ом с креслом определенным образом, как это они делают при входе в японский дом. Весьма нелегким, даже болезненным для японцев оказывается процесс перехода от привычной для них домашней манеры сидеть на татами к европейскому обычаю пользоваться стульями и креслами. В литературных источниках отмечается, например, что в периоды Мэйдзи и Тайсе (1868--1926), ознаменовавшиеся для Японии интенсивными международными связями с внешним миром, японцы по возвращении из заморских путешествий с жадностью стремились спокойно посидеть на татами в своем старом доме. Традиция японцев сидеть на полу до сих пор остается очень распространенной, и она, несомненно, может еще сохраняться длительное время. Тем не менее молодое поколение японцев, особенно в городе, все более склоняется к европейским обычаям и манерам, в том числе и в отношении пользования европейской мебелью. В известной степени это также отображает происходящие в современном японском обществе изменения и перестройку. Обычай японцев сидеть на полу сказался на многочисленных особенностях их быта, домашней обстановке, архитектуре и многом другом. Мебель в японской комнате -- письменные и сервировочные столики, шкафчики, полки, обогревательные жаровни столь малых размеров, что с первого взгляда кажется, будто они предназначены для детей или карликов. Но для того, чтобы оценить устройство японского дома, мебели и народных обычаев, необходимо сесть на татами и с этой позиции посмотреть на японские традиционные вещи. Ощущение диспропорции, таким образом, несомненно, исчезнет, поскольку сидячая позиция для японцев является естественной при пользовании мебелью, так же как для европейцев нормально то, что они пользуются мебелью не сидя на полу, а стоя либо сидя на стуле или в кресле. ОХАРА СЭНСЭЙ Академик Охара, в доме которого мы находимся, посвятил свою жизнь изучению японской филологии. В течение десятилетий своей профессией и талантом он каждодневно прикован к письменному столу, литературным памятникам, иероглифическим свиткам. В минувшем году, когда ему исполнилось шестьдесят пять лет, по существующему правилу Охара оставил кафедру в Токийском университете и вышел в отставку в звании почетного профессора. Филологическими исследованиями Охара необыкновенно увлечен, рассматривает их как наиболее привлекательное, захватывающее занятие. По своему опыту он знает, что в науках нет коротких путей. Охара не довольствуется популярными сведениями и всегда стремится к углубленным познаниям. Его никогда не привлекала коммерция и материальный успех: деньги глушат тягу к знаниям. Охара не стремился к высоким постам "государственных мужей" и вельмож: недаром японская народная мудрость гласит: "Высокие деревья ветер скорее ломает". Он явно предпочитает положение человека, одержимого пытливостью исследователя и вкушающего скромные житейские радости. По распространенному в Японии обычаю, мы обмениваемся визитными карточками, на которых иероглифическими знаками изображены имена. Существенно при этом уточнить правильное произношение фамилии и имени. Трудность чтения японских фамилий при обозначении их на письме иероглифами объясняется тем, что нередко одним и тем же иероглифом обозначают различные японские слова или, наоборот, одно и то же японское слово пишут в разных случаях другими иероглифами. Сложность состоит в том, что помимо большого числа легкочитаемых фамилий, состоящих из одного или нескольких знаков, существует немалое число трудночитаемых фамилий. Кроме того, и это главное, можно знать все варианты прочтения определенного написания фамилии, но не знать, как именно называет себя данное лицо. Так, два знака "шэнь-юэ" (в китайском чтении) могут быть с полным основанием в качестве фамилии прочтены по-японски как "Икугоси", "Огоси", "Оигоси" и "Икэгути". Так же обстоит дело, например, в следующих случаях: "Шендао" (китайское чтение) может произноситься: "Ината", "Инада", "Икиинэ", "Икинэ", "Икусинэ", а "Хайбу" (китайское чтение) -- "Амабэ", "Аноэ", "Кайфу", "Кайбу", "Умибэ", "Амабу", "Кайбэ". Наличие шести или семи вариантов японского чтения иероглифов, конечно, встречается не так часто, однако трудность точного прочтения не исключается тем, что вариантов может быть только три или даже два. Хотя в именах наблюдается несколько меньшее разнообразие, все же положение принципиально остается тем же. Таким образом, прочтение обыкновенной визитной карточки является двойной загадкой, поскольку как фамилия, так и имя имеют варианты прочтения. При обращении японцев друг к другу обычно применяется слово "сан", означающее "господин". Сан -- наиболее распространенное обращение. Употребляется также более вежливое, хотя несколько устаревшее слово "сэнсэй" (буквально "ранее родившийся"), которое выступает в значении "учитель". Характерно, что слово "сан" или "сэнсэй" ставится не перед фамилией, как у европейцев, а после, например Охара сэнсэй -- господин Охара. Слово "сэнсэй" применяется иногда самостоятельно, без фамилии, тогда как "сан" всегда требует упоминания фамилии или имени. В Японии принято на первом месте ставить фамилию, на втором -- имя. Иногда эта традиция нарушается -- имя ставится впереди фамилии. Однако эта европеизированная манера не очень распространена. Сэнсэй -- наиболее распространенное обращение студентов к профессорам. При этом фамилия профессора может и не упоминаться, если студент обращается к нему непосредственно. В свою очередь профессор при обращении к студенту называет его по фамилии и непременно добавляет слово "сан": Мицухара сан, Сигэмицу сан, Кураиси сан. В доме Охара, воспитанного в духе японского кодекса приличий, почтительное обращение к нему в равной мере сохраняется всеми -- супругой, друзьями, прислугой, -- которые называют его только "сэнсэй", не упоминая фамилии. Охара сэнсэй заметил как-то в разговоре, что он давно усвоил старинный японский завет: "Занятие выбирай по влечению души. Душу вложишь -- все сможешь". Ученого постоянно тянет к любимым манускриптам, к незаконченным рукописям, к литературным памятникам, которые для Охара подобны родниковому источнику, утоляющему его внутреннюю жажду. Но с годами, жалуется он, все труднее создавать вещи: творчество рождается медленнее, все взвешивается на тончайших весах опыта, виденного, испытанного. Охара любит древность, восхищается ее художественными творениями. Он движим старинной восточной мудростью: "Не поняв того, что было, не поймешь того, что есть. Не забывай прошлого: оно учитель будущего". У мудрости разных народов и литератур наблюдается поразительное сходство и общность. Максиму Горькому принадлежат слова, которые почти буквально совпадают с приведенной восточной поговоркой: "Не зная прошлого, невозможно понять подлинный смысл настоящего и цели будущего"*. Особенное удовлетворение Охара сэнсэй испытывает при исследовании литературных памятников прошлого. Они, по мысли академика, неисчерпаемы по своему внутреннему богатству. Художественные творения японской старины, заметил Охара в нашей беседе, напоены воздухом исторических событий, над которыми ничто не властно. В них он видит доказательства интеллектуального богатства своего народа, обаяние родной земли, японской природы. -- Природа наших островов, -- с проникновенностью произнес Охара сэнсэй, -- описана японскими поэтами так, что, читая строки из стихотворений, будто видишь перед собой развернутые свитки талантливых живописцев, всматриваешься в пейзажи великих японских художников. Творчество мастеров прошлого, сопутствуя новым поколениям людей, становится их неотторжимым духовным достоянием, как поэтическое воплощение лучших черт их предшественников. Как многие японцы, с большой любовью относится Охара к гномической поэзии -- коротким философским стихотворениям японских художников слова: пятистишиям -- "танка" и трехстишиям -- "хокку" или "хайку". Нередко это -- кратчайший пейзаж и психологический контекст: Вот вышла луна, И каждый мелкий кустик На праздник приглашен. Часто танка и хокку полны аллегорий, контрастов, неожиданных поворотов, социального звучания: Отбушевал ураган. Сборщик налогов тихо На смену ему пришел. Значительное место среди поэтических произведений японских авторов занимают танка и хайку, посвященные временам года: весне и осени, зиме и лету. Как вишни расцвели! Они с коня согнали И князя-гордеца. Крайне характерно для этого жанра выявление детали, которая помогала воссоздать образ, картину: Над ручьем весь день Ловит, ловит стрекоза Собственную тень. -- Поэтические строки японских мастеров танка и хокку, -- замечает Охара сэнсэй, -- неизменно занимают в духовной жизни японцев, без малейшего преувеличения, наиболее почетное место. В них заключены зоркость и беспощадность поэтического видения профессиональных стихотворцев и простых людей. Они никогда не утрачивают своего обаяния и актуальности. Они непокорны годам, не теряют свежести под воздействием лет и времени. Накануне нашей встречи с Охара один из моих знакомых в дружеской беседе заметил между прочим, что академик принадлежит к особому миру, к кругу людей высших интеллектуальных интересов. Он остается верен тем взглядам, которые ему традиционно прививались в его семье, где всегда гордились старинной аристократической генеалогией и знатными предками. При этом он заметил, что японцы не всегда выносят назойливость иностранцев и не желают терпеть снисходительное любопытство посторонних, особенно когда это касается национального своеобразия японского быта, культурных традиций. Правда, мой собеседник тотчас оговорился, что он отнюдь не намерен давать характеристику Охара, даже не исчерпывающую, поскольку убежден, что всякая характеристика весьма условна и может иметь лишь относительное значение, а иногда просто вводит в заблуждение. ЦВЕТА ВРЕМЕНИ Застекленная дверь зрительно уводит нас из комнаты в простирающуюся панораму. Мы смотрим через сад на блестящее вдали море в Токийском заливе. Совсем рядом с плоской кровли в небо взметнулась многоступенчатая пагода. У ее подножья большое оживление. Пестрые наряды, радостные лица людей. Зрелище увлекает нас. И кажется, мы с наслаждением окунулись бы в царящую здесь шумную суетню. Все слилось в праздничном единстве. Люди, улицы, воздух, солнце -- на мгновение все стало чем-то единым. Красочным, светлым, легким и ликующим. После паузы созерцания заходит разговор о традициях, новогодних обычаях, временах японского года. -- У каждого времени, -- несколько задумчиво произносит Охара, -- есть свои приметы, свое звучание, есть неповторимые мысли и особые краски эпохи. В этом раскрывается своеобразие истории, ее нескончаемого движения. В японской литературе время или, лучше сказать, поток времени нередко сравнивается с движением реки. Мы часто встречаем выражение: "Течение лет и лун движению воды подобно". -- Весна и осень, -- замечаю я, -- гласит древняя поговорка, не ждут человека. В древнекитайском философском трактате "Сицычжуань" (создание которого, как мы знаем, относится к V--III векам до н. э.) зафиксировано образное представление о временах года. Здесь приводятся четыре суждения: жара приходит (весна), холод уходит (лето), холод приходит (осень), жара уходит (зима). -- Известно также, что у древних, -- продолжает Охара сэнсэй, -- были свои представления о соотношении и взаимосвязи времени с различным вкусом и цветом. Кислый вкус, например, соответствовал весне, горький -- лету, терпкий -- осени, соленый -- зиме. Помимо четырех сезонов времени существовал еще некий центр, которому соответствовал сладкий вкус. Интересна взаимосвязь времен года и цветов. Синий цвет соответствовал весне, красный -- лету, белый -- осени, черный -- зиме, а желтый -- центру. Кроме того, времена года рассматривались во взаимосвязи с пятью стихиями: "дереву" соответствовала весна, "огню" -- лето, "металлу" -- осень, "воде" -- зима, а "земле" -- центр. В этой связи уместно напомнить о примечательном явлении, как время в представлении древних мыслителей соотносилось со всеми окружающими вещами в природе, с основными космическими силами -- "Инь" (отрицательной) и "Ян" (положительной): "Великое начало выделило две основы, которые выделили в свою очередь (силы) Инь и Ян. Силы Инь и Ян меняются местами, то одна наверху, то другая, затем соединяются вместе и образуют гармонию. Будучи вместе, они, разделившись, вновь соединяются, соединившись, вновь разделяются. Это называется вечным законом Неба. Колеса повозки Неба и Земли, дойдя до конца, вновь возвращаются к началу, дойдя до предела, вновь возвращаются обратно, решительно во всем сохраняя соответствие. Солнце, Луна, звезды и созвездия движутся быстро или медленно, Солнце и Луна по-разному совершают свой полный оборот. Четыре времени года сменяют друг друга, они то жаркие, то холодные, то короткие, то длинные, то мягкие, то суровые. Все вещи появились из Великого начала и развились благодаря силам Инь и Ян"*. Времена года и пять стихий, в представлении древних, связаны также с явлениями общественной жизни, с историческими событиями, со сменой правящих династий. Они считали, что каждая династия характеризуется какой-либо присущей ей добродетелью, которая соответствует одной из стихий, -- например, добродетель земли, добродетель дерева, добродетель огня. В одном из древних китайских литературных памятников содержится такая любопытная запись: "Перед восшествием на престол всякого государя Небо непременно показывало счастливое предзнаменование народу. Так, перед восшествием на престол Хуан-ди (Желтого императора) Небо показало знамение: большое количество летучих мышей и медведок. Хуан-ди сказал: "Ныне преобладает жизненная сила земли". Раз победила жизненная сила земли, из всех цветов он наиболее почитал желтый, а в поступках был подобен земле. Перед восшествием на престол Юя Небо показало знамение: осенью и зимой не завяли травы и листья на деревьях. Юй сказал: "Ныне преобладает жизненная сила дерева". Раз победила жизненная сила дерева, из всех цветов он наиболее почитал зеленый, а в поступках был подобен дереву. Перед восшествием на престол Тана Небо показало знамение: металлические ножи, погруженные в воду. Тан сказал: "Ныне преобладает жизненная сила металла". Раз победила жизненная сила металла, из всех цветов он наиболее почитал белый, а в поступках был подобен металлу. Перед восшествием на престол Вэнь-вана Небо показало знамение: огненно-красную птицу, несущую в клюве красный свиток и летящую по направлению к родовому храму Чжоу. Вэнь-ван сказал: "Ныне преобладает жизненная сила огня". Раз победила жизненная сила огня, из всех цветов он наиболее почитал красный, а в поступках был подобен огню. Вода непременно должна заменить огонь. Перед этим Небо покажет знамение: победу жизненной силы воды. Раз победит жизненная сила воды, из всех цветов правитель будет наиболее почитать черный, а в поступках будет подобен воде. Жизненная сила воды, претерпев бесконечное число превращений, ослабеет, и вновь начнет преобладать жизненная сила земли"*. ТАЙНЫ ЗОДИАКА -- Со дэс нэ, пожалуй, -- возвращаясь к началу нашего разговора, говорит Охара сэнсэй вполголоса, -- проходят дни, и нет на земле силы, которая могла бы замедлить вечное течение могучей реки времени, вернуть канувшее в Лету. Для времени, увы, еще не созданы пограничные заставы... И вот мы опять накануне Нового года. Помните ли строки Окура, выдающегося японского поэта, из его "Поэмы сожаления о быстротечности жизни": Как непрочен этот мир, В нем надежды людям нет, Так же, как плывут Годы, месяцы и дни, Друг за другом вслед... Ах, неприступным, вечным, как скала, Хотелось бы мне в жизни этой быть! Но тщетно все. Жизнь эта такова, Что мы не в силах ее бег остановить! И мне приходят на память слова В. Г. Белинского: "Нет ничего приятнее, как созерцать минувшее и сравнивать его с настоящим. Всякая черта прошедшего времени, всякий отголосок из этой бездны, в которую все стремится и из которой ничто не возвращается, для нас любопытны, поучительны и даже прекрасны"*. -- Говорят, что канун праздника, особенно новогоднего, лучше самого праздника, -- говорю я, имея в виду известную японскую поговорку. -- Говорят также, что зарабатывать деньги хорошо в незнакомом месте, а встречать Новый год хорошо в родном краю. Но в обычае встречать Новый год есть нечто загадочное, романтическое. Оно связано с предвидениями чего-то неведомого, с ожиданиями порой неясными и оттого еще более привлекательными. На протяжении веков, провожая старый год, люди воображением своим стремятся охватить год грядущий и заглянуть возможно дальше. В новом году нам как бы предстоит встретиться со своей, всегда неизвестной судьбой. Отсюда, вероятно, берет свое начало обычай гадать в канун Нового года, желание провидеть свое будущее. -- В японском исчислении времени, в иероглифических обозначениях, в символах лет многое кажется оригинально и самобытно. -- Со дэс нэ, пожалуй, в этом действительно немало любопытного. По японскому традиционному летосчислению каждый год, в отличие от европейского календаря, имеет свое собственное символическое обозначение. Год тысяча девятьсот шестидесятый, например, считается японцами годом "Нэ" -- "Мыши". Пришедший ему на смену 1961 год -- год "Уси" -- "Быка" или "Вола". За годом "Быка" следует год "Тора" -- "Тигра", затем наступает год "У" -- "Зайца" и т. д. В основе японского летообозначения лежит система китайского времяисчисления с помощью своеобразного цикла -- двенадцати "земных ветвей" ("тиси") и десяти "небесных стволов" ("тэнкан"). Возникновение ее восходит к далекому прошлому и связано с древней астрономией и анимизмом. Система эта в законченном виде сложилась в Китае позднее и перешла в другие страны -- Японию, Корею, Вьетнам. Характерно, что каждый знак из двенадцати "земных ветвей" соответствует одному из созвездий, направлению по компасу и времени суток, символизируя определенное животное. Китайский зодиак -- "звериный круг" -- стал условным обозначением пояса на небесной сфере вдоль эклиптики, охватывающей двенадцать созвездий, по которому движутся планеты. Охара сэнсэй на минуту задумывается, характерным жестом прикасается рукой ко лбу, затем слегка потирает затылок и подходит к книжной полке. Он уверенно берет нужный том, быстро листает тончайшие листки рисовой бумаги, находит интересующую его страницу и продолжает свой рассказ: -- Мы знаем, что солнце, передвигаясь по эклиптике, бывает в каждой зодии около одного месяца. Китайский зодиак, как и греческий, разделяется на двенадцать частей по числу созвездий, хотя их символические обозначения не всегда совпадают. Греческому "Овену", например, соответствует китайская "Мышь", "Тельцу" -- "Бык" ("Вол"), "Близнецам" -- "Тигр", "Раку" -- "Заяц", "Льву" -- "Дракон", "Деве" -- "Змея", "Весам" -- "Конь", "Скорпиону" -- "Баран", "Стрельцу" -- "Обезьяна", "Козерогу" -- "Петух", "Водолею" -- "Собака", "Рыбам" -- "Вепрь". "Паспортная служба лет" восходит в далекое прошлое. В Европе она также насчитывает века. Одним из старинных русских численников был "Брюсов календарь", составленный в 1709--1715 годах по повелению Петра I. Характерно, что месяцеслов 1864 года украшен изображениями животных, напоминающих символы современного японского зодиака. Помимо всевозможных полезных сведений и советов в этом месяцеслове содержатся исторические, астрономические, географические сведения, прогнозы погоды на каждый день, предсказания событий, судьбы, разного рода пророчества. Закрыв книгу и положив ее на прежнее место, Охара так же спокойно возвращается к себе на циновку, чтобы продолжить беседу. -- Как ни странно, -- замечаю я, -- но животный зодиак, кажется, вовсе не включает в свой сонм ни дикую, ни домашнюю кошку, тогда как мышь почему-то возведена на самый высокий пьедестал... -- Верно, -- говорит Охара. -- И мне придется поэтому рассказать вам японскую легенду. Она объяснит вам первопричину этого явления. Когда в один прекрасный день все животные должны были явиться по зову небесного владыки, вол, хорошо зная свою медлительность (поэтому в японском народе бытует выражение -- "идти воловьим шагом"), решил отправиться в путь раньше всех. Но, как говорится, "вокруг добрых дел всегда черти вьются". Оказалось, что проворная мышь, которая весь путь сидела на хвосте вола, мгновенно перепрыгнула через него у самых небесных врат и оказалась впереди всех. Так мышь стала первой в животном зодиаке, а вол занял второе место. Любопытно, что мышь, стремясь стать победительницей в марше зверей, скрыла от кошки призыв небесного владыки. И поскольку кошка, таким образом, не смогла явиться, ее не включили в зодиак вообще. С тех пор кошка яростно преследует мышь, чтобы с нею рассчитаться. Отсюда японская поговорка: "Радуется, как кошка, поймавшая мышь". Или: "Как мышь, наскочившая на кошку". Закончив рассказ, Охара лукаво улыбается, берет чашку, не спеша отпивает несколько глотков чая, внимательно оглядывает чашку с разных сторон и возвращается к неоконченному разговору: -- Символические знаки зодиака служат не только для обозначения лет, но также и месяцев, дней и часов в течение суток. Первый знак ("Мышь") двенадцатизначного цикла ("тиси"), например, соответствует северному направлению по компасу и времени с одиннадцати часов до одного часа ночи, второй знак ("Бык") соответствует времени с одного до трех часов ночи и т. д. Позже в одной из книг я прочел, что "час коня" попадает на полдень и, таким образом, служит гранью "годзэн" -- "до полудня" -- и "гого" -- "после полудня", что буквально означает: "перед конем" и "после коня". Примечательно также, что японцами усматривается определенная связь со знаками животного зодиака и различными именами. Весьма распространены, в частности, такие имена: Тацуко (Дракон), Торако (Тигр), Энноскэ (Обезьяна), Иитиро (Вепрь). Звучит это несколько парадоксально, но прославленная японская красавица прошлого носила имя Уси Годзэн, что буквально переводится как "Леди Вол". Эти и подобные имена, по всей видимости, избирались в связи с рождением людей в годы, которые имели соответствующие обозначения по звериному зодиаку. Известно также, что употребление названий животных в качестве собственных имен наблюдалось в японской практике еще в очень далекие времена, до введения летосчисления по "стволам" и "ветвям". Вероятно, такие имена в Японии появились на почве тотемистических представлений. ИСТОКИ ОРАКУЛЬСКОЙ МАГИИ Наш разговор о древности с ее многими неразгаданными тайнами незаметно переходит в разговор о наших днях, проблемы японской филологии тесно переплетаются с социальными и философскими раздумьями, мотивы эстетики перемежаются с наблюдениями и опытом каждодневной жизни. -- Со временем, -- говорит Охара сэнсэй, -- благодаря постоянному повторению знаков зодиака в каждодневной жизни у людей стали возникать разного рода ассоциативные представления, связанные с символической природой знаков зодиака, чертами характера, поведением и даже судьбой носителей этих имен. Примечательно, например, что японцы, которые родились под знаком "Вола" и которым в тысяча девятьсот шестьдесят первом году исполнилось 12, 24, 36, 48, 60, 72 и 84 года, согласно каноническим указаниям, обладают "свойственными волу чертами". Они отличаются невозмутимым характером и медлительностью, но обладают "потенциальным темпераментом и внутренним динамизмом неодолимой силы". Нередко они, теряя эмоциональное равновесие, допускают "бестактность, грубость и оскорбительные выражения", причиняют другим немало беспокойств и огорчений. Определение характера и предсказание судьбы по связи со знаками зодиака из праздного занятия постепенно превратилось в ремесло избранной касты прорицателей и вещунов. Уже в древности культ оракулов получил в Японии повсеместное распространение. Из поколения в поколение у людей вырабатывалась привычка за предсказаниями обращаться к астрологам и жрецам, "действующим от имени божеств и духов". Промысел астрологов основывался на суеверном звездогадании, на предсказании земных событий и судеб людей по взаимному соотношению небесных тел, породил в Японии колоссальную литературную продукцию в виде трактатов, опытов, руководств и т. п. И теперь в Токио, этом городе скрытых чудес, существует целый легион хиромантов, гадалок, прорицателей -- "ясновидящих" и "яснослышащих", -- которые продолжают свой древний бизнес. И все же, как гласит японская пословица, "предсказатель своей судьбы не знает"... Слушая Охара, я невольно подумал, как сходны бывают народные наблюдения и поговорки. И в русском народе жили не менее меткие пословицы: "Предсказания календаря не порука" или "Календарным теплом не угреешься". Замечу попутно, что среди исторических и литературных памятников, используемых в гадательном промысле, выдающееся место принадлежит прославленному сочинению "Ицзин" -- "Книге перемен", которая является одним из конфуцианских классических канонов. "Книга перемен", содержание которой далеко вышло за рамки астрологического опыта, приобрела значение одного из источников конфуцианского миропонимания и философской мудрости. Напомню читателю, что в "Ицзине", являющемся ценнейшим источником наших знаний о духовной жизни древнего Востока, с наибольшей силой проявилось мировоззрение глубокой взаимосвязи природы и человека*. В "Книге перемен" содержатся идеи о времени и вечном изменении, идеи о том, что три великие потенции -- небо, человек и земля -- находятся в состоянии непрерывного развития и изменения. Интерес представляет само происхождение этого памятника. "Ицзин" возник на основе гадательных письмен, гексаграмм "гуа", представляющих собой линии "яо". Каждые шесть "яо", из которых три нижние -- нижние "гуа" -- и три верхние -- верхние "гуа" -- образуют одну гексаграмму "гуа". Сами линии неоднородны: они делятся на цельную -- "яньяо" -- и прерванную -- "иньяо", где "ян" означает положительное, солнечное начало, а "инь" -- отрицательное, темное начало. В "Ицзине" насчитывается 64 гексаграммы "гуа", с помощью которых, благодаря их комбинированию в определенном порядке и сложным взаимосвязям, прорицателями и оракулами делались различные предсказания о предстоящих явлениях природы, удаче или неуспехе, добре или зле и т. д. Возникновение текста "Ицзина"* относится традицией ориентировочно к IX--VII векам до н. э., когда широкое распространение получил культ оракулов и жрецов. "Книга перемен", по сути, представляет собой своеобразный компендиум изречений прорицателей и наставление для предсказаний. Со временем вокруг первоначального текста "Ицзина" возникли многочисленные толкования и комментарии философского характера. Основная идея "Книги перемен" -- это идея нескончаемых изменений, превращений, происходящих в окружающем человека мире вещей и явлений. В этой идее "Ицзина" обнаруживаются некоторые элементы диалектического мышления. Не менее интересна для нас, говорит далее Охара сэнсэй, этимология иероглифического знака, взятого для обозначения слова "И" ("перемены", "метаморфозы"), ставшего названием памятника -- "И-цзин", "Книга перемен": в своем первоначальном виде пиктограмма "И" изображала ящерицу (точнее, хамелеона из семейства ящериц). Видимо, уже в самое отдаленное время было замечено, что хамелеоны отличаются удивительной способностью быстро менять окраску своего кожного покрова при различном внешнем раздражении, при перемене цвета окружающей среды, под влиянием изменения освещения, температуры и других условий. Именно это поразительное свойство ящерицы послужило первоначальным источником понятия об изменчивости и о превращениях. Постепенно изначальное понимание знака "И" -- совершенно конкретное -- уступало место отвлеченному: если сначала пиктограмма "И" осмысливалась через образ ящерицы-хамелеона, то впоследствии этот иероглифический знак "И" стал восприниматься в значении перемен, изменчивости, превращений. И хотя графическая структура первоначальной пиктограммы "И" заметно видоизменилась за тысячелетия своего существования, связь ее с оригинальным рисунком не утрачена до сих пор. Последовательное изменение рисуночной формы знака "И" прослеживается благодаря движению графической линии, изменявшейся в зависимости от применявшегося инструмента и материала, на котором выполнялось иероглифическое письмо (резец, панцирь, кость, металл, кисть, шелк, бумага и т. д.). Так шел понятийный процесс от конкретного, простого, единичного к отвлеченному, общему, сложному. "Ицзин" стал предметом специального изучения и породил несказанное множество исследований, анализов, комментариев, хотя от всего этого содержание "Ицзина", кажется, вовсе не стало сколько-нибудь понятнее. -- Не иллюстрирует ли оракульский промысел известную японскую народную поговорку: "Опыт старика надежнее панциря черепахи"? -- вырвалось у меня неожиданно. -- Со дэс нэ, в какой-то степени взаимосвязь тут с этимологической стороны, вероятно, должна существовать, поскольку наиболее ранние оракульские письмена найдены на гадательных костях крупных животных и панцирях черепах. Обнаруженные во время археологических раскопок "иньские кости", относящиеся к периоду после правления Пань Гэна (XIV--XIII вв. до н. э.), одного из царей древнего царства Инь, свидетельствуют о разнообразных иероглифических надписях, среди которых многие имеют гадательный характер ("гадательные надписи"). Они представляют собой письменные знаки, нанесенные резцом на черепашьих панцирях и костях животных. На этих костях, чаще всего лопаточных костях вола, вырезались соответствующие углубления или отверстия, затем кости с обратной стороны подогревались на огне, и по трещинам, которые в результате нагревания образовались в местах углубления или отверстий, расходясь в различные стороны, прорицатели пытались определить судьбу или сделать соответствующее предсказание. Сделав паузу, Охара сэнсэй встает, подходит к книжной стене, берет небольшую деревянную коробку; открывает ее передо мной. И мы легко проходим через века истории. -- Взгляните на одну из таких гадательных костей, которую мне любезно прислали мои коллеги из Китая много лет тому назад. Вы видите, что конструкция и графика этих древних знаков существенно отличаются от современного их изображения. Это -- результат усовершенствования письменности в течение тысячелетий. Обратите внимание на то, что вопросы и ответы наносились обычно рядом с трещинами посредством вырезывания иероглифических знаков. Сбоку от главных записей делались пометки о времени гадания. Иногда записывалось также имя прорицателя и место рождения. Считалось, что возникновение трещины являет собой ответ "таинственных сил" природы, вызываемых "избранными" натурами, оракулами, вещунами. В большинстве случаев, однако, "откровение" перед вопрошавшими могло быть либо положительным, либо отрицательным, то есть линии трещин указывали только на два возможных исхода: "к счастью" или "к несчастью". Рассказ Охара воскресил в моем сознании расшифрованные учеными древние письмена, обнаруженные во время археологических раскопок. Надписи на гадательных костях обычно весьма лаконичны. Например: "В день цзяцзя гадали о том, чтобы работать на поле в Сяшиюэ". "Совместно обрабатывать поля. Будет собран урожай". "Хороший урожай, когда небесный владыка посылает дождь. Разве же для хорошего урожая небесный владыка посылает дождь?" "Мы спрашиваем оракула в день куайцзы: Будет ли какой-либо дождь? Дождь с востока? Дождь с запада? Дождь с севера? Дождь с юга?" "Воспрепятствует ли небесный владыка неурожаю и голоду?" "Не надо идти походом на (область) Хугэ. Небесный владыка не окажет нам поддержки". "Гадание показало, что правильно отпустить рабов, а не приносить их в жертву". "Гадание подтвердило, что надсмотрщикам пора дать приказ рабам убирать поле". Голос Охара на какое-то мгновение затихает. Он будто уходит в глубину своего внутреннего мира. Вскоре академик, которому, кажется, удалось найти в памяти прерванную на время нить повествования, продолжает говорить тоном размеренным и напряженным, полным уверенной эрудиции. -- Сочетание каждого десятого и двенадцатого циклических знаков обозначает года шестидесятилетнего повторяющегося цикла, по которому ведется традиционное летосчисление в Японии. Двенадцать знаков животного зодиака в сочетании с пятью первоэлементами китайской натурфилософии (металл, вода, дерево, огонь и земля) образуют повторяющийся шестидесятилетний цикл. ЭТИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ Бесшумно раздвинулась дверь, состоящая из тщательно обработанных деревянных планок и полупрозрачной матовой бумаги, обычно применяемой в японском доме вместо стекла. Так же бесшумно в комнату входит средних лет японка в национальном кимоно с широкими, свисающими рукавами -- служанка семьи академика Охара. Переходя порог, она очень изящно опускается на колени, а затем отбрасывается назад и садится на пятки своих подогнутых ног. Легким движением рук она быстро закрывает подвижные створки двери. -- Привычка открывать и закрывать дверь не стоя, как это принято у европейцев, а сидя, -- глядя на появившуюся в комнате японку, поясняет Охара, -- объясняется главным образом традицией низкого расположения дверей и окон. Тайна приземистой посадки в основах японской архитектуры легко постигается, если на композицию японского дома и интерьера смотреть не стоя, а сидя на полу. Иными словами, для того, чтобы понять некоторые особенности японского быта и обычаев, необходимо прежде всего сесть на пол, как это принято у японцев. Именно с такой позиции раскрывается секрет того, что японцы столь часто опускаются на колени. Уже обращение со старинным замочным устройством на двери японского дома -- "хикитэ" -- требует такой позиции, поскольку оно расположено на высоте около семидесяти сантиметров от пола. И, несмотря на многообразие существующих в наш век замочных систем, в японских домах по-прежнему, как и в далекую старину, пользуются этим крайне примитивным замочным устройством в виде деревянной задвижки. Пользование внутри дома скользящими створками двери, которые также имеют низкое расположение, удобно лишь в том случае, когда вы сидите или стоите на коленях. Многое объясняется, разумеется, ростом японцев, которые в массе своей весьма приземисты и в среднем не выше полутора метров. Любопытно, например, что около ста лет тому назад японка выше полутора метров неизбежно становилась предметом всеобщих насмешек. Теперь же средний рост японки, по статистическим сведениям, почти полтора метра, то есть на восемь сантиметров выше, чем пятьдесят лет тому назад. Оставаясь на коленях, вошедшая в комнату японка сперва обращается к нам лицом, опускает руки на циновку перед коленями, делает глубокий и продолжительный поклон. Ее голова опускается почти до самого пола, а ладони рук упираются в пол. В зависимости от того, как далеко вперед вынесены руки и насколько глубок поклон, можно судить о степени уважения. Делая поклон, японка произносит фразу вежливости: "Гомэн кудасай!" -- "Прошу извинения!" Приветственный церемониал -- давняя традиция японцев, соблюдаемая до сих пор, хотя и далеко не всеми японцами. Она восходит к отдаленному прошлому и связана не только с выражением уважения и почтительности, но нередко и с сознанием вассальной зависимости в эпоху феодализма. -- Со дэс нэ! -- произносит Охара. -- Поклон является самой обычной, если не единственной формой приветствия среди японцев. Рукопожатие у нас не принято. Этот обычай не свойствен японцам, отнюдь не встречает у них понимания. Он представляется нам странным и грубым. Крайне редко японцы обмениваются рукопожатием. Тем более не наблюдается этого среди японок. Правда, делают это отдельные японцы, побывавшие в Европе или Америке и познакомившиеся там с иностранными манерами, заморскими обычаями. Но и они быстро отказываются от рукопожатий, как только возвращаются в свою национальную среду... У иностранцев японская обрядность, кажется, вызывает удивление и улыбку? -- Национальные обычаи и традиции, -- замечаю я в свою очередь, -- у разных народов бывают различны. Они возникают в определенных исторических условиях и общественных отношениях, на них часто лежит печать времени. В старину среди россиян существовал, например, обычай кланяться друг другу, при этом нередко поклоны делались до самой земли... Со временем этот обычай утратился, возникли другие формы обмена приветствиями. И так, видимо, не только в России... Что же касается японского церемониала приветствия, то, хотя он иногда и вызывает у недостаточно воспитанного европейца ироническую усмешку, в нем есть что-то значимое и, пожалуй, поучительное, -- добавил я. Кланяются японцы особенно, весьма чинно, с тактом и достоинством. Встречаясь, они останавливаются на довольно значительном расстоянии, сгибаются в поясе и некоторое время остаются в такой позе. Головные уборы при этом снимаются. Японки, которые обычно не носят шляп, когда одеты в национальное кимоно, снимают с плеч шали и перчатки. Японцы и японки, одетые по-европейски, непременно снимают с себя пальто, если делают глубокий поклон. -- Приветствуя друг друга, стоя или сидя, японцы всегда соблюдают определенные правила, форму и степень поклона, -- продолжает Охара. -- Существует три разновидности поклона. Самый почтительный поклон -- "сайкэйрэй" -- делается в знак глубокого уважения или признательности. Такой поклон совершается обычно перед алтарем в синтоистском храме, буддийском монастыре, перед национальным флагом или весьма высокой персоной. Второй вид приветствия -- ординарный поклон, при котором корпус наклоняется на двадцать--тридцать градусов и сохраняется в таком положении около двух-трех секунд. Наконец, простой поклон, который совершается каждодневно. В этом случае делается легкий наклон корпуса и головы, продолжающийся лишь одну секунду. Кланяются японцы стоя, если встречаются на улице, в общественных зданиях, в европейском помещении или в любом помещении с деревянным полом. Поклоны сидя делаются обычно в национальном японском доме, в комнате с циновочным настилом, где, как правило, все сидят на циновке. Рассказывая, Охара сэнсэй изредка привставал, движением корпуса показывая, как именно делается поклон. Каждый его поклон, неторопливый и плавный, отличается особенной пластичностью и утонченностью. Японские имущие слои выработали и культивировали в своей среде изысканную, "высокого порядка" учтивость -- внешнюю вежливость в обхождении, во взаимоотношениях. Эта учтивость и такт в поведении создавали впечатление упорядоченности отношений японцев, порождали иллюзию социальной сносности их жизни. Именно в этом проявляется пресловутая японская терпимость, за которой скрываются лицемерие и ханжество. И не только скрываются. Само лицемерие облекается в форму вежливости и приобретает силу нормы, критерия. И здесь подлинная вежливость отступает: дорогу простолюдину уступают, пожалуй, лишь в одном случае -- когда он сов