о
творчества Высоцкого лишь укрепили меня во мнении, что триединство авторства
- принципиальная составляющая авторской песни. По крайней мере это видно на
материале творчества ВВ. Впрочем, декларациями ничего не решишь: нужны
исследования и дискуссии по их результатам.
Вот одна из возможных тем обсуждения. Ее изучение еще далеко не
завершено, и все-таки можно с достаточной определенностью говорить, что
взаимодействие художественного времени песни и реального, физического
времени ее исполнения / звучания имело для Высоцкого, автора и исполнителя,
огромное значение на всех этапах творчества - как в период ее создания, так
и в период ее исполнения (понятно, что этот фактор имеет место только при
полном авторстве), оно влияло на сам создаваемый поэтический мир ВВ. Так ли
значим этот факт и для других авторов? Если да, то как он может повлиять
наше понимание природы "авторской песни"80?
Вопросы, вопросы... Может, не стоит торопиться с ответами? Ну, по
крайней мере - с "последними"...
10 октября 2003 г.
5. "НЕЖНАЯ ПРАВДА В КРАСИВЫХ ОДЕЖДАХ ХОДИЛА..."
Андрею Крылову
Странная судьба у этой песни: ее запись широко распространена, цитату
из нее вы найдете в любой статье о Высоцком, а сам он пел песню редко. Во
всяком случае за пятнадцать лет собирания записей я обнаружила всего два
разных исполнения "Правды и лжи". Странная и песня: Высоцкий поет ее с
неизменной интонацией, малюет одной краской. Дело не в иронии (ВВ вообще
поэт ироничный, причем в гораздо большей степени, чем принято думать81) -
удивительно нехарактерно для Высоцкого мононастроение.
И что значит посвящение Окуджаве, или вариант названия - "В подражание
Булату Окуджаве"? Вспоминается, что вальсовость, пронизывающая песню, у
Высоцкого - знак иронии, но вместе с тем - заметный признак почерка
Окуджавы. Случайное совпадение? Впрочем, есть и более интересные вопросы,
которые можно задать песне. Один из них - что и сколько говорит "некий
чудак"? Этот вопрос, и сам по себе важный, позволяет к тому же выслушать
предшественников. Итак...
К. Рудницкий: "Иной раз Высоцкий может, как и Окуджава, прибегнуть к
аллегории. Что из этого получается, понимаешь, когда слушаешь посвященную
Окуджаве и навеянную лирикой Окуджавы песню "Правда и Ложь".
Прежде всего Высоцкий снижает и заземляет избранную тему. Одна из двух
героинь, Правда, "слюни пустила и заулыбалась во сне" (эти "слюни" в песне
Окуджавы немыслимы). Далее аллегорические фигуры Правды и Лжи вступают в
трагикомическое противоборство. Разыгрывается почти обязательный для
Высоцкого целый сюжет, и песня становится современной балладой. <...>
Только изложив одну за другой все перипетии конфликта между Правдой и Ложью,
он хмуро резюмирует:
Чистая Правда со временем восторжествует,
Если проделает все, что проделала явная Ложь"82*.
К. Рудницкому возразил Вл. Новиков: "Двуголосое" слово поэта то и дело
наталкивается на неадекватное восприятие. Нелегко, к примеру, проследить
прихотливо-ироническое движение мысли в философско-аллегорической песне
"Правда и Ложь", где есть такие слова:
Чистая Правда со временем восторжествует,
Если проделает то же, что явная Ложь.
Цитируя эти строки в своей интересной и темпераментной статье
<...>, К. Рудницкий считает, что именно так "хмуро резюмирует" смысл
песни сам автор. Между тем эта релятивистская точка зрения принадлежит
одному из персонажей. Приведенная сентенция должна и печататься, и читаться
как чужое слово, как слово в кавычках. На это недвусмысленно указывают и две
предшествующие строки:
Некий чудак и поныне за Правду воюет.
Правда, в речах его правды на ломаный грош:
"Чистая Правда со временем восторжествует,
Если проделает то же, что явная Ложь".
Существенный смысловой оттенок! Автор песни не капитулирует перед
цинизмом, а вступает с ним в спор"83*.
От того, какие слова мы услышим авторскими, а какие отдадим персонажу,
действительно, зависит наше понимание авторской позиции. По К. Рудницкому,
вся строфа - авторская речь, а Вл. Новиков оставил автору лишь первые две
строки, услышав в третьей и четвертой слова персонажа.
По первой версии, в этой части текста отражен мрачный, пессимистический
взгляд автора на действительность, ибо К. Рудницкий пишет о "хмуром резюме"
поэта". А по второй - перед нами заочный спор автора с персонажем-циником
(высказывание коллеги Новиков обозначает как "неточное прочтение авторской
позиции"). Мне же кажется, ни одна из версий не согласуется с текстом и
песней. Прежде чем перейти к анализу интересующей нас строфы, отметим
следующее. По словам А. Крылова, в рукописи "Правды и Лжи" в начале строки
"Чистая Правда со временем восторжествует" стоят открывающие кавычки -
значит, прямая речь в тексте есть. Однако Высоцкий не отметил ее окончание.
Процитирую строфу еще раз - без спорных знаков препинания, чтобы мысль не
свернула в накатанную колею:
Некий чудак и поныне за Правду воюет.
Правда, в речах его правды - на ломаный грош
"Чистая Правда со временем восторжествует
Если проделает то же, что явная Ложь.
Речь персонажа можно продлить до конца строфы или ограничить второй
строкой, считая остальные три комментарием поэта. Я думаю, этот вариант
более соответствует смыслу, эмоциональному строю текста.
* * *
Кто таков персонаж, которому ВВ дал слово? "Чудак". Как автор к нему
относится? Две первых строки - неоспоримый авторский комментарий -
перенасыщены "правдой" (это слово в разных значениях трижды - из одиннадцати
знаменательных слов! - повторяется в них), так что, когда оно появляется в
тексте в четвертый раз - в речи чудака, - возникает комический эффект. Слово
"правда" лишается к этому моменту конкретного содержания.
Вначале "Правда" - персонаж, за ее интересы "воюет" герой. Затем -
вводное слово, означающее, по словарю, "в самом деле", а здесь - "только"
(автор как бы пытается умерить наш пыл, восторг самоотверженностью вояки).
Потом "правда" выступает уже в своем основном смысловом обличье - того, что
верно, истинно. И когда о "правде" заговаривает чудак, мы уже совершенно
сбиты с толку - что имеется в виду? Но как раз этот эффект автору и нужен: в
круговерти смыслов слово потеряло конкретный смысл.
Теперь эпически-неспешное "поныне" - о чем оно говорит? Во-первых, о
растянутости действия во времени: в прошлом оно тянулось, да и нынче никак
не кончится (прямо "Репка": "Тянет-потянет, вытянуть не может"). А еще это
слово придает действию оттенок однообразия. Теперь соединим тягомотное
"поныне" с активно-наступательным, боевым "воюет" - неужели не улыбаетесь?
Но главное противоречие впереди. Оказывается, все воительство - это не дело,
действие, как мы ожидали, а лишь "речи", которыми чудак и ограничивается.
Естественно, правды в таких речах - на ломаный грош. Автор тут же дает нам
послушать "чудака" - чтобы самим убедиться:
"Чистая Правда со временем восторжествует!"
Комическое несоответствие смыслов соседних слов проявляется здесь
наиболее отчетливо: искра смеха высекается столкновением уныло-тягучего,
неопределенно-туманного, убаюкивающего "со временем" (параллель с "поныне",
которое как бы продляется в будущее) и парадно-бравого, рапортующего
"восторжествует" (можно прослушать менее заметную его параллель с "воюет",
поддержанную рифмой). И только тут вдруг замечаешь странноватое "некий".
"Некий чудак", то есть какой-то, неизвестно кто. Все вместе эти
неопределенности - "поныне", "со временем", "некий" - сильно размагничивают
текст. В его атмосфере "некий" обретает смысл "неважно какой".
Все настраивает на несерьезное отношение к герою и его словам. Вот и
автор о нем, единственном воителе за правду, говорит всего лишь как о
"некоем чудаке"84. Ну а в чем смысл реплики чудака? "Чистая Правда со
временем восторжествует", - то есть делать ничего не надо, она, Правда, и
сама по себе восторжествует. Со временем. А чего спешить?
За словами персонажа следует ироническое послесловие автора, оно
подчеркивает беспочвенность таких прекраснодушных мечтаний.
"Восторжествует", конечно, "если проделает то же, что явная Ложь". Только
чем она тогда от Лжи будет отличаться? В последней строке автор снова (ср.:
"Если, конечно, и ту и другую раздеть"85) напрямую отождествляет двух
героинь.
* * *
Что мы имеем? Персонаж на словах воюет за правду. Автор с легкой
иронией, с усмешкой наблюдает, не принимая ни чудака, ни его речи всерьез. А
если речь персонажа продлить, как предлагает критик, еще на одну строку? Она
обретет совершенно иной смысл - действительно, станет циничной, то есть
вызывающе презрительной по отношению к общепринятым нормам нравственности.
Здесь критик прав. Но дело-то в том, что авторский комментарий останется
прежним. И по смыслу и по тону.
Тут и возникают два противоречия. Первое. Если персонаж циник, то речь
его оказывается для циника необычно возбужденной, слишком активной86.
Второе. Для Высоцкого, поэта, который подчеркнуто ориентирован на
традиционные, вечные нравственные ценности, разве возможно легкое, со
стороны, снисходительно-ироничное отношение к цинизму? Разве мыслима для
такого поэта пассивно-созерцательная реакция на цинизм? Иными словами,
авторское "предисловие" к речам некоего чудака не могло по смыслу своему
быть откликом на цинизм (скажем, можно ли циника назвать всего лишь
"чудаком"?).
В трактовке "некоего чудака" как циника есть невольная ирония. Этого
героя (а точнее, его автора) впервые аттестовал циником не почитатель
Высоцкого Вл. Новиков, а его хулители: "Главное в стихе (Высоцкого. - Л.Т.)
- тезис, отдельная фраза... Тезис-антитезис-синтез; так строится и так
развивается мысль, иногда в духе дурной метафизики, как в песне о Правде,
которая вернет себе утраченные позиции, если проделает ту же нечистоплотную
операцию, что и Ложь. Чуете, какая великая истина? С бородой в тысячу
лет..."87.
Один критик относит нравственную двусмысленность позиции в двустрочии
из песни "Правда и Ложь" на счет героя, другой - автора. Я же пытаюсь
показать, что в тексте двусмысленности нет. Это ощущение рождено не текстом,
а нечеткостью нашего восприятия, и еще - невниманием к авторскому
исполнению. Самый яркий и едва ли не самый веский аргумент оставлен "на
потом". Вот он. В начале главы мы говорили о том, что ВВ исполняет песню в
одном ключе, с одной интонацией. За единственным, а тем самым очень слышимым
исключением: различными исполнительскими приемами (контраст в звуковысотном,
тембровом, интонационном отношении) поэт отделяет одну - третью - строку
предпоследней строфы от предыдущих и последующих. Добавлю, что это слышат
все, кому мне доводилось задать вопрос, ровно или нет поет Высоцкий
интересующее нас четверостишие.
* * *
Ну хорошо, примем фразу "Если проделает то же, что явная Ложь" за
авторское слово. Только ли иронию над прекраснодушными мечтаниями она
означает? Какова нравственная позиция автора? Высоцкий не выразил ее прямо в
этом тексте, да и вообще напрямую по главным вопросам высказываться не
любил. Он не темнил, просто чувствовал, что эти темы не для публичных
торгов. А если все-таки говорил, делал это в предельно обобщенной форме.
"Потому что любовь - это вечно любовь,.. зло называется злом,.. добро
остается добром..." Ну что еще можно сказать, да и зачем? Ясно же, что... А
что - ясно? Это только в учебниках и лозунгах все ясно и просто. Что есть
правда и что - ложь, если "разницы нет никакой между Правдой и Ложью..."? И
всегда ли Правда - благо, если "...был бы жив сосед, что справа, он бы
правду мне сказал"? Что просто, ясно сходу, слету? Ничего. Все понятно, пока
абстрактно, а как до дела... Все усложняется, обрастает условиями,
ограничениями.
Вы заметили, "разницы нет никакой между Правдой и Ложью, если...",
"...вымазал чистую Правду, а так - ничего". Смысл двоится, троится, мерцает,
его оттенки, блики образуют безостановочную карусель, так что никак не
ухватишь, не зафиксируешь. Как сплетает Высоцкий "чистую Правду" и "голую
Правду"... А потом - "кто-то... вымазал чистую Правду", вот, выходит, не зря
ее и обозвали мразью. И дальше - как иронично звучит в финале возвращение к
начальному "чистая Правда божилась, клялась и рыдала..." Да какая ж
"чистая", если сажей вымазана, да еще подчеркнуто - "черной". И, кстати, что
может быть более явным, чем "чистая правда", "голая правда"? Так ведь и Ложь
тоже явная ("Если проделает то же, что явная Ложь").
Сколько устойчивых выражений обыгрывает, прячет в складках текста
Высоцкий: "ускакала на длинных и тонких ногах" Ложь - "в ногах правды нет";
"легковерная Правда" - "верой и правдой". Ну а это откуда взялось:
Баба как баба, и что ее ради радеть?
Разницы нет никакой между Правдой и Ложью,
Если, конечно, и ту и другую раздеть.
Эта строфа имеет источником не нравственную проблему рубежа между
правдой и ложью. Она родилась из того грамматического факта, что обе они
женского рода, вот и все (ну и конечно, между женщинами тем меньше различий,
во всяком случае зримых, чем меньше на них одежек).
* * *
Есть тема, которую нельзя обойти, говоря о песне "Правда и Ложь". Это -
связь ее текста с фольклором. Параллелей с русскими пословицами столько, что
возникает впечатление, будто текст сплошь состоит из переиначенных пословиц:
"грязная Ложь чистокровную лошадь украла" (Кто лжет, тот и крадет);
"и ускакала на длинных и тонких ногах" (В ногах правды нет; Ложь на
тараканьих ножках; Какова резва ни будь ложь, а от правды не уйдет);
"Ложь ... грязно ругнулась" (Бранью праву не быть);
"Правда в красивых одеждах ходила" (Правдою жить, палат каменных не
нажить; Правдолюб: душа нагишом);
"Правда в красивых одеждах ходила", "выплела ловко из кос золотистые
ленты", "вымазал чистую Правду" (Завали правду золотом, затопчи ее в грязь -
все наружу выйдет; К чистому телу грязь не пристанет);
"двое ... калек ... обзывали ... ее" (По правде тужим, а кривдой
живем);
"Чистая Правда со временем восторжествует" (Правда сама себя очистит;
Придет пора, что правда скажется; Где-нибудь да сыщется правда);
"Правда божилась, клялась и рыдала" (Без правды не житье, а вытье);
"Правда смеялась, когда в нее камни бросали" (Правда суда не боится);
"Правда ... долго скиталась" (Велика святорусская земля, а правде нигде
нет места; Правда по миру ходит; И твоя правда, и моя правда, и везде правда
- а где она?);
"нежная Правда" и весь этот образно-смысловой ряд (Правда глаза колет;
Хлеб-соль ешь, а правду режь; Правда уши дерет; Правда, как оса, лезет в
глаза; Правда рогатиной торчит; Сладкая ложь лучше горькой правды);
"выплела ... из кос золотистые ленты,.. прихватила одежды,.. деньги
взяла и часы, и еще документы" (явный намек на выражение "снять личину". По
Далю: личина - накладная рожа, харя, маска; ср.: Я с тебя сыму овечью
шкуру);
пара образов "Правда - Ложь" (Была когда-то правда, а ныне стала
кривда; Не будь лжи, не стало б и правды).
Фольклорность "Правды и лжи" вполне очевидна. Но мы все-таки
конкретизировали ощущения, определили параллели. Что дает такое уточнение?
Ясно, что ВВ не отменяет иронически традиционные ценности, запечатленные в
пословицах. Но широкой аудитории Высоцкого, усвоившей благодаря советской
школе и пропаганде лишь определенную часть фольклорных представлений о
правде и лжи (с оптимистическим уклоном - Правда суда не боится; Хлеб-соль
ешь, а правду режь; Без правды не житье, а вытье), могло казаться, что
ирония ВВ касается и традиционной нравственности, - Ложь Правду побивает.
Однако же и русские пословицы о правде-кривде отнюдь не сплошь оптимистичны:
"Нужда не ложь, а поставит на то ж" (т.е. заставит солгать), "Про правду
слышим, а кривду видим", "Правдой жить - ничего не нажить", "Правда не на
миру стоИт, а по миру ходит" (т.е. не начальствует) или "Прямой, что слепой:
ломит зря"/ "Прямой, что шальной: так и ломит" (не отсюда ли у Высоцкого
непривычное: "Ломит, тварь, по пням-кореньям"?). Между прочим, именно
поэтому расслышал К. Рудницкий "хмурое резюме поэта" в "Правде и Лжи".
Еще несколько наблюдений над фольклорными мотивами в тексте песни. В
народном сознании правда чаще описывается как "неприкрытая", "голая" и т.п.
"Правда в красивых одеждах" может показаться прямым противопоставлением
этому фольклорному описанию (и быть воспринята как знак отрицательной
характеристики этого персонажа, неподлинности Правды). Однако такая
атрибуция образа не единственная в фольклоре, арабская пословица "Правда
блещет, а ложь заикается" - выразительный тому пример. Так что образ
наряженной в красивые одежды и золотистые ленты Правды - результат влияния
нескольких фольклорных традиций. С одной из них этот образ находится в
мнимой оппозиции, а взаимодействуя с другой, поэтическое воображение автора
воспринимает переносный смысл как прямой - излюбленный прием Высоцкого - и
от следствия возвращается к причине, источнику, разворачивая деталь в образ
(блеск, сияние Правды - от красоты, блеска ее нарядов).
То, что у Высоцкого Правда и Ложь кажутся частями одного целого и то и
дело трудно одну от другой отличить, тоже имеет фольклорные корни (ср.:
"Ложь - осколки правды" - армянск.; "И во лжи бывает правда" - японск.).
Есть в сюжете песни еще одна перекличка с фольклором, которая проступает не
столь отчетливо. У Высоцкого Правда "долго скиталась". По словарю,
"скитаться - странствовать без цели, вести бродячий образ жизни". А
"бродить" - это движение, "совершающееся в разных направлениях". Но фольклор
утверждает обратное: "К неправде тысяча дорог, к правде - одна" (осетинск.).
Я привожу здесь не только русские пословицы из словаря Даля (с ним
Высоцкий, видимо, был хорошо знаком), так как многие традиционные
представления, отраженные в русском фольклоре, с которыми ведет диалог
"Правда и Ложь", характерны и для фольклора других народов. Таким образом,
текст Высоцкого взаимодействует с некими общими этическими представлениями,
выходящими за границы сознания одной нации.
Отмечу еще несколько любопытных невольных перекличек "Правды и Лжи" с
пословицами разных народов:
"Чистая Правда со временем восторжествует" - "Пока правда придет, ложь
весь свет проглотит" (армянск.);
"Ложь... ускакала на длинных и тонких ногах" - "Кривда отстанет, правда
перегонит" (туркменск.);
Правду собирались отправить "на километр сто первый" - "От блудницы не
услышишь правды" (японск.);
"раздобыв... черную сажу вымазал чистую Правду" - "Топчи правду в луже,
а она все чистой будет" (украинск.);
"Ложь - что уголь, не обожжет, так замажет" (украинск.);
Правда "долго скиталась... Ложь ускакала на длинных и тонких ногах...
Глядь - а конем твоим правит... Ложь" - "Ложью весь мир обойдешь, да назад
не вернешься" (украинск.).
Как ВВ трансформирует пословицы? Одни из них разворачивает, на ключевых
образах и действиях строя эпизод: "Ложь чистокровную лошадь украла и
ускакала на длинных и тонких ногах" (Кто лжет, тот и крадет; В ногах правды
нет). Здесь происходит процесс, обратный рождению пословицы, - ее
"уничтожение", растворение в житейской ситуации.
Другие фольклорные представления - и это заметнее - поэт сначала как бы
выворачивает наизнанку, лишь потом "раскатывая" в повествовательный эпизод.
Такова, например, вся смысловая линия "нежной Правды в красивых одеждах".
Некоторые пословицы отзываются в тексте далеким, глухим эхом. Так, в мотиве
суда-расправы над Правдой иронически преломляется изначальный, самый давний
смысл этого слова88. Кстати, и пресловутая пассивность "чудака", воюющего на
словах за правду, тоже имеет фольклорные корни: знаменитая наша надежда на
авось явственно слышима в таких пословицах, как "Придет пора, что правда
скажется", "Где-нибудь да сыщется правда"89.
Автор не размывает границ между "правдой" и "ложью", не пытается
отменить традиционные представления о них. И вообще, несмотря на очень
короткие, прямые связки-параллели с фольклором, иногда кажется, что наша
"притча" - обыкновенная житейская история, каких тьма, и в ней пара героинь,
почему-то носящих фольклорные имена-символы. Только они, да еще - если
вслушаться - витиеватые подробности этого повествования, - единственные
метки фольклорных ее истоков, удержавшиеся близко к поверхности текста.
Между прочим, музыка этой песни - мелодика, ритм и т.д. - имеет
профессионально-"культурную" ориентацию, причем вальсовые черты в ней
подчеркнуты (это оттесняет фольклорные обертоны на второй план) - например,
сочетанием трехдольности и музыки, и стиха, что у Высоцкого бывает очень
нечасто, а потому ощущается художественным приемом.
* * *
Чем дальше вникаешь в текст, тем больше сомнений: притча ли это?
"Иносказательный рассказ с нравоучением" - так о притче толкует словарь.
Иносказание налицо. И рассказ тоже есть, правда, какой-то странный.
Экспозиция ("Нежная Правда в красивых одеждах ходила..."), завязка ("Грубая
Ложь эту Правду к себе заманила..."), кульминация ("И прихватила одежды,..
деньги взяла, и часы, и еще документы,.. и вон подалась" - в общем,
обчистила Правду и улизнула). Ну а потом - "...протокол составляли и
обзывали,.. долго скиталась, болела, нуждалась в деньгах..." (плохо, видать,
быть голой, даже если ты и Правда, - так и подмывает съехидничать, да ведь и
текст, вот что важно, провоцирует).
Это не развязка. Мы ведь так и не узнаем, чем дело кончилось. Ну
хорошо, "долго болела" - значит, потом что-то изменилось? Что и как? И
отчего в финале снова появляется Ложь и еще кое-что крадет ("лошадь
чистокровную")? Недокрала, что ли? А нравоучение в итоге... Последние шесть
строк - это призыв "Люди, будьте бдительны!" Предыдущую строфу - про вдруг
влетевшего в сюжет "чудака" - вообще неясно, как толковать, - надо долго
копаться в оттенках смысла. Но где такие нравоучения виданы? В резюме все
должно быть ясно и просто - как лозунг, как афоризм: смысл наружу - и
никаких мерцаний! Кстати, призыв к бдительности тоже повисает в воздухе,
потому что автор не сказал самого главного: как отличить Правду от Лжи.
Не получается у меня услышать в "Правде и Лжи" притчу90. Не вижу ни
нравственных исканий, ни нравоучительных суждений. А вижу увлеченность
автора игрой слов, смыслов устойчивых выражений, игрой образов (в тексте
есть две занимательные параллели: вначале Ложь заманывает на ночлег Правду,
в финале - "даже не знаешь, куда на ночлег попадешь, могут раздеть" - вечное
кольцо; а еще - те "двое блаженных калек", что "протокол составляли", не из
тех ли "сирых, блаженных калек", для которых расфуфыривалась "нежная
Правда"?).
Мораль? В сфере нравственности все не так просто, как хотелось бы, и
нет у нас измерительной линейки, раз навсегда данной, которую приложи к
ситуации - и сразу станет ясно, хороша, дурна ли, правда или ложь. (Это
напоминает коллизию песни "Кто кончил жизнь трагически...", только там все
гораздо ближе к поверхности, а потому заметнее). Правда не синоним истины, -
в согласии с народной традицией говорит нам Высоцкий91.
Но в этом тексте, в песне, кажется, одной из самых открыто
морализирующих у ВВ, правит бал не этическое, а артистическое, не человек
поучающий, но человек играющий. Искать в ней однозначных моральных оценок,
предписаний - пустое дело. Как сказал мудрец, литература не для вопросов, а
для игры.
1988
6. "ПРАВДИН ЗАСТУПНИК В СУДЕ С ПРОКУРОРОМ ВОЮЕТ..."
"ЗАГАДОЧНАЯ" СТРОФА
История такова. В конце 80-х - начале 90-х годов Андрей Крылов и
составители других сборников Высоцкого опубликовали в числе прочих текст
песни "Нежная правда в красивых одеждах ходила..." с разной пунктуацией в
строфе о чудаке. Об основаниях, по которым была проставлена пунктуация, в
комментариях не сообщалось.
Затем в первом выпуске альманаха "Мир Высоцкого" были опубликованы
статьи - О.Б. Заславского и моя, в которых мы привели каждый свою систему
аргументов в пользу одной из пунктуационных версий, а именно того, что в
этой строфе реплика чудака распространяется только на одну, третью строку.
Остальные же строки - несомненные первая и вторая, а также спорная четвертая
- являются авторским комментарием этой реплики.
А.Е. Крылов, составитель самого распространенного и наиболее
авторитетного из сборников, признал наши аргументы весомыми и изменил
пунктуацию в последующих изданиях подготовленного им собрания текстов ВВ.
И наконец, в журнале "Вагант-Москва"92* была напечатана статья Ю.Л.
Тырина "Вокруг "Притчи..." Высоцкого", который назвал эти изменения
необоснованными, поскольку новых источников песни со времени подготовки
первого издания "крыловского" двухтомника не появилось, а принимать во
внимание статьи, как утверждает автор, несерьезно.
Сказанное Ю. Тыриным означает одно: он считает, что известные на
сегодня источники текста "Правды и лжи" дают основания для однозначного
определения текстологом авторской воли в вопросе о границах реплики
"чудака", поскольку лишь в этом случае нет надобности в интерпретации
текста. Однако в статье "Вокруг "Притчи..." Высоцкого" нет никаких прямых
отсылок к свойствам рукописей и фонограмм: все, кроме одного, обоснования
старой пунктуации являются собственными интерпретациями Ю. Тыриным текста
песни и особенностей ее исполнения. Таким образом, из его статьи объективно
следует, что свои трактовки исследователь полагает достаточным основанием
для решения данного вопроса, а чужие - нет.
Упомянутым единственным исключением является указание на то, что на
одной из фонограмм Высоцкий перед репликой чудака ("Чистая правда со
временем...") поясняет: "Он говорит...". Но эти слова означают лишь, что
прямая речь в данном эпизоде есть, и отмечают ее начало (ни о том, ни о
другом никто и не спорит). Дополнительная реплика Высоцкого никак не
проясняет вопрос о том, где прямая речь заканчивается, а именно окончание
фразы "чудака" и является предметом спора.
По поводу наших с О.Б. Заславским статей Ю.Л. Тырин замечает, что
"обоснование частного невозможно без понимания общего. А обе статьи
свидетельствуют о знакомстве интерпретаторов только с единственным текстом и
потому "сделанный выбор" не мог быть сопоставлен с иерархией авторских
вариантов".
Да, всех авторских вариантов я не знала, а лучше, чтоб знала. Но
отсутствие в основании исследования полной источниковой базы вовсе не
означает неизбежной ошибочности выводов. Категоричный тон этого и подобных
ему заявлений моего уважаемого оппонента неадекватен ситуации, в которой
уместно лишь выразить сожаление по названному поводу и, не задерживаясь на
этом моменте, переходить к сути, каковой в исследовательской работе является
собственная система аргументов и анализ доводов оппонента.
Если Ю. Тырин действительно считает, что "иерархия авторских вариантов"
(то есть именно варианты в последовательности их появления, а не
интерпретация этих изменений) позволяет однозначно решить пунктуационный
спор, то странно, почему он не показал это в своей статье.
Ю. Тырин специально и с явным осуждением отмечает тот факт, что авторы
статей, в которых идет речь о "Правде и лжи", касались только одной строфы -
о чудаке. Но в этом можно увидеть и позитив: увы, нечастую в высоцковедении
фокусировку внимания исследователя на локальной теме, которую можно
подробно, без скороговорки, рассмотреть в рамках одной статьи. Строфе о
чудаке в этом смысле уникально повезло: ей посвящается вот уже четвертая
статья. Но может быть, это и есть нормальный ход вещей?
* * *
Напомню, что моим главным аргументом была особенность исполнения
Высоцким этого фрагмента: по крайней мере на одной фонограмме ВВ различными
средствами выделяет одну - третью - строку, а первую, вторую и четвертую
поет в едином ключе, - что и дало мне основание ограничивать реплику
"чудака" одной строкой.
То, что Ю. Тырин даже не упоминает главный аргумент своего оппонента, и
само по себе удивительно. Тем более необычно это выглядит на фоне его
настойчивых и совершенно справедливых призывов к исследователям опираться на
источники. Я полагаю, он не заметил, что факт неатрибутированности
источника, на который я опиралась (это, конечно, оплошность, и я ее с
опозданием исправляю: речь идет о французском диске "Натянутый канат"),
безусловно, снижает уровень моей статьи, но не уничтожает аргумент. Он
испарится только в том случае, если окажется, что ни на одной из известных
фонограмм не будет обнаружена отмеченная и достаточно конкретно мной
описанная особенность исполнения. А пока можно сказать, что на данный момент
ее наличие не опровергнуто.
Еще раз вернемся к сути проблемы. Высоцкий пометил в рукописи начало
реплики "чудака", поставив перед третьей строкой тире: - Чистая правда и
т.д. Это непарный знак, и при таком письменном оформлении прямой речи ее
окончание пунктуационно не фиксируется. Здесь мог прийти на помощь знак в
конце третьей строки: поставь Высоцкий после слова восторжествует запятую,
это бы значило, что реплика "чудака" длится две строки. Точка после этого
слова означала ограничение прямой речи одной строкой. Но никаких знаков
препинания в конце третьей строки нет.
То есть мы не имеем прямых авторских указаний насчет длительности
реплики "чудака". А только авторская пунктуация в беловой рукописи является
основанием для однозначного решения подобных вопросов. Даже авторское
интонирование при исполнении песни такой однозначностью не обладает. Хотя по
своему происхождению знаки пунктуации и являются письменным отражением пауз
и интонационных особенностей устной речи, между ними нет жесткой,
безвариантной соотнесенности. Поэтому звучащая речь при записи на бумагу и
может быть по-разному пунктуационно оформлена.
Сказанное означает: ни один косвенный аргумент нельзя отвергнуть только
на том основании, что достаточно уже существующих. Речь может идти лишь об
одном: насколько вновь выдвигаемые доводы не противоречат особенностям
известных на данный момент источников. А если они противоречат ранее
выдвинутым аргументам, то и нужно сравнить их между собой и определить -
вновь-таки не окончательно, - какие из них учитывают больше особенностей
источников.
Итак, поскольку в отношении пунктуации в строфе о "чудаке" никаких
прямых или косвенных аргументов с опорой на источники Ю. Тырин не привел,
остаются лишь интерпретации текста - с одной стороны, его собственная, с
другой - О.Б. Заславского и моя. Пусть специалисты рассудят, какая из точек
зрения является более аргументированной. Андрей Крылов принял нашу сторону.
И чтобы доказать, что он ошибся, надо не только выдвинуть свою версию, но
прежде всего - опровергнуть аргументы оппонентов. Во всяком случае - не
игнорировать их.
Так, процитировав А. Кулагина - о том, что "В "Притче..." Высоцкого
<...> есть пародийно-полемический заряд"93*, - Ю. Тырин замечает:
"Сказать же о присутствии в песне Высоцкого "полемического заряда" стало
возможным только в результате появления в двухтомнике новой редакции
"загадочной строфы" (восторжествует! - восклицает чудак; если! - парирует
рассказчик)" (выделено автором статьи. - Л.Т.). Мой оппонент утверждает, что
исследователь доверился никак не аргументированным и, как он считает, ни на
чем не основанным пунктуационным нововведениям, произведенным А. Крыловым в
двухтомнике Высоцкого. А почему бы не предположить гораздо более простую
вещь: что А. Кулагин сделал такой вывод, прочтя наши с О.Б. Заславским
статьи в первом томе "Мира Высоцкого" (который вышел раньше исправленного
двухтомника) и посчитав существенными наши аргументы?
Если бы Ю.Л. Тырин ограничился пунктуационным спором с О.Б. Заславским
и мной, на этом я бы и закончила свой ответ ему. Но он изложил собственную
версию творческой истории текста "Правды и лжи", а также в очередной раз
поднял вопрос об источниках, посетовав на их недоступность, попеняв
исследователям на отсутствие интереса к рукописям и фонограммам, и,
соответственно, опоры на них, без чего исследования теряют смысл.
По песне "Правда и ложь" я имею более чем скромную источниковую базу,
состоящую всего из одной фонограммы - копии французского диска "Натянутый
канат". Еще у меня есть опубликованная во втором выпуске "Мира Высоцкого"
расшифровка Вс. Ковтуном всех известных на тот момент фонограмм и рукописей
- чернового и правленого белового автографов (в этой публикации нет
факсимильного воспроизведения рукописей). Я имею также электронный вариант
статьи Ю.Л. Тырина, подаренный мне автором в дни третьей конференции в "Доме
Высоцкого" (март, 2003 г.), но у меня нет журнала с этой статьей, а значит,
и факсимиле рукописей, воспроизведенных в публикации (Именно поэтому,
цитируя статью Ю.Л. Тырина, я не могу дать постраничную отсылку к ее
публикации в журнале "Вагант-Москва").
Таким образом, я нахожусь в классическом положении исследователя
Высоцкого: минимум источников при максимуме желания заниматься Высоцким. Вот
я и хочу на собственном опыте убедиться, к чему такое сочетание может
привести. А вдруг не к нулевому результату?
Прежде чем двинуться в путь, пара слов о названии этой главы. Из статьи
Ю. Тырина я поняла, что он взял себе роль заступника правды из песни
Высоцкого, и, таким образом, я превращаюсь в ее прокурора. В вопросе об
исследователях ВВ и источниках мы с Юрием Львовичем меняемся ролями: он
обличает, я же попробую защитить. Не потому, что принадлежу к этому племени,
а справедливости ради. Или ради правды - это уж как кому нравится. Ну а
теперь обратимся к рукописной части истории текста песни "Правда и ложь".
РУКОПИСЬ
Всего на листе черновика Высоцкий записал 15 строф (одна из них
неполная). В статье "Вокруг "Притчи..." Высоцкого" порядок их написания и
причины появления замещающих и дополнительных строф представлены следующим
образом94.
Первоначальный основной текст песни "определяется без труда". Он
состоит из первых десяти строф. Строфа 11 черновика ("Люди общаются
мило...") называет "причину, почему правда симпатий у людей не вызывает":
потому что она "глаза колола" и т.д. Строфа 12 заменяет не удовлетворивший
Высоцкого первоначальный вариант финальной строфы.
"И снова Высоцкий не считает произведение законченным".
Строфа 13 ("Тем и награда...") кажется продолжением строфы 11, но на
самом деле продолжает строфы 7 и 8: правда "бродит теперь неподкупная по
бездорожью" не потому, что "искоренили бродяг повсеместно и сплошь", а
вследствие решения выселить мразь, называющую себя правдой. Строфа 13, этот
первый вариант "загадочной строфы" о чудаке, не содержит загадок: она о
борьбе с бродяжничеством и тунеядством в связи с подготовкой Москвы к
Олимпиаде 1980 г.
Неоконченную строфу 14 и строфу 15 Высоцкий написал в стремлении
заменить "жесткую", "цензурно-неосторожную" строфу 13 на естественное
процессуальное продолжение: протокол - суд - защита.
Затем появился беловой автограф "Правды и лжи"95, состоявший вначале из
двенадцати строф, пронумерованных автором римскими цифрами. В момент записи
во всех строфах, кроме одной, изменения по сравнению с черновиком были
незначительными. Только строфа XI стала новым вариантом строфы 15 черновика:
"правдин заступник" превратился в "некоего чудака".
Переписав текст набело, Высоцкий внес правку и в беловик, вычеркнув
строфы VII ("Стервой бранили ее...") и X ("Впрочем, легко уживаться с
заведомой ложью..."). Таким образом, основными изменениями, происшедшими с
текстом на этапе беловика, являются: новый вариант строфы 15 черновика,
ставшей строфой XI беловика, и удаление двух строф.
Изменения, которые претерпела строфа 15 на пути из черновика в беловик,
Ю. Тырин объясняет так. Появись эта строфа в беловике неизменной, она должна
была занять место за строфой VIII, но противоречила бы строфе Х. Ведь
сначала заступник обещает торжество правды (если раскроется ложь), а затем
люди не желают общаться с колкой правдой96. Какое же это торжество? То есть,
если ложь и раскроется, конфликт не исчезнет: правда не восторжествует97.
Это не устраивает Высоцкого, и он пишет новый вариант строфы - про чудака,
которая в этом виде следует уже не после строфы VIII, а после строфы Х.
Прерву изложение точки зрения Ю. Тырина, чтобы особо акцентировать
внимание читателя: в своем черновом варианте строфа занимала бы в сюжете
одно место (пополнив череду срединных строф), а в беловом варианте заняла
другое: стала завершающей строфой сюжета. Но пойдем далее.
Из двух вычеркнутых в беловике строф первой была удалена строфа VII98,
поскольку ВВ осознал: содержавшееся в этой строфе чисто московское понятие
"сто первый километр" снижало значение песни до местечкового масштаба, а на
заграничном диске это было тем более неуместно. К тому же строфа VII не была
значимой в композиции произведения99. Удаление этой строфы (в ней правду
выселяли) повлекло за собой отказ от строфы Х, в которой выселенная правда
бродит по бездорожью.
Ю. Тырин полагает, что строфе Х ("Впрочем, приятно общаться с заведомой
ложью...") автор уделял особое внимание, ведь даже после многочисленных
правок в черновике он снова правил ее в беловике и лишь затем вычеркнул.
Причем правка в беловом автографе: над словами "легко уживаться с заведомой
ложью" написано "(приятно общаться)", - вносит важный смысл: "с ложью не
только легко, но и приятно <...> именно общаться, иметь общее".
Строфу Х беловика Ю. Тырин считает "ключевой для понимания строфы с
чудаком" и с явным сожалением называет "торопливым" "отказ автора от
контекстной строфы Х (с "приятной" ложью)". По мнению исследователя, с
удалением из текста этой строфы будущий слушатель песни лишился ориентира,
помогающего понять ее смысл. "Лишь знакомство с рукописью позволяет
интерпретировать произведение в контексте авторского замысла".
* * *
Попробую и я вслед за Ю. Тыриным восстановить историю рукописной стадии
текста. Опорой мне будут публикации расшифровок черновика и беловика "Правды
и лжи" во втором выпуске альманаха "Мир Высоцкого" и в его собственной
статье. Но прежде нужно сказать вот о чем.
Публикация факсимиле рукописей Высоцкого и их расшифровок уже имеет
свою традицию (сборники, выпускаемые Вс. Ковтуном, публикации Ю. Тырина и
др.). По крайней мере мой опыт свидетельствует: информации, содержащейся в
подобных публикациях, исследователю явно недостаточно. Нужны описания
рукописей (хотя бы: записан весь текст одними чернилами или нет), что
значительно повысило бы ценность таких публикаций для исследователей.
Согласно автору, цель статьи "Вокруг "Притчи..." Высоцкого" -
предложить "вниманию специалистов попытку представить "препарированные"
тексты рукописи для их дальнейшего анализа". Этой цели Ю. Тырин достиг
частично, поскольку в статье приведена не вся необходимая информация, в
частности, связанная с описанием рукописи. По ходу изложения я отмечаю
первоочередные вопросы, отсутствие ответов на которые ограничивает
возможности дальнейшего анализа представленных в статье расшифровок
ру