разу и отнесла. Ах да, для мисс Бакли был еще один пакет, он пришел по почте. И самое чудное, что в нем тоже оказалась коробка конфет. -- Как? Еще одна коробка? -- Да, прямо совпадение. Мисс Бакли развязала оба свертка и говорит: "Вот жалость-то! Ничего этого мне не разрешают есть". Потом открыла коробки, чтобы посмотреть, одинаковые конфеты или нет, а в одной лежит ваша карточка. Тут мисс Бакли и говорит: "Эта чистая, -- на вашу, -- а это нечистая. Унесите ее прочь, а то я еще, чего доброго, перепутаю". И вот, нате вам! Ну кто бы мог подумать! Прямо как у Эдгара Уоллеса, правда? Пуаро прервал ее болтовню. -- Две коробки, вы говорите? -- сказал он. -- Кто же прислал вторую? -- Там ничего не было написано. -- Ну, а которую же из них якобы прислал я? Ту, что пришла по почте, или другую? -- Ой, Господи, теперь, наверно, не вспомню. Может, подняться и узнать у мисс Бакли? -- Если вы будете так любезны... Санитарка бегом поднялась по лестнице. -- Две коробки, -- бурчал Пуаро. -- Вот и разберись тут. Вернулась запыхавшаяся санитарка. -- Мисс Бакли точно не помнит. Она сначала развернула оба свертка, а потом уж открыла коробки. Но ей кажется, что та коробка не с почты. -- Как вы сказали? -- в замешательстве переспросил Пуаро. -- Ту коробку, которая была от вас, прислали не по почте. Во всяком случае, она так думает, хотя и не может сказать наверняка. -- Черт! -- воскликнул Пуаро, когда мы вышли из больницы. -- Кто-нибудь может хоть что-то сказать наверняка? В детективных романах -- сколько угодно, а вот в жизни, в настоящей жизни, всегда все перепутано. Да что там! Разве я, я сам могу хоть за что-нибудь поручиться? Нет, нет... и тысячу раз нет. -- Лазарус, -- проговорил я. -- Да, вот еще сюрприз, не правда ли? -- Вы будете с ним говорить? -- Всенепременно. Мне интересно, как он станет вести себя. Да, кстати, неплохо было бы преувеличить серьезность положения мадемуазель. Ей не повредит, если мы распустим слух, что она на пороге смерти. Вы меня поняли? Мрачное, торжественное лицо... Вот так, восхитительно! Вылитый гробовщик. Превосходно, лучше некуда. Нам не пришлось долго разыскивать Лазаруса. Он стоял возле отеля, склонившись над капотом своей машины. Пуаро сразу же направился к нему. -- Вчера вечером, мосье Лазарус, вы оставили коробку шоколадных конфет для мадемуазель, -- без предисловии начал он. Лазарус взглянул на него с некоторым удивлением. -- Ну и что же? -- С вашей стороны это весьма любезно. -- Конфеты, собственно, были не от меня, а от Фредди, от миссис Раис. Она попросила меня их захватить. -- А! Вот как. -- Я ехал на автомобиле, ну и завез, конечно. -- Я понимаю вас. Наступила довольно продолжительная пауза, после чего Пуаро задал новый вопрос: -- А где сейчас мадам Раис? -- Думаю, что в салоне. Фредерика пила чай. Когда мы вошли, она с озабоченным видом повернулась к нам и спросила: -- Что это за слухи насчет болезни Ник? -- Весьма загадочная история, мадам. Скажите, вы ей посылали вчера коробку шоколадных конфет? -- Посылала. Ведь она просила меня их купить. -- Она просила вас купить их для нее? -- Ну да. -- Но к ней ведь никого не пускают. Как же вы с ней увиделись? -- Я с ней не виделась. Она мне позвонила. -- О! И что же она вам сказала? -- Спросила, не куплю ли я для нее двухфунтовую коробку фуллеровских конфет. -- И ее голос звучал... еле слышно? -- Нет... вовсе нет. Довольно громко. Только как-то непривычно. Сперва я ее даже не узнала. -- Пока она не назвала себя? -- А вы уверены, мадам, что это действительно была ваша подруга? Фредерика опешила. -- Я... я... а как же? Кто же это еще мог быть? -- Вопрос существенный, мадам. -- Неужели вы думаете... -- Мадам, вы могли бы поклясться, что это был голос вашей подруги, если, конечно, забыть о том, что она назвала свое имя? -- Нет, -- медленно ответила Фредерика. -- Нет, не могла бы. Голос был совсем не похож. Я решила, что из-за телефона или, может быть, из-за болезни. -- Если б она не назвала себя, вы бы ее узнали? -- Нет, нет, наверно, не узнала бы. Кто это был, мосье Пуаро? Кто это был? -- Именно это я и стремлюсь узнать. Его угрюмое лицо, по-видимому, навело ее на тревожные мысли. Она прошептала: -- Ник... разве... что-нибудь случилось? Пуаро кивнул. -- Она больна, опасно больна. Конфеты были отравлены, мадам. -- Те, что прислала я? Но это невозможно... нет, это невозможно! -- Не так уж невозможно, коль скоро мадемуазель при смерти. -- Боже мой! Она закрыла лицо руками, а когда снова подняла голову, я увидел, что она бледна как смерть. -- Не понимаю, -- пробормотала она, -- ничего не понимаю. Все могу понять, только не это. Их не могли отравить. Кроме меня и Джима, к ним никто не прикасался. Вы делаете какую-то ужасную ошибку, мосье Пуаро. -- Не я ее делаю, хотя в коробке и лежала карточка с моей фамилией. Она растерянно уставилась на него. -- Если мадемуазель Ник умрет... -- Пуаро не договорил и сделал угрожающий жест рукой. Она тихо вскрикнула. Он повернулся к ней спиной и, взяв меня под руку, направился в гостиную. -- Ничего, ну ровно ничего не понимаю! -- воскликнул он, швыряя на стол шляпу. -- Хоть бы какой-нибудь просвет! Я словно малое дитя! Кому выгодна смерть мадемуазель? Мадам Раис. Кто покупает конфеты, не отрицает этого, сочиняет небылицы о телефонном звонке, которые не лезут ни в какие ворота? Мадам Раис. Слишком уж просто, слишком глупо. А она не глупа... о нет! -- Да, но тогда... -- Но ведь она кокаинистка, Гастингс. Я убежден, что это так. Здесь не может быть никакого сомнения. А в конфетах оказался кокаин. И что значит эта фраза: "Все могу понять, только не это"? Это же надо как-то объяснить! Ну, а лощеный мосье Лазарус -- какова его роль? Что ей известно, этой мадам Раис? Она что-то знает. Но мне не удается заставить ее говорить. Она не из тех, кто может проболтаться с перепугу. И все же она что-то знает, Гастингс. Действительно ли ей кто-то звонил, или она это выдумала? И если не выдумала, чей это был голос? Можете мне поверить, Гастингс. Все это очень темная история... м-да, очень темная. -- Перед рассветом всегда темнеет, -- сказал я, чтобы хоть как-нибудь его утешить. Он покачал головой. -- А та, вторая коробка, которую прислали по почте? Ее ведь тоже нельзя сбросить со счетов, так как мадемуазель не совсем уверена, в какой был яд. Вот еще досада! Он тяжело вздохнул. Я хотел было что-то сказать, но он перебил меня: -- Нет, нет. Довольно с меня пословиц. Я больше не вынесу. И если вы мне друг, истинный, преданный друг... -- Конечно! -- воскликнул я с жаром. -- Тогда сходите и купите мне колоду игральных карт. В первую минуту я оторопел, потом холодно ответил: -- Хорошо. Я ни минуты не сомневался, что он просто решил меня спровадить под благовидным предлогом. Однако я ошибся. Заглянув около десяти часов вечера в гостиную, я увидел Пуаро, поглощенного постройкой карточного домика. И тут я вспомнил: это был его испытанный способ успокаивать нервы. -- А, вспомнили, -- сказал он, улыбнувшись. -- Нужно уметь действовать безошибочно. Эту карту на эту, вот так, каждую точно на свое место, тогда они не рухнут под тяжестью верхних этажей. На втором третий, потом еще выше... Знаете что, Гастингс, идите-ка спать. Оставьте меня наедине с моим карточным домиком. Я прочищаю мозги. Часов в пять утра меня разбудили, растолкав самым бесцеремонным образом. У моей кровати стоял сияющий Пуаро. -- То, что вы сказали, мой друг, -- проговорил он, -- было очень верно. Да, да, в высшей степени справедливо. Больше того, просто гениально. Я щурился от света и спросонок ничего не мог понять. -- Перед рассветом всегда темнеет -- вот что вы мне сказали. Темнота и в самом деле сгустилась, но теперь наступил рассвет. Я посмотрел в окно. Он был совершенно прав. -- Да нет, не там, Гастингс. В голове. Мозги. Рассудок. Он помолчал, затем тихо произнес: -- Дело в том, Гастингс, что мадемуазель скончалась. -- Что! -- крикнул я. Мою сонливость как рукой сняло. -- Тес... тес. Да, это так. Не в самом деле, разумеется, но это можно организовать. Всего на двадцать четыре часа. Я договорюсь с доктором и сестрами. Вы меня поняли, Гастингс? Убийца наконец добился своего. Четыре раза он предпринимал бесплодные попытки. Но пятая ему удалась. И теперь мы посмотрим, что произойдет... Это будет очень интересно. Глава восемнадцатая. ЛИЦО В ОКНЕ События следующего дня припоминаются мне крайне смутно. Как на беду, у меня с самого утра начался приступ лихорадки. С тех пор как я подцепил малярию, приступы бывают у меня в самое неподходящее время. В результате все, что произошло в этот день, запечатлелось в моей памяти в виде какого-то кошмара, а Пуаро, по временам забегавший в мою спальню, представлялся мне неким фантастическим клоуном, который периодически появляется на арене. Мне кажется, он был наверху блаженства. Его растерянность и отчаяние были неподражаемы. Не знаю, как ему удалось осуществить тот план, в который он посвятил меня на рассвете. Факт тот, что он его осуществил. Едва ли это было легким делом. Замысел Пуаро от начала до конца строился на обмане и всевозможных увертках. Беспардонная ложь претит натуре англичанина, а Пуаро потребовал от посвященных в его план поистине чудовищной лжи. Прежде всего ему необходимо было обратить в свою веру доктора Грэхема. Заручившись его поддержкой, он должен был обеспечить себе помощь сестры-хозяйки и еще кое-кого из больничных служащих. И это тоже был, конечно, адский труд. По-видимому, дело решил авторитет доктора Грэхема. Затем еще оставался начальник полиции со своими полицейскими. Замыслу Пуаро противостоял весь бюрократический, чиновничий аппарат. И все же ему удалось наконец вырвать согласие у полковника Уэстона. Полковник категорически заявил, что снимает с себя всякую ответственность. Пуаро, и только Пуаро, отвечает за распространение ложных слухов. Пуаро согласился. Он согласился бы на все что угодно, только бы ему не мешали осуществить его план. Почти весь день я просидел в глубоком кресле, закутав ноги пледом, и дремал. Каждые два-три часа ко мне врывался Пуаро и докладывал о ходе событий. -- Ну, как дела, мой друг? Как я вам соболезную. Впрочем, возможно, что все к лучшему. Фарс скорее моя, чем ваша, стихия. Я только что заказал венок -- огромный, изумительный венок. Лилии, мой друг, великое множество лилий. "С искренней скорбью. От Эркюля Пуаро". О! Что за комедия! И он исчез. -- Имел весьма трогательную беседу с мадам Раис, -- сообщил Пуаро при очередном набеге на мою спальню. -- Вся в трауре, что, кстати, ей весьма к лицу. Ее несчастная подруга! Какая трагедия! Я сочувственно вздыхаю. Она была так весела, так жизнерадостна. Немыслимо представить ее мертвой. Я соглашаюсь. О да, смерть просто насмехается над нами. Старые, никому не нужные остаются, а она забирает таких, как Ник!.. О-ля-ля! И я опять вздыхаю. -- Вы прямо наслаждаетесь, -- сказал я слабым голосом. -- Вовсе нет. Ведь это часть моего плана. Чтобы успешно разыграть комедию, в нее надо вложить душу. Ну, а покончив с ритуалом, мадам переходит к более насущным делам. Всю ночь ей не давала спать мысль о конфетах. Ведь это невозможно. Невозможно! "Мадам, это возможно, -- отвечаю я. -- Вы можете познакомиться с результатами анализа". Тогда она спрашивает, и голос се звучит при этом весьма нетвердо: "Так вы сказали, это был кокаин?" Я подтверждаю. И она говорит: "Ах, Боже мой! Я ничего не понимаю". -- Возможно, так оно и есть. -- Что ей грозит опасность, она отлично понимает. Она умна. Я уже говорил вам. Итак, она в опасности и знает это. -- И все-таки мне кажется, что в первый раз за все время вы не верите в ее виновность. Пуаро нахмурился и притих: -- Вы угодили в самую точку, Гастингс. Да, у меня такое впечатление, что все как будто поползло по швам. Что было характерно для всех предыдущих покушений? Тонкость, верно? А в этот раз? Какая уж тут тонкость! Все грубо, примитивно. Нет, здесь что-то не так. Он сел за стол. -- Итак, рассмотрим факты. Есть три варианта. Первый: конфеты, купленные мадам и доставленные в больницу мосье Лазарусом, отравлены. В этом случае виновен либо кто-нибудь из них двоих, либо оба вместе. А телефонный звонок якобы от мадемуазель Ник -- явная и примитивная выдумка. Такое толкование напрашивается сразу, оно самое очевидное. Вариант второй: отравленные конфеты были в другой коробке, той, что пришла по почте. Ее мог прислать кто угодно. Любой из обозначенных в нашем списке, начиная от "А" и до "К". Вы помните, список был очень обширен. Но если именно в этой коробке были отравленные конфеты, то телефонный звонок представляется совершенной бессмыслицей! К чему было тогда усложнять дело еще одной коробкой? Я обессиленно покачал головой. При температуре тридцать девять градусов любое усложнение кажется ненужным и абсурдным. -- Вариант третий, -- продолжал Пуаро. -- Коробку с отравленными конфетами подсунули вместо доброкачественной, которую купила мадам. В этом случае звонок по телефону -- вполне оправданный и остроумный ход. Тогда мадам играет роль -- как это говорят у вас? -- козла отпущения. Она должна таскать каштаны из огня. Такой вариант наиболее логичен, но, увы, его труднее всего привести в исполнение. Нельзя же быть уверенным, что сможешь подменить конфеты как раз в нужный момент? А что, если дежурный сразу же понесет коробку наверх? Да здесь есть сто и одна случайность, которая может опрокинуть все планы. Нет, это было бы бессмысленной затеей. -- Для всех, кроме Лазаруса, -- проговорил я. Пуаро взглянул на меня. -- Вас лихорадит, друг мой. Поднимается температура? Я кивнул. -- Поразительно, как даже самый незначительный жар обостряет умственную деятельность. Вы сейчас сделали гениальнейшее по своей простоте замечание. Оно так просто, что даже не пришло мне в голову. А любопытная, однако, вырисовывается ситуация. Мосье Лазарус, сердечный друг мадам, изо всех сил старается накинуть ей петлю на шею! При такой ситуации становятся возможными весьма любопытные вещи. Вот только сложно... очень уж все это сложно. Я закрыл глаза. Я был доволен, что так отличился, но мне не хотелось думать о сложном. Я хотел спать. Мне кажется, Пуаро продолжал говорить, но я его уже не слушал. Его голос звучал смутно, убаюкивающе. В следующий раз я увидел Пуаро уже в конце дня. -- Моя затея обернулась неожиданным барышом для владельцев цветочных магазинов, -- заявил Пуаро. -- Все заказывают венки. Мосье Крофт, мосье Вайз, капитан Челленджер... Я почувствовал укол совести. -- Послушайте, Пуаро. Ему надо все рассказать. Бедняга с ума сойдет от горя. Так не годится. -- Вы всегда питали к нему слабость, Гастингс. -- Да, он мне нравится. Он очень славный парень. Вы должны посвятить его в тайну. Пуаро покачал головой. -- Нет, мой друг. Я не делаю исключений. -- Неужели вы хоть на минуту допускаете, что он замешан в эту историю? -- Я не делаю исключений. -- Подумайте, как он страдает. -- Наоборот, я лучше буду думать о радостном сюрпризе, который я ему готовлю. Считать возлюбленную мертвой и обнаружить, что она жива. Неповторимое, потрясающее ощущение. -- Вы упрямый старый черт. Не выдаст он вашего секрета. -- Как знать. -- Он человек чести. Я в этом убежден. -- В таком случае ему еще труднее соблюсти тайну. Соблюдение тайны -- искусство, требующее многократной и виртуозной лжи, и больших артистических способностей, и умения наслаждаться этой комедией от всей души. Сумеет он лицемерить, ваш капитан Челленджер? Если он таков, как вы говорите, безусловно, нет. -- Так вы ему не расскажете? -- Я категорически отказываюсь рисковать ради сантиментов. Игра идет не на жизнь, а на смерть, мой друг. К тому же страдания закаляют характер. Во всяком случае, так говорили многие ваши знаменитые проповедники и, если не ошибаюсь, даже один епископ. Я больше не пытался его уговаривать. Было ясно, что его решение непреклонно. -- К обеду я не стану переодеваться, -- бормотал он. -- Я ведь раздавленный горем старик. Такова моя роль, понимаете? От моей самоуверенности не осталось и следа. Я сломлен. Я потерпел неудачу. Я почти не притронусь к обеду -- все останется на тарелке. Вот как мне это представляется. А в своей комнате я съем несколько бриошей и шоколадных эклеров -- если они заслуживают такого названия, -- которые я предусмотрительно купил в кондитерской. А вы? -- Пожалуй, надо принять еще хинину, -- сказал я грустно. -- Увы, мой бедный Гастингс. Однако мужайтесь, к утру все пройдет. -- Охотно верю. Эти приступы обычно продолжаются не больше суток. Я не слыхал, как он вернулся. Должно быть, я уснул. Проснувшись, я увидел, что он сидит за столом и пишет. Перед ним лежал какой-то смятый и расправленный листок бумаги. Я узнал в нем тот самый список от "А" до "К", который Пуаро когда-то составил, а потом смял и отшвырнул. Он кивнул мне в ответ на мой невысказанный вопрос. -- Да, это тот самый, мой друг, я его восстановил. Теперь я штудирую его под другим углом зрения. Я составляю перечень вопросов, касающихся лиц, которые стоят в моем списке. Вопросы самые разные, часто совсем не связанные с преступлением. Я просто перечисляю факты, неизвестные или непонятные мне, и пытаюсь объяснить их. -- И много вы успели? -- Я кончил. Хотите послушать? У вас достанет сил? -- Конечно. Я чувствую себя гораздо лучше. -- Вот и хорошо. Прекрасно, я прочитаю вам свои записи. Не сомневаюсь, кое-что в них покажется вам ребячеством. Он откашлялся. -- А. Эллен. -- Почему она осталась в доме и не пошла смотреть фейерверк? Судя по словам мадемуазель и высказанному ею удивлению, этот поступок явно необычен. Что, по ее мнению, должно было или могло произойти? Не впустила ли она кого-нибудь (например, "К") в дом? Правда ли то, что она рассказывала о тайнике? Если в доме действительно есть нечто подобное, то почему она не может вспомнить где? (Мадемуазель, кажется, убеждена в обратном, а ведь мадемуазель обязательно должна была бы знать.) Если Эллен солгала, то зачем? Читала ли она любовные письма Майкла Сетона, или ее удивление, когда она узнала о помолвке, было искренним? Б. Ее муж. -- Так ли он глуп, как кажется? Посвящен ли он в то, что известно его жене? (Если ей вообще чтонибудь известно.) Вполне ли он вменяем? В. Ребенок. -- Является ли его интерес к кровопролитию естественным инстинктом, присущим детям этого возраста и развития, или же этот интерес патологичен? Если это патология, не унаследована ли она от одного из родителей? Стрелял ли он когда-нибудь из игрушечного револьвера? Г. Кто такой мистер Крофт? -- Откуда он приехал? Действительно ли он послал по почте завещание? Какую цель он мог преследовать, оставив завещание у себя? Д. То же, что и предыдущее. -- Кто такие мистер и миссис Крофт? Скрываются ли они по какой-либо причине, и если да, то по какой? Имеют ли они какое-нибудь отношение к семейству Бакли? Е. Мадам Раис. -- Знала ли она о помолвке Ник и Майкла Сетона? Была ли это всего лишь догадка, или она прочла их переписку? (Во втором случае ей бы стало известно, что мадемуазель-наследница Сетона.) Знала ли мадам Раис, что и она сама наследует имущество мадемуазель? (Последнее мне представляется вероятным. Мадемуазель могла рассказать ей о своем завещании, добавив, возможно, что она от этого немного выиграет.) Есть ли хоть доля правды в намеке Челленджера на то, что Лазарус был увлечен мадемуазель Ник? (Этим можно было бы объяснить известную натянутость в отношениях между двумя подругами, которая, по-видимому, установилась в последние месяцы.) Кто этот "приятель", упомянутый в записке мадам, который снабжает ее наркотиками? Может быть, "К"? Чем объяснить ее недавний обморок? Был ли он вызван чем-нибудь, что она услышала, или же чемто, что она увидела? Правдив ли ее рассказ о телефонном звонке и просьбе купить шоколад или она беззастенчиво лжет? Что она имела в виду, говоря: "Я все могу понять, только не это"? Если она сама не виновата, то что она скрывает? -- Как видите, -- внезапно перебил себя Пуаро, -- вопросам, касающимся мадам, буквально нет предела. Она загадка от начала до конца. И это вынуждает меня сделать вывод. Мадам Раис либо сама виновата, либо же знает -- или, скажем, думает, что знает, -- истинного преступника. Только вот не ошибается ли она? Знает она или просто подозревает? И как мне заставить ее говорить? Он вздохнул. -- Ну что ж, я возвращаюсь к своему списку. Ж. Мистер Лазарус. -- Любопытно, что у меня фактически нет к нему ни одного вопроса, если не считать самого тривиального: не подложил ли он отравленные конфеты? После чего у меня остается всего один, абсолютно не относящийся к делу вопрос. Я все же записал его. Зачем мосье Лазарус предложил пятьдесят фунтов за картину, которая стоит всего двадцать? -- Он хотел оказать Ник услугу, -- предположил я. -- Он сделал бы это иначе. Ведь он делец. А дельцы не покупают вещи, которые можно продать только с убытком. Если бы ему хотелось оказать любезность мадемуазель, он одолжил бы ей денег, как частное лицо. -- Как бы там ни было, но это не связано с преступлением. -- Ваша правда... и все-таки мне это очень любопытно. Я ведь изучаю психологию. Теперь перейдем к 3. 3. Капитан Челленджер. -- Почему мадемуазель Ник рассказала ему, что она с кем-то помолвлена? Что ее вынудило? Ведь никому другому она не рассказала. Может быть, он сделал ей предложение? Каковы его отношения с дядей? -- С дядей? -- Да, с доктором Маком Эллистером. К слову сказать, довольно темная личность. Но я продолжаю. Возможно ли, что, прежде чем о гибели Майкла Сетона было объявлено официально, какие-то сведения просочились в адмиралтейство частным порядком? -- Я не совсем понимаю, к чему вы клоните? Пусть даже Челленджер узнал о смерти Сетона раньше всех, все равно это не причина для убийства любимой девушки. -- Вполне согласен. Все, что вы говорите, абсолютно логично. Но я же вам сказал, это всего лишь факты, которые мне хотелось бы выяснить. Я по-прежнему остаюсь ищейкой, которой приходится обнюхивать всякие малоприятные предметы. Однако продолжим. И. Мосье Вайз. -- Как объяснить его слова о фанатической привязанности его кузины к Эндхаузу? Какую цель мог он преследовать, утверждая это? Получил ли он завещание или не получил? Да и вообще, честный он человек или нет? И, наконец, "К". Точно, здесь остается то же, что и прежде, -- огромный вопросительный знак. Существует ли он на самом деле или... Боже мой! Что с вами, мой друг? С внезапным криком я вскочил со стула и дрожащей рукой указал на окно. -- Лицо! -- закричал я. -- Я видел в окне чье-то лицо. Ужасное! Его уже нет, но я его видел! Пуаро бросился к окну, распахнул его и выглянул наружу. -- Здесь никого нет, -- заметил он с сомнением. -- Вы уверены, что оно вам не почудилось, Гастингс? -- Я убежден. Кошмарное лицо. -- Здесь, правда, есть балкон. Если кому-то захотелось подслушать наш разговор, он без труда мог бы сюда добраться. Что вы имели в виду, когда назвали его лицо ужасным, Гастингс? -- Бледное, с вытаращенными глазами, почти нечеловеческое. -- Это все ваша лихорадка, мой Друг. Лицо -- допустим. Неприятное лицо -- тоже возможно. Но почти нечеловеческое -- это уж слишком. У вас создалось такое впечатление, потому что лицо было прижато к стеклу; к тому же вы никак не ожидали его там увидеть. -- Это было ужасное лицо, -- упрямо твердил я. -- Оно не показалось вам... знакомым? -- Ни в коем случае. -- Гм... а между теп это вполне возможно. Вы едва ли смогли бы узнать человека при таких обстоятельствах. Интересно, да... очень интересно... Он задумчиво складывал свои записки. -- По крайней мере одно хорошо. Если даже этот человек подслушивал наш разговор, то, к счастью, мы с вами ни разу не упомянули, что мадемуазель Ник жива и здорова. Что бы он там ни подслушал, этого он все равно не узнал. -- Признайтесь все же, -- заметил я, -- что результаты вашего, э-э... блестящего маневра до сих пор были несколько огорчительны. Ник мертва, а никаких ошеломляющих событий не последовало. -- Еще рано. Я ведь назначил двадцать четыре часа. Вот завтра, если я не ошибаюсь, кое-что должно произойти. Иначе... иначе -- я заблуждаюсь от начала и до конца. Существует такая вещь, как почта. Я возлагаю большие надежды на завтрашнюю почту. Проснувшись утром, я почувствовал, что очень ослабел, но лихорадка прошла. Мне захотелось есть. Мы с Пуаро позавтракали в гостиной. -- Ну-с, -- ехидно спросил я, глядя, как он раскладывает полученные письма. -- Почта не обманула ваших ожиданий? Пуаро промолчал. Он только что вскрыл два конверта, и тот и другой явно со счетами. Я отметил, что вопреки привычке мой друг не хорохорится и выглядит довольно угнетенным. Затем я занялся своими письмами. В первом из них я нашел извещение о спиритическом сеансе. -- Ну что ж, -- заметил я, -- если остальные пути заведут нас в тупик, придется обращаться к спиритам. Я и то удивляюсь, почему столь редко прибегают к этому способу. Подумайте, душа жертвы возвращается на землю и называет своего убийцу. Чем вам не доказательство? -- Это едва ли помогло бы нам, -- рассеянно ответил Пуаро. -- Не думаю, что Мегги Бакли знала, кто в нее стрелял. Если бы даже она смогла заговорить, она не сообщила бы нам ничего существенного. Ба! Вот забавно! -- О чем вы? -- Вы говорите мне о голосах с того света, и в ту же минуту я распечатываю это письмо. Он кинул его на мой конец стола. Письмо было от миссис Бакли. Вот что она писала: Приход Ленгли Дорогой мосье Пуаро! Вернувшись домой, я нашла здесь письмо, написанное моей несчастной девочкой после приезда в Сент -- Лу. Боюсь, в нем не окажется ничего интересного для вас, но я подумала, что, может быть, вы захотите на него взглянуть. Благодарю вас за участие, искренне Ваша Джин Бакли. Читая вложенное ею письмецо, я почувствовал, что у меня сдавило горло. Письмо было таким будничным, не омраченным даже тенью надвигающейся беды. Вот что там было написано: Дорогая мама! Я жива и здорова, доехала благополучно. До самого Экзетера в вагоне было только двое пассажиров. Здесь чудесная погода. Ник выглядит здоровой и веселой, пожалуй, чуточку возбуждена, но я все же не понимаю, зачем она прислала мне такую телеграмму. По-моему, ничего бы не случилось, если бы я приехала во вторник. Пока кончаю. Сейчас мы идем пить чай к соседям. Они австралийцы и снимают здесь флигель. Ник говорит, что они симпатичные зануды. У нее будут гостить миссис Раис и мистер Лазарус. Он торгует предметами искусства. Сейчас я брошу письмо в ящик у калитки, и почтальон успеет его захватить. Завтра напишу еще. Твоя любящая дочь Мегги. Р. 5. Ник говорит, что у нее все же была причина послать такую телеграмму. После чая она мне расскажет. Она какая-то странная и очень нервничает. -- Голос с того света, -- тихо заметил Пуаро. -- Но он... не говорит нам ровно ничего. -- Ящик возле калитки, -- почему-то вдруг вспомнил я. -- Это ведь тот самый, в который Крофт якобы опустил завещание. -- Якобы... м-да. Любопытно. Ох как любопытно! -- А в остальных письмах нет ничего интересного? -- Ничего. И это меня очень огорчает, Гастингс. Я брожу в потемках, по-прежнему в потемках. Я ничего не понимаю. Зазвонил телефон. Пуаро подошел и взял трубку. В ту же минуту лицо его переменилось. Он держался очень сдержанно, и все же я заметил, что он донельзя взволнован. Его собственное участие в разговоре сводилось к репликам, по которым совершенно невозможно было догадаться, о чем идет речь. Но вот, проговорив: "Прекрасно. Благодарю вас", он положил трубку и вернулся ко мне. Его глаза блестели от возбуждения. Ну, что я говорил вам, мой друг? События начались. -- Что же случилось? -- Это звонил мосье Вайз. Он сообщает, что сегодня утром получил по почте завещание, подписанное его двоюродной сестрой мисс Бакли и датированное двадцать пятым февраля сего года. -- Что? Завещание? -- Конечно. -- Нашлось-таки! -- И в самый подходящий момент, не так ли? -- Вы думаете, он сказал вам правду? -- То есть не думаю ли я, что все это время он скрывал завещание у себя? Не знаю, дело темное. Одно несомненно: я говорил вам, что если мадемуазель Ник будут считать умершей, начнутся всякие события, и вот вам, пожалуйста, -- они начались! -- Поразительно, -- сказал я. -- Вы оказались правы. Это, наверно, то завещание, где Фредерика Раис объявлена наследницей? -- Мосье Вайз ни словом не обмолвился о содержании документа. Он не способен на такое легкомыслие. Все же я думаю, что вряд ли это какое-нибудь другое завещание. Вайз говорит, что оно засвидетельствовано Эллен Уилсон и ее мужем. -- Итак, мы снова возвращаемся к тому же, -- заметил я. -- Фредерика Раис. -- Загадка! -- Фредерика Раис, -- рассеянно пробурчал я про себя. -- Красивое имя. -- Да уж получше того, которым окрестили ее друзья. Фредди, -- он скорчил гримасу, -- нечего сказать, имя... для молодой дамы. -- От Фредерики мало уменьшительных, -- пояснил я. -- Это не то что Маргарет, где их с полдюжины, если не больше: Мегги, Марго, Мэдж, Пегги... -- Верно. Ну что, Гастингс, как ваше настроение? Повеселее стало? -- Что за вопрос! А скажите... вы именно этого и ожидали? -- Мм... не совсем. У меня не было точного плана. Я говорил лишь, что когда мы познакомимся с определенным результатом, то сможем выяснить и средства, при помощи которых этот результат был достигнут. -- Да, -- сказал я с уважением. -- О чем это я собирался сказать, как раз когда зазвонил телефон? -- задумчиво бормотал Пуаро. -- Ах, да, насчет письма от мадемуазель Мегги. Мне хочется еще раз взглянуть на него. Помнится, когда я его читал, какая-то фраза показалась мне немного странной. Я взял письмо и протянул ему. Он погрузился в чтение, а я расхаживал по комнате и смотрел в окно, наблюдая, как яхты бороздят залив. Внезапно он вскрикнул. Я вздрогнул и обернулся. Обхватив голову руками, Пуаро раскачивался взад и вперед, являя собой воплощенное отчаяние. -- О-о! -- простонал он. -- Но я же был слеп... слеп! -- Что случилось? -- Сложно, я вам говорил? Запутано? О нет. Простота, сама простота. А я, ничтожество, я ничего, ничего не понял. -- Силы небесные, Пуаро, какой же это свет вас вдруг озарил? -- Стойте... стойте... ни слова больше. Я должен собраться с мыслями. Все перестроить в свете этого поразительного открытия. Он схватил список вопросов и принялся читать его, бесшумно шевеля губами. Раз или два он энергично кивнул. Потом он отложил листки, откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Я уже начал думать, что он спит. Но вот он вздохнул и открыл глаза. -- Все так, -- сказал он. -- Все сошлось. Все эти неувязки, приводившие меня в недоумение. Все, что казалось мне несколько неправдоподобным, теперь встало на свои места. -- Иными словами, вам все известно? -- Почти. Все важное. В некоторых отношениях мои выводы были правильны. Кое в чем смехотворно далеки от истины. Однако теперь все прояснилось. Сегодня я посылаю телеграмму с двумя вопросами... хотя ответ на них я знаю и сейчас. Он здесь! -- Пуаро постучал себя по лбу. -- Ну, а потом, когда придет ответ? -- спросил я с нетерпением. Он вдруг вскочил. -- Мой Друг, вы помните, как мадемуазель Ник говорила, что ей всегда хотелось поставить в Эндхаузе пьесу? Так вот, сегодня в Эндхаузе состоится спектакль. Но режиссером будет Эркюль Пуаро. Для мадемуазель Ник в нем тоже отведена роль. Внезапно он ухмыльнулся. -- Видите ли, это будет пьеса с привидениями. Да, с привидениями. В Эндхаузе никогда еще не бывало привидения. А нынче оно там появится. Я открыл было рот, но он перебил меня: -- Нет, больше я вам ничего не скажу. Сегодня мы поставим нашу комедию и установим истину. А пока мне надо бежать. Дела... дела... И он поспешно вышел. Глава девятнадцатая. ПУАРО СТАВИТ ПЬЕСУ Прелюбопытная компания собралась этим вечером в Эндхаузе. Днем я почти не видел Пуаро. Обедал он где-то в городе, а мне оставил записку с просьбой к девяти часам быть в Эндхаузе. Вечерний костюм, добавлял он, необязателен. Все это было похоже на довольно нелепый сон. Как только я пришел, меня ввели в столовую, и, оглядевшись, я сообразил, что здесь находятся все лица, включенные Пуаро в его список, начиная от "А" и кончая "И". Отсутствовал лишь "К", по той основательной причине, что, подобно миссис Харрис, такого человека "отродясьто не бывало". Здесь была даже миссис Крофт, полулежавшая в каком-то подобии инвалидного кресла. Она улыбнулась мне и кивнула головой. -- Не ожидали, а? -- спросила она весело. -- Прямо скажу вам, для меня это большая перемена. Пожалуй, я начну теперь кое-куда выбираться помаленьку. Это все мосье Пуаро придумал. Садитесь тут, капитан Гастингс. Не по душе мне почему-то это дело, да вот мистер Вайз очень уж настаивал. -- Мистер Вайз, -- спросил я с некоторым удивлением. Чарлз Вайз стоял возле камина. Пуаро что-то негромко и серьезно говорил ему. Я обвел взглядом комнату. Да, здесь собрались все. Впустив меня в дом (я опоздал на минуту или на две), Эллен заняла свое место на стуле возле двери. На другом стуле, напряженно выпрямившись и тяжело сопя, сидел ее супруг. Их сын Альфред крутился около родителей. Остальные расположились вокруг стола. Фредерика в черном платье, рядом с ней Лазарус, а по другую сторону стола Джордж Челленджер и Крофт. Я сел в сторонке, около миссис Крофт. Но вот, в последний раз кивнув собеседнику, Чарлз Вайз занял место во главе стола, а Пуаро скромно уселся около Лазаруса. По-видимому, режиссер, как величал себя Пуаро, не собирался играть видную роль в своем спектакле. Вести его предстояло Чарлзу Вайзу, и я с любопытством спрашивал себя, какие же сюрпризы заготовил ему Пуаро. Молодой адвокат откашлялся и встал. На вид он был такой же, как всегда, бесстрастный, чопорный и сухой. -- Наша сегодняшняя встреча, -- заговорил он, -- происходит в нарушение всех правил. Однако нас вынуждают к тому особые обстоятельства, при которых произошла смерть моей кузины мисс Бакли. Конечно, будет сделано вскрытие, ибо не приходится сомневаться, что она была отравлена ядом, который ей подсунули, Но это дело полиции, и я не вижу необходимости касаться этих вопросов. Не сомневаюсь, что и полиция предпочтет, чтобы я их не касался. В обычных случаях волю усопшего объявляют после похорон, однако, идя навстречу настойчивому пожеланию мосье Пуаро, я собираюсь прочесть завещание мисс Бакли до этой печальной церемонии. Точнее, я собираюсь огласить его здесь и сейчас. Вот почему вы все приглашены сюда. Как я только что говорил, обстоятельства чрезвычайны и оправдывают отклонение от прецедента. Само завещание попало ко мне в руки несколько необычным образом. Хотя оно датировано февралем этого года, я получил его по почте только сегодня утром. Однако оно, бесспорно, написано рукой моей кузины. В этом у меня нет никаких сомнений. И невзирая на то, что документ составлен не по форме, он должным образом засвидетельствован. Вайз помолчал и снова откашлялся. Все не сводили глаз с его лица. Из длинного конверта он вытащил исписанный листок бумаги. Мы увидели, что это обыкновенный почтовый бланк Эндхауза. -- Завещание невелико, -- сообщил Вайз. И после приличествующей случаю паузы начал читать: -- "Завещание и последняя воля Магдалы Бакли. Настоящим велю оплатить все расходы, связанные с моими похоронами и погребением Кузена моего Чарлза Вайза назначаю своим душеприказчиком Все, чем я владею и день смерти, завещаю Мильдред Крофт в знак благодарности за те ничем не оценимые услуги, которые она оказала моему отцу, Филиппу Бакли. Подписано: Магдала Бакли. Свидетели: Эллен Уильсон, Уильям Уильсон". Я был ошеломлен. Наверное, точно так же были поражены все остальные. Лишь миссис Крофт спокойно и задумчиво кивала головой. -- Все так и есть, -- сказала она тихо. -- Правда, мне не хотелось особенно болтать... Филипп Бакли жил в Австралии, и если б не я... ну, да ладно, не стоит об этом. Тайна пусть тайной и остается. Хотя она знала -- я имею в виду Ник. Наверное, отец ей рассказал. Мы приехали сюда, чтобы взглянуть на это место. Мне всегда было интересно, что же это за Эндхауз, про который нам столько рассказывал Филипп Бакли. И вдруг оказывается, ей, голубушке, про все известно, и она просто не знает, как нас отблагодарить. Сначала она хотела, чтобы мы поселились вместе с ней в доме. Право! Только мы не согласились. Тогда она настояла на том, чтоб мы жили в этом флигеле, но, между прочим, никакой платы с нас не брала, ни пенни. Мы, правда, делали вид, что платим ей, чтоб люди не болтали, да только она все нам возвращала. А теперь еще это! Нет уж, пусть мне не говорят, что нет на свете благодарности! Вот доказательство. Все были так потрясены, что не могли сказать ни слова. Пуаро взглянул на Вайза. -- Вы слышали что-нибудь об этом? Вайз покачал головой. -- Я знал, что Филипп Бакли жил в Австралии. Но я никогда не слышал, чтобы он был замешан в какуюнибудь нехорошую историю. Он вопросительно посмотрел на миссис Крофт. Та отрицательно покачала головой. -- Нет, вы не вытянете из меня ни слова. Я раньше ничего не говорила и впредь буду молчать. Эта тайна со мной и умрет. Вайз промолчал. Он лишь постукивал тихонько карандашом по столу. -- Я полагаю, мистер Вайз, -- заговорил Пуаро, слегка наклоняясь в его сторону, -- что как ближайший родственник вы могли бы оспаривать это завещание. Насколько мне известно, на карту поставлено колоссальное состояние, а когда завещание писалось, его еще и в помине не было. Вайз холодно посмотрел на него. -- Завещание абсолютно законно. Я и не подумаю оспаривать завещание моей кузины. -- Вы честный малый, -- одобрительно сказала миссис Крофт. -- Я позабочусь, чтобы вы не пострадали. Чарлза передернуло от ее щедрого, но несколько бестактного посула. -- Ну, мать, -- заговорил мистер Крофт, и, несмотря на все старание скрыть радость, в голосе его прозвучали ликующие нотки. -- Вот сюрприз так уж сюрприз! А мне Ник ничего не говорила. -- Славная девочка, -- прошептала миссис Крофт, прикладывая к глазам носовой платок. -- Как бы мне хотелось, чтобы она могла видеть нас сейчас. Кто знает, может быть, она и видит. -- Возможно, -- согласился Пуаро. И вдруг его осенило. -- Идея! -- Он окинул взглядом комнату. -- Мы как раз очень удобно расположились вокруг стола. Давайте проведем спиритический сеанс. -- Сеанс? -- переспросила миссис Крофт. -- Но, право... -- Она была несколько шокирована. -- Да, да, это будет необыкновенно интересно. Ведь Гастингс превосходный медиум. ("К чему это он еще меня припутал?" -- подумал я.) Нам представляется редкая возможность получить послание из иного мира! Я чувствую, что обстоятельства благоприятны. Вы тоже чувствуете это, Гастингс? -- Да, -- отозвался я, решительно вступая в игру. -- Прекрасно, я так и знал. Ну, быстро, свет. Он проворно вскочил и погасил лампы. Это было так неожиданно, что если бы кто-нибудь и захотел протестовать, то просто не успел бы. К