мы пытаемся откачать яд из змеи. - Но вы хотя бы предупредили его... - Нет, мистер Блейк. На самом деле мы не знаем его истинной роли во всем этом деле. А все, что нам известно, говорит о том, что и сам он один из них. - Но вы забываете о миссис Уэт?.. Комиссар сделал вид, что внимательно рассматривает свои ботинки. - Боюсь, что мы сейчас просто не в состоянии иметь полное представление о всех трудностях, с которым столкнулось ваше агентство. Это была большая трагедия. - Он вновь поднял глаза на отставного полицейского и пристально посмотрел ему в глаза. - Единственно, когда мы были уверены в его добрых намерениях, это когда он передал через вас свое предупреждение. Секстон покачал головой, явно не согласный с такими выводами. - Я не претендую на полное понимание всего происходящего, но одно мне ясно с полной очевидностью: судьба Гарри никого не интересует. Более того, как я теперь вижу, он подвергается ударам со всех сторон. - Не совсем, мистер Блейк, - заметил американец, который только что вернулся из дома викария, где разговаривал по телефону. - Мы просто некоторое время разрешили ему погулять на свободе, пока у нас не появилась уверенность в нем. - И даже в том случае, если ваши представления о нем были бы полностью положительными, он все равно должен был бы служить в качестве приманки, чтобы спровоцировать их. Я правильно понимаю ситуацию? Американец улыбнулся, но несмотря на дружеское выражение лица его взгляд оставался холодным и жестким. - Но вы уже только что сами ответили на этот вопрос. Позвольте мне лишь добавить, что наши люди следили за ним некоторое время. - Не делая никаких дополнительных комментариев к сказанному, он с некоторой бесцеремонностью неожиданно повернулся к комиссару. - Мы только что получили сообщение по телефону от вашего человека, комиссар. Я говорю об этом, чтобы вы были в курсе происходящего. Только что приземлился последний вертолет. Наконец-то генерал прибыл. - Хорошо. Тогда я отдаю приказ, чтобы наши люди немедленно начинали. - К тому же, вдоль всей границы поместья наблюдается определенная активность. Как я понимаю, армия Ганта двинулась на свои позиции. Американец нахмурился и взглянул на часы. - Я чувствовал бы себя гораздо лучше, если бы я определенно знал, что их сегодняшняя ночная активность связана именно с прибытием госсекретаря Соединенных Штатов. - Я думаю, что они сами расскажут нам об этом. - Я бы поостерегся рассчитывать на это. Комиссар не пытался возражать. Вместо этого он начал отдавать приказы окружавшим его офицерам. И только когда его люди отправились выполнять их, он повернулся к американцу. - Я отправляюсь туда немедленно, прямо с началом штурма. Вы пойдете со мной? - Непременно, - ответил, широко улыбаясь, американец. - Я не могу упустить такой случай. - А вам, боюсь, придется остаться здесь, мистер Блейк, - заметил комиссар, исчезая в дверях храма. Американец, поглубже засунув руки в карманы пальто, направился за ним. В этот момент Секстон поймал его за рукав. - Вы только что сказали, сэр, что кто-то из ваших людей следил за ним некоторое время? Вы не могли бы сказать, кто это был. Американец рассмеялся. - Это была девушка, Холли Майлс. Один из наших агентов. Мы отыскали ее в управлении внутренней службы, когда узнали, что она является дальней родственницей последней жены Ганта. Сейчас, я думаю, она там вместе со Стедменом. Блейк остался одиноко стоять в опустевшем храме. Глава 20 Я был свидетелем более чем странной склонности Гиммлера к мистицизму. Однажды он собрал двенадцать более чем преданных ему офицеров СС в комнате, соседней с той, где допрашивали фон Фрича, и приказал им сконцентрировать свой разум, чтобы таким образом оказывать влияние на генерала и заставить его говорить правду. Я случайно вошел в эту комнату и увидел там всех двенадцать высших чинов СС, сидящих в глубокой молчаливой задумчивости, что само по себе было удивительным зрелищем. Вальтер Шелленберг Дверь выглядит не так, каков он есть на самом деле. Иногда он может даже нацепить комические усы. Соловьев. "Антихрист" Тело Стедмена было напряжено, а мускулы почти парализованы. Его рассудок безнадежно пытался отвергнуть видение, стоявшее в его глазах, и которое он так отчетливо видел. Но Генрих Гиммлер был мертв! Даже если он не совершил самоубийство в конце войны, как это было известно до сих пор, а умер от рака в возрасте шестидесяти семи лет, как утверждал бизнесмен. Но тем не менее, он был в этой комнате, и в его глазах светилась жизнь! Стедмен мог объяснить это только гипнозом, а уж ни в коем случае не мог воспринимать, как объективную реальность. - Это и есть легендарный Парсифаль? - произнес тонкий, похожий на птичий щебет голос, который никак не был похож на голос доктора Шеера, и исходил явно от призрака, который непонятным образом накладывался на облик старика, замещая его. - Да, мой рейхсфюрер. - Это говорил Гант, лицо которого выражало необъяснимый исступленный восторг. Мужчины, окружавшие стол, неподвижно смотрели на видение, одни с восторгом, другие со страхом, но все выглядели одинаково ослабевшими, как будто потеряли часть жизненных сил. Двое или трое даже не могли поднять свесившиеся над столом головы. Кристина сидела на стуле в состоянии апатии. Когда Гант заговорил снова, то Стедмен вздрогнул. Его потрясла реальность происходящего и, конечно, реальность самого видения: небольшое толстое лицо, с маленькими глазами, похожими на глаза свиньи, коротко подстриженные усы и коротко же, почти до самых ушей, подстриженная голова, тонкие губы, форма которых искажалась коротким подбородком, который терялся в вялой полной шее. Но, может быть, это всего лишь сон? И долго ли он будет продолжаться? Фигура, загадочным образом замещавшая доктора Шеера, начала увеличиваться, пока не заполнила всего пространства в границах фигуры доктора. Ее глаза постоянно искали глаза Стедмена, а на лице застыла злобная улыбка. - Ты чувствуешь слабость, Парсифаль? На этот раз вопрос был задан по-английски, а за ним последовал короткий смех призрака, словно звоном наполнивший комнату. - Они тоже чувствуют слабость. Но, однако, они отдают свою силу по собственному желанию, в то время как ты постоянно сопротивляешься. Детектив попытался подвигать руками, но обнаружил, что он не в состоянии этого сделать. Единственное, что он еще мог, это прямо держать свою голову. Ему хотелось что-то сказать, закричать, наконец даже завопить, но он смог издать лишь слабый дребезжащий звук. - Сопротивление бесполезно, - произнес Эдгар Грант, как только видение рядом с ним издало короткий смех. - Вы не можете противостоять его воле. Теперь вы видите, каким образом рейхсфюрер продолжает жить. Он поглощает внутреннюю энергию от живущих, получая таким образом необходимые силы. Адольф Гитлер делал подобное при жизни. Генрих Гиммлер постиг это искусство с помощью доктора Шерра уже после смерти. Фигура начала колебаться, как бы реагируя на слова бизнесмена, и на поверхность стола появилась рука. При этом голова склонилась на какой-то момент, и, казалось, что изображение лица Гиммлера покачивается, становясь менее отчетливым. Но через мгновение голова поднялась вновь, и маленькие глаза по-прежнему впивались в глаза Стедмена, пронзая его насквозь. - Наконец это время пришло, герр Гантцер. Теперь он должен умереть, и его смерть будет означать наше возрождение. - Да, мой рейхсфюрер. Оно должно наступить. - Гант наклонился вперед, к лежащей на столе античной реликвии. - С этим копьем охранялся Святой Грааль, рейхсфюрер. Теперь вы сами можете ощутить его могущество. Пусть его энергия пройдет через вас. Используйте его мощь и силу! Мерцающая в слабых отблесках фигура приняла копье Лонгинуса из рук Ганта, подхватив его двумя руками. Оружие древнего римского воина подрагивало в руках призрака, и Стедмен почувствовал, а может быть лишь увидел, тот же самый слабый свет, стекающий с его граней, как и некоторое время назад. Казалось, что эта неземная голубизна исходит с поверхности потертого металла, и поток энергии, излучаемый вместе с ней, растет и перетекает в кривые желтоватые пальцы и руки старика, наполняя хрупкое тело. Неожиданно фигура стала выпрямляться, и Стедмен услышал странный пронзительный звук, пронизывающий все пространство зала, похожий скорее на нечеловеческий крик, как будто в комнату ворвались неведомые демоны. Тем временем холод усиливался, так что Стедмен буквально ощущал прикосновение льда к своей коже и неуемную дрожь в конечностях. Он хотел закричать, чтобы попытаться криком разорвать непрерывную какофонию странных звуков, издаваемых невидимым источником, но с его губ соскользнул один лишь морозный воздух. А звуки продолжали рваться от стены к стене, словно птицы, ударяющиеся о невидимую преграду, проносясь над столом, а иногда и под ним, заставляя сидящих пугливо отклоняться в сторону, как будто их тело в этот момент испытывало ощущения от соприкосновения с непонятной дьявольской силой. Уровень звука нарастал, его высота увеличивалась, переходя на крещендо. Стедмен заметил, что фигура уже не выглядит согнутой и хрупкой. Она стоит прямо, мощно вибрируя в такт звукового сопровождения, окружаемая легким свечением, и держит копье обеими руками на уровне груди твердо и уверенно. Лицо этой фигуры, несущей облик Гиммлера, было поднято к потолку, глаза закрыты, но по движению век было заметно, что зрачки ведут себя очень активно. Медленно, словно с неохотой, веки начали подниматься, и Стедмен мог пока лишь видеть белые щели между ними. Но вот голова начала опускаться, и звуки, наполнявшие комнату, казалось, стали еще более пронзительными. Детектив инстинктивно рванулся со стула, пытаясь освободиться от невидимых цепей, которые опутали его тело и сознание. Но попытка была бесполезной: у него больше не было сил. Он по-прежнему не мог оторвать свои глаза от лица, обращенного к нему, даже если бы и мог управлять поворотом головы. Независимо от ее положения его глаза все время замыкались на видении, находившемся перед ним. И хотя это лицо было постоянно направленно на него, щели между приоткрытыми веками все еще оставались белыми, подтверждая тот факт, что зрачки еще были повернуты вверх, внутрь головы. Призрак громко рассмеялся, и этот смех тут же смешался с вибрирующим звуком, наполнявшим комнату. Неожиданно зрачки заняли их привычное положение, и Стедмен попытался закрыть свои глаза, чтобы защититься от преследующего его взгляда. Он должен заставить себя двигаться! Он должен заставить себя бежать! Фигура перед ним пришла в движение, разворачивая копье вперед, и медленно направилась вокруг стола, приближаясь к детективу, выбираю нужное направление удара, готовясь безошибочно поразить его прямо в сердце. Теперь и Гант встал из-за стола, лицо его сияло от восхищения. Наконец-то их час настал! Настал час, когда Парсифаль умрет, но не от руки Клингсора, а от руки истинного Господина-Антихриста! Копье Лонгинуса поразит их врага точно так же, как оно поразило Назаретянина две тысячи лет назад! Тем временем Копье поднялось выше, но направление сходящихся граней лезвия не изменилось, а было по-прежнему направлено в сердце Стедмена. Фигура очень медленно приближалась, обходя огромный стол, продолжая удерживать жертву прикованной к своему месту взглядом глаз, и наконец выросла прямо над ним, двумя руками поднимая Копье над головой и нацеливая его черный наконечник прямо в сердце своей жертвы. Он осознал, что вот-вот воздух взорвется от возрастающего демонического звука, продолжавшего усиливаться, а его смерть наступит от руки этого призрачного расплывающегося демона, который принял облик человека, отверженного всем миром. А главное, он понимал то, что ничего не может сделать для своего спасения. Но в тот момент, когда древнее оружие достигло своей верхней точки, готовое рвануться вниз и разорвать его незащищенную грудь, вся поверхность стола неожиданно окуталась тучей мелких осколков дерева, вырывающихся из поверхности стола и взвивающихся вверх подобно сотням маленьких вулканов. Пули глубоко врезались в старое дерево, а затем выбрасывались из него в мягкое, почти невесомое тело призрака, несущее Копье Лонгинуса. Глава 21 Мы никогда не сдадимся. Никогда. Нас можно только уничтожить, но пока мы существуем, мы будем вести мир за собой, погружая его в огонь. Адольф Гитлер У меня есть глубокая убежденность, что на самом деле только полноценная кровь может гарантировать проведение самых великих и самых глубоких преобразований в мире. Генрих Гиммлер Мелкие куски дуба с острыми, рваными краями, вырванные из поверхности стола, подобные осколкам снаряда, летели в лицо Стедмена, и шок, вызванный этим неожиданным вторжением, вернул его к жизни. Он почувствовал, как силы возвращаются к нему, а вместе с ними и все прежние инстинкты. Детектив бросился на пол и неподвижно лежал, оглушенный какофонией слившихся звуков: крики тех, кто попал под смертный град, свист и дробные удары пуль, врезающихся в стол, в тела сидящих и рикошетом срывающихся с каменной отделки стен и пола, предсмертные стоны доктора Шеера, тело которого, почти разорванное на клочки, покрытое кровью, льющейся изо рта мощным фонтаном, билось в последней агонии. Со своего места Стедмен мог видеть, что старик все еще держал в поднятой вверх руке Копье, которое неожиданно исчезло из вида, как только сжимавшая его кисть безвольно разжалась. Доктор Шеер опустился сначала на колени, а потом медленно опрокинулся вперед головой, которая рухнула на пол рядом с детективом, предоставляя ему первую и последнюю возможность заглянуть в глаза старца, которые были теперь широко открыты, но уже не излучали разрушительной силы, а отражали безжизненный взгляд смерти, несмотря на то, что тело еще билось в конвульсиях. Град пуль не прекращался. Зал находился под смертоносным беспорядочным обстрелом. Стедмен повернул голову в сторону балкона и почувствовал внутреннюю дрожь от ощущения, что ему знакома фигура с автоматом, которую он увидел там. Но этого не могло быть! Там, наверху, он видел только пожилого человека с седой головой и покрытым морщинами лицом. Его рот был слегка приоткрыт, и казалось, что он что-то кричит, но его голоса не слышно из-за окружающего шума. Но вторая фигура, появившаяся рядом с первой, уже не вызывала у него никаких сомнений: это была Холли. Он видел, что она пытается вырвать автомат из рук странного человека, но ее попытка остается тщетной: человек отстранил ее одной рукой, продолжая держать в другой руке автомат, изрыгающий смертельный дождь мщения. Стедмен видел, что девушка быстро оглядывает комнату. Когда же их взгляды встретились, он понял, что ее губы произносили его имя, а ужас, наполнявший ее глаза, говорил о том, что она беспокоилась за него. Шальная пуля неожиданно ударилась в пол рядом с ним, едва не содрав кожу с руки. Это заставило его перебраться под стол, где, как оказалось, он уже был не один. Отсюда он мог наблюдать картину кровавой бойни в зале: перевернутые стулья, мертвые тела, лежащие неподвижно там, где их застал смертельный дождь, и еще живые, пытающиеся найти убежище. Среди них он увидел одного из своих "телохранителей". Бут полз под стол, плотно прижимаясь к полу, держа в руке пистолет и глядя только вперед. Когда он достиг линии стола, его голова неожиданно резко дернулась, а на лице застыло выражение крайнего недоумения. Веер пуль плавно прошелся по его спине, перерезая позвоночник. Он еще пытался развернуться и выстрелить назад, но его тело неожиданно обмякло, и он, перевернувшись, свалился на спину, направив уже бесполезное оружие в потолок. Так он и лежал, глядя в темноту и ожидая приступа нестерпимой боли. Стедмен начал перемещаться к другой части стола и увидел, что там в темноте, прижавшись к полу, укрывается еще, по крайней мере, трое. Огромные формы без ошибки подсказали ему, что по крайней мере одного он знает. Но и Поуп, несмотря на слабое освещение, сумел разглядеть, что именно Стедмен двигается в его направлении. Толстяк не был испуган, его лишь охватывала злость от того, что все пошло таким ужасным образом. У него было достаточно времени, чтобы разглядеть нападавшего: это был их пленник, израильский агент, который и устроил им этот сюрприз, прежде чем исчезнуть отсюда. Они давно должны были бы убить его, лучше бы сразу же вскоре после того, как задержали. Он проклинал Ганта за его садизм, который тот скрывал за ритуальной символикой. А в результате на его глазах, прямо на месте, был убит прямо на месте генерал-майор Катбуш, в тот момент, когда он поднялся из-за стола и тут же рухнул на него, широко раскинув руки, срезанный автоматной очередью, а вместе с ним и многие другие. Тальгольм, Оукс и Ивен тоже оказались рядом с генералом. Некоторые, кого он мог видеть, корчились на полу, сворачиваясь клубком, пытаясь избежать новых попаданий. Григс был убит одним из первых, а Бут так и не смог добраться до укрытия. Так что он, Поуп, остался один. Остальные те, кто еще был жив или только ранен, даже не пошевельнут пальцем, чтобы помогать ему. Но где, черт возьми, Гант? Что случилось с ним? Ведь прошло всего несколько секунд, как началась стрельба, но сейчас каждое мгновение превращалось в кровавую вечность. Они сделали большую ошибку, когда убрали охрану из зала. Это сделал именно Гант, которому не хотелось посвящать посторонних в дела Ордена. Теперь же пришло время поплатиться за это. Поуп сунул руку во внутренний карман, где у него всегда находился небольшой пистолет, который сейчас мог помочь ему осуществить хотя бы небольшую месть. Стедмен ускорил свои движения, когда увидел, что великан явно ищет оружие. К несчастью, он был очень ограничен в движении, и поэтому, когда Поуп направил пистолет в его голову, детектив понимал, что ему не удастся остановить его. Именно в этот момент еще одна фигура энергично бросилась под стол в поисках убежища и оказалась прямо между Стедменом и представителем МИ-5. Поуп отвел пистолет, но фигура продолжала стоять на четвереньках, не позволяя великану использовать слабое оружие в таких условиях, даже несмотря на близкое расстояние. Детектив же продолжал медленно двигаться, удерживая недовольного такой встречей мужчину между собой и Поупом. Он ударил его плечом под ребра и изо всех сил толкнул в сторону великана. Тому ничего не оставалось делать, как всадить несколько пуль в своего коллегу и дожидаться, пока он упадет, чтобы проделать то же самое с детективом. Но это ему не удалось: уже испускающее дух тело вновь навалилось на него, выбрасывая его из-под стола. Толстяк сопротивлялся, не желая расставаться с защитным убежищем, и когда наконец тело упало на пол, он с удовольствием рассмеялся и в очередной раз поднял пистолет. Но Стедмен неожиданно изменил тактику. Как только тело, которое он толкал в сторону Поупа, упало на пол, он стал переворачиваться и работать ногами. И теперь, лежа спиной на каменном полу, он изо всех сил наносил удары ногами по своему противнику. Поуп, несмотря на свой вес, все-таки был вынужден откатиться из-под стола на открытое пространство. Он, видимо, решил использовать и эту ситуацию, так как стал на колени и направил пистолет в фигуру под столом. Но в этот момент стрельба возобновилась с новой силой, и пули с визгом застучали по каменному полу вокруг Поупа. Он повернулся, целясь теперь в сторону балкона, но пули, как пчелиный рой, накрыли его, разрывая еще до того, как он попытался выстрелить. Великан опрокинулся на спину, а удары пуль все еще продолжали разрывать его огромное тело. Именно в этот момент Стедмен заметил похожую на тень фигуру, появившуюся сзади импровизированного алтаря, который отгораживал от остальной комнаты камин, в котором горел огонь. Движение было едва заметным, и было похоже, что кто-то нырнул в пространство перед камином, напоминавшее пещеру. Стедмен подумал, что автоматные очереди теперь будут только короткими, и, возможно, тот, кто прячется в камине, за алтарем, понимает это, рассчитывая на побег. В этот момент тень появилась снова, направляясь к ступеням, ведущим к боковой двери в стене. Но прежде чем эта тень исчезла за ней, Стедмен смог узнать в ней очертания, принадлежавшие Эдварду Ганту. Детектив выскочил из-под стола и побежал, перепрыгивая через лежащую фигуру Поупа. Он споткнулся, переворачиваясь в падении, и прыгнул на круто уходящие вниз лестничные ступени, с грохотом падая в открытый дверной проем. *** Холли закричала, вновь произнося имя Стедмена, и одновременно попыталась вырвать автомат из рук стрелявшего. Израильтянин, казалось, и сам сообразил, кто находится внизу, и ослабил давление пальца на спуск, откачнувшись назад. Теперь в воздухе стояли только крики и стоны раненных и просто перепуганных людей, а атмосфера по-прежнему была тяжелой, на этот раз из-за повисшего в комнате дыхания смерти. Барух напрягся, в очередной раз пришел в себя и вновь направил автомат на извивающиеся внизу тела. - Нет, - умоляла его Холли, - оставь их, пожалуйста! Он посмотрел на нее ничего не выражающими глазами. - Мы должны попытаться остановить запуск ракеты. Холли двумя руками обхватила его голову, заставляя его глядеть прямо на нее, стараясь донести до него смысл только что сказанного. - Эта ракета должна быть вот-вот запущена. Нам нужно остановить их. На лице израильтянина появилось выражение глубокой печали. Он высвободил свою голову из рук девушки и взглянул вниз на бойню, которую он устроил. Когда же он вновь повернулся к ней, в глазах его появилась твердость, и Холли поняла, что у него нет жалости к убитым. - Когда... Она поняла, что это был вопрос, и быстро взглянула на часы. - Мы уже опоздали, - с тяжелым вздохом ответила она. - Осталось всего четыре минуты. Он схватил его за руку: - Где... это место? Где она? Он еще крепче сжал ее руку. - Около скалы. Но уверяю тебя, сейчас уже слишком поздно. У нас ничего не получиться. - Вертолет... Весь день я слышал... как приземлялся... и... поднимался... вертолет. Если бы мы могли только найти его... - Ты можешь управлять вертолетом? - спросила она, и почувствовала, как в ней появляется ощущение надежды. Он кивнул, и ухватился за балкон для поддержки. - Отведи меня к нему. Это надо сделать очень быстро, - прошептал он. Холли обхватила его рукой за спину и подставила плечо. - Давай автомат, - сказала она, и он протянул его без колебаний. Они пошатываясь, спустились по ступеням, едва не споткнувшись один раз, но Холли и тут сумела спасти положение. Она старалась не смотреть на картину в зале и потому отворачивала глаза, рассчитывая на то, что из оставшихся в живых никто не будет их преследовать. Она ненавидела убийства. Она еще раз громко окликнула детектива, но ответа не было. Она заметила, как он прыгал в дверной проем, ведущий куда-то вниз, и поняла, что он преследовал кого-то, иначе зачем бы он стал вылезать из-за укрытия? Она хотела было пойти по его следу, но вспомнила, что та лестница вела куда-то вниз, а им нужно было выбираться во двор дома. Сейчас на первом месте был самолет с госсекретарем Соединенных Штатов, который вот-вот мог разлететься на куски. А детективу она могла лишь послать молчаливую молитву, не обращая внимания на внутреннее чувство протеста. - Вот сюда, - подсказала она израильтянину, указывая направление стволом автомата, - я думаю, что нужная нам дверь где-то здесь. Пилот и двое человек из охраны, которые наблюдали за домом, начинали нервничать, поглядывая друг на друга. Они уже слышали автоматные выстрелы, раздавшиеся внутри дома и были уже на пути к его заднему выходу, когда новый звук привлек их внимание. Но раздавался он совсем в другой стороне. - Что это? - спросил один из мужчин, останавливаясь вместе со всеми. И вместо того, чтобы продолжать путь к задним дверям дома, все трое побежали за угол особняка, вглядываясь в удаленную от дома часть территории имения. И то, что они увидели, до смерти напугало их. - Вот черт возьми, - тихо произнес один из них. Четыре вертолета, включив мощные бортовые прожектора, зависли на некотором расстоянии от имения, а потом начали медленно разворачиваться и двигаться вдоль границы имения в ту сторону, где была сосредоточена личная гвардия Эдварда Ганта. При более внимательном наблюдении можно было заметить, как с вертолетов сбрасывали вниз что-то, напоминавшее бомбы, которые падали на солдат. Трое наблюдавших решили, что это были газовые баллоны, судя по белым клубам дыма, вырывавшимся в этом месте с поверхности земли. Неожиданно, на нижней дороге появился свет фар, а только спустя некоторое время послышался шум моторов подъезжающих машин. - Это наверняка проклятая армия! - воскликнул пилот. - Они, видно, внезапно решили штурмовать наши позиция! Пока они обсуждали ситуацию, одна из машин направилась прямо к особняку, остальные стали рассредоточиваться вдоль границы имения, и уже было видно, как из них выскакивают темные фигуры вооруженных людей. Звуки автоматных очередей, прорывающиеся сквозь шум винтов, не заставили себя долго ждать. - Я ухожу! - неожиданно заявил пилот, поворачиваясь и бегом направляясь в сторону "Газели". Двое оставшихся солдат, мертвенно бледные от страха, молча переглядывались, а затем, не говоря ни слова, повернулись и бросились вслед за пилотом. - Подожди нас, - закричал первый из бегущих, - мы идем с тобой! Пилот уже находился на своем месте, приводил в движение лопасти главного винта и благодарил бога за то, что двигатель еще не успел остыть со времени последнего полета, когда двое солдат почти добежали до готовой подняться вверх машины. В этот же момент распахнулась задняя дверь дома, и на пороге появились Холл Майлс и Барух Канаан. В свете полной луны Холли мгновенно оценила всю сложившуюся ситуацию: двое солдат, бегущих к небольшому четырехместному вертолету, внутри которого уже находился пилот. У нее и Баруха было явное преимущество: солдаты находились к ним спиной, а пилот был в кабине, и ему было не до того, чтобы обращать на них внимание. Холли оставила израильтянина на какое-то время без поддержки и подняла легкий автомат. - Стоять! - закричала она, и оба солдата замерли как вкопанные там, где их застала команда, затем повернулись назад, и один из них встал на колено, целясь из своего автомата в фигуры, появившиеся в дверном проеме. С легким сожалением она нажала на спуск, и автомат выплюнул короткую очередь в направлении солдата. Как только он упал, его напарник бросил автомат и побежал вправо, выкрикивая через плечо, чтобы она не стреляла. И она не выстрелила. Пилот тем временем прибавил обороты, и машина начала медленно подрагивать, готовая сорваться с места. Холли пыталась кричать, чтобы он глушил двигатель, но услышать ее голос в шуме винтов и турбин было невозможно. - Вот дерьмо, - выйдя из себя, произнесла она, прикусывая губу, и подняла автомат. Она не хотела повредить вертолет, поэтому старательно прицелилась, прежде чем нажать на спуск. Пилот тут же свалился со своего места, сраженный прицельным выстрелом. Холли быстро взглянула на часы, но в этот момент луна неожиданно исчезла за облаками, и она не смогла разглядеть даже свои руки. - Пошли, - сказала она, обращаясь к Баруху, и вновь подхватила его рукой, подставив плечо, - у нас уже нет времени. Барух глубоко вздохнул, потом высвободился из рук Холли и постарался встать прямо. - Я думаю, что сейчас мне будет лучше. Слова прозвучали несколько странно, но, тем не менее, за ними чувствовалась определенная уверенность и сила. Он самостоятельно направился к вертолету, но его ноги плохо слушались его, хотя он и старался заставить их держать его вес. Холли догнала его и поддержала за руку, чтобы он мог опереться на нее. В этот момент луна вновь вышла из облаков, и на этот раз Холли смогла воспользоваться часами. Она тихо выругалась про себя. Им никогда не удастся сделать задуманное. Оставалось всего тридцать секунд до начала воздушной атаки. Глава 22 Совесть германской нации абсолютно чиста, потому что ответственность за все ужасы, унижения и страх, которые происходили в Германии и в оккупированных странах в период с 1933 по 1945 годы, лежат на Гиммлере. Вилли Фришауэр Темнота окутала Стедмена подобно густой черной жидкости. Он свалился в дверной проем на каменные ступени лестницы и продолжил свое падение дальше вниз. Теперь, ошеломленный падением, он лежал в темноте, стараясь глубже дышать, чтобы дать приток свежего воздуха в легкие и поскорее прийти в себя. С легким стоном, который сопровождал каждое его движение, ему удалось перевернуться и сесть. Вглядываясь в пространство перед собой, он не видел ничего, кроме сплошной густой темноты, а единственным источником слабого света был все тот же дверной проем, оставшийся далеко сзади него. Свет, который едва доходил оттуда, никак не нарушал окружающий его мрак. Тогда он начал делать руками осторожные волнообразные движения справа, слева, потом впереди себя, пытаясь обнаружить возможные преграды. Наконец, когда он чуть-чуть сместился влево, его рука неожиданно нащупала стену. Он чувствовал под рукой, что стена была влажная, и слегка бархатистая, будто покрытая мхом. Тогда он встал на колено, прижимаясь спиной к стене, и глубоко вздохнул. Воздух был холодный, скорее леденящий, и ему казалось, будто он находится в склепе. Теперь он уже стоял, пытаясь осторожно двигать конечностями, чтобы понять сквозь общую пульсирующую боль, нет ли у него переломов. Падение по каменным ступеням почти парализовало его, вызывая онемелость отдельных мест, и теперь он хотел убедиться, каково на самом деле его состояние. Наконец он почувствовал, что ноги уже слушаются его и руки могут относительно легко поворачиваться во всех направлениях, так что всем, от чего он сейчас страдал, были лишь синяки и кровоподтеки. Продолжая держаться одной рукой за стену, он двинулся от нее под углом, стараясь чуть отклониться вправо, выставляя вперед другую руку. Вскоре кончики пальцев нащупали другую, такую же влажную мягкую поверхность, и он понял, что находится в относительно узком проходе. Он очень хорошо представлял себе, что было за его спиной, а идти нужно было вперед, в неизвестность и мрак. Оторвав правую руку от стены, он продолжал придерживаться левой, и так осторожно, дюйм за дюймом, начал продвигаться вдоль прохода вперед. Его все время не покидало странное, до жути суеверное чувство, что вот-вот его рука натолкнется на человеческое тело, поскольку он видел, что именно по этой лестнице скрылся Гант, а теперь поджидает его где-то здесь, в темноте. Но единственный звук, который он пока слышал, было его собственное хриплое дыхание. Вдруг его рука натолкнулась на поперечный уступ, ощупав который, он понял, что перед ним очередной дверной проем. Стараясь удержать дыхание, он продолжал ощупывать пространство впереди себя, пока не нащупал ручку двери. Поколебавшись, он повернул ее. Ручка поворачивалась туго, но когда детектив увеличил усилия, она подалась, и он слегка приоткрыл дверь, прислушиваясь прежде чем войти. Кругом было тихо. Тогда он распахнул ее и вошел внутрь. Новая волна леденящего воздуха окатила его, заставляя вздрогнуть. Здесь было еще холоднее, чем в узком проходе, который он только что миновал. Детектив почувствовал, что в воздухе присутствует слабый, едва различимый аромат, который показался ему знакомым. Всего лишь слабый оттенок. Но что он мог напоминать? Масло, пряности? Запах был слишком слабым, чтобы можно было определить его происхождение. Впереди он мог наблюдать пространство, где излучался слабый рассеянный свет. Стедмен напрягал зрение, стараясь разглядеть там хоть что-нибудь. Освещение было очень мягким, сильно затененным, и напоминало скорее тусклое свечение черного театрального задника. По какому-то странному внутреннему ощущению детектив чувствовал, что это место притягивает его, манит, приглашает приблизиться. Он подавил в себе желание повернуть назад, помня о своем решении найти Ганта и убить его. Он медленно направился к слабому источнику света, стараясь тщательно контролировать каждый шаг. Раздвинув руки в стороны, как уже делал это раньше, он пытался слегка поворачиваться, но не обнаружил пока вокруг себя никакой преграды. Если это был новый проход, то он был явно шире предыдущего, а возможно, что это была и комната, своего рода холл или вестибюль. Приближаясь к туманному светящемуся облаку, он уже понял, что это был свет, рассеянный через что-то, а когда он был совсем близко, то его вытянутая рука коснулась этого места, и он явственно ощутил под пальцами складки грубой ткани. Это был занавес, а свет проникал через мелкую сетку, которой служила сама текстура материала. Он вновь остановился и прислушался, сдерживая дыхание, но не в силах был унять боли в груди. Слабый внутренний голос убеждал его не заглядывать туда, а повернуть назад и бежать что есть сил от всего, что бы ни было за этим занавесом, потому что иногда бывает очень полезно никогда не видеть некоторых вещей. Голос настаивал, но в итоге был побежден непреодолимым желанием, которое взяло верх. Казалось, что у него нет иного выбора: он боялся того, что могло быть за этим занавесом, но в то же время не мог устоять против соблазна заглянуть за него. Осторожно, одними движениями пальцев, Стедмен начал искать то место, где занавес разъединялся. Он обнаружил его справа от себя, и осторожно раздвинул края, заглядывая через образовавшуюся щель в старинное помещение. Его зрачки слегка сжались от более сильного света, который был по ту сторону занавеса. Его взору открылась круглая комната, каменные стены которой поблескивали от влаги. В углублениях стены были установлены небольшие черные тигли в виде металлических чаш, в которых светилось зеленоватое пламя. Они были расположены по всему периметру комнаты. Это и был тот самый свет, отблески которого видел детектив сквозь плотный занавес. Источником огня служило либо химическое вещество, либо сухие растения, либо какой-то масляный состав. Именно этот огонь был источником слабого ароматического запаха, который он и почувствовал еще в темном пространстве за второй дверью. Вдоль всей стены возвышалась платформа из камня, а прямо против того места, где стоял Стедмен, в стене комнаты находилась очередная дверь, к которой вело несколько каменных ступеней. На полу комнаты, чем-то напоминавшем арену, было расположено по окружности в симметричном порядке двенадцать пьедесталов, высотой около четырех футов. Они, как молчаливые часовые охраняли центральную часть комнаты, где стоял жесткий стул с высокой спинкой. Стул этот был повернут в противоположную от Стедмена сторону, и детектив не мог видеть, занят он кем-то, или нет. Но футах в шести или семи от стула он разглядел силуэт женщины, стоящей на коленях и держащей в руках какой-то до странного знакомый предмет. По общим очертаниям фигуры, и особенно по длинным распущенным волосам, он узнал в ней Кристину. Затем он увидел, как она, качнувшись вперед и не вставая с колен, продвинулась к стулу, опустила странный предмет на каменный пол в двух-трех футах от стула, а сама заняла прежнее положение, безвольно опустив руки. Стедмен уже был готов войти в комнату, когда странное чувство тревоги охватило его. Он уже знал, что положила она перед стулом: это было Копье Лонгинуса. С губ гермафродита сорвался странный звук, но сами губы при этом оставались неподвижными. Стедмен старался защитить свой рассудок от воздействия тревожных предчувствий и ощущений, заставляя не обращать внимания на возникающее внутри себя чувство опасности, и начал было осторожно раздвигать занавес дальше, чтобы войти в комнату. И именно в этот момент он почувствовал, что он уже не один в этом темном пространстве. Совсем рядом раздался слабый звук. Что было? Просто шелест ткани, или что-то другое? Движение ноги по полу? Он не был уверен. Повернувшись к занавесу спиной, он услышал чье-то дыхание. Оно было отрывистое и все время сбивалось с ритма, как будто человек был не в состоянии контролировать его. И пока он слушал, казалось, что оно становится громче, и он даже мог ощущать колебания воздуха вокруг себя. Стедмен испытал мгновенный паралич, и единственным осознанным желанием было броситься в сторону от занавеса, который создавал сзади него светящийся фон, выставляя его фигуру на всеобщее обозрение как мишень. Он вглядывался в темноту, пытаясь увидеть там хоть слабые признаки какого-нибудь движения, но все было напрасно, он ничего не мог различить в плотном густом мраке, но, однако, уже ощущал дуновение дыхания на своем лице. В следующий момент он почувствовал, как холодные кончики пальцев прикоснулись к его щеке. Он автоматически сделал движение назад и почувствовал странное легкое прикосновение, когда лезвие ножа пронеслось вдоль его груди, чуть задевая кожу под рубашкой. Тогда он отступил за занавес, в круглую комнату, и его невидимый противник ринулся за ним, вновь поднимая для удара ритуальный кинжал. Детектив споткнулся и упал, но продолжал двигаться, переворачиваясь по полу, вправо, в то время как высокая фигура Эдварда Ганта, потерявшего при падении равновесие, опустилась на колено. Теперь оба находились на полу, лицом друг к другу. Глаза Ганта излучали злобу, в глазах Стедмена светилась холодная ненависть. - Ты по-прежнему у меня в руках, Парсифаль. И я собираюсь уничтожить тебя, - шипел бизнесмен. - Ну что ж, попытайся, сумасшедший ублюдок, - крикнул Стедмен, поднимаясь и целясь ногой в лицо маньяка. Гант уклонился от удара и медленно встал, направляя кинжал в грудь детектива. Стедмен отступил назад. - Стой, Парсифаль. Ты не можешь убежать от судьбы. - Теперь Гант улыбался. Его злобное лицо в отблесках зеленоватого света напоминало сейчас посланца преисподней. - Мои солдаты позаботятся об этом еврее и девчонке. Они не убегут далеко. - Все кончено, Гант, неужели ты еще не понял? - Внимание Стедмена было направлено лишь на кинжал и на расстояние, отделявшее их друг от друга, а произносимые при этом слова не имели большого значения. - Там, наверху, почти не осталось живых. А ведь среди них были очень важные люди. Как ты объяснишь их исчезновение. - Почему я должен буду что-то объяснять? - Знакомое издевательское выражение появилось в его глазах. - Никто не знает, что они были именно здесь. - Но ведь эти люди не были бесполезны и для твоей организации? Гант усмехнулся. - Они были всего лишь расходным материалом. Всегда найдутся другие, готовые занять их место. Ведь мы сохранили свою основную сеть. - Новые люди, новая сеть? Опять как в войну? - Теперь слова детектива, а особенно содержавшееся в них скрытое издевательство достигли цели. Гант закричал от злобы и был готов ринуться на свою дичь, как раз в тот момент, когда Стедмен уже достиг углубления в стене, где горел зеленоватый огонь. Его рука сделала кругообразное движение, и горячая металлическая чаша полетела в лицо Ганта, как только он двинулся вперед. Бизнесмен закричал, на этот раз уже от боли, когда горячее, охваченное огнем масло покрыло его лицо и шею.