Эдгар Берроуз. Тарзан непобедимый
Переводчики Анисимов В., Владимирова И.
Редактор Соркина Г.
Сдано в набор 16.03.92. Подп. в печать 3.04.92. Формат 84Х108/32.
Гарнитура Тип Таймс. Печать высокая с ФПФ.
Печ. л. 12. Тираж 500 000 экз. Зак. 1955.
Государственное малое предприятие "Гарт". Акционерное общество
"Принтэст". Эстония, Таллинн, Пярнусское шоссе, 10.
Минский ордена Трудового Красного Знамени полиграф-комбинат МППО им. Я.
Коласа. 220005, Минск, ул. Красная, 23.
ISBN 5-7985-0023-3
© ГМП "Гарт", А/о "Принтэст", 1992.
---------------------------------------------------------------
OCR, Spellcheck: Максим Пономарев aka MacX
---------------------------------------------------------------
I. МАЛЫШ НКИМА
Я не историк, не летописец и, к тому же, абсолютно убежден в том, что
есть темы, которых беллетристы вообще не должны касаться, -- прежде всего,
политики и религии. Однако мне вовсе не кажется неэтичным изредка черпать
идеи из первой или второй, при условии, что тема будет разрабатываться так,
чтобы придать произведению характер вымысла.
Если бы история, которую я собираюсь вам поведать, просочилась в газеты
двух определенных европейских государств, это могло бы вызвать новую и более
страшную мировую войну. Впрочем, речь пойдет не об этом. Меня сейчас
интересует то, что это -- хороший рассказ, вполне отвечающий моим
собственным требованиям, благодаря тому обстоятельству, что Тарзан из
племени обезьян был тесно связан со многими его наиболее захватывающими
эпизодами.
Я не собираюсь докучать вам сухой политической историей, так что не
напрягайте напрасно свой ум, пытаясь расшифровать вымышленные имена,
используемые мной в описании некоторых персонажей, которые, как мне
представляется, должны сохранить инкогнито в высших интересах мира и
безопасности.
Воспринимайте рассказ просто как очередной из серии о Тарзане, в
котором, хотелось бы надеяться, вы найдете развлечение и отдых. А если
найдете в нем пищу для ума, тем лучше.
Без сомнения, мало кто из вас видел и еще меньше обратил внимание на
незаметно промелькнувшее некоторое время тому назад газетное сообщение, в
котором передавался слух о том, что французские колониальные войска,
размещенные в Сомали, на северо-восточном побережье Африки, вторглись в
итальянскую колонию. За этой информацией кроется история заговора, интриг,
безрассудства и любви -- история о подлецах и глупцах, смельчаках и
красавицах, история о зверях леса и джунглей.
Если же кто-то из вас и видел газетное сообщение о вторжении на
территорию итальянского Сомали на северо-восточном побережье Африки, то уж
совершенно точно никто не видел душераздирающего эпизода, произошедшего в
тех краях незадолго до этого события. Казалось бы, какая вообще могла быть
связь между неким существом и европейской международной политикой или
судьбой наций, ибо существом была всего-навсего маленькая обезьянка,
спасающаяся бегством по верхушкам деревьев и вопящая от ужаса. Это был
маленький Нкима, а за ним гналась огромная грозная обезьяна, гораздо более
крупная, чем малыш Нкима.
К счастью для мира в Европе и во всем мире, скорость преследователя
оказалась не пропорциональной его недружелюбному настроению, и Нкиме удалось
спастись; но еще долго после того, как большая обезьяна прекратила погоню,
маленькая обезьянка продолжала нестись по верхушкам деревьев, издавая
пронзительные крики, на какие только был способен, ибо испытывать страх и
спасаться бегством являлось двумя главными занятиями маленького Нкимы.
Возможно, Нкима утомился, а скорее всего увидел гусеницу или птичье
гнездо -- так или иначе, он наконец остановился, продолжая ругаться и
верещать на качающейся ветке высоко над землей.
Мир, в котором родился маленький Нкима, казался ему очень страшным, и в
те часы, когда малыш бодрствовал, он только и делал, что жаловался на
судьбу, почти не отличаясь в этом отношении от некоторых людей. Маленькому
Нкиме представлялось, что мир населен большими злобными существами, которые
обожают обезьянье мясо. Был лев Нума, была пантера Шита и змея Гиста --
триумвират, наполнявший опасностью весь мир, от земли до самой высокой
макушки дерева. Еще были большие обезьяны и обезьяны поменьше, и всех их Бог
сотворил более крупными, нежели Нкиму, и все они, казалось, затаили на него
злобу.
Взять, к примеру, грубое существо, только что гнавшееся за ним. Малыш
Нкима всего лишь бросил в него палку, когда оно спало, примостившись на
дереве, и из-за этого пустячного повода обезьяна бросилась вслед за Нкимой с
явным намерением убить его. Я отнюдь не желаю порицать Нкиму, ему никогда и
в голову не приходило, как, впрочем, не приходит и кое-кому из людей, что
безобидные шутки иногда могут привести к роковым последствиям.
Размышляя о несправедливости судьбы, маленький Нкима совсем приуныл.
Однако была иная, более серьезная причина для печали, от которой разрывалось
его маленькое сердечко. Много-много лун тому назад ушел его хозяин, оставив
его одного. Правда, он оставил Нкиму в хорошем уютном доме с добрыми людьми,
которые кормили его, но маленький Нкима тосковал по великому Тармангани, чье
обнаженное плечо служило единственным пристанищем, откуда он мог с полнейшей
безнаказанностью швырять оскорбления миру. Вот уже долгое время маленький
Нкима, пренебрегая опасностями леса и джунглей, искал своего любимого
Тарзана.
Поскольку сердца измеряются содержанием в них любви и преданности, а не
диаметрами в дюймах, то сердце маленького Нкимы было очень большим --
настолько большим, что средний человек мог спрятать за ним свое собственное
сердце да и себя впридачу -- и вот уже долгое время оно представляло собой
сплошную жгучую боль в тщедушной груди. Однако, к счастью для маленького
ману, его ум был организован таким образом, что мог легко отвлечься даже от
большого горя. Тяжелые мысли Нкимы могла прервать бабочка или сочная пища.
Это было даже хорошо, ибо в противном случае он просто умер бы от горя.
Вот и сейчас, обратив свои печальные мысли к утрате, Нкима вдруг
встрепенулся, уловив изменение в направлении ветерка, донесшего до его
чутких ушей звук, не похожий на звуки джунглей, к которым он привык с
детства. Звук явно диссонировал с остальными. А что вносит диссонанс в
джунгли и повсюду, где бы он ни раздавался? Человек. Именно голоса людей и
услышал Нкима.
Маленькая обезьянка бесшумно заскользила по деревьям в направлении,
откуда донеслись звуки, и вскоре, помимо звуков, которые стали громче,
обнаружилось еще кое-что, явившееся полным, окончательным подтверждением
природы источника шума для Нкимы, как, впрочем, и для любого другого
обитателя джунглей -- запах.
Вы наверняка наблюдали, как собака, возможно, ваша собственная, как
будто узнает вас по виду, но разве она когда-либо полностью удовлетворится,
пока зрительное впечатление не подтвердится и не подкрепится ее
чувствительными ноздрями?
Так же и с Нкимой. Его уши уловили присутствие людей, теперь же его
ноздри окончательно убедили его в том, что поблизости находятся люди. Он
думал о них не как о людях, а как о больших обезьянах. Там были Гомангани,
большие черные обезьяны, -- негры. Это поведал Нкиме его нос. Были также
Тармангани. Те, кто представлялся Нкиме большими белыми обезьянами, были
белыми людьми.
Он возбужденно потянул носом, пытаясь обнаружить знакомый запах
любимого Тарзана, но его там не оказалось. Нкима понял это еще до того, как
увидел незнакомцев.
Лагерь, который вскоре открылся сверху взору Нкимы, был хорошо
обустроен. Судя по всему, он простоял здесь не день и не два и, вполне
вероятно, простоит еще некоторое время. Ставили его не наспех. Виднелись
палатки белых людей и шатры арабов, аккуратно выстроившиеся с почти военной
четкостью, а за ними -- легкие хижины негров, сложенные из того материала,
которым наделила эту местность природа.
Под откинутым пологом одного арабского шатра сидели несколько бедуинов
в белых бурнусах и пили свой неизменный кофе; под сенью высоченного дерева
перед другой палаткой четверо белых увлеченно играли в карты; возле хижины
группа дюжих воинов из племени галла играли в минкалу. Были здесь и
чернокожие из других племен -- выходцы из восточной и центральной Африки, а
также несколько негров с западного побережья.
Опытный африканский путешественник или охотник, вероятно, затруднился
бы дать точную классификацию всему этому пестрому смешению рас и цветов
кожи. Чернокожих было слишком много, чтобы поверить, будто все они --
носильщики, поскольку несмотря на большое количество груза, каждому из них
практически не досталось бы ноши, даже учитывая наличие аскари, которые не
носят ничего, кроме собственного оружия и амуниции.
К тому же, в лагере имелось больше винтовок, чем требовалось для защиты
даже более многочисленного отряда. В самом деле, на каждого человека
приходилось по винтовке. Но это были уже несущественные детали, не
произведшие впечатления на Нкиму. Для него имел значение тот факт, что во
владениях его хозяина оказалось много незнакомых Тармангани и Гомангани, а
поскольку во всяком чужаке Нкима видел врага, то он встревожился. Теперь,
более чем когда-либо, ему хотелось найти Тарзана.
На земле перед палаткой сидел, поджав ноги, смуглый индус в тюрбане,
явно погруженный в медитацию; однако если кому-нибудь удалось бы увидеть его
черные чувственные глаза, то он обнаружил бы, что выражение их отнюдь не
отстраненное -- индус ни на миг не отрывал взора от палатки, стоящей чуть
поодаль от остальных и, когда из нее вышла девушка, Рагханат Джафар встал и
подошел к ней. Заговорив с девушкой, он заулыбался сальной улыбкой, но,
отвечая ему, она не улыбалась. Говорила она вежливо, однако не остановилась,
направляясь к четверке, игравшей в карты.
Когда она подошла к их столику, игроки подняли глаза, и на каждом лице
появилось доброжелательное выражение, но было ли оно одинаковым на этих
лицах-масках, тех масках, за которыми мы научаемся скрывать свои сокровенные
мысли, оставалось неясным. И все же было очевидно, что девушка пользуется
симпатиями.
-- Привет, Зора! -- воскликнул рослый малый с гладко выбритым лицом. --
Выспалась?
-- Да, товарищ, -- ответила девушка, -- но мне надоело спать. Эта
бездеятельность действует на нервы.
-- Мне тоже, -- согласился мужчина.
-- Как долго еще вы собираетесь ждать американца, товарищ Зверев? --
спросил Рагханат Джафар. Верзила пожал плечами.
-- Он мне нужен, -- ответил он. -- Мы вполне справились бы и без него,
но нельзя не учитывать того морального эффекта, который окажет на мир сам
факт активного участия в деле богатого американца из высших кругов общества.
Так что подождем его прибытия.
-- А вы полностью уверены в этом гринго, Зверев? -- спросил молодой
смуглый мексиканец, сидевший рядом с рослым гладко выбритым человеком,
который, по всем признакам, являлся главой экспедиции.
-- Я виделся с ним в Нью-Йорке и еще раз в Сан-Франциско, -- отозвался
Зверев. -- Его проверили самым тщательным образом, и отзывы получены
благоприятные.
-- Я всегда испытывал подозрение к людям, которые всем, что имеют,
обязаны капитализму, -- объявил Ромеро. -- Это у них в крови -- в душе они
ненавидят пролетариат так же, как мы ненавидим их.
-- Этот парень -- совсем другое дело, -- стоял на своем Зверев. -- Он
настолько склонился на нашу сторону, что ради правого дела готов предать
родного отца... и уже предает свою страну.
Губы Зоры Дрыновой, когда она услышала эту характеристику, слегка
скривились в непроизвольной усмешке, незамеченной остальными.
Мигель Ромеро, мексиканец, остался неудовлетворенным.
-- Не доверяю я всяким этим гринго, -- заявил он. Зверев пожал плечами.
-- Наша личная неприязнь не имеет значения, -- сказал он, -- по
сравнению с интересами мирового рабочего класса. Когда Коулт прибудет, мы
обязаны принять его как своего; и не забывать, что как бы мы ни ненавидели
Америку и американцев, без них и без их паршивого капитала в сегодняшнем
мире ничего не добиться.
-- Капитала, нажитого на крови и поте рабочего класса, -- прорычал
Ромеро.
-- Вот именно, -- подхватил Рагханат Джафар, -- но, как ни
парадоксально, это же богатство подорвет и уничтожит капиталистическую
Америку и в конце концов обеспечит победу пролетариата.
-- Вот и я так думаю, -- сказал Зверев. -- Ради общего дела я предпочту
американское золото золоту любой другой страны...
-- Но что значат для нас ничтожные средства этого американского
бизнесмена? -- требовательно спросила Зора. -- Это же пустяк по сравнению с
тем, что Америка уже щедро вкладывает в Советскую Россию. Что его измена, по
сравнению с изменой других, которые уже делают для приближения победы
мирового коммунизма больше, чем Третий Интернационал? Это ничто, даже не
капля в море.
-- Что вы имеете в виду, Зора? -- спросил Мигель.
-- Я имею в виду банкиров, промышленников, инженеров Америки, которые
продают нам свою собственную страну и мир в надежде набить золотом свои уже
и так лопающиеся сундуки. Один из наиболее благочестивых и почитаемых
граждан возводит для нас огромные фабрики в России, где мы сможем выпускать
тракторы и танки; их промышленники соперничают друг с другом, чтобы снабдить
нас двигателями для тысяч аэропланов; их инженеры продают нам свой интеллект
и мастерство, чтобы построить огромный промышленный город, где бы
производились боеприпасы и военная техника. Таковы эти предатели, таковы эти
люди, которые ускоряют приближение дня, когда Москва станет диктовать свою
политику всему миру.
-- Вы говорите так, будто сожалеете об этом, -- раздался сухой голос
возле ее плеча. Девушка быстро обернулась.
-- А, это вы, шейх Абу Батн, -- произнесла она, узнав смуглого араба,
который подошел, закончив пить свой кофе. -- Наша благосклонная фортуна не
мешает мне видеть вероломство врага, но и не позволяет восхищаться изменой
кого бы то ни было, даже если она выгодна для нас.
-- Это и ко мне относится? -- настороженно спросил Ромеро.
Зора рассмеялась.
-- Ну что вы, Мигель, -- проговорила она. -- Вы же представитель
рабочего класса и верны пролетариату своей страны, а те, другие, принадлежат
к классу капиталистов; их правительство -- правительство буржуазное, которое
настолько ненавидит коммунистические идеалы, что так и не признало наше
государство; тем не менее, в своей жадности эти свиньи продают своих же и
свою страну за горсть вонючих долларов. Я их презираю.
Зверев усмехнулся.
-- Ты настоящая большевичка, Зора, -- воскликнул он. -- Ненавидишь
врага от всей души, даже когда он нам помогает.
-- Но ненавистью и болтовней ничего не добьешься, -- сказала девушка.
-- Скорей бы начать делать дело. А мы торчим здесь и бездействуем.
-- И что же ты предлагаешь? -- добродушно поинтересовался Зверев.
-- По крайней мере, могли бы попытаться завладеть золотом Опара, --
ответила она. -- Если Китембо прав, его хватило бы на финансирование дюжины
экспедиций вроде планируемой, и мы не нуждались бы в этом американском...
как их там называют?.. толстосуме.
-- Меня тоже посещали подобные мысли, -- произнес Рагханат Джафар.
Зверев нахмурился.
-- Может, кое-кому из вас не терпится возглавить эту экспедицию, --
раздраженно сказал он. -- Я знаю, что делаю, и не обязан ни с кем обсуждать
свои планы. Настанет время для приказов, и я их отдам. Китембо получил свой,
и уже несколько дней ведется подготовка к экспедиции на Опар.
-- Мы так же заинтересованы и готовы рискнуть, как и вы, Зверев, --
резко вмешался Ромеро. -- Предполагалось, что мы будем работать на равных, а
не как хозяин и раб.
-- Скоро вы узнаете, что хозяин -- я, -- огрызнулся Зверев неприятным
тоном.
-- Да, -- усмехнулся Ромеро, -- царь тоже считал себя хозяином, вам
известно, что с ним стало?
Зверев вскочил на ноги, выхватил револьвер и направил на Ромеро, но в
ту же секунду девушка ударила его снизу по руке и встала между ними.
-- Ты с ума сошел, Зверев! -- вскричала она.
-- Не вмешивайся, Зора! Это мое дело, и рано или поздно его придется
решать. Здесь главный я, и я не потерплю предателей в своем лагере. Отойди.
-- Нет! -- решительно возразила девушка. -- Мигель был не прав, но и ты
тоже, а проливать кровь -- нашу собственную -- сейчас означало бы полностью
потерять всякий шанс на успех. Это посеет семена страха и подозрительности и
будет стоить нам уважения со стороны чернокожих, ибо они почувствуют
отсутствие среди нас единства. К тому же, Мигель безоружен, стрелять в него
было бы подлым убийством, а это лишило бы тебя уважения всякого порядочного
человека в экспедиции. -- Она выпалила эти слова на русском языке, которого,
кроме нее и Зверева, никто из присутствующих не понимал, затем повернулась к
Мигелю и обратилась к нему на английском.
-- Вы были неправы, Мигель, -- мягко произнесла она. -- Руководителем
должен быть один человек, и на эту должность был избран товарищ Зверев. Он
сожалеет, что поступил опрометчиво. Извинитесь перед ним за свои слова,
пожмите друг другу руки, а мы все давайте забудем о случившемся.
Ромеро на миг заколебался, затем протянул Звереву
руку.
Русский пожал протянутую руку и чопорно поклонился.
-- Забудем об этом, товарищ, -- произнес он, сохраняя хмурое выражение,
как, впрочем, и мексиканец.
Маленький Нкима зевнул и, зацепившись хвостом за ветку, перебрался
повыше. Его любопытство относительно этих чужаков было удовлетворено. Он
потерял к ним всякий интерес, но решил, что его хозяину следует знать об их
присутствии; и эта мысль, родившаяся в маленькой головенке, вновь вызвала
такую глубокую грусть и неизбывную тоску по Тарзану, что Нкимой снова
овладела угрюмая решимость продолжать поиски человека-обезьяны. Может, через
полчаса какой-нибудь тривиальный повод опять отвлечет его внимание, но
сейчас это стало делом его жизни.
Перелетая с дерева на дерево, маленький Нкима держал в своей розовой
ладошке судьбу Европы, хотя и не догадывался об этом.
День клонился к вечеру. В отдалении раздался львиный рык. По спине
Нкимы инстинктивно пробежали мурашки. На деле же напугался он не сильно,
понимая, что никакому льву не достать его на верхушке дерева.
Молодой человек, шагающий впереди сафари, задрал голову и прислушался.
-- Не так уж и далеко, Тони, -- сказал он.
-- Нет, сэр, совсем даже близко, -- отозвался филиппинец.
-- Тебе придется научиться обходиться без всяких "сэров", Тони, прежде
чем мы присоединимся к остальным, -- сделал ему замечание молодой человек.
Филиппинец усмехнулся.
-- Ладно, товарищ, -- согласился он. -- Я так привычка обратиться ко
всем "сэр", что мне трудно перестроиться.
-- Боюсь, в таком случае ты не очень хороший большевик, Тони.
-- Вот уж нет, -- воскликнул филиппинец. -- Иначе почему я здесь?
Думаете, я решил приходить эта Богом забытая страна, где полно лев, муравей,
змея, муха и москит, чтобы прогуляться? Нет, я приходить положить свою жизнь
за филиппинскую независимость.
-- Конечно, это благородно с твоей стороны, Тони, -- серьезно
проговорил спутник, -- однако каким образом это принесет филиппинцам
свободу?
Антонио Мори почесал в затылке.
-- Не знаю, -- признался он, -- но это причинять неприятности Америке.
Высоко на верхушках деревьев их путь пересекла маленькая обезьянка. На
секунду Нкима приостановился, наблюдая за ними, затем пустился дальше.
Спустя полчаса лев снова зарычал, и так угрожающе близко и неожиданно
раздались внизу в джунглях громовые раскаты, что маленький Нкима едва не
свалился с дерева. Испустив вопль ужаса, он взлетел как можно выше и уселся,
сердито ругаясь.
Лев, великолепный самец с роскошной гривой, вышел на открытое
пространство под деревом, на котором притаился дрожащий Нкима. В очередной
раз лев подал могучий голос, и от его оглушительно звонкого рыка-вызова
задрожала земля. Нкима глянул вниз и перестал вдруг браниться. Вместо этого
он принялся возбужденно подпрыгивать, верещать и гримасничать. Лев Нума
посмотрел наверх, и тогда произошло нечто странное. Обезьянка перестала
верещать и издала низкий своеобразный крик. Глаза льва, зловеще сверкавшие,
приобрели новое, почти нежное выражение. Он выгнул спину и принялся тереться
боком о ствол дерева, а из свирепой пасти послышалось тихое мурлыканье.
Тогда маленький Нкима поспешно рванулся вниз сквозь листву, совершил
последний проворный прыжок и свалился на густую гриву царя зверей.
II. ИНДУС
Наступление нового дня вызвало в лагере заговорщиков и новую
деятельность. Бедуины уже не пили свой кофе; карты белых были отложены в
сторону, а воины племени галла больше не играли в минкалу.
Зверев сидел за походным столиком, отдавая приказания и одновременно с
помощью Зоры и Рагханата Джафара выдавая боеприпасы веренице проходящих мимо
них вооруженных людей. Мигель Ромеро и двое других белых следили за
распределением груза между носильщиками. Свирепый чернокожий Китембо
неустанно сновал среди своих людей, подгоняя припозднившихся с завтрака и
сбивая получивших боеприпасы в отряды. И только шейх Абу Батн праздно сидел
в компании своих обожженных солнцем воинов. Они, пребывающие всегда в полной
боевой готовности, с презрением наблюдали за беспорядочной суетой своих
спутников.
-- Сколько человек ты выделишь для охраны лагеря? -- спросила Зора.
-- За главных останетесь вы с товарищем Джафаром, -- ответил Зверев. --
Твои ребята и десять аскари будут охранять лагерь.
-- Вполне достаточно, -- сказала девушка. -- Мы вне опасности.
-- Да, -- согласился Зверев, -- но только пока. Пока здесь не появится
Тарзан. Я все сто раз перепроверил прежде, чем выбрал это место для базового
лагеря. У меня есть сведения, что он здесь давно не появлялся, -- пустился
на дирижабле в какую-то дурацкую экспедицию да и сгинул. Я почти уверен, что
он погиб.
Как только последний из чернокожих получил свой боекомплект, Китембо
собрал соплеменников в некотором отдалении от остальных участников
экспедиции и завел с ними негромкий разговор. Они были из племени базембо, и
Китембо, их вождь, говорил с ними на родном наречии.
Китембо ненавидел всех белых. Англичане оккупировали землю, с
незапамятных времен бывшую домом для его народа; а поскольку Китембо
наследовал титул вождя, но не хотел мириться с господством захватчиков, те
сместили его, посадив на трон послушную марионетку.
Для вождя Китембо, дикого, жестокого и коварного, все белые были
исчадием ада, но в сотрудничестве со Зверевым он увидел возможность
отомстить британцам; поэтому-то он собрал вокруг себя множество
соплеменников, примкнувших к экспедиции, которая, по заверению Зверева,
должна была навсегда освободить землю от оккупантов и наделить Китембо еще
большей властью, нежели та, которой обладали вожди базембо.
И все же Китембо было не легко поддерживать интерес своих людей к
данному предприятию. Англичане основательно подорвали его власть и влияние,
и теперь воины, некогда раболепствовавшие перед ним, осмеливались в открытую
сомневаться в его полномочиях. Люди не роптали, пока все шло своим чередом:
короткие переходы, мирные тихие стоянки и обильная пища в обществе
чернокожих с западного побережья и членов других племен, бывших менее
воинственными, чем базембо, и выполнявших роль носильщиков и слуг; но
теперь, когда впереди замаячила реальная опасность, кое-кто решил
поинтересоваться, какую выгоду сулит это им, не желая, очевидно, рисковать
своей шкурой для удовлетворения амбиций или антипатий как белого Зверева,
так и черного Китембо.
И теперь Китембо, стремясь сгладить недовольство, повел разговор со
своими воинами, суля им, с одной стороны, наживу, а с другой, -- жестокую
кару, предлагая тем самым выбирать между послушанием и мятежом.
Кое-какие из посулов, которыми он прельщал их воображение, весьма
смутили бы Зверева и остальных белых участников экспедиции, понимай они
диалект базембо; но наиболее весомым аргументом в пользу подчинения приказам
Китембо являлся, видимо, неподдельный страх, все еще испытываемый
большинством его соплеменников перед своим безжалостным вождем.
Среди других чернокожих участников экспедиции были изгои из нескольких
племен и значительное число носильщиков, нанятых в обычном порядке для
сопровождения того, что официально именовалось научной экспедицией.
Абу Батн и его воины на какое-то время решили поддерживать Зверева по
двум причинам: во-первых, из-за жажды наживы, во-вторых, из-за ненависти ко
всем белым в лице англичан, утвердивших свое господство в Египте и даже в
отдаленных пустынях, которые они считали своими исконными землями.
Представители других рас, сопровождавших Зверева, вдохновлялись, как
считалось, благородными гуманистическими побуждениями, хотя, если не кривить
душой, их лидер чаще говорил им о приобретении богатств и власти, нежели об
идеалах братства и счастье пролетариата.
Таким образом, в это прекрасное утро на поиск сокровищ загадочного
Опара выступила разношерстная, но, тем не менее, грозная экспедиция.
Зора Дрынова проводила их взглядом, не спуская прекрасных загадочных
глаз с фигуры Питера Зверева, пока тот не скрылся из виду в темном лесу.
Была ли то дева, глядевшая с тревогой вослед своему любимому, уходящему
на опасное дело, или же...
-- Он может и не вернуться, -- раздался над ее ухом масляный голос.
Девушка повернула голову, встретив прищуренный взгляд Рагханата
Джафара.
-- Он вернется, товарищ, -- возразила она. -- Питер Зверев всегда
возвращается ко мне.
-- Вы чересчур в нем уверены, -- произнес индус, блестя плотоядным
взором.
-- Я знаю, что говорю, -- ответила девушка, направившись к своей
палатке.
-- Погодите, -- сказал Джафар.
Она остановилась и повернулась к нему.
-- Что вам угодно?
-- Вас, -- ответил он. -- Что вы нашли в этой грубой скотине, Зора? Что
он понимает в любви или в красоте? Только я могу оценить вас, прекрасный
утренний цветок. Со мной вы познаете удивительное блаженство идеальной
любви, ибо я знаток этого искусства. Животное, подобное Звереву, может
только унижать вас.
Девушка почувствовала приступ тошнотворного отвращения, который она
постаралась скрыть от глаз индуса, так как понимала, что экспедиция ушла
неизвестно на сколько дней и что в течение этого времени она и Джафар будут
практически одни в лагере, за исключением горстки диких чернокожих воинов,
чье отношение к делам такого рода нельзя было предвидеть; но, тем не менее,
она была преисполнена решимости недвусмысленно положить конец его
притязаниям.
-- Со смертью играете, Джафар, -- тихо произнесла она. -- Сюда меня
привела не жажда любовных утех, и если Зверев узнает о том, что вы мне
сказали, он убьет вас. И больше со мной на эту тему не заговаривайте.
-- В этом не будет необходимости, -- загадочно ответил индус. Его
полузакрытые глаза были прикованы к глазам девушки. Так они стояли друг
против друга секунд двадцать, и Зора Дрынова ощутила, что ее охватывает
слабость и она близка к капитуляции. Усилием воли она попыталась перебороть
это ощущение, сопротивляясь воле индуса. Наконец она отвела взгляд. Она
одержала победу, но победа принесла ей слабость и дрожь, как бывает после
ожесточенной физической схватки. Поспешно отвернувшись, она торопливо пошла
к своей палатке, не смея оглянуться, опасаясь вновь встретиться взглядом с
глазами Рагханата Джафара -- двумя хищными злобными омутами; поэтому Зора и
не заметила сальной улыбки удовлетворения, искривившей чувственные губы
индуса, как и не услышала фразы, повторенной им шепотом: "В этом не будет
необходимости".
x x x
Экспедиция двигалась по петляющей тропе, ведущей к подножию скал,
окаймляющих нижнюю границу пустынного плато, за которой таились древние
руины Опара, а в это же самое время далеко на западе к базовому лагерю
заговорщиков приближался Уэйн Коулт. На юге, восседая на спине громадного
льва, продолжала свое путешествие маленькая обезьянка, которая, чувствуя
свою полнейшую безнаказанность, осыпала пронзительными оскорблениями всякого
обитателя джунглей, встречавшегося им на пути; а грозный хищник, исполненный
презрения ко всем меньшим существам, высокомерно шагал навстречу ветру,
осознавая свое неоспоримое превосходство. Пасущееся на его пути стадо
антилоп, почуяв резкий запах льва, заволновалось, но стоило ему оказаться в
их поле зрения, как они всего лишь отбежали в сторону, уступая дорогу, и, не
страшась присутствия хищника, вновь принялись щипать траву, ибо лев Нума был
сыт, и травоядные поняли это, как понимают дикие животные то, чего не может
понять человек с его притупленными органами чувств.
Запах льва достиг и других животных, находившихся в отдалении, и они
тоже занервничали, хотя их страх был послабее испуга антилоп. Эти другие
были большими обезьянами из племени То-ята. Могучие самцы не боялись никого,
даже самого Нуму, хотя их самки и детеныши трепетали от страха.
По мере приближения кошки, Мангани засуетились и забеспокоились. То-ят,
король обезьян, заколотил себя в грудь и оскалил огромные бойцовские клыки.
Га-ят, сгорбив свои мощные плечи, передвинулся к краю стада навстречу
приближающейся опасности. Зу-то угрожающе затопал мозолистыми ногами. Самки
стали подзывать детенышей, и многие забрались на нижние ветви высоких
деревьев.
И вдруг из густой листвы вниз спрыгнул почти обнаженный человек и
оказался посреди стада. Натянутые нервы животных не выдержали. Со злобным
рычанием стадо бросилось на нежданного и ненавистного человека. Первым к
нему подскочил король обезьян.
-- У То-ята короткая память, -- произнес человек на языке Мангани.
Обезьяна приостановилась, вероятно, удивившись тому, что слышит родную
речь из уст человека.
-- Я То-ят! -- прорычал он. -- Я убивать!
-- Я Тарзан, -- ответил человек, -- великий охотник, великий боец. Я
пришел с миром.
-- Убивать! Убивать! -- прогремел То-ят, и огромные грозные самцы
двинулись вперед с обнаженными клыками.
-- Зу-то! Га-ят! -- повелительно окликнул человек. -- Это я, Тарзан из
племени обезьян!
Однако самцов уже охватила нервозность и страх, ибо ноздри их чуяли
сильный запах Нумы, а внезапное появление Тарзана повергло их в панику.
-- Убивать! Убивать! -- бушевали они, но пока не бросались в атаку, а
медленно продвигались вперед, взвинчивая себя до необходимого состояния
яростного исступления, предшествующего стремительному кровожадному натиску,
перед которым не могло устоять ни одно живое существо.
Но тут огромная клочковатая мамаша с крошечным детенышем на спине
испустила пронзительный крик.
-- Нума! -- завопила она и, развернувшись, бросилась спасаться в листву
ближайшего дерева.
В мгновение ока остававшиеся на земле самки и детеныши взметнулись на
деревья. Самцы на секунду перенесли свое внимание с человека на новую
угрозу. То, что они увидели, лишило их последних остатков самообладания.
Прямо к ним двигался могучий желтый лев с горящими от ярости круглыми
зеленовато-желтыми глазами, а на спине у него восседала маленькая обезьянка,
выкрикивающая в их адрес оскорбления. Зрелище оказалось не под силу
обезьянам То-ята, и первым не выдержал король. Огласив воздух свирепым
рычанием, которым он попытался спасти уважение к себе, То-ят запрыгнул на
ближайшее дерево, остальные моментально бросились врассыпную, оставив белого
гиганта один на один с грозным львом.
Царь зверей с горящими глазами двинулся на человека, пригнув плоскую
голову и помахивая кисточкой вытянутого хвоста. Человек тихим голосом
произнес одно-единственное слово, слышимое на расстоянии лишь нескольких
ярдов. Лев тут же вскинул голову, жуткое пламя в его глазах погасло, и в тот
же миг маленькая обезьянка, издав пронзительный крик узнавания и восторга,
перепрыгнула через голову Нумы и в три громадных прыжка очутилась на плече
человека и обняла маленькими лапками бронзовую шею.
-- Малыш Нкима! -- прошептал Тарзан, ощутив щекой пушистую щеку
прижавшейся к нему обезьянки.
Лев подошел царственной походкой, обнюхал голые ноги человека, потерся
о его бок головой и улегся возле ног.
-- Джад-бал-джа! -- поприветствовал льва человек-обезьяна.
Большие обезьяны из племени То-ята следили за происходящим с безопасной
высоты. Их паника и ярость улеглись.
-- Это Тарзан, -- объявил Зу-то.
-- Да, это Тарзан, -- эхом отозвался Га-ят.
То-ят заворчал. Он испытывал к Тарзану неприязнь, однако побаивался
его, а теперь, получив новое доказательство власти великого Тармангани,
забоялся еще больше.
Тарзан прислушался к бойкой болтовне маленького Нкимы. Он узнал о
чужаках Тармангани и множестве воинов Гомангани, которые вторглись на
территорию Повелителя джунглей.
Большие обезьяны беспокойно заерзали на деревьях -- им хотелось слезть
вниз, но они страшились Нумы. Огромные же самцы были слишком тяжеловесны,
чтобы без риска уйти по высоким древесным тропам, где безбоязненно могли
ходить обезьяны поменьше, и поэтому не могли тронуться с места до тех пор,
пока не уйдет Нума.
-- Уходите! -- выкрикнул король То-ят. -- Уходите и оставьте Мангани в
покое.
-- Мы уходим, -- ответил человек-обезьяна, -- но вам не следует бояться
ни Тарзана, ни Золотого Льва. Мы -- ваши друзья. Я сказал Джад-бал-джа,
чтобы он никогда вас не трогал. Можете спускаться.
-- Мы останемся на деревьях, пока он не уйдет, -- сказал То-ят. --
Вдруг он забудет.
-- Ты трусишь, -- презрительно бросил Тарзан. -- Зу-то или Га-ят не
боятся.
-- Зу-то не боится ничего, -- с бахвальством заявил огромный самец.
Без единого слова Га-ят неуклюже слез с дерева, на котором отсиживался,
и, если без заметного энтузиазма, то, по меньшей мере, с легкой
нерешительностью направился к Тарзану и Джад-бал-джа, Золотому Льву. Его
сородичи пристально наблюдали за ним, ожидая в любую секунду нападения
желтоглазого чудовища, которое изорвет его в клочья, а пока лежит возле ног
Тарзана, следя за каждым движением косматого самца. Повелитель джунглей
также наблюдал за огромным Нумой, ибо никто не знал лучше, чем он, что лев,
как бы ни привык подчиняться своему хозяину, все же остается львом. За все
годы их дружбы, с того времени, когда Джад-бал-джа был еще маленьким
пятнистым пушистым комочком, и до сих пор у Тарзана ни разу не было повода
сомневаться в преданности хищника, хотя и бывали моменты, когда он испытывал
трудности в сдерживании кровожадных инстинктов зверя.
Га-ят подошел ближе. Маленький Нкима, чувствуя себя в безопасности на
плече у хозяина, бранился и верещал, а лев, лениво моргая, глядел в сторону.
Опасность, если таковая вообще существовала, миновала, -- об угрозе
предупреждал бы неотрывный, напряженный взгляд льва.
Тарзан шагнул вперед и дружески опустил руку на плечо обезьяны.
-- Это Га-ят, -- сказал он, обращаясь к Джад-бал-джа, -- друг Тарзана;
не обижай его. -- Он произнес эти слова не на человеческом языке. Может,
выбранное им средство общения вообще нельзя назвать языком, однако и лев, и
большая обезьяна, и маленький ману поняли его.
-- Скажи Мангани, что Тарзан -- друг маленького Нкимы, -- заверещала
обезьянка. -- Пусть он не обижает малыша Нкиму.
-- Пусть будет так, как сказал Нкима, -- обратился к Га-яту
человек-обезьяна.
-- Друзья Тарзана -- друзья Га-ята, -- ответила большая обезьяна.
-- Вот и хорошо, -- произнес Тарзан. -- А теперь я ухожу. Передай
То-яту и остальным, о чем мы договорились, а также скажи им, что в этой
стране, на земле Тарзана находятся чужаки. Надо установить за ними
наблюдение, но только так, чтобы они вас не заметили, ибо это могут быть
плохие люди, у них есть грозовые палки, которые извергают смерть вместе с
дымом и страшным шумом. Тарзан сейчас идет узнать, почему эти люди пришли в
его страну.
x x x
После отбытия экспедиции к Опару Зора Дрынова избегала Джафара. Она
почти не выходила из палатки под предлогом головной боли. Индус же не
предпринимал никаких попыток встретиться. Так прошел первый день. Наутро
второго Джафар вызвал вождя аскари, оставленных для охраны лагеря и добычи
пропитания.
-- Сегодня, -- сказал Рагханат Джафар, -- хороший день для охоты. Все
приметы свидетельствуют об этом. Отправляйтесь-ка в лес, прихватив всех
своих людей, и не возвращайтесь до захода солнца. Если вы это сделаете, вас
будут ждать подарки, помимо того мяса, которое вы добудете и сможете съесть.
Ты понял?
-- Да, бвана, -- ответил чернокожий.
-- Возьмете с собой мальчишку-слугу белой женщины. Он здесь не
понадобится. Мой бой останется готовить для нас еду.
-- А вдруг мальчишка не захочет пойти? -- предположил негр.
-- Вас много, а он один; но женщине не говорите, что вы его забираете.
-- А что за подарки? -- поинтересовался вождь.
-- Отрез материи и патроны, -- ответил Джафар.
-- И ятаган, который вы берете с собой в походы?
-- Нет, -- ответил Джафар.
-- Плохой нынче день для охоты, -- протянул чернокожий, отворачиваясь.
-- Два отреза материи и пятьдесят патронов, -- посулил Джафар.
-- И ятаган.
Наконец после долгих препирательств сделка была заключена.
Вождь собрал своих аскари и велел им готовиться к охоте, ссылаясь на
приказ коричневого бваны, но про подарки не обмолвился ни словом. Когда все
было готово, он послал одного из своих людей за слугой белой женщины.
-- Ты будешь сопровождать нас на охоте, -- сказал тот бою.
-- Кто это решил? -- недоверчиво спросил Вамала.
-- Коричневый бвана, -- ответил главарь Кахия. Вамала засмеялся.
-- Я подчиняюсь приказам моей госпожи, а не приказам коричневого бваны.
Кахия бросился на него, заткнул рот растопыренной пятерней, а двое
аскари вцепились в Вамалу с обеих сторон.
-- Будешь подчиняться приказам Кахии, -- сказал главарь, и воины
наставили на задрожавшего юношу охотничьи копья. -- Итак, пойдешь с нами на
охоту?
-- Пойду, -- прошептал Вамала. -- Я просто пошутил. В то время как
Зверев вел экспедицию к Опару, Уэйн Коулт, которому не терпелось
присоединиться к основной группе заговорщиков, подгонял своих людей, чтобы
поскорее выйти к лагерю. Главные заговорщики прибыли в Африку через разные
пункты, чтобы не привлекать слишком большого внимания своей численностью.
Согласно этому плану, Коулт высадился на западном побережье, проехал поездом
короткое расстояние вглубь материка до конечного пункта строящейся железной
дороги, откуда отправился пешком в долгий и трудный путь; и теперь, когда до
места назначения было уже рукой подать, ему не терпелось поставить точку- на
данном отрезке своего путешествия. К тому же, он горел желанием
познакомиться с главарями этого рискованного предприятия. Пока же
единственным, кого он знал, оставался Питер Зверев.
Молодой американец вполне отдавал себе отчет в том огромном риске, на
который он пошел, связавшись с экспедицией, имевшей цель подорвать мир в
Европе и вызвать волнения на большой территории северовосточной Африки с
помощью соответствующей пропаганды, призванной вызвать недовольство
многочисленных и- воинственных племен, особенно учитывая тот факт, что
значительная часть этой операции должна была проходить в районах, где
британское влияние было очень существенным. Однако Коулт был молод, полон
энергии, и эти обстоятельства не омрачали его настроения, которое отличалось
приподнятостью и жаждой деятельности, а отнюдь не подавленностью.
В пути Коулт изнывал от скуки из-за отсутствия приятного или
равн