тя ни у меня, ни у Тавернера до сих пор не возникло никаких догадок по поводу личности отравителя, вполне возможно, что они были у Джозефины. И все принятое мной за детскую болтовню и рисовку вовсе таковым не являлось. В процессе своей сыскной деятельности девочка случайно могла стать обладательницей какой-то информации, важности которой сама не понимала. Я вспомнил треск сухой ветки в саду. Тогда у меня возникло смутное ощущение опасности. Позже мои подозрения показались мне необоснованными и мелодраматичными. Я же должен был отдавать себе отчет в том, что речь идет об убийстве и что совершивший его человек рискует головой и, значит, в целях обеспечения своей безопасности не остановится перед вторым преступлением. Может быть, какой-то непонятный материнский инстинкт подсказал Магде - Джозефине грозит опасность, и именно этим и объясняется ее внезапное решение отправить дочь в Швейцарию. София встречала нас у дверей. Джозефину, сказала она, увезли на машине "Скорой помощи" в местной госпиталь. Доктор Грей сообщит о результатах рентгеновского обследования. - Как это случилось? - спросил я. София повела нас вокруг дома, и вскоре мы очутились в маленьком заднем дворике, в углу которого находилось небольшое сооружение с распахнутой настежь дверью. - Это что-то вроде прачечной, - пояснила София. - В нижней части двери вырезан лаз для кошки, и Джозефина любила, встав в него ногами, кататься на двери взад-вперед. Я вспомнил, как сам любил кататься на дверях в детстве. Прачечная была маленькая и довольно темная. Там стояли какие-то ящики, старые стулья, валялись старые садовые инструменты, резиновый шланг и прочий хлам. Прямо при входе на полу лежал упор для двери в виде мраморного льва. - Это упор от главной двери, - пояснила София. - Должно быть, кто-то пристроил его здесь на верхней части двери. Тавернер провел рукой по верхней кромке низкой двери домика. - Ловушка, - сказал он и для пробы несколько раз болтанул дверь туда-сюда, потом наклонился над куском мрамора, но брать его в руки не стал. - Кто-нибудь дотрагивался до этого? - Нет, - сказала София. - Я не позволила. - Правильно. Кто обнаружил девочку? - Я. Джозефина не появилась к обеду в час. А пятнадцатью минутами раньше Нэнни видела, как она прошла через кухню на задний двор - Джо здесь часто играет в мяч или катается на двери. И я пошла за ней. София замолчала. - Говорите, девочка любила кататься на двери? Кто знал про это? София пожала плечами: - Да все в доме, пожалуй. - Кто пользовался этим домиком? Садовники? София помотала головой: - Никто к нему и не приближается. - И этот дворик из дома не просматривается? - Инспектор Тавернер подытожил: - Значит, практически любой мог проскользнуть сюда незаметно и подстроить эту ловушку. Хоть и очень ненадежную... Он замолчал и снова задумчиво повращал дверь на петлях туда-сюда. - Наверняка тут не рассчитаешь. Либо попадание, либо промах. И скорей, промах, чем попадание. Но Джозефине не повезло: в ее случае было попадание. София содрогнулась, а Тавернер перевел взгляд на пол и принялся рассматривать белеющие на нем выбоины. - Похоже, злоумышленник сначала поэкспериментировал... проверял, как будет падать камень... В доме никто ничего не слышал? - Нет. Ни у кого и в мыслях не было ничего дурного, пока я не пошла за Джозефиной и не нашла ее здесь... распростертую на полу лицом вниз, - голос Софии чуть дрогнул. - Голова у нее была вся в крови. - Это ее шарф? - тавернер указал на клетчатый шерстяной шарфик, валяющийся чуть в стороне. - Да. С помощью шарфа инспектор осторожно поднял с пола кусок мрамора. - Здесь могли остаться отпечатки пальцев, - сказал он, но без особой надежды в голосе. - Правда, тот, кто это сделал, наверняка был осторожен... - И спросил меня: - Что тебя так заинтересовало? Я разглядывал деревянный стул со сломанной спинкой, стоявший поодаль у стены. На его сиденье чернелось несколько комков свежей земли. - Любопытно, - сказал Тавернер. - Кто-то забирался на этот стул с грязными ногами. Зачем ему это понадобилось? Он потряс головой. - Когда именно нашли девочку, мисс Леонидис? - Вероятно, около пяти минут второго. - А Нэнни видела Джозефину двадцатью минутами раньше. Кто-нибудь сегодня до без пятнадцати час выходил на задний двор? - Понятия не имею. Разве что сама Джозефина. Она каталась здесь на двери после завтрака. Тавернер кивнул. - Значит, начиная с того времени и до без четверти час кто-то подошел к прачечной и устроил здесь ловушку для Джозефины. Говорите, это упор от главной двери? Вы не заметили, когда он пропал оттуда? София покачала головой. - Сегодня дверь не держали открытой: слишком холодно. - Вы не знаете, кто где находился в течение утра? - Я выходила прогуляться. Юстас и Джозефина занимались в классной комнате до половины первого с перерывом в половине одиннадцатого. Отец, кажется сидел все утро в библиотеке. - А ваша мать? - Когда я вернулась с прогулки, она только-только вышла из спальни - это было приблизительно в четверть первого. Мама не любит вставать рано. Мы вернулись в дом. Я последовал за Софией в библиотеку. Филип с бледным, осунувшимся лицом сидел в кресле. У его коленей, тихо плача, примостилась Магда. - Из госпиталя звонили? - спросила София. Филип отрицательно покачал головой. Магда всхлипнула. - Почему мне не позволяют поехать к ней! Мое дитя... мое смешное безобразное дитя. Я дразнила ее подкидышем троллей и страшно этим сердила... Как я могла быть столь жестокой?! И теперь она умрет... Я знаю, она умрет... - Замолчи, дорогая, - сказал Филип. - Замолчи. Бога ради. Я почувствовал, что мое присутствие здесь неуместно, незаметно вышел из библиотеки и отправился на розыски Нэнни. Старая женщина сидела на кухне, тихо плача в передник. - Это наказание мне, мистер Чарлз, за мои скверные мысли. Наказание, вот что это такое. Я не стал уточнять, какие именно мысли она имеет в виду. - В этом доме обитает зло. Вот что здесь обитает. Я не хотела этого замечать, не хотела поверить в это. Но теперь верю. Кто-то убил хозяина, и он же пытался убить маленькую Джо. - А зачем кому-то убивать Джозефину? Нэнни выглянула из-за передника одним внимательным глазом. - Вы достаточно хорошо представляете себя, что это был за ребенок, мистер Чарлз. Она хотела все знать - это у нее с самого детства. Бывало, крошка пряталась под обеденным столом и подслушивала разговоры служанок, а потом все им же и выкладывала. Чувствовала себя при этом страшно важной персоной. Понимаете, она всегда была обделена вниманием и лаской матери. Джозефина, в отличие от первых двух, - некрасивый ребенок. Маленькая дурнушка. "Подкидыш троллей", - называла ее миссис. Я всегда порицала миссис за это. Убеждена, именно такое отношение и озлобило девочку. Но Джозефина в какой-то мере поквиталась за обиду тем, что стала вынюхивать у окружающих разные секреты и давала им понять о своей осведомленности. Но это совсем небезопасно делать, когда где-то рядом ходит отравитель! Конечно, это было совсем небезопасно делать. В связи с этим мне пришла в голову одна мысль. - А вы не знаете, где она хранила маленький черный блокнот, ну тот, в который все записывала? - спросил я. - Я понимаю, о чем вы говорите, мистер Чарлз. Джозефина берегла его как зеницу ока. Однажды я увидела, как она лизала карандаш и писала в блокнотике и потом снова лизала карандаш. И я ей сказала тогда: "Не лижи грифель, отравишься!" А она мне: "Нет, не отравлюсь, потому что в грифеле никакого свинца нет, а есть только уголь". Хотя я не понимаю, как так может быть: ведь если предмет называется "свинцовый карандаш", то, наверное, все-таки потому, что сделан он из свинца. - Я вас понимаю, - согласился я. - Но в этом случае Джозефина действительно была права. - (Джозефина всегда была права.) - Так как насчет этого блокнотика? Вы не знаете, где она его хранила? - Понятия не имею, сэр. Берегла его как зеницу ока. - А когда ее нашли, блокнотика при ней не было? - О нет, мистер Чарлз, не было. Значит, блокнотик кто-то взял? Или Джозефина прячет его в своей комнате? Я решил пойти посмотреть. Где находится комната Джозефины, я не знал, но когда я в нерешительности шел по коридору, из-за одной из дверей раздался голос Тавернера: - Зайди-ка сюда, Чарлз! Я в комнате ребенка. Видел когда-нибудь что-нибудь подобное? Я переступил порог и стал как вкопанный. У небольшой комнаты был такой вид, будто по ней пронесся ураган страшной силы. Ящики комода выдвинуты, и их содержимое разбросано по полу. Матрасы и постельное белье сдернуты с маленькой кровати. Ковры свалены в кучу в углу, стулья перевернуты, картины сорваны со стен и фотографии вырваны из рамок. - Боже мой! - воскликнул я. - Что здесь произошло? - А как ты сам полагаешь? - Кто-то что-то искал. - Точно. Я осмотрелся и присвистнул. - Но как... как можно было пробраться в комнату и учинить такой разгром, не будучи никем увиденным или услышанным? - Да очень просто. Миссис Леонидис все утро провела в спальне за маникюром, телефонными разговорами с друзьями и примеркой новых туалетов. Филип сидел над книгами в библиотеке. Нэнни на кухне чистила картошку, лущила фасоль и гремела кастрюлями. В семье, где всем хорошо известно времяпрепровождение друг друга, планировать подобные действия очень легко. И вот что я тебе скажу. Проверить это нехитрое дельце - то есть устроить ловушку для ребенка и перевернуть вверх дном детскую - мог абсолютно любой в доме. Но человек этот страшно спешил, на спокойные поиски у него не было времени. - Вы говорите, любой в доме? - Да, я проверил. У каждого из домашних имелась такая возможность. У Филипа, у Магды, у Нэнни и у твоей девушки. То же самое и наверху. Бренда провела большую часть утра в одиночестве. У Лоуренса и Юстаса был перерыв в занятиях - с половины одиннадцатого до одиннадцати. Часть этого времени с ними находился ты - но не все время. Мисс де Хэвилэнд гуляла одна в саду. Роджер сидел в своем кабинете. - Только Клеменси была на работе в Лондоне. - Нет, даже она не исключение, потому что осталась сегодня дома из-за головной боли - и находилась все утро одна в своей спальне. То есть это мог сделать любой из них - абсолютно любой! Но кто именно - я не знаю. Не имею ни малейшего представления. Если бы знать, что именно здесь искали... - он обвел глазами разоренную комнату. - И если бы знать, нашли ли искомое... В глубине моего сознания шевельнулась какая-то смутная догадка. Инспектор Тавернер помог мне, спросив: - А чем девочка занималась, когда ты видел ее в последний раз? - Подождите-ка! - И я бросился прочь из комнаты, взлетел по лестнице на второй этаж, повернул налево, преодолел еще один лестничный марш, потом снова спустился на несколько ступенек, пробежал по коридору, распахнул дверь котельной, шагнул наверх через две ступеньки и огляделся по сторонам, пригибая голову из-за низкого потолка. В ответ на вопрос, что она делает в котельной, Джозефина сказала: она, мол, расследует. Я не понял, что можно расследовать на пыльном, затянутом паутиной чердаке среди грязных котлов. Но ведь это помещение могло служить прекрасным тайником! Вероятно, Джозефина что-то прятала здесь - то, что ей нельзя было держать при себе. А если так, то найти это не составит особого труда. На поиски у меня ушло всего минуты три. За самой большой котел, доносившееся из глубины которого шипение вносило дополнительную злобную ноту в мрачную атмосферу чердака, была заткнута пачка писем, обернутых куском коричневой упаковочной бумаги. Я прочитал первое письмо. "О, Лоуренс... мой дорогой, моя любовь... Как прекрасно вчера вечером ты прочитал стихотворение! Я знала, оно предназначалось мне, хоть ты и не смотрел на меня в это время! "Вы хорошо декламируете", - сказал Аристид, и он не знал, что оба мы чувствовали при этом. Дорогой мой, я знаю, скоро все устроится, и мы будем радоваться тому, что он никогда ничего не узнал и умер счастливым. Аристид всегда был очень добр ко мне, и я не хочу, чтобы он страдал. Но я действительно не понимаю, какую радость можно находить в жизни, когда тебе уже за восемьдесят. Я бы не хотела жить так долго! Скоро мы будем вместе - навсегда. И как же прекрасно будет то время, когда я смогу сказать тебе: "Мой милый, милый муж..." Возлюбленный мой! Мы созданы друг для друга! Я люблю, люблю, люблю тебя - и не вижу конца нашему чувству! Я..." Там было еще много чего понаписано, но у меня пропало желание продолжать чтение. Я мрачно спустился вниз и сунул сверток Тавернеру. Тавернер прочитал несколько абзацев, присвистнул и бегло просмотрел еще несколько писем. Потом посмотрел на меня с видом довольного кота, отведавшего жирных сливок. - Ну что ж, - нежно пропел он. - Эта улика выводит прямиком на миссис Бренду Леонидис. И мистера Лоуренса Брауна. Значит, это все-таки они... 19 Впоследствии мне даже самому казалось странным, насколько внезапно и бесповоротно вся моя жалость и сочувствие к Бренде Леонидис исчезли с обнаружением ее писем к Лоуренсу Брауну. Было ли уязвлено мое самолюбие сознанием того, что эта женщина любила Лоуренса Брауна слепой слащавой любовью и расчетливо и бесстыдно лгала мне? Не знаю, я не психолог. Предпочитаю считать - конец моей жалости к Бренде положила мысль о маленькой девочке Джозефине, хладнокровно убранной преступниками с пути в целях сохранения. - Безусловно, ловушку устроил Браун, - сказал Тавернер. - И это объясняет один момент, показавшийся мне загадочным. - В смысле? - Да как-то все это было страшно глупо обставлено. Суди сам: ребенок заполучил эти письма - письма совершенно убийственного содержания! Первое логическое движение - попытаться вернуть их (в конце концов, бездоказательные разговоры о любовных письмах можно счесть детскими фантазиями). Но вернуть их невозможно, так как неизвестно, где они спрятаны. Значит остается единственное - заставить ребенка молчать. Человек же, совершивший одно убийство, не остановится перед вторым. Все знали, что девочка любит кататься на двери старой прачечной, расположенной в пустынном заднем дворе. Идеальным вариантом, конечно, было бы подкараулить Джозефину за дверью и разобраться с опасной свидетельницей с помощью кочерги, железного прута или резинового шланга (которые находятся тут же в домике, прямо под рукой). Зачем возиться с дурацким мраморным львом, устанавливая его на верхней кромке двери, если существует большая вероятность, что он в девочку не попадет или попадет, но не убьет (как оно и получилось)? Я спрашиваю: _З_а_ч_е_м_? - Ну и каков же ответ? - Первое, что пришло мне в голову, - это мысль об организации алиби. То есть каким образом кто-то обеспечивает себе железное алиби во время покушения на Джозефину. Но эта версия не работает: во-первых, ни у кого из домашних никакого алиби все равно нет, и, во-вторых, обнаруживший тело девочки обязательно нашел бы и кусок мрамора поблизости - и весь modus operandi все равно стал бы ясным. Конечно, _е_с_л_и _б_ы_ преступник убрал кусок мрамора до того, как ребенок был обнаружен, картина покушения осталась бы непонятной. Но в целом вся эта история кажется лишенной смысла. Инспектор развел руками. - И чем же вы все это объясните? - Особенностью характера Лоуренса Брауна. Индивидуальной идиосинкразией. Молодой человек совершенно не переносит насилия - он не может заставить себя совершить над кем-то акт насилия. Он просто физически н_е_ м_о_г_ стать за дверью и раскроить ребенку череп. Но _м_о_г_ устроить ловушку и убежать прочь, чтобы только ничего не видеть. - Да, понимаю, - медленно проговорил я. - И эзерин в пузырьке из-под инсулина - из той же оперы? - Точно. - Вы полагаете, он действовал без ведома Бренды? - Это объясняло бы, почему она не выбросила использованный пузырек. Конечно, они могли действовать сообща... или даже Бренда могла сама придумать и организовать номер с отравлением... Милая безболезненная смерть для старого мужа. Но я уверен, ловушку для Джозефины устраивала не она. Женщины никогда не возлагают надежд на подобные трюки - и в этом они правы. Я лично считаю - идея с эзерином возникла в голове Бренды и, возникнув, полностью подчинила женщину себе. Вообще-то Бренда относится к тому типу людей, которые умудряются не скомпрометировать себя нив каких ситуациях, всегда выходят сухими из воды - и продолжают жить со спокойной совестью. Он помолчал и продолжал: - Эти письма существенно проясняют дело. Если девочка оправится, можно будет считать, что все устроилось самым лучшим образом. - Тавернер искоса взглянул на меня: - Ну, и каково же чувствовать себя помолвленным с миллионом фунтов стерлингов? Я недоуменно заморгал. В тревогах и волнениях последних нескольких часов я совершенно забыл про завещание старого Леонидиса. - София еще ничего не знает, - сказал я. - Вы хотите, чтобы я поставил ее в известность? - Насколько я понял, Гэйтскилл собирается объявить печальные (или радостные) новости после завтрашнего дознания. - Тавернер задумчиво посмотрел на меня: - Интересно, как отреагирует на это семья? 20 С дознанием дела обстояли так, как я и предсказывал. То есть по просьбе полиции оно было отложено. Все мы находились в приподнятом настроении: накануне оказалось значительно менее серьезным, чем предполагалось сначала, и что можно надеяться на скорое выздоровление девочки. - Правда, пока, - сказал доктор Грей, - навещать ее нельзя никому, даже матери. - И в первую очередь матери, - шепнула мне София. - Я ясно дала это понять доктору Грею. Да он и сам прекрасно знает маму. Должно быть, на моем лице изобразилось сомнение, потому что София резко спросила: - Ты чем-то недоволен? - Ну как... все-таки мать... - Меня трогают твои старомодные представления о жизни, Чарлз. Но ты просто плохо знаешь маму. Милое создание совершенно не в силах вести себя в соответствии с ситуацией: она обязательно разыгрывает грандиозную драматическую сцену у постели больного ребенка. А драматические сцены - не самое лучшее лекарство для человека, лежащего с пробитой головой. - Ты успеваешь подумать обо всем, моя милая, не так ли? - Что ж, кто-то должен думать обо всем теперь, когда дедушка умер. Я задумчиво посмотрел на Софию. Было ясно - проницательность старого Аристида не подвела его и здесь. Груз ответственности за семью уже лежал на хрупких плечах Софии. После процедуры дознания Гэйтскилл приехал с ними в Суинли-Дин. Когда вся семья собралась в гостиной Магды, поверенный откашлялся и торжественно произнес: - Считаю себя обязанным сделать следующее объявление. Я испытывал приятное ощущение человека, посвященного в таинство - ведь содержание объявления я знал заранее, - и приготовился внимательно следить за реакцией каждого члена семьи. Гэйтскилл был краток и сух и внешне ничем не обнаружил своей обиды и раздражения. Сначала он зачитал письмо Аристида Леонидиса, затем - текст завещания. Наблюдать со стороны за присутствующими было чрезвычайно интересно, и я только жалел, что не могу смотреть одновременно на всех. На Бренду с Лоуренсом я не обращал особого внимания, так как доля вдовы по этому завещанию оставалась прежней. В основном я наблюдал за Роджером и Филипом и уже потом - за Магдой и Клеменси. На первый взгляд все они держались великолепно. Филип сидел откинув красивую голову на высокую спинку стула и плотно сжав рот. Он не произнес ни слова. Магда же, напротив, как только мистер Гэйтскилл смолк, разразилась бурным потоком восклицаний: - София! Дорогая! Как неожиданно! Как _р_о_м_а_н_т_и_ч_н_о_! Милый старый фантазер так хитрил и скрытничал - словно маленький ребенок! Неужели он не доверял нам?! Неужели он думал - мы рассердимся?! Он никогда не подавал виду, что как-то выделяет Софию среди всех нас. Но правда, все это в высшей степени романтично! Внезапно Магда легко вскочила на ноги, протанцевала к Софии и присела перед ней в глубоком реверансе. - Мадам София, ваша нищая старая мать униженно просит у вас подаяния. - И добавила хриплым голосом, подражая выговору простолюдинки: - Кинь-ка грошик, дорогуша. Твоя мамаша намылилась в кино, - и протянула к Софии трясущуюся руку со скрюченными пальцами. - Угомонись, Магда! Это бессмысленное кривляние совершенно неуместно сейчас, - проговорил Филип, почти не разжимая губ. - О! Но как же Роджер! - Магда резко повернулась к Роджеру: - Бедняжка Роджер! Наш милый старик хотел помочь тебе, но смерть помешала ему... И теперь Роджер не получит в наследство ничего. - Магда величественно повернулась к дочери: - София! Ты просто обязана помочь Роджеру. - Нет! - Клеменси шагнула вперед. Лицо ее приобрело непреклонное выражение. - Не надо. Нам ничего не надо. Роджер, похожий на огромного добродушного медведя, неуклюже подошел к Софии и нежно взял ее за руку. - Я не возьму у тебя ни пенни, милая девочка. Как только все дела в доме будут улажены, мы с Клеменси уедем в Западную Индию и начнем там новую, простую жизнь. Если когда-нибудь я окажусь в крайней нужде, я обращусь за помощью к главе семьи, - он обаятельно улыбнулся Софии. - Но до тех пор я не возьму у тебя ни пенни, ведь на самом деле я очень непритязателен - Клеменси может это подтвердить. Неожиданно подала голос Эдит де Хэвилэнд. - Все это, конечно, замечательно, - сказала старая леди. - Но вы не должны забывать и о внешней стороне дела. Если ты, Роджер, обанкротишься, не приняв помощи Софии, а потом уедешь куда-то на край света - в обществе пойдут неприятные для Софии разговоры. - Да что значит общественное мнение? - презрительно сказала Клеменси. - Для вас, Клеменси, ничего, - отрезала Эдит де Хэвиленд. - Но София живет в _э_т_о_м_ мире. Она девушка со светлой головой и добрым сердцем, и я не сомневаюсь, что Аристид абсолютно прав в своем выборе главы семьи, хотя для наших английских умов и кажется несколько странным решение обойти наследством двоих сыновей. Но полагаю, будет неприятно, если кто-то заподозрит Софию в жадности и нежелании помочь разорившемуся родственнику. Роджер подошел к тетушке, обнял ее и прижал к себе. - Тетя Эдит! - сказал он. - Вы милая... и такая упрямица. Но вы совсем не понимаете Клеменси! И я сам знаю, чего мы с женой хотим, а чего - не хотим. Внезапно вперед выступила Клеменси, на ее худых щеках полыхали алые пятна. - Никто из вас, - вызывающе заявила она, - не понимает Роджера! И никогда не понимал! И не думаю, что когда-нибудь поймет! Пойдем, Роджер. И они покинули гостиную. Мистер Гэйтскилл кашлянул и принялся собирать бумаги. Лицо его выражало глубокое неодобрение. Он терпеть не мог семейных сцен, следующих за оглашением условий завещания. По нему это было хорошо видно. Наконец я перевел взгляд на Софию: у камина стояла стройная красивая девушка с гордо поднятой головой и твердым ясным взглядом. Только что она стала обладательницей огромного состояния, но главной моей мыслью сейчас была мысль о том, насколько одинока стала София в одно мгновение. Между ней и ее семьей возникла непреодолимая преграда, и мне показалось, что девушка уже осознала этот факт и безропотно смирилась с ним. Старый Леонидис переложил на ее плечи тяжелый груз ответственности, веря, что он ей по плечу. Но в этот момент мне было ее нестерпимо жаль. До сих пор София не произнесла ни слова - ей еще не дали такой возможности. А за внешней расположенностью семьи к девушке я уже ощутил скрытую враждебность. Даже в разыгранной Магдой изящной сценке мне почудилась тонкая нотка недоброжелательности. Откашлявшись, мистер Гэйтскилл произнес краткую осторожную речь: - Позвольте мне поздравить вас, София. Вы стали чрезвычайно богатой женщиной. Хочу вас предостеречь от... э-э... совершения каких-либо неосмотрительных шагов. На текущие расходы я могу представить вам некоторую сумму наличными. Если вы пожелаете подробно обсудить положение ваших дел - всегда буду рад помочь вам советом. Вы сможете найти меня в отеле "Линколнз". - Роджер... - упрямо начала Эдит де Хэвилэнд. - Роджер, - перебил ее поверенный, - должен заботиться о себе сам. Он взрослый человек... э-э... пятидесяти четырех лет от роду, кажется. И Аристид Леонидис был совершенно прав, знаете ли. Роджер - не деловой человек и никогда таковым не будет. - Гэйтскилл взглянул на Софию: - Вы, конечно, еще можете спасти фирму по поставкам от банкротства, но не обольщайтесь надеждой, что Роджер сумеет успешно вести ее дела. - Спасать фирму дяди Роджера я и не подумаю, - София впервые за все это время подола голос - и голос ее был решителен и деловит. - Это абсолютно бессмысленная затея. Гэйтскилл исподлобья взглянул на девушку и незаметно улыбнулся. Потом попрощался со всеми и вышел. Несколько мгновений в гостиной царило молчание, затем Филип медленно поднялся на ноги. - Мне пора вернуться к работе, - сказал он. - Я и так потерял слишком много времени. - Отец... - голос Софии прозвучал неуверенно, почти моляще. Я почувствовал, что девушка чуть вздрогнула и слегка отшатнулась назад, когда отец устремил на нее холодный, враждебный взгляд. - Извини, что не поздравляю тебя, - произнес он. - - Но все это явилось для меня большим потрясением. Я никогда не мог даже предположить, что мой отец так унизит меня... в благодарность за мою искреннюю любовь и преданность... Да, любовь и преданность! Впервые из-под маски ледяного спокойствия проступили человеческие черты. - Боже мой! - воскликнул Филип. - Как? Как он мог так поступить со мной?! Он всегда был несправедлив ко мне - всегда! - О нет, Филип, ты не должен так говорить, - вмешалась тетя Эдит. - Не расценивай завещание Аристида как очередное оскорбление в свой адрес. Это совсем не так! Просто когда люди старятся, они самым естественным образом тянутся к молодому поколению... Уверяю тебя, дело только в этом. И кроме того, у Аристида всегда было чрезвычайно острое деловое чутье. Он часто говорил: делить состояние нельзя... - Он никогда не любил меня, - произнес Филип тихим охрипшим голосом. - Для него существовал один Роджер... И вот наконец... - Выражение крайней злобы исказило его прекрасные черты. - Наконец отец понял, что Роджер - глупец и неудачник, и лишил обожаемого первенца наследства. - А как же я? - сказал Юстас. До сих пор я едва обращал на него внимание, но успел заметить - мальчик дрожит всем телом, словно с трудом сдерживая сильнейшее волнение. Лицо Юстаса горело, в глазах стояли слезы, в срывающемся голосе слышались истерические нотки: - Это позор! Просто позор! Как смел дедушка так поступить со мной? Как он смел?! Я был его единственным внуком. Как он смел предпочесть мне Софию? Это подло, я ненавижу его! Ненавижу! И никогда в жизни не прощу ему этого. Отвратительный старый тиран! Я желал его смерти. Я мечтал уехать из этого проклятого дома и жить независимо... А теперь я должен буду бегать на задних лапках перед Софией, выклянчивая подачки, и выглядеть полным идиотом. Лучше умереть... Голос Юстаса сорвался, и мальчик опрометью бросился из комнаты. Эдит де Хэвилэнд осуждающе поцокала языком и пробормотала: - Никакой выдержки! - А я прекрасно понимаю, что он чувствует сейчас! - - воскликнула Магда. - Я в этом не сомневаюсь, - ядовито заметила тетя Эдит. - Бедняжка! Пойду утешу его. - Но, Магда!.. - И мисс де Хэвилэнд поспешила за миссис Леонидис. Их голоса стихли в отдалении. София продолжала смотреть молящим взглядом на отца, но тот уже взял себя в руки и был спокоен и враждебно-холоден. - Ты прекрасно использовала свои возможности, София, - произнес Филип и вышел из гостиной. - Какие жестокие слова! - воскликнул я. - София... Девушка протянула руки ко мне, и я обнял ее. - Тебе пришлось нелегко сегодня, милая. - Я их хорошо понимаю, - сказала София. - Этот старый черт, твой дедушка, не должен взваливать на тебя такое бремя. София выпрямилась. - Он верил: мне это по силам. Значит, действительно по силам. Только... жаль, что Юстас так обиделся. - Он скоро отойдет. - Ты думаешь? Он очень долго и очень болезненно все переживает. И мне страшно неприятно, что отец так уязвлен. - Зато с твоей матерью все в порядке. - Нет, она тоже не в восторге. Конечно, малоприятно выпрашивать у дочери деньги на постановку спектаклей. Вот увидишь, и глазом моргнуть не успеем, как она заведет разговор о постановке "Эдит Томпсон". - И что ты ей ответишь? Ведь если ей это доставляет радость... София высвободилась из моих объятий и вскинула голову: - Я отвечу "н е т"! Пьеска дрянная, и эта роль не для мамы. Финансировать "Эдит Томпсон" все равно что выбрасывать деньги на ветер. Я тихо рассмеялся не в силах сдержаться. - В чем дело? - подозрительно осведомилась София. - Я начинаю понимать, почему дедушка оставил деньги именно тебе. Ты пошла в его породу, София. 21 Все это время я сожалел единственно о том, что при этих захватывающих событиях не присутствует Джозефина. Она получила бы колоссальное удовольствие от происходящего. Девочка быстро шла на поправку, и ее возвращения из больницы ожидали со дня на день. Но тем не менее она все-таки опоздала к еще одному важному событию. Как-то утром, когда мы с Софией и Брендой прогуливались в декоративном садике, к дому подъехала машина. Из нее вышли Тавернер и сержант Лэмб и поднялись по ступенькам в дом. Бренда замерла на месте, не сводя испуганного взгляда с машины. - Эти люди... - пролепетала она. - Они вернулись... А я думала, все уже позади... - Женщину била мелкая дрожь. Бренда присоединилась к нам с Софией десятью минутами раньше. Зябко кутаясь в шиншилловую шубку, она сказала: - Я просто сойду с ума, если не пройдусь немного по свежему воздуху. Только сунешься за ворота, как со всех сторон напрыгивают репортеры. Такое ощущение, что дом осажден. Сколько времени это может продолжаться? София предположила, что репортерам скоро надоест сторожить дом, и добавила: - Вы же можете выезжать в машине. - Я же сказала, мне нужно пройтись по свежему воздуху, - раздраженно заметила Бренда и тут же резко поменяла тему разговора: - Вы увольняете Лоуренса Брауна, София. Почему? - Юстас будет продолжать образование в университете. А Джозефина уезжает в Швейцарию. - Но Лоуренс очень расстроен. Он чувствует, вы не доверяете ему. София не ответила - и как раз в этот момент к дому подъехала машина Тавернера. - Что им надо? - бормотала Бренда, мелко дрожа всем телом. - Зачем они приехали? Я-то сразу догадался, зачем они приехали. Я не сообщал Софии о найденных письмах, но знал: они переданы главному прокурору. Тавернер вышел из дома, пересек подъездную дорогу и направился через лужайку к нам. Бренда задрожала сильнее. - Что ему надо? - нервно повторила она. - Что ему здесь надо? Приблизившись к нам, Тавернер официальным тоном произнес несколько традиционных фраз: - У меня есть ордер на ваш арест... Вы обвиняетесь в отравлении Аристида Леонидиса, имевшем место девятнадцатого сентября сего года. Должен предупредить: каждое произнесенное вами слово может использоваться на суде как свидетельство против вас. И тут Бренда просто обезумела. Она завизжала. Она вцепилась в меня, истерически крича: - Нет, нет, нет! Это неправда! Чарлз, скажите им, что это неправда! Я этого не делала! Я ничего не знаю! Это заговор... Не позволяйте им увозить меня! Это неправда, говорю вам! Это _н_е_п_р_а_в_д_а_... Я не виновата!.. Это было ужасно, невыразимо ужасно. Я старался успокоить Бренду. Я с трудом отцепил от себя ее руки. Я обещал ей найти хорошего адвоката... убеждал хранить спокойствие... адвокат о ней позаботится... Тавернер мягко взял Бренду за локоть. - Пойдемте, миссис Леонидис. Вы не хотите взять шляпу? Нет? Тогда сразу и тронемся. Внезапно Бренда резко отстранилась от инспектора и уставилась на него огромными кошачьими глазами: - Лоуренс... Что вы сделали с Лоуренсом? - Мистер Лоуренс тоже арестован, - сказал Тавернер. И тогда Бренда сломалась. Все ее тело как-то разом поникло и словно усохло. По лицу несчастной женщины заструились слезы, и она безропотно пошла с Тавернером через лужайку к машине. Я увидел выходящих из дома сержанта Лэмба и Лоуренса. Полицейские и арестованные сели в машину и уехали. Я глубоко вздохнул и повернулся к Софии. Она была очень бледна и расстроена. - Это ужасно, Чарлз. Совершенно ужасно. - Да. - Ты должен найти ей действительно первоклассного адвоката... лучшего в городе. Ей надо помочь всем, чем только можно. - Страшная вещь - арест. Никогда раньше не приходилось видеть. - Да. Страшная вещь. Мы оба умолкли. Я вспоминал выражение отчаянного ужаса на лице Бренды. Мне оно показалось смутно знакомым - и вдруг я понял почему. То же выражение я видел на лице Магды в первый день нашего знакомства, когда она говорила об "Эдит Томпсон". "...А потом начинается этот кошмар..." - И на лице Магды изобразился тот же дикий ужас, который я только что видел на лице Бренды. Да, по натуре Бренда не была бойцом. Меня вообще удивляло, что у нее хватило духу совершить убийство. Правда, может быть, это Лоуренс Браун, со своей манией преследования и неустойчивой психикой, перелил содержимое одного пузырька в другой... во имя свободы любимой женщины. - Итак, все кончено, - сказала София и глубоко вздохнула. - Но почему их арестовали сейчас? Я думала, что никаких доказательств их вины у полиции нет. - Тут всплыли некоторые улики. Письма. - Их любовная переписка? - Да. - Какими же идиотами нужно быть, чтобы хранить подобные вещи! Да, конечно. Идиоты. Разновидность глупости, для которой чужой печальный опыт абсолютно ничего не значит. Нельзя развернуть утреннюю газету без того, чтобы тут же не наткнуться на скандал, связанный с подобного рода глупостью: стремлением сохранить запечатленные на бумаге слова любви. - Все это страшно неприятно, София, - сказал я. - Но тут уж ничего не поделаешь. В конце концов, разве не этой развязки все мы хотели? Помнишь нашу первую встречу в ресторане "Марио"? Тогда ты сказала мне: все будет в порядке, если окажется, что убийство совершил _н_а_д_л_е_ж_а_щ_и_й человек. Ты имела в виду Бренду. Бренду или Лоуренса. - Не надо, Чарлз. Ты меня мучаешь. - Но мы должны рассуждать здраво. Теперь мы можем пожениться, София. Теперь, когда выяснилось, что семья Леонидисов никакого отношения к убийству не имеет, ты не можешь больше мне отказывать. Девушка подняла на меня глаза - до сих пор я как-то не замечал, насколько они глубоки и сини. - А ты уверен, что семья Леонидисов никакого отношения к убийству не имеет? - Моя милая девочка, ни у кого из вас не было и тени мотива. Внезапно София смертельно побледнела. - Ни у кого, кроме меня, Чарлз. Мотив был _у _м_е_н_я_. - Да, конечно... - Я был ошеломлен. - Но совершенно условный. Ты же ничего не знала про завещание. - Но я знала, Чарлз, - прошептала она. - Что?! - Я непонимающе уставился на Софию. Мне вдруг стало почему-то холодно. - Все это время я знала, что дедушка оставил все деньги мне. - Но откуда? - От самого дедушки. Дней за десять до смерти он вдруг совершенно неожиданно сказал мне: "Я завещал все свое состояние тебе, София. Ты будешь заботиться о семье, когда я умру". Я продолжал неотрывно смотреть на Софию. - Но ты никогда ни словом не обмолвилась мне! - Да. Понимаешь, когда все рассказывали, как дедушка огласил завещание и подписал его... я решила, что, может, он просто ошибся... или оговорился... Или если такое завещание действительно существовало, то, может, оно потерялось и никогда не найдется. Я не хотела, чтобы оно нашлось... Я этого боялась. - Боялась? Но почему? - Не знаю. Наверное, из-за убийства... Я снова вспомнил выражение дикого ужаса на лице Бренды. И точно такое же выражение на лице Магды, представляющей себя в роли убийцы. София не могла поддаться подобной слепой панике, так как была слишком разумна для этого, но она отчетливо понимала, что завещание Леонидиса делало ее подозреваемой номер один. И теперь я окончательно понял, чем мотивирован ее отказ обручиться со мной и каковы причины ее настойчивого стремления узнать правду во что бы то ни стало. "Я должна знать правду. Я должна з н а т ь!" Я помнил, с какой страстью произнесла девушка эти слова. Мы медленно направились к дому, и вдруг в какое-то мгновение я вспомнил еще кое-что, сказанное Софией в тот вечер. "Думаю, в принципе я способна на убийства, - сказала тогда София. - Но конечно, для убийства у меня должны быть действительно стоящие причины". 22 Из-за живой изгороди навстречу нам вышли Роджер и Клеменси. Просторный твидовый костюм шел Роджеру куда больше строгих туалетов делового мужчины. - Привет! - сказал великан. - Ну наконец-то! Я уже начал думать, что они никогда не арестуют эту мерзавку. Чего они выжидали, непонятно. Ну что ж, теперь она и ее жалкий воздыхатель очутились за решеткой - и, надеюсь, их ждет виселица. Клеменси нахмурилась. - Не будь таким жестоким, Роджер. - Жестоким? Чепуха! Совершено хладнокровное убийство доверчивого беспомощного старика - а когда я выражаю законную радость по поводу поимки преступников, меня называют жестоким. Говорю тебе, я с удовольствием задушил бы эту женщину собственными руками. Она ведь была с вами, когда инспектор Тавернер пришел по ее душу? Ну и как она вела себя? - Это было ужасно, - тихо ответила София. - Бренда чуть с ума не сошла от страха. - Так ей и надо. - Не будь таким мстительным, Роджер, - сказала Клеменси. - У тебя совершенно нет воображения, - полушутя ответил ей муж. - Представь себе, что отравили меня... Я заметил, как дрогнули веки Клеменси и руки судорожно сжались в кулаки. - Не смей говорить такие вещи даже в шутку, - отчеканила она. - Успокойся, дорогая. Скоро мы будем далеко от всего этого. Мы направились к дому. Роджер и София шли впереди, мы с Клеменси чуть отстали. - Полагаю, теперь... нам позволяет уехать? - спросила она. - Вам так не терпится уехать? - У меня больше нет никаких сил. Я удивленно взглянул на нее. Она горько улыбнулась мне и легко кивнула: - Разве вы не понимаете, Чарлз, что все это время я боролась? Отчаянно боролась за свое счастье. И за счастье Роджера. Я так боялась, что родственники убедят его остаться в Англии и нам придется вечно жить среди них, задыхаясь в плену тесных и прочных семейных уз. Я боялась, что София предложит Роджеру часть дохода и он согласится, так как это означало бы комфорт и покой для меня. Беда с Роджером заключается в том, что он н_и_к_о_г_о_ не слушает. У него в голове постоянно возникают новые идеи - и всегда абсолютно несостоятельные. Роджер _н_и_ч_е_г_о_ не понимает в жизни. И при этом по природе своей он достаточно Леонидис, чтобы считать: счастье женщины заключается в богатстве и комфорте. Но я буду бороться за свое счастье - буду! Я увезу мужа отсюда и научу его вести ту жизнь, для которой он создан и в которой он никогда не почувствует себя неудачником. Я хочу, чтобы Роджер принадлежал мне безраздель