одшивки старых газет "Трэнскрипта",
издававшегося в Эйлсбери, штат Массачусетс, аркхэмской "Газетт" и многих
других. Что же касается книг, то некоторые из них, без преувеличения,
являлись изданиями огромной ценности. Судите сами самое позднее из них было
датировано 1820, а самое раннее 1670 годом! Все они были изрядно зачитаны,
но в целом сохранились неплохо, принимая в расчет их весьма солидный
возраст.
К сожалению, в то время я не уделил библиотеке Шарьера достаточного
внимания, действуя по пословице, согласно которой избыток знаний вредит
человеку больше, нежели их недостаток. Я, однако, успел обнаружить среди
древних фолиантов нечто, напоминавшее на первый взгляд толстый научный
журнал, но при более детальном рассмотрении оказавшееся тетрадью для
записей, которые, судя по датам, относились к периоду времени, явно
выходившему за рамки лет, прожитых Шарьером-вторым. Тем не менее все записи
(и это не вызывало у меня никаких сомнений) были сделаны рукой покойного
хирурга; несмотря на более чем почтенный возраст первых страниц в сравнении
с последними, почерк на всех был одинаков мелкие крючковатые буквы,
теснящиеся одна к другой в ровные, плотные строки. Записи эти представляли
собой своеобразную хронологическую регистрацию явлений, связанных с
излюбленной темой доктора и, насколько я мог судить, бравших свое начало с
очень давних времен. Некоторые тексты сопровождались небрежно выполненными
иллюстрациями, производившими, тем не менее, довольно сильное впечатление
похожее чувство мы испытываем, глядя на наскальные рисунки первобытных
художников.
На первой же странице этой рукописи я увидел запись следующего
содержания: "1851. Аркхэм. Азеф Гоуд, Г.В.". Она относилась к иллюстрации,
на которой был изображен этот самый Азеф Гоуд, омерзительный жабоподобный
тип с безобразно широким ртом, отвислыми складками губ и полуприкрытыми
кожистой пленкой глазами, едва видневшимися из-под тяжелых надбровий. Глядя
на эту физиономию, я невольно представил себе, как ее обладатель сидит на
корточках, плотно припав к земле настолько напоминал он земноводное. Рисунок
занимал большую часть страницы, а сопровождавший его текст представлял собой
комментарии человека, столкнувшегося с этим необычным явлением вряд ли во
плоти и крови, но скорее всего при изучении документов какого-нибудь
малоизвестного архива (кстати, не могли ли буквы Г.В. расшифровываться как
"глубоководные", упоминание о которых встретилось мне ранее?). Безусловно,
находки такого рода утверждали доктора Шарьера в его вере, что между
человеком и многочисленными представителями амфибий и рептилий существует
тесная биологическая связь, которая может быть прослежена на подобных
примерах.
Я обратился к другим записям, однако после первого прочтения они
показались мне на редкость туманными, почти бессмысленными. Чтобы не быть
голословным, приведу вам хотя бы следующие образцы:
"1857. Сент-Огастин. Генри Бишоп. Кожа густо покрыта чешуей, но не
рыбьей. По слухам, 107 лет от роду. Процесса старения организма не
наблюдается. Острота всех пяти чувств. Происхождение точно не установлено:
предки занимались торговлей с полинезийцами.
1861. Чарлстон. Семья Балашей. Ороговевшие руки. Двойная челюсть.
Одинаковые стигматы у всех членов семьи. Антон: 117 лет, Анна: 109.
Испытывают сильное беспокойство вдали от водной среды.
1863. Иннсмут. Семьи Маршей, Уэйтов, Элиотов, Гилменов. Капитан Абед
Марш: торговец в Полинезии, женат на полинезийке, физиогномические
характеристики сходны с ф.х. Азефа Гоуда. Очень скрытный образ жизни.
Женщины редко показываются на улицах. По ночам много купаются целыми семьями
заплывают на Риф Дьявола. Ярко выраженное родст во с Г.В. Постоянное
передвижение между Иннсму том и Понапе. Тайные религиозные обряды.
1871. Джед Прайс, карнавальный конферансье. "Человек-аллигатор".
Появляется в бассейне с аллигаторами. Вытянутая вперед челюсть, заостренные
зубы; не мог определить, от природы или заточены специально".
Другие записи в найденной мною тетради были выдержаны примерно в таком
же духе. Их география впечатляла своей обширностью Канада, Мексика, западное
побережье США. Заметки эти явились для меня фоном, на котором вдруг
неожиданно четко обозначилась фигура человека; одержимого бредовой идеей
доказать, казалось бы, недоказуемое прямую связь долголетия отдельных
представителей рода человеческого с их близостью к земноводным или пре
смыкающимся.
Приведенные в записях факты я рассматривал всего лишь как надуманно
утрированные описания физических дефектов людей, но доктор-то, доктор! Он
принимал их за чистую монету и под тяжестью этих собранных им "свидетельств"
окончательно утвердился в своей странной, зловещей вере. Однако за пределы
чистой догадки его выносило не часто. На мой взгляд, больше всего его
интересовала глубина, взаимосвязь примеров, которые он с таким тщанием
собрал в своей тетради, и связь эту он искал в трех направлениях. Наиболее
тривиальным из них мне показалась мифология негритянского культа
Вуду7. Второе направление охватывало древнеегипетскую культуру с
ее поклонением отдельным видам животных. Третьей и, судя по записям доктора,
наиболее значимой сферой поисков была совершенно незнакомая мне доселе
мифология, старая как мир, а то и еще старше; фигурировавшие в ней
Властители Древности вели жесточайшую непримиримую войну с такими же, как и
они сами, ровесниками мира Богами Седой Старины, носившими имена Ктулху,
Хастур, Йог-Сотот, Шуб-Ниггурат и Ньярлатхотеп. Им поклонялись шантаки,
глубоководные, народ чо-чо, снежные люди и другие существа; из них одни
стояли на ступенях эволюционной лестницы, которая вела к зарождению
современных людей, а другие представляли собой чудовищные мутации
доисторического человека или вовсе не имели никакого отношения к
человеческому роду. Все это было, конечно же, безумно интересно, но (и тут
мне пришлось бы разочаровать покойного Шарьера) о какой-либо прочной
органической связи между собранными им разрозненными "свидетельствами"
родства отдельных людей-долгожителей с рептилиями и упомянутыми мною
древними мифологиями говорить не приходилось. Впрочем, здесь мой усопший
оппонент мог бы успешно возразить мне, указав на то, что уже в легендах Вуду
и древнего Египта содержались пусть и несколько туманные аллюзии, связанные
с рептилиями, а мифология Ктулху целиком основывалась на культе невероятно
древних видов земноводных и пресмыкающихся, без сомнения, возникших в одно
время с тиранозаврами, бронтозаврами, мегалозаврами и другими рептилиями
Мезозойской эры.
Помимо этих интригующих заметок, я обнаружил некие диаграммы, которые
при более детальном рассмотрении оказались схемами весьма и весьма странных
хирургических операций, природа которых к тому времени еще оставалась
загадкой для меня. Тогд я мог лишь с большой долей вероятности утверждав что
схемы эти скопированы из двух древних книг - из труда Людвига Принна
"Таинственные Черви" еще одного фолианта, название которого я не смог даже
прочесть. Что же до самих операций, то они вызвали у меня приступ
сильнейшего отвращения настолько суть их была противна самой человеческой
природе. Например, одна из них состояла в нанесении на кожу множества
надрезов с целью ее растяжения ("для обеспечения роста", как пояснялось в
сопроводительном тексте), а другая представляла собой перекрестное иссечение
основания позвоночника с целью "вытяжения хвостовой кости". Эти дьявольские
диаграммы вызвали в моей душе неподдельный ужас, но я продолжал внимательно
рассматривать их, ибо они, несомненно, были одним из направлений зловещей
деятельности доктора Шарьера и могли многое объяснить мне например, его
доходившее до фанатизма затворничество, которое являлось совершенно
необходимым условием для сохранения тайны его безумных экспериментов; ибо в
противном случае он стал бы откровенным посмешищем в глазах своих ученых
коллег.
Многие бумаги содержали пространные ссылки на различные события, причем
манера изложения не оставляла никаких сомнений в том, что описанные случаи
произошли с самим рассказчиком. Все они были датированы не позднее чем 1850
годом; иногда на документе вместо года было обозначено десятилетие. Я вновь
без труда угадал характерный почерк доктора, и это исключая, разумеется,
возможность того, что Шарьер просто переписал своей рукой чужие заметки
явилось для меня почти неопровержимым доказательством ошибочности моих
предположений относительно возраста доктора. Было совершенно очевидно, что
он умер отнюдь не в восьмидесятилетнем, но в куда как более преклонном
возрасте, и уже от одной этой мысли мне стало не по себе я в очередной раз
вспомнил о жившем в XVII веке предшественнике покойного хирурга.
Здесь можно было подвести кое-какие итоги. В соответствии с моими
выводами, гипотеза доктора Шарьера, в которую он столь фанатично уверовал,
заключалась в том, что с помощью особых хирургических операций и неких
таинственных ритуалов можно было значительно на сто пятьдесят и даже двести
лет удлинить короткую человеческую жизнь, то есть сделать ее равной по
продолжительности веку крокодилов, ящериц и прочих ползучих гадов.
Необходимым условием для этого являлся период своеобразного
полубессознательного оцепенения, проводимый в каком-нибудь сыром, темном
месте, где шло вызревание иного уже организма и обретение им новых
физиологических характеристик. По завершении означенного периода подопытный
индивидуум вновь возвращался к жизни, однако глубокие внешние и внутренние
изменения, явившиеся результатом операции, сопутствовавших ей колдовских
обрядов и анабиоза, вынуждали его вести качественно иной, отличный от
прежнего, образ жизни. Для подтверждения этой гипотезы доктор Шарьер собрал
обширную коллекцию сказок, легенд и мифов, но наиболее впечатляющим
доказательством своей правоты он, безусловно, считал подборку упоминаний о
людях-мутантах, живших в последние двести девяносто лет нет, даже двести
девяносто один год, если быть точным. Уточнение этой внушительной цифры
оказалось вовсе небесполезным, ибо некоторое время спустя я с замиранием
сердца обнаружил, что именно столько времени двести девяносто один год
пролегло между датами рождения Шарьера-первого и смерти Шарьера-второго.
Размышляя над гипотезой доктора Шарьера, я проникся невольным уважением
к ее необычности и дерзновенности. В то же время нельзя было не отметить,
что ей явно недоставало строгого научного подхода и сколько-нибудь
убедительных доказательств все эти намеки, недомолвки и устрашающие
предположения вполне могли сойти для досужего любителя страшных историй, но
вряд ли были способны пробудить искренний интерес у настоящего ученого,
опирающегося на факты и реальные законы бытия, а не на мистику.
С каждым днем я все глубже и глубже погружался в пучину этой безумной
теории; и не случись однажды событие, речь о котором пойдет ниже, я
преспокойно остался бы в доме на Бенефит-стрит еще Бог весть на какой срок и
продолжал бы свои скрупулезные поиски истины. Но я навсегда покинул это
жуткое обиталище и тем самым бросил его на произвол судьбы, ибо последний
отпрыск рода Шарьеров сейчас я знаю это точно никогда больше не явится в
Провидено с притязаниями на дом, который будет передан городским властям и
разрушен до основания.
Надеюсь, я достаточно заинтриговал вас этим не слишком вразумительным
пассажем а теперь попытаюсь как можно более подробно описать происшедшее.
Итак, рассматривая "находки" доктора Шарьера, я вдруг ощутил на себе чей-то
пристальный взгляд такую защитную реакцию организма некоторые любят называть
"шестым чувством". Соблазн обернуться был велик, но я пересилил себя; открыв
крышку часов, я поймал на ее зеркальную поверхность отражение находившегося
позади меня окна и с содроганием увидел размытые очертания чудовищного
подобия человеческой физиономии. В испуге я тут же повернулся лицом к окну,
но в оконном проеме не было никого и ничего лишь какая-то тень мелькнула и
исчезла в зарослях старого кустарника. А потом... Боже, я до сих пор не могу
понять, действительно ли я видел тогда ту высокую, странно согнутую фигуру,
проковылявшую неуклюжей походкой в темноту сада. Во всяком случае, в тот
момент у меня достало разума не преследовать ее. "Эта тварь явится сюда еще
раз, кем бы она ни была", решил я.
Мне оставалось полагаться только на свое терпение. В ожидании
повторного появления неуловимого ночного пришельца я напряженно размышлял
над тем, откуда он мог взяться, и прокрутил у себя в голове имена всех
обитателей Провиденса, у которых дом на Бенефит-стрит уже давно не вызывал
ничего, кроме глухой ненависти. Вполне возможно, что они хотели запугать
меня и тем самым заставить убраться прочь из особняка Шарьера видимо,
отсутствие жильцов в доме устраивало их куда больше, нежели наличие таковых.
Предположение, что в кабинете хранилось нечто, представляющее для них
значительный интерес, я вынужден был отбросить у злоумышленников была уйма
времени для того, чтобы растащить все находившееся в доме имущество за те
три года после смерти доктора, когда особняк стоял совершенно пустым. В
общем, тогда я так и не пришел к какому-то определенному выводу. Даже весьма
необычный облик моего ночного гостя не навел меня на действительное
объяснение творившихся в доме и вокруг него странностей это был как раз тот
случай, когда дилетант имеет преимущество перед профессионалом, который
привык доверять только фактам и никогда не давать воли своей фантазии.
Сидя в кромешной тьме, я как никогда остро ощущал ауру этого дома. Даже
сама темнота казалась одушевленной, но как непередаваемо далека была эта
жизнь от Провиденса с его повседневной будничной суетой! Помимо мускусной
вони, столь характерной для вольеров с рептилиями в зоопарках, я отчетливо
различал запах гниющего дерева и пропитанного сыростью известняка, из
которого были сложены стены погреба. Это был дух тлена всесильное время
наконец-то основательно взялось за старинный особняк. С каждой минутой я все
больше и больше чувствовал себя хищным зверем, который терпеливо поджидает
добычу в засаде, определяя ее приближение по надвигающемуся запаху сравнение
более чем точное, ибо слабый аромат животного мускуса, витавший по темным
помещениям дома, усиливался с каждой минутой, покуда не превратился в
кошмарное удушающее зловоние.
Мое напряженное ожидание длилось уже больше часа. За все это время я не
услышал ни единого звука дом был абсолютно безмолвен, и если бы не эта
чудовищная, едва не сводившая меня с ума мускусная вонь, я давно бы уже
решил, что нахожусь в доме один, и со спокойной душой оставил бы свой пост.
Но я знал, что ночной пришелец уже совсем рядом, и, сжимая в кармане
рукоятку "люгера", терпеливо ожидал его появления.
Внезапно тягостную тишину нарушил какой-то слабый, непонятный звук; он
чем-то напоминал отрывистый рык аллигатора, но я не осмелился довериться
своему вконец расстроенному воображению и решил, что это просто скрип
дверных петель. Как бы то ни было, кто-то действительно вторгся в мои
владения, и это не прошло для меня незамеченным. Но следующий звук буквально
потряс меня это был шелест бумаг в кабинете. Таинственный визитер каким-то
непостижимым образом прокрался туда у меня под носом и преспокойно рылся в
документах! Столь самоуверенное, если не сказать наглое, поведение незваного
гостя подвигло меня на решительные действия, и, выхватив из кармана фонарь,
я направил яркий луч света на стол, откуда доносилось шуршание листов.
Первые несколько секунд я просто отказывался верить своим глазам, ибо
стоявшее у стола существо не было человеком, это была омерзительная пародия
на него, какой-то мутант, гуманоид-рептилия. От растерянности и страха я
совсем потерял голову и, слепо повинуясь инстинкту самосохранения, выхватил
револьвер и четырежды выстрелил в монстра. Я стрелял практически в упор, и
ни одна из четырех пуль не прошла мимо цели.
Я до сих пор не устаю благодарить Всевышнего за то, что память моя
сохранила лишь смутные, фрагментарные воспоминания о дальнейших событиях.
Страшный грохот... исчезновение чудовища... свет фонаря... преследование...
Пустившись в погоню, я убедился в точности своих выстрелов от стола в
кабинете к окну вели кровавые следы. Оконное стекло было высажено вместе с
рамой безусловно, ночной пришелец отличался как недюжинной прытью, так и
огромной физической силой. Тем не менее он был тяжело ранен, и это
значительно уменьшало его шансы на спасение; к тому же блестевшие в свете
фонаря кровавые следы и густая мускусная вонь выдавали направление, в
котором он убегал от меня. Следы уводили меня вглубь сада, и в конце концов
я обнаружил, что стою у залитого кровью колодезного сруба. Темная утроба
колодца показалась мне сначала совершенно недоступной, но затем,
приглядевшись, увидел внутри закрепленную на стене лестницу с какими-то
необычными ступеньками. Осторожно нащупав ногой верхнюю из них и ухватившись
руками за окровавленный край сруба, я начал спуск в колодец. Моя решимость
подкреплялась обилием пролитой крови на траве у колодца из этого я заключил,
что преследуемый мною монстр смертельно ранен и не может представлять для
меня серьезной опасности.
Боже Всевышний, зачем я полез тогда в этот колодец? Почему я не
повернулся и не убежал прочь от этого адского подземелья и от этого
проклятого дома? Из всех моих поступков, которые я успел совершить с тех
пор, как стал пленником чар дома Шарьера, этот был бы самым разумным; но в
то время разуму моему не суждено было взять верх над безрассудным
любопытством, и, заинтригованный страшным обличием застигнутого мною в
кабинете чудовища, продолжал спускаться в темную шахту колодца, с каждой
секундой приближаясь к поблескивавшей внизу воде. Ступеньки, однако, не
доходили до нее они обрывались у сделанного в стене отверстия, которое
оказалось входом в прорытый параллельно поверхности земли туннель. Держа в
одной руке зажженный фонарь, а в другой взведенный револьвер, я с трудом
протиснулся в зловонный зев подземного хода и ползком двинулся вперед.
Туннель забирал немного вверх и завершался подобием небольшого грота человек
нормального роста уместился бы в нем разве что стоя на коленях. Луч света
выхватил стоявший там продолговатый ящик, и я вздрогнул, мгновенно распознав
направление туннеля он вел прямиком к могиле доктора Шарьера в старом саду,
а ящик был, конечно же, гробом.
Но отступать было уже поздно. Кровавый след доходил до самого края
гроба, крышка которого была откинута в сторону. Сгорая от желания увидеть
поверженного врага, я стал на колени перед гробом и направил свет фонаря
внутрь...
Дорого заплатил бы я за то, чтобы моя память не сохранила увиденной
тогда картины! Но увы, это жуткое зрелище отныне и навсегда запечатлелось в
моем мозгу распростертое во чреве полуистлевшего гроба существо, которое
только что испустило дух. Облик убитой мною твари был непередаваемо страшен:
передо мной лежал получеловек-полуящерица уродливое подобие того, что
являлось некогда человеком. Одна только мысль о том, что я в течение
нескольких недель жил бок о бок с этим исчадием ада, вызвала неподдельный
ужас в моей душе. Одежды, покрывавшие тело моей жертвы, были разорваны и
перекручены, будучи не в силах сдержать натиск подвергшейся чудовищным
мутациям плоти. Кожа на суставах ороговела, ладони и босые ступни (вернее
сказать, то, что являлось когда-то ими) были плоскими, очень широкими и
завершались огромными когтями. В безмолвном ужасе уставился я на
неестественно длинный хвостовидный отросток, торчавший как гвоздь из
основания позвоночника, на вытянутую крокодилью челюсть с сохранившимся на
ней жалким пучком бороды...
Сомнений быть не могло передо мной лежал не кто иной, как доктор
Жан-Франсуа Шарьер, впервые очутившийся в этом адском склепе еще в 1927
году, когда он погрузился здесь в каталептическое оцепенение, ожидая своего
часа, чтобы восстать из гроба и вернуться в новом чудовищном обличье в мир
живых доктор Жан-Франсуа Шарьер, рожденный в Байонне в 1636 году и "умерший"
в Провиденсе в 1927. Теперь я знал, что за наследника, о котором упоминалось
в его завещании, он выдавал самого себя, воскресшего в новом качестве после
совершения давным-давно забытых демонических обрядов, древностью своей
превосходящих человечество и возникших еще в ту пору, когда Земля была
совсем юным порождением Космоса и являла на свет огромных, неведомых нам
тварей, которые жили, плодились и умирали на ней.
The Surviver (with A.Derlet, 1954) Перевод Е.Мусихцна
1. Алджернон Блэквуд (1896 1951) английский писатель, старший
современник Лавкрафта, оказавший весьма существенное влияние на его
творчество. Романы Блэквуда "Джон Сайленс парамедик", "Джимбо", "Кентавр" и
многочисленные рассказы посвящены исследованию сверхъестественных явлений в
окружающем нас мире и психологии человеческого сознания, балансирующего на
грани реальности и фантазии. [обратно]
2. Loricata (лат. Панцирные) класс боконервных моллюсков, достигающих в
длину от 35 см. [обратно]
3. Osteolaemus, Crocodilus, Gavialis, Thomistoma, Caiman, Alligator
(лат.) современные крокодилы являются остатками большой древней группы, в
большинстве своем вымершей к началу кайнозойской эры. [обратно]
4. Здесь имеется в виду сторонник королевской партии,
изгнанный из Англии в период революции и гражданских войн середины XVII в.
Сам по себе термин "роялист" вошел в обиход позднее, во время Французской
революции конца.
[обратно]
5. Джованни Батиста делла Порта неаполитанский математик и физик,
изобретатель камеры-обскуры и автор капитального исследования по тайнописи
"De Furtivus Literarum Notis" ("О знаменитых тайных писаниях", 1563 г.).
Другой известный трактат на эту тему принадлежит Филиппу Тикнессу ("Трактат
о науке дешифровки и изобретении шифров", 1772 г.). [обратно]
6. Возможно, имеется в виду Ремигий
(Ремигиус или св. Реми) архиепископ Реймский (437 533), апостол франков. Он
крестил жену Хлодвига, а затем и самого короля (496 г.). Ремигиусу
приписывают немало сочинений.
[обратно]
7. Культ Вуду (на одном из африканских языков "вуду" означает "дух",
"божество") широко распространенный на острове Гаити негритянский культ,
завезенный туда вместе с черными рабами из Дагомеи. Вудуисты (а они, по
некоторым оценкам, составляют до 90 процентов населения Гаити) верят в
существование многих богов, или духов "лоа", которые якобы могут вселяться в
людей и руководить их поступками. В каждом вудуистском храме установлен
центральный столб, считающийся каналом для входа и выхода "лоа"; перед этим
столбом жрецы приносят в жертву различных животных, после чего дух, если он
посчитает жертву достаточной, вселяется в одного из участников церемонии