адежды, но смутно чувствовал, что такое лицо не таит никакой жестокости. Не говоря ни слова, Тарзан перерезал веревки, которыми был привязан француз. Тот, ослабев от страданий и потери крови, упал бы, если бы сильные руки не поддержали его. Он почувствовал, что его поднимают с земли. Потом явилось ощущение как бы от полета, и он потерял сознание. XXII РАЗВЕДЧИКИ Когда рассвет взглянул на маленький французский лагерь, затерянный в джунглях, он увидел печальный и впавший в уныние отряд. Как только стало достаточно светло, чтобы различать окружающую местность, лейтенант Шарпантье разослал по три разведчика по разным направлениям, чтобы отыскать тропу. Через десять минут она была найдена, и вся экспедиция поспешила назад к берегу. Они шли очень медленно, потому что несли тела шести мертвых, -- двое раненых умерли за ночь, и многие из тех, которые были ранены, нуждались в поддержке даже, чтобы идти не спеша. Шарпантье решил вернуться в лагерь за подкреплением и тогда сделать попытку выследить туземцев и спасти д'Арно. Было поздно, когда изнеможенные люди добрались до поляны у берега, но двоим их них возвращение принесло такую большую радость, что все их страдания и раздирающее душу горе были мгновенно забыты. Маленький отряд выступил из джунглей на поляну, и первое лицо, которое увидели профессор Портер и Сесиль Клейтон, была Джэн Портер, стоявшая у двери хижины. Она бросилась им навстречу с криком радости и облегчения, обвила руками шею отца и, в первый раз с тех пор, как они были высажены на этот ужасный берег, залилась слезами. Профессор Портер старался мужественно подавить свое волнение, но напряжение его нервов и упадок сил были слишком сильны. Он долго крепился, но наконец, уткнув свое старое лицо в плечо дочери, он тихо заплакал, как усталый ребенок. Джэн Портер повела его к хижине, а французы направились к берегу, откуда шли им навстречу многие из их товарищей. Клейтон, желая оставить наедине отца с дочерью, присоединился к морякам и разговаривал с ними, пока их шлюпка не отплыла к крейсеру, где лейтенант Шарпантье должен был доложить о неудачном исходе предприятия. Тогда Клейтон медленно повернул к хижине. Его сердце было преисполнено счастья. Женщина, которую он любил, была спасена! Он дивился, каким чудом удалось ей спастись? Видеть ее в живых казалось почти невероятным. Когда он подошел к хижине, он увидел выходившую оттуда Джэн Портер. Она поспешила к нему навстречу. -- Джэн! -- крикнул он. -- Бог был поистине милосерден к вам. Скажите, как спаслись вы? Какой облик приняло провидение, чтобы сохранить вас для нас? Никогда прежде не называл он ее по имени, и, сорок восемь часов тому назад, Джэн Портер залилась бы нежным румянцем удовольствия, услыхав это обращение из уст Клейтона -- теперь оно испугало ее. М-р Клейтон! -- сказала она, спокойно протягивая ему руку: -- прежде всего позвольте мне поблагодарить вас за вашу рыцарскую преданность моему дорогому отцу. Он рассказал мне, какой вы были самоотверженный и смелый. Как сможем мы отплатить вам за это? Клейтон заметил, что она не ответила на его дружеский привет, но он не почувствовал никаких опасений по этому поводу. Она столько вынесла... Он сразу понял, что не время навязывать ей свою любовь. -- Я уже вознагражден, -- ответил он, -- тем, что вижу в безопасности и вас и профессора Портера, и тем, что мы вместе. Я думаю, что я не мог бы вынести дольше вида сдержанного и молчаливого горя вашего отца. Это было самое печальное испытание во всей моей жизни, мисс Портер. А к этому добавьте и мое личное горе -- самое большое горе, которое я когда-либо знал. Скорбь отца вашего была так безнадежна, что я понял, что никакая любовь, даже любовь мужа к жене, не может быть такой глубокой, полной и самоотверженной, как любовь отца к своей дочери. Девушка опустила взор. Ей хотелось задать один вопрос, но он казался почти святотатственным перед лицом любви этих двух человек и ужасных страданий, перенесенных ими в то время, как она счастливая сидела, смеясь, рядом с богоподобным лесным существом, ела дивные плоды и смотрела глазами любви в отвечающие ей такой же любовью глаза. Но любовь странный властелин, а природа человека еще более странная вещь. И Джэн все же спросила, хотя и не попыталась оправдать себя перед своей собственной совестью. Она себя прямо ненавидела и презирала в тот момент, но тем не менее продолжала свой вопрос: -- Где же лесной человек, который пошел вас спасать? Почему он не здесь? -- Я не понимаю, -- ответил Клейтон. -- О ком вы говорите? -- О том, кто спас каждого из нас, -- кто спас и меня от гориллы. О! -- крикнул с удивлением Клейтон. -- Это он спас вас? Вы ничего не рассказали мне о вашем приключении? Пожалуйста, расскажите! -- Но, -- допытывалась она, -- разве вы его не видели? Когда мы услышали выстрелы в джунглях, очень слабые, очень отдаленные, он оставил меня. Мы как раз добрались до открытой поляны, и он поспешил по направлению к схватке. Я знаю, что он пошел помогать вам. Тон ее был почти молящий, выражение -- напряженное от сдерживаемого волнения. Клейтон не мог не заметить этого и смутно удивлялся, почему она так сильно взволнована, так озабочена тем, где находится это странное существо. Он не догадывался об истине, и как мог он о ней догадаться? Однако, он ощутил смутное предчувствие какого-то грозящего ему горя, и в его душу бессознательно проник зародыш ревности и подозрения к обезьяне-человеку, которому он был обязан спасением своей жизни. -- Мы его не видели, -- ответил он спокойно. -- Он не присоединился к нам. -- И после минуты задумчивого недоумения добавил: -- Возможно, что он ушел к своему племени -- к людям, которые напали на нас. Клейтон не знал сам, почему он это сказал: ведь он сам не верил этому; но любовь -- такой странный властелин! Девушка глядела на него широко раскрытыми глазами. -- Нет! -- воскликнула она пылко,-- слишком уж пылко-- подумалось ему. -- Это невозможно. Они -- негры, а он ведь белый и джентльмен! Клейтон смутился, но его соблазнил маленький зеленоглазый чертенок. -- Он странное, полудикое существо джунглей, мисс Портер. Мы ничего не знаем о нем. Он не говорит и не понимает ни одного европейского языка, и его украшения и оружие -- украшение и оружие дикарей западного побережья. Клейтон говорил возбужденно. -- На сотни миль вокруг нас нет других человеческих существ, мисс Портер, одни дикари! Он наверное принадлежит к племени, напавшему на нас, или к какому-нибудь другому, но столь же дикому, -- он, может быть, даже каннибал. Джэн Портер побледнела. -- Я этому не верю, -- прошептала она как бы про себя. -- Это неправда. Вы увидите, -- сказала она, обращаясь к Клейтону, -- что он вернется и докажет вам, что вы не правы. Вы его не знаете так, как я его знаю. Говорю вам, что он джентльмен. Клейтон был великодушный, рыцарски настроенный человек, но что-то в ее тревожной защите лесного человека подстрекало его к безрассудной ревности. Он вдруг забыл все, чем они были обязаны этому дикому полубогу, и ответил Джэн Портер с легкой усмешкой: -- Возможно, конечно, что вы правы, мисс Портер, -- сказал он, -- но я не думаю, чтобы кому-нибудь из нас стоило особенно беспокоиться об этом молодце, поедающем падаль. Конечно, может быть, что он полупомешанный, потерпевший когда-то крушение, но он забудет вас так же скоро, как и мы забудем его. В конце концов это только зверь джунглей, мисс Портер! Девушка не ответила, но почувствовала, как больно сжалось ее сердце. Гнев и злоба, направленные на того, кого мы любим, ожесточают наши сердца, но презрительная жалость заставляет нас пристыженно молчать. Джэн знала, что Клейтон говорил только то, что думает, и в первый раз попыталась подробно разобраться в своей новой любви и подвергнуть объект ее критике. Медленно отвернулась она от молодого человека и пошла в хижину, напряженно раздумывая. Она попыталась представить себе лесного своего бога рядом с собою в салоне океанского парохода. Она вспомнила, как он ест руками, разрывая пищу, словно хищный зверь, и вытирает затем свои жирные пальцы о бедра, -- и содрогнулась. Она пыталась вообразить, как она его представляет своим светским друзьям -- его, неуклюжего, неграмотного, грубого человека. Джэн задумчиво вошла в свою комнату, села на край постели из трав, прижав руку к тревожно дышащей груди, и вдруг почувствовала под блузой твердые очертания его медальона. Джэн Портер вынула медальон и с минуту смотрела на него затуманенными от слез глазами. Потом прижала его к губам, зарыла лицо свое в папоротники и зарыдала. -- Зверь? -- прошептала она. -- Пусть тогда бог тоже обратит меня в зверя; потому что, человек ли он или зверь -- я его! В тот день она не видела больше Клейтона. Эсмеральда принесла ей ужин, и она велела ей передать отцу, что ей нездоровится. Следующим утром Клейтон рано ушел со спасательной экспедицией в поиски за лейтенантом д'Арно. На этот раз отряд состоял из двухсот человек, при десяти офицерах и двух врачах. Провианта было заготовлено на неделю. Были взяты с собой постельное белье и койки -- для переноса больных и раненых. Это был решительный и свирепый отряд -- карательная, а вместе с тем и спасательная экспедиция. Они добрались до места схватки вскоре после полудня, потому что шли теперь по знакомой дороге и не теряли времени в разведках. Оттуда слоновая тропа прямо вела в поселок Мбонги. Было всего два часа, когда голова экспедиции остановилась на опушке. Лейтенант Шарпантье, командовавший отрядом, тотчас же послал часть его через джунгли к противоположной стороне поселка. Другая часть была послана занять позицию перед его воротами, в то время, как сам лейтенант с остатком отряда остался на южной стороне поляны. Было условлено, что откроет нападение тот отряд который должен был занять северную, наиболее отдаленную позицию, чтобы дать ему время дойти. Их первый залп должен был служить сигналом для одновременной атаки со всех сторон, чтобы сразу штурмом овладеть поселком. Около получаса отряд с лейтенантом Шарпантье ждал сигнала, притаившись в густой листве джунглей. Эти полчаса показались целыми часами матросам. Они видели, как туземцы работают на полях и снуют у ворот поселка. Наконец, раздался сигнал -- резкий ружейный выстрел, и ответные залпы дружно понеслись из джунглей к западу и к югу. Туземцы в панике побросали свои орудия и кинулись к палисаду. Французские пули косили их, и матросы, перепрыгивая через простертые тела, бросились прямо к воротам. Нападение было так внезапно и неожиданно, что белые докатились до ворот прежде, чем испуганные туземцы успели забаррикадироваться, и в следующую минуту улица наполнились вооруженными людьми, сражавшимися врукопашную в безвыходной путанице хижин. Несколько минут черные стойко сражались при входе на улицу, но револьверы, ружья и кортики французов смяли туземцев копейщиков и перебили черных стрелков с их полунатянутыми тетивами. Скоро бой перешел в преследование и затем в страшную резню: французские матросы нашли обрывки мундира д'Арно на некоторых из черных противников. Они щадили детей и тех женщин, которых они не были вынуждены убивать для самозащиты. Но, когда, наконец, они остановились, задыхаясь, покрытые кровью и потом, -- во всем диком поселке Мбонги не осталось ни одного воина. Тщательно обыскали каждую хижину, каждый уголок поселка, но не могли найти ни малейшего следа д'Арно. Знаками они допросили пленных, и, наконец, один из матросов, служивший во французском Конго, заметил, что они понимают ломаное наречие, бывшее в ходу между белыми и наиболее низко стоящими племенами побережья. Но даже и тогда они не смогли узнать ничего положительного о судьбе д'Арно. На все вопросы о нем им отвечали возбужденной жестикуляцией или гримасами ужаса. Наконец, они убедились, что все это лишь доказательство виновности этих демонов, которые две ночи тому назад умертвили и съели их товарища. Потеряв всякую надежду, они стали готовиться к ночевке в деревне. Пленных собрали в трех хижинах, где их сторожил усиленный караул. У загороженных ворот были поставлены часовые, и весь поселок погрузился в молчание сна, нарушаемое лишь плачем туземных женщин о своих мертвецах. На следующее утро экспедиция двинулась в обратный путь. Моряки предполагали сначала сжечь поселок дотла, но эту мысль не выполнили и не взяли с собой пленных. Они остались в поселке плачущие, но все же имея крышу над головой и палисады для защиты от диких зверей. Экспедиция медленно шла по вчерашним следам. Десять нагруженных коек задерживали ее ход. В восьми койках лежали наиболее тяжело раненые, а двое гнулись под тяжестью мертвецов. Клейтон и лейтенант Шарпантье шли в тылу отряда; англичанин молчал из уважения к горю своего спутника, так как д'Арно и Шарпантье были с детства неразлучными друзьями. Клейтон не мог не сознавать, что француз тем более остро чувствует свое горе, что гибель д'Арно была совершенно напрасной; Джэн Портер оказалась спасенной прежде, чем д'Арно попал в руки дикарей и, кроме того, дело, в котором он потерял жизнь, было вне его службы и было затеяно ради чужих. Но когда Клейтон высказал все это лейтенанту Шарпантье, тот покачал головой: -- Нет, monsieur, -- сказал он. -- Д'Арно захотел бы умереть так. Я огорчен лишь тем, что не мог умереть за него, или, по крайней мере, вместе с ним. Жалею, что вы его не знали ближе, monsieur. Он был настоящим офицером и джентльменом -- вполне предоставленное многим, но заслуженное очень немногими. Он не умер бесполезно, потому что смерть его за дело чужой американской девушки заставит нас, его товарищей, встретить смерть еще смелее, какова бы она ни была. Клейтон не ответил, но в нем зародилось новое чувство уважения к французам, оставшееся с тех пор и навсегда непомраченным. Было очень поздно, когда они дошли до хижины на берегу. Один выстрел перед тем, как они вышли из джунглей, известил бывших в лагере и на корабле, что д'Арно не спасен; -- было заранее условлено, что когда они будут в одной или двух милях от лагеря, один выстрел будет означать неудачу, а три -- удачу, в то время как два выстрела означали бы, что они не нашли ни д'Арно, ни его черных похитителей. Их встретили печально-торжественно, и не много слов было произнесено, пока мертвые и раненые, заботливо размещенные на шлюпках, не были тихо отвезены на крейсер. Клейтон, изнуренный пятидневной трудной ходьбой по джунглям я двумя схватками с черными, вошел в хижину, чтобы съесть что-нибудь и отдохнуть на сравнительно удобной постели из трав. У дверей стояла Джэн Портер. -- Бедный лейтенант! -- сказала она. -- Нашли ли вы хоть след его? -- Мы опоздали, мисс Портер, -- ответил он печально. -- Говорите мне все! Что с ним случилось? -- Не могу, мисс Портер! Это слишком ужасно. -- Неужели они пытали его? -- прошептала она. -- Мы не знаем, что они делали с ним перед тем, как убили его, -- ответил Клейтон с выражением жалости на измученном лице, делая ударение на "перед тем". -- "Перед тем'', как они убили его? Что вы хотите сказать? Они не? ... Они не? ... -- Она подумала о том, что Клейтон сказал о вероятных отношениях лесного человека с этим племенем, и не могла произнести ужасного слова. -- Да, мисс Портер, они -- каннибалы, -- сказал он почти с горечью, потому что и ему пришла в голову мысль о лесном человеке, и страшная беспричинная ревность, испытанная им два дня тому назад, снова охватила его. И тогда с внезапной грубостью, столь же чуждой Клейтону, как вежливая предупредительность чужда обезьяне, -- он сгоряча сказал: -- Когда ваш лесной бог ушел от вас, он, наверное, торопился на пир. Об этих словах Клейтон пожалел еще раньше, чем договорил их, хотя и не знал, как жестоко они уязвили девушку. Его раскаяние откосилось к тому безосновательному вероломству, которое он проявил по отношению к человеку, спасшему жизнь каждому из них и ни разу не причинившему никому из них вреда. Девушка гордо вскинула голову. -- На ваше утверждение мог бы быть один подходящий ответ, м-р Клейтон, -- сказала ока ледяным тоном, -- и я жалею, что я не мужчина, чтобы дать вам такой ответ. -- Она быстро повернулась к ушла в хижину. Клейтон был медлителен, как истый англичанин, так что девушка успела скрыться из глаз прежде, чем он успел сообразить, какой ответ дал бы мужчина. -- Честное слово, -- сказал он грустно, -- она назвала меня лгуном! И мне сдается, что я заслужил это, -- добавил он задумчиво. -- Клейтон, мой милый, я знаю, что вы утомлены и издерганы, но это не причина быть ослом. Идите-ка лучше спать! Но прежде чем лечь, он тихонько позвал Джэн Портер из-за парусиновой перегородки, потому что желал извиниться. Однако с таким же успехом он мог бы обратиться и к сфинксу! Тогда он написал записочку на клочке бумаги и просунул ее под перегородку. Джэн Портер увидела бумажку, притворилась, что не заметила ее, потому что была очень рассержена, обижена и оскорблена; но -- она была женщиной и потому скоро как бы случайно подняла ее и прочла: Дорогая мисс Портер, у меня не было никакого основания сказать то, что я сказал. Единственное мое извинение -- что, должно быть, нервы мои расшатались окончательно; впрочем, это вовсе не извинение! Пожалуйста, постарайтесь думать, что я этого не говорил совсем. Мне очень стыдно. Я никак не хотел обидеть вас, -- вас менее, чем кого бы то ни было на свете! Скажите, что вы прощаете меня. Ваш Сесиль Клейтон. -- Нет, он думал так, иначе он никогда бы этого не сказал, -- рассуждала девушка; -- но это не может быть правдой, и, я знаю, что это неправда! Одно выражение в записке испугало ее: "Я никак не хотел обидеть вас, -- вас менее, чем кого бы то ни было на свете!" Еще неделю тому назад это выражение наполнило бы ее радостью, теперь -- оно угнетало ее. Она жалела, что познакомилась с Клейтоном. Она жалела, что встретилась с лесным богом, -- нет, этому она была рада. А тут еще та, другая записка, которую она нашла в траве перед хижиной после своего возвращения из джунглей, любовная записка, подписанная Тарзаном из племени обезьян. Кто бы мог быть этот новый поклонник? Что, если это еще один из диких обитателей страшного леса, который может сделать все, что угодно для обладания ею? -- Эсмеральда! Проснитесь! -- крикнула она. -- Как вы раздражаете меня тем, что можете спокойно спать, зная, что кругом горе! -- Габерелле! -- завопила Эсмеральда, приняв сидячее положение. -- Что тут опять? Гиппосорог? Где он, мисс Джэн? -- Вздор, Эсмеральда, никого тут нет. Ложитесь опять! Вы достаточно противны, когда спите, но еще несносней, когда проснетесь! -- Деточка вы моя сладкая, да что с вами, мое сокровище? Вы сегодня будто не в себе, -- сказала служанка. -- Ах, Эсмеральда, я сегодня вечером совсем гадкая. Не обращайте вы на меня внимания -- это будет самое лучшее с вашей стороны. -- Хорошо, сахарная моя, ложитесь-ка вы лучше всего спать. Ваши нервы издерганы. Со всеми этими рассказами массы Филандера о ринотамах каких-то людоедских гениях оно и не удивительно! Джэн Портер засмеялась, подошла к кровати Эсмеральды и, поцеловав щеку преданной негритянки, пожелала ей спокойной ночи. XXIII БРАТСТВО Когда д'Арно пришел в сознание, он оказался лежащим на постели из мягких лопухов и трав в шалаше, построенном из веток в виде маленького Л. В отверстие шалаша открывался вид на луг, покрытый зеленым дерном, за которым довольно близко подымалась плотная стена кустарников и деревьев. Он был весь разбит и очень слаб. Когда сознание полностью вернулось к нему, он почувствовал острую боль многих жестоких ран и тупую боль в каждой кости, в каждом мускуле тела -- последствия ужасных побоев, перенесенных им. Даже повернуть голову -- и это вызывало в нем такое безумное страдание, что он долго пролежал неподвижно, закрыв глаза. Он пытался по частям воссоздать подробности того, что с ним случилось до той минуты, когда он потерял сознание, чтобы найти объяснение своего теперешнего положения; старался понять, среди друзей ли он, или среди врагов. Наконец, ему вспомнилась вся ужасающая сцена у столба и странная белая фигура, в объятиях которой он впал в бессознательное состояние. Д'Арно не знал, какая участь ожидает его. Он не видел и не слышал кругом никаких признаков жизни. Беспрестанный гул джунглей -- шорох листьев, жужжание насекомых, голоса птиц и обезьянок, -- казалось, смешались в баюкающее ласковое мурлыкание. Казалось, будто он лежит в стороне, далеко от мириады жизней, звуки которых долетают до него только как смутный отголосок. Наконец, он впал в спокойный сон и проснулся уже после полудня. Опять испытал он странное чувство полнейшей растерянности, которое отметило и его первое пробуждение; но теперь он скоро припомнил недавнее прошлое и, взглянув через отверстие шалаша, увидел фигуру человека, сидящего на корточках. К нему была обращена широкая мускулистая спина, и хотя она была сильно загорелой, д'Арно увидел, что это спина белого человека, и он возблагодарил судьбу. Француз тихо окликнул Тарзана. Он обернулся и, встав, направился к шалашу. Его лицо было прекрасно -- самое прекрасное, -- подумал д'Арно, -- какое он когда либо видел в жизни. Нагнувшись, он вполз в шалаш к раненому офицеру и дотронулся холодной рукой до его лба. Д'Арно заговорил с ним по-французски, но человек только покачал головой с некоторой грустью, как показалось французу. Тогда д'Арно попробовал говорить по-английски, но человек снова покачал головой. Итальянский, испанский и немецкий языки привели к тому же результату. Д'Арно знал несколько слов по-норвежски, по-русски и по-гречески и имел поверхностное представление о наречии одного из негритянских племен западного побережья-- человек отверг их все. Осмотрев раны д'Арно, незнакомец вышел из шалаша и исчез. Через полчаса он вернулся с каким-то плодом, вроде тыквы, наполненным водой. Д'Арно жадно напился, но ел немного. Его удивляло, что у него не было лихорадки. Опять попытался он говорить со своей странной сиделкой, но его попытка оказалась опять безрезультатной. Внезапно человек вышел из шалаша и через несколько минут вернулся с куском коры и, -- о, чудо из чудес, -- с графитным карандашом! Усевшись на корточки рядом с д'Арно, он несколько минут писал на гладкой внутренней поверхности коры; затем передал ее французу. Д'Арно был изумлен, увидев написанную четкими печатными буквами записку по-английски: -- Я, Тарзан из племени обезьян. Кто вы? Можете вы читать на этом языке? Д'Арно схватил карандаш и приостановился. Этот странный человек писал по-английски. Очевидно, он -- англичанин! -- Да, -- сказал д'Арно, -- я читаю по-английски. Я и говорю на этом языке. Значит, мы можем говорить с вами! Прежде всего позвольте мне поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали. Человек только покачал головой и снова указал на карандаш и кору. -- Mon Dieu! -- воскликнул д'Арно. -- Если вы англичанин, почему же вы не можете говорить по-английски? И у него блеснула мысль: человек вероятно немой, возможно даже -- глухонемой. Итак д'Арно написал на коре по-английски: -- Я, Поль д'Арно, лейтенант французского флота. Благодарю вас за все, что вы для меня сделали. Вы мне спасли жизнь, и все, что мне принадлежит -- все ваше! Но разрешите ли спросить: как человек, который пишет по-английски, не говорит на этом языке? Ответ Тарзана привел д'Арно в полное изумление: -- Я говорю только на языке моего племени -- больших обезьян, которыми правил Керчак. Говорю немножко на языке слона Тантора и льва Нумы и понимаю также языки прочих народов джунглей. С человеческом существом я никогда не говорил, исключая одного раза с Джэн Портер и то знаками. Это первый раз, что я говорю с другим из моей породы путем переписки. Д'Арно был поражен. Казалось невероятным, чтобы на земле существовал взрослый человек, который никогда не говорил с другим человеком, и казалось еще более нелепым, чтобы такой человек мог писать и читать! Он снова взглянул на послание Тарзана: "исключая одного раза с Джэн Портер". Это была американская девушка, унесенная в джунгли гориллой. Внезапный свет начал брезжить в голове д'Арно: -- так вот она "горилла!". Он схватил карандаш и написал: -- Где Джэн Портер? И Тарзан подписал внизу: Она вернулась к родным, в хижину Тарзана из племени обезьян. -- Значит она жива? Где же она была? Что случилось с ней? -- Она жива. Теркоз взял ее себе в жены, но Тарзан отнял ее у Теркоза и убил его раньше, чем он успел повредить ей. Никто в джунглях не может вступить в бой с Тарзаном и остаться живым. Я, Тарзан, из племени обезьян, могучий боец! Д'Арно написал: -- Я рад, что она в безопасности. Мне больно писать. Я отдохну немного. И Тарзан ответил: -- Отдохните! Когда поправитесь, я отнесу вас к вашим. Много дней пролежал д'Арно на своей постели из мягких папоротников. На второй день началась лихорадка, и д'Арно думал, что это означает заражение, и был уверен, что он умрет. Ему пришла одна мысль в голову. Он удивился, как раньше не подумал об этом? Он позвал Тарзана и знаками показал, что хочет писать. А когда Тарзан принес кору и карандаш, д'Арно написал следующее: -- Не можете ли вы сходить к моим и привести их сюда? Я напишу записку, и они пойдут за вами. Тарзан покачал головой и, взяв кору, ответил: --Я подумал об этом в первый же день, но не смел. Большие обезьяны часто приходят сюда, и если они найдут вас здесь одного и раненого, они вас убьют. Д'Арно повернулся набок и закрыл глаза. Он не хотел умирать, но чувствовал, что наступает конец, потому что жар все повышался и повышался. В ту ночь он потерял сознание. Три дня он бредил, а Тарзан сидел около него, мочил ему голову и руки и омывал его раны. На четвертый день лихорадка прошла так же внезапно, как и началась, но от д'Арно осталась одна тень. Он страшно исхудал и ослабел. Тарзан должен был поднимать его, чтобы он мог пить из тыквы. Лихорадка не была вызвана заражением, как думал лейтенант, а была одной из тех лихорадок, которую обыкновенно схватывают европейцы в джунглях и которая или убивает их, или же внезапно покидает, что и было с д'Арно. Два дня спустя француз бродил, шатаясь, по амфитеатру, и сильная рука Тарзана поддерживала его, чтобы он не упал. Они уселись в тени большого дерева, и Тарзан добыл несколько кусков гладкой коры, чтобы они могли разговаривать. Д'Арно написал первую записку: -- Чем могу отплатить вам за все, что вы для меня сделали? Тарзан ответил: --Научите меня говорить языком людей. Д'Арно начал тотчас же, показывая на обычные предметы и повторяя их названия по-французски, потому что он думал, что ему легче всего будет научить этого человека своему родному языку, который он сам знал лучше всех остальных. Для Тарзана это было, конечно, безразлично, потому что он не мог отличать один язык от другого. Когда он указал на слово "man" -- "человек", которое он написал по-английски на коре печатными буквами, то д'Арно научил его произносить homme, и таким же образом научил произносить аре -- singe -- обезьяна, и three -- arbre -- дерево. Тарзан был очень ревностным учеником, и через два дня настолько освоился с французским языком, что мог произносить маленькие предложения, вроде: "это дерево", "это трава", "я голоден" и тому подобное; но д'Арно нашел, что трудно учить французскому построению речи на основе английского языка. Лейтенант писал маленькие уроки по-английски, а Тарзан должен был произносить их по-французски; но так как буквальный перевод оказывался из рук вон плохо, то Тарзан часто становился в тупик. Д'Арно понял теперь, что он сделал большую ошибку, но ему казалось уже слишком поздно начинать все сызнова и переучивать Тарзана, особенно потому, что они уже быстро подходили к возможности разговаривать друг с другом. На третий день после прекращения лихорадки д'Арно, Тарзан написал записку, спрашивая его, чувствует ли он себя достаточно окрепшим, чтобы его можно было отнести в хижину. Тарзан так же сильно стремился туда, как и д'Арно: ему так хотелось снова увидеть Джэн Портер! Ему было нелегко оставаться с французом все эти дни, когда все его существо рвалось к маленькому домику у моря, и то, что он это так самоотверженно делал, говорило более ярко о благородстве его характера, чем даже спасение им французского офицера из когтей Мбонги. Д'Арно, только и желавший этого, написал: -- Но вы не сможете нести меня все это расстояние через этот дремучий лес! Тарзан засмеялся. -- Mais oui, -- сказал он, и д'Арно тоже громко засмеялся, услыхав от Тарзана эту фразу, которую он так часто употреблял. Итак, они отправились в путь, и д'Арно так же, как и Клейтон и Джэн Портер, изумился поразительной силе и ловкости обезьяны-человека. Довольно поздно после полудня добрались они до открытой поляны, и когда Тарзан спустился на землю с ветвей последнего дерева, сердце его громко стучало в груди в ожидании так скоро увидеть вновь Джэн Портер. Но около хижины не было заметно никого, и д'Арно недоумевал, увидав, что ни крейсер, ни "Арроу" не стоят на якоре в бухте. Чувство одиночества было разлито по всей местности и внезапно сообщилось обоим мужчинам, направлявшимся к хижине. Оба молчали, но оба еще раньше, чем открыли запертую дверь, знали уже, что они найдут за нею. Тарзан поднял щеколду, и тяжелая дверь повернулась на своих деревянных петлях. Оказалось то, чего они так боялись: хижина была пуста! Мужчины обернулись и посмотрели друг на друга. Д'Арно понял, что товарищи считают его мертвым, но Тарзан думал только о женщине, которая с любовью целовала его, а теперь бежала, пока он оказывал услугу одному из ее же породы! Великая горечь поднималась в его сердце. Он скроется в джунгли и вернется к своему племени. Никогда не захочет он вновь увидеть кого-либо из своей породы; мысль о возвращении в хижину -- тоже невыносима для него. Навсегда оставит он ее позади себя, вместе с бузумной надеждой, которую он здесь вскормил, надеждой найти свой собственный род и сделаться человеком среди людей. А француз? А д'Арно? Что ж такое? Пусть идет он своей дорогой, как и Тарзан. Видеть его Тарзан больше не желает. Он хочет одного -- уйти, уйти от всего, что может напомнить ему Джэн Портер! Пока Тарзан стоял на пороге, погруженный в свои мысли, д'Арно вошел в хижину. Он увидел, что в ней значительно больше вещей, чем раньше. Немало предметов оказалось тут с крейсера -- походная кухня, посуда, ружье и значительное количество патронов, консервы, одеяло, два стула, койка, несколько книг и журналов, большей частью американских. -- Они намерены вернуться, -- подумал д'Арно. Он подошел к столу, который столько лет тому назад смастерил Джон Клейтон в виде пюпитра, и увидел на нем две записки, адресованные Тарзану из племени обезьян. Одна была написана твердым мужским почерком. Другая, написанная женским почерком, была запечатана. -- Здесь есть два послания вам, Тарзан! -- крикнул д'Арно, обернувшись к двери, но его спутника не было. Д'Арно подошел к двери и выглянул. Тарзана нигде не было видно. Д'Арно громко позвал его, но не получил ответа. -- Mon Dieu, -- воскликнул д'Арно, -- он бросил меня! Я это чувствую. Он вернулся в джунгли и покинул меня здесь одного. И тогда он вспомнил взгляд Тарзана, вошедшего в пустую хижину -- такой взгляд бывает у раненого оленя, которого так весело подстрелил охотник. Тарзану был нанесен жестокий удар. Д'Арно это было ясно теперь, -- но почему? Он не мог понять. Француз посмотрел кругом себя. Одиночество и ужас местности начинали действовать на его нервы, уже ослабленные страданиями и болезнью. Быть оставленным здесь совершенно одиноким, рядом со страшными джунглями, никогда не слышать человеческого голоса, не видеть человеческого лица -- в беспрерывном страхе перед дикими зверьми и еще более страшными дикими людьми -- и погибнуть от одиночества и безнадежности! Это было ужасно! А там далеко к востоку Тарзан, обезьяний приемыш, мчался по средним террасам ветвей назад к своему племени. Он никогда не путешествовал с такой безрассудной поспешностью, как теперь. Тарзан чувствовал, что он бежит от самого себя, -- что, несясь по лесу, как испуганная белка, он спасается от собственных мыслей. Но как быстро он не мчался, мысли не отставали от него. Тарзан пролетел над гибким телом львицы, шедшей в обратном направлении -- к хижине, покинутой им. Что мог предпринять д'Арно против Сабор? Что сделает он, если горилла Болгани нападет на него? Или лев Нума, или жестокая Шита? Тарзан приостановил свое бегство. -- Кто вы такой, Тарзан? -- спросил он громко. -- Обезьяна, или человек? Если вы обезьяна, то поступайте, как поступают обезьяны, оставляя одного из своих умирать в джунглях. Если же вы человек, то вернитесь, чтобы защитить своего соплеменника. Вы не должны убегать от одного из своих, потому что другой сбежал от вас. Д'Арно крепко запер дверь. Он был очень нервен. Даже храбрые люди, -- а д'Арно был храбр, -- иногда боятся одиночества. Он зарядил одно из ружей и положил его поблизости от себя. Тогда он подошел к пюпитру и взял незапечатанное письмо, адресованное Тарзану. Быть может, в нем было сообщение, что корабли только временно покинули бухту. Он чувствовал, что не будет нарушения этики, сели он прочтет письмо, и потому он вынул его из конверта и стал читать: Тарзану, из племени обезьян. Благодарим вас за то, что мы пользовались вашей хижиной, и огорчены тем, что вы нас лишили удовольствия видеть вас и поблагодарить лично. Мы ничего не испортили у вас и оставили много вещей для удобства и безопасности вашей в вашем одиноком доме. Если вы знаете странного белого человека, который столько раз спасал нам жизнь и приносил нам пищу, и если вы общаетесь с ним, поблагодарите и его от нашего имени за его доброжелательность к нам. Мы отплываем через час, чтобы никогда больше не вернуться; но хотелось бы нам, чтобы вы и другой наш друг в джунглях знали, что мы всегда будем вам благодарны за все, что вы сделали для чужестранцев на вашем берегу; а также, что и мы сумели бы гораздо лучше отблагодарить вас обоих, если бы вы только доставили нам для этого благоприятный случай. С уважением Уильям Сесиль Клейтон. -- "Чтобы никогда больше не вернуться", -- повторил д'Арно и бросился ничком на койку. Час спустя он вскочил и прислушался. За дверью был кто-то, пытавшийся войти. Д'Арно достал заряженное ружье и взял на прицел. Уже смеркалось, и в хижине было очень темно: но он видел, что щеколда двигается со своего места. Он почувствовал, как волосы стали подниматься дыбом у него на голове. Дверь осторожно приотворилась, и сквозь тонкую щель можно было видеть что-то стоящее как раз за дверью. Д'Арно навел в щель вороненое дуло ружья -- и спустил курок. XXIV ПРОПАВШЕЕ СОКРОВИЩЕ Когда экспедиция вернулась после бесполезных попыток спасти д'Арно, капитан Дюфрен выразил желание отплыть как можно скорее, и все были с этим согласны, исключая одной Джэн Портер. -- Нет, -- решительно сказала она капитану Дюфрену, -- я не поеду, и вам не следовало бы ехать. В джунглях осталось два наших друга, которые придут оттуда, надеясь на то, что их будут ждать. Один из них ваш офицер, а другой -- лесной человек, который спас жизнь каждому из членов экспедиции моего отца. Он простился со мной на краю джунглей два дня тому назад, чтобы поспешить, как он думал, на помощь моему отцу и м-ру Клейтону, и остался, чтобы спасти лейтенанта д'Арно; в этом вы можете быть уверены! Если бы его помощь лейтенанту оказалась запоздалой, он давно уже был бы здесь. Тот факт, что он этого не сделал, служит для меня вернейшим доказательством того, что или лейтенант д'Арно ранен и он задерживается с ним, или же, что он должен был разыскивать его похитителей дальше поселка, который атаковали ваши матросы. -- Но ведь мундир бедного д'Арно и все принадлежащее ему было найдено в этом поселке, мисс Портер, -- возразил капитан, -- и туземцы выказали большое возбуждение, когда их расспрашивали о судьбе белого человека. -- Да, капитан, но они не признали, что он убит! А что касается его одежды и вещей, -- что же? И более цивилизованные народы, чем эти бедные негры, отбирают у своих пленных все ценное, собираются ли они их убивать или нет. Даже солдаты моего родного Юга грабили не только живых, но и мертвых. Я готова согласиться с вами, что это очень важная улика, но ведь это еще не достоверное доказательство! -- Возможно, что и сам лесной ваш человек попался в плен к дикарям, или был ими убит, -- намекнул капитан. Девушка засмеялась. -- Вы его не знаете! -- возразила она, чувствуя, как легкая дрожь гордости пробежала по всем ее нервам при мысли, что она говорит о том, кто принадлежит ей. -- Пожалуй, что этого вашего сверхчеловека, и правда, стоило бы подождать, -- сказал капитан, смеясь, -- я очень бы желал видеть его. -- В таком случае подождите его, дорогой мой капитан, -- настаивала девушка. -- Я во всяком случае останусь! Француз был бы до крайности удивлен, если бы мог вникнуть в истинное значение слов девушки. Они шли от берега к хижине, разговаривая таким образом, и теперь присоединились к маленькой группе, сидящей на походных стульях в тени большого дерева у хижины. Тут были профессор Портер и м-р Филандер и Клейтон с лейтенантом Шарпантье и двумя из его товарищей офицеров, а Эсмеральда ходила тут же, вставляя время от времени свои замечания. Офицеры встали и отдали честь, когда приблизился их начальник, а Клейтон уступил Джэн Портер свой походный стул. -- Мы только что обсуждали судьбу бедного Поля, -- сказал капитан Дюфрен. -- Мисс Портер настаивает на том, что у нас нет положительных доказательств его смерти, и действительно их у нас нет. С другой стороны мисс Портер уверяет, что продолжительное отсутствие нашего всемогущего друга в джунглях указывает на то, что д'Арно еще нуждается в его помощи или как потому, что он ранен, или потому, что он все еще в плену в более отдаленном поселке туземцев. -- А тут предполагали, -- заявил лейтенант. Шарпантье, -- что дикий человек, быть может, состоял членом племени чернокожих, напавших на наш отряд, и что он спешил помогать им. Джэн Портер бросила быстрый взгляд на Клейтона. -- Это имеет все данные казаться правдоподобным, -- сказал профессор Портер. -- Я не согласен с вами, -- возразил м-р Филандер. -- Он имел полнейшую возможность сам повредить нам, или же повести против нас свое племя. Вместо того, в продолжение долгого нашего пребывания здесь, он никогда не изменил своей роли нашего защитника и поставщика. -- Это правда, -- вмешался Клейтон, однако мы не должны пренебречь тем фактом, что за исключением его, на сотни миль кругом, единственные человеческие существа -- дикие каннибалы. Он был вооружен совершенно так же, как они, а это предполагает поддержку с ними каких-то постоянных отношений. Самый факт, что он -- единственный белый среди, возможно, тысячи чернокожих, указывает на то, что отношения эти едва ли могли быть иными, как только дружескими!