" АА открывала лицо, показывала. АА: "Но он не переставал любить!.. Говорил только, что "вы похожи на Екатерину II"". АА считает "Гондлу" лучшим произведением Николая Степановича. "Звездный ужас" - любит, считает хорошим произведением. "Отравленная туника" АА не нравится. "Актеона" АА, считавшая совершенно обособленным произведением, после обдумывания и размышлений над ним в течение этих дней, склонна изменить свое мнение... АА просит, чтоб я в ее книжке проставил даты "Огненного столпа"... О друзьях Николая Степановича АА говорит, что друзей, близких, которым бы Николай Степанович сообщал о своей личной жизни все, не было. Зноско, Кузмин и др. - типичные литературные приятели. С Городецким было другое, чем с ними. Потому, что у Николая Степановича с Городецким были общие цели, добивались одного, были такой "боевой группой"... Настоящими друзьями считались двое: Лозинский и Шилейко. Но если Лозинскому Николай Степанович что-нибудь и рассказывал, то это как в могиле... Лозинский никому ничего не скажет. "Товарищ" (Жемчуга). АА говорит, что это более взрослое, по сравнению с другими стихами того периода, стихотворение. Про "Огненный столп" (в линии отношения Николая Степановича к женщине) АА говорит: "Жестокая книжка!.." "Отравленную тунику" Николай Степанович принес АА в 1919 году, летом (записываю это в исправление прежних записей, если они не такие)... АА: "В 1919 году Николай Степанович часто заходил. Раз я вернулась домой и на столе нашла кусочек шоколаду... И сразу поняла, что это Коля оставил мне"... 13.06.1925 Когда АА читала стихи "Вечера" на "башне" или в других местах, люди спрашивали... а что думает Николай Степанович об этих стихах. Николай Степанович "Вечер" не любит. Отсюда создавалось впечатление, что Николай Степанович не понимает, не любит стихов АА. Николай Степанович никогда, ни в Академии стиха, ни в других местах, не выступал с критикой стихов АА, никогда не говорил о них. АА ему запретила. Николай Степанович не любил стихотворение АА "О это был прохладный день", - оно автобиографическое очень. АА: "Он это не выражал, но я чувствовала, что ему неприятно. Не любил: "Муза-сестра заглянула в лицо". АА про учеников Николая Степановича говорила ему: "Обезьян растишь". Часто повторял и очень любил строчку Клюева: "Как взойду я новобрачно по заре на эшафот". АА эту строчку только от Николая Степановича и слышала, не читала. 28.06.1925 Разговор про советы Николая Степановича своим ученикам, как надо писать стихи. Я передал АА рассказ В. Рождественского о том, как Николай Степанович, взглянув на Царскосельский вокзал, сравнил его с верблюдом. АА улыбнулась и привела цитату из Гамлета: - "А Гамлет... (дальше о том, как Гамлет сравнил облако с верблюдом и его придворный поддакнул: "Да, ваше высочество...") Гамлет сказал тогда: "Нет, это не похоже на верблюда, это похоже на..." - "Да, ваше высочество, удивительно похоже". Я напоминаю АА о том, как Николай Степанович в своих лекциях говорил о количественном соотношении главных и согласных у разных поэтов - у Пушкина 50% гласных, у Державина меньше и т. д. АА улыбнулась и ответила, что, конечно, у Николая Степановича и в мыслях никогда не было самому в своих стихах заниматься такой математикой... И что бездарные ученики его слушали и пытались делать именно то, что он говорил... "А настоящий поэт все бы наоборот сделал!.. У него не было ни гласных, ни согласных, и мост лежал бы!" (Последняя фраза относится к тому, что я рассказывал с чьих-то слов о том, как Николай Степанович советовал, взглянув на Троицкий мост, увидеть его поднявшимся на дыбы и писать стихи так, оставляя все прочие предметы в их неприкосновенности...) Николай Степанович советовал это, думая такими средствами пробудить учеников к уменью ощущать предметы по-новому, отрывать их от шаблона и т. д. ... О стихотворении АА в письме Николаю Степановичу, где он протестует против "Архангела" - "из религиозного чувства протестовал". Николай Степанович протестовал также против слова "еле" в строке АА: "И голос музы еле слышный..." Да. Для него муза не могла говорить "еле слышным" голосом. Ему она являлась в славе лучей и звонко говорила ему... В 1909 году АА, провожая Николая Степановича (ездила с ним из Lustdorf в Одессу на трамвае). Николай Степанович все спрашивал, любит ли она его. АА ответила: "Не люблю, но считаю вас выдающимся человеком..." Николай Степанович улыбнулся и спросил: "Как Будда или как Магомет?" К записи 28.06.1925 Николай Степанович Фета не любил. АА всегда говорила ему: "Почитай Фета, почитай Фета", - не потому, что сама его очень любила, а потому, что считала, что "Фета, вообще говоря, неудобно не читать". Николай Степанович брал книгу, но, кроме строчки "Волшебный какой-то сук", не находил ничего хорошего. 3.07.1925 АА, рассказывая нижеследующее, сказала: "Не записывайте этого, душенька, потому что выйдет, что я хвастаюсь..." И рассказала, что когда она первый раз была на "башне" у Вяч. Иванова, он пригласил ее к столу, предложил ей место по правую руку от себя, то, на котором прежде сидел И. Анненский. Был совершенно невероятно любезен и мил, потом объявил всем, представляя АА: "Вот новый поэт, открывший нам то, что осталось нераскрытым в тайниках души И. Анненского"... АА говорит с иронией, что сильно сомневается, чтоб "Вечер" так уж понравился Вяч. Иванову, и было даже чувство неловкости, когда так хвалили "девчонку с накрашенными губами"... А делал это все Вяч. Иванов со специальной целью - уничтожить как-нибудь Николая Степановича, уколоть его. Конечно, не могло это в действительности Николая Степановича уколоть, но Вяч. Иванов рассчитывал. Последнее собрание, которое я помню, было, уже когда война началась, у Бруни в Академии художеств. Когда мы возвращались откуда-то домой (1913), Николай Степанович мне сказал про символистов: "Они как дикари, которые съели своих родителей и с тревогой смотрят на своих детей". "Зимой 13 - 14 г. (в начале 1914) АА как-то в виде шутки написала на бумажке про Николая Степановича: "Просим закрыть цех. Мы этого больше выносить не можем и умрем". И подписала: "А. Ахматова", а потом подделала подписи всех членов цеха. Смеясь, показала это Николаю Степановичу, тот отнесся к этому безразлично и тоже смеялся. Потом АА дала эту бумажку С. Городецкому. Тот тоже улыбнулся, но довольно принужденно. И написал резолюцию: "Всем членам цеха объявить выговор, а А. Ахматову сослать на Малую, 63, и повесить"... АА так и не знает - понял ли тогда Городецкий, что это поддельные подписи, или не понял. Хотя АА и не скрывала этого никак! Все это делалось в виде милой и остроумной шутки. 31.10.1925 Я пришел к АА в Шереметьевский дом. Перемолвившись двумя-тремя фразами, стал читать воспоминания Пяста. АА слушала с большим интересом. Некоторые выражения и некоторые эпизоды вызвали ее веселый, непринужденный смех... АА смеялась - она очень тихо всегда смеется, но смех особенный, мелодичный и заразительный... АА осталась довольна воспоминаниями Пяста, - видно, что он мало знаком с Николаем Степановичем, но жизнь их сталкивала тем не менее, и то, что он помнит, он передает хорошо и правильно. И очень достоверны его характеристики. А образ Николая Степановича выступает очень определенно и жизненно. "Молодец Пяст - он очень хорошо сделал, что рассказал вам". 1.11.1925 Я заговорил о том, что во всех воспоминаниях о последних годах Николая Степановича сквозит: организовал то-то, принял участие в организации того-то, был инициатором в том-то и т. д. АА очень серьезно ответила, что нельзя говорить о том, что организаторские способности появились у Николая Степановича после революции. Они были и раньше - всегда. Вспомнить только о "Цехе", об Академии, об "Острове", об "Аполлоне", о "поэтическом семинаре", о тысяче других вещей... Разница только в том, что, во-первых, условия проявления организаторских способностей до революции были неблагоприятны ("пойти к министру народного просвещения и сказать: "Я хочу организовать студию по стихотворчеству!""). После революции условия изменились. А во-вторых, до революции у Николая Степановича не было материальных побуждений ко всяким таким начинаниям... Все эти студии были предметом заработка для впервые нуждавшегося, обремененного семьей и другими заботами Николая Степановича. Они были единственной возможностью, чтобы не умереть с голоду. Разговор об отражении революции в стихах Николая Степановича... АА: "Одно - когда Николай Степанович упоминает о быте, так сказать, констатирует факт, описывает как зритель... Это часто сквозит в стихах... И больше всего в черновике канцоны... И совсем другое - осознание себя как действующего лица, как какого-то вершителя судеб... Вспомните "Колчан" - где в стихах Николая Степановича война отразилась именно так. Николай Степанович творит войну. Он - вершитель каких-то событий. Он участник их... Его "я" замешано в этих событиях... Таких стихов - в отношении к революции нет. Николай Степанович еще не успел осознать себя так... Такие стихи несомненно были бы, проживи он еще год, два... Осознание неминуемо явилось бы. Указанием на это является стихотворение "После стольких лет". Это стихотворение - только росток, из которого должно было развиться дерево... Но смерть прекратила развитие этого ростка". Начав помогать Павлу Николаевичу в 1924 году, Ахматова увлеклась сначала воспоминаниями, личным впечатлением, советами. Работа становилась все более углубленной, потребовала сравнительного анализа поэтических произведений, расширения круга имен, изучения взаимовлияний, привлечения новых источников, прослеживания исторических закономерностей и примеров, различных сопоставлений. Работа стала требовать ежедневных встреч и долгих часов кропотливого всматривания в материалы. Возникла взаимная потребность делиться все новыми и новыми соображениями, возникавшими часто внезапно, из какой-либо одной, по-новому прочитанной поэтической строки. Появлялась надобность спешно обращаться в библиотеки за книгой какого-нибудь не интересовавшего их до этой минуты автора. Круг необходимого для работы чтения все расширялся. Кроме того, поэтов, выросших в изучаемое ими время, в Ленинграде в ту пору еще было много - они были живыми свидетелями. Приходилось обращаться к ним за воспоминаниями за той или иной исторической справкой, за суждением. Эту миссию всегда выполнял Павел Николаевич, Михаил Кузмин, Николай Клюев, Вл. Пяст, Михаил Зенкевич, Алексей Толстой и многие другие крупные литературные фигуры и некрупные, а порой и совсем незначительные, даже не утвердившиеся в литературе, становились объектами его интереса, и он возвращался к работе часто с существенными результатами. Но если интерес Лукницкого ограничивался Гумилевым, то Ахматова начала искать для себя новую задачу. Она жаждала быть нужной. Она менялась на глазах. В сущности, до тех пор она никогда не работала так, как работает умеющий проникать в суть поэтических явлений исследователь. И по лесенке найденных ею методов она постепенно поднялась до величайшего гения русской поэзии, любимого ею, - Пушкина... Ахматова всегда дружила с его удивительной музой, превосходно знала огромную литературу о нем, но постепенно стала изучать Пушкина по-иному: каждую его строку, каждое слово, сказанное им в стихах, в прозе, в переписке. И что бы она ни делала, о чем бы ни говорила, с кем бы ни встречалась - через все так или иначе проходил образ Пушкина. Пушкин вошел в ее жизнь, в ее время, в ее существо. Она дышала Пушкиным. Ее общение с Лукницким, оставаясь таким тесным, шло теперь в зависимости от ее работы по Пушкину. О гении ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО 11.03.1927 АА сегодня (как часто и раньше) неодобрительно отзывалась о некоторых п у ш к и н и с т а х т е п е р е ш н и х. Все они относятся друг к другу с недоброжелательностью, с завистью, грызут и загрызают один другого по малейшим поводам. И в то же время между ними существует какое-то молчаливое соглашение: не отвечать на вопросы о Пушкине, заданные им не "пушкинистами" и, скажем, "дилетантами". 7.06.1927 О Гении (в частности, Пушкина). Гений - захватчик. Он собирает, выхватывает отовсюду слова, сравнения, образы и т. п. - самые простые и даже иногда никем не замечаемые, но - лучшие. Он берет их - они до того, как он взял их, - ничье достояние, они в свободном обращении всюду. Каждый может их произнести. Но когда гений их возьмет, он их так произносит, что они становятся неповторимыми. Он накидывает на них свое клеймо. Они становятся его собственностью, и никто не может их повторить, и если б кто-нибудь захотел повторить их - он не мог бы сделать этого, - ему запрещено. На них клеймо гения. Сейчас от гения Пушкина никто не страдает. Прошло достаточно времени. Накопились новые словесные богатства. Но каково было поэтам, которые должны были работать непосредственно после Пушкина и Лермонтова! Словесные богатства были расхищены Пушкиным. Пушкин был опустошителем. Конечно, это - одна сторона медали. Стоит только повернуть медаль, чтоб увидеть другую сторону ее: Пушкин открыл дорогу для новых изысканий, Пушкин принудил следующих за ним поэтов искать новые пути. В этом - благодатная роль гения. Началось это с поисков не только книжных примеров, испытанных им влияний мировых классиков, - Шенье, Шелли, Байрона и других, но и с "самовлияний", когда настойчиво звучавшее в мозгу Пушкина слово, привлекший его образ - не отступали от него и возникали все в новых и новых произведениях... Ахматова уже не могла ограничиваться известными, даже лучшими переводами изучаемых ею поэтов, все необходимей становилось ей обращение к подлинникам... Ей нужно было вчитываться в подлинные тексты, ей нужно было знать итальянский язык - для Данте, французский - для Шенье, английский - для Байрона, немецкий, даже испанский... Некоторые из этих языков она знала неплохо, другими - почти или совсем не владела. На ее столе появились учебники, грамматики, словари... Пожалуй, никогда в жизни она больше не занималась совершенствованием своего знания иностранных языков в такой степени. Даже Шилейко, вначале скептически относившийся к возможности Ахматовой систематически работать, включился в изучение, например, испанского языка и сам охотно помогал ей в розыске метафор, сравнений всех элементов, составляющих и обогащающих поэтическую речь. Чаще стали встречи с Лозинским и с другими знатоками нужных ей языков, а также с пушкинистами, которые представлялись Ахматовой наиболее знающими, авторитетными. Хорошим пушкинистом она считала Б. В. Томашевского. Иных из пушкинистов и поверхностные методы их работы она полностью отвергала. Были и такие пушкинисты, которые приходили к ней с комплиментами, но совсем не для того, чтобы что-либо дать ей в ее работе, а скорее для того, чтобы использовать ее находки для своих собственных статей. Она понимала это, но не показывала вида... Они уходили довольными... Таким был, например, Пумпянский. 29 - 30.06.1927 Вот сейчас она при мне нашла "слово" для выражения ее понимания методов творчества Пушкина. Творчество Пушкина - горн, переплавляющий весь материал, которым Пушкин пользуется. Например, когда он пользуется материалом иностранных авторов. После "переплавки" получается нечто совершенно новое - чисто пушкинское. Попадаются, правда, иногда - непереплавленные зерна, но это еще больше украшает, придает прелести. Батюшков, вообще все современники Пушкина - не переплавляют материала, а только ставят его в тепленькую печь, подогревают, чуть-чуть обновляют, но не меняют состава - он остается тем же. (Пример: "Послание Хлои" Батюшкова, ак. изд. I том. Кстати, перевод из Вольтера - чего не знали академики - см. акад. изд.) 2.11.1927 У АА - Шилейко. Он изучает испанский язык. Читал наизусть испанские стихи. Потом, вечером, у АА - Е. Данько. Говорила, что Пумпянский все добивается разрешения прийти к АА. (Мы все уговорили АА не принимать его - очень уж он льстивый и паршивый человек.) Ахматова жадно изучала все, что помогало ей оправдать или отвергнуть ее "пушкинские" догадки. Некоторые из пушкинистов к занятиям ее относились скептически, с недоверием, даже с плохо скрываемой недоброжелательностью. Она постепенно побеждала их проникновенной мыслью, неопровержимыми доказательствами, бесспорностью найденных умозаключений. Так сам Пушкин открывался Ахматовой все новыми и новыми гранями своего творчества - хрустального, прозрачного, простого, музыкального, чистого... Лукницкий как мог, ненавязчиво и осторожно, помогал Ахматовой восстановить веру в себя, помогал в самые трудные для нее дни, дни борьбы с самою собой, увлекал ее работой, сначала той, которую делал он, а позже и специально расширял границы работы для нее. Талант не только эмоционально-поэтический, но и сугубо литературоведческий проявился в Ахматовой, хлынул неукротимым потоком. Нет сомнения, что и это было ее предназначением и новым вкладом в культуру. И ей было хорошо, что рядом с ней - человек, друг, всегда готовый помочь, выполнить любое ее поручение. Когда же он наконец увидел ее возрождение, то счел возможным оставить ее. Но она, хотя уже и поглощенная предчувствуемыми ею, а потом, позже, и совершаемыми ею открытиями, терять помощника, собеседника, своего надежного, бескорыстного человека очень, очень не хотела! Привыкла к тому, что он был рядом. Но так же, как она полностью была в "Пушкине", утверждая себя этим, так полностью друг ее был в своей, в новой жизни и хотел утвердить себя в ней. Павел Николаевич добывал книги, выслушивал, стараясь запомнить и записать ее суждения, догадки, открытия, находил для нее нужный справочный материал. И с огромным интересом и удовольствием наблюдал, как она работает; радовался, что кошмар бездеятельности, рожденный ее психологическим - той поры - состоянием, сменяется острой, вдохновенной, страстной, даже азартной работой. Она становилась все более и более оживленной, все чаще и чаще веселой, даже стала в обращении с людьми легкой. Всегдашнее тонкое остроумие заблистало новой красотой и пленительностью. Ведь есть и такие записи в дневнике: ""Что самое трудное в Петрограде?" - спрашивали Оцупа москвичи. "Пойти к Ахматовой..."" Павел Николаевич увидел: она счастлива. И тогда он стал отходить от нее.. Есть, к сожалению, причины, лишившие меня возможности расшифровать многое. Одна из них - в 1942 году немецкий снаряд, разорвавшийся в квартире Павла Николаевича, уничтожил часть его архива. Навсегда исчезло немало бесценных материалов, в том числе и "ахматовских". Но и то, что осталось в целости, может послужить еще для исследования жизни и творчества поэта. ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО 5.02.1926 Вчера вечером и ночью, бессонничая, читала Пушкина (по ефремовскому изданию, которого раньше не знала). Сегодня утром перечитывала Полтавский бой. Восхищаясь Пушкиным, сказала: "Пушкин такой прозрачный... и кажется, что он не умеет стихи писать!.." 25.02.1926 Говорила о впечатлении, которое получила. Сравнивая "Руслана и Людмилу" с "Полтавой". По "Полтаве" можно судить, как расширился словарь; в "Полтаве" описания природы короче: Пушкин уже опытнее. Темп "Полтавы" стремительнее. 3.03.1926 "Пушкин умел прятать концы, и никакой Эйхенбаум не сумеет узнать, в чем пленительность поэзии Пушкина". 18.04. 1926 АА говорит мне, что читала вчера Шенье (Шилейко купил вчера для себя томик. А тот, который принадлежал АА, - сейчас у меня). И, читая Шенье, о котором отзывается как о прекрасном поэте, обнаружила в нем места, совершенно явно использованные Пушкиным, Баратынским, Дельвигом... Но некоторые известные уже исследователям, а другие еще никем не подмечены. Так, из Шенье взяты строчки: "Не трогайте... вострушки. Не трогайте парнасского пера", только у Шенье тон гораздо серьезней в данном случае... И другое место АА цитировала из Пушкина: Мой голос для тебя и ласковый и томный Тревожит позднее молчанье ночи темной... И голос, тихий, внятный, гортанный голос АА, вибрировал пушкинскими стихами в мягком, глушащем весеннем воздухе. АА лукаво взглянула на меня: "Все, все - и Пушкин и Баратынский брали у него!.." И затем заговорила о том, что теперь уже так много выясняется в области взаимовлияния одного поэта на другого, того, о чем десять лет тому назад и не задумывались просто: что, вероятно, изменится взгляд на сущность поэтического творчества. Такое исследование, какое сделал Эйхенбаум над Лермонтовым, сейчас звучит почти как укор Лермонтову: "Никто не пользовался чужими стихами, а он один это делал!" В действительности же не он один, Лермонтов, - все это делали, но исследован-то только один Лермонтов. Теперь все занялись исследованиями и над другими поэтами, и в скором времени, конечно, многое узнается и выяснится... И, конечно, не попрекать поэтов этими заимствованиями придется, а просто изменить взгляд на сущность поэтического творчества. Оно будет пониматься иначе, чем понималось до сих пор, и лет десять тому назад, например. "А вы записываете все, что вы обнаруживаете в этой области?" - спросил я. Конечно, не записывает. Записывает только то, что относится к Николаю Степановичу для меня, остальное уйдет от всех. И если бы АА узнала, что крохи этого записываю я, она была бы очень недовольна. АА процитировала соответствующие места из Шенье, но я не запомнил. 26.04.1926 Прочитала книгу Л. Гроссмана о Пушкине. Гроссман новых фактов не нашел, но общий взгляд правилен. 26.04.1926 Ясный, солнечный, теплый весенний день. Не виделся с АА несколько дней, потому что уезжал на Волховстрой. Сегодня - рассказываю о Волховстрое, но АА рассказывает мне другое, а именно: за эти дни она, все больше и больше вчитываясь в Шенье, обнаружила еще неизвестные исследователям, хотя и совершенно явные, моменты влияния Шенье на Пушкина. Некоторые примеры АА мне показывала. АА находит влияние в трех направлениях; на Пушкина влияют: 1) идиллии, 2) элегии и 3) политические стихотворения Шенье. В гражданских стихах Пушкин явно был учеником Шенье. Вообще Пушкин "хищнической, яростной хваткой" подмечает у Шенье его недостатки и, когда пользуется его стихами, всегда сам делает лучше, исправляя в своих стихах недостатки Шенье - расплывчатость композиции и др. Шенье часто сентиментален, чувствен... Пушкин, пользуясь его стихами, использует только то, что согласно с его credo, остальное - откидывает. Пушкин всегда усложняет композицию Шенье, укорачивает стихотворение количественно, часто переворачивает наизнанку мысль Шенье и такой вводит ее в свои стихи. Пушкин узнал Шенье в 1819 году, когда вышло первое собрание стихотворений Шенье, и с этого времени - влияние. Больше всего - в 1823, 1824 годах, меньше в 1825, но и дальше постоянно встречается - главным образом во всех классических стихах... Встречается и в поэмах; в "Евгении Онегине" - две строчки... Стихотворение "Ночь" 1823 года - целиком из Шенье (Элегия XXII), только у Шенье перед поэтом встает образ спящей, а у Пушкина - бодрствующей женщины. У Шенье - это длинное стихотворение, у Пушкина - всего восемь строк. Конец апреля 1926 г. Нашла два стихотворения Шенье, повлиявшие на "Сожженное письмо" Пушкина. 1.05.1926 Говорили о Пушкине. Считает его завершителем, а не начинателем (как его считают обыкновенно). "Дуб, тысячью корней впитавший все соки", Пушкин вобрал в себя все достижения предыдущей эпохи, достижения Байрона, Шенье, классиков, романтиков, русских и иностранных... После него стало немыслимым писать повести в стихах... 10.05.1926 С утра я пришел к АА в Мраморный дворец, застал ее одну. Последнее время, время болезни АА, я всегда сижу у постели АА, окруженной книгами: Пушкиным в издании Павленкова, Брюсова... и "Всеобщей библиотеки" (все эти три издания АА дал я - то, чем обладал сам. Других изданий у меня нет, а у АА Пушкина, как и вообще книг - за малым исключением, - нет) и Шенье в изданиях: 1) 1862 года, толстый комментированный том, к которому, кстати сказать, АА относится с большим недоверием после того, как обнаружила в нем некоторые неточности; 2) современное (без обозначения года): маленький, очень полный томик в красном коленкоровом мягком переплете. Обе книги принадлежат Шилейко, который из "милосердия" оставил их АА, уезжая в Москву. Все отметки, подчеркивания, обозначения АА заносит во второй, маленький томик (а в Пушкина - главным образом в однотомное, павленковское издание). У АА есть и свой Шенье, подаренный ей в 1922 году Мариной Цветаевой, но и популярный и очень неполный. 12.05.1926 Вчера вечером АА была у Щеголевых. Встретилась у них с Ал. Толстым... После ужина АА говорила с Павлом Елисеевичем о Шенье и Пушкине. Щеголев неожиданно для АА заинтересовался ее работой, был исключительно любезен и принял (догадки АА) по поводу взаимоотношений Пушкина и Шенье без возражений, наоборот, соглашаясь со всем; принес книги, искали сравнения по книгам; Павел Елисеевич подтвердил правильность суждений АА. 15.05.1926 Суббота. Вчера АА показывала мне новые свои открытия в Пушкине и Шенье. Дня два она не занималась этой работой (вернее - занималась урывками). Позавчера вечером - деятельно принялась снова. И вчера АА делала уже кое-какие интересные обобщения, - пока нигде их не записала, не отметила - держит все в голове. Очень внимательно следит за словарем Пушкина и выискивает в нем слова - с виду совершенно русские, но в действительности перекрашенные из французских. Эту пересадку слов из французского языка в русский Пушкин делает изумительно. В строках: Стальной щетиною сверкая, Не встанет русская земля?.. - "стальная щетина " выглядит самым чистокровным русизмом. В действительности же это - перевод из Шенье... АА видит у Пушкина большую работу над языком. Пушкин обогащает русский язык порою совершенно незаметно. Так, еще пример: перенося на русскую почву французское выражение (взятое из Шенье), Пушкин говорит: ...он мне был одолжен И песен, и любви последним вдохновеньем. ("Умолкну скоро я...", 1821) "Он мне был одолжен", однако, галлицизм. Пушкин исправляет его в одном из следующих стихотворений, где он говорит "...обязан". 15.05.1926 ...Вчера я выразил АА свое удивление по поводу того, что она совершенно не была огорчена словами Щеголева о том, что все, найденное ею, уже известно... (АА, передавая разговор со Щеголевым, сказала мне, что все это известно и это ее очень радует, потому что, значит, она правильно все делала.) АА в ответ на мое удивление сказала, что Щеголев совсем не в такой форме говорил, чтобы ей огорчаться, - наоборот. И конечно, ей нужно радоваться словам Щеголева: ведь разве не приятно сознавать, что ты сделал без всяких соответствующих знаний, без всякой подготовки - и сделал правильно - то, что и многие специалисты не сделали, не умели или не смогли. (Щеголев давал задание в прошлом году где-то в ученом семинарии... проделать именно эту работу - найти влияние Шенье на Пушкина, и никто этого не сделал. Щеголев сам это говорил.) В работе по Пушкину АА больше всего задерживает и больше всего ей мешает незнание соответствующей литературы... Демонстрируя мне каждое новое открытие, АА всегда добавляет, что, несмотря на, казалось бы, очевидное влияние данного стихотворения Шенье на соответствующее стихотворение Пушкина, она остается неуверенной, что это именно так и есть. Потому что всегда может оказаться, что исследователям известно влияние - гораздо более сильное, чем найденное ею влияние Шенье - другого (и незнакомого ей) поэта. И близость данных стихотворений Пушкина - Шенье, может быть, совершенно уничтожается гораздо большей близостью, которая, может быть, существует между этим стихотворением Пушкина и каким-нибудь стихотворением другого поэта. Раньше, например, АА всегда боялась общих источников - и у Шенье, и у Пушкина, - сближающих их стихотворения с каким-нибудь римлянином. Однако АА узнала на днях, что Пушкин сам сообщает, что с лицейских лет не читал ни одной латинской книги и очень забыл латинский язык. И АА удивляется: как же, не зная языка, Пушкин переводил? Например, с греческого "Идиллию Мосха ("Земля и море. Идиллия Мосха")? И думает, что, вероятно, с какого-нибудь французского перевода... АА на днях узнала, что Пушкин мог знать Шенье и до 1819 года: Шатобриан печатает отрывки из него и др. Это на руку АА в ее работе. АА высказывала свой взгляд (относительно) влияния на Пушкина Байрона и Шенье (Байрона АА не знает по-английски). ...АА предполагает, что влияние Байрона на Пушкина сказывалось главным образом в идеях, в темах, в общем тоне - и здесь оно о ч е н ь сильно. Но Пушкин не так хорошо знал английский язык, чтобы влияние это могло углубляться и в область лингвистики. Французским языком Пушкин владел в совершенстве, не хуже, чем русским... И вот поэтому влияние Шенье касалось главным образом лингвистики: самой работы над языком, прививания к русскому языку французских элементов. Причем Пушкин с поразительным умением русифицировал элементы, которыми пользовался, вливал в них столько русской крови, что они забывали о своей прежней родине. Говоря о Пушкине, АА... как-то по-детски воскликнула по поводу какого-то моего замечания: "Пушкин в тысячу раз больше и Шенье, и Байрона!" 15.05.1926 Сегодня 15 мая, суббота. АА лежит в постели весь день, нездорова, а на улице - кромешный дождь. Весь день с увлечением занималась сравнением Пушкина с Шенье. Все время обращая большое внимание на словарь Пушкина, АА отыскивает все новые и новые слова, которыми Пушкин воспользовался у Шенье и которые перенесены им на русскую почву. Они - "как бы переводы". Сегодня АА составила список таких слов, включив в него, однако, только наиболее характерные примеры. Заговорили о мастерстве, с каким Пушкин обновлял и обогащал русский язык. Я спросил: кто из современных поэтов так же, тем же методом обновляет язык? АА неуверенно ответила: "Пастернак только этим и занимается, - так по крайней мере про него говорят... Хлебников..." Я возразил, говоря, что Пастернак не углубляется в словарь, а работает только над синтаксисом и пр. А Хлебников не трогал иных языков, занимался изучением славянских и древнерусских корней... АА не стала спорить со мной и согласилась, что только Пушкин обладал такой тончайшей чуткостью к слову и что только он умел превращать иностранное слово в чисто русское. У меня мелькнула мысль о роли самой АА в обновлении русского языка, но я не решился и звука произнести, зная, какой поток негодования АА устремит на меня, если я заговорю о п о э т е Ахматовой (сколько бился я, сколько раз начинал разговор о стихах АА, о ее поэтических особенностях и т. д. И всегда с первых же слов встречал жесточайший отпор - АА хмурила брови, голос ее моментально приобретал звучание металла, а в глазах было такое непреодолимое неудовольствие, что я сразу же смущенно, как виноватый, умолкал). 15.05.1926 Пушкин сейчас завладел АА. Вот я разговариваю с ней. Вот на минуту вышел в другую комнату - зажег примус, - возвращаюсь и вижу АА склоненной над томом брюсовского Пушкина, скользящий по странице карандаш. Я вошел --и АА отложила Пушкина в сторону, откинулась на подушку, продолжает со мной разговаривать. Но и за эту минуту АА успела найти новую жемчужину... Недоверие АА к редактору толстого тома Шенье (1862) подтвердилось. Щеголев, когда АА была у него, это издание изругал за безграмотность. 19.05.1926 Ехали на извозчике. Читала на память Шенье. Сказала, что любит из Шенье его тюремные стихи и ямбы, а совсем не то, что любил Пушкин. "Если бы кто-нибудь знал, как я не люблю Парни!.." 20.05.1926 Когда мы говорили о влиянии Шенье на Пушкина, я спросил: неужели никто из друзей Пушкина, несомненно замечавших в его стихах это и подобные влияния, не указывал ему на них? АА в ответ рассказала, что, когда один из приятелей Дельвига хотел напечатать стихотворение Пушкина и Пушкин дал ему гекзаметр, в котором не хватало одной строфы, а приятель Дельвига попросил последнего сказать об этом Пушкину, Дельвиг ответил, что он Пушкину сказать этого не может. Даже Дельвиг не мог сделать никаких указаний Пушкину! Правда, Пушкин иногда советовался с друзьями, но именно он сам просил совета. Да и это бывало очень редко и очень скупо. АА заговорила о том, кому из поэтов она не решилась бы сделать указание на какой-нибудь недостаток. Стала думать - Блок?.. Блоку, пожалуй, она могла бы сказать... Такого случая с ней не было, но она представляет себе, что он мог бы быть... Он поблагодарил бы и сказал: "Хорошо... Я посмотрю потом..." Гумилев? Ну, ему АА неоднократно делала такие указания... Но вот Мандельштаму, например, АА никогда бы не могла сделать замечания. 31.05.1926 24-го я был у АА в Мраморном дворце. АА, показывая мне новые открытки, попутно много говорила о Пушкине - с восторгом и преклонением перед его гением. АА сказала, что теперь ей до конца понятно, что эпитеты "демон", "полубог" - не преувеличение, когда ими характеризуют Пушкина, что совершенно непостижима острота и глубина его таланта: уже в 15-летнем возрасте он превзошел своих учителей и предшественников, превзошел потому, что язык тех был еще скованным и громоздким... Какую работу по преобразованию одного только языка (пусть даже если она была подсознательной, а ведь, может быть, и не подсознательной была!) Пушкин проделал к 15-летнему возрасту! "Я считаю, - убежденно сказала АА, - что Пушкин - поэт, какому нет равного во всей мировой литературе. Он - единственный..." Я попытался не согласиться с этим утверждением и просил АА подтвердить его. АА подумала... И задумчиво произнесла: "Данте... Петрарка... Да, была и здесь работа такого же порядка - по преобразованию языка. Но ведь языки французский и провансальский значительно ближе". 14.06.1926 Пушкин не знал Петрарку, потому что, когда он упоминает Петрарку, он пользуется словами Баратынского и общим мнением. А Пушкин был настолько оригинален, что всегда о том, что знал, имел собственное мнение, которое часто шло вразрез со всем остальным (напр. о Ломоносове). "Пушкину, вероятно, скучно было читать Петрарку". 24.06.1926 В Мр. дв.: "Не в обиду будь сказано Александру Сергеевичу, но я считаю, что его "солнечный эгоизм" - вовсе не солнечный, а самый скверный, обычный эгоизм". Подумала и сказала, что иначе не бывает - каждый талантливый человек должен быть эгоистом, и все талантливые люди всегда были эгоистами - "исключений не знаю". Талант должен как-то ограждать себя. 13.11.1926 АА говорила со мною о Пушкине. Она проследила очень много воспринятых Пушкиным у французов традиций (идущих часто дальше - от латинских авторов). Сегодня АА говорила о том, что не менее интересно проследить, какие из присущих всем поэтам XVIII века традиций Пушкин не брал, а отвергал. И вот пример: всем французам XVIII века в очень сильной степени присуще говорить об измене, изображать эту измену, говорить об адюльтере. Мучить себя изображением милой, изменяющей с кем-нибудь другим. И вот Пушкин этот момент в своем творчестве совершенно отвергает - всегда обходит. Адюльтера в поэзии Пушкина нет. Муза Пушкина целомудренна, как ни одна муза любого другого поэта. Пушкин нигде не говорит об измене, нигде не описывает ее (некоторые, очень отдаленные моменты в ш у т о ч н ы х стихах в расчет не идут). Почему Пушкин не может вынести измены? Темперамент? Но если продумать все это до конца, если проникнуться этой мыслью, то как усиливается трагедия самого Пушкина... 4.01.1927 Любит очень "Песни западных славян". Самая любимая из них - "Похоронная песня". Очень хорошо и "Янко Марнавич". Ритмы этих песен повлияли на ритм "У самого синего моря" ("Сказка о рыбаке и рыбке"). 11.03. 1927 АА сегодня (и часто последнее время) говорила о Парни, о том, что Парни совершенно чужд ей по духу, что основная эмоция Парни - чувственность в соединении с сентиментальностью, что Парни - очень не тонок, даже груб. Констатировала, судя по себе, что, видно, вкусы эпох очень сильно меняются, ибо она совершенно не может понять увлечения Пушкина и других поэтов пушкинского времени Парни. 11.03.1927 Вчера АА сделала новые находки в своей работе по Пушкину... Начало 2-й части "Кавказского пленника" (монолог Черкешенки) имеет своим источником начало "Песни Песней" (см. Библию). Совпадают моменты: "Тебя лобзал немым лобзаньем", "Склонись главой ко мне на грудь", "...Царь души моей! Люби меня", "К тебе я вся привлечена"... Эти же моменты АА находит и в пушкинском подражании "Песни Песней" ("В крови горит огонь желанья")... Подробней не записываю, чтобы избежать неточностей. 11.03.1927 По просьбе АА я принес ей сегодня из Мраморного дворца ее Ariosto, который ей нужен был для работы по Пушкину (АА нашла вчера моменты в "Евгении Онегине", написанные под влиянием Ariosto). АА читала мне отдельные места из Ariosto по-итальянски и переводила с листа. Я заметил, что читала АА с удовольствием еще и потому, что ей нравится самый звук итальянской речи в ее голосе. 11.03.1927 Сегодня АА при мне читала про себя Ariosto. Я сидел рядом в кресле, смотрел какую-то книгу. Вдруг АА с юмором, тихо сказала: "Да, жди!" Я взглянул на нее, она продолжала чтение. Я спросил, к чему относится ее замечание. АА рассмеялась, прочла вслух и перевела мне отрывок, где рыцарь видит на деревьях надпись, говорящую о том, что его любимая на этом месте имела любовное свидание... Он начинает ревновать, пытается обмануть самого себя, сделав вид, что не прочел надписи и что упоминаемое в надписи незнакомое имя мужчины - не что иное, как неизвестное ему ласкательное имя, каким, вероятно, за глаза зовет его самого любимая. И вот восклицание АА относится именно к этому месту. 11.03.1927 По просьбе АА принес ей сегодня своего "Байрона и Пушкина" Жирмунского, книга нужна ей для работы по Пушкину. АА читала ее и заметила, что книга написана очень напыщенно, очень тяжело, ибо Жирмунский, воспитанный на германской культуре, и к Пушкину относится с какой-то тяжеловесностью... АА говорила мне о том, какую радость доставляет ей работа по Пушкину, как хорошо работать. Говорит, что теперь ей постоянно не хватает ф и з и ч е с к и х сил для работы, что впервые в жизни она "чувствует мозг", чувствует переутомление. И все же какое наслаждение - работа! 29.03.1927 АА говорила мне о Томашевском, что, по ее мнению, он во всех своих работах по Пушкину преследует "тайную" цель: "найти Пушкину благородных предков", доказать, что Пушкину источниками служили и оказывали на него влияние главным образом перворазрядные поэты, классики, а не второстепенные. АА иллюстрировала свою мысль примерами (упоминала Мильтона, Корнеля и др.). Сказала, что такое желание Томашевского, конечно, очень благородно, но, однако, черное все же остается черным, а белое - белым. Предсказывала, что следующее полное собрание произведений Пушкина, если в нем будет участвовать Томашевский (а ему несом