ырканье: - Еще чего! Работы хватает! И не твоя это забота, лучше о себе позаботься! - А что ты еще делаешь? - поинтересовалась я. - За садом смотрю! - проревела дыра. - Ворота открываю, петли смазываю, все делаю! Еще котельная на мне! - И давно ты здесь работаешь? - Всю жизнь! И отец мой здесь работал, и дед! Сторожили таких, как ты. Мой прадед сторожил и прадед моего прадеда! - В доносящихся сверху воплях явно звучала фамильная гордость. - Раньше труднее было! Много тут сидело всяких, и то и дело они или убегали, или помирали. Одного моего прадеда повесили, трое у него сбежало! Ты не сбежишь! - А и и не собираюсь! - Чего? - Ты что, глухой? Говорю, что и не собираюсь! - Почему это? - А мне здесь нравится! Это его так поразило, что он оторопело замолчал. Потом раздалось недоверчивое: - Что глупости говоришь? - И вовсе не глупости! Такая у меня натура - люблю жить в мокрых подземельях! Всю жизнь мечтала! - И когда услышала в ответ недоверчивое хмыканье, обиженно прибавила: - Ты что, не веришь мне? В таком случае я с тобой больше не разговариваю! - Скажи только, что передать шефу? - Передай ему, чтоб он лопнул! Это, как видно, понравилось стражнику, так как сверху раздалось уже знакомое мне визгливое похрюкиванье, и все смолкло. Я не была уверена, что мое пожелание будет передано. Трое сбежало... Интересно, как они это сделали? Ложе, сооруженное из двух камней, смердящего воспоминания о соломе, целлофана и шарфа, показалось мне уже не таким противным. Лежа на нем и размышляя о трех беглецах, я по привычке царапала что-то крючком на камне. Мне всегда лучше думалось, если я чертила или рисовала при этом. Еще в школе учителя меня ругали за это. Крючок соскользнул с камня и застрял в щели. Я выдернула его и закончила начатый орнамент. Потом ткнула крючком в щель между камнями, покрутила немного, образовалась небольшая аккуратная ямка. Закончив ее, я принялась за следующую. Когда уже почти весь камень был окружен изящными дырочками, до меня вдруг дошел смысл того, что я делаю. Я замерла, и всю меня обдало горячей волной. Боже милостивый! Ведь это же известняк! Здесь, по Луаре, сплошные известняки! Все постройки в этой части Франции возводились из известняка. Из известняка приготовлялся и раствор. Известняк гигроскопичен. Эта махина стоит как минимум четыреста лет, четыреста лет на известняковые стены воздействует вода! Вокруг этой башни нет других построек. Продолбить стену, прорыть лаз, докопаться до склона холма... Я постаралась взять себя в руки. Сначала надо все рассчитать. На стене, что окружает замок, стоит башня, значит, стена несколько метров толщиной. Стена сложена из камней, скрепленных известковым раствором. Узники пробивали и не такие стены, причем в их распоряжении не было никаких орудий, разве что ложка, глиняные черепки или просто собственные когти. У меня же был крючок, правда, пластмассовый, но очень прочный, толстый и, как оказалось, крепче известняка. Я постаралась представить себе расположение замка - ведь я его успела хорошо рассмотреть, когда мы подъезжали. Надо копать в противоположную от реки сторону. В этом случае у меня были шансы пройти под крепостной стеной и сразу выйти на склон поросшего травой холма. А если бы я начала подкоп под стеной башни, обращенной к реке, мне пришлось бы пройти под землей весь двор. Я тщательно рассчитала направление, высоту, длину подкопа, красиво изобразила все это на чертеже, выполненном по всем правилам геометрии, и приступила к работе. Не стану утверждать, что я была уверена в успехе своих планов. Я вообще старалась не думать об этом. Зато я нисколько не сомневалась, что свои планы относительно меня шеф осуществит и что эта каторжная работа дает мне единственную возможность выйти на свободу. Ни на какие уступки я не пойду. Он сам объявил мне войну, выиграл первый бой. И теперь довел меня до такого состояния, когда желание победить его оказалось сильнее всего на свете. Или пробьюсь сквозь стену, или сдохну в этой дыре! Крючок, как в масло, входил в застывший раствор между камнями. Практика показала, что это было очень удобное орудие, и я смело могу рекомендовать его другим узникам. Головкой крючка очень удобно выковыривать пропитавшиеся водой кусочки раствора. Гвоздем, например, было бы значительно трудней. Самым трудным оказалось вытащить первый камень. Я это предвидела и поэтому выбрала для начала камень поменьше. Сидя на корточках у стены, я ковыряла и ковыряла, ковыряла и ковыряла, пока крючок почти целиком не стал входить в щель. Тогда я ухватила камень руками и попыталась вытащить его. Руками не получилось, пришлось прибегнуть к помощи обуви. Хорошо, что этому негодяю не пришло в голову отобрать у меня обувь! У бразильских сабо был модный каблук, скорее напоминавший копыто лошади, чем обычный каблук. Вставив это копыто в образовавшуюся щель, я стукнула до нему другой туфлей. Камень пошевелился. Отерев пот со лба, я стукнула еще раз, потом вставила каблук в щель пониже и опять стукнула. Наконец, камень можно было раскачать уже просто рукой. Ухватившись крепче, я дернула изо всех сил, и камень вывалился. Путь к свободе предстал передо мной в образе отверстия в стене размерами тридцать сантиметров на десять. Взглянув на часы, я увидела, что на этот камень у меня ушло три с половиной часа. При таких темпах мне понадобится от двухсот до трехсот лет... Я, наверное, пала бы духом, если бы не уверила себя, что лиха беда начало. Доев хлеб, с наслаждением выкурила сигарету и вновь принялась за работу. Когда поздней ночью я легла спать на своем омерзительном ложе, у стены в углу уже лежало шесть выковырянных камней. Полученный таким путем строительный материал, очень неплохо обработанный, позволял мне немного усовершенствовать свое ложе. Мягче оно не стало, но теперь было значительно суше. У меня даже появилась надежда избежать воспаления легких и ревматизма... Как я и надеялась, с каждым вынутым камнем работать становилось легче. Крик сторожа застал меня за работой. Я не ответила, так как была занята обработкой одного из самых больших камней. Встревоженный страж завопил еще громче: - Эй, ты-ы-ы! Почему не отвечаешь? Где ты там? - А ты что, не видишь? - спросила я, не прекращая работы. - Ясно, что не вижу! - отозвался он с заметной радостью. - У тебя там темно, как в могиле. - Так надень очки! - посоветовала я и поинтересовалась: - Как здоровье? - Чье здоровье? - Твое, разумеется. Живот не болит? - А почему он должен болеть? - А потому, что каждый день ты наваливаешься им на эту дыру и орешь изо всех сил. - А откуда ты знаешь, что я лежу на живете? - А что, ты висишь вниз головой? Похрюкиванье и новый вопль: - Угадала, я и впрямь лежу на животе. Эй, послушай! Ты должна что-то сказать. Теперь удивилась я: - Что я должна сказать? - Ну, шефу! Ты ему должна что-то сказать, так ведь? И будешь тут сидеть, пока не скажешь, так ведь? - Все правильно! А что? - Дура ты! Ведь тебя выпустят, как только скажешь. Почему не говоришь? - Потому что мне вовсе не хочется отсюда выходить. Мне тут нравится. А почему ты мне еду спускаешь сверху, а не передаешь через дверь? - Одному человеку этой двери не открыть. Ты что, не видела разве? Всегда отсюда спускали тем, кто сидел внизу. Ну, хватят болтать, забирай еду и возврати кувшин. - Подождешь, не горит... Прервав работу, я опорожнила корзинку и положила туда пустой кувшин. Мне пришло в голову, что он сможет мне пригодиться. Придется соврать, что разбился. Но это немного позже, дня через два-три, а пока надо завязать дружбу со сторожем. - Эй, есть ли у тебя семья? - поинтересовалась я. - Какая семья? - Не знаешь, какая бывает семья? Жена, дети... - Ты что, нет, конечно! Зачем мне это? - А сколько тебе лет? - Семьдесят восемь! - с явной гордостью провыл он. - Послушай, если тебе что надо от шефа, говори скорее, а то завтра ею не будет. - Хочу ананасный компот! А ему передай мое пожелание опаршиветь. Как видно, он получил четкое указание немедленно передавать все, что я ни скажу, так как поспешно удалился, не кончив разговора. Я вернулась к работе. Не так уж трудно было вытаскивать из стены небольшие плоские камня. Время от времени приходилось прибегать к каблукам. Значительно труднее было извлекать крупные камни, но зато нагляднее были тогда результаты труда. Одним камнем, длинным я плоским, я стала пользоваться, как рычагом. Со временем у меня находилось достаточно орудий труда, так что уже не было нужды больше пользоваться туфлями. Выемка в стене была уже порядочной - метр на метр, на высоте двадцати сантиметров от пола. Я понимала, что вырыть такой широкий подкоп мне не под силу, придется его сузить. И еще надо решить проблему транспортировки вынутых камней в камеру и размещения их в ней. Лучшим вариантом будет - и это решение доставило мне искреннее удовлетворение - сваливать их под дверью, тем самым исключая в будущем всякую возможность открыть ее. Когда истекали следующие сутки, путь к свободе исчислялся в тридцать сантиметров в глубь стены. Есть мне хотелось после этой каторжной работы жутко, рук я не чувствовала, поясница разламывалась, ноги затекли от сидения на корточках. Только крючок держался молодцом. В ожидании сторожа с едой я утешала себя мыслью, что голодная диета очень полезна для больной печени, и вязала из акрила сеть, с помощью которой намеревалась выволакивать камни из прорытого мною коридора. Я ни минуты не сомневалась, что небольшая ниша скоро превратится в длинный коридор, и, честно говоря, была в прекрасном настроении. Наверху послышался скрежет, и из дыры раздался хриплый вой: - Эй, ты! Жива? - Не смей больше так обращаться ко мне! - обиженно прокричала я в ответ - А то отвечать не буду! - Тогда не получишь еду! - Ну что ж, умру с голоду, я тебе попадет от шефа! В хриплом голосе послышался живой интерес: - А как надо обращаться к тебе? - Обращайся ко мне "Ваше преосвященство"! Я тебе не кто-нибудь, моя прабабка даже была знакома с одной графиней! В дыре радостно захрюкали: - Ладно, согласен! Шеф велел спросить, как ты себя чувствуешь? - Передай ему - как молодая луковка весной! - Ананаса не получишь! Велел сказать, что ничего не получишь. Только хлеб и воду! - А я как раз очень люблю хлеб я воду! Не надо мне ананаса, я раздумала. Слопай сам за мое здоровье! - Я выпью за твое здоровье! Ты мне нравишься. До сих пор никто не хотел со мной разговаривать, все меня только проклинали. Не говори ты ему, что должна сказать. Лучше посиди здесь подольше! "А, чтоб тебе..." - подумала я, вынимая продукты из корзины. Может, взять кувшин? Нет, не стоит пока портить с тюремщиком отношения. - У меня масло кончается! - крикнула я. - Нужен новый светильник! - Я за масло не отвечаю! - как-то неуверенно ответил он. - Что мне велят, то и даю! Коптилка светила еще вполне прилично, но вдруг этот негодяй, шеф, захочет оставить меня в темноте? А этого я панически боялась. Ослепну, как лошадь в шахте. Поэтому я решила на всякий случай использовать отсутствие шефа для пополнения запасов. - Свет мне положен, так что ничего! Шеф требует от меня указать одно место на карте. Вот ослепну, тогда сам будешь искать! - Так уж сразу и ослепнешь! - Тем не менее в голосе сторожа не было уверенности. Я объяснила ему, что, согласно новейшим научным исследованиям, ослепнуть можно за одни сутки. Не знаю, поверил ли он этому, но, видно, инструкции ему были даны самые категорические, потому что опять, прервав разговор на полуслове, он удалился и через полчаса принес новый светильник. Спустив его в корзине не зажженным, он решительно потребовал: - А тот верни! - Он пока горит, как погаснет - отдам! Сторожу это не очень понравилось, но пришлось примириться с фактом. Немного отдохнув и поев, я вновь принялась за работу. Камни, из которых складывалась стена, были уложены очень неровно, большие и маленькие вперемешку. Стоило вытащить один, как соседние уже поддавались, так что работа шла споро. Преисполненная оптимизма, я принялась высчитывать, сколько у мена уйдет времени, если толщина стены составит шесть метров. Получалось два месяца. Наде все-таки использовать кувшин. - Эй, ты! - заорал, как всегда, сторож на следующее утро. Я не откликалась - надо выдержать характер. - Эй, ты! - еще громче заводил он. - Ваше преосвященство! Вы живы? На "преосвященство" я могла откликнуться: - Да ты что! Уже три дня, как померла! - А почему тогда говоришь? - с явным интересом задал он вопрос, похрюкав до своему обыкновению. - А это не я говорю! Это моя душа! Сегодня в полночь в виде привидения я приду пугать тебя! - А почему меня? Пугай шефа! - Его же нет! - Дав вернется через неделю! Не можешь подождать? - Ладно, только ради тебя! Начну с шефа... Пока мы переговаривались, он спустил корзину. Подняв ее обратно, обнаружив, что нету кувшина, и встревоженно заорал: - Эй, ты! Я упорно молчала. - Эй, ты! Чего молчишь? Отвечай, черт возьми! Где кувшин? Я продолжала проявлять стойкость, а он не унимался: - Эй, ты там! Черти бы тебя побрали! Ваше преосвященство! - Ну что? - мрачно отозвалась я. - Где кувшин? Отдай кувшин! - Не могу! Разбился! - Перестань валять дурака! Мне отчитаться надо. Черепки отдай! - Не могу! Я на него села, и от кувшина остались лишь мелкие осколки. Ради твоих прекрасных глаз я не собираюсь копаться в грязи. А докладывать не советую! - Почему? - Нагорит тебе от шефа! Лучше помалкивай. У тебя что, другого не найдется? - О боже, боже! - в отчаянии простонал он, явно не зная, на что решиться. - Если не отдашь кувшина, больше не получишь воды! - Дело твое! От жажды помирают скорее, чем от голода. - Ну, погоди! Ты у меня попляшешь... Кувшина я сразу не разбила, решив, что сделаю это, когда понадобятся, а пока поставила его в угол вместе с запасным светильником. Да следующий день сторож спустил пустую корзинку. На него нетерпеливые "эй, ты" я не отвечала, и корзина напрасно подпрыгивала и стукалась о мокрый пол. Наконец, сверху послышалось: - Ваше преосвященство! - В чем дело? - Теперь я сочла возможным отозваться. - Сначала верни кувшин, тогда получишь еду! Сегодня мне не хотелось с ним спорить. Устала я страшно, сказывалось постоянное недоедание, да и нужды во втором кувшине не было. Я положила кувшин в корзину и через минуту получила хлеб, воду и сигареты. Молча вынула их из корзины. - Ваше преосвященство! - заревела дыра. - Как чувствуешь себя? - А тебе какое дело? Хорошо чувствую. - Тогда почему не говоришь ничего? - Я обиделась на тебя. Ты меня третируешь! Вот погоди, бог тебя покарает! Сторож счел нужным оправдаться: - Ведь мне так велят! Если не буду выполнять приказаний, меня убьют. Велели отбирать у тебя кувшин, я и отбираю. Неужели мне кувшина жалко? - Ну, ладно, подумаю, может, завтра и прощу тебя... В последующие за этим дни я метр за метром вгрызалась в стену. Дело шло медленней, чем я рассчитывала, так как попался крупный камень, который занял у меня несколько часов. Когда извлекла его из стены и откатила к дверям камеры, я совеем без сил рухнула на пол. Зато ближайшее окружение этого гиганта удалось извлечь без особого труда. Еще один большой и очень длинный камень, уходящий на большую глубину в стену, почему-то выскочил сам, что очень подняло мое настроение. Кроме выковыривания раствора крючком, я использовала также метод расшатывания и обстукивания камней, поэтому очень следила за тем, чтобы сторож не услышал никакого подозрительного шума. Он появлялся обычно около десяти. Постепенно он привык титуловать меня "преосвященством" и отказался от попыток путем угроз и шантажа вернуть задержанный мною кувшин. Следовало внести какое-то разнообразие в наши взаимоотношения. - Не называй меня "Ваше преосвященство"! - категорически потребовала я в один прекрасный день. - Так обращаются только к кардиналам. - Дак ты ведь сама так хотела! - удивился сторож. - А как тебя теперь называть? - Ваше королевское величество! Дыра тотчас же отозвалась радостным похрюкиванием и поинтересовалась: - А почему "королевское"? - А потому что мне так нравится. Имею я право, в конце концов, хоть на какие-то радости в этой могиле? - Шеф завтра возвращается! Если захочешь - выйдешь отсюда. Но лучше не выходи, мне скучно будет! - Не волнуйся, мне здесь нравится! На самом же деле настало очень тяжелое время. Я чувствовала, что меня надолго не хватят. Правда, тяжелый труд приносил даже некоторую пользу здоровью, но эти камни вместо постели, эта промозглая, затхлая атмосфера подземелья... Я чувствовала, что пропиталась ею насквозь. В моем воображении то и дело представали картины всевозможных засушливых районов земли: и тех, что я видела собственными глазами, и тех, о которых только читала или слышала. Жаркое солнце освещало пески Сахары, Белую Гору с ее нескончаемыми дюнами, Блендовскую пустыню, а также пустыню Гоби, сухие сосновые боры под Варшавой... Неужели когда-то мне могло быть слишком сухо или жарко? В пустынях мне виделись также различные продовольственные товары и отдельные предметы мебельных гарнитуров, разумеется мягкие. Сесть бы сейчас в мягкое кресло... Лечь в удобную постель... В с_у_х_у_ю постель! Две вещи поддерживали мой дух. Первая - дикая, безумная ярость. Если ярость достигала подобных высот - а такое случалось со мной очень редко, - она делала меня совершенно невменяемым существом. Я уже знала, что в подобном состоянии я бываю способна совершать деяния, которых в нормальном состоянии мне не совершить ни за какие сокровища мира. Такое случалось со мной несколько раз в жизни, и мне горько приходилось потом сожалеть о содеянном. Теперь же я и не пыталась подавлять всевозрастающее неистовство, следя лишь за тем, чтобы оно находило выход только в одном направлении - через проход в стене. Вторая вещь - глубокое убеждение в благодатном влиянии воды на кожу лица. Мы столько начитались и наслушались о превосходном цвете лица англичанок. А все потому, что они всю жизнь мокнут под дождем. Общеизвестно, что с возрастом кожа высыхает, и сколько же тратится сил на ее увлажнение. Ну, теперь я могла быть спокойна: влагой пропитаюсь на всю жизнь. В глубине души я надеялась, что, когда я выйду отсюда, у меня будет чудесная кожа лица, пусть даже немного и бледноватая. Я с энтузиазмом ковырялась уже на глубине около полутора метров, когда до меня понесся шум сверху - в неурочное время, ближе к вечеру. Я поспешила вернуться в камеру и услышала доносящийся из отверстия рев: - Эй, ты-ы-ы! Я удивилась. Неужели сторож мог забыться до такой степени? Рев, не уступающий по интенсивности мотору реактивного самолета, повторился. Теперь я поняла, что кричал не сторож. Похоже, вернулся шеф. Сев на камень, я стала ждать, когда ко мне обратятся более прилично. Рев прекратился. Затем послышался неуверенный голое сторожа: - Ваше преосвященство! Я не откликалась. - Ваше пре... - начал было он громче, но тут же спохватился и заорал: - Ваша королевское величество! Теперь я могла откликнуться: - Ну, что? - Ты не свихнулась там? - зарокотал шеф. - Что это за глупости? - А, привет! - обрадовалась я. - Как дела? Как здоровье? - А ты все шутишь? Не надоело тебе? - Надоело! - Хочешь выйти? - Нет! - Что?! - Не хочу выходить! Тут тихо и спокойно. Где еще я найду такое? Похоже, он лишился дара речи. После продолжительного молчания до меня донесся сверху неясный звук - может быть, он расспрашивал сторожа. - А ты там не спятила? - послышался наконец его раздраженный голос. В ответ я начала оглушительно орать таблицу умножения на семь, причем делала это на трех языках в зависимости от того, на каком языке мне легче было произносить очередное слово. - Замолчи! - пытался он остановить меня. - Да замолчи же! Перестань орать! Закончив таблицу умножения на семь, я хотела перейти к восьми, но уж очень трудно было орать изо всех сил, и я, отказавшись от этой мысли, снизошла до объяснения: - Это я доказываю тебе, что не спятила. Но не уверена, что ты способен как следует оценить. Ты-то сам помнишь таблицу умножения? В ответ послышалась ругань, которую я с удовольствием выслушала. Все говорило о том, что настроение у него не наилучшее. - У тебя что, неприятности? - добродушно поинтересовалась я. - Почему ты так думаешь? - Что-то ты не в настроения! - Лучше о своих неприятностях подумай. Вижу, что ты еще не созрела. Ну и сиди, раз тебе так хорошо! Он ушел, и наступила тишина. Куча камней под дверью понемногу росла. Набросанные как попало, они занимали гораздо больше места, чем тогда, когда были вмурованы в стену. Пожалуй, через какое-то время камни вытеснят меня из камеры. Теперь я стала укладывать их аккуратнее, стараясь в первую очередь как следует завалить дверь. Я сознательно отрезала путь к себе в камеру, да и себя лишала возможности выйти на волю нормальным путем. Теперь для меня не оставалось иного выхода, как только сквозь стену. Ковыряя крючком мягкий раствор, я благодарила бога за то, что не сижу в подземелье замка, построенного из гранита или другого твердого камня, скрепленного цементом. А постройки из известняка везде строят одинаково: камень дробят на плоские куски размерами, не превышающими двух кирпичей, а иногда и меньше одного. И все замки в округе так построены. Как это не пришло в голову этому самоуверенному индюку - шефу? После каждого очередного визита сторожа я проводила черту на стене. Пробив туннель в три метра, я пересчитала черточки и с ужасом обнаружила, что сижу в этом каземате уме двадцать четыре дня! С одной стороны, благодаря постоянной гимнастике я находилась в неплохой форме, с другой - слабела от голода. Счастье еще, что последние годы, желая похудеть, я привыкла ограничивать себя в пище. Вот только чаю хотелось по-страшному! Что же касается мытья, я старалась не думать об этом. Тут меня поддерживал пример Изабеллы Испанской, которая не мылась тринадцать лет и ничего - жила! Работала я до полного изнеможения, чтобы потом свалиться на свое ужасное ложе и заснуть, невзирая на промозглую сырость. Пожалуй, ревматизма и колтуна мне все-таки не избежать. А вот цинги я не боялась, так как до прибытия сюда основательно навитаминилась в Бразилии. Как минимум на полгода хватит. Что же касается других болезней, то я очень надеялась, что в этой яме все бактерии давно подохли, как крысы. Все труднее было оттаскивать вынутые из стены камни. Делала я это с помощью сети из акрила, которая сразу же перестала быть белой. Поначалу проблема транспортировки решалась довольно легко. Усложнилась она по мере удлинения и сужения тоннеля. Кроме того, в нем стало душно - коптилка, необходимая для освещения рабочего места, поглощала кислород, которого и без того было мало. Возникла и еще одна трудность. Когда я находилась в конце выкопанного коридора, то не слышала того, что делалось в камере. А вдруг они хватятся меня в неурочное время, и, если я им не отвечу, могут возникнуть подозрения. Придется провести профилактику - приучить их, что я не всегда откликаюсь. Я уже выяснила, какое место моей камеры просматривается из отверстия в потолке. Это была ее середина, круг диаметром около полутора метров. Все же остальное пространство камеры оставалось вне поля зрения смотрящего сверху. Установила это я сначала теоретически, путем расчетов, а потом практически, с помощью сторожа. Профилактику я провела следующим образом. Услышав рев сторожа, я села на камень за пределами центрального круга и стала ждать. Сторож долго орал: - Ваше королевское величество! Ваше преосвященство! Эй, отзовись! Ты жива? Ну, где ты там, черт тебя подери! Я продолжала молчать, выжидая, чем это кончится, я рискуя не получить еду. Наконец сторож капитулировал и спустил корзинку, хотя и не услышал моего ответа. Подтянув корзину к себе, так, чтобы сторожу не было видно, я опорожнила ее. И все это молча. - Эй, ты! - обрадовался сторож. - Ваше королевское величество, так ты жива? Почему молчишь? По я так и не отозвалась, и он, поорав еще некоторое время, ушел ни с чем. На следующий день в его голосе уже чувствовалось явное беспокойство. - Ваше королевское величество. Ты жива? - Нет! - ответила я. - Вчера состоялись мои похороны. Ты был? Как он обрадовался! Все подземелье заполнило его радостное хрюканье: - Да ты что?! - Так ты не был на моих похоронах? - возмутилась я. - Ну да, конечно, не был! - А почему? - О господи, откуда я знаю? Да не было никаких похорон! - Что ты говоришь?! Эта скотина даже не устроил мне похорон? - Какая скотина? - заинтересовался совсем сбитый с толку сторож. - Да шеф твой! Скажешь, не скотина? Довел меня до смерти, а потом еще и похорон не устраивает. Черная дыра наверху долго не могла успокоиться. - С тобой не заскучаешь. А почему ты вчера не отвечала? - Настроения не было. Я разговариваю тогда, когда хочу, а не тогда, когда мне велят. А чем занимается этот бандит? Сторож как-то сразу понял, о ком я спрашиваю. - Нет его! Опять уехал! Послезавтра вернется. А что, надо что-нибудь? Так мы мило побеседовали, и сторож удалился. На следующий день я опять не пожелала разговаривать. Из отверстия в потолке неслись просьбы, угрозы и ругань, но я была неумолима. Да и работа шла через пень-колоду. Мне стало попадаться все больше крупных камней, и я совершенно замучилась с ними. Выволакивая эти громадины, я задавала себе вопрос, долго ли еще прослужит сеть. Мне было совсем не до дружеских бесед. - Ваше королевское величество! - послышалось на следующий день. - Жива? - Не называй меня больше величеством! - злобно отозвалась я, еле-еле успев к приходу сторожа, потому что очередной проклятущий камень застрял на полдороге и я с трудом справилась с ним. - А как надо называть? - Высокочтимая дама! - А почему ты, высокочтимая дама, не захотела разговаривать с шефом? Ага, значит, вчера тут был шеф и они кричали мне, а я была в подкопе и ничего не слышала. Хорошо все-таки, что я провела профилактику. - Не хотела! - Шеф был злой, как черт, - конфиденциально донеслось сверху. - Велел сказать, что, если и сегодня ты не будешь разговаривать, не давать тебе воды. - Тогда я здесь загнусь от сухости! А почему шеф не пришел сейчас? - Он сейчас занят. Эй, послушай, не зли его! Добром это не кончится, ты его не знаешь! - А до сих пор он мне только добро делал! Передай шефу, чтобы не нервировал меня! Хочу - буду говорить, не хочу - не буду! Все труднее давались мне подземные работы. За последующие пятнадцать дней я продвинулась вперед всего на два метра. Когда же это кончится? И зачем было возводить такие толстые стены! А может, весь холм состоят из каменной кладки? Сторож привык, что я разговаривала с ним через день, и не предъявлял претензий. Воспользовавшись отсутствием шефа, я потребовала третий светильник, без возражений возвратив первый. У меня скопился уже порядочный запас отсыревших сигарет. Я продолжала ковыряться в стене, решив не считать дней, пока не пройду стену. Шестой метр дался мне особенно тяжело. Наконец приступила к седьмому. Постепенно мною овладевали отчаяние и апатия. Все вокруг настолько прогнило, что казалось, я сама постепенно перехожу в полужидкое состояние. У меня не хватало сил тщательно расчищать коридор, так что он катастрофически сужался. Теперь я уже работала лежа. Длинный и большой камень, лежащий поперек кладки, я вытащила с большим трудом. Меньше усилий потребовали два соседних. Расковыряв раствор, вытащила еще два, а потом и третий. Я уже собралась отбросить его за спину, но что-то вдруг привлекло мое внимание. Известняк, как известно, светлый камень, а у этого одна сторона была почти черной. Я рассмотрела его в слабом свете коптилки, попробовала вытереть рукой и замерла: с одной стороны камень был испачкан землей! С отчаянно забившимся сердцем, стиснув от волнения зубы, я протянула руку в образовавшуюся дыру и не нащупала камней. Рука уперлась в мягкий, влажный грунт! Первую горсть земли я рассматривала так, как ныряльщик рассматривает найденную им впервые в жизни черную жемчужину. Мне жаль было выпускать ее из рук. Опершись спиной о камни и закрыв глаза, я долго сидела неподвижно, слушая райскую музыку, заполнившую эту черную нору. И откуда только силы взялись! Я сама не заметила, как повытаскивала остальные камни, отделяющие меня от этой чудесной, мягкой, черной земли. Вернувшись в камеру, я сосчитала все черточки на стене. Их оказалось шестьдесят три. Больше двух месяцев! Теперь надо было попытаться привести в порядок взбудораженные чувства и мысли. Дорога к свободе стала реальностью. Сброшена наконец страшная, гнетущая тяжесть неуверенности, с которой я боролась уже остатками сил, боясь себе самой признаться в этом. И вот я пробилась сквозь проклятую стену! Насладившись радостью, я приступила к разработке конструктивных планов. Еще раз проверила направление и угол подкопа. Тоннель должен был идти вверх под углом - не очень большим, иначе я вылезу на поверхность земли посреди газона во дворе замка, но и не очень маленьким, иначе тоннель пройдет под поверхностным слоем почвы вокруг всего земного шара. Мое главное орудие труда - крючок - для земляных работ оказался явно не пригоден. Пришла очередь кувшина. Разбивала я его очень осторожно, стараясь получить куски покрупнее и не думать о том, что будет, если в ходе земляных работ я натолкнусь на монолитную скалу. Новое орудие труда вполне себя оправдало, можно сказать, что кувшин в роли лопаты вполне выдержал экзамен. Я с таким энтузиазмом копала и копала, что опомнилась лишь тогда, когда стала задыхаться. Тут я отдала себе отчет, что, отбрасывая за спину вырытую землю, сама себе рою могилу. Следовало что-то придумать. Да всякий случай я оставила себе и второй кувшин, сообщив сторожу, что тоже разбился. Это разгневало сторожа, и он, как видно, сообщил о случившемся шефу, потому что на следующий день воду мне передали в пластмассовой бутылке. Меня это очень огорчило, ибо перечеркивало надежды на получение черепков в будущем. Оставалось утешаться мыслью, что собака, например, роет землю лапами, почему я не смогу? Затем решительным воплем я потребовала шефа. Пришлось ждать полдня, что не улучшило моего настроения. - Послушай! - заорала я, как только он появился. - Я надумала! - Ну, наконец-то! - радостно отозвался он. - Говори! - Шиш тебе! Сам знаешь, что я тебе не верю. Ты обещал улучшить мои бытовые условия? - Получишь все, чего только не пожелаешь. Говори же! - Я скажу тебе первое слово. Что я получу за первое слово? - А что бы ты хотела? - Брезент! Иначе я тут заработаю ревматизм. Если за первое слово я получу брезент, то подумаю, может, и второе скажу. Сначала посмотрю, как поживется тут с брезентом. - Ладно! - проревел он, подумав немного. - Говори первое слово! - Сначала брезент. - Нет, сначала скажи! - Как бы не так! Или брезент, или катись к черту. Мне уже все равно! Я настояла на своем. Поздно вечером через отверстие в потолке мне сбросили требуемый брезент, а чтобы быть точной - прорезиненное полотнище из искусственного волокна. Чуть светильник не погасили. - Ну, теперь говори. Я слушаю! - Ту-у-у... - диким голосом завыла я. Вверху оторопело молчали. Потом раздалось недовольное: - Ты на каком языке говоришь? Он был прав. Это "ту" в зависимости от языка могло означать совершенно равные вещи. По-английски это могло быть "two", то есть "два", или "to" - предлог. С известной натяжкой могло еще означать и "также". По-датски тоже было бы "два", по-польски "здесь", а по-французски - всевозможные производные от слова "весь". Именно это последнее значение я имела в виду, завывая "ту-у-у", так как именно с этого слова начиналась фраза, произнесенная покойником. Как видите, я поступила честно. Раз обещала сказать первое слово - пожалуйста, вот оно, первое слово. Шефу оно ничего практически не говорит, а моя совесть чиста. - По-французски, - заорала я в ответ. - И что это мне дает, черти бы тебя побрали? - в ярости заорал он. - Покойник сказал целую фразу! - вежливо объяснила я. - Целую нормальную длинную фразу. Я передаю тебе ее с самого начала. И ты еще недоволен?! - А, чтоб тебя! - он был в бешенстве, но все-таки, пользуясь несколькими языками, убедился, что имеется в виду действительно "все". - Надеюсь, что эта тряпка быстро сгниет и тебе понадобится следующая! - крикнул он на прощанье и удалился. "Скорей я тут сгнию", - мрачно подумала я и принялась за работу. Полотнище было слишком большим. Надо было разрезать его пополам, но чем? Я попробовала зубами, а потом сообразила, что лучше воспользоваться огнем. Я сложила полотнище пополам и осторожно поднесла к огню коптилки, внимательно следя за тем, чтобы эта искусственная ткань не вспыхнула. Операция заняла много времени, зато прожглось по сгибу неплохо, и у меня оказалось два почти одинаковых куска. Затем я прожгла дыры по углам одного из них, продела в них веревку, сплетенную из остатков акрила, и этим решила транспортную проблему. Можно было продолжать земляные работы. Я глубоко убеждена, что рабы, возводившие пирамиду Хеопса, не мучились так, как я. Глиняным черепком я скребла землю и насыпала ее на полотнище, затем с трудом протискивалась через насыпанный курган и волокла полотнище с землей в камеру. При этом приходилось и светильник все время переносить, чтобы не ползти в темноте. В камере я высыпала землю у противоположной стены и тщательно ее утрамбовывала, так как все еще боялась, что она может не поместиться в камере. Кротовый ход понемногу удлинялся. Теперь я уже не сомневалась, что выйду на свободу, и стала думать над тем, что сделаю потом. В Данию не вернусь, это ясно. Не вызывало сомнения, что меня давно уволили с работы: бросить незаконченные рисунки и исчезнуть - такое поведение нигде не приветствуется, а тем более в этой стране скрупулезно добросовестных и аккуратных работников. Об оставленном там моем имуществе можно не беспокоиться, им займется Алиция. Надо будет связаться с нею. Все мои мысли о будущем кончались одним - сладостной картиной возвращения на родину. Мысль о Польше, как путеводная звезда, светила мне в конце черного тоннеля. Там был мой дом, моя _с_у_х_а_я_ постель, моя ванна с горячей водой, там была дорогая, ненаглядная и родная польская милиция, все мои родные, и, наконец, там меня ждал Дьявол... Подумав о своей родной польской полиции, я вспомнила, что оказалась в этих краях с одним паспортом, да и тот шеф у меня отобрал. Во что бы то ни стало надо постараться заполучить его обратно. Не хватает еще по возвращении на родину угодить в тюрьму - пусть даже и польскую. При мысли о Дьяволе я и вовсе пала духом. Не такие это были мысли, чтобы допускать их в мрачном подземелье, где и без того невыносимо. Уже давно что-то в наших отношениях испортилось, и, говоря честно, моя поездка за границу вызвана была прежде всего желанием уехать от этого человека. А что там в Варшаве сейчас? Его редкие и странные письма еще более усиливали мои сомнения вместо того, чтобы их рассеять. Да, очень изменился этот человек, я совсем перестала его понимать. То мне казалось, что я еще ему дорога, то он делал все, чтобы я окончательно разочаровалась в нем. Странные вещи делал.. Порой мне казалось, что то чувство, которое мы испытываем друг к другу, больше всего напоминает ненависть. Я старалась убедить себя, что ошибаюсь, что он меня по-своему любит, что я напридумывала себе, что незачем придавать значение мелочам. А ведь из мелочей уже можно было сложить огромную пирамиду... В голову лезли подозрения, которые я упорно отбрасывала, уж слишком ужасны они были. Как всякая женщина, в глубине сердца я еще питала надежду. Как бы мне хотелось, чтобы эти подозрения оказались лишь плодом моего воображения! Особенно хотелось этого сейчас, когда все мои душевные и телесные силы были на исходе. Сейчас мне просто необходима была уверенность, что дома меня ждет не враг, не равнодушный человек, а любящий и любимый, самый близкий человек, которому я выплачу в жилетку все, что пришлось пережить. А если предположить, что такого человека нет... Нет, при одной мысли об этом у меня опускались руки. Итак, никаких сомнений, никаких подозрений! Я все больше и больше слабела физически, но бушевавшая во мне ярость не ослабевала. Ярость скребла влажную землю холма и волокла нагруженное полотнище. Ярость разбрасывала вынутую землю по камере и тщательно утрамбовывала ее. Тоннель все удлинялся, а пол в камере поднялся почтя на метр. У двери выросла громадная куча камней, засыпанных землей, и такие же кучи появились у остальных двух стен. Еще немного, и я поднимусь вместе с полом к самому отверстию в потолке! Общение со сторожем я свела к минимуму. Хотя я и научилась уже ползать ловко и быстро, но все-таки этот способ передвижения оставался достаточно неприятным, чтобы лишний раз прибегать к нему, вот я и приучила сторожа, что разговариваю с ним сначала через день, потом через два дня. Приучила и к тому, чтобы он сам вытряхивал из корзинки полагающиеся мне припасы. Объяснила я это тем, что устала и не желаю двинуться с места. И не очень врала. Сначала он не соглашался, потом был вынужден привязать вторую веревку за дно корзинки, чтобы самому переворачивать ее вверх дном и вытряхивать хлеб, бутылку и сигареты. У него, наверное, много было пластмассовых бутылок, так как он разрешал возвращать их оптом. От сторожа я вытягивала нужные мне сведения о шефе. Он очень часто уезжал, то на один день, а то и надолго. Сторож как-то обронил, что такое длительное пребывание начальства в замке тесно связано со мною, а вот раньше он подолгу здесь не засиживался. Осколки кувшина совершенно искрошились, и мне пришлось подумать о новом орудии труда. Следовало это так провернуть, чтобы не возникло ни малейших подозрений. Я опять потребовала шефа. - Ну, что? Соскучилась? - поинтересовался шеф, с трудом докричавшись до меня. - Хочешь второе слово? - крякнула я в ответ. - Хочу! А что тебе надо? - Блюдо из королевского фарфора. Только датское! - Ты там не спятила? - Сам спятил! Надоело мне есть на полу, желаю королевскую сервировку! Даешь блюдо - и все тут! - Блюдо не пролезет! Выдумай что-нибудь другое. Я испугалась, как бы моя настойчивость в получении блюда не обернулась катастрофой - а вдруг мне его попробуют доставить через дверь. Надо срочно что-то придумать. - Пролезет! - продолжала я упорствовать. - Ведь мне требуется длинное и узкое блюдо. С красной каемочкой! И хотя шеф долго еще ругался, называя меня свихнувшейся бабой, тем не менее на следующий день в отверстии что-то заскрежетало и мне осторожно спустили запакованное и перевязанное веревками блюдо. - Какое маленькое блюдо! - тут же заорала я. - Безобразие! Обман! Ну, так я быть, я скажу тебе второе слово, но ты завтра же пришлешь мне еще одно блюдо. Раз такие маленькие, то давай два! Посмотрим, как ты держишь слово. Он тут же без колебаний выразил согласие прислать мне второе блюдо, я же прокричала вверх: - Сложено! - Что?! - Сложено! Спрятано! Помещено! Собрано