ьше. Но двери не было. Комната с оборванными проводами была глуха. Tout. Как-то косноязычно: - Это... Лито? - Да. - Нельзя ли видеть заведующего? Старик ласково ответил: - Это я. Затем взял со стола огромный лист московской газеты, отодрал от нее четвертушку, всыпал махорки, свернул козью ногу и спросил у меня: - Нет ли спичечки? Я машинально чиркнул спичкой, а затем под ласково-вопросительным взглядом старика достал из кармана заветную бумажку. Старик наклонился над ней, а я в это время мучительно думал о том, кто бы он мог быть... Больше всего он походил на обритого Эмиля Золя. Молодой, перегнувшись через плечо старому, тоже читал. Кончили и посмотрели на меня как-то растерянно и с уважением. Старик: - Так вы?.. Я ответил: - Я хотел бы должность в Лито. Молодой восхищенно крикнул: - Великолепно!.. Знаете!.. Подхватил старика под руку. Загудел шепотом: ду-ду-ду... Старик повернулся на каблуках, схватил со стола ручку. А молодой сказал скороговоркой: - Пишите заявление. Заявление было у меня за пазухой. Я подал. Старик взмахнул ручкой. Она сделала: крак! и прыгнула, разорвав бумагу. Он ткнул ее в баночку. Но та была суха. - Нет ли карандашика? Я вынул карандаш, и заведующий косо написал: - Прошу назначить секретарем Лито. Подпись. Открыв рот, я несколько секунд смотрел на лихой росчерк. Молодой дернул меня за рукав: - Идите наверх, скорей, пока он не уехал. Скорей. И я стрелой полетел наверх. Ворвался в двери, пронесся через комнату с женщинами и вошел в кабинет. В кабинете сидящий взял мою бумагу и черкнул: "Назн. секр." Буква. Закорючка. Зевнул и сказал: вниз. В тумане летел опять вниз. Мелькнула машинка. Не бас, а серебристое сопрано сказало: Мейерхольд. Октябрь театра... Молодой бушевал вокруг старого и хохотал: - Назначил? Прекрасно! Мы устроим! Мы все устроим! Тут он хлопнул меня по плечу: - Ты не унывай! Все будет. Я не терплю фамильярности с детства и с детства же был ее жертвой. Но тут я так был раздавлен всеми событиями, что только и мог сказать расслабленно: - Но столы... стулья... чернила, наконец! Молодой крикнул в азарте: - Будет! Молодец! Все будет! И, повернувшись в сторону старика, подмигнул на меня: - Деловой парняга! Как он это про столы сразу! Он нам все наладит! Назн. секр. Господи! Лито. В Москве. Максим Горький... На дне. Шехерезада... Мать. Молодой тряхнул мешком, расстелил на столе газету и высыпал на нее фунтов пять гороху. - Это вам. Четверть пайка. IV. Я включаю Лито Историку литературы не забыть: В конце 21-го года литературой в Республике занимались три человека: старик (драмы; он, конечно, оказался не Эмиль Золя, а незнакомый мне), молодой (помощник старика, тоже незнакомый - стихи) и я (ничего не писал). Историку же: в Лито не было ни стульев, ни столов, ни чернил, ни лампочек, ни книг, ни писателей, ни читателей. Коротко: ничего не было. И я. Да, я из пустоты достал конторку красного дерева, старинную. В ней я нашел старый, пожелтевший золотообрезный картон со словами: "...дамы в полуоткрытых бальных платьях. Военные в сюртуках с эполетами; гражданские в мундирных фраках и лентах. Студенты в мундирах. Москва, 1899 г.". И запах нежный и сладкий. Когда-то в ящике лежал флакон дорогих французских духов. За конторкой появился стул. Чернила и бумага и, наконец, барышня, медлительная, печальная. По моему приказу она разложила на столе стопками все, что нашлось в шкафу: брошюры о каких-то "вредителях", 12 номеров петербургской газеты, пачку зеленых и красных билетов, приглашающих на съезд губотделов. И сразу стало похоже на канцелярию. Старый и молодой пришли в восторг. Нежно похлопали меня по плечу и куда-то исчезли. Часами мы сидели с печальной барышней. Я за конторкой, она за столом. Я читал "Трех мушкетеров" неподражаемого Дюма, которого нашел на полу в ванной, барышня сидела молча и временами тяжело и глубоко вздыхала. Я спросил: - Чего вы плачете? В ответ она зарыдала и заломила руки. Потом промолвила: - Я узнала, что вышла замуж по ошибке за бандита. Я не знаю, есть ли на свете штука, которой можно было бы меня изумить после этих двух лет. Но тут... тупо посмотрел на барышню... - Не плачьте. Бывает. И попросил рассказать. Она, вытирая платочком слезы, рассказала, что вышла замуж за студента, сделала увеличительный снимок с его карточки, повесила в гостиной. Пришел агент, посмотрел на снимок и сказал, что это вовсе не Карасев, а Дольский, он же Глузман, он же Сенька Момент. - Мо-мент... - говорила бедная барышня и вздрагивала и утиралась. - Удрал он? Ну и плюньте. Однако уже три дня. И ничего. Никто не приходил. Вообще ничего. Я и барышня... Меня осенило сегодня: Лито не включено. Над нами есть какая-то жизнь. Топают ногами. За стеной тоже что-то. То глухо затарахтят машины, то смех. Туда приходят какие-то люди с бритыми лицами. Мейерхольд феноменально популярен в этом здании, но самого его нет. У нас же ничего. Ни бумаг. Ничего. Я решил включить Лито. По лестнице поднималась женщина с пачкой газет. На верхней красным карандашом написано: "в Изо". - А в Лито? Она испуганно посмотрела и не ответила ничего. Я поднялся наверх. Подошел к барышне, сидевшей под плакатом: "секретарь". Выслушав меня, она испуганно посмотрела на соседку. - А ведь, верно, Лито... - сказала первая. Вторая отозвалась: - Им, Лидочка, есть бумага. - Почему же вы ее не прислали? - спросил я ледяным тоном. Посмотрели они напряженно: - Мы думали - вас нет. Лито включено. Вторая бумага пришла сегодня сверху от барышень. Приносит женщина в платке С книгой: распишитесь. Написал бумагу в хозяйственный отдел: дайте машину. Через два дня пришел человек, пожал плечами: - Разве вам нужна машина? - Я думаю, что больше чем кому бы то ни было в этом здании. Старик отыскался. Молодой тоже. Когда старик увидал машину и когда я сказал, что ему нужно подписать бумаги, он долго смотрел на меня пристально, пожевал губами: - В вас что-то такое есть. Нужно было бы вам похлопотать об академическом пайке. Мы с женой бандита начали составлять требовательную ведомость на жалованье. Лито зацепилось за общий ход. Моему будущему биографу: это сделал я. V. Первые ласточки Утром в 11 вошел молодой, по-видимому, очень озябший поэт. Тихо сказал: Шторн. - Чем могу вам служить? - Я хотел бы получить место в Лито. Я развернул листок с надписью: "Штаты". В Лито полагается 18 человек. Смутно я лелеял такое распределение: Инструктора по поэтической части: Брюсов, Белый... и т. д. Прозаики: Горький, Вересаев, Шмелев, Зайцев, Серафимович и т. д. Но никто из перечисленных не являлся. И смелой рукой я черкнул на прошении Шторна: "пр. назн. инстр. За завед." Буква. Завитушка. - Идите наверх, пока он не уехал. Потом пришел кудрявый, румяный и очень жизнерадостный поэт Скарцев. - Идите наверх, пока он не уехал. Из Сибири приехал необыкновенно мрачный в очках, лет 25, сбитый так плотно, что казался медным. - Идите наверх... Но он ответил: - Никуда я не пойду. Сел в угол на сломанный, шатающийся стул, вынул четвертушку бумаги и стал что-то писать короткими строчками. По-видимому, бывалый человек. Открылась дверь и вошел в хорошем, теплом пальто и котиковой шапке некто. Оказалось, поэт. Саша. Старик написал магические слова. Саша осмотрел внимательно комнату, задумчиво потрогал висящий оборванный провод, заглянул зачем-то в шкаф. Вздохнул. Подсел ко мне - конфиденциально: - Деньги будут?.. VI. Мы развиваем энергию За столами не было места. Писали лозунги все и еще один новый, подвижной и шумный, в золотых очках, называвший себя - король репортеров. Король явился на другое утро после получения нами аванса, без четверти девять, со словами: - Слушайте, говорят, тут у вас деньги давали? И поступил на службу к нам. История лозунгов была такова. Сверху пришла бумага: Предлагается Лито к 12 час. дня такого-то числа в срочном порядке представить ряд лозунгов. Теоретически это дело должно было обстоять так: старик при моем соучастии должен был издать какой-то приказ или клич по всему пространству, где только предполагалось - есть писатели. Лозунги должны были посылаться со всех сторон: телеграфно, письменно и устно. Затем комиссия должна была выбрать из тысяч лозунгов лучшие и представить их к 12 час. такого-то числа. Затем я и подведомственная мне канцелярия (т. е., печальная жена разбойника) должны были составить требовательную ведомость, получить по ней и выплатить наиболее достойным за наилучшие лозунги. Но это теория. На практике же: 1) Никакого клича кликнуть было невозможно, ибо некого было кликать. Литераторов в то время в поле зрения было: все перечисленные плюс король. 2) Исключалось первым: никакого, стало быть, наплыва лозунгов быть не могло. 3) К 12 час. дня такого-то числа лозунги представить было невозможно по той причине, что бумага пришла в 1 час. 26 мин. этого самого такого-то числа. 4) Ведомость можно было и не писать, так как никакой такой графы "на лозунги" не было. Но - У старика была маленькая заветная сумма: на разъезды. Поэтому: а) Лозунги в срочном порядке писать всем, находящимся налицо; b) комиссию для рассмотрения лозунгов составить для полного ее беспристрастия также из всех находящихся налицо; c) за лозунги уплатить по 15 тыс. за штуку, выбрав наилучшие. Сели в 1 час. 50 мин., а в 3 час. лозунги были готовы. Каждый успел выдавить из себя по 5-6 лозунгов, за исключением короля, написавшего 19 в стихах и прозе. Комиссия была справедлива и строга. Я - писавший лозунги - не имел ничего общего с тем мною, который принимал и критиковал лозунги. В результате принято: у старика - 3 лозунга, у молодого - 3 лозунга, у меня - 3 лозунга и т. д. и т. д. Словом: каждому 45 тыс. У-у, как дует... Вот оно, вот начинает моросить. Пирог на Трубе с мясом, сырой от дождя, но вкусный до остервенения. Трубочку сахарину. 2 фунта белого хлеба. Обогнал Шторна. Он тоже что-то жевал. VII. Неожиданный кошмар ...Клянусь, это сон!!! Что же это, колдовство, что ли?! Сегодня я опоздал на 2 часа на службу. Ввернул ручку, открыл, вошел и увидал: комната была пуста. Но как пуста! Не только не было столов, печальной женщины, машинки... не было даже электрических проводов. Ничего. Значит, это был сон... Понятно... понятно... Давно уже мне кажется, что крутом мираж. Зыбкий мираж. Там, где вчера... Впрочем, черт, почему вчера?! Сто лет назад... в вечности... может быть, не было вовсе... может быть, сейчас нет?.. Канатчикова дача!.. Значит, добрый старик... молодой... печальный Шторн... машинка... лозунги... не было? Было. Я не сумасшедший. Было, черт возьми!!! Ну, так куда же оно делось?.. Нетвердой походкой, стараясь скрыть взгляд под веками (чтобы сразу не взяли и не свезли) пошел по полутемному коридорчику. И тут окончательно убедился, что со мной происходит что-то неладное. Во тьме над дверью, ведущей в соседнюю, освещенную комнату, загорелась огненная надпись, как в кинематографе: 1836 МАРТА 25-ГО ЧИСЛА СЛУЧИЛОСЬ В ПЕТЕРБУРГЕ НЕОБЫКНОВЕННО СТРАННОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ. ЦИРЮЛЬНИК ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ... Я не стал дальше читать и в ужасе выскользнул. У барьера остановился, глубже спрятал глаза и спросил глухо: - Скажите, вы не видели, куда делось Лито? Раздражительная, мрачная женщина с пунцовой лентой в черных волосах ответила: - Ах, какое Лито... Я не знаю. Я закрыл глаза. Другой женский голос участливо сказал: - Позвольте, это совсем не здесь. Вы не туда попали. Это на Волхонке. Я сразу озяб. Вышел на площадку. Вытер пот со лба. Решил идти назад через всю Москву к Разумихину. Забыть все. Ведь, если я буду тих, смолчу, никто никогда не узнает. Буду жить на полу у Разумихина. Он не прогонит меня - душевнобольного. Но последняя слабенькая надежда еще копошилась в сердце. И я пошел. Пошел. Это шестиэтажное здание было положительно страшно. Все пронизано продольными ходами, как муравейник, так что его все можно было пройти, из конца в конец, не выходя на улицу. Я шел по темным извилинам, временами попадал в какие-то ниши за деревянными перегородками. Горели красноватые неэкономические лампочки. Встречались озабоченные люди, которые стремились куда-то. Десятки женщин сидели. Тарахтели машинки. Мелькали надписи. Финчасть. Нацмен. Попадая на светлые площадки, опять уходил во тьму. Наконец вышел на площадку, тупо посмотрел кругом. Здесь было уже какое-то другое царство... Глупо. Чем дальше я ухожу, тем меньше шансов найти заколдованное Лито. Безнадежно. Я спустился вниз и вышел на улицу. Оглянулся: оказывается, 1-й подъезд... ...Злой порыв ветра. Небо опять стало лить холодные струи. Я глубже надвигал летнюю фуражку, поднимал воротник шинели. Через несколько минут через огромные щели у самой подошвы сапоги наполнились водой. Это было облегчением. Я не тешил себя мыслью, что мне удастся добраться домой сухим. Не перепрыгивал с камешка на камешек, удлиняя свой путь, а пошел прямо по лужам. VIII. 2-й подъезд, 1-й этаж, кв. 23, ком. 40 Огненная надпись: ЧЕПУХА СОВЕРШЕННАЯ ДЕЛАЕТСЯ НА СВЕТЕ. ИНОГДА ВОВСЕ НЕТ НИКАКОГО ПРАВДОПОДОБИЯ: ВДРУГ ТОТ САМЫЙ НОС, КОТОРЫЙ РАЗЪЕЗЖАЛ В ЧИНЕ СТАТСКОГО СОВЕТНИКА И НАДЕЛАЛ СТОЛЬКО ШУМУ В ГОРОДЕ, ОЧУТИЛСЯ, КАК НИ В ЧЕМ НЕ БЫВАЛО, ВНОВЬ НА СВОЕМ МЕСТЕ... Утро вечера мудренее. Это сущая правда. Когда утром я проснулся от холода и сел на диване, ероша волосы, показалось немного яснее в голове! Логически: все же было оно? Ну, было, конечно. Я ведь помню и какое число, и как меня зовут. Куда-то делось... ну так значит нужно его найти. Ну, а как же рядом-то женщины? На Волхонке... А, вздор! У них, у этих женщин, из-под носа могут украсть что угодно. Вообще я не знаю, зачем их держат, этих женщин. Казнь египетская. Одевшись и напившись воды, которой я запас с вечера в стакане, съел кусочек хлеба, одну картофелину и составил план. 6 подъездов по 6 этажей в каждом = 36. 36 раз по 2 квартиры = 72. 72 раза по 6 комнат = 432 комнаты. Мыслимо найти? Мыслимо. Вчера прошел без системы две-три горизонтали. Сегодня систематически я обыщу весь дом в вертикальном и горизонтальном направлении. И найду. Если только, конечно, оно не нырнуло в четвертое измерение. Если в четвертое, тогда - да. Конец. У 2-го подъезда носом к носу - Шторн! Боже ты мой! Родному брату... Оказалось: вчера за час до моего прихода явился заведующий административной частью с двумя рабочими и переселил Лито во 2-й подъезд, 1-й этаж, кв. 23, комн. 40. На наше же место придет секция Музо. - Зачем?! - Я не знаю. А почему вы не пришли вчера? Старик волновался. - Да помилуйте! Откуда же я знаю, куда вы делись? Оставили бы записку на двери. - Да мы думали - вам скажут... Я скрипнул зубами. - Вы видели этих женщин? Что рядом... Шторн сказал: - Это верно. IX. Полным ходом ...Получив комнату, я почувствовал, что в меня влилась жизнь. В Лито ввинтили лампу. Достал ленту для машины. Потом появилась вторая барышня. Пр. назн. делопроизв. Из провинции начали присылать рукописи. Затем еще одна великолепная барышня. Журналистка. Смешливая, хороший товарищ. Пр. назн. секрет, бюро художествен, фельетонов. Наконец, с юга молодой человек. Журналист. И ему написали последнее "Пр." Больше мест не было. Лито было полно. И грянула работа. X. Деньги! Деньги! 12 таблеток сахарину и больше ничего... ...Простыня или пиджак?.. О жаловании ни слуху ни духу. ....Сегодня поднялся наверх. Барышни встретили меня очень сухо. Они почему-то терпеть не могут Лито. - Позвольте нашу ведомость проверить. - Зачем вам? - Хочу посмотреть, все ли внесены? - Обратитесь к madame Крицкой. Madame Крицкая встала, качнула пучком седеющих волос и сказала, побледнев: - Она затерялась. Пауза. - И вы молчали? Madame Крицкая плаксиво: - Ах, у меня голова кругом идет. Что тут делается - уму непостижимо. Семь раз писала ведомость - возвращают. Не так. Да вы все равно не получите жалованья. Там у вас в списке кто-то не проведен приказом. Все к черту! Некрасова и воскресших алкоголиков. Бросился сам. Опять коридоры. Мрак. Свет. Свет. Мрак. Мейерхольд. Личный состав. Днем лампы горят. Серая шинель. Женщина в мокрых валенках. Столы. - Кто у нас не проведен приказом?! Ответ: - Ни один не проведен. Но самое лучшее: не проведен основоположник Лито - старик! Что? И я сам не проведен?! Да что же это такое?! - Вы, вероятно, не писали анкету? - Я не писал? Я написал у вас 4 анкеты. И лично вам дал их в руки. С теми, что я писал раньше, будет - 113 анкет. - Значит, затерялась. Пишите наново. Три дня так прошло. Через три дня все восстановлены в правах. Написаны новые ведомости. Я против смертной казни. Но если madame Крицкую поведут расстреливать, я пойду смотреть. То же и барышню в котиковой шапочке. И Лидочку, помощницу делопроизводителя. ...Вон! Помелом!.. Madame Крицкая осталась с ведомостями на руках, и я торжественно заявляю: она их не двинет дальше. Я не могу понять, почему этот дьявольский пучок оказался здесь. Кто мог ей поручить работу! Тут, действительно, Рок! Прошла неделя. Был в 5-м этаже, в 4-м подъезде. Там ставили печать. Нужна еще одна, но не могу нигде второй день поймать председателя тарифно-расценочной комиссии. Простыню продал. Денег не будет раньше, чем через две недели. Пронесся слух, что всем в здании выдадут по 500 авансом. Слух верный. Все сидели, составляли ведомости. Четыре дня. Я шел с ведомостями на аванс. Все достал. Все печати налицо. Но дошел до того, что пробегая из 2-го этажа в 5-й, согнул в ярости в коридоре какой-то железный болт, торчащий из стены. Сдал ведомости. Их пошлют в другое какое-то здание на другой конец Москвы... Там утвердят. Вернут. Тогда деньги... Сегодня я получил деньги. Деньги! За 10 минут до того, как идти в кассу, женщина в 1-м этаже, которая должна была поставить последнюю печать, сказала: - Неправильно по форме. Надо задержать ведомость. Не помню точно, что произошло. Туман. Кажется, что я что-то болезненно выкрикнул. Вроде: - Вы издеваетесь надо мной? Женщина раскрыла рот: - А-ах, вы так... Тогда я смирился. Я смирился. Сказал, что я взволнован. Извинился. Свои слова взял обратно. Согласилась поправить красными чернилами. Черкнули: Выдать. Закорючка. В кассу. Волшебное слово: касса. Не верилось даже тогда, когда кассир вынул бумажки. Потом опомнился: деньги! С момента начала составления ведомости до момента получения из кассы прошло 22 дня и 3 час. Дома - чисто. Ни куртки. Ни простынь. Ни книг. XI. О том, как нужно есть Заболел. Неосторожность. Сегодня ел борщ красный с мясом. Плавали золотистые маленькие диски (жир). 3 тарелки. 3 фунта за день белого хлеба. Огурцы малосольные ел. Когда наобедался, заварил чаю. С сахаром выпил 4 стакана. Спать захотелось. Лег на диван и заснул... Видел во сне, как будто я Лев Толстой в Ясной Поляне. И женат на Софье Андреевне. Я сижу наверху в кабинете. Нужно писать. А что писать, я не знаю. И все время приходят люди и говорят: - Пожалуйте обедать. А я боюсь сойти. И так дурацки: чувствую, что тут крупное недоразумение. Ведь не я писал "Войну и мир". А между тем здесь сижу. И сама Софья Андреевна идет вверх по деревянной лестнице и говорит: - Иди. Вегетарианский обед. И вдруг я рассердился. - Что? Вегетарианство? Послать за мясом! Битки сделать. Рюмку водки. Та заплакала, и бежит какой-то духобор с окладистой рыжей бородой и укоризненно мне: - Водку? Ай-ай-ай! Что вы, Лев Иванович? - Какой я Лев Иванович? Николаевич! Пошел вон из моего дома! Вон! Чтобы ни одного духобора! Скандал какой-то произошел. Проснулся совсем больной и разбитый. Сумерки. Где-то за стеной на гармонике играют. Пошел к зеркалу. Вот так лицо. Рыжая борода, скулы белые, веки красные. Но это ничего, а вот глаза. Нехорошие. Опять с блеском. Совет: берегитесь этого блеска. Как только появится, сейчас же берите взаймы деньги у буржуа (без отдачи), покупайте провизию и ешьте. Но только не наедайтесь сразу. В первый день бульон и немного белого хлеба. Постепенно, постепенно. Сон мой мне тоже не нравится. Это скверный сон. Пил чай опять. Вспоминал прошлую неделю. В понедельник я ел картошку с постным маслом и 'Д фунта хлеба. Выпил два стакана чая с сахарином. Во вторник ничего не ел, выпил пять стаканов чая. В среду достал два фунта хлеба взаймы у слесаря. Чай пил, но сахарин кончился. В четверг я великолепно обедал. В два часа пошел к своим знакомым. Горничная в белом фартуке открыла дверь. Странное ощущение. Как будто бы десять лет назад. В три часа слышу, горничная начинает накрывать в столовой. Сидим, разговариваем (я побрился утром). Ругают большевиков и рассказывают, как они измучились. Я вижу, что они ждут, чтобы я ушел. Я же не ухожу. Наконец хозяйка говорит: - А может быть, вы пообедаете с нами? Или нет? - Благодарю вас. С удовольствием. Ели: суп с макаронами и с белым хлебом, на второе - котлеты с огурцами, потом рисовую кашу с вареньем и чай с вареньем. Каюсь в скверном. Когда я уходил, мне представилась картина обыска у них. Приходят. Все роют. Находят золотые монеты в кальсонах в комоде. В кладовке мука и ветчина. Забирают хозяина... Гадость так думать, а я думал. Кто сидит на чердаке над фельетоном голодный, не следуй примеру чистоплюя Кнута Гамсуна. Иди к этим, что живут в семи комнатах, и обедай. В пятницу ел в столовке суп с картофельной котлетой, а сегодня, в субботу, получил деньги, объелся и заболел. XII. Гроза. Снег Что-то грозное начинает нависать в воздухе. У меня уже образовалось чутье. Под нашим Лито что-то начинает трещать. Старик явился сегодня и сказал, ткнув пальцем в потолок, за которым скрываются барышни: - Против меня интрига. Лишь это я услыхал, немедленно подсчитал, сколько у меня осталось таблеток сахарину... На 5-6 дней. Старик вошел шумно и радостно. - Я разбил их интригу, - сказал он. Лишь только он произнес это, в дверь просунулась бабья голова в платке и буркнула: - Которые тут? Распишитесь. Я расписался. В бумаге было: С такого-то числа Лито ликвидируется. ...Как капитан с корабля, я сошел последним. Дела - Некрасова, Воскресшего Алкоголика, Голодные сборники, стихи, инструкции уездным Лито приказал подшить и сдать. Потушил лампу собственноручно и вышел. И немедленно с неба повалил снег. Затем дождь. Затем не снег и не дождь, а так что-то лепило в лицо со всех сторон. В дни сокращений и такой погоды Москва ужасна. Да-с, это было сокращение. В других квартирах страшного здания тоже кого-то высадили. Но: мадам Крицкая, Лидочка и котиковая шапочка остались. 1922-1923 . 1