ое-то время разрешил снять повязку. Кураев облегченно вздохнул, когда глаза его вновь увидели свет, но был разочарован, поскольку оказался за довольно большой ширмой, отгораживающей его от основного помещения, где слышался ровный гул голосов, шаги, бряцанье металла. - Оставайся здесь, пока тебе не разрешат выйти из-за ширмы, - свистящим шепотом проговорил Чернышев и добавил: - Не вздумай самовольничать, - и с этими словами скрылся, оставив поручика одного. Меж тем шум, доносящийся до слуха Кураева, все усиливался, видимо, решил он, прибывают новые члены собрания, и идет подготовка к его началу. Неожиданно Гаврила Андреевич почувствовал легкий испуг и даже пожалел, что направился сюда один, никого не предупредив, легко доверился графу Чернышеву. А кто его знает, для какой цели собираются эти люди? Хотя все они из знатных семейств, но зачем столько таинственности? Он вспомнил рассказ одного знакомого офицера о тайном обществе неких религиозных фанатиков на Украине, последователей сатанизма, приносящих во время своих сборищ в жертву годовалых младенцев, насыщающихся их кровью, а затем сжигающих само тело. Может, и эти, масоны, не обходятся без жертв? Как знать, как знать... На всякий случай Кураев стал осматриваться, чтоб определить, где находится наружная дверь, ощупал шпагу, пожалел об оставленных дома пистолетах, но чуть успокоился, поняв, что, коль шпага при нем, то вряд ли ему грозит опасность. Если его заманили сюда для убийства, то наверняка шпагу отобрали бы под благовидным предлогом. Постепенно шум за ширмой начал стихать, и к нему заглянул Иван Григорьевич Чернышев и поманил за собой. Когда Кураев вышел из-за ширмы, то увиденное потрясло его: все помещение было обтянуто черным бархатом, на котором в определенном порядке висели молодые побеги акации, пол устилали толстые ковры с вышитыми на них таинственными знаками из геометрических фигур, что ему приходилось видеть в книге в доме Чернышева, в центре стоял треугольный стол с разложенными на нем молотком, циркулем, лопаточкой, какими-то орденами и лентами. Рядом со столом возвышались огромные трехрожковые светильники, в которых горели вишневого цвета свечи толщиной с руку, но, кроме этого, свет давали еще несколько факелов на стенах. Перед самым столом с жезлом в руках стоял невысокий человек в маске из черного шелка, а слева и справа от него застыли две шеренги мужчин в фиолетовых камзолах с такими же черными масками на лицах и прорезями для глаз. Оглядевшись, Кураев увидел, что еще двое человек в разных углах стоят возле ширм и не имеют повязок на лицах, значит, решил он, они тоже присутствуют на собрании в первый раз, а остальные собравшиеся являются постоянными членами. - Исполним наш гимн, - сказал в это время низким, хрипловатым голосом с явным иностранным акцентом стоящий у треугольного стола мужчина, и все собравшиеся дружно затянули: Чувство истины живое Нас в священный храм влекло, О, стремление святое! Сколь ты чисто, сколь светло... Когда они пропели всю песню до конца, то все тот же, ведущий собрание, спросил, обращаясь ко всем: - Братья! Сегодня среди нас находятся те, кто захотел воссоединиться с великим братством разума и света. Что вы скажете на это? - Пусть пройдут испытания! - Ввести в ложу учениками... - Дать срок для испытания... - послышались голоса. - Готов ли, брат мой, к испытанию? - наклонившись к самому уху, спросил Кураева граф Чернышев. - А что за испытания будут? - осторожно, также шепотом поинтересовался он. - Вдруг да не выдержу? - Пока все выдерживали, выдержишь и ты, если будешь выполнять все предложенные правила. Так как? - Можно пока поглядеть? Я лучше в другой раз, - счел за лучшее ответить он, и Чернышев, на котором была, как и на остальных, черная маска, громко доложил: - Великий мастер! Мой адепт желает присутствовать на испытаниях, а в другой раз готов и сам им подвергнуться. Разрешите ли ему остаться при этом? - Хорошо! Пусть так и будет, - поднял свой жезл тот, кого назвали мастером. - Что скажут остальные братья? - Пусть остается, - ответили несколько человек недружно. - Клятву с него все одно взять требуется, чтоб молчал о нашем собрании, - высказался один из присутствующих, стоящий ближе всех к мастеру. - Поклянись, что ни с кем из непосвященных не поделишься тем, что увидишь здесь сегодня, и унесешь эту тайну в могилу, - ударил жезлом о стол мастер. - Клянусь, - негромко ответил Гаврила Андреевич и опять пожалел, что оказался здесь. - Вывести посвящаемых, - приказал мастер, и тех увели через небольшую дверь двое людей в масках. - Приступим, братья, к посвящению, - с этими словами на середину комнаты ввезли на небольшой тележке довольно солидных размеров обыкновенный неотесанный камень серого цвета с острыми гранями. Мастер положил жезл и взял в руки тяжелый молоток, и, приблизившись к камню, несколько раз с силой ударил по нему так, что мелкая щебенка посыпалась на пол. Затем он передал молоток своему соседу, и тот в точности проделал то же самое и передал молоток другому члену собрания. - Зачем это они камень долбят? - поинтересовался Кураев у стоящего рядом Чернышева. - Это символ обработки непосвященного, которому со временем предстоит стать нашим братом. - И его молотком долбать будут? - Не говори глупостей, - ответил тот и взял в руки молоток, несколько раз с силой ударил по камню и с поклоном передал мастеру. Когда каждый в меру своих сил приложился к камню, то все по знаку мастера затянули следующую песню: Мужайтесь, братия избранны, Небесной мудрости сыны... После окончания песни раздались три громких удара в дверь, через которую только что вывели вновь посвящаемых, и стоящий спиной к двери страж с обнаженной шпагой в руках громко спросил: - Кто решился нарушить наш покой?! - Свободный муж Сергей желает войти в почтенный Орден Свободных Каменщиков, - ответил голос из-за двери. - Достиг ли он того возраста, когда может свободно распоряжаться собой, как зрелый муж? - спросил мастер. - Да, великий, достиг. - Какую веру он исповедует? - Православную веру. - Какой чин имеет? - Корнет, учитель. - Где проживает? - В Санкт-Петербурге, о, великий... - Можно ли ввести его и приступить к испытаниям? - спросил всех мастер и поднял свой жезл. - Впустить, - ответили собравшиеся и выхватили шпаги, направили их в сторону двери, которая медленно открылась, и на порог вступил один из постоянных членов ложи в маске, ведя за собой на грубой пеньковой веревке, наброшенной на голую шею, испытуемого. Кураев заметил, что молодой человек, назвавшийся Сергеем, был необычайно бледен, глаза его неистово сверкали в преддверии испытаний, а когда все остальные масоны сделали несколько шагов к нему и приставили острие своих шпаг к его груди, он закачался и чуть не упал, но вовремя был кем-то поддержан за плечо. Его довели до центра комнаты, шпаги опустили, и мастер с горящим факелом в руке вплотную приблизился к юноше, поднес пламя к самому лицу. Тот невольно отшатнулся, но сзади стояли члены ложи, не давая ему и шага сделать назад. - Своей ли волей пришел ты к нам? - спросил мастер. - Да... - слабым голосом ответил тот. - Признаешь ли ложу нашу за собрание высших и отмеченных судьбой людей? - Признаю... - Согласен ли исполнять волю старших над тобой? - Согласен... - Сможешь ли жизнь свою посвятить общему нашему делу во имя торжества разума человеческого, во имя истины? - Постараюсь посвятить всю жизнь... - Признаешь ли всех членов нашей ложи за братию свою? - Признаю... - Поклянись же служить до последнего издыхания делу нашего братства, и если нарушишь сию клятву, то согласен лишить себя жизни. - Клянусь, - прошептал испытуемый и без чувств рухнул на руки стоящих сзади масонов. Однако мастер ничуть не смутился, а продолжил ровным и твердым голосом, указывая на потерявшего сознание испытуемого: - Видите, любезные братья, этот адепт пришел с открытым сердцем и чистой душой, чтоб служить делу разума и света. Согласны ли вы на то, чтоб принять его в наше братство? - Быть тому!!! - вскричали все сразу и юношу унесли куда-то. Следующий желающий быть принятым в масонскую ложу держался более мужественно, и его подвергли более продолжительным испытаниям: подносили к ладони горящий факел, заставили пройти под скрещенными шпагами, а под конец положили в обитый пурпурным материалом гроб и задвинули крышку, спросив, не пожелает ли он, пока не поздно, отказаться от своего намерения. Наконец, и он был принят в масонское общество. Потом все отправились в просторную столовую, где их ждали обильные кушанья и запотевшие бутылки с вином. Тут всем было позволено снять с лиц черные повязки, и Кураев увидел множество знакомых лиц, но не подал и вида, не желая проявить бестактность. - Ну, как тебе наше собрание? - с гордостью спросил его граф Чернышев, когда они уже затемно уселись в карету, чтоб добраться до столицы. - Честно? - повернулся Гаврила Андреевич к нему. - Конечно, а как иначе. - Не обидишься? - переспросил для верности Кураев. - С чего я должен буду обижаться, - старался придать своему голосу спокойствие Чернышев, но легкое дрожание выдавало его. - На мой взгляд, все это на ярмарочный балаган походит, - насмешливо выговорил Кураев. - Думай, что говоришь, поручик, - подпрыгнул на сидении Чернышев. - Я всегда думаю, граф, - не меняя тона, ответил Гаврила Андреевич, - а не думавши, не говорю. - Понимаешь ли ты, что коль я сообщу о том братьям по ложе, то тебе не поздоровится? - Жизни лишите, что ли? - угроза никак не подействовала на поручика. - Всякое может случиться, - неопределенно ответил Чернышев, - но учти, у нас руки длинные, везде найдем и достанем. - А чего меня искать? Вот я, здесь, бери хоть сейчас. - Перед тобой открываются изумительные перспективы, - попробовал зайти с другой стороны граф, - ты сможешь легко продвигаться по службе, спокойно путешествовать, везде тебе будут оказывать помощь и покровительство, учти, во всех просвещенных странах существуют общества, подобные нашему, и мы связаны с ними. Со временем тебе сообщат тайные слова, которыми ты сможешь воспользоваться в любом ином государстве, тебе будут в определенных случаях оказывать материальную помощь, наконец, ты всегда в случае грозящей опасности можешь обратиться к нам, и тебя не оставят одного. Подумай, Гаврила Андреевич. - Уже подумал. За чинами, как тебе известно, не гонюсь, денег, сверх получаемых мной, не трачу, а что до врагов, то у кого их нет. Справлюсь с божьей помощью. Они уже въехали в город и долго молчали, каждый думая о своем. Кураев из увиденного им на тайном собрании, понял, что за кажущейся поддержкой членам ложи будет выставлено обязательное правило подчинения старшему, выполнения всех приказов. Сегодня могут предложить кого-то выследить, завтра потребуют огласить содержание тайной депеши, которую член ложи по службе вез куда-то, а там... и до неповиновения государыне недалеко. Нет, давши одну присягу на верность, вторая явится нарушением первой, а потому, лучшее для него - не вступать в тайное общество, оставаясь честным перед самим собой. Дома слуга передал ему записку от графа Бестужева-Рюмина, где он просил срочно и не мешкая приехать к нему. Делать было нечего, и он велел заложить коляску и вскоре уже подъезжал к неосвещенному дому канцлера. Уже возле самых ворот к нему на подножку вспрыгнул какой-то человек и, прежде чем поручик успел схватиться за шпагу, тихо проговорил: - Надвиньте шляпу поглубже на глаза, а то на той стороне, - он кивнул, - соглядатаи стоят. Граф послал меня вас встретить. "Что за черт, и здесь маскарад", - выругался про себя Кураев, но сделал так, как просил его незнакомец. Канцлер ждал его в своем кабинете, освещенном ярким пламенем от камина. Сам граф был в длинном атласном халате, в черной шапочке и низко склонился над какими-то порошками, которые ссыпал в большую стеклянную колбу. - Прошу прощения, - кивнул он поручику, - садитесь, и подождите несколько минут, пока я закончу свой опыт. Кураев безмолвно устроился подле камина и с интересом стал следить за канцлером, который взял колбу в руки, долил в нее какую-то бурую жидкость и закрепил над горящей спиртовкой, принялся ждать. Жидкость вскоре забурлила и неожиданно окрасилась в огненно-желтый цвет. Граф быстро снял ее с огня и осторожно слил в узкую пробирку через стеклянную воронку с фильтром. - Почти получилось, - довольный, сообщил он, встряхивая пробирку. - Не философский ли камень, случаем, искать изволите, ваша светлость? - шутливо поинтересовался Кураев. - Чего это вдруг? - глянул на него канцлер. - Что я, братец, на дурня похож? Пущай там, в Европах, безумцы всякие его ищут. Мое же занятие просто и безобидно - исследую свойства различных веществ, которые наши горе-медики используют при лечении больных. Сам-то я у них лечиться не рискую и вам не советую, у меня на всякие такие случаи свои лекарства имеются. Ладно, о том в следующий раз поговорим, а сейчас рассказывайте, что вы узнали на тайном собрании. - Вы и об этом извещены? - брови у Гаврилы Андреевича невольно поползли вверх. - Забываешь, какая у меня должность, голубчик. Мне и положено первому в государстве обо всем знать. Говори, говори давай, - нетерпеливо тряхнул он головой и потянулся к своей музыкальной табакерке. - Так слово с меня взяли, граф, мол, никому открываться не должен, кроме собратьев, которые там присутствовали. - Вон оно что, - пробормотал Алексей Петрович и быстро прошел к своему столу, поковырялся с замком и извлек из ящика какую-то бумагу, и с ней в руках подошел к поручику, - читай, - приказал ровным голосом. - Сей аттестат выдан... - начал он и быстро пробежал глазами по строкам, из которых явствовало, что канцлер имеет право входить в любую из европейских масонских лож и признается человеком с правом владения высшего титула тех лож. - Уразумел? - спросил обескураженного поручика Бестужев-Рюмин, - Бумага эта подлинная и прислана мне из Англии из самой наиглавной ложи, членом которой я с тех пор и считаюсь. Так что не скрытничай, а докладывай по порядку все, как есть. - Слушаюсь, - покорно склонил голову Кураев и подробно изложил весь обряд посвящения, где он происходил и кто там присутствовал. - Молодчина, - похвалил его граф, - премного тобой доволен. Сам-то не вступил в ложу? И правильно сделал. Баловство это все, но вред может немалый принести. Сам понимаешь, что болтать лишнее ни о ложе, ни о нашей встрече ты не должен, а потому подай завтра бумагу по начальству с просьбой предоставить тебе отпуск. Напиши, будто на излечение поедешь в свое имение. Где оно у тебя? - Возле Твери, - пояснил Кураев. - Вот и поезжай с Богом, отдохни от забот, от разъездов, а как мне понадобишься, я тебя сам разыщу. ... А уже на другое утро граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин бодрым шагом входил в приемную императрицы и сердито приказал выскочившему из соседней комнаты камер-лакею: - А ну, мил человек, доложи, кому положено, что канцлер российский с важным донесением явился на доклад к императрице. На удивление, его приняли довольно быстро, и, когда он лишь переступил порог царского кабинета, то увидел стоящего сзади Елизаветы Петровны в роскошном парике с прядями, достающими до пояса, Ивана Ивановича Шувалова. - Что у тебя стряслось, граф? - чуть сморщив нос, высокомерно глянула в его сторону императрица. - Нам бы, государыня, с глазу на глаз переговорить, - внутренне сжавшись и глядя в глаза Шувалову, попросил канцлер. - Какие такие секреты у тебя, про которые нельзя при ближнем моем человеке говорить, - тем же неприязненным тоном заявила Елизавета Петровна, - говори, говори, не стесняйся. - Да уж нет, государыня, погожу, - и не думал сдаваться Алексей Петрович, не отрывая глаз от переносья Шувалова. Тот почувствовал, что канцлер не уступит и счел за лучшее удалиться. - В академии мне быть надобно, матушка, - низко поклонился он императрице, - дозволь поехать. Да и граф вон как смотрит на меня, не ровен час, укусит вдруг. - Я ему покусаюсь, - засмеялась Елизавета Петровна, довольная, что щекотливый вопрос удалось решить миром, - такую трепку задам, будет у меня долго помнить, как друзей моих обижать. Слышишь, граф? - проговорила, подставив Шувалову для поцелуя румяную щеку. Алексей Петрович дождался, когда за Иваном Ивановичем закрылась дверь и, подойдя к столу, за которым сидела императрица, положил перед ней на стол лист бумаги с написанными столбиком фамилиями. - Что это? - спросила она, близоруко щурясь. - К награде, что ли, всех их представить решил? Все они мне известны, из почтенных семейств люди. Поясни, чего под нос мне за бумагу суешь. - Все они в тайное общество входят, - развел руками канцлер - Быть того не может, - привстала с кресла императрица. При этом Бестужев заметил, как побелели ее, бывшие еще минуту назад румяными, щеки и оттопырилась нижняя губа. - Врать я, государыня, с детских лет не обучен, а уж на старости и совсем не пристало. Да и вы меня доподлинно знаете: не бывало такого, чтоб я непроверенные сведения к вам нес. И тут все правильно изложено. - С какой целью то общество составлено? - более спокойно спросила Елизавета Петровна и повернула бумагу со списком к свету. - На мой взгляд, государыня, баловство одно, - усмехнулся канцлер, довольный произведенным эффектом, - истину ищут. - Чего? - не поняла императрица. - Истину, говорю. Как правильно жить, не знают. Так что, я и думаю, баловство одно. - Вроде как в возрасте все, а дурью занялись, тьфу, - кинула бумагу на стол императрица и притопнула ножкой, румянец вновь вернулся на ее красивое лицо, - а он, - кивнула вслед ушедшему Шувалову, - там состоит? - граф видел, как это важно было знать для нее, и, поколебавшись, ответил: - Про него пока ничего худого сказать не могу, но многие ближние друзья его в то общество вхожи. - Хорошо, - императрица поднялась, давая понять: разговор окончен, - докладывай неукоснительно мне лично, коль что новое узнаешь. - Слушаюсь, государыня, - граф ловко наклонился к столу и подобрал бумагу, свернул, сунул за манжет кафтана, пошел к двери. - Постой, - остановила его императрица, - а с какой стати ты вдруг этим делом занялся? Ты бы лучше за государями иноземными так смотрел да все о них знал. Какая корысть тебе в том, Алексей Петрович? - Корысти никакой, - остановился он и хитро блеснул глубоко посажеными глазами, - только в моих делах, чтоб знать, что по заграницам делается, надо ведать, и что под собственным носом творится. А иначе, - он поднял руку и ребром ладони провел по горлу, будто старался отрезать голову. - Тебя не переделаешь, - недовольно буркнула Елизавета Петровна и отвернулась к окну. А канцлер, весело насвистывая, прошел по дворцовым переходам, подмигнул часовому возле лестницы, отчего тот необычайно смутился, и с крыльца призывно махнул кучеру, подремывающему на козлах. - Домой прикажете? - спросил тот, когда Алексей Петрович, покряхтывая, вскарабкался в коляску. - Успеется домой, гони-ка лучше за город, где погулять одному можно без посторонних глаз. К себе Алексей Петрович вернулся уже под вечер, пропитанный лесным духом, в пыльных башмаках, и, не переодевшись, направился в кабинет, где тут же засел писать послание к своему агенту в Германию. "Узнай непременно, - просил он агента, - посещает ли король Фридрих масонскую ложу и как часто..." Потом кликнул секретаря и велел зашифровать свое письмо, и завтра же отправить с курьером. 17. Став московским сыщиком, Ванька Каин во многом переменился. Перво-наперво, снял он огромный дом в Зарядье, близехонько от Мытного двора, где постоянно крутились беглые солдаты, разные фабричные люди, оставшиеся без работы, да и множество иных личностей, которым темная ночь - родная матушка, а чистый месяц - строгий батюшка. Со многими из них Ванька быстро перезнакомился, просил захаживать к нему в гости, а принимая их, выведывал, где кто чего покрал, умыкнул, куда добычу свою отнес. Во-вторых, набрал себе Иван команду из надежных людей, с которыми хаживал по рынкам и базарам, приглядывался, чего там творится, слушал разные разговоры, сиживал подолгу в кабаках и опять слушал и слушал пьяную болтовню, безошибочно отличая, кто из говорящих - истинный вор, а кто больше болтает, на себя же наговаривает. В-третьих, по настоянию Аксиньи взял к себе в дом хозяйкой разбитную деваху из фабричных, Лизку Кирпичникову, которая могла и на стол подать, и, когда хозяина в доме нет, с гостями перетолковать, да и весь дом в порядке, в чистоте поддерживать. Она же, Лизка, справила Ивану, не без Аксиньиной помощи, бархатный сиреневый кафтан и епанчу из доброго сукна, и стал Каин в тех одеждах похож если не на сына дворянского, то за гостя торговой сотни всяк его принимал. Капитан-исправник сыскного отделения, Елисей Кузьмич Кошкадавов, под чьим началом служил теперь Иван Каин, по началу отнесся с недоверием к новому подчиненному, но пойти против воли Сената не мог. Он попробовал поставить Каина в караул, надеясь, что тот сам сбежит с тяжкой службы, но Иван выдержал ночное дежурство, а под утро заглянул в участок, прошел прямиком в кабинет к самому Кошкадавову и положил перед ним на стол тяжелый кошель, приятно зазвеневший серебряным звоном. - Обронил кто-то ночью... - пояснил Иван и, круто развернувшись, ушел вон. Капитан-исправник торопливо, закрыв дверь на засов, пересчитал деньги - вышло за полсотни рублей, почти его полугодовое жалование. Кошкадавов выждал несколько дней, не объявится ли хозяин. Никто не назвался, и тогда он начал потихоньку тратить деньги: накупил обновок жене и детям, чаще стал захаживать в кабаки. Еще через какой-то срок в его кабинете оказался точно такой же кошель, а в нем все те же полсотни целковых. Более на караул Ивана Каина не снаряжали. А еще через месяц службы Каин втолкнул в кабинет к капитану-исправнику четырех подозрительного вида мужиков. - Принимай в штат, - не то попросил, не то потребовал он у Кошкадавова, - цены нет мужикам этим. Ухари, одно слово. - На кой они мне нужны? - насупился было Елисей Кузьмич. - Воры с большой дороги... - Так и я оттуда же пришел, - рассмеялся ему в лицо Иван, - по маленькой мы и не хаживаем, привычки нет, - пришедшие с ним мужики громко заржали, предерзко поглядывая на капитана-исправника. - Нету местов свободных, - попробовал посопротивляться для вида Елисей Кузьмич, но уже понял: пропал, сгинул и никогда, ни разочка, не сможет отказать нагло ухмыляющемуся Каину. - То не беда, выдай аттестат, а пропитание они сами себе сыщут, - спокойно согласился Иван. - Так говорю? - Точно, нам бы гумагу лишь, что в полиции, в Сыскном приказе на службе, а остальное сладится... - прогнусавил один из них. Вздохнув, Кошкадавов кликнул секретаря и велел записать имена ивановых дружков. - Говорите прозвания свои, - заскрипел пером секретарь. - Кувай... Легат... Остолоп... Жулза... - спокойно назвались они. Капитан-исправник лишь рот открыл от удивления, а Ванька пояснил: - Зачем христианские имена писать, коль на такую службу пошли... На вторую неделю ванькиной службы пришла бумага с запросом из Московского Сената: интересовались, как обстоят дела с новым сыщиком. Кошкадавов вызвал Каина и показал ему бумагу. - Спрашивают, какие дела совершил, сколь воровских притонов раскрыл, кого от разбоя освободил... Чего писать? - А ты, Елисей Кузьмич, скажи, сколь воров надо споймать, столько тебе и будет, - позевывая, отозвался Иван. - Ежели человек сто приведу, то довольно с тебя? - Где же ты стольких-то сыщешь? Мы тут всем участком за год сотню не ловим, а ты... замахнулся. - Не твоя забота, исправник, готовь охрану, чтоб было кому сопровождать да охранять в участке. - Прямо-таки сотню и насобираешь? Поди, словишь кого ни попадя на улице и в участок ко мне притащишь? Э-э-э... так дело не пойдет. Ты мне взаправдешных воров давай! - Заправдешней не бывает, готовь охрану. Вечером того же дня Каину, кроме его четверых подручных, было придано двенадцать драгун, и он, махнув им, чтоб шли следом вразвалочку, направился на свою первую облаву. Уже через час в участок ввалились пойманные им двадцать человек воров во главе с их атаманом Яковом Зуевым, взятые рядом с Московскими воротами в доме местного протопопа. Сам батюшка клялся, мол, нанял тех мужиков перебирать старый каретный сарай, а что те промышляют воровством, и не ведал. Его отпустили, а воров заперли в караульном помещении. - Жди еще, - подмигнул Иван капитану-исправнику, который уже начинал жалеть, согласившись испытать Каина в сыскном деле. После второй облавы пойманных оказалось пятнадцать человек, взятых в Зарядье в доме оружейного мастера. Атаманом у них был известный Колька Пива, за которым Кошкадавов гонялся безуспешно все лето. Колька славился тем, что подстерегал под утро на въезде в город мужиков с окрестных деревень и обирал их до нитки. - Вот за него я тебе, Иван Осипович, - заявил, разулыбавшись, Кошкадавов, - особливо благодарен. Уж я тебе, аспид, зубы-то посчитаю, - ткнул кулаком в морду воровского атамана. Тот обиженно засопел и выразительно глянул на Каина, зловеще произнес: - Погоди ужо, Ванюшка, доберемся мы до тебя... - То бабка надвое сказала, - ощерил крепкие зубы Каин, - из Сибири тебе дорожка дальней покажется, а к тому времени много воды утекет. Добро, что взяли за Колькой Пивом, пришлось вывозить на двух подводах. - Мне бы еще подкрепления надо, - обратился Иван к Кошкадавову. - Где же я тебе возьму подкрепление? - почесал тот в затылке. - Да и к чему тебе оно? Поди, на сегодня хватит пока? - Ванька Каин свое слово завсегда держит. Обещал сотню человек привести за одну ночь - столько и будет. Ладно, придется караульных с заставы поснимать для подмоги. Начало уже светать, когда задремавший на лавке Елисей Кузьмич услыхал гул голосов, он высунул голову в окно и обомлел: к участку двигалась огромная толпа человек с полста, в разномастной солдатской одежде, а вокруг них шли с ружьями наперевес его драгуны. Иван Каин с обнаженной шпагой торжественно следовал впереди. - Да куда мне их прикажешь девать? - выскочил на крыльцо капитан-исправник, сжав кулаки. - Кто они такие будут? - Солдаты беглые, -неспешно ответил Иван. - Ты уж сделай божию милость, запиши их за мной, а потом можешь хоть отпустить, хоть в реке утопить, то меня не касается. - В каком месте таились они? - поинтересовался Кошкадавов, поняв, что придется всех пойманных переписывать, охранять, а еще и довольствие на них просить у начальства. От этого ему стало совсем тоскливо, и он решил, что при первом удобном случае постарается избавиться от столь настырного сыщика. - За Москвой-рекой, в Татарских банях, накрыли голубчиков, - пояснил Иван, - пришлось лодки нанимать их везти, учти, Елисей Кузьмич, из своего кармана лодочникам платил. - Вины какие за вами воровские имеются? - грозно спросил Кошкадавов пойманных солдат, чтоб показать, кто здесь настоящий начальник. - Поспрошай их, поспрошай, - засмеялся Каин, - так они тебе и скажут. Только мне все одно известно доподлинно, готовились они в Сыромятниках ограбить дом надсмотрщика Аврамия Худякова. Верно говорю? - но солдаты стояли понурившись и даже глаз от земли не поднимали. - Может, угомонишься на сегодня, Иван Осипович? - с надеждой в голосе спросил капитан-исправник ретивого сыщика. - Кажись, еще чуть не хватает для ровного счета, - ответил он, - есть у меня на примете еще одно тайное местечко, айда, ребята, - махнул рукой драгунам, и те, пошатываясь от усталости и бессонной ночи, поплелись следом за ним. Часа через полтора Каин привел еще шестнадцать человек, взятыми близ порохового цейхгауза в доме мещанина Дьякова, а чуть позже его подручные, Остолоп и Кувай, пригнали упирающихся беглых бурлаков с фальшивыми паспортами. Бурлаки ночевали преспокойненько на берегу Москвы-реки. После этого Каин неделю не появлялся на службе, а когда Кошкадавов, не вытерпев, послал за ним человека, тот вернулся под хмельком и, тараща глаза, сообщил: - Гуляют Иван Осипович... Велели не беспокоить его без нужды. Кошкадавов чертыхнулся, но ссориться с Каином не захотел и больше в подобных случаях за Иваном не посылал. А тот стал появляться в участке лишь раз в месяц, сгонял опять огромное число воров, жуликов и разных праздно шатающихся людей и пропадал до другого раза. Как-то Елисей Кузьмин ехал в пролетке по улочке, выходящей к Мытному двору. Едва он миновал большущий дом, откуда неслись громкие крики и что-то, похожее на пение, как наперерез ему кинулся сильно подвыпивший мужик, схватил лошадь под уздцы и заорал во всю глотку: - Начальник! Дорогой ты наш! Добро пожаловать в гости к Ивану Осиповичу, давно тебя поджидаем... Следом за ним выскочил и сам Ванька Каин, в одной рубахе и босиком. Он подскочил к пролетке и принялся тащить капитана-исправника за руку в дом. Немного посопротивлявшись, Елисей Кузьмич решил, больше из любопытства, зайти к своему подчиненному, поглядеть, как и чем тот живет. Он никак не ожидал, что его встретит хмельная компания в двадцать-тридцать человек, сидящих за столами, переходящих из комнаты в комнату с кружками в руках и громко горланящих песни, каждый на свой манер. - Прошу любить и жаловать начальника моего, Елисея Кузьмича, - представил его гостям Иван. - Лизка, тварь этакая, быстро дорогому гостю лучшего вина полную чару! - заорал он. Из-за занавески высунулась всклокоченная голова еще молодой, чернявой девицы и тут же скрылась. - Хозяйка моя, - махнул в ее сторону Иван, - шебутная девка. - Не-е-е... Мне пить сегодня никак нельзя, - короткое время сопротивлялся Елисей Кузьмич, когда ему поднесли серебряную с чернением чарку, но Каин чуть ли не насильно влил в него вино, усадил за стол. - Все служба да служба, - дыша сивушным перегаром прямо ему в лицо, заговорил Иван, - кто нонче так живет? Погляди на меня, Елисей Кузьмич. Кто я был? Дворовый! А стал? Самым известным сыщиком на Москве. Меня теперича и в Твери, и во Владимире, да и в Нижнем знают. И еще знают, что спуска не дам никому. Слышишь? Ежели попался, то все, шалишь, держи ответ по закону и не царапайся. Ага? Кузьмич? Давай еще выпьем. - Уважь нас, ваше высокоблагородие, - потянулись к нему с разных концов стола с чарками подозрительного вида мужики, в которых Кошкадавов без труда узнал многих из тех, кого Каин доставлял в участок. - А ты не гляди, не гляди, что морды у них знакомые, - поймал его взгляд Каин, - они откупились от тюрьмы, слово дали мне во всем помогать и обо всех воровских делах на Москве докладывать. Теперича друзья оне мои и во всякий неурочный час могут ко мне в дом постучаться. Вот оно какое дело выходит. Капитан-исправник выпил один раз, потом другой, и вдруг его взяло зло на этого хитрого и везучего совсем молодого парня, который в короткий срок обзавелся и домом, и бесплатным харчем, доходы у него - прямо-таки как у генерал-губернатора, судя по угощениям на столе, зато он сам ходит все еще в капитан-исправниках, а через пару лет ему стукнет пятьдесят годиков и со службы придется уйти, хочет он того или нет. А у него дочь на выданье, пристраивать надобно, сын в недорослях ходит, и тому местечко выхлопотать надо. Все надо, надо, надо... Где же справедливость? Куда власти смотрят? Да разве он сам не власть? Елисей Кузьмич и не заметил, как начал говорить вслух, высказывая все обиды, всю многолетнюю горечь мигом притихшим каиновым собутыльникам: - За что служу? За гроши! Дом путный себе купить не могу, на полицейской коляске езжу, своей до сей поры нет и не скоро будет. А сапоги? Сапоги, гляньте, какие! - с этими словами он задрал прямо на лавку ногу, и все увидели огромную дыру на подошве. - Эй, Кувай али кто там, - неожиданно крикнул Иван, - сымай свои сапоги и его высокоблагородию мигом одеть. - А я сам как буду? - пробасил тот. - За тебя не боюсь, ты себе мигом новые справишь, лучше прежних. Кувай подчинился и с поклоном подал Кошкадавову свои почти новенькие сапоги. Но капитан-исправник словно и не заметил их, а продолжал изливать душу дальше: - А как со мной начальство разговаривает?! Как со скотом каким! И что с того, что не дворянин я? Что с того? Можно, если он полицмейстер, то мне в морду кулаком шпынять? Я при должности состою, и он тем самым не меня, а должность мою обижает. Ежели кого из высоких господ обворуют или пропадет там что, то меня вызывают, и айда, ищи день и ночь, где хошь, их пропажу, не ешь, не спи, а найди им безделушку, которую они на балу по оплошности своей обронили. Я им не пес какой, чтоб за безделушками, высунувши язык, бегать... - Елисей Кузьмин, да ты нам только скажи, и мы тебе десяток таких безделушек притащим, - обняв начальника за плечи, втолковывал ему Иван. - Точно говоришь? - из глаз Кошкадавова покатилась пьяная слеза, и он поцеловал Ивана прямо в мокрые губы. - Люблю за такие слова. Только и ты со мной веди себя по чину. Я, как ни как, а все ж таки капитан, да еще и исправник... - Не шиш с бугра, - рассмеялся кто-то, но Ванька Каин так зыркнул в его сторону, что он чуть язык не проглотил. - А со мной надо держаться почтительно и во фрунт стоять. Все слышат? - мутно глянул он по сторонам. - А то ведь я могу и в Сибирь запросто спровадить, где Макар телят не пас. Оч-чень предалеко... - Лизка, - крикнул Иван, - проводи его высокоблагородие в спаленку да раздень его как надо, приголубь его, - шепнул он ей на ухо. Лизка понимающе улыбнулась ему, и Кошкадавова с трудом вытащили из-за стола, повели его в спальню, где он оставался до утра. Лизка Кирпичникова долгое время находилась в спаленке, и вся компания заговорчески заулыбалась, когда она вышла оттуда, небрежно покрывая голову ситцевым в горошек платочком. - Золото у нас, а не начальник, - громко сказал Иван, - давайте за его здоровье и выпьем, чтоб жил он долго и мы при нем исправно службу несли. Когда Елисей Кузьмич Кошкадавов проснулся утром, повел вокруг опухшими глазами, то первое, что он увидел - это голую спину незнакомой черноволосой девицы, расчесывающейся перед большим, в серебряной раме, зеркалом. Постепенно память вернулась к капитан-исправнику, и он тихо застонал. Когда он вышел весь скрюченный и согбенный, то честная компания, казалось, и не выходила из-за стола. Ему налили опохмелиться, потом на посошок, и он отправился домой, где в тот же вечер повесился у себя на чердаке. Ванька Каин с дружками тихо-мирно проводили его на старое кладбище при Алексеевском монастыре, выпили за упокой души раба божьего Елисея и стали ждать-гадать, кого им поставят в начальники. Прошел месяц. В сыскную контору Ванька почти не ходил, шатался по городу, захаживал в кабаки и трактиры, ездил с Аксиньей в Сергиеву обитель. Та вдруг стала не на шутку богомольна, набожна, и когда Иван стал подшучивать над ней, мол, рано на тот свет собираешься, погуляем еще и на этом, та сердито зыркнула на него и призналась: - Ребеночка жду... - От кого ребеночек? Чей будет? - странно, но Ивана не на шутку взволновало известие о беременности Аксиньи, и он долго допытывался, от мужа ли ребенок или... - А вот и не скажу, чей, - дразнила его Аксинья, грозя пальчиком, - так и будешь жить и сомневаться: твой сынок или чужой. - Ты смотри у меня, - пригрозил было, но потом махнул рукой, решив, что рано или поздно вызнает, чье дитяте. А потом две ночи подряд ему снился волк с длиннющим хвостом, которым тот тыкал Ивану в лицо, не давал дышать. Просыпался, садился в постели, зажигал свечу, звал Лизку, спрашивал, не приходил ли кто... Вроде все было спокойно, но он знал, со слов покойной матери знал: такие сны зря не снятся. И точно! На третью ночь, когда волк опять начал его душить дурно пахнущим хвостом, он услышал стук в нижнее оконце. Думал, снится, не хотел вставать. Но растолкала Лизка с испуганными глазами: - В Сыскной приказ тебя спрашивают, - проговорила едва слышно. - Чего их нечистая по ночам носит! - ругнулся он. - Скажи, как посплю, так и приду. Может, случилось чего? - Говорят, новый начальник назначен. Вас, Иван Осипович, требует к себе немедленно. - Начальник требует! - услыхал Иван крик снизу. - Какой, к черту, начальник, помер наш Елисей Кузьмич... - Николай Иванович Редькин - начальник наш. - Редькин?! Николай Иванович?! - Иван чуть с постели не упал. Быстро соскочил, оделся, сполоснул лицо, нашел глазами икону, что недавно принесла к нему в дом Аксинья, перекрестился три раза и вышел на улицу, словно головой вниз с обрыва кинулся. - Кого я вижу, - запел полковник Редькин, вставая из-за стола и указывая рукой на табурет, стоящий в углу, - глазам своим не поверил, как в списках увидел: Иван, сын Осипов, по прозванию Каин. Думаю, ошибочка какая, может быть, вот и послал нарочного позвать, выяснить чтоб... - Все верно, вот он я, Каин и есть, - угрюмо ответил Иван и замолчал, ожидая, что дальше станет говорить полковник. - Вижу, вижу, что сам Каин явился, - ухватился пальцами за кончик своего длинного носа Редькин, - как же ты сыщиком служишь, когда сам наипервейший вор? Скажи мне на милость. - Чего там ране было, то быльем поросло, чист я теперь, нет за мной никаких воровских дел. Зато воров и разбойников за одну ночь более сотни человек привел в участок. - А, как же... Слыхивали и об этом, - разулыбался полковник, - знаем, знаем о подвигах ваших, Иван, Осипов сын. Проверить бы надо, а то я, сам знаешь, бумагам не особо доверяю, а вот на глаз бы тех воров поглядеть. Где они? - Откуда мне знать? Может, в Сибири давно, а может, и отпустили кого. Ваше дело - проверять, а мое - ответ держать. - Уже проверили, - вытянул вперед свой носище Редькин, - липой все оказалось, как есть липой... - Какая липа? - не понял сперва Каин, но потом до него дошло, и он размяк, сник и надолго замолчал. - Я, само собой, в Сенат пошлю рапорт обо всем, что тобой, Каин, ранее совершено было по воровской стезе, а пока ты мне покажи свою работу, сыщи к завтрашнему дню фальшивомонетчиков, что свою деньгу чеканят и пол-Москвы ею наводнили. Все понял? - Понять-то понял, да где я их найду прямо сейчас, - попробовал открутиться Иван, но полковник был непреклонен. - Не иначе, как к завтрашнему вечеру воров тех ко мне в кабинет привести. А коль не выполнишь, пеняй на себя. Сообщу по начальству, мол, Ванька Каин покрывает тайных чеканщиков монет и с ними в сговоре... - Как можно? - вскочил Иван и кинулся к столу. - С вашим братом только так и нужно, - ответил Редькин, вынимая из-под бумаг пистолет со взведенным курком и направляя его прямехонько Ивану в живот, - иди, иди пока... И помни, к завтрашнему вечеру не сыщешь - я тебя сам сыщу, за тобой еще старый должок числится, помнишь, поди? Не забыл про армян? На улице Иван вспомнил о сне и решил, что тот волк в точности похож на полковника Редькина, и отправился разыскивать своих подручных, что жили там же, в Зарядье, неподалеку от его дома. На стук высунулась испуганная голова старухи-хозяйки, которая прошамкала: - Забрали дружков твоих, Ваня, давеча забрали, - и приготовилась закрыть окно, но Иван не дал. - Кто забрал? - Знамо кто - полиция... Ужо я вам говаривала: не довед