой, когда мне нужно говорить, и сдержать болезненные арлекинские жесты. Во время речи хотел взмахивать обеими руками, но взмахивал одной правой, и вспомнил вагон в январе 20-го года и фляжку с водкой на сером ремне, и даму, которая жалела меня за то, что я так страшно дергаюсь. Я смотрел на лицо Р. О. и видел двойное видение. Ему говорил, а сам вспоминал... Нет, не двойное, а тройное. Значит, видел Р. О., одновременно--вагон, в котором я ехал не туда, и одновременно же --картину моей контузии под дубом и полковника, раненного в живот. Бессмертье -- тихий (светлый) брег... Наш путь --к нему стремленье. Покойся, кто свой кончил бег, Вы, странники терпенья... Чтобы не забыть и чтобы потомство не забыло, записываю, когда и как он умер. Он умер в ноябре 19-го года во время похода за Шали-Аул, и последнюю фразу сказал мне так: -- Напрасно вы утешаете меня, я не мальчик. Меня уже контузили через полчаса после него. Так вот, я видел тройную картину. Сперва -- этот ночной ноябрьский бой, сквозь него -- вагон, когда уже об этом бое рассказывал, и этот, бессмертно-проклятый зал в "Гудке". "Блажен, кого постигнул бой". Меня он постигнул мало, и я должен получить свою порцию. Когда мы расходились из "Гудка", в зимнем тумане, в вестибюле этого проклятого здания, По(тоцкий) сказал мне: "Молодец вы, Михаил Афанасьевич". Это мне было приятно, хотя я, конечно, ни в какой мере не молодец, пока что. * * * Позволительно маленькое самомнение. Относительно Франции -- совершеннейший пророк. Под Парижем полиция произвела налет на комшколу, которая, как корреспондирует из Парижа Раппопорт, "мирно занималась изучением Энгельса и Маркса". Кроме того, где-то уже стачка рыбаков и (...) шли мимо красинского убеж(ища) с криками. Кажется, в Амьене, если не ошибаюсь, уже началось какое-то смятение. Первую ставку Красин выиграл у французов. Начался бардак. * * * Денег сегодня нигде не достал, поэтому приехал кислый и хмурый домой. С большим раздражением думал о их совместно(м) путешествии, и единственным успокоением является моя прямая. Она всегда -- кратчайшее расстояние между двумя точками, и стоит мне вспомнить ее, как я совершенно успокаиваюсь. Дома впал в страшную ярость; т. к. уже две недели я тренирую себя, то сейчас же разъяснил ее, как пес сову, и запер ее на ключ. Не нужно говорить о политике ни в коем случае. * * * В(асилевский) страшно ослабел. Человек, который имел чутье, начал его терять в СССР. Это, конечно, будет гибельно. Голова полна проектами, один из которых совершенно блистателен. У них у всех нет американского подхода: достаточно сказать один раз, и я уже понял. Понял. Мысленно его гипнотизировал, чтобы он делал, но так как я в этом деле дилетант, то за успех не поручусь. * * * Он привез и показывал две из тех книжек, которые выпускало его издательство. В серии "Вожди и деятели революции", одна из них написана Митей С(тоновым) ("Калинин"). Другая -- Бобрищев-Пушкин ("Володарский"). Трудно не сойти с ума. Бобрищев пишет о Володарском. Впрочем, у старой лисы большее чутье, чем у В(асилевского). Это объясняется разностью крови. Он ухитрился спрятать свою фамилию не за одним псевдонимом, а сразу за двумя. Старая проститутка ходит по Тверской все время в предчувствии облавы. Этой -- ходить плохо. В(асилевский) говорит, что квартиру его описали. Вообще он въехал неудачно. Но (вы) поймите. Старый, убежденный погромщик, антисемит (Бобрищев-Пушкин) пишет хвалебную книжку о Володарском, называя его "защитником свободы печати". Немеет человеческий ум. В(асилевский) говорит обо всем этом с каким-то особенным, подпрыгивающим, рамо(лен)тным {от франц. ramolli -- старчески расслабленный, близкий к слабоумию} весельем. Был один момент, когда он мне жутко напомнил старика Арсеньева. Все они настолько считают, что партия безнадежно сыграна, что бросаются в воду в одежде. Василевский) одну из книжек выпустил под псевдонимом. Насчет первой партии совершенно верно. И единственная ошибка всех Павлов Николаевичей и Пасманников, сидящих в Париже, что они все еще доказывают первую, в то время как логическое следствие -- за первой партией идет совершенно другая, вторая. Какие бы ни сложились в ней комбинации -- Бобрищев погибнет. Забыл: пьеса ли это, (или) это роман "Странник играет под сурдинку". В(асилевский) же мне рассказал, что Алексей Толстой говорил: --Я теперь не Алексей Толстой, а рабкор-самородок Потап Дерьмов. Грязный, бесчестный шут. В(асилевский) же рассказал, что Демьян Бедный, выступая перед собранием красноармейцев, сказал: -- Моя мать была блядь... * * * В состоянии безнадежной ярости обедал у Валентины. (...) помещался этот тюремный человек с Поварской. Громадная разница между ним и клопом, и напрасно еврейские девушки приравнивают. Это слишком примитивная солдатчина. Есть огромная разница: клопа давить неприятно. Примитивы этого не поймут. Никто, как свой. И свои могут напортить хуже, чем чужие, черт бы их взял. * * * Записи под диктовку есть не самый высший, но все же акт доверия. * * * Сегодня сообщение о том, что убили еще одного селькора в провинции -- Сигаева. Или у меня нет чутья, и тогда я кончусь на своем покатом полу, или это интродукция к совершенно невероятной опере. * * * Запас впечатлений так огромен за день, что свести их можно только обрывками, с мыслью впоследствии систематизировать их. День, как во время севастопольской обороны, за (месяц), месяц -- за год. Но где же мои матросы? * * * Самым чудовищным из всех рассказов В(асилевского) был рассказ о том, как Френкель, ныне московский издатель, в прошлом раввин (вероятно, и сейчас, только тайный), ехал в спальном международном вагоне из С.-Петербурга в Москву. Это один из крупных узлов, который кормит сейчас в Москве десятки евреев, работающих по книжному делу. У него плохонькое, но машинно налаженное дело в самом центре Москвы, и оно вечно гудит, как улей. Во двор Кузнецкого переулка вбегают, из него убегают, собираются. Это рак в груди. Неизвестно, где кончаются деньги одного и где начинаются деньги другого. Он очень часто ездит в Петербург, и характерно, что его провожают почтительной толпой, очевидно, он служит и до сих пор дает советы о козе. Он мудр. * * * Сегодня -- еще в ярости, чтобы успокоить ее, я перечитываю фельетон петербургского фельетониста 70-х годов. Он изображает музыку в Павловске, и еврея изображает в презрительной шутке, с акцентом: -- Богу сил. * * * Сейчас я работаю совершенно здоровым, и это чудесное состояние, которое для других нормально, увы -- для меня сделалось роскошью, это потому, что я развинтился несколько. Но, в основном, главном я выздоравливаю, и силы, хотя и медленно, возвращаются ко мне. С нового года займусь гимнастикой, как в 16-м и 17-м году, массажем и к марту буду в форме. * * * Есть неуместная раздражительность. Все из-за проклятого живота (и) нервов. Записи о своем здоровье веду с единственной целью: впоследствии перечитать и выяснить, выполнил ли задуманное. * * * Порхают легкие слушки, и два конца из них я уже поймал. Вот сволочи. 26-го декабря. (В ночь на 27-е). Только что вернулся с вечера у Ангарского -- редактора "Недр". Было одно, что теперь всюду: разговоры о цензуре, нападки на нее, "разговоры о писательской правде" и "лжи". Был(и): Вересаев, К..., Никандров, Кириллов, Зайцев (П. Н.), Ляшко и Львов-Рогачевский. Я не удержался, чтобы несколько раз не встрять с речью о том, что в нынешнее время работать трудно, с нападками на цензуру и прочим, чего вообще говорить не следует. Ляшко, пролетарский писатель, чувствующий ко мне непреодолимую антипатию (инстинкт), возражал мне с худо скрытым раздражением: -- Я не понимаю, о какой "правде" говорит т. Булгаков? Почему все (...) нужно изображать? Нужно давать "чер(ес)полосицу" и т. д. Когда же я говорил о том, что нынешняя эпоха -- это эпоха сви(нства) -- он сказал с ненавистью: -- Чепуху вы говорите... Не успел ничего ответить на эту семейную фразу, потому что вставали в этот момент из-за стола. От хамов нет спасения. * * * Лютый мороз. Сегодня утром водопроводчик отогрел замерзшую воду. Зато ночью, лишь только я вернулся, всюду потухло электричество. * * * Ангарский (он только на днях вернулся из-за границы) в Берлине, а, кажется, и в Париже всем, кому мог, показал гранки моей повести "Роковые яйца". Говорит, что страшно понравилось и (кто-то в Берлине, в каком-то издательстве) ее будут переводить. * * * Больше всех этих Ляшко меня волнует вопрос -- беллетрист ли я? * * * Отзвук в разговоре у Анг(арского) имел и прогремевший памфлет -- письмо Бернарда Шоу,-- напечатанный во вчерашнем номере "Известий". Радек пытается ответить на него фельетоном "Мистер П(ик)вик о коммунизме", но это (...). В памфлете есть место: "бросьте и толковать о международной революции -- это кинематограф". В ночь на 28-е декабря. В ночь я пишу потому, что почти каждую ночь мы с женой не спим до трех, четырех часов утра. Такой уж дурацкий обиход сложился. Встаем очень поздно, в 12, иногда в 4 час, а иногда и в два дня. И сегодня встали поздно и вместо того, чтобы ехать в проклятый "Гудок", изменил маршрут и, побрившись в парикмахерской на моей любимой Пречистенке, я поехал к моей постоянной зубной врачихе, Зинушке. Лечит она два моих зуба, которые по моим расчетам станут важными. Лечит не спеша, хожу я к ней не аккуратно, она вкладывает ватку то с йодом, то с гвоздичным маслом, и я очень доволен, что нет ни боли, ни залезания иглой в каналы. Пока к ней дополз, был четвертый час дня. Москва потемнела, загорелись огни. Из окон у нее виден Страстной монастырь и огненные часы. Великий город -- Москва. Моей нежной и единственной любви, Кремля, я сегодня не видал. После зубной врачихи был в "Недрах", где стра(ш)ный Ангарский производит какой-то разгром служащих. Получил благодаря ему 10 рублей. И вот по Кузнецкому мосту шел, как десятки раз за последние зимние дни, заходя в разные магазины. Нужно купить то да се. Купил, конечно, неизбежную бутылку белого вина и полбутылки русской горькой, но с особенной неясностью почему-то покупал чай. У газетчика случайно на Кузнецком увидел 4-й номер "России". Там -- первая часть моей "Белой гвардии", т. е. не первая часть, а первая треть. Не удержался и у второго газетчика, на углу Петровки и Кузнецкого, купил номер. Роман мне кажется то слабым, то очень сильным. Разобраться в своих ощущениях я уже больше не могу. Больше всего почему-то привлекло мое внимание посвящение. Так свершилось. Вот моя жена. Вечером у Никитиной читал свою повесть "Роковые яйца". Когда шел туда, ребяческое желание отличиться и блеснуть, а оттуда -- сложное чувство. Что это? Фельетон? Или дерзость? А может быть, серьезное? Тогда невыпеченное. Во всяком случае, там сидело человек 30, и ни один из них не только не писатель, но и вообще не понимает, что такое русская литература. Боюсь, как бы не саданули меня за все эти подвиги "в места не столь отдаленные". Очень помогает мне от этих мыслей моя жена. Я обратил внимание, когда она ходит, она покачивается. Это ужасно глупо при моих замыслах, но, кажется, я в нее влюблен. Одна мысль интересует меня. При всяком ли она приспособилась бы так же уютно, или это избирательно, для меня? * * * Политических новостей сегодня нет для меня. Эти "Никитинские субботники" -- затхлая, советская, рабская рвань, с (...) примесью евреев. * * * Не для дневника и не для опубликования: подавляет меня чувственно моя жена. Это и хорошо, и отчаянно, и сладко, и, в то же время, безнадежно сложно: я как раз сейчас хворый, а она для меня... Сегодня видел, как она переодевалась перед нашим уходом к Никитиной, жадно смотрел. * * * Политических новостей нет, нет. Взамен них политические мысли. * * * Как заноза сидит все это сменовеховство (я при чем?) и то, что чертова баба зав(я)з(и)ла (меня), как пушку в болоте, важный вопрос. Но один, без нее, уже не мыслюсь. Видно, привык. 29-го декабря. Понедельник. Водку называют "рыковка" и "полурыковка". "Полурыковка" потому, что она в 30°, а сам Рыков (горький пьяница) пьет в 60°. Был в этом проклятом "Г(удке)", вечером был у Лидии Вас(ильевны). Условились насчет встречи Нового года. Лежнев ведет переговоры с моей женой, чтобы роман "Белая гвардия" взять у Сабашникова и передать ему. Люба отказала, баба бойкая и расторопная, и я свалил с своих плеч обузу на ее плечи. Не хочется мне связываться с Лежневым, да и с Сабашниковым расторгать договор неудобно и неприятно. В долгу сидим, как в шелку. (1925) 2 января, в ночь на 3-е. "Если бы к "рыковке" добавить "семашковки", то получилась бы хорошая "совнаркомовка". "Рыков напился по смерти Ленина по двум причинам: во-первых, с горя, а, во-вторых, от радости". "Троцкий теперь пишется "Троий" -- ЦК выпало". Все эти анекдоты мне рассказала эта хитрая веснушчатая лиса Л(ежнев) вечером, когда я с женой сидел, вырабатывая текст договора на продолжение "Белой гвардии" в "России". Жена сидела, читая роман Эренбурга, а Лежнев обхаживал меня. Денег у нас с ней не было ни копейки. Завтра неизвестный мне еще еврей Каганский должен будет уплатить мне 300 рублей и векселя. Векселями этими можно п(одтеретьс)я. Впрочем, черт его знает. Интересно, привезут ли завтра деньги. Не отдали рукопись... Сегодня газет нет, значит, нового ничего нет. * * * Забавный случай: у меня не было денег на трамвай, а потому я решил из "Гудка" пойти пешком. Пошел по набережной Москвы-реки. Полулуние в тумане. Почему-то середина Москвы-реки не замерзла, а на прибрежном снеге и льду сидят вороны. В Замоскворечье огни. Проходя мимо Кремля, поравнявшись с угловой башней, я глянул вверх, приостановился, стал смотреть на Кремль и только что подумал, "доколе, Господи",--как серая фигура с портфелем вынырнула сзади меня и оглядела. Потом прицепилась. Пропустил ее вперед, и около четверти часа мы шли, сцепившись. Он плевал с парапета, и я. Удалось уйти у постамента Александру. 3-го января. Сегодня у Л(ежнева) получил 300 рублей в счет романа "Б(елая) г(вардия)", который пойдет в "России". Обещали на остальную сумму векселя. Были сегодня вечером с женой в "Зеленой лампе". Я говорю больше, чем следует, но не говорить не могу. Один вид Ю. П(отехина), приехавшего по способу чеховской записной книжки, и нагло уверяющего, что... -- Мы все люди идеологии,-- действует на меня, как звук кавалерийской трубы. -- Не бреши! Литература, на худой конец, может быть даже коммунистической, но она не будет (са)дыкерско-сменовеховской. Веселые берлинские бляди. Тем не менее, однако, боюсь, как бы "Б(елая) г(варДия)" не потерпела фиаско. Уже сегодня вечером, на "Зел(еной) лампе" Ауслендер сказал, что "в чтении"... и поморщился. А мне нравится, черт его знает, почему. * * * Ужасное состояние: все больше влюбляюсь в свою жену. Так обидно--10 лет открещивался от своего... Бабы, как бабы. А теперь унижаюсь даже до легкой ревности. Чем-то мила и сладка. И толстая. Газет не читал сегодня. 4 января 1925 г. "Петербургу -- быть пусту". Вчера наводнение в Петербурге, были затоплены Василеостровский, Петербургский, Московско-Нарвск(ий) и Центральный районы. Поздним вечером вода пошла на убыль. * * * Из Англии пришла нота, подписанная Чемберленом, из которой явствует, что английское правительство не желает более говорить ни одного слова по поводу письма Зиновьева. Отношения с Англией нестерпимо поганые. Есть сообщение из Киева, что вся работа союза швейников, ввиду того что в нем 80% евреев, переводится постепенно на еврейский язык. Даже весело. * * * Сегодня вышла "Богема" в "Кр(асной) ниве" No 1. Это мой первый выход в специфически-советской топкой журнальной клоаке. Эту вещь я сегодня перечитал, и она мне очень нравится, но поразило страшно одно обстоятельство, в котором я целиком виноват. Какой-то беззастенчивой бедностью веет от этих строк. Уж очень мы тогда привыкли к голоду и его не стыдились, а сейчас как будто бы стыдно. Подхалимством веет от этого отрывка, кажется, впервые с знаменитой осени 1921 г. позволю себе маленькое самомнение и только в дневнике,-- написан отрывок совершенно на "ять", за исключением одной, двух фраз. ("Было обидно и др.") * * * Все идет верхним концом и мордой в грязь. Вся Москва растеклась в оттепельской грязи, а я целый день потратил на разъезды, приглашая гостей. Хотим у Нади потанцевать. Видел милы(х) Л(яминых) и отдал им номер "России" с "Б(елой) гв(ардией)". В антракте между фокстротными разъездами был взят за горло милыми еврейчиками по поводу бабьих писем. Сжали и кругом правы. Я ж(м)у в свою очередь, но ни черта, конечно, не сделаю. Ни в коем случае не пришлет. Как кол в горле. А сам я, действительно, кобра. До того сжали, что я в один день похудел и вся морда обвисла на сторону. Три дня и три ночи буду думать, а выдумаю. Все равно, я буду водить, а не кто-нибудь другой. 5-го января. Какая-то совершенно невероятная погода в Москве -- оттепель, все распустилось и такое же точно, как погода, настроение у москвичей. Погода напоминает февраль, и в душах февраль. -- Чем все это кончится? -- спросил меня сегодня один приятель. Вопросы эти задаются машинально и тупо, и безнадежно, и безразлично, и как угодно. В его квартире как раз в этот момент, в комнате через коридор, пьянствуют коммунисты. В коридоре пахнет какой-то острой гадостью, и один из партийцев, по сообщению моего приятеля, спит пьяный, как свинья. Его пригласили, и он не мог отказаться. С вежливой и заискивающей улыбкой ходит к ним в комнату. Они его постоянно вызывают. Он от них ходит ко мне и шепотом их ругает. Да, чем-нибудь это все да кончится. Верую. Сегодня специально ходил в редакцию "Безбожника". Она помещается в Столешн(иковом) пер(еулке), вернее, в Козмодемьяновском, недалеко от Моссовета. Был с М. С, и он очаровал меня с первых же шагов. -- Что, вам стекла не бьют? -- спросил он у первой же барышни, сидящей за столом. -- То есть, как это? (растерянно). -- Нет, не бьют (зловеще). -- Жаль. Хотел поцеловать его в его еврейский нос. Оказывается, комплекта за 1923 год нет. С гордостью говорят -- разошлось. Удалось достать 11 номеров за 1924 год, 12-й еще не вышел. Барышня, если можно так назвать существо, дававшее мне его, неохотно дала мне его, узнав, что я частное лицо. -- Лучше я б его в библиотеку отдала. Тираж, оказывается, 70000 и весь расходится. В редакции сидит неимоверная сволочь, входят, приходят; маленькая сцена, какие-то занавесы, декорации. На столе, на сцене, лежит какая-то священная книга, возможно, Библия, над ней склонились какие-то две головы. -- Как в синагоге,-- сказал М., выходя со мной. Меня очень заинтересовало, на сколько процентов все это было сказано для меня специально. Не следует, конечно, это преувеличивать, но у меня такое впечатление, что несколько лиц, читавших "Бел(ую) г(вардию)" в "России", разговаривают со мной иначе, как бы с некоторым боязливым, косоватым почтением. М...н отзыв об отрывке "Б(елой) г(вардии)" меня поразил, его можно назвать восторженным, но еще до его отзыва окрепло у меня что-то в душе. Это состояние уже дня три. Ужасно будет жаль, если я заблуждаюсь и "Б(елая) г(вардия)" не сильная вещь. * * * Когда я бегло проглядел у себя дома вечером номера "Безбожника", был потрясен. Соль не в кощунстве, хотя оно, конечно, безмерно, если говорить о внешней стороне. Соль в идее: ее можно доказать документально -- Иисуса Христа изображают в виде негодяя и мошенника, именно его. Нетрудно понять, чья это работа. Этому преступлению нет цены. * * * Вечером была Л.