руку, свободную руку положил ей на плечо. Она благодарно оперлась на него. - Голос, я пришла извиниться перед вами. Ваш корабль конфискован Звездным Конгрессом. Вы тут ни при чем. Здесь совершено преступление, настолько страшное, что преступников необходимо немедленно доставить на ближайшую планету для суда и наказания. На вашем корабле. Эндер на мгновение остановился: - Миро и Кванда. Она повернула голову и бросила на него короткий пронзительный взгляд. - А вы не удивлены. - И я не позволю им лететь. Босквинья резко вырвалась из его рук. - Не позволите? - Я, видите ли, догадываюсь, в чем их обвиняют. - Вы здесь всего четыре дня и знаете то, о чем я даже не подозревала! - Иногда правительство узнает последним. - А теперь я скажу, почему вы позволите им улететь, почему мы все пальцем не пошевельнем, чтобы защитить их. Конгресс стер наши файлы. Компьютерная память пуста - остались только рудиментарные программы: энергетика, водоснабжение, канализация. Завтра никто не выйдет на работу, потому что энергии недостаточно, ее не хватает для фабрик, шахт, тракторов. Меня сняли с должности. Теперь я всего лишь исполняю обязанности начальника полиции и обязана следить за буквальным исполнением приказов Эвакуационного Комитета. - Эвакуация? - Лицензия нашей колонии отменена. Они посылают корабли, чтобы увезти нас отсюда. Все следы нашего пребывания здесь должны быть уничтожены. Даже надгробия над могилами наших мертвых. Эндер попробовал представить себе ее состояние. Он не думал, что Босквинья из тех, кто слепо подчиняется любым приказам начальства. - И вы готовы смириться? - Энергией и водоснабжением управляют по анзиблю. А еще они управляют оградой. Отрежут нам воду, свет, канализацию и оставят нас за оградой. Они сказали, что, как только Миро и Кванда улетят на вашем корабле на Трондхейм, Конгресс снимет некоторые запреты. - Она вздохнула. - Ох, Голос, это не самое хорошее время для туристов. - Я не турист! - Он не стал говорить ей о своем подозрении, что внезапная прозорливость Конгресса в отношении Сомнительной Деятельности, проявившаяся как раз в то время, когда Эндер прибыл на Лузитанию, вряд ли была простым совпадением. - Вам удалось сохранить ваши файлы? Босквинья снова вздохнула. - Боюсь, мы втянули нас в эту историю. Я заметила, что все ваши файлы приходят по анзиблю с другой планеты. Ну, мы и отправили самые важные наши записи как послания вам. Эндер расхохотался. - Прекрасно, просто замечательно. Здорово сделано. - Да нет. Мы теперь не можем получить их обратно. Вернее, можем, но они сразу заметят это и снова все сотрут. А вас ждут крупные неприятности, как и всех нас. - Нет. Если вы отключите анзибль немедленно после того, как скопируете эти файлы обратно в память. - Тогда мы станем настоящими мятежниками. И ради чего? - Ради возможности превратить Лузитанию в лучший и самый важный из Ста Миров. Босквинья рассмеялась: - Полагаю, они считают нас чем-то важным, но измену никогда не называли прекрасной. - Прошу вас. Ничего не предпринимайте. Не надо арестовывать Миро и Кванду. Подождите час и... мне нужно встретиться с вами и с теми, кто, по-вашему, должен принимать решение. - Решение восставать или нет? Не понимаю, почему там должны присутствовать вы, Голос. - Потом вы поймете. Я расскажу всем сразу. Прошу вас, эта планета слишком важна, мы не должны упустить такую возможность. - Какую? - Возможность восстановить то, что Эндер разрушил во время Ксеноцида три тысячи лет назад. Босквинья одарила его косым взглядом. - А я-то думала, всем уже стало ясно, что вы просто сплетник - и больше ничего. Она, наверное, шутила. Или нет. - Если вы всерьез считаете, что я сейчас сплетничал, значит, вы слишком глупы, чтобы управлять этой общиной. Босквинья развела руками. - Пойз э, - сказала она. - Конечно. Как же еще. - Так вы созовете нужных людей? - Да. В покоях епископа. Эндер нахмурился. - Епископ не согласится на другое место, - ответила она, - и любое решение о восстании лишится всякой силы, если он его не поддержит... - Босквинья положила руку на грудь Эндера. - Он может даже отказаться впустить вас в собор. Вы же неверный. - Но вы попробуйте. - Попробую. Из-за того, что вы сделали здесь сегодня вечером. Только мудрый человек способен так быстро понять мой народ за столь короткое время. И только безжалостный мог высказать это вслух. Ваша добродетель, ваш порок - мы нуждаемся и в том, и в другом. Босквинья повернулась и быстро пошла через прассу. Эндер знал, что в глубине души она не хочет подчиняться постановлению Звездного Конгресса. Слишком внезапно, слишком жестоко они напомнили о себе. Лишили ее власти, будто она в чем-то виновата. Сдаться - значит признать вину, а она не чувствовала ее. Она хотела сопротивляться, найти выход, нанести Конгрессу ответный удар, сказать им, чтобы успокоились и подождали. А еще лучше - чтобы валили к чертовой матери. Но она не дура. Она не будет сопротивляться, прежде чем не убедится, что все сработает как надо и принесет пользу ее городу. Босквинья была хорошим губернатором, теперь Эндер знал это. Она с радостью пожертвует гордостью, репутацией, будущим ради благополучия своего народа. Он остался на прассе один. Пока он разговаривал с Босквиньей, все разошлись. Эндер чувствовал себя старым солдатом, идущим вдоль пшеничного поля, выросшего на месте давних боев. Звук канонады слышался ему в шелесте ветра над колосьями. - Не позволяй им оборвать связь по анзиблю. Шепот в ухе ошарашил его, но Эндер сразу узнал голос. - Джейн. - Я могу убедить их, что вы обрезали связь, но, если вы сделаете это на самом деле, я не смогу помогать вам. - Джейн, - сказал он, - это твоя работа, не так ли? Черта с два бы они заметили, чем там занимаются Миро с Квандой, если бы ты не привлекла их внимания. Она не ответила. - Джейн. Прости, что я отключил тебя, я больше никогда... Он понимал: она знает, что он хочет сказать, ему не нужно было заканчивать фразу. Но она все равно не ответила. - Я больше никогда не... Зачем говорить что-то еще, если она поняла его? Она еще не простила, вот и все, иначе уже бы отозвалась, уже ответила бы, чтобы он не морочил ей голову. Но он не мог удержаться от последней попытки. - Мне не хватало тебя, Джейн. Я скучаю по тебе. Молчание. Она сказала то, что должна была, попросила сохранить анзибль. И все на сегодня. Что ж, Эндер подождет. Достаточно того, что она снова здесь. Слушает. Он больше не одинок. Эндер удивился, почувствовав, что по щекам его текут слезы. "Облегчение, - подумал он. - Катарсис. Речь, кризис, рвущиеся в клочья человеческие жизни, судьба города, оказавшаяся под угрозой. И я плачу от облегчения, оттого, что со мной снова заговорила компьютерная программа-переросток". Эла ждала в его маленьком доме. Глаза - красные от слез. - Привет, - сказала она. - Я исполнил ваше желание? - Я даже не догадывалась. Он не был нашим отцом. Мне следовало знать. - Не представляю, откуда вы могли бы это узнать. - Что же я наделала? Вызвала вас, чтобы вы Говорили о смерти моего отца. О смерти Маркано. - Она снова заплакала. - Секреты матери... Я думала, знаю, что она прячет, думала - это просто ее записи. Я считала, что она ненавидит Либо. - Я только открыл окна и впустил немного воздуха. - Расскажите это Миро и Кванде. - Подумайте немного, Эла. Со временем они и сами узнали бы. Жестоко было скрывать это от них столько лет. Теперь они знают правду и смогут отыскать выход. - Как мама, да? Только это будет даже не прелюбодеяние. Еще хуже. Эндер протянул руку, погладил ее по голове. Она приняла это прикосновение, попытку утешить ее. Эндер не помнил, чтобы отец или мать когда-нибудь вели себя так. Но должны были. Иначе откуда бы он знал, что надо делать? - Эла, вы поможете мне? - В чем? Вы уже закончили свою работу, не так ли? - Это не имеет отношения к Речи. Мне нужно узнать в течение часа, как работает Десколада. - Вам придется спросить маму - только она знает. - Не думаю, что она будет рада видеть меня сегодня. - То есть я должна спросить ее? Добрый вечер, мамане, только что весь Милагр узнал, что ты изменяла мужу и всю жизнь лгала своим детям. Так что, если ты не возражаешь, я задам тебе парочку научных вопросов. - Эла, это вопрос жизни и смерти для Лузитании. Не говоря уже о том, что на кон поставлена судьба вашего брата Миро. - Он повернулся к терминалу. - Войдите. Удивленная, она пробежала пальцами по клавишам. Компьютер не отреагировал на ее имя. - Меня изъяли. - Она обеспокоенно посмотрела на него. - Почему? - Не только вас. Всех. - Это не поломка. Кто-то стер файлы ввода. - Звездный Конгресс уничтожил местный банк памяти. Весь. С нами обращаются как с мятежниками. Миро и Кванду должны арестовать и отправить на Трондхейм для суда. Это и произойдет, если я не уговорю епископа и Босквинью восстать всерьез. Вы понимаете? Если ваша мама не расскажет то, что мне нужно знать, Миро и Кванду отошлют за двадцать два световых года отсюда. Измена карается смертью. Но даже если они просто улетят, это равносильно пожизненному заключению. Мы все умрем или станем глубокими стариками, прежде чем они вернутся. Эла тупо смотрела в стену. - Что вам нужно знать? - Во-первых, что узнает Конгресс, когда распечатает ее файлы. Во-вторых, как работает Десколада. - Да, - кивнула Эла. - Ради Миро она сделает это. - Она вызывающе поглядела на него. - Знаете, она любит нас. Ради одного из своих детей она могла бы прийти к вам сама. - Хорошо. Будет много лучше, если она придет. Через час. В кабинет епископа. - Да, - повторила Эла. Какое-то время она сидела неподвижно, потом встала и заторопилась к двери. Остановилась. Вернулась. Обняла его и поцеловала в щеку. - Я рада, что вы все это рассказали. Рада знать. Он поцеловал ее в лоб. Когда дверь за Элой захлопнулась, Эндер опустился на кровать, лег на спину и стал смотреть в потолок. Думал о Новинье. Пытался представить себе, каково ей сейчас. "И пусть это было страшно, Новинья, неважно: твоя дочь сейчас торопится домой, уверенная, что, несмотря на боль и унижение этого дня, ты встанешь и сделаешь все, чтобы спасти своего сына. Я готов взять у тебя всю боль, Новинья, если в придачу получу вот такое, полное, нерассуждающее доверие твоих детей". 16. ОГРАДА Великий Рабби учил народ на рыночной площади. Случилось так, что в то утро какой-то муж обнаружил доказательства неверности своей жены и толпа приволокла ее на рыночную площадь, чтобы побить прелюбодейку камнями. (Все вы знаете одну такую историю, но мой друг, Голос Тех, Кого Нет, рассказал мне еще о двух Рабби, оказавшихся в той же ситуации. Вот о них я и хочу поведать вам.) Рабби вышел вперед и встал рядом с женщиной. Из уважения к нему толпа отступила, и люди замерли в ожидании, все еще сжимая камни в руках. - Есть ли среди вас те, - сказал он им, - кто никогда не пожелал жену другого мужчины, мужа другой женщины? И люди ответили: - Всем нам знакомо это желание. Но, Рабби, никто из нас не поддался ему. И Рабби сказал: - Тогда встаньте на колени и благодарите Бога за то, что он дал вам силы. - Он взял женщину за руку и увел ее с площади. И прежде чем отпустить, прошептал ей на ухо: - Расскажи лорду правителю, кто спас его фаворитку. Пусть он знает, что я его верный слуга. Женщина осталась в живых, потому что община ее слишком продажна и не может защитить себя. Другой Рабби, другой город. Как и в первом случае, он останавливает толпу, подходит к женщине. - Пусть тот из вас, на ком нет греха, первым бросит в нее камень. Люди ошарашены, они забывают о своем единстве, о своей цели, ибо начинают вспоминать свои собственные прегрешения. "Может быть, - думают они, - придет день, и я окажусь на месте этой женщины, тогда я сам буду нуждаться в прощении и возможности начать все сначала. Я должен обращаться с ней так, как желал бы, чтобы обращались со мной". Они разжали руки, и камни посыпались на землю. И тогда Рабби подобрал один из упавших камней, высоко поднял его над головой женщины и изо всех сил швырнул камень вниз. Удар расколол череп несчастной, ее мозги забрызгали мостовую. - Я тоже не без греха, - сказал людям Рабби, - но, если только совершенным людям будет позволено осуществлять правосудие, закон скоро умрет, и наш город погибнет вместе с ним. Женщина умерла, ибо ее община была слишком окостенелой, чтобы выносить отклонения. Наиболее популярная версия этой истории замечательна тем, что описывает практически уникальный случай. Большая часть сообществ колеблется между разложением и ригор мортис (трупным окоченением) и гибнет, если заходит слишком далеко в ту или иную сторону. Только один Рабби осмелился потребовать от людей совершенного равновесия - соблюдения закона и милосердия к оступившемуся. Естественно, мы убили его. Сан-Анжело. Письма к начинающему еретику. Перевод Амай а Тудомундо Пара Кве Деус вос Аме Кристано. 103:72:54:2. "Минья ирман. Моя сестра". Эти два слова гудели в голове Миро так долго, что он перестал их замечать, они превратились в фон. "А Кванда э минья ирман. Кванда - моя сестра". Ноги несли его привычной дорогой - от прассы на детскую площадку, в лощину, на вершину холма. На самом высоком холме города поднимались шпиль собора и башни монастыря, нависавшие над Станцией Зенадорес и над воротами, словно сторожевые крепости, охраняющие проход. "Наверное, Либо шел этой дорогой, когда отправлялся на свидания с моей матерью. Интересно, они встречались на Биостанции? Или ради сохранения тайны валялись просто на траве, как свиньи на фазендах?" Он остановился у дверей Станции Зенадорес и попытался придумать какую-нибудь причину, чтобы войти туда. Только ему нечего там делать. Он еще не написал доклада о сегодняшних событиях, но ведь он так и не понял, что именно они видели. Магия - иначе не назовешь. Свинксы поют дереву песенку, и оно в ответ разваливается на доски и инструменты. "Да уж, плотник бы там остался без работы. Аборигены оказались куда более развитым народом, чем мы предполагали. Предметы многоцелевого использования. Каждое дерево одновременно тотем, надгробный памятник и маленькая фабрика по производству разных разностей. Сестра. Я должен что-то сделать, только не помню что. Свинксы подходят к этому разумнее всех. Считают друг друга братьями и плевать хотели на женщин. Разве не было бы лучше для тебя. Либо, - и ведь это правда - ой, нет, я должен называть тебя папой, а не Либо. Как жаль, что мама ничего тебе не рассказала, ты бы мог качать меня на колене. Своих старших детей: Кванду на одном, Миро на другом. До чего же прекрасные у нас дети! Родились в один год - всего два месяца разницы. Как, наверное, уставал бедный папа! Сбегал от жены, чтобы потискать маму на нашем заднем дворе. Все жалели тебя - у бедняги только дочери. Зря жалели. Ты породил чертову уйму сыновей. А у меня, оказывается, куда больше сестер, чем я когда-либо думал. На одну сестру больше, чем нужно". Он стоял у ворот и смотрел на черную полосу леса, начинавшуюся от вершины холма. "У меня нет никаких научных оснований для ночного визита туда. Что ж, пожалуй, воспользуюсь вполне ненаучным желанием. Схожу узнаю, есть ли на поляне место еще для одного брата. Я, наверное, слишком велик, чтобы спать в хижине, так что придется мне жить снаружи. И я не очень хорошо карабкаюсь по деревьям, но зато знаю парочку технологических трюков, и теперь мне ничто не мешает рассказывать то, что вы захотите знать". Он положил ладонь правой руки на коробку распознавателя, а левой потянулся открыть ворота. На долю секунды замер, не понимая, что происходит. Потом его руку словно обожгло, нет, ее явно пытались отпилить ржавой пилой. Он вскрикнул и оторвал ладонь от ворот. Со времени установки ворот они никогда не оставались "горячими" после того, как зенадор клал руку на распознаватель. - Маркос Владимир Рибейра фон Хессе, ваше право пребывания за оградой отнято у вас по приказу Эвакуационного Комитета. Со времен основания колонии ни разу никто не смел остановить зенадора. Миро потребовалось несколько минут, чтобы понять, что говорят ворота. - Вам и Кванде Квенхатте Фигейре Мукуби следует немедленно сдаться Исполняющей Обязанности Начальника Полиции Фарии Лиме Марии до Боскве, которая обязана арестовать нас именем Звездного Конгресса и доставить на Трондхейм для суда. Миро чувствовал, что у него кружится голова. Сильно подташнивало. "Они узнали. Сегодня. Ничего себе вечерок выдался. Все кончено. Потерял Кванду, потерял свинксов, работу, потерял все, куда ни ткни. Арест. Трондхейм. Оттуда прилетел Голос. Двадцать два световых года. И никого, кроме Кванды, даже Голоса, никого, а она моя сестра!" Его рука снова метнулась к воротам - открыть. И снова его ударило невыносимой болью по всем нервным окончаниям одновременно. "Да, я не могу исчезнуть. Они наверняка запечатали порота для всех. Никто не сможет пойти к свинксам, никто не расскажет им, они будут ждать нашего прихода, но никто больше не выйдет из ворот. Ни я, ни Кванда, ни Голос. Никто. И никаких объяснений. Эвакуационный Комитет. Они увезут нас и уничтожат все следы нашего пребывания здесь. Это все записано в правилах, но ведь там есть еще много всякого, не так ли? Что они увидели? Как узнали? Это Голос рассказал им? Он слишком привязан к правде. Я должен объяснить свинксам, почему мы больше не придем, я должен рассказать им". Свинксы всегда следили за ними, шли по пятам с той минуты, когда люди входили в лес. Может быть, и сейчас кто-то наблюдает за воротами? Миро помахал рукой. Нет, слишком темно. Они не смогут заметить его. Или смогут? Никто толком не знал, насколько развито у свинксов ночное зрение. Заметили его или нет, но сюда они не собираются. А скоро будет поздно. Если фрамлинги следят за воротами, они уже сообщили Босквинье. Наверное, она уже торопится сюда, летит над травой. Да, ей будет крайне неприятно арестовывать его, но она сделает свое дело. И не имеет смысла спорить с ней о судьбах людей и свинксов, об идиотизме сегрегации. Она не из тех, кто сомневается в справедливости законов, она сделает, как ей скажут. И ему придется подчиниться. Нет смысла сопротивляться. Ну где он спрячется в пределах ограды - среди кабр, что ли? Но прежде чем сдаться, надо поговорить со свинксами, рассказать им все. А потому он двинулся вдоль ограды, вниз по склону церковного холма, туда, где тянулась открытая степь. Где никто из людей не мог услышать его. Он шел и звал. Не словами - высоким, воющим звуком. Этим криком они с Квандой подзывали друг друга, когда находились в лесу, среди свинксов. Они услышат, должны услышать, и придут, потому что он не может прийти к ним. "Давайте, Листоед, Стрела, Чашка, Календарь - все кто угодно, приходите, мне нужно сказать вам, что больше я вам ничего не смогу рассказать". Квим, нахохлившись, сидел на табурете в кабинете епископа. - Эстевано, - спокойно продолжал епископ, - через несколько минут здесь начнется совещание, но я все же хотел бы поговорить с тобой. - Тут не о чем разговаривать, - ответил Квим. - Вы предупреждали нас - и это случилось. Он дьявол. - Эстевано, мы немного поговорим, а потом ты отправишься домой и ляжешь спать. - Никогда туда больше не вернусь. - Наш Господь принимал пищу и с худшими грешниками, чем твоя мать. И прощал их. Разве ты лучше его? - Ни одна из прелюбодеек, которым он давал прощение, не была его матерью. - В мире только одна Святая Дева. - Значит, вы на его стороне? Значит, Церковь уступает этот мир Голосам Тех, Кого Нет? Может, разрушим собор, а из камней построим амфитеатр, где станем клеветать на наших мертвых, прежде чем положить их в землю? - Я твой епископ, Эстевано, служитель Христа на этой планете, и ты будешь говорить со мной с почтением, которое следует отдавать моему сану. Квим встал. Молча. Ярость кипела в нем. - Я полагаю, было бы лучше для всех, если бы Голос не стал говорить все это на людях. Некоторые вещи лучше сообщать в более спокойной, приватной обстановке, чтобы присутствие посторонних не мешало справиться с шоком. Для этого и нужна исповедальня - чтобы оградить человека, сражающегося со своим грехом, от стыда публичного признания. Но будь честен, Эстевано, Голос рассказал много странного, но он не лгал. Нет? - Э... - Теперь, Эстевано, давай подумаем. До нынешнего дня ты любил мать? - Да. - И она, мать, которую ты любил, уже была виновна в прелюбодеянии, уже совершила его? - Десять тысяч раз. - Подозреваю, она была не столь сладострастна. Но ты сказал мне, что любил ее, хотя она и согрешила. Но разве она изменилась за сегодня? Разве стала более грешной? Или это ты изменился? - То, чем она была вчера, - ложь. - Ты хочешь сказать, что только потому, что ей было стыдно признаться детям в грехе прелюбодейства, ты считаешь, что она лгала и во всем остальном? Когда заботилась о вас все эти годы, когда доверяла вам, когда учила вас, защищала вас... - Ну, ее нельзя было назвать образцовой матерью. - Если бы она пришла, покаялась и получила прощение за свои грехи, она вообще могла бы не говорить вам о них. Вы бы сошли в могилу, так и не узнав. И это не было бы ложью, обманом, ибо она была бы прощена, перестала быть прелюбодейкой. Признай правду, Эстевано: ты злишься не потому, что она изменяла мужу. Ты злишься оттого, что пытался перед всем городом защитить ее и потерпел поражение. - Я выглядел очень глупо. - Никто не считает тебя глупым. Все думают, что ты преданный сын. Но теперь, если ты настоящий последователь Господа Нашего, ты простишь ее и дашь ей понять, что любишь ее еще больше, ибо понял меру ее страдания. - Епископ поглядел на дверь. - Сейчас у меня важная встреча, Эстевано. Зайди в мою часовню и помолись Мадонне, чтобы она даровала тебе прощение за твое непрощающее сердце. Теперь уже скорее несчастный, чем злой, Квим скрылся за занавеской. Секретарь епископа распахнул большую дверь и впустил в комнату Голос Тех, Кого Нет. Епископ не встал ему навстречу. К его удивлению, Голос опустился на колени и склонил голову. Католики делали это только на торжественных выходах епископа, и Перегрино никак не мог понять, что Голос хочет этим сказать. Но человек стоял на коленях и ждал, а потому епископ поднялся, подошел к нему и протянул кольцо для поцелуя. А Голос стоял и ждал, пока Перегрино наконец не произнес: - Благословляю тебя, сын мой, хоть и чудится мне насмешка в твоей покорности. Не поднимая головы, Голос ответил: - Я вовсе не смеюсь. - Он поглядел на Перегрино. - Мой отец был католиком. Он делал вид, что не верит, - это было существенно удобнее, но он так никогда и не простил себе своего отступничества. - Вы были крещены? - Сестра говорила мне, что да, отец окрестил меня вскоре после рождения. Моя мать принадлежала к протестантам, к той секте, где крещение детей считали предрассудком. Они страшно ссорились из-за меня. - Епископ протянул руку, чтобы помочь Голосу встать на ноги. Тот усмехнулся. - Вообразите себе картинку: сортирный католик и кухонная мормонша спорят до хрипоты о религиозных ритуалах, в которые - официально - не верят оба. Перегрино скептически посмотрел на него. Слишком уж хорошо все оборачивалось. Как мило со стороны Голоса оказаться католиком. - Я полагал, - сказал он, - что вы, Голоса, отрекаетесь от всех религий, прежде чем принять... Обязанности... - Понятия не имею, что делают остальные. Не думаю, что существуют какие-то правила. Когда я стал Голосом, их точно не было. Епископ Перегрино знал, что Голосам не положено лгать, но этот был уж слишком уклончив. - Голос Эндрю, сейчас на всех Ста Мирах нет места, где католик должен скрывать свою веру. Таких планет не существует уже три тысячи лет. Великий дар, благословенный дар путешествовать между звездами уничтожил угрозу перенаселения, а с ней и все ограничения. Вы хотите сказать, что ваш отец жил на Земле три тысячи лет назад? - Я хочу сказать, что мой отец позаботился о том, чтобы я был крещен как католик, и ради него я встал на колени перед епископом и получил благословение. - Но благословлял вас я, а вы все еще уклоняетесь от ответа на мой вопрос, из чего следует, что мой вывод о времени жизни вашего отца правилен, но обсуждать его вы не хотите. Дом Кристано сказал, что в вас прячется больше, чем заметно на первый взгляд. - Прекрасно, - улыбнулся Голос, - ибо я нуждаюсь в благословении больше, чем мой отец: он умер, а у меня уйма проблем, с которыми не справиться без Божьей помощи. - Пожалуйста, садитесь. - Голос опустился на табурет у дальней стены, епископ вернулся за стол, в слое массивное кресло. - Жаль, что вы Говорили именно сегодня. Очень уж время неподходящее. - Конгресс не предупреждал меня о своих действиях. - Но вы знали, что Миро и Кванда нарушили закон. Босквинья сказала мне. - Узнал всего за несколько часов до Речи. Спасибо, что не арестовали их. - Это гражданские, светские дела, - отмахнулся епископ, но оба они знали, что, если бы он стал настаивать, Босквинье пришлось бы выполнить приказ и арестовать ребят, несмотря на просьбу Голоса. - Ваша Речь наделала здесь шуму. - Больше, чем обычно. Боюсь. - Итак, ваша работа окончена? Вы наносите раны, а залечивать их предоставляете другим? - Это не просто раны, епископ, это хирургия. И если я могу помочь исцелению - да, я остаюсь и помогаю. У меня нет обезболивающего, но вот заражению помешать я берусь. - Вам следовало стать священником, вы знаете? - Младшим сыновьям всегда предоставляли выбор - Церковь или военная служба. Мои родители решили, что мне лучше пойти по второй дороге. - Младший сын. Но у вас есть сестра. И вы жили во времена, когда законы о контроле роста населения запрещали родителям иметь более двух детей. Разве что правительство давало особое разрешение. Таких детей называли Третьими. - Вы хорошо знаете историю. - Вы родились на Земле до начала перелетов? - Сейчас, епископ Перегрино, нас должно волновать будущее Лузитании, а не прошлое Голоса Тех, Кого Нет, которому, между прочим, не исполнилось и сорока. - Будущее Лузитании - это моя забота, Голос Эндрю, а никак не ваша. - О да, епископ. Ваша забота - будущее людей Лузитании. А меня еще интересуют свинксы. - Давайте не будем спорить, чей груз тяжелее. Секретарь снова распахнул дверь, и в кабинет вошли Босквинья, Дом Кристано и Дона Кристан. Взгляд мэра перебегал с Голоса на епископа. - На полу нет крови, если вы ее ищете, - улыбаясь, заметил епископ. - Я только пыталась определить температуру, - ответила Босквинья. - Тепло взаимного уважения, я полагаю, - сказал Голос. - А не лед или пожар ненависти. - Голос - католик. Он крещен, пусть даже не очень крепко верит. Я благословил его, и это, похоже, смягчило его душу. - Я всегда относился к Церкви с уважением, - кивнул Голос. - Но это вы угрожали нам инквизицией, - напомнил епископ с улыбкой. Ответная улыбка Голоса была такой же леденящей. - Да. А вы заявили своим прихожанам, что я воплощение Сатаны, и запретили им разговаривать со мной. Пока эти двое обменивались улыбками, остальные рассаживались, подавляя нервный смех. - Это вы созвали нас, Голос, - начала Босквинья. - Простите меня, - отозвался Голос, - сюда приглашен еще кое-кто. И все будет много проще, если мы подождем еще несколько минут. Эла отыскала свою мать за домом, недалеко от ограды. Легкий бриз, слегка покачивавший стебли капима, шевелил длинные волосы Новиньи. Потребовалось несколько минут, чтобы Эла поняла, почему это зрелище так удивило ее. Уже много лет ее мать не распускала волосы. И теперь они развевались свободно. Это ощущение еще тем более усиливалось, что Эла могла заметить изгибы прядей там, где Новинья их сворачивала, загоняя в аккуратный узел. И вот тогда она поняла, что Голос не ошибся. Мать придет по его зову. Сколько бы стыда и боли ни стоила ей сегодняшняя Речь, она также дала ей возможность на закате дня стоять на склоне и смотреть на дальние холмы, где обитают свинксы. Или она смотрит на ограду. Наверное, вспоминает человека, который встречал ее там или где-то еще, в густой траве, где они могли незамеченными любить друг друга. Всегда в укрытии, всегда тайно. "Мать рада, - подумала Эла, - что все знают: Либо был ее настоящим мужем, Либо был моим отцом. Мама рада. И я тоже". Мать не повернулась, чтобы взглянуть на нее, хотя должна была услышать ее приближение - слишком уж шелестела трава. Эла остановилась за несколько шагов до нее. - Мама, - позвала она. - Значит, это все-таки не стадо кабр, - заметила Новинья. - Ты очень шумно передвигаешься, Эла. - Голос нуждается в твоей помощи. - Неужели? Эла пересказала матери все, что объяснил ей Голос. Мать даже не повернулась. Когда Эла закончила, мама постояла немного и пошла по склону холма. Эла кинулась вслед, догнала ее. - Мама, - спросила Эла, - ты расскажешь им о Десколаде? - Да. - Почему теперь? После стольких лет? Почему ты раньше не рассказывала мне? - Потому что ты в одиночку, без моей помощи, проделала прекрасную работу. - Ты знала, чем я занимаюсь? - Ты мой подмастерье. У меня полный доступ ко всем твоим файлам, мое присутствие там даже следов не оставляет. Ну каким бы я была цеховым мастером, если бы не следила за твоей работой? - Но... - А еще я прочитала записи, которые ты спрятала в файлах Квары. Ты ведь никогда не была матерью, а потому не знаешь, что все работы детей, которым не исполнилось двенадцати, показывают родителям еженедельно. Квара сделала несколько интересных открытий. Я рада, что ты пошла со мной. Когда я буду рассказывать Голосу, я расскажу и тебе. - Ты идешь не туда. Новинья остановилась. - Разве дом Голоса не рядом с прассой? - Совещание в кабинете епископа. И тут мама повернулась к Эле лицом. - Что вы с Голосом хотите со мной сделать? - Мы пытаемся спасти Миро, - ответила Эла. - А заодно и колонию на Лузитании. - И гоните меня прямо в логово... - Нужно перетянуть епископа на нашу сторону, иначе... - Нашу! Когда ты говоришь мы, то имеешь в виду себя и Голос, не так ли? Или ты думаешь, что я не заметила? Все мои дети, один за другим, он соблазнил вас всех... - Он никого не соблазнял! - Он соблазнил вас. Он точно знал, что вы хотите услышать, и потом... - Голос не льстец, - отрезала Эла. - Он говорил нам вовсе не то, что мы хотели услышать. Он говорит только правду и завоевал не нашу привязанность, а наше доверие. - Что бы он ни получил от вас, вы никогда не давали этого мне. - Мы хотели. И в этот раз Эла не отступила перед пронзительным, яростным взглядом матери. Это Новинья сдалась, отвернулась, опустила глаза, а когда подняла, в них стояли слезы. - Я хотела рассказать вам. - Она говорила вовсе не о файлах. - Когда поняла, что вы ненавидите его, я хотела сказать вам: он вовсе не ваш отец, ваш отец - хороший, добрый человек... - Который не осмеливается признаться нам. В глаза матери вернулась ярость. - Он хотел. Я не позволила ему. - Сейчас я кое-что скажу тебе, мама. Я люблю Либо, как и все в Милагре. Но он согласился стать лицемером, и ты тоже, и пусть даже никто не догадывался, яд вашей лжи отравил нашу жизнь. Я не осуждаю тебя, мама. И его. Но благодарю Бога за Голос. Он сказал правду и освободил нас. - Легко говорить правду, - заметила Новинья, - когда никого не любишь. - Ты на самом деле так считаешь? - удивилась Эла. - Кажется, я кое-что знаю, мама. Думаю, нельзя, невозможно сказать правду о человеке, если не любить его. Я думаю, Голос любил отца, Маркано. Он понимал его и полюбил еще до того, как произнес Речь. Мать не ответила, зная, что это правда. - А еще я знаю, что он любит Грего, и Квару, и Ольядо, и Миро, и даже Квима. И меня. Я знаю, уверена, что он любит меня. И когда он дает мне понять, что любит, я знаю, что это правда, - он никогда никому не лжет. Слезы наконец хлынули из глаз Новиньи и потекли по щекам. - А я лгала вам, вам и всем остальным, - сказала мама. И голос ее был таким усталым и слабым. - Но вы должны все равно верить мне, когда я говорю, что люблю вас. Эла обвила ее руками и - впервые за много лет - почувствовала ее тепло. Потому что обман, стоявший между ними, исчез. Голос снес этот барьер, и теперь им не нужно прятаться и быть осторожными друг с другом. - Ты думаешь об этом чертовом Голосе даже сейчас, - прошептала мать. - Как и ты, - ответила Эла. Они одновременно рассмеялись. - Да, - согласилась мать. Потом она перестала смеяться и поглядела в глаза дочери. - Он всегда будет стоять между нами? - Да. Но как мост, а не как стена. Миро заметил свинксов, когда они были уже на середине склона. По лесу свинксы передвигались совершенно бесшумно, но через капим пробираться не умели - он скрипел под их ногами. Или, возможно, отвечая на призыв Миро, они не считали нужным скрываться. По мере того как они приближались, Миро узнавал бегущих: Стрела, Человек, Мандачува, Листоед, Чашка. Он не окликнул их, и они не сказали ни слова, когда добрались до ограды. Теперь они стояли и молча смотрели друг на друга. Ни один зенадор еще не вызывал свинксов к ограде. Их неподвижность выдавала смятение. - Я больше не могу приходить к вам, - сказал Миро. Они молча ждали объяснений. - Фрамлинги узнали о нас. О том, что закон нарушен. Они запечатали ворота. Листоед потер подбородок. - Ты не знаешь, что заметили фрамлинги? Миро горько засмеялся: - Спроси лучше, чего они не заметили. С нами был один фрамлинг. - Нет, - возразил Человек. - Королева Улья говорит, что Голос тут ни при чем. Она сказала, что они увидели все это с неба. "Спутники?" - Но что они могли увидеть с неба? - Возможно, охоту, - предположил Стрела. - Или стрижку кабр, - продолжил Листоед. - Или поля амаранта, - добавил Чашка. - Или все это вместе взятое, - подытожил Человек. - А еще они могли заметить, что жены позволили родиться тремстам и еще двадцати детям с тех пор, как сняли первый урожай амаранта. - Три сотни? - И еще двадцать, - кивнул Мандачува. - Они поняли, что еды будет много, - объяснил Стрела. - Теперь мы уверены, что выиграем следующую войну. Мы посадим наших врагов в больших новых лесах на равнине. И в каждом новом лесу жены посадят материнское дерево. Миро начало, тошнить. Вот для этого они трудились и жертвовали всем? Чтобы дать этим свинксам временный перевес над каким-нибудь другим племенем? Он чуть было не сказал вслух: "Либо умер не затем, чтобы вы ринулись завоевывать мир". Но привычка взяла верх, и он спокойно спросил: - А где новые дети? - К нам не послали маленьких братьев, - объяснил Человек. - У нас и так слишком много работы: мы учимся у вас, потом передаем знания другим общинам братьев. Мы просто не сможем еще и растить маленьких. - Потом гордо добавил: - Из этих трехсот половина - дети моего отца, Корнероя. Мандачува серьезно кивнул: - Жены очень уважают вас за то, чему вы нас научили. И они очень надеются на Голос Тех, Кого Нет. Но то, что ты сказал нам сейчас, просто ужасно. Если фрамлинги возненавидели нас, что мы можем сделать? - Не знаю, - ответил Миро. Его мозг крутился на полных оборотах, пытаясь переварить всю информацию, которую ему только что выдали свинксы. Триста двадцать новорожденных. Демографический взрыв. И каким-то образом Корнерой стал отцом половины. До нынешнего дня Миро просто отмахнулся бы от этого утверждения, списав предполагаемое отцовство Корнероя на тотемическую религию свинксов. Но, посмотрев, как дерево само себя выкорчевывает и распадается на предметы в ответ на пение, он уже готов был усомниться в правильности своих прежних убеждений. Но что толку сейчас в новых знаниях? Ему больше не позволят писать доклады. Он не сможет работать. Следующие четверть столетия он проведет на борту корабля, а его делом займется кто-то другой. Или, что много хуже, никто. - Не грусти, - улыбнулся Человек. - Вот увидишь, Голос устроит так, что все закончится хорошо. - Голос. Да, он, пожалуй, многое сможет сделать. Он уже оказал такую услугу мне и Кванде. Моей сестре. - Королева Улья говорит, что он обязательно научит фрамлингов любить нас. - Научит фрамлингов, - повторил Миро. - Ему лучше сделать это побыстрее. И он все равно не успеет спасти меня и Кванду. Они хотят арестовать нас и увезти с планеты. - К звездам? - радостно спросил Человек. - Да, к звездам, чтобы судить. Чтобы наказать нас за то, что мы помогали вам. Туда лететь двадцать два года, и они никогда не позволят нам вернуться. Свинксы замолчали на мгновение - обдумывали услышанное. "Прекрасно, - подумал Миро. - Пусть подумают, как это Голос все славно для них устроит. Я тоже доверял Голосу, и это не принесло мне добра". А свинксы тем временем совещались между собой. Человек отделился от группы и подошел к ограде. - Мы спрячем вас. - Они никогда не найдут вас в лесу, - подтвердил Мандачува. - У них есть машины, которые могут отыскать меня по запаху, - ответил Миро. - Да? А разве закон не запрещает им показывать нам такие машины? - удивился Человек. Миро покачал головой: - Неважно. Ворота запечатаны. Я не могу перебраться через ограду. Свинксы переглянулись. - Но у вас же там растет капим, - сказал Стрела. Миро тупо посмотрел на траву. - Ну и что? - Пожуй, - подсказал Человек. - Зачем? - Мы видели, как люди жуют капим, - вмешался Листоед. - Несколько дней назад мы видели, как Голос и человек в длинной одежде стояли и жевали капим. - Да и раньше часто видели, - кивнул Мандачува. Миро зашипел от нетерпения. - Ну и при чем тут ограда? Свинксы снова переглянулись. Потом Мандачува наклонился, сорвал длинный стебель капима, осторожно свернул его в клубок, засунул в пасть и начал медленно, тщательно жевать. Не прекращая жевать, опустился на землю. Остальные свинксы тут же принялись толкать его, тыкать пальцами под ребра, щипать. Мандачува и виду не подавал, что замечает это. Наконец, когда Человек особенно жестоко, с вывертом ущипнул Мандачуву, а тот не отреагировал, свинксы хором сказали на мужском языке: - Ты готов. Сейчас. Пора. Ты готов. Мандачува поднялся, зашатался на мгновение, потом встряхнулся, подбежал к ограде, взлетел наверх, оттолкнулся от края и плюхнулся на четвереньки с той стороны, где стоял Миро. Когда Мандачува коснулся ограды, Миро тоже вскочил на ноги и закричал. Когда он замолчал, Мандачува уже стоял рядом с ним, фыркая и отряхиваясь. - Но это же невозможно, - пробормотал Миро. - Она же стимулирует все чувствительные к боли нервные окончания. Перелезть через ограду... Так не бывает. - Да, - сказал Мандачува. С другой стороны ограды Человек скрежетал ороговевшей кожей на бедрах. - Он не знал. Люди не знают. - Значит, это анестезия, - догадался Миро. - Она не дает вам чувствовать боль. - О нет, - ответил Мандачува. - Мне было больно. Ужасно больно. Худшая боль на свете. - Корнерой говорит, что ограда много хуже смерти, - вставил Человек. - Боль повсюду. - Но вам безразлично, - понял Миро. - Это происходит не с той душой, - объяснил Мандачува. - Боль чувствует душа животного. А вот древесной душе все равно. Капим заставляет тебя быть только древесной душой. И тут Миро вспомнил одну деталь, которую когда-то упустил из виду, - на фоне смерти Либо она не казалась важной. Рот мертвеца был забит плотным комком капима. И то же самое у всех убитых свинксов. Анестезия. Убийство, чудовищная пытка, но цель ее - не боль. Они давали жертвам болеутоляющее. Не хотели, чтобы те мучились. - Давай, - сказал Мандачува, - жуй траву и пошли с нами. Мы спрячем тебя.