пробует печенье. Дюжины рисунков, каждый из которых лишь напоминает о невосполнимой потере. Воспоминания, которые они вызывают, слишком болезненны. Нив почувствовала, как увлажнились ее глаза. "Я всегда говорил, что ей надо брать уроки рисования," - сказал Майлс. Нив даже не заметила, когда Майлс встал у нее за спиной. "Маме нравилось заниматься тем, чем она занималась." "Продавать одежду скучающим дамам." Нив прикусила язык. "То же самое ты можешь сказать и обо мне." Вид у Майлса стал виноватый. "О, Нив, прости. Я разволновался. Беру свои слова назад." "Да, ты разволновался, к тому же ты, действительно, так считаешь. А сейчас уходи из моей кухни." Она нарочно громко стучала посудой, пока отмеряла, наливала, нарезала, смешивала, кипятила и пекла. Ничего страшного, просто Майлс со своими взглядами мог бы возглавить мировое движение по дискриминации женщин. Если бы Рената всеръез занималась живописью и стала, скажем, неплохим художником-акварелистом, то Майлс все равно рассматривал бы это лишь как женское хобби. Он не в состоянии понять, что правильно подобранная для женщины одежда может положить начало каким-нибудь изменениям в общественной или деловой жизни. "Обо мне писали в "Вог", "Таун энд кантри", "Нью-Йорк таймс" и еще бог знает где, - думала Нив, - но все это никак не поколебало Майлса в его убеждениях. Как будто я ворую у людей, требуя, чтобы они покупали такую дорогую одежду." Она припомнила, как раздражен был отец, когда во время Рождественской вечеринки он обнаружил Этель Ламбстон в кухне, листающую книги Ренаты. "Вы интересуетесь кулинарией?" - полюбопытствовал он ледяным тоном. Этель даже не заметила его раздражения. "Вовсе нет, - сказала она беззаботно. - Я читаю по-итальянски и случайно заметила эти книги. Queste desegni sono stupendi." Она держала в руках поваренную книгу, где рукой Ренаты были сделаны карандашные наброски. Майлс отобрал книгу. "Моя жена была итальянкой. Я по- итальянски не говорю." Это вот тогда Этель поняла, что Майлс вдовец и увивалась вокруг него весь вечер. Наконец все было готово. Нив поставила готовые блюда в холодильник, прибрала и накрыла стол в столовой, старательно игнорируя Майлса, который смотрел телевизор в небольшом кабинете. Как только она закончила расставлять на буфете посуду, начались ежевечерние новости в одиннадцать часов. Майлс протянул Нив бокал с бренди: "Твоя мама тоже всегда гремела кастрюлями и тарелками, когда сердилась на меня." Его лицо расплылось в мальчишеской улыбке. Это следовало расценивать, как извинение. Нив взяла бренди. "Очень жаль, что она не швырялась ими в тебя." Они засмеялись. В это время зазвонил телефон и Майлс взял трубку. Веселое "Алло" сменилось его отрывистыми вопросами. Нив смотрела, как сжались его губы. Положив трубку, он сказал без всяких интонаций: "Это звонил Херб Шварц. Один из наших парней работал прямо в шайке Сепетти. Его только что нашли в мусорном баке. Пока живой, но вряд ли долго протянет." У Нив пересохло во рту. Лицо Майлса исказилось, Нив затруднилась бы даже сказать, что оно выражало. "Его зовут Тони Витале, - продолжал Майлс. - Им он был известен как Кармен Мачадо. Они выстрелили в него четыре раза, и по идее он должен был быть уже мертв, но каким-то чудом выжил. Он хотел, чтобы мы кое-что знали." "Что же?" - прощептала Нив. "Херб был в "Скорой помощи", и Тони сказал ему: "Нет заказа... Никки... Нив Керни." Майлс закрыл руками лицо, словно желая скрыть его от взгляда Нив. Нив уставилась на отца. "Но ты же не думал всеръез, что он мог быть?" "Да, я думал, - голос Майлса почти перешел на крик. - Да, я так думал. И теперь, впервые за эти семнадцать лет, я смогу ночью уснуть спокойно." Он положил руки ей на плечи. "Нив, они пришли задать Никки кое-какие вопросы. Наши ребята. И они видели, как он умирает. У этого вонючего сукина сына был сердечный приступ. Он умер. Нив, Никки Сепетти мертв!" Майлс обнял ее. Она могла слышать, как часто бъется его сердце. " Тогда пусть его смерть сделает тебя, наконец, свободным, папа," - голос Нив стал умоляющим. Она обхватила своими ладонями его лицо и в эту минуту вспомнила, что так всегда делала Рената. И, подражая маминому акценту, она сказала: "Caro Майло, послу-ушайся меня." Они оба попытались улыбнуться, и Майлс ответил: "Я постараюсь. Обещаю." Секретный детектив Энтони Витале, известный в банде Сепетти как Кармен Мачадо, лежал в отделении интенсивной терапии госпиталя Св. Винсента. Пули застряли в его легком, пробив ребра, защищающие легочную полость, и полностью раздробив левое плечо. Каким-то чудом он еще был жив. По трубкам, опутавшим тело, постоянно в его кровь подавались антибиотики и глюкоза. Специальный аппарат взял на себя дыхательную функцию. В те моменты, когда к нему ненадолго возвращалось сознание, Тони мог различить обезумевшие от горя лица своих родителей. Ему хотелось успокоить их: "Я сильный. Я выдержу." Если бы он только мог говорить! Сказал ли он что-то, когда его нашли? Он попытался предупредить о заказе, но вряд ли ему удалось сделать это внятно. Никки Сепетти и его банда не заказывали убийства Нив Керни. Но это сделал кто-то другой. Тони знал, что стреляли в него во вторник вечером. Сколько времени он находится в госпитале? Смутно он припоминал, что Никки говорили по поводу заказа: "Никто не может это остановить. Пусть Комиссар готовится к новым похоронам." Тони напряг все силы, он обязан это предотвратить. "Расслабьтесь," - проворковал мягкий голос. Тони почувствовал легкий укол в руку и через несколько мгновений провалился в спокойное, без сновидений забытье. 7 В восемь часов утра в четверг Нив и Це-Це уже сидели в такси напротив квартиры Этель. Во вторник племянник ушел на работу в двадцать минут девятого. Надо было бы подождать, чтобы сегодня избежать встречи с ним. Начавший было протестовать водитель, смягчился, когда Нив пообещала ему десятку сверху. Це-Це первая заметила Дуга: "Смотри." Нив увидела, как он запер дверь, оглянулся и направился в сторону Бродвея. Утро выдалось холодное, и Дуг надел шерстяное пальто под пояс. "Это же настоящий "Барберри", - усмехнулась Нив, - Должно быть, секретарям неплохо платят." Квартира выглядела на удивление прибранной. Простыни и одеяло были уложены под подушку на краю дивана. Чехол подушки примят, он и в самом деле, видимо, спал здесь. Нигде не было видно грязных пепельниц, но Нив была совершенно уверена, что в воздухе держится стойкий запах сигаретного дыма. "Он курил, но не хотел, чтобы об этом знали, - констатировала она. - Интересно, почему?" Спальня вообще представляла собой образец аккуратности. Кровать застелена, чемодан на кресле, вешалки с костюмами, брюками и пиджаками были разложены рядом. Записка, предназначавшаяся для Этель прислонена к зеркалу на трюмо. "Кто кого разыгрывает? - спросила Це-Це. - Что заставило его написать это и убраться из спальни?" Нив знала, что у Це-Це очень острый глаз на разные мелочи. "Хорошо, - сказала она, - Давай начнем с записки. Он уже оставлял такое когда-нибудь раньше?" Це-Це энергично встряхнула локонами - она снова была в образе служанки-шведки: "Никогда." Нив подошла к шкафу и распахнула дверцы. Перебирая вешалку за вешалкой, она изучала заново его содержимое, желая обнаружить, какое же пальто отсутствует. Но все были на месте: соболь, куница, кашемировое, манто, "Барберри", кожаное, плащ с капюшоном. Заметив удивленное лицо Це-Це, Нив объяснила ей свои действия. Це-Це только подтвердила подозрения: "Этель постоянно твердила мне, что перестала покупать случайные вещи с тех пор, как стала одеваться у тебя. Ты абсолютно права. Других пальто не могло быть." Нив закрыла шкаф. "Мне совсем не доставляет удовольствия вынюхивать здесь, но это необходимо. Этель всегда держит маленькую записную книжку в сумочке, но я уверена, что где-то должен быть ежедневник побольше." "Да, - отозвалась Це-Це, - он на письменном столе." Блокнот с записями о разных встречах и предстоящих делах лежал рядом со стопкой почты. Нив открыла его. На каждый день, включая декабрь прошлого года, отдельный листок. Перелистав странички, Нив остановилась на "31 марта". Твердым почерком Этель было написано: "Попросить Дуга забрать одежду из "Нив Плейс". Пометка "3 часа" была обведена кружком. Далее следовала еще одна запись: "Дуг в квартире". Це-Це заглянула Нив через плечо. "Выходит, он не врал." Утреннее солнце осветило комнату, но тут же туча закрыла его. Це-Це поежилась: "Честное слово, Нив, эта квартира начинает меня пугать." Не отвечая, Нив перелистнула странички. Апрель. Из записей было очевидно, что Этель планировала побывать на огромном количестве встреч, коктейлей, обедов, но потом все это было перечеркнуто, а на листке "1 апреля" стояла запись: "Исследования. Работать над книгой." "Этель отменила все встречи. Она планировала скрыться от всего и работать," - пробормотала Нив. "Но могла же она уехать на день раньше?" - предположила Це-Це. "Теоретически могла." - Нив начала листать блокнот в обратном порядке. Последняя неделя марта была исписана именами известных дизайнеров: Нина Кокран, Гордон Стюбер, Виктор Коста, Рональд Альтерн, Регина Мавис, Энтони делла Сальва, Кара Поттер. "Она не могла увидеться со всеми этими людьми, - сказала Нив. - Я думаю, что она звонила, чтобы подтвердить разрешение упомянуть их имена в своей статье." Девушка указала на первую запись 30 марта, четверг: "Срок сдачи статьи для "Контемпорари Вумен". Бегло пробежав глазами первые три месяца года, обратив внимание, что Этель наспех вносила также стоимость такси и чаевые, записи об обедах, ланчах и собраниях, а также заметки типа: "Неплохое интервью, но с ним надо быть пунктуальной... Карлос - новый метрдотель в Ла Син... Не пользоваться "Валет" - лимузином - машина воняет, как завод в Эйрвике..." Записи сделаны отрывочно и беспорядочно, а цифры зачастую были перечеркнуты и исправлены. Помимо всего прочего, у Этель явно прослеживалась мания рисовать квадратики, треугольнички, сердечки и спиральки, ими были исчирканы все страницы блокнота. Ежедневник случайно раскрылся на 22 декабря, дне, когда Нив и Майлс устраивали прием по случаю Рождества. Для Этель это событие, несомненно, имело значение. Имя Нив и ее адрес были выделены печатными буквами и подчеркнуты. Колечки и закорючки сопровождали комментарии Этель: "Отец Нив, неженатый и привлекательный." В стороне она неумело попыталась скопировать один из набросков Ренаты из книги рецептов. "Майлса бы удар хватил, увидев это, - произнесла Нив. - Я, помню, тогда вынуждена была ей сказать, что он еще не совсем здоров, чтобы планировать какие-то встречи, потому что та уж собралась пригласить его на какой-то официальный обед в честь Нового Года. Я подумала, что он был бы в шоке." Нив снова вернулась к последней неделе марта переписала к себе в книжечку имена, упоминаемые Этель. "В конце концов, нам хоть есть с чего начинать," - сказала она. Два имени бросились ей в глаза. Тони Менделл, редактор "Контемпорари Вумен". Конечно, коктейль-парти - не самое удачное место, чтобы просить человека порыться в памяти и вспомнить, что еще могла сказать Этель о своем возможном местопребывании, но что поделаешь. Джек Кэмпбелл. Совершенно ясно, что контракт на книгу стал самым главным событием для Этель. Может быть, она говорила о своих планах гораздо больше, чем он смог сразу вспомнить. Нив спрятала свою записную книжку и застегнула портфель. "Я лучше пойду," - сказала она. Она обмотала горло красно-синим шарфом, и копна ее черных волос откинулась назад, за высокий воротник пальто. "Ты потрясающе выглядишь, - заметила Це-Це. - Я слышала в лифте, как один с одиннадцатого этажа спрашивал о тебе". Нив натянула перчатки. "Я надеюсь, не менее, чем Прекрасный Принц." Це-Це хихикнула. "Да, где-то между сорока и смертью - старая вешалка. Изрядно потертый." "Спасибо, можешь оставить его себе. Ладно, если Этель вдруг заявится, или ее дорогой племянничек вернется пораньше, ты знаешь, что рассказать. Сделай что-нибудь в кухонных шкафах, перемой стаканы или протри полки. В общем, сделай вид, что очень занята, а сама понаблюдай." Взгляд Нив упал на стопку почты. "Просмотри это, может, Этель получила какое-то письмо, которое изменило ее планы. О Боже, я чувствую себя, как тот Любопытный Том, но мы должны что-то предпринять. Ведь нам обоим кажется все это странным, мы не можем просто так все оставить." Уже у двери она оглянулась: "Ты, в самом деле, ухитряешься придать этой квартире нормальный вид, - сказала она. - Она очень напоминает мне ее хозяйку. Что первое бросается здесь в глаза? Сплошной кавардак, и, естественно, это вызывает отвращение. Так и Этель - ее поступки часто настолько неожиданны, что иногда как-то забываешь, что она очень умная женщина." Стена у двери была сплошь увешана рекламными фотографиями Этель, которые Нив, держа руку на ручке двери, задержалась посмотреть. На большинстве фотографий Этель выглядела так, как будто фотограф выхватил ее в кадр во время вынесения приговора. Рот слегка приоткрыт, глаза горят, даже на снимках видно, что все лицо в движении. Один снимок особенно привлек внимание Нив - грустные глаза, сжатый рот, неподвижное спокойное лицо. Что же Этель хочет этим сказать? "Я родилась в День св. Валентина. Легко запомнить, не так ли? Но знаете ли вы, сколько лет я не получала ни одной открытки, ни одного телефонного звонка в этот день. Я устала петь "С Днем Рождения" сама себе." На прошлый День св. Валентина Нив как раз собиралась послать Этель цветы и пригласить ее пообедать, но она тогда уехала кататься на лыжах в Вейл. "Прости меня Этель, - подумала она, - мне жаль, что так получилось." Но ей показалось, что грустные глаза смотрят непрощающе. После перенесенной операции Майлс взял за привычку совершать длительные послеобеденные прогулки. Последние четыре месяца он также регулярно навещал психотерапевта в восточной части 75-ой улицы, о чем Нив даже не догадывалась. "У вас депрессия, - без обиняков высказал ему наблюдавший его кардиолог, - так часто бывает после подобной операции, такова специфика. Но я подозреваю, что ваша депрессия имеет еще и другие корни." И он заставил Майлса сходить первый раз на прием к доктору Адаму Фелтону. В два часа по четвергам Майлс начал регулярно ходить к нему. Он садился в глубокое кожаное кресло, потому что терпеть не мог укладываться на кушетку.Тонкий и гибкий, стриженый "под ежик", в каких-то совершенно несеръезных очках, сорокапятилетний Адам Фелтон был совсем не таким, каким ожидал его увидеть Майлс, когда пришел сюда впервые. Но после третьего или четвертого визита тому все-таки удалось сломить недоверие своего пациента. У Майлса исчезло неприятное ощущение, что он выворачивает душу перед незнакомым человеком, наоборот, разговоры с Фелтоном он мог бы сравнить с обсуждениями у себя на работе. Ему казалось, как будто он подробно выкладывает этому человеку все имеющиеся у него материалы для расследования. "Интересно, - размышлял Майлс, наблюдая, как Фелтон вертит в пальцах карандаш, - почему-то мне никогда не приходило в голову поговорить, например, с Дэвом. Конечно, темы я могу ему предложить мало годящиеся для исповедальной." А вслух он сухо заметил: "Я никогда не предполагал, что у психиатров тоже бывают нервные привычки." Адам Фелтон засмеялся и проделал пальцами замысловатый трюк с карандашом. "С тех пор, как я бросил курить, я имею право на нервные привычки. Вы сегодня замечательно выглядите." Это замечание звучало бы более уместно при знакомстве на коктейле. Майлс рассказал о смерти Никки Сепетти и в ответ на требование пояснить, не выдержал: "Мы уже тысячу раз говорили об этом. Семнадцать лет я жил под страхом, что с Нив что-то случится, как только Сепетти выйдет на свободу. Я потерял Ренату. Сколько раз, черт подери, я должен рассказывать это? Я не воспринял всеръез его угрозы. Он - хладнокровный убийца. Возможно, по его указанию три дня назад стреляли в нашего парня. Он всегда говорил, что имеет нюх на копов." "А сейчас вы чувствуете, что ваша дочь в безопасности?" "Я знаю, что она в безопасности. Тот наш парень успел сказать, что заказа на то, чтобы ее убрать, нет. Видимо, это обсуждалось, а остальные, я знаю, не будут с этим связываться. Они собирались отделаться от Никки и будут счастливы лицезреть его в гробу." Адам Фелтон снова начал крутить карандаш, но смутился и решительно бросил его в корзину для мусора. "Вы рассказали, как смерть Сепетти стала освобождением от кошмара, преследующего вас семнадцать лет. А что это значит? Как это повлияет на вашу дальнейшую жизнь?" Спустя сорок минут Майлс вышел из офиса и продолжил свою прогулку. К нему снова возвращалась привычка быстро и легко шагать. Физически он чувствовал себя почти полностью здоровым, ему уже не надо было тревожиться за Нив, он в состоянии снова вернуться к работе. Он не говорил дочери о том, что подавал на должность начальника Отдела по борьбе с наркотиками в Вашингтоне. Он будет проводить там почти все время, поэтому нужно будет снять квартиру поблизости с работой. А для Нив даже лучше пожить сейчас одной. Она перестанет сидеть дома и больше времени сможет проводить с людьми своего возраста. До его болезни она гораздо чаще уезжала на выходные летом в Хэмптонс, а зимой - кататься на лыжах в Вэйл. Но последний год ему приходилось буквально заставлять ее уехать хоть на несколько дней. Ему хотелось, чтобы она вышла замуж; не будет же он рядом вечно. Сейчас, благодаря инфаркту, который прихватил Никки так вовремя, он может покинуть Манхэттен со спокойной душой. У Майлса еще были свежи воспоминания о невыносимой боли, которую он сам пережил во время своего инфаркта, - как будто паровой каток с раскаленными шипами прокатывал по его груди. "Я надеюсь, ты также помучался перед тем, как отойти, парень, " - подумал он. Но тут же увидел перед собой лицо матери: "Никогда не желай зла другому, иначе зло обратится на тебя. Все возвращается." Майлс перешел Лексингтон Авеню и, проходя мимо ресторана "Белла Вита", почувствовал, как превосходный аромат итальянской кухни ударил ему в ноздри. Он не без удовольствия подумал об обеде, который приготовила на сегодня Нив. Здорово будет снова собраться вместе: он, Дэв и Сал. Господи, сколько же воды утекло с тех пор, как они были детьми с Тэнбрэк Авеню. Так люди называли в те времена Бронкс. Как же там было чудесно! На весь квартал всего семь добротных деревянных домов, из березы или дуба, среди которых были и их дома. На том месте, где родители Сала держали овощную ферму, теперь пролегла Вильямсбридж-роуд. А на том поле, куда они все втроем бегали кататься на санках, сейчас Медицинский Центр имени Эйнштейна... Выросло множество хороших жилых домов. На Парк Авеню Майлс обошел насыпь раскисшего снега. Он вспомнил, как однажды, катаясь, Сал потерял контроль над санями и переехал Майлсу руку, поломав ее в трех местах. Сал заплакал: "Папа меня убъет ." Тогда Дэв взял вину на себя, и его отец приходил извиняться: "Он это сделал не нарочно, просто он у нас такой неуклюжий". Дэвин Стэнтон. Ваше преосвященство. Ходили слухи, что Ватикан присматривется к Дэву в связи с открытием новой епархии, не исключено, что это означает для него кардинальскую мантию. Дойдя до 5 Авеню, Майлс бросил взгляд на крышу массивного белого сооружения - Центральный Музей искусства. Ему всегда хотелось более детально рассмотреть древнеегипетскую часовню. Не раздумывая, он прошел шесть кварталов и провел целый час, созерцая драгоценные остатки исчезнувшей цивилизации. Только взглянув на часы, он спохватился, что самое время отправляться домой, чтобы проверить, как обстоит дело с напитками. И, выходя из музея, осознал, что истинная причина его желания прийти сюда, было желание подойти к тому месту, где погибла Рената. "Не делай этого," - шептал он себе, но ноги сами несли его за здание музея, к тому месту, где она была найдена. Такое паломничество он совершал каждые четыре-пять месяцев. Красноватая дымка вокруг деревьев в парке обещала скорое появление зелени. Народу было немало. Бездомные - мужчины и женщины, оккупировавшие скамейки - жалкое зрелище. Бегуны. Нянечки с малышами. Молодые мамочки с беспокойными детишками. Машины. Повозки, запряженные лошадьми. Майлс остановился именно там, где тогда лежала Рената. Сейчас ее тело покоилось на кладбище "Гэйт оф Хэвен", но Майлс всегда чувствовал себя так, словно она все еще находилась здесь. Он постоял, опустив голову, засунув руки в карманы замшевой куртки. Если бы тогда был такой же день, то кто-нибудь оказался бы в парке, кто-нибудь бы заметил, что произошло. Строки из Теннисона приходили ему на память. Но сегодня, стоя на этом месте, Майлс испытывал пока еще смутные признаки выздоровления. "Не моя в этом заслуга, но, как бы там ни было, наша девочка в безопасности, carissima mia, - прошептал он. - И я надеюсь, что, когда Никки Сепетти предстанет перед Высшим Судом, ты обязательно будешь там и укажешь ему дорогу прямо в преисподнюю." Майлс повернулся и твердо зашагал через парк. Слова Адама Фелтона эхом отдавались у него в голове: "Сейчас тревоги по поводу Сепетти уже остались позади. Семнадцать лет назад ты пережил ужасную трагедию. Вопрос в том, готов ли ты теперь вернуться к жизни?" Решительно и быстро Майлс прошептал ответ, адресованный Адаму: "Да." Вернувшись от Этель к себе в магазин, Нив застала на месте почти всех своих работников. Кроме Юджинии, помощника менеджера, она наняла на постоянную работу еще семерых продавщиц и трех женщин для работы в швейной мастерской. Юджиния одевала манекенов в торговом зале. "Мне нравится, что снова появились гарнитуры, - сказала она, умело расправляя шелковый шоколадного цвета пиджак. - Какая сумочка сюда подойдет?" Нив остановилась позади нее. "Приложи-ка еще раз. Я думаю, та, что поменьше. Желтая слишком яркая для этого костюма." Когда Юджиния в силу возраста оставила карьеру модели, она с огромным удовольствием быстро перескочила из четвертого размера в двенадцатый, сохранив тем не менее изящество и грациозность движений, за что и обожали ее дизайнеры. Она повесила сумочку на руку манекена. "Да, ты, как всегда, права, - одобрительно сказала экс-модель. - Сегодняшний день обещает быть напряженным. Нюхом чую." "Продолжай чуять." - Нив пыталась придать своему голосу веселость, но у нее не очень это получилось. "Нив, а что с Этель Ламбстон? Она так и не показывалась?" "Нет. - Нив прошлась взглядом по магазину. - Послушай, я собираюсь скрыться в кабинете, мне надо сесть на телефон. Постарайся, чтобы меня не беспокоили продавцы, если только в этом не будет особой необходимости." Сначала она позвонила Тони Менделл в "Контемпорари Вумен". У Тони совет редакторов на целый день. Потом она пыталась связаться с Джеком Кэмпбеллом. Тот ушел на собрание. Через его секретаршу она попросила Джека перезвонить, добавив, что это срочно. Нив пробежала глазами список имен дизайнеров, которые наспех переписала из блокнота Этель. Первые три, которым она дозвонилась, заявили, что лично они не виделись с Этель, но по телефону они подтвердили авторство слов, на которые она собиралась сослаться в своей статье. Элке Пирсон, дизайнер спортивной одежды, откровенно высказал раздражение, которое сквозило, хоть и не столь явно, в голосах всех людей, с которыми Нив пришлось говорить: "Я до сих пор не пойму, зачем я дал интервью этой женщине. Она все время задавала такие вопросы, что у меня начала раскалываться голова. Я буквально вытолкал ее за дверь, и я заранее чувствую, что из этой проклятой статьи ничего хорошего не выйдет." Имя Энтони делла Сальва стояло следующим в списке. Не дозвонившись до него, Нив не стала расстраиваться - они увидятся сегодня вечером. Дальше - Гордон Стюбер. Этель уверяла, что разгромила его в этой статье. Когда же они виделись? С большой неохотой Нив набрала номер его офиса, и ее немедленно соединили с Гордоном. Тот не стал терять время на расшаркивания. "Что ты хочешь?" - голос его звучал холодно. Нив сразу представила его себе, откинувшегося в обитом дорогой кожей кресле с затейливыми шляпками медных гвоздиков. Она придала своему голосу такую же холодность. "Я пытаюсь разыскать Этель Ламбстон. Это очень срочно." И наугад добавила: "Я знаю из ее записей в ежедневнике, что вы встречались на прошлой неделе. Она не обмолвилась, куда собирается?" На несколько секунд зависла мертвая тишина. Нив решила, что Гордон обдумывает ответ. Наконец он заговорил, безразлично и монотонно: "Этель Ламбстон пыталась взять у меня интервью неделю назад для своей статьи. Я с ней не встречался, на подобных сплетниц у меня нет времени. На прошлой неделе она звонила, но я не ответил на ее звонок." Нив услышала в трубке щелчок. Она приготовилась уже было набрать номер следующего дизайнера, как телефон сам зазвонил. Это был Джек Кэмпбелл. Он был очень деловит: "Моя секретарша сказала, что ты звонила по срочному делу. Какие-то проблемы, Нив?" Ей вдруг показалось несеръезным начинать сейчас объяснять по телефону, что она волнуется за Этель Ламбстон, потому что та, видите ли, не забрала свой заказ. Поэтому она просто сказала: "Я знаю, что ты сейчас очень занят, но не найдется ли у тебя полчасика, чтобы поговорить со мной?" "Во время ланча у меня назначена встреча с одним из авторов, - сказал он, - Как насчет того, чтобы встретиться в три часа в моем офисе? x x x "Живонс и Маркс" занимали верхние шесть этажей здания на юго-западном углу Парк Авеню и 41-ой улицы. Кабинет Джека Кэмпбелла представлял собой колоссальных размеров угловое помещение с потрясающим видом на Манхэттен. Огромных размеров черный лакированный письменный стол; книжные полки вдоль стены позади стола, заваленные рукописными текстами; вокруг стеклянного столика для коктейлей - черный кожаный диван и такие же кресла. Нив удивилась, обратив внимание на то, что, несмотря на роскошную обстановку, комната лишена какой-либо индивидуальности. Джек Кэмпбелл словно прочитал ее мысли: "Все мои вещи еще стоят запакованными, потому что квартира не готова, и я вынужден был остановиться в "Хэмпшир Хаус". Так что пока здесь все больше напоминает приемную у зубного врача." Его пиджак висел на спинке кресла, а сам он остался в коричневом с зеленым вязаном свитере. "Ему идет, - подумала Нив. - Цвета осени." Лицо Джека было слишком худым, а черты лица слишком неправильными, чтобы его можно было назвать красивым, но, несомненно, оно было привлекательным и мужественным. Когда он улыбался, глаза улыбались тоже, и Нив поймала себя на том, что рада, что успела переодеться в один из весенних костюмов из новой коллекции - шерстяное платье цвета бирюзы и длинный жакет свободного покроя. "Кофе? - предложил Джек. - Я уже выпил много кофе, но все равно с удовольствием выпью еще." Нив вспомнила, что так и не успела поесть и у нее начинала потихоньку болеть голова. "С удовольствием. Черный, пожалуйста." В ожидании кофе, Нив обратила внимание на вид из окна: "У тебя не возникает ощущения, что весь Нью-Йорк у твоих ног?" "Весь месяц, что я здесь, я вынужден бороться с самим собой, чтобы заставить себя думать о работе, - сказал он. - С десяти лет я мечтал жить в Нью-Йорке. Двадцать шесть лет понадобилось, чтобы осуществить это." Когда принесли кофе, они сели вокруг стеклянного столика, он - на диван, она - на краешек кресла. Нив догадывалась, что ради этой встречи ему пришлось отменить другие, запланированные раньше, поэтому она не стала тянуть, глубоко вздохнула и разом выложила ему все про Этель. "Мой папа говорит, что я ненормальная, - заключила она, - А мне все это кажется странным, и меня не покидает чувство, что с ней что-то приключилось. Я хотела тебя спросить, не имеешь ли ты представления, куда она могла направиться. Если я правильно поняла, то книгу, что она пишет для тебя, Этель должна закончить к осени?" Джек Кэмпбелл выслушал ее с таким же выражением внимания, какое Нив подметила у него еще на коктейле. "Ничего подобного," - сказал он. У Нив широко раскрылись глаза: "Тогда, каким же образом...?" Кэмпбелл допил кофе. "Пару лет назад я встретил Этель в Эй Би Эй, когда она рекламировала свою первую книгу для "Живонс и Маркс" - ту, которая о женщинах в политике. Книга сразу стала бестселлером, она в самом деле была хороша - интересная, напичканная разными сплетнями. Поэтому, когда Этель захотела увидиться со мной, я заинтересовался. Она дала мне приблизительный набросок статьи, над которой работала, и сказала, что натолкнулась случайно на историю, которая могла бы основательно встряхнуть мир моды. Она спрашивала, захочу ли я купить книгу, которую она об этом напишет и какой аванс я могу ей предложить. Я заметил, что должен был бы побольше узнать об этой книге, но, основываясь на успехе предыдущей, и при условии, что эта будет такая же сенсационная, сказал, что мы могли бы ее купить. Что касается аванса, то я просто намекнул, что можно будет говорить о какой-нибудь шестизначной цифре. Читая на прошлой неделе "Пост", я нашел на Шестой Странице, что Этель заключила с нами контракт на полмиллиона долларов, и книга выйдет осенью. Телефон трезвонил, не переставая. Все журналы хотели не пропустить это событие. Я связался с консультантом Этель, но тот совершенно не был в курсе. О сроках же вообще не было речи. Она просто сделала себе рекламу, но если эта книга и в самом деле будет хороша, вся эта шумиха мне только на руку." "И ты не имеешь никакого представления, что это за сенсационная история, которая грозит перевернуть всю индустрию?" "Ни малейшего." Нив вздохнула и поднялась. "Я отняла у тебя бездну времени. Мне бы надо теперь угомониться. Этель по всей очевидности запряталась куда-то работать. А я лучше займусь собственными делами." Она протянула ему руку: "Спасибо." Он немного задержал ее руку в своей и мягко усмехнулся. "Ты всегда так внезапно сбегаешь? - спросил он. - Шесть лет назад ты, как пуля, выскочила из самолета. И тогда на вечере я не успел оглянуться, как ты исчезла." Нив высвободила руку. "Иногда я замедляю темп и перехожу на шаг, - сказала она. - Но сейчас я, действительно, вынуждена бежать, меня ждет целая куча дел." Он проводил ее до двери. "Я слышал, что "Нив Плейс" теперь один из самых популярных магазинов в Нью-Йорке. Можно мне зайти посмотреть?" "Конечно. Можешь даже ничего не покупать." "Ну да, моя мама живет в Небраске и предпочитает более практичную одежду." Спускаясь в лифте, Нив размышляла, не хотел ли Джек Кэмпбелл своей последней фразой дать понять, что у него нет женщины. Выйдя на теплый апрельский воздух и останавливая такси, Нив поймала себя на том, что негромко мурлыкает что-то себе под нос. Пока она сидела у Джека, ей звонила Це-Це и оставила сообщение с просьбой немедленно перезвонить ей в квартиру Этель. Це-Це схватила трубку после первого же гудка. "Нив, слава богу, ты позвонила. Я бы хотела убраться отсюда, пока этот племянничек не вернулся. Нив, тут происходит что-то очень странное. У Этель есть привычка припрятывать по всей квартире стодолларовые купюры. Вот так она мне и аванс заплатила в прошлый раз. Когда я была здесь во вторник, я видела одну купюру под ковром. А сегодня утром я нашла одну в посудном шкафу и еще три в разных местах. Нив, я абсолютно точно уверена, что их не было во вторник." Симус ушел из бара в половине пятого. Не обращая внимания на толчки пешеходов, он прокладывал себе дорогу в толпе, наводнившей Коламбус Авеню. Он шел к Этель, и Рут не должна была узнать об этом. С тех пор, как он вчера обнаружил, что опустил в ящик и чек, и письмо в одном конверте, он чувствовал себя загнанным зверем, бросающимся из стороны в сторону в поисках пути к спасению. Сейчас ему оставалось только надеяться. Конверт не опустился глубоко в ящик, он даже видел его краешек, торчащий из щели. Может, ему удастся вытащить его. Здравый смысл подсказывал Симусу, что если позже в ящик бросали почту, то его письмо проскользнуло вглубь, но оставался малюсенький шанс - один из миллиона, и эта возможность гнала его, заставляя действовать. Он завернул за угол, на тот квартал, где стоял дом Этель, зорко глядя по сторонам, всей душой желая быть не замеченным кем-нибудь из соседей Этель. По мере того, как он приближался к цели, надежда уступала место отчаянию. Ему не удастся вытащить конверт, не разорвав письмо; кроме того, ему нужен ключ, чтобы попасть в холл, где висят ящики. Вчера вечером та противная девчонка открыла ему, но сегодня придется звонить суперинтенданту, а на глазах у того, естественно, ничего не сделаешь. Он уже был перед особняком. Вход в квартиру Этель слева, не более дюжины шагов от главного входа. Пока он так стоял, размышляя, что предпринять, открылось окно на четвертом этаже, оттуда высунулась женщина, позади которой он мог разглядеть лицо той вчерашней девчонки. "Ее нет уже с неделю, - резкий голос обращался к нему. - И вообще, послушайте, я уж собиралась звонить в полицию в прошлый четверг, когда услышала, как вы орали на нее." Симус предпочел поскорее убраться прочь. Ноги сами несли его по Вест-Енд Авеню, он едва дышал и ничего не видел перед собой. Он ощутил себя в безопасности, лишь когда забежал в свою квартиру и запер дверь. Тут только он почувствовал, как сильно бъется его сердце. Услышав шаги в коридоре, ведущем в спальню, он растерялся - значит, Рут уже дома. Симус поспешно вытер лицо, стараясь взять себя в руки. Рут не заметила возбужденного состояния мужа. Она держала в руках его коричневый костюм. "Я собиралась сдать его в чистку, - объявила она. - Будь добр, объясни мне, откуда у тебя стодолларовая бумажка в кармане?" После ухода Нив Джек Кэмпбелл просидел в своем офисе еще часа два. Перед ним лежала рукопись, отправленная ему одним из агентов журнала и сопровожденная запиской, что на нее следует обратить внимание. Джек предпринимал поистине героические усилия, чтобы заставить себя вдуматься в смысл рассказа, но в конце концов, ужасно раздраженный, отложил его в сторону. Он был зол на самого себя. Невозможно пытаться дать оценку чьей-то работе, если твой мозг полностью занят другими мыслями. Нив Керни. Интересно, что шесть лет назад он сожалел, что не осмелился спросить ее номер телефона. Он даже искал ее в телефонной книге Манхэттена, когда приехал в Нью-Йорк спустя несколько месяцев после их знакомства в самолете. В справочнике было несколько страниц различных Керни, но ни одной Нив. Позже он вспомнил, что она говорила что-то о магазине, и он искал ее по этому ориентиру. Безуспешно. Тогда он запретил себе думать о ней, но - он сам не мог понять, почему - это было трудно сделать. Он знал лишь, что она живет с каким-то мужчиной. На коктейле в тот вечер он сразу узнал ее, хотя это уже не была та девчонка в лыжном свитере. Он увидел красивую, модно одетую молодую женщину. Но угольно-черные волосы, матово-белая кожа, огромные глаза и крохотные точечки веснушек на переносице - все это оставалось прежним. Сейчас Джек поймал себя на том, что думает постоянно, действительно ли Нив так озабочена, или же... В шесть часов его помощница просунула в дверь голову. "Я ухожу, - объявила она. - Должна тебя предупредить, что никто не будет здесь сидеть допоздна." Джек отложил так и не прочтенную рукопись и поднялся. "Я иду, - сказал он. - Только один вопрос: что ты можешь сказать о Нив Керни?" По пути домой он обдумывал то, что услышал в ответ. Магазин Нив Керни стал ужасно популярным. Свои лучшие наряды Джинни покупала там. Сама Нив пользуется симпатией и уважением. Несколько месяцев назад она стала причиной разного рода разговоров, когда фактически объявила войну дизайнеру, использовавшему в своих швейных мастерских детский труд. Он спросил также и об Этель Ламбстон. Глаза Джинни стали круглыми: "Лучше не спрашивай." Джек провозился дома достаточно долго, чтобы убедиться, что не имеет ни малейшего желания готовить себе самому обед. Вместо этого он решил поесть "У Николя", который находился на 84-улице между Лексингтон и 3-улицей. Как всегда, в ожидании столиков образовалась очередь, но не успел он пропустить в баре стаканчик, как почувствовал, что кто-то тронул его за плечо. Лу, его любимая официантка, позвала Джека: "Мистер Кэмпбелл, я для вас накрыла столик." Джек расслабился, сидя над бутылкой Вальполиселлы, салатом из листьев эндива и угрем с маринованными фруктами. Вместе с двойным эспрессо он попросил подать и счет. Выйдя, он усмехнулся про себя: ведь он весь вечер знал, что пройдет по Мэдисон Авеню именно для того, чтобы взглянуть на магазин Нив Керни. Спустя несколько минут он уже стоял, изучая элегантно оформленные витрины и ежась от пронизывающего ветра, который напомнил ему, что сейчас все же лишь начало весны и что апрельская погода может быть очень переменчивой. То, что он увидел, ему понравилось. Очень женственные, нежных расцветок платья в ансамбле с такого же цвета зонтиками. Позы манекенов уверенные , слегка надменные. Почему-то он был убежден, что Нив не случайно сделала акцент на этом сочетании силы и нежности. Рассматривая витрину, он постепенно начинал припоминать, что именно говорила ему Этель, и что он непременно должен рассказать Нив. "Сплетни, пересуды - да, это стабильное явление в мире моды, и в моей статье все это есть, - Этель говорила в своей обычной манере, торопясь и задыхаясь. - Но я могу предложить нечто гораздо большее - бомбу! Динамит!" Он тогда опаздывал на встречу и не дал ей договорить: "Пришлите мне приблизительный план." Но от Этель не так-то легко было отделаться: "Так во что же может быть оценен грандиозный скандал?" Не слишком серъезно Джек ответил: "Если это будет достаточно сенсационно, с полмиллиона." Джек стоял и смотрел на манекены, держащие в руках легкие зонтики. Он мог разглядеть надпись с названием магазина, выведенную по краям зонтов. Завтра же он должен позвонить Нив и рассказать ей про то, что говорила Этель. Он возвращался по Мэдисон Авеню, желая избавиться от смутного, едва осознанного беспокойства в душе. "Я ищу предлог, - думал он. - Почему я не могу просто пригласить ее куда-нибудь?" В этот момент он совершенно четко осознал причину своего смятения. И, если бы ему кто-то сказал, что Нив сейчас не одна, он просто не захотел бы об этом слышать. Для Китти Конвей четверг был очень насыщенным днем. С девяти утра до полудня она развозила стариков на приемы к врачам. Потом она работала, на волонтерских началах, разумеется, в небольшом магазинчике при Гарден-Стэйт Музее. Все это позволяло ей чувствовать себя не совсем бесполезной. Еще в колледже она брала курс антропологии, желая стать второй Маргарет Мид. Потом она встретила Майкла. Сейчас, помогая юноше найти копию египетского ожерелья, ей пришло в голову, что неплохо было бы летом записаться в какую-нибудь антропологическую экспедицию. Такая мысль показалась ей очень заманчивой. Подъезжая к своему дому апрельским вечером, Китти подумала, что становится неприятной самой себе. Пора было бы уже найти себе серъезное занятие. Она свернула с Линкольн Авеню и улыбнулась, увидев свой дом, возвышающийся на п