ядывал Джозефину со смешанными чувствами. - Джозефина, тебе когда-нибудь говорили: подслушивать под дверями некрасиво? Девочка энергично закивала. - Конечно, говорили. Но если ты хочешь все знать, просто п_р_и_х_о_д_и_т_с_я_ подслушивать. Бьюсь об заклад, инспектор Тавернер подслушивает. Пока я обдумывал последнее утверждение, Джозефина продолжала захлебываясь: - И в любом случае, даже если _о_н_и_ не подслушивает, то другой уж подслушивает наверняка... ну этот, в замшевых ботинках. И они шарят по столам, и читают чужие письма, и вынюхивают чужие секреты. Но они глупы! Они не знают, где искать. Последние слова Джозефина произнесла с холодным высокомерием. По своей тупости я пропустил их мимо ушей. Неприятный ребенок продолжал: - Мы с Юстасом много чего знаем - но я знаю больше Юстаса. И не собираюсь ничего ему рассказывать. Он говорит: женщины не могут быть великими сыщиками. Но я считаю - могут. Я буду все записывать в блокнот, и потом, когда полиция окажется в тупике, я выйду вперед и скажу: "Я знаю, кто это сделал". - Ты читаешь много детективов, Джозефина? - Кучи. - Наверное, ты считаешь, что знаешь, кто убил твоего дедушку? - Да, _с_ч_и_т_а_ю_. Но мне нужны дополнительные улики. - Она помолчала и добавила: - Инспектор Тавернер подозревает Бренду, да? Или Бренду и Лоуренса вместе, потому что они - любовники. - Тебе не стоит говорить такие вещи, Джозефина. - Почему? Они же любовники. - Ты не можешь судить об этом. - Очень даже могу. Они пишут друг другу любовные письма. - Джозефина! Откуда ты это знаешь? - А я их читала. Ужасно слюнявые письма. Но Лоуренс вообще слюнтяй. Он побоялся идти на войну и работал кочегаром в госпитале. А во время бомбежек он просто зеленел от страха - нет, по правде зеленел. Мы с Юстасом страшно веселились по этому поводу. Пока я соображал, что следует отвечать в таких случаях, с улицы донесся шум подъезжающей машины. В мгновение ока Джозефина оказалась у окна и расплющила о стекло вздернутый носишко. - Кто это? - спросил я. - Мистер Гэйтскилл, дедушкин поверенный. Должно быть, насчет завещания. Возбужденно дыша, Джозефина бросилась из комнаты - безусловно, для возобновления своей детективной деятельности. В гостиную вошла Магда Леонидис и, к великому моему удивлению, приблизилась ко мне и взяла меня за руки. - О Боже! - произнесла она. - Какое счастье, что вы еще не уехали! Присутствие мужчины иногда _п_р_о_с_т_о_ н_е_о_б_х_о_д_и_м_о_. Она отпустила мои руки, подошла к стулу с высокой спинкой, чуть подвинула его, мельком глянула на себя в зеркало, потом взяла со стола эмалированную шкатулку и так стояла, задумчиво открывая и закрывая ее. Это была красивая поза. В гостиную заглянула София и предостерегающе шепнула: - Гэйтскилл! - Знаю, - откликнулась Магда. Через несколько секунд София вошла в комнату в сопровождении невысокого пожилого джентльмена, и Магда, отложив эмалированную шкатулку в сторону, направилась к ним навстречу. - Доброе утро, миссис Филип. Я, собственно, иду наверх. Тут возникло какое-то недоразумение с завещанием. Ваш муж написал мне, полагая, что завещание находится у меня. Со слов же покойного мистера Леонидиса я заключил: оно хранилось в его сейфе. Вы ничего об этом не знаете? - О, завещание нашего дорогуши? - Магда широко раскрыла удивленные глаза. - Конечно, не знаю! Надеюсь, вы не считаете, что эта ужасная женщина наверху уничтожила документ? - Ну-ну, миссис Филип, - поверенный укоризненно погрозил ей пальцем. - Не будем строить диких предположений. Вопрос просто в том, где ваш тесть хранил свое завещание. - Но он отсылал документ вам... это точно!.. После того как подписал его. Он сам говорил нам об этом. - Как я понял, полиция уже ознакомилась с бумагами покойного мистера Леонидиса, - сказал мистер Гэйтскилл. - Я хотел бы перекинуться парой слов с инспектором Тавернером. И поверенный вышел из гостиной. - Дорогая моя! - воскликнула Магда. - Она _н_а_в_е_р_н_я_к_а уничтожила завещание! Я уверена в этом. - Чепуха, мама. Бренда не стала бы совершать такой идиотский поступок. - Это вовсе не идиотский поступок. Если завещание не найдется, она получит все. - Ш-ш-ш... Гэйтскилл возвращается. В гостиной снова появился Гэйтскилл в сопровождении инспектора Тавернера и Филипа. - Со слов мистера Леонидиса я понял, - говорил Гэйтскилл, - что он положил завещание в свой сейф в банке. Тавернер покачал головой. - Я связывался с банком. У них нет никаких документов, принадлежащих мистеру Леонидису, за исключением нескольких ценных бумаг. - Может быть, Роджер... или тетя Эдит... София, позови их сюда, пожалуйста. Но призванный на семейный совет Роджер Леонидис ничем не смог помочь. - Просто бред какой-то! - заявил он. - Папа подписал завещание и совершенно определенно сказал, что собирается отправить его мистеру Гэйтскиллу на следующий же день. - Если память не изменяет мне, - начал мистер Гэйтскилл, откидываясь на спинку кресла и прикрывая глаза, - двадцать четвертого ноября прошлого года я составил проект завещания согласно инструкциям мистера Леонидиса. Он его одобрил и вернул мне, после чего я переслал ему уже оформленное завещание на подпись. Примерно через неделю я осмелился напомнить мистеру Леонидису, что до сих пор не получил должным образом подписанного и заверенного завещания, и поинтересовался, не желает ли он внести в него какие-либо изменения. Мистер Леонидис ответил, что завещанием полностью удовлетворен, и добавил, что уже отослал подписанный и заверенный документ в свой банк. - Совершенно верно, - горячо подтвердил Роджер. - Это было где-то в конце прошлого ноября, помнишь, Филип? Папа собрал всех нас как-то вечером и зачитал завещание. Тавернер повернулся к Филипу Леонидису. - Это совпадает с вашими воспоминаниями, мистер Леонидис? - Да, - ответил Филип. - Все это происходило в довольно торжественной обстановке. - Магда вздохнула с довольным видом. - Я всегда считала: связанные с завещаниями мероприятия очень драматичны. - Мисс София? - Да, - сказала София. - Я помню все точно. - А каковы условия завещания? - спросил Тавернер. Мистер Гэйтскилл собрался было ответить со свойственной ему обстоятельностью, но Роджер Леонидис опередил его: - Условия завещания предельно просты. Поскольку Электра и Джойс умерли, их доля возвратилась к отцу. Сын Джойс, Уильям, погиб на войне в Бирме, и его деньги тоже вернулись к отцу. Филип с детьми и я - последние оставшиеся в живых Леонидисы. Папа оставил пятьдесят тысяч тете Эдит и сто тысяч плюс этот дом - Бренде. Все остальное делится на три равные части: одна - мне, другая - Филипу, а третья распределяется между тремя внуками поровну. Кажется, я все верно изложил, мистер Гэйтскилл? - Да. В общих чертах это и есть условия завещания, которое я оставлял для мистера Леонидиса, - подтвердил мистер Гэйтскилл, несколько недовольный тем, что ему не дали говорить самому. - Отец зачитал нам документ, - продолжал Роджер, - - и спросил, есть ли у нас какие-нибудь замечания и возражения. Конечно, ни у кого никаких замечаний и возражений не было. - У Бренды было замечание, - подала голос мисс де Хэвилэнд. - Да! - с жаром подтвердила Магда. - Она говорила, что не может слышать, как ее милый Аристид говорит о смерти. Мол, у нее мурашки бегают от таких разговоров. И мол, после его смерти ей не нужны будут эти противные деньги. - Традиционное для людей ее класса поведение, - сказала мисс де Хэвилэнд. Это было жестокое и язвительное замечание. Внезапно я осознал, насколько сильно Эдит де Хэвилэнд не любит Бренду. - Очень ясные и разумные условия, - сказал мистер Гэйтскилл. - И что же случилось после того, как завещание было зачитано? - После того как завещание было зачитано, папа подписал его, - сказал Роджер. Тавернер подался вперед. - Как и когда именно он подписал его? Роджер оглянулся и призывно посмотрел на жену. Заговорила Клеменси. Все члены семьи, похоже, были довольны, что слово взяла именно она. - Вы хотите знать, как все происходило, в мельчайших подробностях? - Да, пожалуйста, миссис Леонидис. - Мой свекор положил завещание на стол и попросил одного из нас - кажется, Роджера - позвонить в колокольчик. Роджер позвонил. Когда на звонок пришел Джонсон, свекор велел ему пригласить в гостиную Джанет Волмер, горничную. Когда Джонсон и Джанет вернулись, мистер Леонидис подписал документ и приказал слугам тоже поставить свои подписи. - Все правильно, - вставил мистер Гэйтскилл. - Завещание должно быть подписано завещателем в присутствии двух свидетелей, которые после этого должны поставить на документе и свои подписи. - И затем? - спросил Тавернер. - Мой свекор поблагодарил слуг, и те покинули гостиную. Мистер Леонидис взял завещание, положил его в длинный конверт и сказал, что наутро отправит его мистеру Гэйтскиллу. - Вы все подтверждаете точность этого рассказа? - инспектор Тавернер обвел взглядом присутствующих. Все согласно закивали головами. Значит, завещание лежало на столе. Как далеко вы находились от стола? - Довольно далеко. В пяти-шести ярдах. Зачитывая завещание, мистер Леонидис сидел за столом? - Да. - Он вставал или выходил из-за стола перед тем, как подписать документ? - Нет. - Могли ли слуги прочитать текст завещания, когда подписывали его? - Нет, - ответила Клеменси. - Свекор прикрыл текст листом бумаги. - Как и подобает в таких случаях, - вставил Филип. - Содержание завещания слуг совершенно не касается. - Понятно, - сказал Тавернер. - То есть... ничего не понятно. Резким движением он извлек из кармана длинный конверт и протянул его поверенному. - Взгляните, - предложил он. - И объясните, пожалуйста, что это такое. Мистер Гэйтскилл вынул из конверта сложенный лист бумаги, развернул его и пробормотал с ошеломленным видом: - Нечто совершенно неожиданное... Ничего не понимаю... Где вы нашли это, инспектор? - В сейфе, среди бумаг мистера Леонидиса. - Но что это? - спросил Роджер. - О чем вы? - Это то самое завещание, которое я подготовил для вашего отца, Роджер... но непонятно... после всего, что вы рассказали... Документ не подписан! - Как? А-а, это, наверное, черновик. - Нет, - сказал поверенный. - Черновик мистер Леонидис мне вернул, после чего я переписал завещание начисто - _в_о_т_ э_т_о_ с_а_м_о_е з_а_в_е_щ_а_н_и_е_, - мистер Гэйтскилл постучал по документу пальцем, - и послал его вашему отцу на подпись. Согласно вашим показаниям, мистер Леонидис и двое свидетелей подписали завещание в вашем присутствии... И тем не менее документ не подписан. - Но это невозможно! - воскликнул Филип Леонидис, наконец-то демонстрируя слабые признаки каких-то эмоций. - Как у вашего отца было со зрением? - Он страдал глаукомой и для чтения пользовался сильными очками. - Он был в очках в тот вечер? - Конечно. И не снимал их до тех пор, пока не подписал документ. Я прав? - Абсолютно, - подтвердила Клеменси. - И никто не подходил к столу перед тем, как завещание было подписано? - Никто к столу не подходил, - твердо сказала София. - И дедушка из-за стола не вставал. - И стол находился на том же месте, что и сейчас? Не у двери? Не у окна? - Нет, на том же самом месте. - Я пытаюсь понять, каким образом могла быть произведена какая-нибудь подмена, - пояснил инспектор. - А подмена явно имела место. Мистер Леонидис был уверен, что подписывает только что зачитанный документ. - А подписи не могли быть стерты? - Нет, мистер Леонидис. Так, чтобы не осталось следа, нет. - Но существует еще одна вероятность: это не тот документ, который мистер Гэйтскилл послал мистеру Аристиду и который мистер Аристид подписал в присутствии всей семьи. - Ничего подобного, - вмешался поверенный. - Могу присягнуть: это подлинный документ. Здесь, в верхнем левом углу листа находится маленькое пятнышко, похожее на самолетик... дефект бумаги. Я сразу его заметил. Все недоуменно переглядывались. - Чрезвычайно любопытная ситуация, - сказал мистер Гэйтскилл. - Беспрецедентный случай в моей практике. - Просто невероятно! - воскликнул Роджер. - Мы же все присутствовали при подписании завещания. Все это просто не могло произойти! Мисс де Хэвилэнд сухо кашлянула. - Сейчас бессмысленно тратить силы и время на подобные заявления, - заметила она. - Все это уже произошло. И каково наше положение на данный момент, вот что хотелось бы узнать? Гэйтскилл мгновенно превратился в осторожного юриста. - Ситуацию можно тщательно проверить, - сказал он. - Данное завещание, безусловно, аннулирует все предыдущие. Мистер Леонидис, будучи в полном уме и здравии, подписывал при большом количестве свидетелей документ, который искренне считал этим вот завещанием. Хм-м. Очень интересно. Тавернер взглянул на часы. - Боюсь, я задерживаю ваш ленч, - сказал он. - Вы не останетесь на ленч, инспектор? - спросил Филип. - Спасибо, мистер Леонидис, но мне еще нужно встретиться с доктором Грэем. Филип повернулся к поверенному: - А вы останетесь, мистер Гэйтскилл? - Благодарю вас, Филип. Все поднялись со своих мест. Я незаметно пробрался к Софии. - Мне уйти или остаться? - тихо спросил я. Фраза прозвучала смешно, как название викторианской песенки. - Думаю, можешь уйти, - ответила она. Я незаметно выскользнул из гостиной вслед за Тавернером. В коридоре болталась Джозефина. У нее был страшно довольный вид. - Полицейские - дураки! - сообщила она. Из гостиной вышла София. - Чем ты тут занималась Джозефина? - Помогала Нэнни на кухне. - А я полагаю, ты подслушивала. Джозефина скорчила сестре гримасу и удалилась. - С этим ребенком, - вздохнула София, - хлопот не оберешься. 11 Я вошел в кабинет отца в Скотленд-Ярде и застал там Тавернера, завершающего изложение скорбной повести. - И что мы имеем? - говорил он. - Я вывернул всех в доме наизнанку - и к чему пришел? - Да ни к чему. Ни у кого никаких мотивов. В деньгах никто не нуждается. Единственное, в чем можно уличить жену Леонидиса и ее молодого человека, - это в том, что последний смотрел на нее бараньими глазами, когда та наливала ему кофе. - Ну-ну, Тавернер, - вмешался я, - я могу несколько разнообразить вашу информацию. - Можешь? Итак, мистер Чарлз, что же удалось узнать в_а_м_? Я сел, закурил, откинулся на спинку стула и выдал: - Роджер Леонидис с женой собирались уехать за границу в следующий вторник. У Роджера с отцом произошел бурный разговор в день смерти старика. Старый Леонидис обнаружил какой-то непорядок в делах фирмы сына, и Роджер признал себя виновным. Тавернер побагровел. - Откуда, черт побери, ты узнал это? - осведомился он. - Если эта информация идет от слуг... - Не от слуг, - сказал я. - От личного агента. - То есть? - И должен заметить, что, в полном соответствии с канонами детективной литературы, он - или, верней, она, или даже _о_н_о_ - во всех отношениях превзошло полицию... Кроме того, - продолжал я, - мой частный сыщик наверняка держит про запас еще кое-какие сведения. Тавернер открыл рот и снова закрыл. Он хотел задать сразу так много вопросов, что не знал, с какого начать. - Роджер! - наконец произнес он. Значит, у Роджера рыльце в пушку, да? Теперь, когда я все выложил, у меня стало как-то нехорошо на душе. Мне понравился Роджер Леонидис. Я вспомнил его уютную, располагающую к приятному отдыху комнату, благодушие и дружелюбие стеснительного великана и понял, что совсем не хочу пускать по его следу гончих псов правосудия. Можно предположить, конечно, что информация Джозефины не заслуживала доверия, но мне почему-то так не казалось. - Значит, тебе сказал это ребенок? - спросил Тавернер. - Девочка, похоже, в курсе всех происходящих в доме событий. Эти сведения - в случае их достоверности - в корне меняли ситуацию. Если Роджер действительно, как предполагала Джозефина, совершил крупную растрату в фирме и если старик обнаружил злоупотребления сына, последнему было важно заставить старого Леонидиса молчать и скрыться из Англии до того, как правда откроется. Возможно, Роджер оказался перед необходимостью преступного действия. Было решено безотлагательно сделать запрос о положении дел в фирме Роджера Леонидиса. - Ну и шум поднимется, - сказал мой отец. - Это ведь огромный концерн с миллионным оборотом. - Если фирма действительно обанкротилась, то ситуация проясняется, - сказал Тавернер. - Отец вызывает к себе сына. Роджер с перепугу признается в растрате. Бренда Леонидис в это время находится в кино. Роджеру требуется только из комнаты Аристида пройти в ванную, опорожнить пузырек с инсулином и наполнить его эзерином - и все дела. Или это могла сделать его жена. По возвращении с работы она ходила на ту половину дома, якобы за оставленной там трубкой мужа. Но при этом она могла подменить инсулин на эзерин до прихода Бренды. Клеменси абсолютно хладнокровна и вполне способна на подобный поступок. Я кивнул. - Да, скорее всего, это сделала Клеменси. У нее хватило бы выдержки. Вряд ли Роджеру Леонидису пришло в голову отравлять отца таким образом - в этом фокусе с эзерином чувствуется работа женского ума. - Среди отравителей встречается очень много мужчин, сухо заметил мой отец. - И все равно, мне кажется, Роджер - не того типа человек. Может быть, они с женой действовали в сговоре. - Итак, мы имеем вариант леди Макбет, - подытожил отец после ухода Тавернера. Клеменси Леонидис показалась тебе похожей на эту героиню, Чарлз? - Не особенно, - ответил я. - Леди Макбет была по сути своей алчной женщиной. Клеменси Леонидис не такая. Непохоже, чтобы она стремилась к обладанию чем-либо. - Но ведь она может страстно желать безопасности мужа? - Это да. И она может быть... жестокой. К_а_ж_д_ы_й_ _и_з_ н_а_с_ _ж_е_с_т_о_к_ _п_о_-_с_в_о_е_м_у_ - вот что говорила София. Я поднял глаза и встретился взглядом со Стариком. - О чем ты задумался, Чарлз? Но я не ответил ему. На следующий день меня вызвали в Скотленд-Ярд, и в кабинете отца я обнаружил инспектора Тавернера. У последнего был очень довольный и возбужденный вид. - Фирма Леонидиса по поставкам на мели, - сообщил отец. - Разорится с минуты на минуту, - добавил Тавернер. - Вчера вечером курс их акций действительно резко упал, - сказал я. - Но сегодня утром положение вроде бы поправилось. - Нам пришлось наводить справки очень осторожно, - сказал Тавернер. - Никаких прямых вопросов. Чтобы не вызвать панику и не встревожить нашего готового к отъезду джентльмена. Но полученная нами из некоторых секретных источников информация абсолютно недвусмысленна. Фирма по поставкам находится на грани краха. Она не в состоянии выполнить взятые на себя обязательства. Дело в том, что в продолжении многих лет управление фирмой осуществлялось из рук вон плохо. - То есть виноват Роджер Леонидис? - Да. Он там главный, как ты знаешь. - И он тратил деньги фирмы... - Нет, это вряд ли, - покачал головой Тавернер. - То есть, может, он и убийца, но не мошенник. По правде говоря, с деловой точки зрения он просто... дурак. У него нет ни капли здравого смысла. То он башку очертя бросается в какие-то сомнительные мероприятия, то колеблется и отступает перед самыми выгодными сделками. Он облекает властью людей, менее всего способных защищать интересы фирмы. Роджер - недалекий, простодушный парень и всегда доверял всяким проходимцам. В общем, во все времена и во всех случаях он вел себя неправильно. - Да, такие люди иногда встречаются, - сказал отец. - И они не столько глупы, сколько плохо разбираются в людях. И обуреваемы жаждой деятельности в самые неподходящие моменты. - Бизнес не для таких, - заметил Тавернер. - И Роджер никогда и не стал бы заниматься бизнесом, не окажись он сыном Аристида Леонидиса. - Когда старик передал предприятие во владение сыну, оно процветало. Это была настоящая золотая жила! И новый владелец мог просто сидеть себе сложа руки, пока дела шли своим чередом. - Ну нет, - отец покачал головой. - Никакое предприятие не может функционировать само по себе. Всегда должны приниматься какие-то решения: одного уволить, другого принять... Разные нюансы внутренней политики. Роджер Леонидис же во всех случаях принимал неверные решения. - Это точно, - подтвердил инспектор Тавернер. - Он лояльный малый: держал на работе самых никчемных людей - просто из симпатии или жалости. А иногда ему в голову взбредали разные дикие идеи, которые он непременно пытался воплотить в жизнь, несмотря на связанные с этим огромные расходы. - Но ничего противозаконного! - уточнил отец. - Абсолютно ничего противозаконного. - Тогда почему он пошел на убийство? - спросил я. - Может быть, Роджер Леонидис не мошенник и не подлец, а просто дурак, - сказал Тавернер. - Это дела не меняет - или почти не меняет. Единственное, что могло спасти фирму по поставкам от краха, - это колоссальная сумма денег, полученная к... - он заглянул в записную книжку, - к следующей среде, самое позднее. - Именно такая сумма, какую он получит - или рассчитывает получить - по завещанию отца? - Совершенно верно. - Но он не сможет получить ее наличными. - Да. Но ему откроют кредит! Это одно и то же. Мой старик покивал. - А не проще было бы просто обратиться за помощью к старому Леонидису? - предположил он. - Думаю, Роджер так и сделал, - сказал Тавернер. - И именно этот разговор девчонка и подслушала. Старик наверняка наотрез отказался выбрасывать деньги на ветер. Наверняка. Я подумал, здесь инспектор Тавернер, похоже, прав. Аристид Леонидис отказался финансировать постановку пьесы для Магды, считая, что спектакль не будет иметь успеха. И последующие события доказали его правоту. Он всегда был щедр по отношению к своей семье, но не собирался вкладывать деньги в сомнительные предприятия. А фирме Роджера требовались тысячи или даже сотни тысяч. Старик отказал сыну наотрез, и единственной возможностью избежать банкротства для Роджера оставалась смерть отца. Да, мотив, конечно, достаточно серьезный. Отец взглянул на часы. - Я попросил его подойти сюда. Он должен быть здесь с минуты на минуту. - Роджер? - Да. - "Приходи ко мне на ужин мухе говорил паук"? - пробормотал я. Тавернер казался несколько шокированным. - Мы сразу же введем его в курс дела, - сурово сказал он мне. Сцена была готова к началу действия, стенографистка сидела за столом в углу. Вскоре зазвенел звонок, и несколькими минутами позже в кабинет вошел Роджер Леонидис. Он вошел энергичной и несколько неуклюжей походкой и тут же наткнулся на стул. Как прежде, он напомнил мне огромного дружелюбного пса, и я тут же решил для себя совершенно определенно, что инсулин на эзерин заменил не этот человек. Этот обязательно разбил бы пузырек, расплескал лекарство на пол или как-нибудь еще испортил бы все дело. "Нет, - решил я, - Роджер, конечно, был посвящен в план преступления, но исполнителем задуманного являлась Клеменси". Роджер говорил без умолку: - Вы хотели видеть меня? Вы обнаружили еще что-нибудь? Привет, Чарлз! Сначала не заметил вас. Очень мило с вашей стороны присутствовать здесь. Но, пожалуйста, скажите мне... Такой славный, такой по-настоящему симпатичный человек. Но многие убийцы казались славными симпатичными людьми, как говорили впоследствии их ошеломленные друзья. Чувствуя себя Иудой, я приветственно улыбнулся. Мой отец держался подчеркнуто холодно, был сдержан и официален. Он произносил гладкие, привычные фразы: "Показания... даны без принуждения... Можете требовать присутствия вашего адвоката..." Роджер Леонидис отмел в сторону все эти традиционные формулы характерным для него нетерпеливым жестом. Я заметил слабую сардоническую улыбку на губах инспектора Тавернера и прочитал его мысли: "Э_т_и_ п_а_р_н_и_ в_с_е_г_д_а_ т_а_к_ у_в_е_р_е_н_ы_ в_ с_е_б_е_. О_н_и_ н_е_ м_о_г_у_т_ о_ш_и_б_а_т_ь_с_я_. _О_н_и_ т_а_к_и_е_ у_м_н_ы_е_!" Я сел в уголке, не привлекая к себе внимания. - Я просил вас прийти сюда, мистер Леонидис, - говорил мой отец, - не для того, чтобы сообщить вам нечто новое, а для того, чтобы услышать нечто новое из ваших уст - то, о чем вы умолчали накануне. Роджер Леонидис страшно удивился: - Умолчал?! Но я рассказал вам все - абсолютно все. - Думаю, все-таки нет. Вы разговаривали с покойным в день его смерти? - Да, да! Мы с ним пили чай. Я говорил вам. - Да, говорили. Но вы не сообщили нам о содержании вашего разговора. - Мы... просто... беседовали. - О чем? - О текущих домашних делах, о Софии... - А о фирме по поставкам товаров в вашем разговоре случайно не упоминалось? Наверное, до сих пор я смутно надеялся, что Джозефина все выдумала, но в следующий миг моя надежда бесследно испарилась. Роджер переменился в лице - теперь вместо волнения и озабоченности на последнем было написано чувство, очень похожее на отчаяние. - Боже мой! - Великан упал в кресло и закрыл лицо руками. Тавернер лениво улыбнулся, как довольный кот. - Мистер Леонидис, вы признаете, что были недостаточно искренни с нами? - Откуда вы узнали об этом? Я думал, никто не знает... Я не понимаю, каким образом кому-то стало известно содержание нашего разговора... - У нас есть свои способы узнавать правду, мистер Леонидис. - Отец сделал торжественную паузу. - Теперь вы, наверное, сами видите, что вам стоит все рассказать нам. - Да-да, конечно! Я все расскажу! Что именно вы хотите знать? - Действительно фирма по поставкам товаров находится на грани банкротства? - Да. Ее уже ничем не спасти. Если бы только отец умер, не успев узнать ни о чем. Мне так стыдно... это такой позор... - Грозит ли вам судебное преследование? Роджер резко выпрямился. - Конечно, нет. Да, это банкротство - но банкротство честное. Я смогу выплатить всем кредиторам по двадцать шиллингов на фунт, если продам все свое имущество, - а я это безусловно сделаю. Нет, мне стыдно, что я не оправдал доверия отца. Он мне так верил! Он отдал мне свою самую крупную - и самую любимую - фирму. И никогда не вмешивался в мои дела, никогда меня не контролировал... Он просто... просто верил мне... А я обанкротился. - Значит, судебное преследование вам не грозит? - сухо сказал отец. - Тогда почему же вы с женой собирались тайком уехать за границу? - Вы и это знаете?! - Как видите, мистер Леонидис. - Но разве вы не понимаете?! - Роджер порывисто подался вперед. - Я не мог сказать отцу правду. Это выглядело бы так, будто я прошу у него денег, будто я хочу, чтобы он снова помог мне встать на ноги. Папа... папа очень любил меня. И обязательно захотел бы помочь мне. Но я не мог... не мог больше заниматься бизнесом... потому что все эти неприятности начались бы снова... Я совершенно не умею вести дела. У меня нет к этому способностей. Я не такой человек, каким был мой отец, - и я всегда знал это. Я очень старался, но у меня ничего не получалось. И я был так несчастен... Боже! Вы себе просто не представляете, как несчастен я был! Я долго пытался как-то выкрутиться и надеялся только на то, что милый старик ничего не прознает о моих неприятностях. Но потом стало ясно, что банкротства не избежать... Клеменси все поняла и согласилась со мной. Мы вдвоем придумали этот план. Никому ничего не говорить. Уехать. Пусть гроза разражается после нашего отъезда. Я собирался оставить отцу письмо с признанием... и мольбами о прощении. Отец всегда был так добр ко мне - вы себе не представляете! Но тогда бы он уже ничего не смог поделать. Вот чего я хотел: не просить его ни о чем, а начать где-нибудь вдалеке новую самостоятельную жизнь. Жить просто и скромно. Выращивать что-нибудь: кофе... фрукты... Зарабатывать только на самое необходимое. Конечно, Клеменси будет тяжело, но это ее не страшит. Она прекрасная женщина, просто прекрасная! - Понятно, - голос моего отца был холоден. - И почему же вы передумали? - Передумал? - Да. Почему в конце концов вы решили пойти к отцу и просить его о денежной помощи? Роджер непонимающе уставился на него: - Но я этого не делал! - Неужели, мистер Леонидис? - Вы все совершенно неправильно поняли! Это не я пошел к отцу, а о н послал за мной. Он все каким-то образом прознал в Сити - наверное, до него дошел какой-то слух... Отец всегда все знал. Он задал мне вопрос в лоб. Конечно, я сразу же признался во всем... и все рассказал ему. Я сказал, что мучаюсь не столь из-за потерянных денег, сколько из-за потерянного в его глазах доверия. Роджер судорожно сглотнул. - Милый папа! Вы не представляете, как он был добр ко мне! Никаких упреков. Сама доброта. Я сказал, что не хочу просить помощи у него... что хочу уехать, как и задумал... Но он даже слышать об этом не желал. И настоял на денежной помощи моей фирме. - Вы хотите заставить нас поверить, что ваш отец намеревался оказать вам финансовую помощь? - резко спросил Тавернер. - Конечно. Он дал письменные инструкции своим торговым агентам. Кажется, Роджер заметил недоверие на лицах двух сидящих перед ним мужчин, потому что вдруг вспыхнул: - Послушайте, это письмо до сих пор находится у меня. Я должен был отослать его, но потом, в этом смятении... и горе... Я забыл. Оно лежит у меня в кармане. Роджер вытащил бумажник, порылся в нем и наконец извлек оттуда искомое. Это был мятый конверт с почтовой маркой, адресованный, как я успел заметить, мистерам Греторексу и Ханбери. - Прочитайте сами, если не верите мне. Мой отец вскрыл конверт. Тавернер встал у него за плечом. Позже я узнал, что в письме давались указания мистерам Греторексу и Ханбери продать некоторое имущество старого мистера Леонидиса и на следующий день прислать к последнему представителя их фирмы для получения инструкций, касающихся помощи фирме по поставкам товаров. - Мы выдадим вам расписку в получении этого документа, мистер Леонидис, - сказал Тавернер. Роджер взял расписку, поднялся и сказал: - Это все? Теперь вы видите, как было дело? - Мистер Леонидис дал вам это письмо, и затем вы ушли. Что вы делали дальше? - спросил Тавернер. - Я бросился к себе. Моя жена только что вернулась с работы. Я рассказал ей о решении отца. О, как он был добр ко мне!.. Я... честное слово... я едва соображал, что делаю... - И как скоро после этого у вашего отца случился приступ? - Сейчас, дайте подумать... где-то через полчаса или час. Прибежала Бренда, страшно испуганная. Сказала, что отцу стало плохо... Я... я бросился с ней к старику. Но все это я уже рассказывал вам. - Во время вашего предыдущего визита на половину отца вы не заходили в смежную с комнатой отца ванную? - Вроде, нет. Нет... Точно, нет. А почему, собственно, вам пришло в голову, что я... Отец улыбнулся, встал и протянул Роджеру руку. - Спасибо, мистер Леонидис. Вы очень помогли нам. Но вы должны были рассказать нам все это раньше. Дверь за Роджером закрылась. Я поднялся, подошел к столу отца и заглянул в лежащее на нем письмо. - Это может быть и фальшивка, - с надеждой произнес Тавернер. - Может быть, - согласился отец. - Но я так не думаю. Похоже, мы должны смириться с ситуацией. Старый Леонидис действительно собирался вызволять сына из беды. И живой Аристид помог бы фирме по поставкам быстрей и эффективней, чем это сделает сам Роджер после смерти отца - особенно сейчас, когда обнаружилась пропажа завещания и точная сумма унаследованных Роджером денег неизвестна. Последнее означает задержку дел и дополнительные трудности. А банкротство вот-вот произойдет. Нет, Тавернер, у Роджера Леонидиса и его жены не было причин желать смерти старика... Напротив... Отец резко смолк, потом повторил задумчиво, как если бы размышляя над неожиданно пришедшей ему в голову мыслью: - Напротив... - О чем вы подумали, сэр? - поинтересовался Тавернер. - Если бы Аристид Леонидис прожил еще хотя бы двадцать четыре часа, дела Роджера были бы в полном порядке. Но старик умер внезапно, в течение следующего часа. - Хм. Вы думаете, кто-нибудь в доме желал разорения Роджера? - спросил Тавернер. - Имел в этом какой-то денежный интерес? Маловероятно. - Каковы условия завещания? - спросил отец. - Кому же все-таки достаются деньги старого Леонидиса? Тавернер раздраженно запыхтел. - Вы же знаете этих юристов. От них никогда не добьешься прямого ответа. Согласно предыдущему завещанию, составленному после женитьбы на Бренде, последней остаются те же сто тысяч; пятьдесят тысяч - мисс де Хэвилэнд, а остальное делится пополам между Филипом и Роджером. Раз последнее завещание не подписано, вероятно, в силу вступит старое. Но все это не так просто. Во-первых, самим фактом составления нового завещания старое аннулировано. Кроме того, существуют свидетели, видевшие, как мистер Леонидис новое завещание подписывал. Представляете, какой шум поднимется, если завещание не найдется? Тогда, вероятно, его вдове достанется все или, по крайней мере, большая часть состояния. - Значит, пропажа завещания, скорей всего, выгодна Бренде? - Да. Если тут кроется какой-то обман, то логичнее всего предположить, что в нем замешана Бренда. А тут явно кроется какой-то обман, но будь я проклят, если могу понять, как все это удалось провернуть! Тогда я тоже никак не мог этого понять. Полагаю, все мы проявили тогда невероятную тупость. И к тому же смотрели на дело совершенно не с той стороны. 12 После ухода Тавернера наступило молчание, потом я спросил: - Па, а какие они, эти убийцы? Старик задумчиво посмотрел на меня. Мы с ним так хорошо понимали друг друга, что он тут же догадался, какая именно мысль побудила меня задать этот вопрос. И ответил очень серьезно: - Да. Сейчас все это чрезвычайно важно для тебя... Ты столкнулся с преступлением вплотную и уже не можешь оставаться просто сторонним наблюдателем. Я всегда по-дилетантски интересовался наиболее заметными делами, которыми занимался уголовно-следственный отдел, но, как сказал отец, оставался при этом сторонним наблюдателем. Но сейчас - и София поняла это намного быстрее меня - от расследования убийства зависело очень многое в моей жизни. Старик продолжал: - Не знаю, верно ли ты адресовал свой вопрос. Могу порекомендовать тебе побеседовать на эту тему с парочкой занудных психиатров, работающих у нас. У них наверняка на все припасен готовый ответ. Да и Тавернер может снабдить тебя обширной информацией по этому вопросу. Но ты хочешь знать, что думаю по этому поводу лично я, исходя из своего опыта общения с преступниками? - Вот именно, - благодарно сказал я. - Какие бывают убийцы? Некоторые... - на лице отца появилась меланхолическая улыбка, - ...некоторые из них - исключительно приятные люди. Наверное, вид у меня был несколько ошеломленный. - О да, именно, - продолжал отец. - Приятные и вполне обыкновенные люди - как ты, или я, или тот парень, с которым мы недавно беседовали, Роджер Леонидис. Убийство, видишь ли, зачастую является преступлением дилетанта. О гангстерских делах я не говорю. Нередко создается впечатление, что эти приятные и вполне обыкновенные люди совершали убийство почти случайно: просто вдруг оказывались в какой-то экстремальной ситуации или что-то позарез им было нужно: деньги, женщины, например, - и они убивали с целью заполучить желаемое. У них не срабатывал тормоз, который срабатывает у большинства людей. Ребенок, как ты знаешь, претворяет желание в действие без малейших угрызений совести. Он сердится на своего котенка и говорит: "Я убью тебя", и бьет его по голове молотком. А потом долго и страшно страдает от того, что котенок больше не шевелится. Многие дети вытаскивают младших сестренок и братишек из колясок и топят их - из чистой ревности. С возрастом они начинают понимать, что так поступать нельзя: ведь за этим последует наказание. Еще позже они начинают ч_у_в_с_т_в_о_в_а_т_ь_ с_е_р_д_ц_е_м_ невозможность таких поступков. Но некоторые люди, подозреваю, так и остаются нравственно незрелыми. Умом они понимают - убивать нельзя, но сердцем этого не чувствуют. В моей практике не было ни одного убийцы, который бы по-настоящему раскаивался в содеянном... Вероятно, это и есть Каинова печать. Убийцы стоят в стороне от рода людского, они "другие"... Да, убивать нельзя - но эта заповедь не для них: в их случае убийство было необходимо, жертва сама напросилась, в этом единственный выход... - Как ты думаешь, мог ли кто-нибудь убить старого Леонидиса просто из ненависти? - Из чистой ненависти? Нет, это маловероятно. - Отец взглянул на меня с любопытством: - Под ненавистью ты, вероятно, имеешь в виду доведенную до высшей степени неприязнь. Но существует еще ненависть - ревность, которая развивается из любви и разочарования. Констанс Кент, по общему утверждению, очень любила своего младшего брата, которого убила. Но по-видимому, она хотела, чтобы предназначаемые ему любовь и нежность были обращены только на нее. Думаю, люди гораздо чаще убивают тех, кого любят, нежели тех, кого ненавидят. Потому что только те, кого любишь, могут сделать твою жизнь по-настоящему невыносимой. Но всех этих рассуждений тебе недостаточно, да? - продолжал отец. - - Ты хотел бы получить от меня некий универсальный опознавательный знак, по которому смог бы безошибочно узнать убийцу среди явно нормальных и приятных людей? - Точно. - Можно ли здесь найти какой-нибудь общий знаменатель? Интересно... - Отец на секунду задумался. - А знаешь, если общий знаменатель и есть, то я склонен считать - это тщеславие. - Тщеславие? - Да, я никогда не встречал убийцы, который не был бы тщеславен... В девяти случаях из десяти именно тщеславие и ведет преступника к гибели. Убийца может бояться разоблачения, но при этом он страшно гордится собой и не может удержаться от хвастовства... И при этом он считает себя слишком умным, чтобы попасться на этом. - Отец помолчал и добавил: - Убийце очень хочется _г_о_в_о_р_и_т_ь_. - Говорить? - Да. Понимаешь, совершив злодеяние, убийца чувствует себя бесконечно одиноким. Ему хочется поделиться с кем-нибудь своей тайной - но это невозможно. А раз так - ему приходится довольствоваться общими разговорами об убийстве: всесторонне обсуждать его, выдвигать различные версии... На твоем месте, Чарлз, я бы искал именно такого человека. Поезжай снова к Леонидисам, поболтайся среди них, разговори каждого в отдельности. Конечно, это не так просто. Виновные или нет, они будут рады случаю поговорить с посторонним человеком, которому могут сказать многое из того, что не могут сказать друг другу. Но возможно, ты уловишь разницу. Человек, которому есть что скрывать, не позволит себе говорить в с е. Ребята из разведки знали это во время войны. Если тебя взяли в плен, ты можешь назвать свое имя, звание, номер своей части, но _н_и_ч_е_г_о_ б_о_л_ь_ш_е. Люди, пытающиеся дать дополнительную ложную информацию, почти всегда выдавали себя. Заставь Леонидисов говорить, Чарлз, и следи внимательно: кто-то обмолвившись, может выдать себя. Я передал отцу слова Софии о жестокости - о разных видах жестокости в этой семье. Отец заинтересовался. - Да, - сказал он, - твоя девушка это вер