ервая. КОТОРЫЙ? Когда Пуаро вошел в вагон, мсье Бук и доктор Константин оживленно переговаривались. Вид у мсье Бука был подавленный. -- А вот и он, -- сказал мсье Бук, увидев Пуаро, а когда тот сел рядом, добавил: -- Если вы распутаете это дело, я и впрямь поверю в чудеса. -- Значит, оно не дает вам покоя? -- Конечно, не дает. Я до сих пор ничего в нем не понимаю. -- И я тоже, -- сказал доктор, с любопытством поглядывая на Пуаро. -- Честно говоря, я просто не представляю, что же нам делать дальше. -- Вот как, -- рассеянно сказал Пуаро. Он вынул портсигар, закурил. Глаза его отражали работу мысли. -- Это-то меня и привлекает, -- сказал он. -- Обычные методы расследования нам недоступны. Скажем, мы выслушали показания этих людей, но как знать, говорят они правду или лгут? Проверить их обычными способами мы не можем, значит, нам надо самим изобрести способ их проверить. А это требует известной изобретательности ума. -- Все это очень хорошо, -- сказал мсье Бук, -- но вы же не располагаете никакими сведениями. -- Я вам уже говорил, что располагаю показаниями пассажиров, да и сам я тоже кое-что увидел. -- Показания пассажиров мало чего стоят. Мы от них ничего не узнали. Пуаро покачал головой: -- Я не согласен с вами, мой друг. В показаниях пассажиров было несколько интересных моментов. -- Неужели? -- недоверчиво спросил мсье Бук. -- Я этого не заметил. -- Это потому, что вы плохо слушали. -- Хорошо, тогда скажите мне, что я пропустил? -- Я приведу только один пример -- показания первого свидетеля, молодого Маккуина. Он, на мой взгляд, произнес весьма знаменательную фразу. -- Это о письмах. -- Нет, не о письмах. Насколько я помню, он сказал так: "Мы разъезжали вместе. Мистеру Рэтчетту хотелось поглядеть свет. Языков он не знал, и это ему мешало. Я был у него скорее гидом и переводчиком, чем секретарем". -- Он перевел взгляд с доктора на мсье Бука. -- Как? Неужели вы так и не поняли? Ну, это уже непростительно, ведь всего несколько минут назад вам представился еще один случай проявить наблюдательность. Он сказал: "Если говоришь только по-английски, да и то с американским акцентом, тебя, того и гляди, обжулят". -- Вы хотите сказать... -- все еще недоумевал мсье Бук. -- А вы хотите, чтоб я вам все разжевал и в рот положил? Хорошо, слушайте: мистер Рэтчетт не говорил по-французски. И тем не менее, когда вчера ночью проводник пришел по его вызову, ему ответили по-французски, что произошла ошибка и чтобы он не беспокоился. Более того, ответили, как мог ответить только человек, хорошо знающий язык, а не тот, кто знает пофранцузски всего несколько слов: "Се n'est rien. Je me suis trompe". -- Правильно! -- воскликнул доктор Константин. -- И как только мы не заметили! Я помню, что вы особо выделили эти слова, когда пересказывали нам эту сцену. Теперь я понимаю, почему вы не хотели брать в расчет разбитые часы. Ведь без двадцати трех минут час Рэтчетт был мертв... -- А значит, говорил не он, а его убийца! -- эффектно закончил мсье Бук. Не беспокойтесь. Я ошибся. Пуаро предостерегающе поднял руку: -- Не будем забегать вперед! И прежде всего давайте в своих предположениях исходить только из того, что мы досконально знаем. Я думаю, мы можем с уверенностью сказать, что без двадцати трех час в купе Рэтчетта находилось постороннее лицо и что это лицо или было французом по национальности, или бегло говорило пофранцузски. -- Вы слишком осторожны, старина. -- Мы должны продвигаться вперед постепенно, шаг за шагом. У меня нет никаких доказательств, что Рэтчетт был в это время мертв. -- Но вспомните, вы же проснулись от крика. -- Совершенно верно. -- С одной стороны, -- продолжал мсье Бук задумчиво, -- это открытие не слишком меняет дело. Вы слышали, что в соседнем купе кто-то ходит. Так вот, это был не Рэтчетт, а другой человек. Наверняка он смывал кровь с рук, заметал следы преступления, жег компрометирующее письмо. Потом он переждал, пока все стихнет, и, когда, наконец, решил, что путь открыт, запер дверь Рэтчетта изнутри на замок и на цепочку, открыл дверь, ведущую в купе миссис Хаббард, и выскользнул через нее. То есть все произошло именно так, как мы и думали, с той только разницей, что Рэтчетта убили на полчаса раньше, а стрелки часов передвинули, чтобы обеспечить преступнику алиби. -- Не слишком надежное алиби, -- сказал Пуаро, Стрелки показывают 1.15, то есть именно то время, когда непрошеный гость покинул сцену преступления. -- Верно, -- согласился мсье Бук, слегка смутившись. -- Ну, хорошо, о чем говорят вам эти часы? -- Если стрелки были передвинуты, я повторяю -- если, тогда время, которое они указывают, должно иметь значение. И естественно было бы подозревать всех, у кого есть надежное алиби именно на это время -- на 1.15. -- Согласен с вами, мсье, -- сказал доктор. -- Это вполне логично. -- Нам следует обратить внимание и на то, когда непрошеный гость вошел в купе. Когда ему представился случай туда проникнуть? У него была только одна возможность сделать это -- во время стоянки поезда в Виньковцах, если только он не был заодно с настоящим проводником. После того как поезд отправился из Виньковцов, проводник безвыходно сидел в коридоре, и, тогда как ни один из пассажиров не обратил бы внимание на человека в форме проводника, настоящий проводник обязательно заметил бы самозванца. Во время стоянки в Виньковцах проводник выходит на перрон, а значит, путь открыт. -- Следовательно, отталкиваясь от ваших прежних выводов, это должен быть один из пассажиров, -- сказал мсье Бук. -- Мы возвращаемся к тому, с чего начали. Который же из них? Пуаро усмехнулся. -- Я составил список, -- сказал он. -- Если угодно, просмотрите его, это, возможно, освежит вашу память. Доктор и мсье Бук склонились над списком. На листках четким почерком были выписаны имена всех пассажиров в той последовательности, в какой их допрашивали. 1. Гектор Маккуин: американский подданный. Место N 6. Второй класс. Мотивы: могли возникнуть в процессе общения с убитым. Алиби: с 12 до 2 пополуночи (с 12 до 1.30 подтверждает полковник Арбэтнот; с 1.15 до 2-проводник). Улики: никаких. Подозрительные обстоятельства: никаких. 2. Проводник Пьер Мишель: французский подданный. Мотивы: никаких. Алиби: с 12 до 2 пополуночи (Э. П. видел его в коридоре в 12.37-в то же самое время, когда из купе Рэтчетта раздался голос. С 1 до 1.16 его алиби подтверждают два других проводника). Улики: никаких. Подозрительные обстоятельства: найденная нами форма проводника говорит скорее в его пользу, так как, судя по всему, была подкинута, чтобы подозрения пали на него. 3. Эдуард Мастермэн: английский подданный. Место N 4. Второй класс. Мотивы: могли возникнуть в процессе общения с убитым, у которого он служил лакеем. Алиби: с 12 до 2 (подтверждается Антонио Фоскарелли). Улики: никаких, за исключением того, что ему, единственному из мужчин в вагоне, подходит по размеру форма проводника. С другой стороны, он вряд ли хорошо говорит по-французски. 4. Миссис Хаббард: американская подданная. Место N 3. Первый класс. Мотивы: никаких. Алиби: с часу до двух -- никакого. Улики, подозрительные обстоятельства: рассказ о мужчине, вторгшемся посреди ночи в ее купе, подтверждается показаниями Хардмана и горничной Шмидт. 5. Грета Ольсон: шведская подданная. Место N 10. Второй класс. Мотивы: никаких. Алиби: с 12 до 2 (подтверждается Мэри Дебенхэм). Примечание: последняя видела Рэтчетта живым. 6. Княгиня Драгомирова: натурализованная подданная Франции. Место N 14. Первый класс. Мотивы: была близким другом семьи Армстронгов и крестной матерью Сони Армстронг. Алиби: с 12 до 2 (подтверждается показаниями проводника и горничной). Улики, подозрительные обстоятельства: никаких. 7. Граф Андрени: венгерский подданный. Дипломатический паспорт. Место N 13. Первый класс. Мотивы: никаких. Алиби: с 12 до 2 (подтверждается проводником, за исключением краткого периода с 1 до 1.16). 8. Графиня Андрени то же самое. Место N 12. Мотвиы: никаких. Алиби с 12 до 2 пополуночи (приняла трионал и уснула. Подтверждается показаниями мужа. В шкафчике стоит пузырек с трионалом). 9. Полковник Арбэтнот: подданный Великобритании. Место N 15. Первый класс. Мотивы: никаких. Алиби; с 12 до 2 пополуночи (разговаривал с Маккуином до 1.30. Потом пошел к себе R купе и не выходил оттуда. Подтверждается показаниями Маккуина и проводника). Улики, подозрительные обстоятельства: ершик для трубки. 10. Сайрус Хардман: американский подданный. Место N 16. Первый класс. Мотивы: неизвестны. Алиби: с 12 до 2 пополуночи не выходил из купе (подтверждается показаниями Маккуина и проводника). Улики, подозрительные обстоятельства: никаких. 11. Антонио Фоскарелли: подданный США (итальянского происхождения). Место N 5. Второй класс. Мотивы: неизвестны. Алиби: с 12 до 2 пополуночи (подтверждается показаниями Эдуарда Мастермэна). Улики, подозрительные обстоятельства; никаких, за исключением того, что убийство совершено оружием, которое мог бы применить, по мнению мсье Бука, человек его темперамента. 12. Мэри Дебенхэм: подданная Великобритании. Место N 11. Второй класс. Мотивы: никаких. Алиби: с 12 до 2 пополуночи (подтверждается показаниями Греты Ольсон). Улики, подозрительные обстоятельства: разговор, подслушанный Эркюлем Пуаро; ее отказ объяснить вышеупомянутый разговор. 13. Хильдегарда Шмидт: подданная Германии. Место N 7. Второй класс. Мотивы: никаких. Алиби: с 12 до 2 пополуночи (подтверждается показаниями проводника и княгини Драгомировой). После чего легла спать. Приблизительно в 12.38 ее разбудил проводник, и она пошла к своей хозяйке. Примечание: показания пассажиров подтверждают показания проводника. Проводник утверждает, что никто не входил в купе Рэтчетта и не выходил из него с 12 до 1 (когда проводник ушел в соседний вагон) и с 1.15 до 2. -- Этот документ, как видите, -- сказал Пуаро, -- всего лишь краткий перечень тех показаний, которые мы выслушали. Я их изложил по порядку для вящего удобства. Мсье Бук, пожав плечами, вернул листок Пуаро. -- Ваш список нисколько не проясняет дела, -- сказал он. -- Может, этот придется вам больше по вкусу? -- сказал Пуаро и, чуть заметно улыбнувшись, вручил ему другой список. Глава вторая. ДЕСЯТЬ ВОПРОСОВ На листке было написано: "Необходимо выяснить следующее: 1. Платок с меткой Н. Кому он принадлежит? 2. Ершик для чистки трубки. Кто обронил его? Полковник или кто-то другой? 3. Кто был одет в красное кимоно? 4. Кто переодевался в форму проводника? 5. Почему стрелки часов указывают 1.15 пополуночи? 6. Было ли убийство совершено в это время? 7. Раньше? 8. Позже? 9. Можем ли мы быть уверены, что в убийстве Рэтчетта участвовал не один человек? 10. Как же иначе можно объяснить характер ран?" -- Давайте посмотрим, что тут можно сделать, -- сказал мсье Бук, которого явно подбодрил этот вызов его умственным способностям. -- Начнем хотя бы с платка. И давайте будем Придерживаться самой строгой системы. -- Безусловно, -- закивал головой довольный Пуаро. Между тем мсье Бук назидательно продолжал: -- Платок с меткой Н может принадлежать трем женщинам: миссис Хаббард, мисс Дебенхэм -- ее второе имя Хермиона -- и горничной Хильдегарде Шмидт. -- Так. А кому из этих трех вероятнее всего? -- Трудно сказать. По моему мнению, скорее всего мисс Дебенхэм. Вполне возможно, что ее называют не первым именем, а вторым. И потом, она и без того у нас на подозрении. Ведь разговор, который вы, мой друг, подслушали, был, без сомнения, несколько странным, не говоря уже о том, что она отказалась его объяснить. -- Что касается меня, я голосую за американку, -- сказал доктор. -- Платок стоит целое состояние, а все знают, что американцы швыряются деньгами. -- Значит, вы оба исключаете горничную? -- спросил Пуаро. -- Да. Она сама сказала, что такой платок может принадлежать только очень богатой женщине. -- Перейдем ко второму вопросу -- ершику для трубки. Кто его обронил: полковник Арбэтнот или кто-нибудь другой? -- На это ответить труднее. Вряд ли англичанин прибегнет к кинжалу. Тут вы правы. Я склонен думать, что ершик уронил кто-то другой для того, чтобы набросить тень на долговязого англичанина. -- Как вы уже отметили, мсье Пуаро, -- вставил доктор Константин, -- две улики на одно преступление -- в такую рассеянность как-то не верится. Я согласен с мсье Буком. Платок, так как никто не признает его своим, по всей вероятности, оставлен просто по недосмотру. Ершик же -- явная фальшивка. В подтверждение этой теории я хочу обратить ваше внимание на то, что полковник Арбэтнот, не выказав никакого смущения, признал, что курит трубку и употребляет ершики такого типа. -- Логично, -- сказал Пуаро. -- Вопрос номер три: кто был одет в красное кимоно? -- продолжал мсье Бук. -- Должен признаться, что по этому вопросу у меня нет никаких соображений. А у вас, доктор Константин? -- Никаких. -- Значит, тут нам обоим придется признать свое поражение. А вот относительно следующего вопроса можно хотя бы порассуждать. Кто этот человек (мужчина или женщина), который переодевался в форму проводника спальных вагонов? Тут мы, во всяком случае, можем исключить целый ряд людей, на которых она бы попросту не налезла: на Хардмана, полковника Арбэтнота, Фоскарелли, графа Андрени и на Гектора Маккуина -- из-за большого роста; на миссис Хаббард, Хильдегарду Шмидт и Грету Ольсон -- из-за толщины. Итак, остаются: лакей, мисс Дебенхэм, княгиня Драгомирова и графиня Андрени. Однако никто из них не вызывает подозрений. Грета Ольсон -- в одном случае и Антонио Фоскарелли -- в другом клянутся, что ни мисс Дебенхэм, ни лакей не выходили из купе. Хильдегарда Шмидт утверждает, что княгиня находилась у себя, а граф Андрени уверяет, что его жена приняла снотворное. И выходит, что никто не надевал форму а это и вовсе нелепо. -- Наверняка это был кто-то из последней четверки, -- сказал доктор Константин. -- Иначе придется признать, что кто-то посторонний прокрался в поезд и спрятался в укромном месте, а мы уже пришли к заключению, что это исключено. Мсье Бук перешел к следующему вопросу. -- Номер пять: почему стрелки разбитых часов показывают 1.15? У меня есть два объяснения. Или их перевел убийца, чтобы обеспечить себе алиби: он собирался тут же уйти из купе, но ему помешал шум в коридоре, -- или... Подождите... подождите... Я вот-вот разрешусь идеей. Пуаро и доктор почтительно ожидали, пока у мсье Бука в муках рождалась мысль. -- Додумался, -- сказал наконец мсье Бук. -- Часы переставил не убийца в форме проводника. Их переставил человек, которого мы назвали Вторым Убийцей, -- тот левша, или, другими словами, женщина в красном кимоно. Значит, дело было так: она приходит на место преступления позже и передвигает стрелки часов назад, чтобы обеспечить себе алиби. -- Поздравляю! -- воскликнул доктор Константин. -- Отличная мысль! -- У вас получается, -- сказал Пуаро, -- что женщина в красном кимоно наносит Рэтчетту удар в темноте, не зная, что он уже мертв, и тем не менее она каким-то образом догадывается, что у него в пижамном кармане лежат часы, вынимает их, вслепую переводит стрелки назад и даже ухитряется сделать на часах нужную вмятину. Мсье Бук неприязненно посмотрел на Пуаро. -- А вы можете предложить что-нибудь лучшее? -- спросил он. -- В данный момент нет, -- признался Пуаро. -- И все же, -- продолжал он, -- мне кажется, никто из вас не заметил самого интересного в этих часах. -- Имеет ли к этому отношение вопрос номер шесть? -- спросил доктор. -- На вопрос, было ли совершено убийство в 1.15, указанное часами время, я отвечаю: нет. -- Присоединяюсь к вам, -- сказал мсье Бук. -- Следующий вопрос: было ли убийство совершено раньше? Я отвечаю на него: да. Вы согласны со мной, доктор? Доктор кивнул. -- Однако на вопрос, было ли убийство совершено позже, тоже можно ответить утвердительно. Я принимаю вашу теорию, мсье Бук, и думаю, что мсье Пуаро ее тоже принимает, хотя и не хочет связывать себе руки раньше времени. Первый Убийца пришел до 1.15, Второй-после 1.15. А так как одна из ран нанесена левой рукой, нам, наверное, следует выяснить, кто из пассажиров левша? -- Я уже кое-что сделал для этого, -- сказал Пуаро. -- Вы, должно быть, заметили, что я просил каждого пассажира написать свою фамилию или адрес. Для окончательных выводов тут нет оснований, потому что есть люди, которые одно делают левой рукой, другое -- правой. Некоторые пишут правой рукой, а в гольф играют левой. Но все же кое-что это дает. Все пассажиры брали авторучку в правую, за исключением княгини Драгомировой -- она отказалась писать. -- Княгиня Драгомирова! Да нет, это невозможно! -- сказал мсье Бук. -- Сомневаюсь, чтобы у нее хватило сил для этого, -- усомнился доктор Константин, -- та рана нанесена с большой силой. -- Значит, такой удар женщине не под силу? -- Нет, этого я не сказал бы. Но я думаю, что женщине пожилой и в особенности такой тщедушной и хрупкой, как княгиня Драгомирова, это не под силу. -- А может быть, тут сыграла роль сила духа, преодолевающая телесную немощь? -- сказал Пуаро. -- Княгиня -- яркая личность, и в ней чувствуется огромная сила воли. Однако давайте на время оставим эту тему. -- Итак, вопросы номер девять и десять, -- сказал доктор. -- Можем ли мы с уверенностью утверждать, что в убийстве Рэтчетта участвовал один человек? Как иначе можно объяснить характер ран? С медицинской точки зрения я не вижу иного объяснения. Было бы чистейшей бессмыслицей предположить, что один и тот же человек сначала ударил Рэтчетта слабо, потом изо всех сил, сначала держал кинжал в левой руке, потом переложил его в правую и после этого еще добрых полчаса тыкал кинжалом в мертвое тело. Нет, нет, это противоречит здравому смыслу. -- Да, -- сказал Пуаро. -- Противоречит. А версия о двух убийцах, по-вашему, не противоречит здравому смыслу? -- Но ведь вы сами только что сказали: как же иначе все объяснить? Пуаро уставился в одну точку прямо перед собой. -- Именно об этом я и думаю, думаю непрестанно, -- добавил он и уселся поудобнее в кресле. -- Начиная с этого момента все расследования будут происходить вот здесь, -- постучал он себя по лбу. -- Мы обсудили этот вопрос со всех сторон. Перед нами факты, изложенные систематично и по порядку. Все пассажиры прошли перед нами и один за другим давали показания. Мы знаем все, что можно было узнать извне. -- И он дружески улыбнулся мсье Буку: -- Мы с вами, бывало, любили пошутить, что главное-это усесться поудобнее и думать, пока не додумаешься до истины, не так ли? Что ж, я готов претворить теорию в практику -- здесь, у вас на глазах. Вам двоим я предлагаю проделать то же самое. Давайте закроем глаза и подумаем... Один, а может, и не один из пассажиров убил Рэтчетта. Так вот, кто из них его убил? Глава третья. НЕКОТОРЫЕ СУЩЕСТВЕННЫЕ ДЕТАЛИ Четверть часа прошло в полном молчании. Мсье Бук и доктор Константин поначалу следовали наставлениям Пуаро. Они пытались разобраться в путанице фактов и прийти к четкому, объясняющему все противоречия решению. Мысль мсье Бука шла примерно таким путем: "Безусловно, надо как следует подумать. Но ведь, по правде говоря, сколько можно думать... Пуаро определенно подозревает молодую англичанку. Явно ошибается. Англичанки слишком хладнокровные... А все потому, что они такие тощие... Но не буду отвлекаться. Похоже, что это не итальянец, а жаль... Уж не врет ли лакей, когда говорит, что Фоскарелли не выходил из купе? Но чего ради ему врать? Англичан трудно подкупить -- к ним не подступишься. Вообще все сложилось до крайности неудачно. Интересно, когда мы отсюда выберемся? Должно быть, какие-то спасательные работы все-таки ведутся. Но на Балканах не любят спешить... Пока они спохватятся, немало времени пройдет. Да и с их полицией не так-то просто договориться -- они тут такие чванные, чуть что, лезут в бутылку -- им все кажется, что к ним относятся без должного почтения. Они раздуют это дело так, что не обрадуешься. Воспользуются случаем, раструбят во всех газетах..." С этого момента мысли мсье Бука снова пошли многажды проторенным путем. А доктор Константин думал: "Любопытный человечек. Кто он, гений? Или шарлатан? Разгадает он эту тайну? Вряд ли. Нет, это невозможно. Дело такое запутанное... Все они, наверное, врут... Но и это ничего нам не дает... Если они все врут, это так же запутывает дело, как если бы они все говорили правду. А еще эти раны, тут сам черт ногу сломит. Было бы гораздо проще понять, что к чему, если бы в него стреляли. Гангстеры всегда стреляют... Америка -- любопытная страна. Хотелось бы мне туда съездить. Передовая страна. Прогресс везде и во всем. Дома надо будет обязательно повидаться с Деметриусом Загоне -- он был в Америке и знает, что там и как. Интересно, что сейчас поделывает Зия? Если жена узнает..." И доктор переключился на личные дела. Эркюль Пуаро сидел неподвижно. Можно было подумать, что он спит. Просидев так четверть часа, он внезапно вскинул брови и испустил вздох, пробормотав себе под нос: -- А почему бы и нет, в конце концов? А если так... ну да, если так, это все объясняет. Глаза его широко открылись, загорелись зеленым, как у кошки, огнем. -- Так. Я все обдумал. А вы? -- тихо сказал он. Собеседники, погруженные в собственные мысли, от неожиданности вздрогнули. -- Я тоже думал, -- смешался мсье Бук. -- Но так и не пришел ни к какому выведу. В конце концов, раскрывать преступления -- ваша профессия, а не моя. -- Я тоже со всей серьезностью думал над этим вопросом, -- бессовестно сказал доктор, с трудом отрываясь от занимавших его воображение малопристойных картин. -- У меня родилось множество самых разнообразных теорий, но ни одна из них меня полностью не удовлетворяет. Пуаро одобрительно кивнул. Его кивок словно говорил: "Вы правы. Вам так и следовало сказать. Ваша реплика пришлась весьма кстати". Он приосанился, выпятил грудь, подкрутил усы и с ухватками опытного оратора, который обращается к большому -- собранию, заговорил: -- Друзья мои, я тоже перебрал в уме все факты, рассмотрел показания пассажиров и пришел к кое-каким выводам. У меня родилась некая теория, которая хотя еще и несколько расплывчата, но все же объясняет известные нам факты. Объяснение весьма необычное, и я не совсем в нем уверен. Чтобы проверить его, мне необходимо провести кое-какие опыты. Для начала я перечислю кое-какие детали, которые мне представляются существенными. Начну с замечания, которым обменялся со мной мсье Бук, когда мы в первый раз посетили вагон-ресторан. Он заметил, что здесь собрались представители самых разнообразных классов, возрастов и национальностей. А ведь в эту пору поезда обычно пустуют. Возьмите, к примеру, вагоны АФИНЫ-ПАРИЖ и БУХАРЕСТ-ПАРИЖтам едут по одному, по два пассажира, не больше. Вспомните, что один пассажир так и не объявился. А это, на мой взгляд, весьма знаменательно. Есть и другие детали, более мелкие, но весьма существенные. К примеру, местоположение сумочки миссис Хаббард, фамилия матери миссис Армстронг, сыскные методы мистера Хардмана, предположение Маккуина, что Рэтчетт сам сжег найденную им записку, имя княгини Драгомировой и жирное пятно на венгерском паспорте. Собеседники уставились на Пуаро. -- Вам эти детали ничего не говорят? -- спросил Пуаро. -- Абсолютно ничего, -- честно признался мсье Бук. -- А вам, господин доктор? -- Я вообще не понимаю, о чем вы говорите. Тем временем мсье Бук, ухватившись за единственную упомянутую его другом вещественную деталь, перебирал паспорта. Хмыкнув, он вытащил из пачки паспорт графа и графини Андрени и раскрыл его. -- Вы об этом говорили? О грязном пятне? -- Да. Это очень свежее жирное пятно. Вы обратили внимание, где оно стоит? -- Там, где приписана жена графа, точнее говоря, в начале ее имени. Впрочем, должен признаться, я все еще не понимаю, к чему вы ведете? -- Что ж, подойдем к вопросу с другого конца. Вернемся к платку, найденному на месте преступления. Как мы с вами недавно установили, метку Н могли иметь три женщины: миссис Хаббард, мисс Дебенхэм и горничная Хйльдегарда Шмидт. А теперь взглянем на этот платок с другой точки зрения. Ведь это, мои друзья, очень дорогой платок, objet de luxe ручной работы, вышитый в парижской мастерской. У кого из пассажирок -- если на минуту отвлечься от метки -- может быть такой платок? Уж конечно не у миссис Хаббард, женщины вполне почтенной, но никак не претендующей на элегантность. И не у мисс Дебенхэм, потому что англичанки ее круга обычно пользуются тонкими льняными платками, а не покупают батистовые фитюльки по двести франков штука. И уж конечно не у горничной. Однако в поезде есть две женщины, у которых может быть такой платок. Давайте посмотрим, имеют ли они какое-то отношение к букве Н. Я говорю о княгине Драгомировой. -- Которую зовут Natalia, -- язвительно вставил мсье Бук. -- Вот именно. Ее имя, как я уже говорил, решительно наводит на подозрения. Вторая женщина -- это графиня Андрени. И здесь нам сразу же бросается в глаза... -- Не нам, а вам... -- Отлично, значит, мне. На ее имени стоит жирное пятно. Простая случайность, скажете вы. Но вспомните, что ее имя Елена. Предположим, что ее зовут не Елена, a Helena. Большое Н легко превратить в большое Е и росчерком присоединить к нему маленькое "е", а затем, чтобы скрыть эти манипуляции, посадить на паспорт жирное пятно. -- Helena! -- воскликнул мсье Бук. -- А это мысль! -- И еще какая. Я ищу подтверждения своей догадки, хотя бы самого незначительного, и нахожу его. Во время обыска одна из наклеек на чемодане графини оказывается чуть влажной. Именно та, которая закрывает начало ее имени, вытисненного на крышке. Значит, наклейку отмочили и переклеили на другое место. -- Вы меня почти убедили, -- сказал мсье Бук. -- Но чтобы графиня Андрени... да нет... -- Ах, старина, вы должны перестроиться и посмотреть на это дело с другой точки зрения. Подумайте, как должно было предстать это убийство миру. И не забывайте, что заносы разрушили изначальные планы убийцы. Давайте на минуту представим себе, что заносов нет и поезд следует по расписанию. Что бы произошло в таком случае? Убийство, по всей вероятности, открылось бы ранним утром на итальянской границе. Итальянская полиция выслушала бы почти те же самые показания. Мистер Маккуин предъявил бы письма с угрозами, мистер Хардман изложил бы свою историю, миссис Хаббард также горела бы желанием рассказать, как ночью в ее купе проник мужчина, точно так же нашли бы пуговицу с форменной тужурки проводника. Но, как я думаю. Две вещи от этого бы изменились: мужчина проник бы в купе миссис Хаббард до часу ночи, и форму проводника нашли бы в одном из туалетов... -- Вы хотите сказать... -- Я хочу сказать, что по плану это убийство должно было предстать как дело рук некоего неизвестного, забравшегося в поезд. Тогда предположили бы, что убийца сошел в Броде, куда поезд прибывает в 0.58. Кто-нибудь из пассажиров, вероятно, столкнулся бы в коридоре с незнакомым проводником, форма была бы брошена на видном месте -- так, чтобы никаких сомнений не оставалось в том, как все было проделано. И никому и в голову не пришло бы подозревать пассажиров. Так, друзья мои, должно было предстать это убийство окружающему миру. Однако непредвиденная остановка смешала все карты. Вот почему убийца так долго оставался в купе со своей жертвой. Он ждал отправления поезда. Потом он понял, что поезд дальше не пойдет. И ему пришлось менять планы на ходу, потому что теперь станет ясно, что убийца в поезде. -- Конечно, конечно, -- нетерпеливо прервал его мсье Бук. -- Это я понимаю. Но при чем тут платок? -- Я возвращаюсь к платку, но окольным путем. А сначала вы должны понять, что письма с угрозами придуманы для отвода глаз. Их целиком и полностью заимствовали из какого-нибудь стереотипного американского детектива. Это явная подделка. Они просто-напросто предназначались для полиции. Мы должны спросить себя: "Обманули ли эти письма Рэтчетта?" Судя по всему, мы скорее всего должны ответить на этот вопрос отрицательно: инструктируя Хардмана, Рэтчетт будто бы указал на вполне определенного врага, личность которого ему хорошо известна. Конечно, если принять рассказ Хардмана на веру. Однако мы знаем наверняка, что Рэтчетт получил всего одно письмо, и притом совершенно другого характера, -- письмо с упоминанием о Дейзи Армстронг, клочок которого мы нашли в его купе. Если Рэтчетт раньше этого не понимал, письмо, несомненно, должно было ему объяснить, за что ему собираются мстить. Это письмо, как я сразу сказал, не предназначалось для посторонних глаз. Убийца первым делом позаботился его уничтожить. И вот тут-то он просчитался во второй раз. В первый раз ему помешали заносы, во второй -- то, что нам удалось восстановить текст на клочке сожженного письма. То, что эту записку так старались уничтожить, могло означать лишь одно: в поезде находится лицо, настолько близкое семейству Армстронгов, что если бы записку нашли, подозрение прежде всего пало бы именно на это лицо. Теперь перейдем к двум найденным нами уликам. Не буду останавливаться на ершике. Мы уже достаточно говорили о нем. Перейдем прямо к платку. Проще всего предположить, что платок нечаянно обронила женщина, чье имя начинается с буквы Н, и что это улика, прямо устанавливающая ее участие в преступлении. -- Вот именно, -- сказал доктор Константин. -- Эта женщина обнаруживает, что потеряла платок, и принимает меры, чтобы скрыть свое имя. -- Не торопитесь! Я никогда не позволяю себе спешить с выводами. -- А у вас есть другая версия? -- Конечно, есть. К примеру, предположим, что вы совершили преступление и хотите бросить тень на другое лицо Между прочим, в поезде находится лицо, близкое к семье Армстронгов. Предположим, что вы роняете на месте преступления платок, принадлежащий этой женщине... Ее начинают допрашивать, устанавливают, что она состоит в родстве с семьей Армстронгов, -- и вот вам, пожалуйста, и мотивы, и вещественное доказательство. -- В таком случае, -- возразил доктор, -- к чему вышеупомянутой особе, если она ни в чем не виновна, скрывать свою личность? -- Вы в самом деле так думаете? Такой ход мыслей часто бывает у суда. Но я хорошо знаю человеческую натуру, мой друг, и я должен вам сказать, что даже самые невинные люди теряют голову и делают невероятные глупости, если их могут заподозрить в убийстве. Нет, нет, и жирное пятно на паспорте, и переклеенная наклейка доказывают не вину графини Андрени, а лишь то, что по каким-то причинам она не хочет, чтобы мы установили ее личность. -- А какое отношение, по-вашему, она может иметь к Армстронгам? Ведь, по ее словам, она никогда не была в Америке. -- Вот именно, к тому же она плохо говорит поанглийски, и у нее очень экзотическая внешность, что она всячески подчеркивает. И тем не менее догадаться, кто она, очень несложно. Я только что упомянул о матери миссис Армстронг. Ее звали Линда Арден, она была прославленной актрисой, знаменитой исполнительницей шекспировских ролей. Вспомните "Как вам это понравится" -- Арденский лес, Розалинду. Вот откуда произошла ее фамилия. Однако Линда Арден -- имя, под которым она была известна всему миру, было не ее настоящим именем. Ее фамилия могла быть и Гольденберг. Вполне вероятно, что в ее жилах текла еврейская кровь. Ведь в Америку эмигрировали люди самых разных национальностей. И я рискну предположить, господа, что младшая сестра миссис Армстронг, бывшая еще подростком в то время, когда произошла трагедия, и есть Хелена Гольденберг, младшая дочь Линды Арден, и что она вышла замуж за графа Андрени, когда он был атташе венгерского посольства в Вашингтоне. -- Однако княгиня Драгомирова уверяет, что младшая дочь Линды Арден вышла замуж за англичанина. -- Фамилию которого она запамятовала! Так вот, скажите, друзья мои, похоже ли это на правду? Княгиня Драгомирова любила Линду Арден, как большие аристократки любят больших актрис. Она была крестной матерью ее дочери. Могла ли она забыть фамилию человека, за которого вышла замуж младшая дочь актрисы? Не могла. Я думаю, мы не ошибемся, предположив, что княгиня Драгомирова солгала. Она знала, что Хелена едет в поезде, она видела ее. И, услышав, кем был на самом деле убитый, сразу поняла, что подозрение падет на Хелену. Вот почему, когда мы ее спросили о сестре Сони Армстронг, она не задумываясь солгала нам, сказав, что онаде не помнит, но ей кажется, что Хелена вышла замуж за англичанина, то есть увела нас как можно дальше от истины. В вагон вошел официант и, подойдя к ним, обратился к мсье Буку: -- Не прикажете ли подать ужин, мсье? Как бы он не перестоялся. Мсье Бук посмотрел на Пуаро. Тот кивнул. -- Ради Бога, пусть подают. Официант скрылся в дверях. Послышался звонок, потом громкий голос официанта, выкликивавшего по-английски и по-французски: -- Первая очередь! Кушать подано! Глава четвертая. ПЯТНО НА ВЕНГЕРСКОМ ПАСПОРТЕ Пуаро сидел вместе с мсье Буком и доктором. Настроение у всех в ресторане было подавленное. Разговаривали мало. Даже миссис Хаббард была противоестественно молчалива. Садясь, она пробормотала: -- У меня сегодня кусок в горло не лезет, -- после чего, поощряемая доброй шведкой, взявшей ее под свею опеку, отведала от всех блюд, которыми обносил официант. Еще до ужина Пуаро, задержав за рукав метрдотеля, что-то прошептал ему на ухо. Доктор Константин легко догадался, о чем шла речь. Он заметил, что графу и графине Андрени все блюда подавали, как правило, в последнюю очередь, а потом еще заставили ждать счет. В результате граф и графиня поднялись последними. Когда они наконец двинулись к двери, Пуаро вскочил и пошел за ними следом. -- Прошу прощения, мадам, но вы уронили платок, -- и он протянул графине крохотный клочок батиста с вышитой монограммой. Графиня взяла платок, взглянула на него и вернула Пуаро: -- Вы ошиблись, мсье, это не мой платок. -- Не ваш? Вы в этом уверены? -- Абсолютно, мсье. -- И все же, мадам, на нем вышита метка Н -- первая буква вашего имени. Граф двинулся было к Пуаро, но тот не обратил на него никакого внимания. Он не сводил глаз с графини. Смело глядя на него в упор, она ответила: -- Я вас не понимаю, мсье. Мои инициалы Е. А. -- Это неправда. Вас зовут Helena, а не Елена. Хелена Гольденберг, младшая дочь Линды Арден, -- Хелена Гольденберг, сестра миссис Армстронг. Наступила тягостная пауза. Граф и графиня побледнели. А Пуаро сказал, на этот раз более мягко: -- Отрицать не имеет смысла. Ведь это правда, верно? -- По какому праву вы... -- рассвирепел граф. Жена оборвала графа, прикрыв ему рот ладошкой: -- Не надо, Рудольф. Дай мне сказать. Бесполезно отрицать -- этот господин говорит правду, поэтому нам лучше сесть и обсудить все сообща, -- голос ее совершенно переменился. Южная живость интонаций сохранилась, но дикция стала более четкой и ясной. Теперь она говорила как типичная американка. Граф замолчал и, повинуясь жене, сел напротив Пуаро. -- Вы правы, мсье, -- сказала графиня. -- Я действительно Хелена Гольденберг, младшая сестра миссис Армстронг. -- Сегодня утром вы скрыли от меня этот факт, госпожа графиня. -- Верно. -- По правде говоря, все, что вы и ваш муж мне рассказали, оказалось сплошной ложью. -- Мсье! -- вскипел граф. -- Не сердись, Рудольф. Мсье Пуаро выразился несколько резко, но он говорит правду. -- В этом виноват только я, -- вмешался граф. -- Я рад, что вы сразу признались, мадам. А теперь расскажите мне, почему вы обманули меня и что понудило вас подделать имя в паспорте. Хелена спокойно ответила: -- Вы, конечно, догадываетесь, мсье Пуаро, почему я, а вернее, мы так поступили. Убитый был виновен в смерти моей племянницы и моей сестры; он разбил сердце Сониного мужа. Три человека, которых я любила больше всего на свете и которые составляли мою семью, погибли! В голосе ее звучала страсть: она была подлинной дочерью своей матери, чья пламенная игра трогала до слез переполненные зрительные залы. -- Из всех пассажиров, -- продолжала она уже более спокойно, -- наверное, только у меня была причина убить его. -- И все же вы не убили его, мадам? -- Я клянусь вам, мсье Пуаро, и мой муж тоже может вам поклясться, что, как бы мне ни хотелось убить этого негодяя, я и пальцем до него не дотронулась. -- И я, господа, клянусь честью, -- сказал граф, -- что прошлой ночью Хелена не выходила из купе. Она, как я уже говорил, приняла снотворное. Она не имеет никакого отношения к убийству. Пуаро переводил взгляд с одного на другого. -- Клянусь честью, -- повторил граф. Пуаро покачал головой: -- И все же вы решились подделать в паспорте имя вашей жены? -- Мсье Пуаро, -- пылко начал граф, -- войдите в мое положение. Неужели вы думаете, мне легко было примириться с мыслью, что моя жена будет замешана в грязном уголовном процессе? Я знаю, что она ни в чем не виновата, но Хелена верно сказала: ее сразу же заподозрили бы -- только на том основании, что она сестра Сони Армстронг. Ее стали бы допрашивать, а возможно, и арестовали бы. И раз уж нам довелось попасть в один вагон с Рэтчеттом, я считал, что у нас есть только один выход. Не стану отрицать, мсье, я лгал вам, но не во всем: моя жена действительно не выходила из купе прошлой ночью. Он говорил так убежденно, что ему трудно было не поверить. -- Я не говорю, мсье, что не верю вам, -- с расстановкой сказал Пуаро. -- Я знаю, что вы принадлежите к прославленному древнему роду. И я понимаю, что вам было бы крайне тяжело, если бы вашу жену привлекли к уголовному делу. В этом я вам вполне сочувствую. Но как же все-таки объяснить, что платок вашей жены оказался в купе убитого? -- Это не мой платок, -- сказала графиня. -- Несмотря на метку Н? -- Да, несмотря на эту метку. Мои платки похожи на этот, но не совсем. Я, конечно, понимаю: вам трудно мне поверить, и тем не менее это не мой платок. -- Но может быть, его нарочно подкинули в купе убитого, чтобы бросить на вас тень? Улыбка приподняла краешки ее губ. -- Вы все же хотите, чтобы я признала этот платок своим? Поверьте, мсье Пуаро, это не мой платок, -- серьезно убеждала она его. -- Но если платок этот не ваш, почему же тогда вы подделали паспорт? -- До нас дошло, что в купе убитого нашли платок с меткой Н, -- сказал граф. -- Прежде чем явиться к вам, мы все обсудило. Я указал Хелене, что, как только узнают ее имя, ее подвергнут строжайшему допросу. К тому же так просто было переделать Хелену на Елену и положить конец всем неприятностям. -- У вас, граф, все задатки преступника, -- сухо заметил Пуаро. -- Незаурядная изобретательность и никакого уважения к закону. -- Нет, нет, не надо так говорить, -- взмолилась красавица графиня. -- Мсье Пуаро, муж рассказал все как было, -- она перешла с французского на английский. -- Я перепугалась, перепугалась насмерть, и, думаю, вы меня поймете. Мы пережили такой ужас -- и ворошить все это снова... И потом, находиться под подозрением, а то и сесть в тюрьму... Я себя не помнила от страха. Неужели вы нас не понимаете, мсье Пуаро? Ее прекрасный голос, низкий, гру