! Безумие - просто... _б_е_з_у_м_и_е_! Мой отец был удивительным человеком, инспектор. С умом гибким и свежим, как у сорокалетнего. Всем, что я имею в жизни, я обязан отцу. Он все делал для меня... и ни разу не подвел. Это я подвел его... как вспомню об этом... Роджер тяжело повалился в кресло. Его жена спокойно подошла к нему. - Ну, Роджер, достаточно. Не заводи себя. - Конечно, дорогая... конечно. - Он взял ее за руку. - Но как я могу оставаться спокойным... как могу я сдерживаться... - Но мы все должны оставаться спокойными, Роджер. Инспектор Тавернер нуждается в нашей помощи. - Совершенно верно, миссис Леонидис. - Как я хотел бы задушить эту мерзавку собственными руками! - вскричал Роджер. - Отобрать у старика несколько последних лет жизни!.. Да будь она здесь!.. - - Великан вскочил с кресла, трясясь от ярости, и вытянул вперед руки с судорожно скрюченными пальцами: - - Да! Я бы свернул ей шею, свернул ей шею... - Роджер! - резко сказала Клеменси. Опомнившись, он сконфуженно поглядел на жену. - Извини, дорогая. - Потом повернулся к нам: - Извините... Я... простите меня... И он снова вышел из гостиной. - На самом деле он и мухи не обидит, - сказала Клеменси, едва заметно улыбаясь. Тавернер вежливо кивнул в ответ. Потом он начал задавать традиционные вопросы. Клеменси Леонидис отвечала коротко и точно. В день смерти Аристида Леонидиса Роджер был в Лондоне, в главном офисе его фирмы по поставкам. Он вернулся во второй половине дня и по обыкновению провел некоторое время у отца. Сама Клеменси в тот день находилась, как всегда, на работе, в институте Ламберта на Гоуэр-стрит, и вернулась домой к шести часам. - Вы видели своего свекра в тот день? - Нет. Последний раз я встречалась с ним накануне. После обеда мы пили у него кофе. - Но в день смерти вы его не видели? - Нет. Правда, я ходила на его половину - Роджер вспомнил, что забыл там свою любимую трубку. Но она лежала на столике прямо в прихожей, поэтому мне не пришлось беспокоить старика. Он любил подремать после шести часов. - Когда вы услышали о приступе? - Сюда примчалась Бренда. В половине седьмого или минутой-двумя позже. Как я уже знал, вопросы эти ничего не значили для Тавернера - но теперь я видел, как пристально изучает инспектор сидящую напротив него женщину. Он задал ей еще несколько вопросов, касающихся характера ее работы. Клеменси ответила, что занимается расследованием радиационных эффектов атомного распада. - Значит, вы работаете над атомной бомбой? - Нет. Институт занимается изучением воздействия радиации на живые организмы. Закончив разговор, Тавернер поднялся и выразил желание осмотреть эту часть дома. Клеменси казалась несколько удивленной, но повела нас по комнатам безо всяких возражений. Спальня со сдвоенными, покрытыми белыми покрывалами кроватями и минимальным количеством незамысловатой мебели напомнила мне то ли больничную палату, то ли монастырскую келью. Обстановка ванной комнаты отличалась такой же простотой и скромностью: ни туалетного столика с набором косметики, ни роскошных приспособлений для пользования душем. Кухня была пуста, безукоризненно чиста и оборудована различными агрегатами практического назначения. Потом Клеменси распахнула перед нами очередную дверь со словами: - А это кабинет моего мужа. - Входите, - раздался голос Роджера. - Входите, пожалуйста. Я незаметно облегченно вздохнул. Царящая в этой половине дома атмосфера безупречной чистоты и аскетизма действовала на меня угнетающе. Эта же комната в полной мере отражала своеобразный характер хозяина. Здесь находился огромный круглый стол, заваленный бумагами, старыми курительными трубками и щедро посыпанный пеплом. У стола и стен стояли старые, потрепанные кресла. На стенах висели пожелтевшие от времени групповые фотографии (класса, крокетной команды, воинского подразделения), а также акварели, изображавшие пустыни и минареты, парусники, море и закатное небо. Так или иначе, это была приятная комната, принадлежавшая приятному, благожелательному и общительному человеку. Роджер неуклюже разливал в стаканы вино из графина, одновременно смахивая на пол с одного из кресел книги и бумаги. - Не обращайте внимания на беспорядок. Я тут все перевернул вверх дном. Разбираю бумаги. Скажите, когда хватит. Инспектор от вина отказался. Я - нет. Роджер направился ко мне со стаканом, повернув при этом голову к Тавернеру: - Вы должны извинить меня. Я в совершенно растрепанных чувствах. Он оглянулся почти виновато, но Клеменси в комнате уже не было. - Она замечательная, - сказал Роджер. - Я говорю о жене. Все это время она держалась великолепно - просто великолепно! Я бесконечно восхищаюсь этой женщиной. А ведь ей приходилось трудно, ужасно трудно до того, как мы поженились. Позвольте мне рассказать вам. Ее первый муж был отличный парень, со светлой головой - но с очень слабым здоровьем... туберкулез. Он занимался какими-то важными исследованиями - кажется, в области кристаллографии. Парень работал как зверь, получал какие-то гроши, но отступать не собирался. Клеменси буквально батрачила на мужа, содержала его и все время знала - он не жилец на этом свете. Но никогда не жаловалась - ни разу не позволила себе ни малейшего проявления слабости. И всегда говорила, что совершенно счастлива. Потом ее муж умер, Клеменси ужасно страдала. В конце концов она согласилась выйти за меня. Я был рад подарить ей хоть немного покоя и счастья. Я не хотел, чтобы Клеменси продолжала работать, но она посчитала недостойным бросать работу в военное время; да и сейчас, кажется, не собирается покидать институт. Но она прекрасная жена - самая прекрасная из всех, какие когда-либо существовали. Боже, как мне повезло! Ради нее я готов на все. Тавернер вежливо покивал. Потом (в который раз за сегодня) принялся задавать собеседнику традиционные вопросы. Когда Роджер впервые услышал о начавшемся у отца приступе? - За мной прибежала Бренда. Отцу стало плохо... Она сказала, что у него начался приступ удушья. Всего за полчаса до этого я сидел у своего милого старика, и он был в полном порядке. Я помчался к нему. Он лежал с посиневшим лицом и задыхался. Я бросился вниз, к Филипу. Тот позвонил доктору. Я... мы ничего не могли сделать. Конечно, тогда мне и в голову не могло прийти, что все это обернется такой нелепостью... Нелепостью? Я сказал "нелепостью"? Боже, какое неуместное слово! С некоторым трудом мы с Тавернером выбрались из перенасыщенной эмоциями атмосферы кабинета Роджера и наконец обнаружили себя снова стоящими у дверей на верхней лестничной площадке. - Да-а, - протянул Тавернер. - Какой разительный контраст с младшим братцем. - И добавил ни с того ни с сего: - Любопытная вещь, эти комнаты. Могут много чего порассказать о своих хозяевах. Я согласно кивнул, и Тавернер продолжал: - И какие любопытные супружеские пары иногда составляются, не правда ли? Я не понял, кого он имеет в виду: Клеменси с Роджером или Филипа с Магдой. Его слова легко можно было отнести и к тем и к другим. И все-таки оба этих брака можно было расценивать как счастливые. Во всяком случае, Роджер и Клеменси безусловно счастливы друг с другом. - Он не похож на отравителя, как ты считаешь? - спросил Тавернер. - Конечно, трудно судить наверняка. Его жена больше отвечает представлению об убийце. Безжалостная женщина. Может быть, слегка помешана. Я согласно кивнул. - Но вряд ли она стала бы убивать человека только потому, что не одобряет его жизненных целей и образа жизни. Возможно, если она действительно ненавидела старика... Но разве кто-нибудь совершает убийство из одной только ненависти? - Да, мало кто, - сказал Тавернер. - Во всяком случае, я с такими никогда не сталкивался. Но, бог знает, сможем ли мы раздобыть когда-нибудь хоть какие-нибудь доказательства... 8 Дверь, ведущую в противоположное крыло здания, открыла горничная. Она поглядела на Тавернера испуганно и одновременно чуть презрительно. - Вы хотите видеть миссис? - Да, если можно. Горничная провела нас в просторную гостиную и вышла. Размеры этого помещения в точности повторяли размеры находящейся прямо под ним гостиной Филипа. Вся мебель здесь была обита кретоном веселой расцветки, на окнах висели полосатые шелковые занавески. Мое внимание привлек портрет над каминной полкой - не только потому, что он явно принадлежал кисти мастера, но и потому, что изображал человека необычайно притягательной внешности. Портрет сгорбленного старика с черными пронзительными глазами. Голова его в черной ермолке была сильно втянута в плечи, но холст буквально дышал жизненной силой и энергией этого человека, сверкающие глаза которого, казалось, неотрывно следили за мной. - Это он и есть, - сообщил инспектор Тавернер. - Портрет кисти Аугустуса Джона. Сильная личность, да? - Да, - согласился я и почувствовал - в этом случае односложного ответа недостаточно. Я понял, что имела в виду Эдит де Хэвилэнд, когда говорила: "без Аристида в доме стало пусто". Это был настоящий "кривой человечек", построивший настоящий "кривой домишко", и без него "кривой и убогий домишко" потерял свой смысл. - А вот портрет его первой жены кисти Сарджента, - указал Тавернер. Я принялся рассматривать холст, висевший в простенке между окон. Манера исполнения портрета отличалась свойственной Сардженту жесткостью линий. Длина лица была, как мне показалось, несколько преувеличена - так же, как и некоторая его "лошадиность'. Потрет типичной английской леди из высшего провинциального общества. Красивое лицо, но несколько безжизненное. Абсолютно неподходящая жена для маленького деспота, криво усмехающегося над каминной полкой. Дверь открылась, и в гостиную вошел сержант Лэмб. - Я сделал все возможное, сэр, - доложил он. - Слуги молчат. Тавернер вздохнул. Сержант вытащил из кармана блокнот и, стараясь не привлекать к себе внимания, устроился в кресле в глубине комнаты. Дверь снова открылась, и в гостиную вошла вторая жена Аристида Леонидиса. Чрезвычайно дорогое черное платье с глухим воротом и длинными рукавами очень шло женщине. Ее заурядное симпатичное личико обрамляли довольно красивые каштановые волосы, уложенные в чересчур замысловатую прическу. Миссис Аристид Леонидис была тщательно напудрена, нарумянена и накрашена, но я сразу понял, что она недавно плакала. Шею ее украшало ожерелье из очень крупного жемчуга, правую руку - перстень с огромным изумрудом, а левую - перстень с таким же огромным рубином. Бренда была явно напугана. - Доброе утро, миссис Леонидис, - непринужденно произнес Тавернер. - Извините, что снова беспокою вас. - Вероятно, это необходимо для дела, - безучастно ответила она. - Вы, конечно, понимаете, миссис Леонидис, что полное право требовать присутствия здесь вашего адвоката? "Интересно, - подумал я, - осознает ли она важность этого замечания? Похоже, нет". Она довольно мрачно ответила: - Я не люблю мистера Гэйтскилла. И не хочу видеть его. - Вы можете пригласить своего собственного адвоката. - Да? Я вообще не люблю адвокатов. Я их боюсь. - Вы вправе поступать как хотите. - Тавернер одарил женщину дежурной улыбкой. - Итак, приступим? Сержант Лэмб послюнил карандаш. Бренда Леонидис села на тахту лицом к Тавернеру. - Вы выяснили что-нибудь? - спросила она. Ее пальцы нервно теребили подол шифонового платья. - Теперь мы можем с полной определенностью утверждать, что ваш муж умер от отравления эзерином. - Этими глазными каплями? - Да. Когда вы делали мистеру Леонидису последнюю инъекцию, в пузырьке был не инсулин, а эзерин. - Но я этого не делала! Я не имею к этому никакого отношения. Поверьте, инспектор. - Значит, кто-то умышленно налил эзерин в пузырек из-под инсулина. - Какой дурной поступок! - Да, миссис Леонидис. - Вы считаете, что... кто-то сделал это специально? Или все-таки случайно? Это не может быть... такой шуткой, а? - Нам это не кажется шуткой, миссис Леонидис, - спокойно ответил Тавернер. - Это мог сделать кто-нибудь из слуг. Тавернер не ответил. - Да, наверное, так оно и было. Больше никто не мог сделать этого. - Вы уверены? Подумайте, миссис Леонидис. Неужели у вас больше нет никаких предположений? Не было ли у вашего мужа конфликтов с кем-нибудь? Каких-нибудь ссор? Бренда не сводила с инспектора широко раскрытых непонимающих глаз. - Понятия не имею, - сказала она. - Вы говорили, что ходили в кино в тот день. - Да, я вернулась домой около половины седьмого... было время делать инъекцию... Я... я... сделала ему укол, как обычно. И он... ему стало плохо. Я испугалась... побежала за Роджером... Я уже все это вам рассказывала. Неужели я должна повторять это снова и снова? - В ее голосе послышались истерические нотки. - Извините, миссис Леонидис. Могу я побеседовать с мистером Брауном? - С Лоуренсом? Но он ничего об этом не знает. - Тем не менее я хотел бы с ним побеседовать. Бренда подозрительно посмотрела на Тавернера. - Он занимается латинским с Юстасом в классной комнате. Вы хотите, чтобы его позвали сюда? - Нет... мы сами пройдем к нему. Тавернер быстро вышел из гостиной. Мы с сержантом Лэмбом последовали за ним. - Нагнали вы на нее страху, сэр, - заметил сержант. Тавернер проворчал в ответ что-то неразборчивое. Мы поднялись по короткой лестнице и прошли по коридору в большую комнату, выходящую окнами в сад. Там за столом сидели молодой человек лет тридцати и красивый смуглый подросток. При нашем появлении они подняли головы. Брат Софии Юстас посмотрел на меня, Лоуренс же уставился отчаянным взглядом на главного инспектора Тавернера. Я никогда не видел, чтобы человек был настолько парализован страхом. Он встал, потом снова сел. И произнес голосом, срывающимся почти в визг: - О... э-э... доброе утро, инспектор. - Доброе утро, - резко ответил Тавернер. - Могу я побеседовать с вами? - Да, конечно. Большая честь для меня. По крайней мере... Юстас поднялся. - Вы хотите, чтобы я ушел, инспектор? - В его приятном голосе отчетливо слышались враждебные нотки. - Мы... мы продолжим наши занятия позже, - сказал учитель. Юстас направился к двери деланно развязной походкой. Уже на самом выходе он поймал мой взгляд, ухмыльнулся и чиркнул себя большим пальцем по горлу. Потом вышел, захлопнув за собой дверь. - Итак, мистер Браун, - сказал Тавернер, - заключение экспертизы гласит, что смерть мистера Леонидиса наступила в результате отравления эзерином. - Я... вы имеете в виду... мистер Леонидис действительно был отравлен?.. Я надеялся... - Он был отравлен, - резко подтвердил Тавернер. - Кто-то налил эзерин в пузырек вместо инсулина. - Просто невозможно поверить... Это невероятно! - Вопрос в том, кому это было выгодно. - Никому! Совсем никому! - молодой человек возбужденно повысил голос. - Вы не хотите, чтобы при нашем разговоре присутствовал ваш адвокат? - осведомился Тавернер. - У меня нет адвоката. Мне не нужен никакой адвокат. Мне нечего скрывать... нечего... - И вы понимаете, что все ваши показания будут записаны? - Я не виновен. Уверяю вас, я абсолютно невиновен. - Пока вас никто ни в чем не обвиняет. - Тавернер помолчал. - Миссис Леонидис значительно моложе своего покойного мужа, правда? - Я... я полагаю, да... то есть, конечно, да. - Вероятно, порой она чувствовала себя одинокой? Лоуренс Браун не ответил. Он нервно облизал сухие губы. - Должно быть, ей приятно иметь в доме друга приблизительно ее возраста? - Я... нет, вовсе нет... то есть я не знаю. - И возникшая между вами симпатия, пожалуй, совершенно естественна. Молодой человек горячо запротестовал: - Нет! Ничего подобного! Я понимаю, о чем вы думаете, но ничего этого не было! Миссис Леонидис всегда относилась ко мне с пониманием, и я питаю к ней огромное - огромное! уважение, но не более того... Не более того, уверяю вас. Это ужасное предположение! Ужасное! Я бы _н_и_к_о_г_д_а н_и_к_о_г_о_ не смог убить... или подменить пузырьки с лекарствами... или что-нибудь в этом роде. Я человек чувствительный и страшно нервный. Мне глубоко отвратительна даже мысль об убийстве... В призывной комиссии это поняли. Я по религиозным мотивам не могу убивать. Вместо службы в армии я работал в госпитале... топил котлы... ужасно тяжелая работа... У меня уже начинали сдавать силы, когда мне предложили заняться преподаванием. И я старался как мог, занимаясь с Юстасом и Джозефиной... очень умный ребенок, но трудный. И все здесь были добры ко мне - и мистер Леонидис, и миссис Леонидис, и мисс де Хэвилэнд... И вот теперь произошла эта ужасная история... И вы подозреваете меня - _м_е_н_я_! - в убийстве. Инспектор Тавернер помолчал, оценивающе рассматривая молодого человека. - Я не говорил ничего подобного, - заметил он. - Но вы так думаете! Я знаю, вы так думаете! Все так думают! Я... я не могу продолжать разговор. Мне дурно. И он опрометью бросился из классной комнаты. Тавернер медленно повернул голову в мою сторону. - Ну, что ты о нем думаешь? - Он напуган до смерти. - Это ясно. Но похож ли он на убийцу? - По-моему, - подал голос сержант Лэмб, - у него никогда не хватило бы смелости совершить убийство. - У него никогда не хватило бы смелости размозжить кому-нибудь голову или продырявить грудь из пистолета, - согласился инспектор. - Но что требовалось от преступника в нашем случае? Только поманипулировать парой пузырьков... Просто помочь глубокому старику сравнительно безболезненно уйти из этого мира. - Практически эвтаназия, - заметил сержант. - И потом, спустя некоторое время, он может жениться на женщине, которая унаследовала сто тысяч фунтов, не подлежащих обложению налогом, и которая уже имеет в своем распоряжении такую же сумму. И вдобавок жемчуг, рубины и изумруды размером с куриное яйцо!.. Впрочем, ладно, - Тавернер вздохнул. - Все это одни догадки и предположения. Мне действительно удалось напугать его, но это ничего ровным счетом не доказывает. Он бы испугался точно так же и в случае полной своей невиновности. Не верится мне, что это _е_г_о_ рук дело. Скорей всего, преступление совершила женщина - только какого черта она не выбросила пузырек с эзерином или хотя бы не сполоснула его?! - Инспектор повернулся к сержанту: - У слуг не удалось узнать ничего полезного? - Горничная говорит, что они нежничали друг с другом. - На чем она основывается? - На взглядах, которые Лоуренс посылал миссис Леонидис, когда та наливала ему кофе. - Серьезные доказательства для суда! Больше ничего? - Больше никто ничего не замечал. - Бьюсь об заклад, что они бы заметили, если бы было что замечать. Знаешь, я начинаю верить: между ними действительно ничего не было. - Тавернер взглянул на меня: - Вернись-ка в гостиную, поговори с Брендой. Мне интересно знать твое мнение о ней. Я отправился вниз несколько неохотно, хотя мне и было интересно побеседовать с Брендой Леонидис. 9 Бренда Леонидис сидела на тахте все в той же позе. Она внимательно взглянула на меня: - А где инспектор Тавернер? Он тоже придет? - Не сейчас. - А вы кто? Наконец-то мне задали вопрос, который я ждал все утро. Я ответил по возможности правдиво: - Я имею некоторое отношение к полиции, и, кроме того, я друг семьи. - Семья! Скоты они все! Я их ненавижу. Бренда казалась одновременно сердитой и испуганной, губы ее дрожали. - Они всегда относились ко мне по-скотски... всегда! С самого начала. Почему мне нельзя было выйти за их обожаемого папочку? Какое и м дело?! У каждого из них куча денег. И это о н обеспечил своих детей - ни у кого из них не хватило бы мозгов самому заработать себе на жизнь! - Она помолчала и продолжила: - Почему человек не может жениться вторично... даже если уже немолод? А Аристид вовсе не был старым, несмотря на годы. И я очень, о ч е н ь любила его! - Бренда вызывающе посмотрела на меня. - Понимаю, - сказал я. - Понимаю. - Наверное, вы не верите мне - но это правда. Меня всегда тошнило от мужчин. Я хотела иметь дом... и хотела, чтобы кто-нибудь ухаживал за мной и говорил мне комплименты. Аристид часто говорил мне комплименты - и он легко мог рассмешить меня... и он был умным. Он был очень, очень умным. Я нисколько не рада его смерти. Мне страшно жаль. Бренда откинулась к стене. Уголки ее широкого рта приподнялись в странной сонной улыбке. - Я была счастлива здесь. Чувствовала себя в безопасности. Ходила по шикарным портным... и Аристид делал мне чудесные подарки, - Бренда вытянула вперед руку и полюбовалась рубиновым перстнем. На какой-то миг рука женщины показалась мне мягкой кошачьей лапой, а голос словно превратился в сладкое мурлыканье. Она продолжала улыбаться сама себе. - И что в этом плохого? Я была очень нежна с Аристидом и сделала его счастливым. - Бренда подалась вперед: - Знаете, как мы познакомились? - И продолжала, не дожидаясь ответа: - Это произошло в ресторане "Веселый Шэмрок". Аристид заказал омлет с тостами. Я плакала, когда принесла ему заказ. "Присядь-ка, - сказал он. - И расскажи мне, в чем дело". - "О, я не могу, - ответила я. - За разговоры с клиентами я получу нагоняй". - "Не получишь, - сказал он. - Я владелец этого ресторана". И только тогда я посмотрела на него внимательно. Такой странный маленький человечек, но в нем ощущалась какая-то сила... Наверное, вы уже слышали эту историю от н_и_х_... Будто бы я была скверной женщиной - но это неправда. Родители дали мне хорошее воспитание. Мы держали прекрасную мастерскую по вязанию кружев... Я не имела ничего общего с теми девушками, которые гуляют сразу с несколькими парнями и быстро теряют свою гордость. Но Терри казался мне не похожим на других. Он был ирландцем и собирался уходить в плавание... Потом он ни разу даже не написал мне... Наверное, я поступила страшно глупо. Но так уж получилось, понимаете. Я забеременела - как какая-нибудь дурочка-служанка, - в ее голосе послышалось презрение великосветской дамы. - Аристид был великолепен. Сказал, что все образуется, мол, он одинок и может жениться на мне сию же минуту. Это было похоже на сон... И потом выяснилось, что он и есть тот самый великий мистер Леонидис, который владеет кучей магазинов, ресторанов и ночных клубов. Это похоже на сказку, не правда ли? - На сказку определенного рода, - сухо согласился я. Взгляд Бренды медленно возвращался из какого-то далекого далека. - Никакого ребенка у меня не было. Я ошиблась. Она лениво улыбнулась. - Поклялась себе, что буду Аристиду по-настоящему хорошей женой. И я ею _б_ы_л_а_. Я заказывала для него блюда, которые он любил, и носила цвета, которые ему нравились, и делала все для его удовольствия. И он был счастлив со мной. Но мы никогда не чувствовали себя свободными от его семейства. Они вечно болтались где-нибудь поблизости, паразитировали на Аристиде и запускали руку в его карман. Эта старая мисс де Хэвилэнд должна была бы уехать отсюда, когда Аристид женился. Я так и сказала мужу. Но он ответил: "Она жила здесь так долго! Теперь это и ее дом". Ему нравилось жить с ними под одной крышей и держать всех их в подчинении. Они относились ко мне _п_о_-_с_к_о_т_с_к_и_, но Аристид как будто не замечал этого. Роджер меня ненавидит - вы видели Роджера. Он всегда ненавидел меня. Он страшно ревнив. А Филип настолько чванлив, что никогда не разговаривает со мной. И вот теперь они пытаются представить дело так, словно я убила Аристида. А я не убивала! _Н_е_ у_б_и_в_а_л_а_! - Бренда резко подалась вперед: - Поверьте, прошу вас. Я нашел молодую вдову достойной всяческой жалости. Презрение, с каким Леонидисы отзывались о ней, и их неприкрытое желание убедиться в ее виновности сейчас показались мне просто бесчеловечными. - Если не меня - в крайнем случае, они подозревают Лоуренса, - продолжала Бренда. - А что Лоуренс? - поинтересовался я. - Лоуренс - бедняжка. Он очень болезненный... и не мог пойти на войну, но это не из-за трусости. Просто он страшно нервный. Я всегда старался развеселить и утешить его. Он вынужден был заниматься с этими ужасными детьми. Юстас вечно насмехается над ним, а Джозефина... впрочем, вы сами видели Джозефину и понимаете, что это такое. Я сказал, что еще не видел Джозефину. - Иногда мне кажется - у девочки не все дома. У нее какие-то подлые ухватки, и она несколько странная... Иногда я просто боюсь ее. Джозефина меня не интересовала. Я вернулся к Лоуренсу Брауну. - Вообще кто он такой? - спросил я. - Откуда взялся? Я сформулировал вопрос неуклюже. Бренда вспыхнула. - Он обыкновенный человек. Как я... Что мы можем поделать против всех н_и_х_? - Вам не кажется, что вы несколько преувеличиваете грозящую вам опасность? - Нет. Они хотят, чтобы преступником оказался Лоуренс... или я. И этот полицейский на их стороне. Что я могу поделать против них? - Не стоит так накачивать себя, - сказал я. - Почему убийцей не может оказаться один из них? Или кто-то совершенно посторонний? Или один из слуг? - Ни у кого нет никаких мотивов. - О, _м_о_т_и_в_! А какой мотив может быть у меня? Или у Лоуренса? Чувствуя себя довольно неловко, я промямлил: - Они могут предполагать, что вы и... э-э... Лоуренс любите друг друга... и хотите пожениться... Бренда резко выпрямилась. - С их стороны очень дурно так думать! Это неправда. У нас с Лоуренсом никогда не было даже разговоров на подобную тему. Я просто жалела его и всячески старалась утешить. Мы с ним друзья - и не более того. Вы ведь верите мне, правда? Я ей верил. Я верил, что Бренда и Лоуренс являются, как она выразилась, друзьями - и не более того. Но я также был твердо убежден, что миссис Леонидис любит молодого учителя, может быть и сама не подозревая об этом. И с этой мыслью я отправился вниз разыскивать Софию. Я уже собирался заглянуть в гостиную, когда София высунулась из двери в конце коридора. - Привет, - сказала она. - Я помогаю Нэнни готовить ленч. Я хотел было присоединиться к ней, но девушка вышла в коридор, прикрыла за собой дверь кухни и, взяв меня за руку, провела в пустую гостиную. - Ну? - спросила она. - Ты видел Бренду? Как она тебе показалась? - Честно говоря, мне ее жаль. София выглядела довольной. - Понятно. Значит, она успела тебя обработать. - Дело в том, - слегка раздражаясь, начал я, - что я могу посмотреть на сложившуюся ситуацию ее глазами. А ты не можешь. - В каком смысле ее глазами? - Скажи по-честному, София, кто-нибудь из вашей семьи когда-нибудь был добр по отношению к ней - или хотя бы вежлив? - Нет, мы не были добры к ней. С чего бы вдруг? - Просто из соображений христианского милосердия, если уж не из-за чего другого. - Какую высокую ноту ты берешь, Чарлз. Похоже, Бренда постаралась на славу. - Послушай, София, у меня такое впечатление... Я не понимаю, что с тобой происходит. - Я просто не привыкла притворяться, вот и все. Говоришь, ты посмотрел на ситуацию глазами Бренды? А теперь посмотри моими. Я не люблю тот тип молодых женщин, которые влипают в неприятные истории и под этой маркой выходят замуж за богатых стариков. У меня есть полное право не любить этот тип молодых женщин, и я не вижу необходимости скрывать свою неприязнь к ним. И если бы все факты этой истории были сухо запротоколированы на бумаге, _т_е_б_е_ бы тоже совсем не понравилась подобная молодая женщина. - Она что, придумала все это? - спросил я. - О ребенке-то? Не знаю. Но я лично считаю - да. - И тебя возмущает, что твой дедушка купился на эту басню? - О, дедушка вовсе не купился. - София рассмеялась. - Дедушка никогда ни на что не покупался. Он хотел заполучить себе Бренду. Он отдавал себе полный отчет в своих действиях - и все вышло в соответствии с его планом. С точки зрения дедушки этот брак был чрезвычайно удачен - как и все остальные его деловые операции. - А приобретение Лоуренса Брауна в качестве учителя тоже можно считать одной из наиболее успешных операций твоего деда? - иронически осведомился я. София нахмурилась. - Знаешь ли, вполне возможно, что да. Дедушка хотел видеть Бренду счастливой и довольной. Может быть, он решил: нарядов и драгоценностей недостаточно для ее счастья. И решил удовлетворить мечту Бренды о некоем романтическом увлечении. Он прикинул, что молодой человек типа Лоуренса Брауна - по-настоящему домашний и спокойный, если ты понимаешь, о чем я говорю, - вполне подойдет для этой цели. Возвышенная платоническая дружба с оттенком печали, которая, безусловно, отвлечет Бренду от возможных поисков любви где-нибудь на стороне. Возможно, дедушка руководствовался в своих действиях именно такими соображениями. Он был старый хитрый черт, знаешь ли. - Да, похоже на то. - Конечно, он не мог предвидеть, что все это кончится его насильственной смертью... И именно поэтому... - Голос Софии зазвучал с неожиданной страстью: - Именно поэтому я не верю, что это на самом деле сделала Бренда. Ведь если бы она или Лоуренс собирались убить дедушку, он обязательно знал бы об этом. Наверное, тебе это кажется странным рассуждением... - Должен признаться, да. - Но ты просто не знал дедушку. Он не стал бы потворствовать собственным убийцам... Ну вот опять! Опять глухая стена... - Бренда напугана, София, - сказал я. - Страшно напугана. - Инспектор Тавернер со своим славным коллегой? Должна признать: выглядят они устрашающе. Лоуренс, полагаю, бьется в истерике? - Почти. Он был жалок. Не понимаю, что Бренда могла в нем найти. - Не понимаешь, Чарлз? На самом деле Лоуренс весьма привлекательный мужчина. - Этот слабак?! - искренне удивился я. - Почему-то мужчины всегда считают, что представительницы прекрасного пола непременно отдают предпочтение угрюмым грубым существам типа неандертальца. У Лоуренса безусловно есть достоинства... но не думаю, что ты сможешь оценить их. - София внимательно взглянула на меня: - Да, Бренда глубоко запустила в тебя свои когти. - Не говори глупостей. Она даже не симпатична... И она вовсе не... - Не пыталась обольстить тебя? Конечно, нет. Она просто разжалобила тебя. Она не особенно красива и вовсе не умна - но у нее есть одно выдающееся качество: она умеет приносить неприятности. Она уже встала между тобой и мной. - София! - ошеломленно воскликнул я. София направилась к двери. - Забудь этот разговор, Чарлз. А сейчас я должна заняться ленчем. - Я помогу тебе. - Нет, останься здесь. Присутствие джентльмена на кухне страшно смутит Нэнни. - София! - окликнул я девушку, когда она уже выходила. - Да? - А почему вы не держите в доме прислугу? Какое-нибудь существо в передничке и накрахмаленном чепчике? - У дедушки был повар, две горничные и лакей. Ему нравилось иметь слуг. Он щедро платил им, и они были искренне преданы ему. У Клеменси и Роджера есть приходящая работница для уборки комнат. Они не любят держать прислугу - верней, Клеменси не любит. Если бы Роджер не перекусывал в Сити, он бы умер от истощения. Клеменси считает, что еда - это салат-латук, томаты и тертая морковка. Мы иногда нанимаем горничных, но когда мама закатывает очередную истерику, они нас покидают. Тогда какое-то время нас обслуживают приходящие работницы. Сейчас у нас именно такой период. Нэнни живет с нами постоянно и прекрасно справляется со всеми трудностями. Вот и все. София вышла. Я устроился в одном из огромных парчовых кресел и погрузился в размышления. Совсем недавно наверху я смотрел на ситуацию глазами Бренды. Здесь только что я смотрел на ситуацию глазами Софии. И я прекрасно понимал точку зрения Софии, которую можно было бы назвать точкой зрения семейства Леонидисов. Их возмущало присутствие в семейном гнезде чужака, пробравшегося сюда, как они полагали, бесчестным путем. И по-своему они были правы. Как сказала София, будучи изложенной на бумаге, история Бренды не показалась бы красивой... Но все-таки по-человечески я мог понять Бренду - а они не могли. Они всегда были богаты, всегда имели положение в обществе и не представляли себе, какие искушения могут подстерегать обездоленного человека. Миссис Леонидис мечтала о богатстве, роскошных туалетах, драгоценностях и безопасности - и о своем доме. И Бренда утверждала, что в обмен на все это она подарила своему старому мужу счастье. И я сочувствовал ей. Да-да, когда я разговаривал с ней, я определенно сочувствовал ей... А сейчас? Две стороны вопроса... разные точки зрения... И где же истина?.. Накануне я почти не спал ночью и встал очень рано, чтобы сопровождать Тавернера в Суинли-Дин. Теперь же, в теплой, напоенной ароматом цветов гостиной Магды Леонидис, в глубоком мягком кресле я был не в состоянии шевельнуть ни рукой ни ногой... Глаза мои слипались... Какие-то бессвязные мысли о Бренде, Софии и старике с портрета проплывали в голове и таяли в легком тумане... Я уснул... 10 Сознание возвращалось ко мне очень медленно: сначала я даже не понял, что просыпаюсь. Тяжелый аромат цветов кружил голову. Напротив меня парило в воздухе круглое бледное пятно. Только через несколько секунд я понял, что смотрю на человеческое лицо, находящееся в двух-трех футах от меня. Наконец я нашел в себе силы сфокусировать взгляд: это было личико гоблина - круглое, с огромным выпуклым лбом и крохотными глазками-бусинками. Существо очень серьезно наблюдало за мной. - Привет, - сказало оно. - Привет, - сонно моргая, откликнулся я. - Я Джозефина. Это я уже понял. Сестре Софии на вид было лет одиннадцать-двенадцать. Этот феноменально безобразный ребенок внешностью напоминал дедушку. В девочке можно было предположить и острый ум Аристида. - Вы - жених Софии, - сообщила Джозефина. Я признал верность этого утверждения. - Но приехали вы сюда со старшим инспектором Тавернером. Почему вы приехали с ним? - Он мой друг. - Да? Он мне не понравился. Я ему ничего не скажу. - О чем? - О том, что я знаю. А я знаю очень многое. Мне нравится все знать. Она уселась на ручку кресла, продолжая внимательнейшим образом изучать мое лицо. Я почувствовал себя как-то неуютно. - Дедушку убили. Вы знаете? - Да, - сказал я. - Знаю. - Его отравили. Э-зе-ри-ном, - она выговорила название лекарства очень старательно. - Интересно, правда? - Пожалуй. - Нам с Юстасом страшно интересно. Мы любим детективные истории. Я всегда мечтала быть сыщиком. И сейчас я веду следствие. Собираю улики. Это был, как я понял, премерзкий ребенок. Девочка снова вернулась к интересующей ее теме. - А человек, который пришел с инспектором Тавернером, тоже сыщик, да? В книгах говорится - полицейских, переодетых в штатское, всегда можно узнать по обуви. Но у этого полицейского обыкновенные замшевые ботинки. - Все на свете требует перемен, - пробормотал я. Джозефина истолковала это замечание по-своему. - Да, - сказала она. - Думаю, скоро здесь произойдут большие перемены. Мы переедем в Лондон и будем жить в доме на набережной. Мама давно об этом мечтает. Она будет страшно довольна. А папа, пожалуй, бросит свою писанину. Раньше он не мог себе этого позволить. Он потерял кучу денег на "Иезавели". - На Иезавели? - переспросил я. - Да, вы не видели спектакля? - О! Это спектакль! Нет, не видел. Я был за границей. - Он не долго продержался на сцене, а точней, просто с треском провалился. Пожалуй, роль Иезавели не для мамы. А как вы считаете? Я суммировал все свои впечатления о Магде. Ни в розовом неглиже, ни в строгом костюме она не походила на Иезавель, но хотелось верить, что я был знаком еще не со всеми Магдами. - Пожалуй, ты права, - осторожно согласился я. - Дедушка сразу сказал, что спектакль провалится и что он не собирается вкладывать деньги в постановку пьески на религиозную тему. Но мама была страшно увлечена пьесой. Мне лично пьеса не особо понравилась. И ничего похожего на библейскую историю. Я имею в виду, что в пьесе Иезавель вовсе не такая злая, как в библии, - а страшно патриотичная и милая во всех отношениях. Это делало спектакль скучным. Кончался он, правда, хорошо: Иезавель выбросили из окна. Только никакие псы ее тело за стеной Изрееля не ели. Жаль, верно? В этой истории мне больше всего нравится, как псы едят ее тело. Мама говорит, поставить эпизод с псами на сцене нельзя, но я не понимаю почему. Можно ведь держать в театре дрессированных собак. - И девочка со смаком процитировала: - "И пошли хоронить ее, и не нашли от нее ничего, кроме черепа, и ног, и кистей рук". Интересно, почему псы не съели кисти ее рук? - Понятия не имею, - сказал я. - Трудно представить настолько разборчивых псов. Современные собаки совсем не такие. Они едят _а_б_с_о_л_ю_т_н_о _в_с_е_. Некоторое время Джозефина размышляла над этой библейской загадкой. - Жаль, что спектакль провалился, - сказал я. - Да. Мама страшно переживала. Рецензии были просто ужасные. Мама рыдала день напролет и запустила подносом с завтраком в Глэдис, и та отказалась у нас работать. Я чуть со смеху не лопнула. - Насколько я понял, ты любишь драматические ситуации, Джозефина, - заметил я. - Дедушкин труп вскрывали, чтобы установить причину смерти, - сообщила Джозефина. - Тебе жаль, что дедушка умер? - спросил я. - Не особенно. Я его не очень-то любила. Он запретил мне заниматься балетом. - А ты хотела заниматься балетом? - Да, и мама тоже хотела, чтобы я занималась, и папа не возражал, но дед сказал, это мне совершенно ни к чему. Девочка соскользнула с ручки кресла, сбросила тапочки и попыталась встать на носки. - Конечно, для этого нужны специальные туфли, пуанты, - пояснила она. - Да и в них иногда ноги стираешь до крови. - Она снова надела тапочки и небрежно поинтересовалась: - Вам нравится наш дом? - Не уверен, - ответил я. - Теперь его, наверное, продадут. Если только Бренда не захочет остаться жить здесь. И дядя Роджер с тетей Клеменси теперь, наверное, отложат свой отъезд. - А они собирались уезжать? - спросил я, слегка заинтересованный. - Да. Во вторник. Куда-то за границу. На самолете. И тетя Клеменси купила удобный и очень легкий чемодан. - Я не знал, что они собирались за границу, - сказал я. - Никто не знал. Это их секрет. Они только хотели оставить записку для дедушки. - Джозефина помолчала и добавила: - Но не приколотую к подушечке для иголок. Так оставляют записки жены, уходящие от своих мужей в очень-очень старых книгах. А в наше время это было бы глупо, потому что никто больше не держит у себя подушечек для иголок. - Да-да, конечно, Джозефина. А ты не знаешь, почему твой дядя хотел уехать? Девочка бросила на меня косой хитрый взгляд. - Пожалуй, знаю. Это связано с лондонским офисом дяди Роджера. Я подозреваю... но не уверена... он _р_а_с_т_р_а_т_и_л_ какие-то деньги. - Почему ты так думаешь? Джозефина подошла ближе и горячо задышала мне в лицо: - В тот день незадолго до смерти дедушки дядя Роджер сидел у него в комнате при закрытых дверях. И они говорили, говорили... Дядя Роджер говорил, что всегда был никчемным дельцом, что не оправдал дедушкиных надежд и его волнуют не потерянные деньги, а утраченное в глазах дедушки доверие. Дядя был в ужасном состоянии. Я разгл