но подметила. В большинстве семей есть какой-то изъян, какая-то трещина в броне. Большинство людей может справиться с одной слабостью, но с двумя и разного рода справиться, как правило, не может. Интересная штука - наследственность! Возьмем, к примеру, жестокость де Хэвилэндов - и качество, которое можно назвать "нещепетильностью", свойственное Леонидисам. С де Хэвилэндами все в порядке, потому что они щепетильны, а с Леонидисами все в порядке, потому что пусть они и нещепетильны, но зато очень добры. Но вот появляется потомок, который наследует оба эти качества: жестокость и неразборчивость в средствах... Чуешь, куда я клоню? Я уже думал об этом, только не этими словами. Отец продолжал: - Но не буду морочить тебе голову вопросами наследственности. Все это не так легко и просто. Нет, мой мальчик, тебе следует отправиться в Суинли-Дин и _з_а_с_т_а_в_и_т_ь_ и_х_ г_о_в_о_р_и_т_ь_. Твоя София права в одном: и тебе, и ей нужна только правда. Ты должен _д_о_к_о_п_а_т_ь_с_я д_о_ и_с_т_и_н_ы_. - И повнимательней с ребенком, - добавил отец, когда я уже выходил из кабинета. - С Джозефиной? Ты имеешь в виду не посвящать ее в свои планы? - Нет, не это. Я имею в виду - присматривай за ней. Мы не хотим, чтобы с ней что-нибудь случилось. Я молча уставилась на отца. - Ну-ну, Чарлз. Один из живущих в этом доме - хладнокровный убийца. А маленькая Джозефина, похоже, знает о происходящих в семействе событиях лучше всех. Она, безусловно, была осведомлена о делах Роджера - пусть ее вывод о растрате и оказался ошибочным. Но ее показания по поводу подслушанного абсолютно соответствуют истине. Да-да. Показания ребенка - всегда самые надежные показания. Им всегда можно доверять. Не в суде, конечно. Дети терпеть не могут прямых вопросов, они начинают мямлить или глядят тупыми глазами и говорят, что ничего не знают. Лучше всего, когда они похваляются, как похвалялась вчера перед тобой эта девочка. И таким образом из нее можно вытянуть очень многое. Главное - не задавать ей никаких вопросов. Притворись, что ты уверен в полной ее неосведомленности в домашних делах. Это раззадорит ее. Отец помолчал и добавил: - Но присматривай за ней. Она может знать несколько больше, чем требуется для полной ее безопасности. 13 Я отправился в "кривой домишко" (так я мысленно окрестил особняк Леонидисов) с легким чувством вины. Хоть я и рассказал инспектору Тавернеру о показаниях Джозефины относительно Роджера, но умолчал о ее заявлении насчет того, что Бренда и Лоуренс Браун состоят в любовной переписке. Я пытался убедить себя: это чистой воды выдумка, верить которой нет никаких оснований. Но в действительности я просто чувствовал странное нежелание помогать сбору дополнительных улик против Бренды Леонидис. Мне было жаль бедную женщину, окруженную решительно настроенными против нее людьми. Если эти письма и существуют, несомненно Тавернер со своими мирмидонами их рано или поздно найдет. Мне же не нравилась роль человека, бросающего очередное подозрение на оказавшуюся в трудном положении женщину. Более того, она ведь торжественно поклялась мне: между ней и Лоуренсом ничего такого нет, и я был склонен больше верить ей, чем этому зловредному гномику Джозефине. И разве Бренда сама не сказала, что у Джозефины очень даже "все дома". Я вспомнил умное выражение круглых блестящих глазок девочки и отогнал прочь неприятную мысль о том, что у Джозефины очень даже "все дома". Я позвонил Софии и спросил, можно ли мне снова прийти к ним. - Пожалуйста, Чарлз. - Как у вас дела? - Не знаю. Вроде все в порядке. Полицейские продолжают осматривать дом. Чего они ищут? - Понятия не имею. - Мы все начинаем нервничать. Приезжай поскорей. Я просто сойду с ума, если не поговорю с кем-нибудь. Я сказал, что выхожу немедленно. Когда я подъехал к парадному входу дома, вокруг никого не было видно. Я заплатил таксисту, и машина уехала. Я заколебался, соображая, позвонить ли мне или войти без звонка. Дверь была открыта. В это время за моей спиной раздался легкий шум. Я резко обернулся. В проеме живой изгороди стояла Джозефина и пристально смотрела на меня: лицо девочки было частично скрыто огромным яблоком. Встретившись со мной взглядом, она отвернулась. - Привет, Джозефина. Ничего не ответив, девочка исчезла за изгородью. Я пересек дорожку и последовал за ней. Она сидела на неудобной деревянной скамье декоративного пруда, болтая ногами и сосредоточенно вгрызаясь в яблоко, поверх сферической розовой поверхности которого ее глаза наблюдали за мной мрачно и как будто враждебно. - Я снова приехал, Джозефина, - сказал я. Это было никудышное начало, но молчание Джозефины и ее немигающий взгляд несколько обескуражили меня. Продемонстрировав великолепное стратегическое чутье, девочка продолжала молчать. - Вкусное яблоко? - спросил я. На этот раз Джозефина решила снизойти до ответа. Последний состоял из одного слова: - Червивое. - Жаль, - сказал я. - Я не люблю червивые яблоки. - Никто не любит, - презрительно заметила Джозефина. - Почему ты не ответила мне, когда я поздоровался? - Не хотела. - Почему? Джозефина отняла яблоко от лица, дабы обеспечить большую четкость произношения. - Вы пошли и нафискалили полиции. - О! - Я несколько растерялся. - Ты имеешь в виду... о... - О дяде Роджере. - Но, Джозефина, уже все в порядке - поспешно заверил я ее. - Все в полном порядке. Полицейские знают, что он не сделал ничего плохого... Джозефина метнула на меня злобный взгляд. - Как вы глупы! - Но почему? - Я беспокоюсь вовсе не о дяде Роджере. Просто следственную работу нельзя вести таким образом. Разве вы не знаете, что полицейским н_и_ч_е_г_о_ нельзя рассказывать до самого последнего момента? - О, понимаю, - сказал я. - Я виноват. Я действительно очень виноват. - Естественно. - И добавила укоризненно: - А я вам верила. Я сказал, что виноват, в третий раз, и Джозефина как будто немного смягчилась. Она энергично куснула яблоко еще пару раз. - Но полиция все равно выяснила бы это обстоятельство, - сказал я. - Ты... я... мы не смогли бы долго держать его в секрете. - Вы имеете в виду скорое банкротство его фирмы? Как всегда, Джозефина была прекрасно информирована. - Да, думаю, дело кончится именно банкротством. - Сегодня вечером состоится семейный совет по этому поводу, - сообщила Джозефина. - На нем будут присутствовать папа, мама, дядя Роджер и тетя Эдит. Тетя Эдит собирается отдать дяде Роджеру свои деньги - правда, она еще не получила наследства. А папа вряд ли станет помогать. Он говорит, если Роджер попал в переплет, то винить должен только себя самого. А мама и слышать не желает ни о какой помощи Роджеру, так как хочет, чтобы папа вложил деньги в ее "Эдит Томпсон". Вы знаете что-нибудь про Эдит Томпсон? Она была замужем, но не любила своего мужа, а любила молодого человека по имени Байуотерс, который однажды увязался за этим мужем после спектакля и ударил его ножом в спину. Я еще раз подивился необычной направленности интересов и полноте познаний маленькой Джозефины, а также драматическому чутью, которое позволяло ей изложить все волнующие факты истории буквально в двух словах. - На словах-то все гладко получается, - сказала Джозефина. - Но думаю, спектакль провалится, как и "Иезавель". - Девочка вздохнула. - Интересно все-таки знать, почему псы не съели кисти ее рук. - Джозефина, - сказал я. - Ты говорила, что знаешь почти наверняка, кто является убийцей? - Ну. - И кто же? Джозефина одарила меня презрительным взглядом. - Понимаю, - сказал я. - В самый последний момент? И даже если я пообещаю ничего не говорить инспектору Тавернеру? - Мне нужно собрать еще некоторые улики, - сказала Джозефина. - И в любом случае, - добавила она, швыряя огрызок яблока в пруд, - _в_а_м_ я не скажу. Если вы вообще тянете в этой истории на какую-то роль - то только на роль Ватсона. Я проглотил это оскорбление. - О'кей, - сказал я. - Я Ватсон. Но даже Ватсону предоставлялись исходные данные. - Чего-чего? - Факты. А он из них выводил разные ошибочные заключения. Несколько мгновений Джозефина боролась с соблазном. Потом отрицательно потрясла головой: - Нет. - И добавила: - И вообще, я не особо увлекаюсь Шерлоком Холмсом. Он ужасно устарел. Представляете, в то время ездили в кэбах? - А что эти письма? - спросил я. - Какие письма? - Письма, которые, как ты говорила, Лоуренс Браун и Бренда пишут друг другу. - Я это придумала, - сказала Джозефина. - Я тебе не верю. - Да. Придумала. Я часто придумываю всякую всячину. Развлекаюсь таким образом. Я уставился на нее. Она уставилась на меня. - Послушай, Джозефина. У меня есть один знакомый, который работает в Британском музее. Он знает все-все про Библию. Если я у него узнаю, почему собаки не съели кисти рук Иезавели, ты расскажешь мне о письмах? На этот раз Джозефина заколебалась по-настоящему. Где-то поблизости громко треснула сухая ветка. Наконец Джозефина решительно произнесла: - Нет, не расскажу. Я вынужден был смириться с поражением. Несколько запоздало я вспомнил совет отца. - Ну ладно, - сказал я. - Все это всего лишь игра. Конечно, ты просто ничего не знаешь. Джозефина яростно сверкнула на меня глазами, но не поддалась искушению. Я поднялся со скамейки. - Мне надо идти искать Софию. Пойдем. - Я останусь здесь, - сказала Джозефина. - Нет, не останешься. Ты пойдешь со мной. Я бесцеремонно поднял ее и поставил на ноги. Девочка, казалось, удивилась и хотела было запротестовать, но сдержалась - отчасти, несомненно, потому, что была не прочь понаблюдать за реакцией домашних на мое появление. В тот момент я и сам не смог бы объяснить, почему настаиваю на том, чтобы Джозефина непременно пошла со мной. Я понял это только когда мы уже входили в дом. Меня насторожил резкий треск сухой ветки. 14 Из большой гостиной доносился приглушенный шум голосов. Я поколебался, но прошел мимо и, повинуясь какому-то импульсу, открыл дверь, ведущую на половину слуг, и оказался в темном коридоре. Внезапно одна из выходящих в коридор дверей распахнулась, и в освещенном проеме появилась полная пожилая женщина в белоснежном накрахмаленном фартуке. При виде нее у меня сразу же возникло чувство покоя и уверенности, какое всегда возникает в присутствии старой доброй няни. Мне тридцать пять, но внезапно я ощутил себя четырехлетним мальчиком, надежно защищенным от всех невзгод. Нэнни никогда раньше меня не видела, но сразу же сказала: - Это мистер Чарлз, не так ли? Заходите на кухню, я угощу вас чайком. Кухня была просторная, светлая, с веселыми занавесками на окнах. Я сел за стоящий посередине стол, и Нэнни поставила передо мной чашку чая и блюдечко с двумя пирожными. Больше чем когда-либо в жизни я почувствовал себя маленьким ребенком в уютной детской. Здесь царили доброта и спокойствие - и страх темноты и ночные ужасы оставили меня. - Мисс София очень обрадуется вашему приходу, - сказала Нэнни. - Она чересчур возбуждена сегодня. - И добавила осуждающе: - Все они чересчур возбуждены. Я оглянулся через плечо: - А где Джозефина? Она вошла в дом вместе со мной. Няня неодобрительно поцокала языком. - Вечно подслушивает под дверями и что-то записывает в этот дурацкий блокнот, который постоянно таскает с собой. Ей бы ходить в школу да играть со своими ровесниками. Я это говорила мисс Эдит, и она согласилась со мной, но хозяин решил, что девочку лучше держать дома. - Наверное, он очень любит ее, - сказал я. - Да, сэр. Он очень любил их всех. Я несколько удивился тому обстоятельству, что чувства Филипа к своим отпрыскам так определенно относятся к прошедшему времени. Нэнни увидела выражение моего лица и, чуть покраснев, пояснила: - Когда я говорю "хозяин", я имею в виду старого мистера Леонидиса. Прежде чем я успел ей ответить, дверь распахнулась и в кухню вошла София. - О, Чарлз... - выдохнула она и потом быстро проговорила: - Нэнни, как я рада, что он пришел! - Знаю, золотко. Нэнни нагрузила поднос кастрюлями и сковородками и отправилась в судомойную. Когда дверь за ней закрылась, я встал из-за стола, подошел к Софии, обнял ее за плечи и притянул к себе. - Милая, - сказал я. - Ты вся дрожишь. В чем дело? - Мне страшно, Чарлз. Страшно. - Я люблю тебя, - сказал я. - Если бы только я мог забрать тебя отсюда... София отстранилась и покачала головой: - Нет, это невозможно. Мы должны пройти через все это. Но, Чарлз, как тяжело знать наверняка, что... кто-то в этом доме... кто-то, с кем я вижусь и разговариваю каждый день, является хладнокровным расчетливым убийцей... Я ничего не мог ответить на это. Такая девушка, как София, не нуждается в пустых, ничего не значащих словах утешения. - Если бы только _з_н_а_т_ь_... - прошептала она. - - Больше всего меня пугает, что мы можем не узнать _н_и_к_о_г_д_а_... Да, это действительно было страшно представить... И действительно существовала возможность так никогда и не узнать имени убийцы. И тут я вспомнил, что хотел задать Софии один вопрос на интересующую меня тему. - Скажи, София, а кто в доме знал об этих глазных каплях, об эзерине? То есть, первое, что они у дедушки есть и, второе, что они смертельно ядовиты? - Понимаю, куда ты клонишь. Но это бесполезно. Об этом знали все. - Да, конечно, вообще знали все... Но конкретно... - Мы все знали конкретно. Как-то мы пили кофе у дедушки всей семьей. Он любил, когда вся семья собиралась вокруг него. Вдруг у него заболели глаза, и Бренда достала эзерин, чтобы закапать дедушке. А Джозефина, которая всегда и по любому поводу задает вопросы, спросила: "Почему на этикетке написано "Только для наружного употребления?" А дедушка улыбнулся и ответил: "Если бы Бренда по ошибке ввела мне в вену вместо инсулина эзерин, пожалуй, я бы задохнулся от негодования, порядком посинел и затем умер, потому что, видишь ли, у меня не очень сильное сердце." - "О-о..." - сказала Джозефина, а дедушка продолжал: "Так что мы должны внимательно следить за тем, чтобы Бренда не перепутала лекарства и не сделала мне инъекцию эзерина вместо инсулина". - София помолчала и закончила: - Мы все это слышали, понимаешь? Мы все это слышали! Я понимал. Если до сих пор у меня еще оставалась слабая надежда, что убийца должен был обладать какими-то специальными знаниями, то теперь оказалось: старый Леонидис самолично подсказал убийце план действий. Преступнику не нужно было ничего придумывать - простой и легкий способ умерщвления предложила ему сама жертва. Я глубоко вздохнул. Прочитав мои мысли, София сказала: - Да, это ужасно. - Знаешь, София, - медленно проговорил я, - я понял одну вещь. - Какую? - Ты права: Бренда этого сделать не могла. Она не могла убить старика именно этим способом... после его слов, которые вы все слышали... и все прекрасно помните... - Не знаю. Бренда довольно глупа в некоторых отношениях. София отошла от меня. - Тебе не хочется, чтобы это оказалась Бренда, да? Что я мог ответить на этот вопрос? Я не мог, просто не мог заявить: "Нет. Я надеюсь, убийцей окажется Бренда". Почему? Не знаю, просто я видел: Бренда осталась совсем одна против враждебно настроенной могущественной семьи Леонидисов. Было ли это рыцарством? Жалостью к слабому, к беззащитному? Я вспомнил, как Бренда сидела на тахте в своем дорогом траурном платье. Вспомнил нотки безнадежности в ее голосе и выражение страха в глазах. Тут очень кстати вернулась Нэнни и, не знаю, каким образом, сразу же почувствовала возникшую между мной и Софией напряженность. - Все только и говорят, об убийствах и тому подобном, - неодобрительно заворчала она. - Забудьте об этом, вот мой вам совет. Вас это дело совершенно не касается. - О, Нэнни... разве ты не понимаешь, в этом доме живет убийца... - Чепуха, мисс София. Просто не знаю, что с вами делать. Разве передняя дверь не открыта все время? Да все двери в доме открыты... Свободный вход любым ворам и грабителям. - Но ведь это не мог быть грабитель, ведь ничего не украдено! И вообще, зачем грабителю отравлять дедушку?! - Я не сказала, что это был грабитель, мисс София. Я только сказала: все двери в доме всегда открыты. В дом легко мог войти любой человек. Я лично считаю - это дело рук коммунистов. - Нэнни покивала с удовлетворенным видом. - Но чего ради коммунистам убивать бедного дедушку? - Ну... за всеми темными делами стоят коммунисты. А если и не коммунисты, то по крайней мере нечестивые католики. Блудница Вавилонская - вот кто они такие. И с видом человека, сказавшего свое последнее и решительное слово, Нэнни снова отправилась в судомойную. Мы с Софией рассмеялись. - Старый добрый протестант, - заметил я. - Да. Слушай, Чарлз, пойдем в гостиную. Там что-то вроде семейного совета. Вообще-то мы намечали его на вечер, но решили начать пораньше. - Наверное, мне не стоит влезать в ваши дела? - Если ты собираешься когда-нибудь стать членом нашей семьи, тебе лучше заблаговременно познакомиться с ней поближе. - А что обсуждается сегодня на семейном совете? - Дела дяди Роджера. Кажется, ты в курсе его неприятностей. Но как ты мог подумать, что он убил дедушку? Дядя Роджер просто обожал его! - Я подозревал не Роджера, а Клеменси. - Только потому, что я сама подкинула тебе эту мысль. Думаю, Клеменси совершенно не расстроится, если Роджер потеряет все деньги. Скорей всего, она даже будет довольна этим. У нее странная страсть н е иметь лишних денег. Пойдем. Когда мы с Софией вошли в гостиную, громкие голоса сразу смолкли. Все посмотрели на нас. Вся семья была в сборе. Филип сидел у окна в большом, обтянутом малиновой парчой кресле. Его красивое лицо напоминало холодную суровую маску. Он походил на судью, готового огласить приговор. Роджер пристроился на пуфике у камина. Видимо, продолжительное время он нервно ерошил волосы, и сейчас они стояли дыбом по всей голове. Левая штанина у него задралась, галстук сдвинулся набок. Великан тяжело дышал, лицо его раскраснелось. Рядом с мужем сидела Клеменси - ее миниатюрная фигура буквально утопала в огромном глубоком кресле. Отвернув лицо в сторону от остальных присутствующих, она бесстрастным взглядом изучала обшитые деревом стены. Эдит, прямая как палка, восседала на дедушкином кресле и, плотно сжав рот, с невероятной скоростью орудовала вязальными спицами. Самыми привлекательными фигурами в гостиной были Магда и Юстас, будто сошедшие с портрета Гейнсборо. Мать и сын расположились на диване - смуглый красивый подросток с мрачным взглядом и около него, небрежно бросив руку на спинку дивана, Магда, герцогиня из замка "Три фронтона", в изысканном темном халате, из-под полы которого была аккуратно выставлена маленькая ножка в парчовой туфельке. Филип нахмурился. - София, - сказал он, - извини, но мы обсуждаем внутрисемейные дела. Мисс де Хэвилэнд звякнула спицами. Я приготовился извиниться и выйти, но София опередила меня. - Мы с Чарлзом, - сказала она звонким решительным голосом, - собираемся пожениться. Я хочу, чтобы мой жених присутствовал на семейном совете. - А почему бы и нет? - вскричал Роджер, порывисто вскакивая с пуфика. - Я повторяю, Филип, в этом деле нет ничего секретного! Завтра-послезавтра об этом узнает весь мир. И в любом случае, мой мальчик, - Роджер подошел ко мне и дружески положил руку на мое плечо, - в ы все равно уже все знаете. Вы же присутствовали при моем утреннем разговоре с полицейскими в Скотленд-Ярде. - Расскажите! Расскажите же мне! - воскликнула Магда, подаваясь вперед. - Какая в Скотленд-Ярде обстановка? Это так интересно! В кабинетах там стулья или кресла? Какие занавески на окнах? Никаких цветов, наверное? Диктофоны на столах? - Угомонись, мама, - сказала София. - Ты же велела Джону Вавасуру выбросить из пьесы сцену в Скотленд-Ярде, посчитав ее малодинамичной и неубедительной. - Да, она сводит пьесу к дешевому детективу, - согласилась Магда. - В то время как "Эдит Томпсон" - это психологическая драма или психологический триллер... Какое из определений звучит лучше? - Вы были в полиции сегодня утром? - резко спросил Филип. - Зачем? Ах, да... ваш отец... Он нахмурился, и я еще более отчетливо понял, что мое присутствие здесь крайне нежелательно, но София крепко держала меня за руку. Клеменси пододвинула мне стул: - Присаживайтесь. Я благодарно взглянул на нее и воспользовался предложением. - Можете говорить, что хотите, - сказала мисс де Хэвилэнд, очевидно продолжая прерванный разговор, - но мы должны уважать желания Аристида. Как только все формальности с завещанием будут улажены, я тут же отдам тебе все свои деньги, Роджер. Роджер яростно дернул себя за волосы. - Нет, тетя Эдит! Н е т! - выкрикнул он. - Мне хотелось бы произнести те же слова, - заговорил Филип, - но нужно принять во внимание все факторы... - Старина Фил, неужели тебе непонятно? Я не собираюсь ни у кого брать ни полпенни. - Конечно, ему непонятно, - резко заметила Клеменси. - В любом случае, Эдит, - сказала Магда, - когда все формальности с завещанием будут улажены, у Роджера появится собственный капитал. - Но ведь эти формальности вряд ли будут улажены к нужному сроку, - подал голос Юстас. - Ты не можешь судить об этом, Юстас, - отрезал Филип. - Мальчик абсолютно прав! - воскликнул Роджер. - Он попал в самую точку! Ничто уже не в силах предотвратить банкротства. Ничто! В голосе его как будто слышалось облегчение. - Так что здесь и обсуждать нечего, - добавила Клеменси. - Так или иначе, все эти разговоры не имеют никакого значения, - сказал Роджер. - А я считаю, все эти разговоры имеют очень даже большое значение. - Филип поджал губы. - Нет! - воскликнул Роджер. - Н е т! Что может иметь значение по сравнению со смертью отца?! Папа _у_м_е_р_! А мы сидим здесь и обсуждаем какие-то денежные дела. Бледные щеки Филипа чуть порозовели. - Мы просто пытаемся как-то помочь тебе, - холодно заметил он. - Я знаю, Фил. Знаю, старина. Но ничего уже нельзя поделать, и нужно смириться с этим. - Пожалуй, я все-таки _м_о_г_у_ собрать некоторую сумму. Правда, цены на недвижимость упали в последнее время и часть капитала я просто не имею права трогать - деньги Магды и тому подобное... но... - Конечно, тебе не набрать достаточную сумму, дорогой, - быстро вмешалась Магда. - Смешно даже пытаться... И это было бы непорядочно по отношению к нашим детям. - Говорю же вам, я ни у кого ничего не прошу! - завопил Роджер. - Я уже _о_х_р_и_п_, повторяя вам одно и то же. Меня абсолютно устраивает существующее положение вещей. - Это вопрос престижа, - сказал Филип. - И отца, и нашего. - Это было не семейное предприятие. Концерном владел я е_д_и_н_о_л_и_ч_н_о_. - Да, - Филип холодно посмотрел на брата. - Концерном владел ты единолично. Эдит де Хэвилэнд встала. - Полагаю, мы достаточно подробно обсудили эту тему. Железные нотки в ее властном голосе всегда оказывали свое действие. Филип и Магда поднялись. Юстас неторопливо направился к двери, и я впервые обратил внимание на некоторую скованность его походки. Мальчик не то чтобы прихрамывал, но передвигался неровными, скачущими шагами. Роджер взял Филипа под руку: Спасибо, Фил, за предложение помощи! - И братья вышли вместе. - Дурацкая нервотрепка! - пробормотала Магда, удаляясь вслед за ними. София сказала, что должна распорядиться насчет моей комнаты, и ушла тоже. Эдит де Хэвилэнд поднялась с места, складывая свое вязание. Старая леди посмотрела на меня, и мне показалось, она хочет заговорить со мной. Ее взгляд был почти умоляющим. Но потом тетя Эдит вдруг передумала, вздохнула и вышла из комнаты вслед за остальными. Клеменси подошла к окну и стояла там, глядя в сад. Я приблизился и стал рядом с ней. Она чуть повернула голову в мою сторону. - Слава Богу, все кончено, - произнесла Клеменси и, помолчав, добавила с отвращением: - Какая все-таки нелепая комната! - Вам не нравится? - Я здесь задыхаюсь. Здесь всегда стоит запах полумертвых цветов и пыли. Наверное, Клеменси была не вполне справедлива к этой комнате, но я понял, что она имеет в виду. Все дело определенно заключалось в особенности интерьера. Это была комната истинной женщины: экзотичная, кокетливо-нарядная, надежно укрытая от порывов холодного ветра. Мужчина здесь не мог бы чувствовать себя в своей тарелке. Среди этих пышных декораций невозможно было расслабиться, читать газеты и курить трубку, беззаботно вытянув ноги. Тем не менее я предпочел бы гостиную Магды пустым холодным комнатам Клеменси наверху. То есть я вообще отдавал предпочтение роскошному будуару перед анатомическим театром. - Это же просто сцена с декорациями, - продолжала Клеменси, оборачиваясь. - Подходящий интерьерчик для разыгрывания сцен в духе Магды Леонидис. - Клеменси взглянула на меня: - Вы же, наверное, поняли, что здесь сейчас происходило? Акт второй. Семейный совет. Его организовала Магда без всякой в том необходимости. Говорить было не о чем, и нечего было обсуждать. Постановка закончена. В ее голосе не слышалось печали - скорей удовлетворение. Клеменси поймала мой взгляд. - О, неужели вы не поняли? - нетерпеливо спросила она. - Мы с мужем с_в_о_б_о_д_н_ы_ - наконец-то свободны! Неужели вы не поняли: долгие годы Роджер был несчастен - совершенно _н_е_с_ч_а_с_т_е_н_?! Его никогда не тянуло к бизнесу. Он любит лошадей, коров и бесхитростную деревенскую жизнь. Но он обожал своего отца - они все его обожали. Вот что неладно в этом доме: слишком уж тут сильно чувство семьи. Не хочу сказать, будто старик был тираном, который терзал и запугивал своих детей. Вовсе нет. Он дал им деньги и свободу. Но он был им предан всей душой. А они были преданы ему. - Разве это плохо? - Думаю, да. Когда дети вырастают, родители должны отойти в сторону, вычеркнуть себя из их жизней, _з_а_с_т_а_в_и_т_ь_ их забыть себя. - Заставить? Довольно крутая мера, вы не находите? Разве принуждение не одинаково неприемлемо в любой форме? - И если он не смог стать для своих детей _т_а_к_о_й_ личностью... - Но ведь он _б_ы_л_ личностью, - заметил я. - Да. И слишком сильной для Роджера. Роджер преклонялся перед отцом, выполнял все его прихоти. Он хотел быть достойным сыном своего замечательного отца. И не мог. Мистер Леонидис передал ему свою радость и гордость - фирму по поставкам. И Роджер отчаянно пытался не ударить в грязь лицом. Но у него нет никаких способностей к предпринимательству. В деловых вопросах Роджер - скажем прямо! - просто дурак. И это разбивало его сердце. Долгие годы бедняга страдал, видя, как дела фирмы неуклонно катятся под гору, из кожи лез вон, пытаясь поправить положение. Он постоянно носился с какими-то "блестящими" идеями и проектами, которые всегда с треском проваливались... Это ужасно - из года в год осознавать себя неудачником. Вы не представляете себе, как Роджер был несчастен все это время! А я очень даже хорошо представляю. - Клеменси снова повернулась ко мне: - И вы действительно могли предположить, что Роджер убил отца из-за денег?! Ведь это просто... просто нелепо! - Теперь я это понимаю, - смущенно признался я. - Когда Роджер узнал, что фирма находится на грани банкротства, он впервые за долгое время вздохнул облегченно. Да-да! Его волновала единственно реакция отца - и больше ничего. И он с радостью и надеждой глядел в наше с ним будущее. - Лицо женщины дрогнуло, и голос ее смягчился. - И куда вы собирались ехать? - На Барбадос. Там недавно умерла моя дальняя родственница. Она оставила мне крохотное поместье - о, действительно крохотное! Но по крайней мере есть куда ехать. Пусть мы жили бы очень бедно, но зарабатывать себе на хлеб мы всегда сумели бы. И там мы были бы одни, вдали от всех Леонидисов... - Она вздохнула. - Роджер смешной. Он всю жизнь беспокоится о том, что мне не хватает денег. Наверное, леонидисовское отношение к богатству слишком глубоко засело в его сознании. Мы с моим первым мужем жили очень бедно, и Роджер считает, что я благородно приносила себя в жертву! И он не понимает - именно тогда я и была счастлива, по-настоящему счастлива! И все же... я никогда не любила Ричарда так сильно, как люблю Роджера. Глаза Клеменси были полузакрыты. Я почти физически ощущал силу ее сдержанной страсти. Наконец она открыла глаза и посмотрела на меня: - Так что, вы видите, я никогда никого не стала бы убивать из-за денег. Я _н_е _л_ю_б_л_ю_ деньги. И она имела ввиду именно то, что говорила. Клеменси Леонидис относилась к тем редким людям, для которых деньги ничего не значат, которые не любят роскошь, предпочитают ей суровую простоту обстановки и подозрительно относятся ко всякого рода приобретениям. Но все же для многих деньги хоть и не имеют ценности сами по себе, но важны как средство, дающее силу и власть. - Вы можете не желать денег для себя, - осторожно сказал я. - Но ведь их можно вложить в важные и интересные предприятия - например, в научные исследования. Мне казалось, Клеменси должна быть фанатически предана науке, но она ответила: - Не думаю, что вложения капитала в науку приносят особую пользу. Стоящие открытия обычно делаются по вдохновению энтузиастами, преданными идее людьми. Дорогое оборудование и тщательная подготовка к экспериментам не так эффективны, как вы полагаете. Вложенные в науку деньги попадают, как правило, не в те руки. - Вам не жаль будет бросать работу? Вы ведь не передумали ехать на Барбадос? - О, конечно, мы отправимся туда, как только полиция позволит нам это сделать. Нет. Мне совсем не жаль бросать работу. Я ненавижу бездействие, но на Барбадосе это мне не грозит. - И она добавила с тревогой: - О, скорей бы все утряслось, чтобы мы могли спокойно уехать отсюда! - Клеменси, а у вас есть какие-нибудь подозрения насчет личности убийцы? - спросил я. - У вас наверняка должны быть какие-то догадки. Клеменси искоса бросила на меня странный взгляд. Ее голос разом потерял былую непринужденность и зазвучал напряженно и резко: - Строить догадки - антинаучно. В данной ситуации ясно одно: самыми очевидными подозреваемыми являются Бренда и Лоуренс. - Значит, вы думаете, это их рук дело? Клеменси пожала плечами. Несколько мгновений мы стояли молча, словно прислушиваясь к чему-то, потом Клеменси повернулась и вышла из гостиной, столкнувшись в дверях с мисс де Хэвилэнд. Эдит решительно направилась ко мне: - Я бы хотела поговорить с вами. В моей памяти всплыли слова отца. Было ли это?.. Но Эдит де Хэвилэнд продолжала: - Надеюсь, у вас не сложилось ложного впечатления о Филипе. Его бывает довольно трудно понять иногда. Он может показаться скрытным и холодным, но это совсем не так. Просто такая манера поведения. И Филип ничего не может с этим поделать. - Да я и не думал... - начал было я. Но старая леди не дала мне вставить слово. - И сейчас... в этой истории с Роджером. Филип вовсе не скуп. Деньги никогда не имели для него никакого значения. И он очень милый... и всегда был очень милым... Просто его надо понять. Я смотрел на старую леди, всем своим видом показывая, что я как раз и есть тот, кто хочет его понять. Эдит де Хэвилэнд продолжала: - Частично все происходит из-за того, что Филип - второй ребенок в семье. Второму ребенку часто приходится трудней, чем первенцу. Понимаете, Филип обожал отца. Конечно, все дети обожали Аристида, и он отвечал им взаимностью. Но Роджером он особенно гордился и восхищался, потому что это был старший сын - - и первый ребенок. И думаю, Филип всегда ощущал предпочтение, отдаваемое старшему брату. Он замкнулся в себе. Погрузился в книги, в историю и прочие занятия, не имеющие ничего общего с повседневностью. Наверное, он страдал... Дети всегда страдают... Старая леди помолчала и снова заговорила: - В общем, я хочу сказать, Филип всегда страшно ревновал отца к Роджеру. И едва ли сам осознавал это. И вряд ли банкротство старшего брата тронуло Филипа так сильно, как должно было бы... О, ужасно говорить такие вещи, но я уверена - Филип сам этого не понимает... - Вы имеете в виду, что Филипа, скорей, радует неудача брата? - Да, - сказала мисс де Хэвилэнд. - Именно это я и имею в виду. - И добавила, слегка нахмурившись: - Меня очень расстроило, что он не сразу предложил Роджеру помощь. - А почему он должен предлагать ему помощь? - спросил я. - В конце концов Роджер наломал дров. Он взрослый человек. Детей у него нет. Если бы он был болен или слезно просил о помощи, конечно, семья помогла бы ему. Но несомненно, Роджер просто предпочитает начать новую и совершенно самостоятельную жизнь. - О да! Его волнует только самочувствие Клеменси. А Клеменси - абсолютно загадочное существо. Ей действительно нравится испытывать неудобства и иметь в хозяйстве не больше одной чашки для чая. Вероятно, это очень современно. У этой женщины нет чувства прошлого и нет чувства красоты. Старая леди разглядывала меня проницательными глазами. - Это ужасное испытание для Софии, - продолжала она. - Мне жаль, что ее молодость омрачена этой трагедией. Я, знаете ли, люблю их всех. Роджера и Филипа... И внуков: Софию, Юстаса и Джозефину. Чудесные дети. Дети и внуки моей сестры Марции. Да, я нежно люблю их... - Эдит помолчала и резко добавила: - Но имейте в виду, подобное чувство граничит с идолопоклонством. Она решительно повернулась и вышла из гостиной. Мне показалось, последним замечанием старая леди хотела что-то подчеркнуть - но я не мог понять, что именно. 15 - Твоя комната готова, - сказала София. Она стояла около меня и смотрела через окно в сад. Сад с раскачивающимися на ветру полуобнаженными деревьями казался серым и печальным. - Какое запустение... - тихо произнесла София, угадав мои мысли. В это время из-за живой изгороди со стороны декоративного садика появилась фигура и вслед за ней - другая. Оба человека казались серыми бесплотными тенями в неверном свете осеннего дня. Первой шла Бренда Леонидис. Она куталась в серую шиншилловую шубку и, ступая с кошачьей грацией, скользила сквозь сумрачный воздух как жутковатый призрак. Когда она проходила мимо окна, я рассмотрел ее лицо. На нем блуждала знакомая мне туманная кривая полуулыбка, которую я уже видел накануне, когда разговаривал с молодой вдовой в ее гостиной. Несколькими секундами позже мимо окна проплыла худая сгорбленная фигура Лоуренса Брауна. Эти двое не походили на прогуливающихся в саду людей - зыбкие и невесомые, они напоминали приведения, прячущиеся от людского взора. "Интересно, - подумал, - не под ногой ли Бренды или Лоуренса громко треснула та сухая ветка?.." И по ассоциации мыслей я спросил: - А где Джозефина? - Наверное, в классной комнате с Юстасом. - София нахмурилась: - Чарлз, меня очень тревожит Юстас. - Почему? - Последнее время мальчик какой-то мрачный и странный. Знаешь, он так изменился после этой ужасной болезни... Не могу понять, что у него на уме. Иногда мне кажется, он ненавидит всех нас. - Вероятно, это пройдет. Просто переходный возраст. - Может быть... Но все равно мне тревожно. - Да почему же, милая? - А потому, наверное, что отца с матерью совсем не беспокоит состояние Юстаса. Они словно и не родители ему. - Может, оно и к лучшему. Чаще дети страдают от чрезмерной опеки, чем от равнодушия. - Это правда. Знаешь, я как-то не задумывалась об этом до своего возвращения из-за границы, но мои родители составляют престранную пару. Отец всецело погружен в мир каких-то отдаленных исторических эпох, а мать чудесно проводит время, организуя вокруг себя театральные действа. Сегодняшнее дурацкое представление - дело исключительно ее рук. Никакой нужды в этом семейном совете не было. Маме просто хотелось разыграть сцену семейного совета. Бедняжка иногда страшно скучает здесь и развлекается по мере сил и способностей. На какой-то миг мне представилось фантастическое видение: Магда с легким сердцем отравляет старого свекра в целях разыграть трагедию с убийством с собой в главной роли. Дурацкая мысль! Я тут же отогнал ее в сторону, но у меня в душе остался какой-то неприятный осадок. - За мамой нужен глаз да глаз, - сказала София. - Никогда не знаешь, что она может выкинуть в следующий момент. - Забудь о своей семье, - твердо сказал я. - Я бы с удовольствием, но это слишком трудно сделать в настоящий момент. как счастлива я была в Каире, когда на какое-то время забыла их всех! В те времена София действительно никогда не упоминала о своем доме и семье. - Поэтому ты никогда ничего не рассказывала о них? - спросил я. - Хотела забыть их? - Наверное, да... Знаешь, все мы слишком тесно связаны. Мы... все мы слишком любим друг друга и этим отличаемся от тех семей, где каждый смертельно ненавидит другого. Конечно, ненависть - страшное зло. Но жить разрываясь между противоположными привязанностями едва ли не страшней... Наверное, именно это я и имела в виду, когда говорили, что все мы как-то криводушны и жалки. Помнится, я хотела сказать: все мы не в состоянии существовать независимо друг от друга, не умеем стоять без подпорок и расти вверх сами по себе. Все мы какие-то немного изломанные, искривленные... И вдруг с нами оказалась Магда, которая ворвалась в комнату, с грохотом распахнув дверь и крича: - Милые мои! Что же вы не включаете свет?! Уже темно! Она принялась щелкать выключателями, и на стенах и на столах засияли светильники и лампы. Мы втроем задернули тяжелые розовые занавеси на окнах и очутились в благоухающем королевском будуаре. И Магда упала на диван восклицая: - Какая это была невероятная сцена! И как был раздражен Юстас! Он сказал мне, что находит этот семейный совет совершенно неприличным! Мальчики такие странные в этом возрасте! - Она вздохнула. - Роджер - - просто лапочка. Я его обожаю, когда он начинает ерошить волосы и натыкаться на мебель. Не правда ли, со стороны Эдит было очень мило предложить Роджеру деньги? Вряд ли она действительно собиралась расстаться с деньгами - это просто жест. Но это страшно глупо... Филип, должно быть, почувствовал себя обязанным последовать ее примеру! Конечно, Эдит готова н_а_ в_с_е_ ради семьи. В любви старой девы к племянникам есть что-то очень трогательное. Когда-нибудь я сыграю одну из этих преданных семье незамужних тетушек. Излишне любопытных, упрямых и преданных семье до мозга костей. - Наверное, ей пришлось трудно после смерти сестры, - заметил я, не желая быть втянутым в обсуждение очередной роли Магды. - Раз она так сильно не любила старого Леонидиса. - Не любила? - прервала меня Магда. - Кто вам это сказал? Она всегда любила его! - Мама! - воскликнула София. - Не спорь со мной, дорогая. Конечно, в твоем возрасте естественно воображать, что любовь - это двое прекрасных молодых людей в лунном свете. - Но мисс Эдит сама сказала мне, что никогда не любила покойного, - настаивал я. - Может, поначалу и не любила. Она не могла простить сестре этот брак. Да, у них с Аристидом была своего рода вражда. Но Эдит безусловно любила его! Дорогая, я знаю