, там оказалась сделанная фиолетовыми чернилами запись: "Мисс П. Томсон, уплачено за месяц вперед" -- и дата: 16 сентября. -- По-моему, книга заполняется нерегулярно, -- заметил Бейли. -- Это почерк самой миссис Тейлор? -- Нет, ничего похожего, -- ответил я. -- Я... я сам сделал эту запись, -- пробормотал хозяин. -- Опять нарушение правил. Вы должны требовать у клиентов расписку и проверять их документы. -- Я... я не знал. -- Вы отлично знали. Но к этому мы еще вернемся. Итак? -- Итак... что? -- Итак, что было дальше? Эта дама еще здесь? -- Я... я не знаю. -- Как прикажете вас понимать? -- Она... она больше не появлялась... примерно с прошлой недели. -- Не появлялась? Объясните, что вы имеете в виду. -- Она оставалась здесь... дайте вспомнить... до воскресенья или до понедельника. Да, конечно, до понедельника. -- До какого именно? -- Не до последнего, а до того, предыдущего. До девятнадцатого числа. Все эти четыре дня она почти не выходила из комнаты; клиенты у меня обычно не столуются, но она попросила сделать для нее исключение, и я готовил для нее еду. -- Она совсем не выходила? -- Кажется, раза два или три она вышла, но я ведь не следил за ней. Это не мое дело, правда? Постояльцы имеют право идти, куда им заблагорассудится... -- Звонила ли она кому-нибудь по телефону? -- От меня не звонила. В комнатах нет телефонов. -- Что произошло в понедельник девятнадцатого? -- Около полудня к гостинице подъехала машина, черный "райли". Из машины вылез человек, вошел в гостиницу и спросил мисс Томсон. Я указал ему ее комнату. Вскоре он спустился вместе с ней; он нес ее вещи, но, так как она уплатила вперед, я не стал возражать. Они сели в машину, и с тех пор я больше ее не видел. -- Каков был из себя этот человек? -- Я не разглядел. -- Думаю, -- сказал мне Бейли таким тоном, будто рассуждал о погоде, - - что мы сейчас увезем этого субъекта в Ярд для допроса. -- Нет, нет! -- закричал Велецос. -- Клянусь вам, я больше ничего не знаю! -- Как выглядел человек, приезжавший сюда девятнадцатого числа? -- Он был в плаще, в клеенчатой шляпе и толстых темных очках, -- с трудом выдавил из себя Велецос. -- И еще он хромал. Больше я ничего не разглядел, клянусь вам. -- Он хромал, вы уверены в этом? -- Да, это мне сразу бросилось в глаза, когда он спускался по лестнице. На каждой ступеньке он останавливался. -- Ладно, допустим, -- сказал Бейли. -- И с тех пор вы больше их не видели? -- Нет, ни разу. -- Вы заметили номер машины? -- Нет. -- Почему? -- А зачем мне было его замечать? Я видел, что Велецос лжет, но Бейли не стал настаивать. -- Как была одета мисс Томсон? -- Она была в сером костюме. Без шляпы. -- Много ли при ней было вещей? -- Нет, только сумка и саквояж. -- У вашей жены был, кроме этого, еще какой-то багаж? --спросил Бейли. -- Да, разумеется, -- отвечал я. -- Но таксист тоже говорил, что у нее с собой были только сумка и саквояж. -- Надо будет выяснить в аэропорту. Хорошо, мистер Велецос. Теперь я попрошу показать нам комнату, где жила миссис Тейлор... или мисс Томсон, если вам больше нравится. -- С удовольствием, -- сказал хозяин, но особого удовольствия на его лице я не заметил. -- Пожалуйте за мной. Мы двинулись следом за ним вверх по лестнице. Запахи горелого масла и лука снова ударили мне в нос; при мысли, что Пат несколькими днями раньше поднималась по этим ступеням, я совсем приуныл. На третьем этаже Велецос остановился, открыл какую-то дверь и пригласил нас войти. Комната оказалась менее мрачной, чем я думал. Несмотря на выцветшие обои и жалкую мебель, здесь было чуть светлее и не так грязно. В самом крайнем случае я мог допустить, что моя жена провела в этих стенах несколько дней... -- Это моя самая лучшая комната, -- плаксиво сказал Велецос, -- а теперь я не могу ее сдавать, пока не истечет месяц... -- Ну, вы своего не упустите, -- спокойно заметил Бейли и снял с крючка мокрое полотенце. -- Полагаю, вы сдаете ее с почасовой оплатой. -- Ах, нет, уверяю вас, -- засуетился Велецос и побледнел еще больше. -- Ладно, ладно, речь сейчас не об этом, -- сказал Бейли. -- Я думаю, миссис Тейлор в самом деле здесь больше не живет. Он стал открывать шкафы, приподнял полог кровати, выдвинул ящики комода -- все было пусто. На эти манипуляции я смотрел с полнейшим безразличием. Я уже отчаялся найти здесь хоть какой-нибудь след пребывания моей жены, а от намека Бейли на почасовую оплату у меня на душе стало совсем гнусно, и я даже начал мечтать, чтобы ничего связанного с Пат в комнате не обнаружилось. -- Ну что ж, прекрасно, мистер Велецос, -- сказал Бейли, заканчивая осмотр. -- Мне остается теперь выполнить последнюю формальность. Будьте любезны дать мне ключи. Я должен произвести полный обыск вашего уважаемого заведения. Тут лицо хозяина из белого стало зеленоватым. -- Я... я не считаю такую меру оправданной, -- проговорил он, и у него задрожали губы. -- В гостинице никто не живет. -- Почему я должен верить вам на слово? Даже если гостиница и в самом деле пуста, кто мне докажет, что вы не припрятали что-либо компрометирующее вас, ну, скажем, вещи, которые вы украли у мисс Томсон, а? -- Неправда, -- пробормотал Велецос. -- Вот это мы сейчас и проверим. Внезапно хозяин будто решился. -- В обыске нет никакой необходимости, -- сказал он. -- Эта особа в самом деле второпях забыла одну вещь, и я отложил ее, чтобы потом отдать... если она вернется... -- Какую вещь вы имеете в виду? -- Шкатулку с туалетными принадлежностями, -- простонал Велецос. -- Спуститесь, пожалуйста, со мной... Он опрометью кинулся вниз по лестнице. Когда мы опять вошли в кабинет, хозяин протянул нам кожаный несессер, так хорошо мне знакомый. Я подарил его Патриции к пятой годовщине нашей женитьбы. Вещица была не слишком дорогая, но очень изящная; инициалы "П. Т." на крышке были выложены из мелких бриллиантов, голубую атласную подкладку тоже украшали маленькие бриллианты; все предметы внутри несессера были оправлены в слоновую кость. Можно было понять, как взыграла алчность Велецоса от всей этой роскоши, и, видно, Бейли здорово его напугал, если он смог так быстро расстаться со своей добычей. Странное дело, вид этого несессера ничуть меня не взволновал, хотя должен был бы напомнить милые сердцу подробности моей супружеской жизни... Но за последние дни эмоции мои заметно притупились. Несессер был теперь для меня только вехой на пути моих поисков. -- Что вы на это скажете, мистер Тейлор? -- спросил Бейли. -- Это туалетный несессер моей жены. Бейли откинул крышку. -- Все ли здесь на месте? -- Да, все, -- ответил я уверенно. -- Отлично. Но это вовсе не означает, что мистер Велецос не мог припрятать и некоторые другие вещи, которые тоже представляют для нас интерес. -- Даю вам честное слово!.. -- взвизгнул Велецос. -- Ваше честное слово, разумеется, аргумент весьма веский, -- сухо прервал его Бейли, -- но полностью развеять моих сомнений оно не в силах. У нас нет никаких доказательств, что миссис Тейлор, живая или мертвая, не спрятана где-нибудь в вашей гостинице... Когда он своим бесстрастным тоном произнес эти слова, у меня все внутри похолодело. -- Нет! -- вскричал Велецос. -- Я вам сказал правду. Мне больше ничего не известно. Эта дама уехала с человеком, который хромал, и я с тех пор ее не видел. -- Конечно, конечно, -- сказал Бейли. -- Но в таком случае почему вам так не хочется, чтобы я осмотрел дом? Видя, что сержант непреклонен, Велецос что-то буркнул себе под нос и подчинился. Бейли обернулся ко мне: -- Вы пойдете со мной, мистер Тейлор? -- Если можно... я предпочел бы подождать здесь... Сам не знаю почему, но при мысли, что надо будет обойти сверху донизу весь этот отвратительный притон, мне стало не по себе. У меня в ушах все время звучала фраза сержанта Бейли: "У нас нет никаких доказательств, что миссис Тейлор, живая или мертвая, не спрятана где- нибудь в вашей гостинице..." Осмотр длился минут двадцать, не больше. Я просидел это время в кабинете хозяина, а сам он сопровождал Бейли. Когда они вернулись, вид у сержанта был несколько разочарованный. -- Пожалуй, теперь мы можем уйти, мистер Тейлор. До свидания, мистер Велецос. Мы уже ехали какое-то время по Коммершел-Роуд, когда Бейли сказал: -- Я убежден, что этот Велецос не причастен к исчезновению миссис Тейлор. -- И почему же вы так в этом убеждены? -- спросил я. -- Из-за Хромого. То, как Велецос описал человека, который увез вашу жену, в точности совпадает с рассказом водителя аэропортовского автобуса. Какой бы то ни было сговор между хозяином "Кипра" и водителем автобуса совершенно исключается. Следовательно, можно считать, что грек говорит правду. -- Если только нет сговора между Велецосом и Хромым. -- В этом случае Велецос остерегся бы давать нам такое точное описание Хромого, напротив, он попытался бы отвлечь наши подозрения от Хромого и уверял бы нас, что миссис Тейлор увез совершенно другой человек. -- А что дал ваш обыск? -- спросил я. -- Я ничего не нашел. В ближайшее время я еще не раз туда наведаюсь. Вполне возможно, что Велецос торгует наркотиками... Но никаких следов миссис Тейлор при этом беглом осмотре я не обнаружил. Может быть, Велецос так упорно противился обыску лишь потому, что боялся, как бы мы не нашли несессер миссис Тейлор. Когда он нам его отдал, то сразу успокоился. Кстати, о несессере: я думаю, вы бы хотели оставить его у себя? -- Да, -- сказал я. -- Для меня эта вещь имеет особую цену. -- Вообще-то у нас это не полагается, -- заметил Бейли. -- Я должен зарегистрировать несессер как вещественное доказательство. Но я думаю, что сэр Джон согласится оставить его вам, мы лишь попросим у вас расписку. Он свернул на Уайтчепел-Хайстрит. Скоро показались развалины Сити, которые мрачной каменной пустыней простирались до самой Темзы. -- Как странно, -- снова заговорил Бейли. -- Перед войной я часто бывал в этом квартале, но никогда не подозревал, что между Святым Павлом и Тауэром такое большое расстояние. А теперь, когда все разрушено... Он замолчал. Чувствовалось, что для Бейли, как и для большинства лондонцев, в разрушении Сити есть что-то непоправимое: сознание этой утраты жило в нем как неизбывная скорбь, и только традиционная британская сдержанность мешала ему все это высказать... Но мое сердце жгла еще более невыносимая скорбь. -- Все это очень хорошо, -- сказал я резко, -- но мы по-прежнему топчемся на месте. Надо было бы найти этого Хромого, надо было бы узнать, где они держат Патрицию, надо было бы... Мы остановились перед красным огнем светофора. Бейли удивленно посмотрел на меня и улыбнулся. -- Спокойствие, мистер Тейлор, спокойствие. Что же вы так? Расследование еще не закончено. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Поездка на Джамайка-стрит измотала меня до предела. Я попросил Бейли высадить меня у "Камберленда" и прилег в своеем номере отдохнуть. Со дня прибытия в Лондон мои чувства претерпели заметную эволюцию. Разумеется, я по-прежнему был полон решимости найти свою жену, но сейчас, когда я думал о ней, я понимал многое из того, что вначале от меня ускользало. В первые дни я считал, что она стала жертвой чудовищной ошибки, что она попала в ловушку, предназначенную для кого- то другого. Теперь я отдавал себе отчет в том, что она поддалась шантажу; шантаж этот был, конечно, тоже чудовищно гнусен, однако теперь я мог в какой-то мере его объяснить. Рассказ Кэтрин Вильсон открыл мне глаза на многое. Я уже угадывал истину. Если Пат не позвала меня на помощь (а она вполне могла это сделать за те четыре дня, что прожила в гостинице "Кипр"), значит, она не хотела подвергать меня опасности. Или просто не хотела волновать. Она надеется собственными силами отделаться от мерзавцев, которые преследуют ее; она ни за что не желает впутывать меня в эту историю. И тем самым дает мне лучшее доказательство своей любви. Поведение Пат говорит о чрезмерном ее самомнении, о гордыне, даже о безумии, но вместе с тем о самопожертвовании и благородстве... И оттого, что я это понял, еще больше возросла моя нежность. Я укорял себя в том, что был поначалу так эгоистичен, так черств. Когда Кэтрин Вильсон рассказала мне о некоторых подробностях жизни Пат до ее встречи со мной, я возмутился, я ужасно негодовал. Но как я был глуп! Да, оказалось, что у Пат есть свои слабости, но это означает лишь, что я должен окружить ее еще большей заботой, еще большей любовью. И если как следует разобраться, не был ли я сам невольным виновником этой беды? Сразу же вслед за нашей помолвкой я возвел Пат на некий нравственный пьедестал, и она уже не решалась с него сойти. После беседы с Кэтрин Вильсон я был возмущен, что Пат от меня что-то скрывала, но не было ли тут и моей вины? Конечно же, Патриции больше всего на свете хотелось довериться мне, но ей мешало мое отношение к ней, она боялась, что утратит мою любовь, мое уважение, как только мне станет известна ее история с Рихтером... И по той же самой причине она не решилась позвать меня на помощь, когда перед ней предстал Рихтер -- этот загадочный Хромой... Более того, он, наверно, сам использовал это средство нажима: "Если ты не будешь выполнять то, что я тебе велю, я все расскажу твоему мужу". И Пат, в ужасе оттого, что я могу что-то узнать, подчинилась. В какую же грязную интригу он ее впутал? Какими подлыми махинациями заставляет ее заниматься?.. И все по моей вине, из-за меня одного... Я вскочил с кровати. Мой взгляд упал на несессер, который я привез из гостиницы "Кипр". Увидав его у Велецоса, я не ощутил ни малейшего волнения, но теперь, когда он был рядом, когда я мог наедине его созерцать, мог к нему прикасаться, все во мне будто перевернулось. Я вдруг представил себе Патрицию вечером в ночной рубашке, представил, как она сидит перед зеркалом и этой вот щеткой с ручкой из слоновой кости расчесывает свои роскошные волосы, вот этой пилочкой подпиливает свои удлиненные ногти, полирует пемзой свои прелестные ступни... Я судорожно открыл ларец и стал с волнением перебирать все эти милые предметы, которые еще хранили аромат ее тела; голова у меня кружилась, я сходил с ума. Вдруг меня точно током ударило. Я машинально взял в руки платяную щетку с выдвижной спинкой, внутри которой скрывались ножницы, и играл замком этой своеобразной шкатулки. И там под ножницами лежал сложенный вчетверо листок; когда я потянул его к себе, он сам развернулся. Я узнал почерк Пат, я прочитал торопливые строчки: "Я стала жертвой шантажа. Меня хотят куда-то увезти. Ради всего святого известите моего мужа Дэвида Тейлора, Милуоки, Соединенные Штаты, или его друга мистера Томаса Брэдли, Линкольнз-Инн-Филдз. Скажите, чтобы они ни в коем случае не обращались в полицию, дело идет о моей жизни. Пусть свяжутся с Робертом Резерфордом, он один может отыскать мой след. Патриция Тейлор". ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Том, тебе известны почти все события двух последующих дней, но я все равно хочу хотя бы коротко их здесь изложить. Я все надеюсь, что, если я стану припоминать все подробности этого кошмара, я сумею понять его смысл. Прочитав записку Пат, я сразу позвонил тебе, мы встретились и стали вместе ломать голову над этими строчками. Единственно возможным показалось нам следующее объяснение: тот, кого мы назвали Хромым (ибо я по-прежнему не хотел говорить тебе про Рихтера), заманил Пат в Англию с целью шантажа; действуя угрозами, он заставил ее отправиться в гостиницу "Кипр" и дожидаться там его дальнейших распоряжений. Пат в полной растерянности подчинилась, даже не пытаясь связаться со мной -- видимо, из боязни, что я примчусь к ней на помощь и сам попаду в западню. К тебе она тоже не решилась -- или по какой-то причине не смогла -- обратиться; матери ее не оказалось в Лондоне, так что и этот путь отпадал. Помню, ты высказал предположение, что Пат, возможно, надеялась добыть какой-либо документ, какие-нибудь сведения, которые послужили бы оружием против Хромого, но у нее не хватило на это времени... Так или иначе, но Хромой, наверно, счел для себя небезопасным дальнейшее пребывание Пат в Лондоне и неожиданно приехал в "Кипр", чтобы увезти ее в более надежное место... Воспользовавшись нерасторопностью Хромого, Пат ухитрилась набросать эти несколько строк... Несессер свой она, конечно, не забыла, а оставила в комнате нарочно, в надежде, что Велецос его обнаружит и поспешит поскорее продать. В ее расчет, очевидно, не входило, чтобы хозяин "Кипра" сам прочел послание, иначе она могла бы просто сунуть его Велецосу. Скорее всего, она не доверяла жадному греку и, возможно, даже подозревала, что он сообщник Хромого... Содержание самой записки было как будто предельно ясным, но в то же время и невероятно туманным. Шантаж? Но кто и зачем шантажирует Пат? И какое отношение имеет ко всему этому Роберт Резерфорд? Раз уж я не говорил тебе о своей беседе с Кэтрин Вильсон, я не стал тебя посвящать и в свою гипотезу, касающуюся личности шантажиста. А на второй вопрос ответил ты сам: ты хорошо знал, кто такой Роберт Резерфорд, поскольку учился вместе с ним в Итоне. Слушая тебя, я вдруг понял еще одно: Роберт Резерфорд был не кто иной, как тот самый Боб, о котором мне уши прожужжала Кэтрин; в самом деле, у твоего товарища по Итону отец был членом палаты общин, и жил он тогда на Кэрзон-стрит. Постепенно все становилось на свои места. Боб должен был знать, где находится Рихтер, он имел против Рихтера сильное оружие. В течение четырех дней, что Пат проживала в "Кипре", она тщетно пыталась связаться с Бобом; теперь это была ее единственная надежда. И опять-таки я не смог поделиться с тобой своими выводами -- из-за идиотского самолюбия я не решился рассказать тебе историю, которую поведала мне Кэтрин Вильсон, и не только потому, что она выставляла в невыгодном свете Пат, но потому, что тогда мне пришлось бы признаться, что я скрыл ее от тебя!.. Дорого же мне обошлась моя нелепая скрытность! И не только мне... Ах, Том, я вел себя как последний дурак! Ты ушел выяснять, где обретается ныне Боб Резерфорд, а я тем временем попытался дозвониться до Кэтрин Вильсон (к концу нашей встречи два дня назад она все же смилостивилась и дала мне свой телефон), но никто не брал трубку; в течение дня я звонил ей еще несколько раз, но с тем же результатом. Тебе повезло больше, чем мне: когда мы встретились за обедом, у тебя в кармане лежал адрес твоего бывшего однокашника. Он жил теперь не в Лондоне, а в Кенте, где-то возле Чатема. Мы решили на следующее утро поехать к нему. Милый мой Том, что это была за поездка! С тех пор прошло три дня, а мне кажется, что минули годы. Мы решили ехать в Чатем на машине, но, проснувшись утром, я понял, что это невозможно: ясная погода, которая держалась все эти дни, вдруг сменилась ужасным туманом. Из своего окна я не мог различить даже Марбл-Арч! Я позвонил тебе, и мы договорились встретиться на вокзале Ватерлоо в десять часов, рассчитав, что примерно в это время должен быть поезд на Чатем. Действительно, в расписании такой поезд значился, но по случаю тумана он отправился с часовым опозданием. Мы надеялись, что, когда мы выедем из Лондона, туман хоть немного рассеется. Но куда там! В Чатеме эта висевшая в воздухе каша была еще гуще, чем в Кенсингтоне: сказывалась близость устья Темзы. Самая подходящая погодка, чтобы искать в незнакомой местности незнакомый дом... и незнакомого друга!.. Как и следовало ожидать, найти в Чатеме такси оказалось по такой погоде делом невозможным, но дом Резерфорда находился в двух-трех милях от станции, и мы отправились туда пешком. Прогулка взбодрила меня. Было не холодно, туман местами редел, и в просветах я видел то зеленые лужайки и зябко сбившихся в кучу овец, то маленькие коттеджи под черепицей неправдоподобно красного цвета. Когда мы пришли в Уинтерборо, где жил Резерфорд, погода почти совсем прояснилась и робкие солнечные лучи стали пробиваться сквозь толстый слой окутывавшей нас ваты. Крестьянин показал нужный нам дом. Это была маленькая белая вилла. Ее скромный вид удивил меня: неужели член парламента не мог предоставить своему сыну жилище побогаче? Ты мне рассказывал, что Резерфорды -- люди весьма состоятельные (что совпадало и со словами Кэтрин Вильсон); Боб, по твоим сведениям, так и не женился и жил в доме, принадлежавшем его родителям. Что же, это и есть родительский дом?.. А может быть, он по-прежнему был с ними в ссоре и этот коттедж он у кого-то снимал? Но тогда зачем было забираться в такую глушь? И на какие средства мог он здесь жить?.. Мы позвонили у дверей маленькой белой виллы. Нам долго не открывали. Наконец на пороге показалась толстая женщина; у нее был жизнерадостный вид старой экономки, которая с молодых лет служит в добропорядочном буржуазном доме. -- Чем могу вам служить? -- любезно осведомилась она. -- Должно быть, вы заблудились? Неудивительно в такую погоду! Если вам в Чатем, идите в ту сторону... -- Мы хотели бы видеть мистера Роберта Резерфорда, -- сказал ты. Женщина нахмурилась. -- Мистера Роберта Резерфорда? Кто вам дал этот адрес? -- Гм... его отец... Вернее, я позвонил его отцу, и мне дали этот адрес. -- Вот как! -- сказала женщина. -- Не надо было им этого делать. Кто вы? -- Один из его старых приятелей. Она помолчала, раздумывая, потом сказала: -- Его видеть нельзя. -- Почему? Его нет дома? -- Разве вас не предупредили? Он болен. -- Болен? -- воскликнул я. -- Как это понимать?.. Болен серьезно... или просто... -- Его видеть нельзя, больше ничего не могу вам сказать. -- Неужели это никак невозможно? -- настаивал ты. -- Моему другу нужно спросить у него об одном очень важном деле: речь идет о жизни и смерти. Я сам адвокат, и, можете мне поверить, дело действительно очень важное. Я ни за что не стал бы беспокоить мистера Резерфорда по пустякам, особенно если он себя так плохо чувствует, но случай действительно из ряда вон выходящий, и... Толстая женщина немного смягчилась (думаю, на нее произвел впечатление мой подавленный вид), но теперь ее лицо выражало страдание. -- Даже если бы я вас впустила, -- словно нехотя проговорила она, -- это ни к чему бы не привело. Лучше б они там, на Кэрзон-стрит, предупредили вас. Я им всегда говорю: "Не давайте вы никому этого адреса или уж на худой конец предупреждайте людей". Мистер Резерфорд не может ответить на ваши вопросы, да он их и не поймет. Вот уже полгода, как он потерял рассудок. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Мы были ошеломлены. Потом сделали слабую попытку протестовать. Я отказывался верить своим ушам; у меня отнимали последнюю надежду, которая затеплилась было, когда я прочитал послание Пат. Нет, не могло быть, чтобы Пат обманулась в своих ожиданиях, чтобы Боб Резерфорд не сумел нам помочь!.. Что-то здесь было не так... Неужто и этот наш шаг обернется пустыми хлопотами, как все наши прежние попытки... Может быть, Роберт Резерфорд вовсе и не безумец, может быть, в этом таится нечто совсем другое, может быть, это еще один хитроумный заговор, какая-то новая, непонятная нам интрига... Но экономка была непреклонна. -- Я не могу вас впустить. Мне запретили. -- Мы вернемся сюда со следователем из Скотланд-Ярда! -- вдруг выпалил я, теряя над собой всякий контроль. Вспоминаю, ты посмотрел на меня с осуждением; конечно, это была ужасная бестактность с моей стороны. -- Что? -- изумилась славная женщина. -- Из Скотланд-Ярда?! Скажите на милость! Вы что же, хотите сказать, что мистера Резерфорда держат здесь насильно? -- Ничего такого мы не говорим, -- сказал ты примирительно. -- Мой друг неверно выразился, он хотел сказать... В это мгновение раздался какой-то странный вопль, больше похожий на завывание зверя, чем на крик человека. -- Слышите? -- воскликнула женщина. Вопль повторился, перешел в протяжный вой и завершился целой серией нечленораздельных душераздирающих криков. Это было ужасно. -- Неужто это он? -- спросил ты испуганно. -- Да, у него всегда в это время начинается приступ. То есть приступы у него не каждый день, но если они бывают, то как раз в эти часы. Мы оба слегка попятились. Женщина грустно улыбнулась. -- Теперь уж вы больше не настаиваете, чтобы вас впустили? Но не бойтесь, при нем всегда санитар. -- Мы крайне сожалеем, -- пробормотал я, -- мы не предполагали... -- Не извиняйтесь, -- сказала женщина, -- этого не поймешь, пока сам не увидишь... К ней вернулась прежняя доброжелательность, но в глазах стояли слезы. -- Бедный Боб! -- вздохнула она. -- Я его помню еще ребенком. Такой был красивый мальчик! Такая умница! Но он стал слишком рано прожигать жизнь, не желал никого слушать, делал все, что в голову взбредет... Отец, конечно, поступил с ним чересчур сурово -- сами посудите, выставил сына за дверь. -- Вы не знаете, они помирились, до того как?.. -- Нет, не успели. Мистер Резерфорд смягчился уже после того, как Боб заболел. Его перевезли сюда. Вот уж почти год, как он здесь. Вначале он просто молол всякий вздор, но бывали и минуты просветления. А последние месяцы... Крики возобновились. Это был рев дикого зверя, перемежаемый всхлипываниями и рыданиями. -- Есть ли какая-нибудь надежда? -- спросил ты. -- Не знаю. Врач настроен не очень-то оптимистически. Он хочет попробовать новое лечение... электрошок, кажется, так это называют. -- А нельзя ли нам все же на него взглянуть? Я изумился, услышав от тебя этот вопрос. Экономка заколебалась, потом вдруг решилась. -- Идите за мной, -- сказала она. -- Но не больше минуты. И обещайте мне не входить. Она повела нас вокруг дома. Туман совсем растаял, на клумбах играло бледное солнце. С тыльной стороны дома была широкая застекленная дверь, к которой вели три ступеньки. Мы увидели комнату с голыми стенами; посреди комнаты стояла кровать. Санитар в белой блузе удерживал за локти высокого мужчину, одетого в домашний халат. Мужчина безостановочно кричал. Мы видели сначала только спину, но потом он повернулся к нам лицом. Лицо хранило остатки былой красоты, но было искажено гримасой, взгляд блуждал, щеки ввалились. На него было больно смотреть. Особенно страшен был этот бессмысленный взгляд, этот открытый рот, из которого текла слюна... -- Это он, -- пробормотал ты. И тут случилось непредвиденное. Словно загипнотизированный кошмарным обликом Резерфорда, я не заметил неровности почвы, споткнулся о камень и наверняка растянулся бы во весь рост, если бы ты вовремя меня не поддержал. Почему Боб, который, казалось, пребывал в совершенно ином мире, за тысячи миль от нас, почему именно в эту секунду взглянул он в окно? Мой ли вид его взбудоражил? Трудно сказать. Но он весь задрожал и уставился на меня диким взглядом. Мне стало не по себе, и я инстинктивно сделал несколько шагов назад, сильно припадая на одну ногу, которую только что подвернул. Вдруг Боб резким движением вырвался из рук санитара, кинулся к двери и, распахнув ее, бросился на меня. Экономка и санитар схватили его за руки, и я с трудом освободился от его цепких объятий. Тут он снова принялся вопить, но теперь это не были нечленораздельные крики, -- теперь он без конца повторял: "Рихтер! Рихтер! Рихтер!.." ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ До самого Чатема мы не произнесли ни слова: сцена подействовала на нас угнетающе. Я даже не подозревал, что, будучи сам раздавлен своим собственным горем, способен принять так близко к сердцу беду, обрушившуюся на незнакомого мне человека; безумие Боба Резерфорда поразило меня так сильно, что я, впервые со дня своего приезда в Лондон, почти забыл про Патрицию. В Чатем мы добрались в половине второго и стали искать, где пообедать. Вскоре мы нашли вполне приличный, даже комфортабельный ресторан под вывеской "Британский лев". И лишь после того, как официант принял заказ, ты проговорил: -- А если все это был только ловкий розыгрыш? Такое мне в голову не приходило. Я просто оцепенел от твоего предположения, но почти сразу же понял, что в этом, пожалуй, нет ничего невозможного. Мы долго обсуждали этот вопрос, поглощая в большом количестве пиво и рагу из молодого барашка. У меня опять появилось искушение рассказать тебе про Кэтрин Вильсон, и я опять как дурак поборол его... В результате нашей беседы кое-что вроде бы для нас прояснилось. Одно из двух: или Пат ошибалась, считая, что Боб Резерфорд располагает какими-то возможностями ее спасти, потому что она ничего не знала про его сумасшествие, или же, наоборот, она прекрасно понимала, что пишет, и Боб в самом деле многое знал, но то, что мы увидели в Чатеме, было подстроено кем-то нарочно, чтобы помешать нам поговорить с Бобом; его могли накачать наркотиками, могли избить до потери сознания... Это было как будто бы маловероятным, но нам в нашем тогдашнем состоянии все казалось возможным... Лишь один человек мог мне кое-что разъяснить -- Кэтрин Вильсон. Под каким-то предлогом я оставил тебя на минуту, зашел в телефонную кабинку и позвонил Кэтрин. К моему удивлению, она тут же взяла трубку. -- Миссис Крейн? Говорит Дэвид Тейлор. -- Здравствуйте, -- отозвалась она полушепотом. -- Извините, но сейчас я не могу говорить. -- Это совершенно необходимо, -- настаивал я. -- Со времени нашей беседы я узнал много нового, и кое-что касается непосредственно вас. -- Меня? Думаю, вы ошибаетесь. -- Нисколько не ошибаюсь. Речь идет о Бобе Резерфорде. -- Ox, -- голос у нее дрогнул. -- Значит, вы его нашли? Она явно нервничала. -- Нашел? А что, разве он исчезал? -- Более или менее. По телефону это трудно объяснить. -- Именно поэтому я и хочу с вами встретиться. -- Сейчас это невозможно. -- Почему? -- За мною следят. -- Следят? -- Да, я потом вам объясню. Все довольно серьезно. Вас это тоже касается. Послушайте, Дэвид... Вы разрешите мне звать вас по имени? Я сама очень хочу вам помочь. Мне кажется, я кое о чем догадалась... относительно Пат... -- Относительно Пат? Вы что-то узнали? -- В общем, я выяснила некоторые подробности... Но я должна быть очень осторожной. В тот раз, когда мы с вами встретились, за нами следили. -- Следили? Где же? В "Риджентсе"? В "Ройял-кафе"? В "Камберленде"? -- Всюду, Дэвид, всюду. Ах, ради всего святого, прекратим этот разговор. -- Но сперва договоримся о встрече. Кэтрин, я непременно должен вас увидеть! Не бойтесь, я защищу вас, но только помогите мне! После короткой паузы она сказала: -- Хорошо, сегодня вечером... но только попозже. Мой муж уйдет, и я смогу ненадолго улизнуть. Давайте в половине десятого. -- Прекрасно, в половине десятого. Где? -- Только не в баре. Во всяком случае, встретимся не в баре. На какой- нибудь не слишком людной станции метро. Согласны? Скажем, на Ноттинг- Хилл-Гейт. -- Ноттинг-Хилл-Гейт, договорились. Буду там в половине десятого. До свидания, Кэтрин. Она уже повесила трубку. Я подошел к нашему столику, мы расплатились и вернулись в Лондон. ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Днем Ноттинг-Хилл-Гейт -- оживленный перекресток, а к вечеру в этом уголке Вест-Энда становится темно и пусто, как на окраине. Назначая мне свидание, Кэтрин Вильсон, должно быть, это учитывала. Она правильно рассудила, что народу там будет ровно столько, чтобы пройти в толпе незамеченной и вместе с тем свести до минимума опасность нежелательных встреч. Одно было плохо -- она не сказала мне, где мы встретимся, наверху, в вестибюле, или внизу, на перроне. К тому же станция "Ноттинг-Хилл- Гейт" -- пересадочный узел, но каждая из сходящихся здесь линий имеет самостоятельный выход в отличие, скажем, от площади Пикадилли или от Тотнем-Корт-Роуд, где одна общая станция обслуживает обе линии. Если вы делаете пересадку на Ноттинг-Хилл-Гейт, вам надо подняться наверх, перейти улицу и снова спуститься в метро. В этих условиях я затруднялся решить, на какой из двух станций у меня больше шансов поймать Кэтрин. К счастью, я приехал немного раньше назначенного часа, и у меня оставалось время на размышление. Исходя из некоторых намеков, оброненных Кэтрин, а также учитывая ее номер телефона, я сделал вывод, что она живет где-то в районе Мейда-Вейл или Сент-Джонс-Вуд. Значит, скорее всего, она сделает пересадку на Бейкер- стрит и прибудет на Ноттинг-Хилл-Гейт по кольцевой линии, а не по центральной. Поэтому я занял свой пост в вестибюле кольцевой линии, по направлению к вокзалу Виктории. Освещение было слабое, народу мало; удачнее место трудно было придумать. На станции, расположенной по другую сторону улицы, помещался маленький бар, висели рекламы, все это немного оживляло общий вид вестибюля; здесь же все было уныло и пусто, как на какой- нибудь пригородной платформе. Я сел на скамью и закурил сигарету. Потом закурил вторую. Прошло пятнадцать минут, я закурил третью. Я почти уже не волновался; у меня было чувство, что я приближаюсь к отгадке. Даже недомолвки Кэтрин по телефону были полны значения; она узнала что-то новое и важное, касающееся Пат, а может быть, она уже раньше знала нечто такое, чего не пожелала мне рассказать в нашу первую встречу. Но на этот раз она так просто от меня не отделается, я заставлю ее говорить. Даже если придется ради этого применить самую грубую силу. Я был готов на все. Скотланд-Ярд явно не придавал розыску моей жены никакого значения и пустил дело на самотек; не стоило также слишком рассчитывать на то, что удастся что-то вытянуть из Боба Резерфорда: версия о его симуляции была явно притянута за волосы. Значит, вывести меня на Рихтера, а следовательно, на Пат могла только Кэтрин. Часы показывали без десяти минут десять. Неужто она могла так запоздать? Я купил билет и спустился на перрон. Там было пусто. Какой- то пьяница пристроился с бутылкой на лавке; начальник станции дремал на своем стуле с газетой в руках. На противоположной платформе были погашены почти все огни, пассажир в плаще и очках расхаживал взад и вперед в ожидании поезда. Подошел поезд, затормозил, постоял, с адским шумом отправился дальше. На платформе теперь не было ни души. Я снова поднялся в вестибюль. Было без трех минут десять. Это становилось странным. Я решил выкурить еще одну сигарету и уйти. Выкурил сигарету, потом еще две. В десять минут одиннадцатого, потеряв всякое терпение, я вышел на улицу. Бросил последний взгляд на схему линий метро, висевшую у входа, и вдруг меня осенило. Почему я решил, что Кэтрин непременно приедет по кольцевой линии, сделав предварительно пересадку на Бейкер-стрит? Ведь с тем же успехом она могла сделать пересадку на Оксфорд-серкус и приехать сюда по центральной линии! Ну и дурака же я свалял! Торчу черт знает сколько времени в этом забытом богом и людьми вестибюле, а она, наверно, ждет на той стороне улицы, в каких-нибудь пятидесяти метрах отсюда, и проклинает меня за опоздание! Кто знает, может быть, она, отчаявшись дождаться, уже вернулась домой... Чуть не угодив под такси, я перебежал на ту сторону и влетел в вестибюль другой станции. Здесь было гораздо оживленнее, чем там, где я ждал до сих пор. Но я тут же понял, что в этом оживлении было что-то необычное. Люди встревоженно сновали взад и вперед, со всех сторон слышались взволнованные крики, распоряжения, вопросы. Чем могла быть вызвана подобная суматоха -- да еще в такой поздний час и на такой захолустной станции? Меня толкнул пробегавший мимо человек в форме служащего метро. Старая женщина с растрепанными волосами причитала плачущим голосом: -- Это безобразие! Такого не должно быть! Все дело в плохой организации! Мы беззащитны! Мы подвергаемся опасности! Во всем виновато правительство! Я напишу в газеты! Я пытался узнать у нее, что случилось, но она меня не слушала. Наконец мне удалось привлечь к себе внимание какого-то человечка со вздернутым носом, отделившегося от толпы. -- Что здесь происходит? -- спросил я. -- Несчастный случай. Женщина упала прямо под поезд. -- Тяжело ранена? -- По-моему, умерла. -- Молодая женщина или старая? Как она выглядела? -- продолжал я расспросы. Он устало пожал плечами. В этот момент к станции подъехала карета "Скорой помощи", из нее вышли два санитара с носилками и стали проталкиваться через толпу. Люди расступались, уходили прочь, а я, презрев все правила приличия, стремился подойти поближе. Еще до того, как я увидел нечто бесформенное и пестрое, распростертое на носилках, я уже знал, что женщиной, упавшей на рельсы, могла быть только Кэтрин Вильсон. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Оказывается, преступнику легче ускользнуть от полиции, чем ни в чем не повинному человеку привлечь ее внимание. Это убеждение я вынес из собственного опыта, приобретенного в тот вечер. Я тщетно пытался заговорить с сержантом, который руководил операцией по наведению порядка на станции. Я тщетно пытался заговорить с начальником станции. До санитаров я просто не добрался -- они уехали раньше, чем я смог подойти к машине. Мне даже не удалось ничего узнать о состоянии женщины -- мертва ли она или есть хоть какая-то надежда возвратить ее к жизни. Не смог я также выяснить, куда ее увезли, в больницу ли Мэрилебен, или в морг. Я вообще ничего не добился; когда я говорил, что могу помочь в установлении личности пострадавшей, меня никто не хотел слушать. Служащий метро наконец снизошел до меня и согласился записать мое имя и адрес, пообещав сообщить эти сведения полиции, когда на другой день его будут допрашивать как свидетеля. Однако или этот допрос так и не состоялся, или служащий забыл известить следователя о моем существовании, ибо по сей день полиция не проявила ни малейшего интереса к моей особе в связи с делом о гибели миссис Крейн. Что касается самих обстоятельств, при которых произошло несчастье, об этом никто ничего не знал, включая и вышеуказанного служащего, и назавтра газеты посвятили происшествию на станции Ноттинг-Хилл-Гейт всего несколько строк. Если верить этим сообщениям, молодая женщина нечаянно оступилась, упала на рельсы и попала под поезд, который как раз в эту секунду подошел к перрону; смутно допускалась возможность самоубийства, однако газеты склонялись к тому, что это просто роковое стечение обстоятельств. Но я \textit{знал}, что это не был несчастный случай. Под поезд метро люди попадают или когда хотят покончить с собой (а я был уверен, что Кэтрин Вильсон этого не хотела), или если их под поезд толкают. \textit{Ее кто-то толкнул}. Виноват же в этом был я; если бы я сразу понял, где ее ждать, я бы вовремя оказался на перроне и преступления бы не произошло. Я был виновен вдвойне: зачем мне понадобилось так тщательно скрывать от тебя и от Мэрфи свое свидание с Кэтрин? Обрати я ваше внимание на эту женщину, она бы, наверное, осталась жива... Кто же этот беспощадный убийца? Ведь, кроме меня, никто не знал, в каком месте должна была состояться наша встреча. Значит, за ней следили с того момента, как она вышла из дому. Но кто мог так неотступно выслеживать Кэтрин Вильсон? Кому было нужно часами вести наблюдение за ее домом, следить за каждым ее движением? Я терялся в самых нелепых предположениях. Кэтрин сказала мне по телефону, что она выяснила кое-что новое; она намекнула, что кто-то следил за нами во время нашего первого свидания и продолжает следить до сих пор... Было ли это связано с исчезновением Пат? Да, безусловн