Дж.Слейдек. 1935 год н.э.
---------------------------------------------------------------
Sladek J.T. 1935 A.D.
OCR and spellcheck Афанасьев Владимир
---------------------------------------------------------------
Представьте себе, если сможете, 1875 год и изобретателя, низко
склонившегося над верстаком в мастерской по ремонту велосипедов. Ему то и
дело застят глаза длинные волосы, он раздраженно отбрасывает их в сторону и,
прикусив губу от усердия, работает гаечным ключом, зажатым мускулистой
рукой. Временами он делает передышку, чтобы отхлебнуть глоток-другой
холодного лимонада, который принесла ему старушка-мать, -- отхлебнуть, а
потом окинуть взглядом портрет Сэма Франклина на чистой дощатой стене. "Кто
рано ложится и рано встает, здоровье, богатство и ум наживет", -- повторяет
изобретатель про себя... "Бережливость лучше богатства". Насупленные брови
сдвигаются сильней -- он жадно выискивает в этих пословицах крупицы истины.
Таким изобретателем и был Эмиль Харт. Жил он со своей матерью, вдовой,
в маленьком домике, расположенном в штате Кайова. Их скромное жилище ничем
особым не отличалось от других, если не считать огромной закладной, которую
бедная вдова со временем надеялась погасить. Для этого она вязала красивые
антимакмилансы (кружевные салфетки для спинок кресел и диванов,
предохраняющие от масла "Мак-Милан", которым в те времена люди смазывали
себе волосы) и продавала павлиньи яйца. Эмиль же зарабатывал на хлеб
починкой велосипедов и продажей газеты "Фрайди ивнинг пост" (основанной
самим Сэмом Франклином). И, кроме того, он знал, что судьба уготовила ему
завидную долю -- стать изобретателем машины времени!
Как-то раз в его мастерскую зашел местный бонвиван и задира Фентон
Морбис. Увидев большую машину, занявшую всю мастерскую, он присвистнул от
удивления.
-- Что это ты делаешь? -- спросил он Эмиля.
-- Подравниваю кусочек слюды, -- кратко ответил Эмиль, откидывая волосы
со лба: у него не было времени на пустую болтовню с Морбисом.
-- Я спрашиваю, что это за машину ты собираешь? -- сказал Морбис,
стащив с брюк велосипедные зажимы и небрежно бросив их в угол. Они были
изготовлены из настоящего, дорогостоящего алюминия, потому что Морбис был
человек состоятельный. Эмиль вздохнул.
-- Я собираю экстраполятор времени, который даст мне возможность
отправиться в будущее, -- ответил он.
Бонвиван расхохотался ему прямо в лицо.
-- Какая чушь! -- заявил он. -- Да разве можно поехать в будущее?
Эмиль, хитро усмехнувшись, продолжал работать. Подравняв слюду, он
приладил ее к прибору какой-то странной конструкции и подвел две проволочки
к телеграфному ключу.
У Морбиса от гнева раздулись крылья широкого седлообразного носа. Он не
привык, чтобы его третировали.
-- Чепуха! -- вновь повторил он. -- Даже если эта штука действует, ты
все равно на ней не заработаешь даже на корм своим павлинам, уж не говоря об
уплате по закладной, когда мой папан подаст на вас в суд за просрочку
платежей.
-- В суд?! -- воскликнул юный изобретатель, бледнея.
-- А ты что думал? Готовьте сотнягу к следующему понедельнику, понял?
-- сказал Морбис с усмешкой. -- Вон вымой мой велосипед, получишь целый
доллар. Вымой как следует. Я еду сегодня на пикник вместе с мисс Мод Пид.
При этом известии Эмиль отшатнулся, словно от удара, и побледнел еще
больше.
-- Знаю, знаю. Ты тоже неровно дышишь к ней, -- ухмыльнулся бонвиван.
-- Только ей не хочется тратить время на всяких сумасшедших, которые
изобретают в слесарных мастерских какие-то машины времени. Ха-ха-ха!
По мере того как с лица Эмиля сбегал румянец, а лицо его соперника
багровело, в голове несчастного изобретателя вертелся один неотвязный
вопрос: по чьей прихоти им выпал такой странный жребий -- обоим стать
искателями руки прекрасной Мод Пид? Готовый разрыдаться, он еще раз взглянул
на Сэма Франклина, и, видимо, простые черты и слезящиеся глаза этого
великого человека придали ему силы. Какое бы принять решение, гениально
простое, как колумбово яйцо? Остаться и вырвать Мод из рук Фентона Морбиса?
Или же уехать в светлое завтра и там искать свое счастье?
В считанные секунды он принял решение. Он поедет в будущее! В 1935 год
нашей эры -- ту землю обетованную, которая, по всем данным, там будет. Он бы
стал упиваться его чудесами: летающими машинами, мостом через Ла-Манш,
бессмертием, достигнутым с помощью гипноза, электрическими пушками. Землей,
где царит мир, а солнце никогда не заходит на флаге Соединенных Штатов
Колумбии!
-- Ну что, ты так и будешь стоять словно пень, вылупивши глаза на этого
старикашку, или начнешь мыть мою машину? -- спросил Морбис.
-- Ни за что! Можешь хоть сейчас забрать мое имущество, -- ответил
Эмиль и, подняв сжатые кулаки, добавил: -- Катись к своей Мод Пид. И передай
ей... передай, что...
Руки его опустились, голова бессильно склонилась на грудь, а непокорная
прядь волос упала на глаза. Прямо вылитый молодой Абнер Линкольн, подумал
Морбис.
-- ...передай ей... -- уже спокойно сказал юноша, -- что победил
достойнейший. Желаю вам обоим с-счастья!
И, еле сдержав рыдания, он отвернулся.
Морбис был так удивлен этой внезапной вспышкой гнева, что ничего не мог
сказать в ответ. Он повернулся и вышел из мастерской.
Эмиль понимал, что поступает правильно. Не жалея ни о чем, он набил
карманы сладким печеньем, приготовленным его заботливой маменькой, отхлебнул
последний раз лимонаду и крутанул педаль, сцепленную с большим генератором,
питавшим его машину времени. На щитке управления имелся специальный счетчик
времени, и когда его стрелка придвинулась к 1935 году, юноша нажал на
телеграфный ключ.
-- Вот он, 1935 год! -- воскликнул изобретатель, озираясь по сторонам.
Его мастерская почти не изменилась, хотя, огражденная с четырех сторон
алыми бархатными канатами, она теперь стала напоминать музей.
-- Эй ты, ну-ка марш отсюда! -- закричал на него какой-то человек в
униформе и, схватив за руку, стащил его с машины времени. -- Ты что, не
знаешь, что трогать руками музейные экспонаты запрещено?!
И не успел сбитый с толку изобретатель сказать хоть слово в свое
оправдание, как обнаружил, что стоит на улице и глазеет на медную дощечку,
на которой было написано: "Исторический музей Эмиля Харта". "Ого, уже
исторический! Вот тебе и на!" С минуту он стоял, упиваясь собственной
славой, а затем быстро зашагал к центральной улице города, торопясь
взглянуть на те перемены, которые принесло с собой время. Он заметил, что на
мостовой было какое-то твердое покрытие и нигде не было даже намека на
навоз!
Потом он увидел их, выстроившихся возле тротуара: великолепные
безрельсовые локомотивы, именно такие, какими он их себе представлял. Пока
он их разглядывал, два человека вышли из магазина и уселись в одну из машин.
Сквозь прозрачные окна Эмиль увидел, как один подбросил в топку уголь, тогда
как другой открыл клапан тяги. В одно мгновение огромная машина, фыркнув,
рванулась с места и умчалась по мостовой.
Однако приподнятое настроение у Эмиля исчезло, как только он обернулся,
чтобы получше разглядеть магазины. За шестьдесят лет главная улица не
украсилась ни единым новым зданием, и хотя на многих старых домах появились
большие стеклянные витрины, фасады домов оставались, как и раньше, грязными
и какими-то облезлыми. Правда, столовая Дельмонико стала называться
рестораном, но на карлсоновском магазине комбикормов для птиц даже вывеска
не изменилась.
Юноша внимательно изучил витрины магазина готового платья и
почувствовал отвращение при виде приевшегося серого убожества костюмов.
Почему люди не наряжаются в шитые золотом одеяния с красными накидками?
На дамских манекенах были все те же длинные платья и глупые шляпки, а
на мужских -- темные, нагоняющие тоску костюмы. Хуже того -- два-три
пешехода, которых Эмиль успел мельком разглядеть, носили комбинезоны такого
же покроя и цвета, как его собственный.
Когда он дошел до здания публичной библиотеки в конце единственной на
весь город улицы, настроение у него было совершенно подавленное.
Отчаявшись увидеть еще какие-нибудь чудесные изобретения вроде этих
безрельсовых локомотивов, Эмиль направился в комнатки под вывеской "Наука и
техника". Может, здесь он, наконец, отдохнет от прошлого и увидит будущее,
которое, по-видимому, обошло его родной город стороной?
Он достал с полки книгу под названием "Изобретения" и раскрыл ее. Ага,
вот они: Томас Эльва Эддисон -- электрическая лампа накаливания; Борджес
Вени -- летающая машина; Гордон К. Мотт -- телевидение. (Что бы это слово
значило?)
Заглянув в конец книги, он выяснил, что это оптическое дополнение к
радио. Последнее же представляло собой устное сообщение, передаваемое на
большие расстояния с помощью электромагнитных волн по эфиру, тогда как
первое делает то же самое с визуальными изображениями. Мысль об этих волнах,
которые распространяются повсюду, даже в этом зале, и пронизывают его тело,
потрясла его. Он так глубоко погрузился в размышления, что даже не заметил,
как возле него кто-то остановился.
-- Хэлло, Эмиль!
Это был Морбис.
-- Ты воспользовался моей машиной?
-- А то как же! Я вернулся в мастерскую за велосипедными зажимами,
смотрю, а тебя и след простыл. Эге, подумал я тогда, да если узнать, что
произойдет в будущем, ведь можно заграбастать кучу денег. И вот я здесь. Где
тут хранятся подшивки старых газет?
-- Зачем они тебе? -- Эмиль вскочил на ноги, опрокинув стул.
-- Как зачем? Чтобы прочесть о результатах нескольких скачек, ну и
разную чепуху о биржевых делах. У меня, правда, денег хватает, Эмиль, но я
хочу стать еще богаче.
Морбис усмехнулся, показал ряд неровных гнилых зубов.
-- Не смей! Это бессовестно! Подумай о мелких держателях акций: они же
разорятся на твоих спекуляциях! -- вскричал Эмиль.
Он нагнал Морбиса в отделе периодики и схватил его за плечо. Морбис
стряхнул его руку.
-- Не мешай! -- закричал он. -- Я сделаю, как задумал.
-- Оставьте его в покое! -- неожиданно послышался детский голос. -- Вы
мешаете заниматься.
Эмиль оглянулся и увидел маленького, лет десяти, паренька, чей лоб
сердито наморщился под ровной челкой золотистых волос.
Ухмыляясь, Морбис спросил:
-- Эй, малыш, где здесь лежат старые газеты? Ну, знаешь: "Уолл-стрит
джорнэл" и другие?
-- Не знаю. Здесь есть только вот это.
И мальчик показал на раскрытый перед ним огромный фолиант, куда он
что-то вписывал ручкой. Эмиль заметил -- это была одна из тех похожих друг
на друга книг, которые занимали все полки в этом зале. Таких томов были
тысячи.
-- В них вы найдете все, что вам нужно, -- заявил мальчик. -- Здесь
собрано все сущее на Земле.
Все эти книги назывались "Универсальный синопсис".
-- Ага! -- вскрикнул вдруг Морбис, осененный догадкой, что было для
него необычно. -- Если я стану богатым, как оно должно случиться, то в этих
книгах обязательно будет сказано обо мне.
Он бросился на поиски и, вернувшись к столу с томом "Морей -- Морбуд",
уселся напротив мальчика.
-- Вот оно! Морбис, Фентон младший, -- прочел он, задыхаясь от
восторга.
-- Не смей читать дальше! -- закричал ему Эмиль. -- Нам не дано знать о
будущем!
-- Чепуха! Кто мне запретит?
-- Я!.. -- воскликнул Эмиль и, выхватив из рук мальчика ручку, обмакнул
ее в чернильницу и перечеркнул в книге то место, которое Морбис собирался
прочесть.
-- Послушай, зачем ты это сделал? Я... -- и Морбис с еле слышным
щелчком растворился в воздухе.
-- Вот здорово! -- воскликнул мальчик. -- Значит, я был прав. Эти книги
-- в одном-единственном экземпляре.
-- Что?!
Эмиль, онемев, вытаращил глаза, глядя на то место, где только что стоял
его соперник.
-- Вы не поняли, что произошло? Это "эффект Допплера", названный так в
честь меня, Юлиуса Допплера. Присаживайтесь, я вам сейчас все объясню.
Эмиль покорно опустился на стул и уставился на серьезное веснушчатое
лицо мальчика.
-- Видите ли, я разработал теорию, согласно которой будущее активно
влияет на прошлое. Я был несказанно рад, обнаружив здесь этот универсальный
сборник, по которому мог проверить свою теорию. Если этот синопсис со
справочными данными, сказал я себе, существует в одном экземпляре, значит, я
могу изменить прошлое, просто переписав его заново.
-- Каким же образом ты можешь изменить историю? -- спросил несколько
озадаченный Эмиль.
-- С помощью обычной семантики: слово является вещью, во всяком случае
после того, как сама вещь исчезла с лица земли. Измените в будущем любое
слово, и вы тотчас измените саму вещь, которая некогда обозначалась этим
словом. Дайте-ка я вам поясню на примере.
Мальчик раскрыл свой том на одной из страниц и ткнул пальцем.
-- Смотрите. Вот здесь я заменил у Франклина имя Сэм на Джон. Если же в
будущем кто-нибудь придет и заменит его, скажем, на Бенджамин, то почему бы
ему и в самом деле не стать Беном? Поняли?
-- Не совсем.
-- Ну хорошо. Смотрите. -- Юлиус открыл карту Соединенных Штатов. На
ней виднелся знакомый Эмилю розовый косоугольник его родного штата Кайова, а
прямо над ним -- зеленые песочные часы штата Миннехаха, но здесь в названиях
штатов была путаница. Вместо "Кайова" стояло "Айова", а "Миннехаха" читалась
как "Миннесота". На самом верху карты после слов "Соединенные Штаты"... шла
не Колумбия, а какое-то труднопроизносимое итальянское имя!
Карта была явно напечатана с ошибками.
-- На прошлой неделе, -- рассказывал мальчик, -- я внес все эти
изменения чернилами, а сейчас они уже стали неотъемлемой частью оригинала.
-- Но как же это получается?
Юлиус насупился.
-- Я думаю, что и прошлое в свою очередь влияет на будущее, только
намного медленнее. В сущности моя теория исключительно проста, хотя я не
могу вам ее объяснить. Ведь вы даже не знаете, что Е = mс[2].
-- Я знаю только одно, -- ответил Эмиль, вскакивая со стула. -- Я убил
беднягу Морбиса. Я убийца!
-- Э-э, не очень-то расстраивайтесь, -- молвил мальчик. -- Ведь если бы
не я, и вас бы не было. И путешествие во времени вы совершили только потому,
что я написал об этом на полях книги рядом с вашим именем.
-- Рядом с моим именем?! -- При упоминании о своей славе Эмиль
загорелся. -- Моим именем... Хм, печенья хочешь?
-- Давайте.
И они принялись уминать за обе щеки кулинарные изделия вдовы Харт, еще
и еще раз обсуждая теорию Юлиуса, пока Эмиль не решил, что он понял все.
Разумеется, ему не очень-то понравилась мысль жить под властью будущего, но,
если разобраться, это ничуть не хуже, чем жить под властью прошлого.
Доев печенье, Эмиль встал и распрощался с мальчиком. Он торопливо
зашагал обратно в музей, уплатил за вход и, улучив момент, когда смотритель
отвернулся, вскочил в свою машину. Юноша бешено крутанул педали и помчался
назад, в 1875 год, и какое горделивое чувство охватило его, когда он узнал
знакомые черты Джона Франклина!
"Я здоров, богат и мудр... вернее, скоро буду, -- сказал про себя
Эмиль. -- Мой соперник исчез... я даже не могу припомнить его имя. И я
обязательно буду знаменитым!"
Переодевшись в выходной костюм, он нарвал в саду у маменьки букет
цветов и отправился в дом Пидов.
Мистер Пид сидел на веранде в качалке, усердно полируя трубку о
собственный нос.
-- Привет, молодой человек! -- бросил он Эмилю. -- Чего ради ты сегодня
так разрядился?
-- Я... я...-- начал было юноша и вдруг сообразил, что не знает, о чем
говорить. В самом деле, зачем он пришел к мистеру и миссис Пид?
-- Я принес цветы вашей жене, -- нашелся он наконец. -- Из сада моей
мамочки.
-- Моей жене?! -- изумился Пид, наклоняясь вперед, чтобы принять букет.
-- Да я же, сынок, не женат. Я...
Раздался легкий щелчок, вытянутая рука Пида стала прозрачной, и он
вдруг исчез вместе с верандой и домом.
Кошмар! Эмиль кинулся домой проверить, жива ли его мамочка. Ведь нельзя
предусмотреть, кто исчезнет следующим!
Он успокоился только тогда, когда увидел маленькую хрупкую фигурку,
которая, ковыляя, вышла к нему с подносом в руках.
-- Ну-ка, дай я тебе помогу, -- сказал Эмиль, принимая поднос из ее
натруженных рук.
-- Лимонад и печенье? Ах, как ты добра, маменька!
И, наклонившись, он поцеловал ее в седой висок. С блаженной от счастья
улыбкой старушка заковыляла назад в кухню, откуда доносился аромат
свежеиспеченных сдобных булочек. Эмиль со страхом смотрел на нее, пока она
не скрылась в дверях. Затем он, ясно представляя, что ему делать, вновь
взобрался в машину времени и нажал на педали.
В библиотеке он прижал Юлиуса к стенке и потребовал объяснений.
-- Чего вы от меня хотите? -- спрашивал тот.
-- Я, правда, не уверен, но мне казалось, что у Пидов есть дочь, и я
считал себя влюбленным в нее. А тут оказывается, она куда-то у них исчезла,
да и сами Пиды тоже исчезли. Уж не внес ли ты тут какие-то новые
исправления?
-- Так это же вы сами сделали. Вычеркнув Фентона или как там его, вы
тем самым уничтожили единственное упоминание о девушке Мод, которая стала
его женой. Понятно? Печенье захватили?
-- Ты хочешь сказать, что так или иначе, а я потерял ее навсегда?
-- Ум-гм, -- ответил мальчик -- рот у него был набит печеньем. --
Уничтожение Мод ведет к уничтожению ее родителей, родителей ее родителей и
так далее, вплоть до того момента, когда какой-то их предок окажется
достаточно знаменитым, чтобы попасть на страницы вот этого Универсального
синопсиса.
Харт с трудом мог уследить за его рассуждениями не только потому, что
мальчик говорил, жуя печенье, но и потому, что ни Эмиль, ни Юлиус не могли
ясно вспомнить, о ком идет речь. Как сказал Юлиус, все это ужасно мифично...
или мистично...
Во всяком случае, Харт уразумел, что он потерял единственную девушку,
которую когда-либо любил. Горе его не поддавалось описанию.
Эмиль понимал, что во всем виноват он сам. Если бы ему не захотелось
так страстно хоть краем глаза увидеть золотые башни и зубчатые стены
будущего! Если бы он удовольствовался малым! Гордыня сгубила его, та самая
гордыня, которая никогда не доводит до добра.
Так какая же она была, та девушка, которую он любил? Он смутно
припоминал ее красивые, как у лани, глаза, длинные волосы. Как же ее звали?
В отчаянии он сжал голову и зарыдал.
-- Послушайте, прочтите-ка вот что, -- сказал Юлиус Допплер. -- Может,
это ободрит вас немного.
Перед удрученным юношей лежал том синопсиса на "Хан -- Ха-руспекс", где
он прочел следующее:
"Харт Эмиль (1857 --...)-- изобретатель машины времени и единственный
человек, которому удалось совершить путешествие во времени. Покинув 1875
год, он прибыл в 1935, где в публичной библиотеке встретил Юлиуса Допплера
(см. соответствующий том), который объяснил ему суть знаменитого "эффекта
Допплера" -- влияние будущего на прошлое. Совершив ряд грубых ошибок, Харт
наконец прочел собственную биографию в Универсальном синопсисе и, поняв,
насколько это ему было доступно, что, прочти он об этом раньше, он мог бы
избежать свершения роковой ошибки -- уничтожения некоей, надо полагать,
мифической женщины. Поняв все это, он, говорят, воскликнул:
-- "Гром и молния! Почему я не догадался об этом раньше?!"
-- Гром и молния! -- воскликнул Эмиль, хлопнув себя по лбу. -- Почему я
не догадался об этом раньше?!
Однако о прошлых своих ошибках он не помянул ни словом, зная, что у
него все впереди. Выхватив ручку у Юлиуса, который только что переделал
павлинов на цыплят, Эмиль приписал на полях следующее:
"Попав в затруднительное положение, отважный изобретатель воссоздал по
памяти любимую им девушку Хэйзел Пейд, включил ее в собственную биографию, и
после краткого знакомства они поженились. Смелый Харт жил долго и был
здоровым, богатым и умным..."
После минутного размышления Эмиль добавил:
"...И кто бы, и что бы ни написал здесь в будущем, ничто не должно
измениться".
Затем, угостив Юлиуса остатками печенья, изобретатель отбыл в свой
девятнадцатый век.
Она была в мастерской, его любимая кареглазая Хэйзел Пейд --
точь-в-точь такая, какой он ее представлял. Встав на одно колено и отбросив
непокорную прядь волос, Эмиль сказал:
-- Мисс Пейд, вы согласны стать моей женой?
--О да! -- воскликнула она, захлопав в ладошки.
-- Эге, значит, предстоит свадьба, -- сказала мама Эмиля, входя с
подносом. -- Не хотите ли печенья и лимонада?
Эмиль со своей суженой стояли обнявшись, а над ними слезящиеся глаза
Бенджамина Франклина на портрете, казалось, посылали молодым свое
благословение.
Last-modified: Wed, 14 Feb 2001 06:28:47 GMT