стоит и ждет, пока
кто-нибудь попросит его проделать эту штуку.
-- Но ты хоть раз видел, как он зажигает спичку?
-- Никогда. -- Симро подмигнул Майклу, затем налил в кружку еще пива.
-- Еще один парень, который тут околачивается, когда сильно напьется, может
съесть свой стакан из-под пива. -- Он сделал огромный глоток. -- Так ты,
говоришь, разговаривал с матерью Денглера? Она говорила тебе что-нибудь о
том, как старого Карла посадили в тюрьму?
Глаза Пула удивленно расширились.
-- Нет, не думаю, чтобы она рассказывала о чем-то подобном, --
продолжал Симро. -- Старого Карла арестовали, когда мы были на первом курсе
в старшей школе. Социальный работник пришла проверять, как живет
усыновленный ребенок, и нашел мальчишку запертым в чулане позади мясной
лавки, здорово избитого.
Старик в тот раз вышел из себя еще больше, чем обычно, и просто запер
парня в чулане, чтобы тот не попался ему под руку, пока он не успокоится.
Тогда эта дамочка позвала копов, и парень рассказал им все.
-- Что -- все?
И Мак Симро рассказал ему.
-- Как старый Карл совращал его. Начиная с того возраста, когда Мэнни
было пять или шесть лет. Он угрожал, что отрежет ему член, если узнает, что
тот путается с девчонками. Мэнни пришлось пойти в суд и свидетельствовать
против старика. Судья присудил его к двадцати годам, но примерно через год
Карла Денглера убили в тюрьме. Думаю, он пристал там не к тому, к кому надо.
"И не надо верить тому, что говорят, -- вспомнилось Пулу. -- Это все
ложь".
И еще: "Мальчик был слишком занята.
И еще: "Его надо было держать в цепях, кто бы и что бы ни говорил".
И еще: "Мы закрыли мясную лавку незадолго до этого". Потом Майкл увидел
лицо Денглера, несущего какую-то чушь о Долине Теней Смерти.
Она сказала: "Мы и не знали, что может с нами произойти". И:
"Воображение надо обуздывать. Этому надо положить конец". Некоторые реплики
он проигнорировал, а некоторые истолковал абсолютно неправильно. Возле
стойки человек по имени Коб мечтательно улыбался, глядя в потолок. Взгляд
его блуждал, кожа была теперь какого-то странного пурпурного оттенка, хотя и
по-прежнему землисто-серого цвета. "И не надо верить тому, что говорят". Что
ж, человек, который способен подняться в воздух и провисеть там несколько
минут, наверное так и должен выглядеть. За подобные таланты надо чем-то
расплачиваться. Не говоря уже о том, сколько здоровья отнимает огненное
дыхание.
"Он выдумывал разные вещи. А разве это не часть общей беды?" "Это
левитация сотворила такое с бедным Кобом", -- подумал Майкл.
Один из молодых людей коснулся плеча Коба и развернул его так, чтобы
тот увидел множество бокалов, -- Майкл не мог сосчитать, сколько их было --
шесть, восемь, десять, -- выставленных на стойке в его честь. Коб начал
заливать в себя содержимое этих бокалов с остервенением, которое напомнило
Майклу поведение хищника, набрасывающегося на добычу, только что убитую на
охоте.
-- Как я вижу, для тебя это новость, -- сказал Симро. -- Мэнни Денглер
целый год не ходил в школу, а когда он вернулся, ему пришлось повторять
заново первый год. И, конечно, с ним обращались еще хуже, чем до этого.
Пул опять вспомнил: "Успокойся, Вик. Что бы там ни было..."
-- Это было очень давно, -- произнес он, как бы заканчивая фразу.
-- Да, -- согласился Симро. -- Но я скажу тебе, что не дает мне покоя.
Эти люди усыновили его. Ведь каждый мог ясно видеть, что Карл Денглер --
сумасшедший, но они дали ему взять мальчика. И даже после того, как все
выяснилось и старика забрали в Воупан, где какой-то парень чуть не снес его
голову самодельным ножом, Мэнни все также жил в доме на Маффин-стрит с этой
поганой старухой
-- Он снова начал ходить в школу, -- произнес Пул, продолжая глядеть на
Коба.
-- Да.
-- И каждый вечер он шел домой.
-- Он закрывал за собой дверь, -- сказал Симро. -- Но кто знает, что
происходило там, за этой дверью? О чем она говорила с ним? Я думаю, он
должен был быть безумно счастлив, когда его наконец забрали в армию.
4
Тим Андерхилл узнал все то же самое, проведя два часа в библиотеке. Он
просмотрел микрофильм с подборкой двух местных газет и прочел там о судебном
процессе и приговоре Карлу Денглеру, а также о его убийстве в тюрьме штата.
"Проповедник сексуальных преступлений", -- гласила подпись под фотографиями
Карла Денглера. "Проповедник сексуальных преступлений и его жена прибыли на
десятое заседание суда", -- было подписано под другой фотографией, на
которой стоял Карл в фетровой шляпе, а рядом с ним более молодая и стройная
Хельга с отрешенным взглядом бледно-голубых глаз и густыми белыми волосами,
завитыми в кудряшки вокруг ее головы. Еще там была фотография дома на
Маффин-стрит с запертой дверью и опущенными шторами. Мясная лавка рядом с
домом выглядела уже запущенной, лишенной хозяина. Через несколько дней дети
разбили кирпичами все окна. А еще через несколько дней, судя по фотографии в
"Сентинел", городские власти велели заколотить окна досками.
"Социальный работник просит отправить мальчика в приют Фостера", --
гласил подзаголовок к статье. Сорокачетырехлетняя мисс Филлис Грин, женщина,
которая обнаружила в чулане мальчика всего в синяках, почти без сознания,
сжимающего в руках свою любимую книжку, обратилась с просьбой, чтобы суд
нашел новых опекунов для Мануэля Ороско Денглера. Но "представитель" миссис
Денглер "горячо возразил", ссылаясь на то, что на долю семьи Денглеров итак
уже выпало достаточно неприятностей и позора. "Просьба представительницы
приюта Фостера отклонена", -- объявлял "Джорнал" через неделю после
приговора: на специальном заседании суда судья решил, что "мальчика нужно
как можно скорее вернуть к нормальной жизни". Ребенок должен был возобновить
учебу с начала нового семестра. Другой судья считал, что "эту неприятную
историю нужно скорее оставить позади" и что Хельга и Мануэль Денглер "должны
продолжать жить". Они считали, что "самое время начать залечивать раны". И
они вдвоем вышли из здания суда, доехали на автобусе до Маффин-стрит и
закрыли за собой дверь.
"Это все ложь", -- сказала Хельга Денглер.
Тимоти Андерхилл узнал не только все это, но и кое-что еще: отец
Мануэля Ороско Денглера действительно был отцом Мануэля Ороско Денглера.
-- Карл Денглер был его настоящим отцом? -- отказывался поверить
услышанному Майкл.
Они с Андерхиллом возвращались в "Форшеймер" в шесть часов вечера.
Светящиеся витрины на Висконсин-авеню проплывали за окнами машины, подобно
диораме в музее, -- целующаяся парочка, мужчины в широких свитерах "Перри
Комо" и фирменных кепках, толпящиеся на площадке для гольфа.
-- А кто был его матерью? -- спросил Пул, окончательно переставая
понимать что-либо.
-- Росита Ороско, как и рассказала нам Хельга Денглер. Росита назвала
сына Мануэлем и оставила его в больнице. Но когда ее привезли туда, она
назвала Денглера отцом ребенка. И он никогда не возражал против этого,
потому что его имя так и так вписали бы в свидетельство о рождении мальчика.
-- А что, в библиотеке есть копии свидетельств о рождении? --
поинтересовался Майкл.
-- Я прошел пару кварталов до местного отдела регистрации. Кое-что
неожиданно удивило меня: как это Денглерам удалось усыновить мальчика, не
пройдя надлежащей проверки. Эта никарагуанская женщина, проститутка,
попадает в больницу прямо с улицы, рожает ребенка и исчезает, а через
пятнадцать дней Денглеры усыновляют ребенка. Я думаю, все было организовано
заранее.
Андерхилл потер ладони одну о другую. Ему было очень неудобно в
сравнительно небольшой машине.
-- Я думаю, Росита сказала Карлу, что беременна, и тот успокоил ее,
пообещав усыновить ребенка, так что все будет законно. Может, он даже
сказал, что женится на ней. Мы никогда этого не узнаем. Возможно, Росита
вовсе не была проституткой. В больничной форме она написала, что работает
портнихой. Я думаю, что Росита захаживала в церковь Агнца Божьего или как
она там называлась, когда там не торговали мясом. И, наверное, Денглер
подошел к ней, как только увидел, и предложил прийти на индивидуальную
проповедь. Потому что не хотел, чтобы она попалась на глаза его жене.
За спиной Пула засигналили машины, и только тут он понял, что сменился
сигнал светофора. Он успел проехать через перекресток, прежде чем включилась
стрелка, и остановил машину около входа в отель.
Пул и Андерхилл прошли через островок неестественного света,
освещающего подъезд, к стеклянным дверям, которые швейцар тут же открыл
перед ними. Из того огромного количества вопросов, которые роились в его
мозгу, Пул задал только самый важный:
-- А Хельга Денглер знала, что Карл -- отец этого мальчика?
-- Это было указано в свидетельстве о рождении. Они вошли в вестибюль,
и клерк за конторкой приветливо кивнул им. В фойе было очень тепло, огромные
папоротники источали такую жизненную силу и свежесть, что, казалось, они
могли бы выбраться из своих горшков и позавтракать каким-нибудь небольшим
животным.
-- Я думаю, она не хотела этого знать, -- сказал Андерхилл. -- И это
сделало ее еще более сумасшедшей. Ведь мальчик был доказательством того, что
муж изменял ей. К тому же с женщиной, которую Хельга считала принадлежащей к
низшей расе.
Они вошли в лифт.
-- А где нашли тело Роситы? -- спросил Пул, нажимая кнопку пятого
этажа.
-- Около реки Милуоки, в нескольких кварталах от Висконсин-авеню. Это
было в середине зимы, примерно, как сейчас. Она была голая, со сломанной
шеей, и полиция предположила, что ее, скорее всего, убил клиент.
-- Через две недели после рождения ребенка?
-- Думаю, они считали ее совершенно безнадежной, -- сказал Андерхилл.
Лифт остановился и двери открылись. -- Да и не стали они особо беспокоиться
из-за какой-то мексиканской девки.
-- Никарагуанской, -- поправил Майкл.
5
Затем им пришлось рассказать все это Мэгги, которая спросила:
-- А как к нему попали книжки про "Варвара"?
-- Наверное, Карл Денглер достал их из коробки для пожертвований или
как это там называется, и передал Росите. Она, наверное, попросила его
подарить что-то сыну, и он взял первое, что попалось под руку.
Нарисованные собаки стояли вокруг поверженных жертв, довольные собой
охотники смотрели через их головы, как будто радуясь тому, что их
запечатлели в веках.
-- И он хранил их до тех пор, пока его не призвали в армию.
-- "Варвар" -- книга о мирной жизни леса. Думаю, именно это привлекало
в ней Денглера.
-- Не такая уж мирная там жизнь, -- сказала Мэгги. -- На первых
страницах "Варвара" охотник убивает его мать, так что не удивительно, почему
ваш друг Денглер никак не мог расстаться с этими книгами.
-- Это правда? -- Андерхилл был явно удивлен.
-- Конечно, -- подтвердила Мэгги. -- И есть кое-что еще. В конце
"Варвара-короля" летающие слоны, олицетворяющие Мужество, Выдержку, Знание,
что там еще -- Радость и Ум, прогоняют прочь злобных созданий,
олицетворяющих Глупость, Злость и Страх. Не думаете ли вы, что это тоже
много для него значило? Ведь судя по тому, что я слышала о Денглере, он
сумел сделать это в собственной жизни -- изгнать из памяти все ужасные вещи,
которые с ним случились. И кое-что еще, но я не знаю, что вы об этом
подумаете: когда я была маленькой, мне очень нравилась та страница в книге,
где описываются некоторые обитатели города слонов. Доктор Капулосс, сапожник
Тапитор, скульптур по имени Подулар, фермер Потифур, дворник-великан
Хэтчимбомбитар... и клоун по имени Коко.
-- Коко? -- переспросил Андерхилл.
Все трое, кажется, начинали смутно кое-что понимать.
-- Единственная важная вещь, которую мы здесь узнали, -- сказал Майкл,
-- это то, что Спитални знал Денглера еще в школе. Но мы ни на шаг не
приблизились к тому, чтобы отыскать его. По-моему, нам пора возвращаться в
Нью-Йорк. Настало время перестать ублажать Гарри Биверса и рассказать все,
что мы знаем, тому детективу, Мэрфи. Полиция может остановить его. А мы нет.
Он в упор посмотрел на Мэгги.
-- И пора сделать кое-что еще. Мэгги кивнула.
-- Тогда давайте вернемся в Нью-Йорк, -- услышал Майкл голос
Андерхилла. Сам он то ли не мог, то ли и не хотел отвести взгляд от Мэгги
Ла. -- Я скучаю по Винху. Мне опять хочется работать целый день, и чтобы он
заглядывал в комнату и спрашивал, не хочу ли я чашку чая.
Пул повернулся и улыбнулся Тиму, который сидел, задумчиво стуча
карандашом по зубам.
-- Что ж, кто-то должен позаботиться о Винхе, -- сказал он. -- Бедный
парень ни на секунду не перестает работать.
-- Итак, ты собираешься осесть и завести семью? -- спросила Мэгги.
-- Что-то в этом роде.
-- Вести размеренную и умеренную жизнь?
-- Мне надо написать книгу. Я уже подумываю о том, чтобы позвонить
старине Фенвику Тронгу, сообщить ему, что я восстал из праха. Я слышал, что
Джофри Пенмейден больше не работает в Гладстон Хаус, так что, может быть, я
даже смогу вернуться к своим старым издателям.
-- Ты действительно послал ему коробочку с дерьмом? -- спросил Пул. --
Тино говорил мне...
-- Если бы ты знал его, ты бы меня понял. Он очень напоминает Гарри
Биверса.
-- Мой герой, -- сказал Пул, поднимая телефонную трубку. Он позвонил и
заказал билеты на нью-йоркский рейс, который улетал назавтра в десять
тридцать. Потом он положил трубку и снова взглянул на Мэгги.
-- О чем ты думаешь? -- спросила девушка.
-- О том, что сейчас мне нужно позвонить Гарри.
-- Конечно, -- согласилась Мэгги. У Биверса был подключен автоответчик.
-- Гарри, это Майкл, -- сказал Пул. -- Мы возвращаемся завтра. Прибываем в
Ля Гардиан около двух часов. Никаких зацепок, но мы узнали кое-что
интересное. Я думаю, Гарри, что самое время явиться в полицию со всем, что
мы знаем. Я переговорю с тобой, прежде чем что-то предпринять, но мы с
Андерхиллом твердо намерены повидать лейтенанта Мэрфи.
После этого Майкл позвонил Конору и Эллен Войцак и сообщил, когда они
прилетают. Эллен взяла трубку и сказала, что они с Конором встретят друзей в
аэропорту.
Они пообедали в столовой отеля. Мэгги и Пул распили бутылку вина,
Андерхилл предпочел ограничиться какой-то местной минералкой. В середине
обеда он вдруг объявил, что только сейчас вспомнил: сегодня был своеобразный
юбилей -- он не пьет уже два года. Они произнесли тост за его здоровье, но
во всем остальном атмосфера обеда была настолько мрачной, что Майкл было
решил, что это он заразил остальных своим настроением. Андерхилл рассказал
немного о книге, которую он начал в Бангкоке, после того, как остыл от
"Голубой розы" и "Можжевелового куста", -- что-то там о ребенке, которого
заставляют жить в деревянном сарае позади дома и о том же мальчике двадцать
лет спустя, но Пул чувствовал себя каким-то пустым, одиноким, как будто он
астронавт, плавающий в открытом космосе. Он завидовал призванию Тима
Андерхилла. Андерхиллу явно нравилось писать -- он работал в самолете, по
утрам и по вечерам в их комнате. Пул всегда полагал, что писателю требуется
уединение для работы, но все, что было необходимо Андерхиллу, это стопка
бумаги и черные карандаши, которые, как выяснилось, принадлежали Тино Пумо.
Тино всегда следил, чтобы у него было все необходимое для работы, поэтому в
ресторане обнаружился чуть ли не ящик этих карандашей. Мэгги выделила
Андерхиллу четыре коробки, и он обещал закончить ими свою книгу. Он говорил,
что они быстрые и легкие, как будто сами скользят по бумаге. Вот и сейчас
Андерхилл как будто ускользал куда-то. Он уже гулял по ковру из множества
слов, которые ему не терпелось переложить на бумагу.
Когда они вновь поднялись на лифте на свой этаж, Майкл решил, что
немедленно должен предоставить Андерхиллу возможность уплыть по волнам
своего воображения, помогая себе черным карандашом, а сам уляжется в постель
с Генри Джеймсом. Стренсер как раз только что отправился в небольшую поездку
за пределы Парижа, где смог насладиться прелестями французской провинции. В
настоящий момент он завтракал на террасе, выходящей на реку. Все кругом было
красиво, шикарно. Пониматься на пятый этаж в отделанном ореховыми панелями
лифте вместе с Мэгги Ла казалось Пулу почти таким же шикарным и красивым.
Лифт остановился. Они вышли в длинный холодный коридор и повернули к
своим номерам. Андерхилл машинально сжимал в руках свой ключ, но он был уже
не с ними и едва помнил об их присутствии.
Пул стоял за спиной Андерхилла, пока тот открывал дверь, ожидая, что
Мэгги всего-навсего улыбнется или кивнет, прежде чем войти в свой номер.
Девушка прошла мимо них и вдруг, как только Андерхилл открыл наконец дверь,
остановилась и сказала Пулу:
-- Ты не мог бы зайти ко мне ненадолго, Майкл? -- голос девушки звучал
легко, но это был голос, который способен, несмотря на свою мягкость, пройти
сквозь бетонную стену. -- Тим все равно не станет обращать на тебя внимания
сегодня вечером.
Пул похлопал Андерхилла по спине, сказал, что присоединится к нему
позже, и последовал за Мэгги Ла. Она уже стояла одной ногой за дверью своей
комнаты, улыбаясь Майклу той же вымученной улыбкой, какой одарила днем
раньше Джорджа Спитални.
Комната Мэгги была не более чем длинной коробкой с огромным окном от
пола до потолка в дальнем конце. Стены были грязно-розового цвета. В комнате
стояли стул, стол и двуспальная кровать. На покрывале Майкл заметил
"Хорошенькую муфточку Китти".
Мэгги рассмешила его какой-то шуткой, которая была вовсе не шуткой, а
просто переиначенным предложением, -- этот образец остроумия блеснул,
подобно лезвию шпаги, и Майкл подумал, что надо будет запомнить этот способ
переделывать фразу пока он не забыл, как она это сделала. Мэгги обернулась и
улыбнулась Майклу, лицо ее было при этом таким красивым и нежным, что, в
отличие от сказанной только что фразы, немедленно намертво впечаталось в
память Пула. Она все еще что-то говорила. Пул тоже что-то сказал -- он слабо
понимал, что. Майкл чувствовал свежий, чуть резковатый аромат, который
исходил от рук и волос Мэгги.
-- Я хочу, чтобы ты поцеловал меня, Майкл, -- сказала девушка.
Так он и сделал.
Губы девушки были настолько мягкими и податливыми, что Майкл испытал
некое подобие шока, впиваясь в них. Она подняла свои изящные круглые руки и
прижала к себе его дрожащее тело, так что они повалились на кровать, возле
которой стояли. Теперь губы девушки казались ему огромными, заслоняли весь
мир. Майкл подсунул руки под спину Мэгги, и они общими усилиями подвинулись
глубже на кровать.
Потом Мэгги отодвинула лицо от лица Майкла и улыбнулась. Теперь лицо ее
казалось огромным, как луна. Майкл никогда в жизни не видел такого лица.
Глаза ее были такими живыми, но в них застыло как бы виноватое выражение.
-- Хорошо, -- сказала она. -- Ты больше не выглядишь таким грустным. За
обедом у тебя был вид человека обреченного.
-- Я думал о том, что вернусь в комнату и буду читать Генри Джеймса.
Лицо Мэгги вновь придвинулось и теплый розовый язык скользнул к нему в
рот.
Одежды как бы сами собой соскользнули с их тел, и они прильнули друг к
другу. Кожа Мэгги была удивительно гладкой. У нее практически не было пор,
вся она была как бы из единого куска шелка. Все тело ее, казалось,
увеличилось и поглотило Майкла, приняло его в себя. Он целовал ее ладони,
перечеркнутые множеством складочек и морщинок. У них был вкус соли и меда
одновременно. Майкл вжался лицом во впадинку на шее Мэгги и вбирал в себя ее
запах. Чем бы ни пахло от девушки раньше, сейчас это был запах свежего
хлеба.
-- А ты красивый мужчина, -- сказала она.
Он скользнул в теплое влажное отверстие в ее теле и почувствовал, что
он дома. Он действительно был дома: Мэгги почти тут же задрожала и издала
протяжный стон. И все тело его почувствовало себя благословенным. Он был
дома.
Потом Майкл лежал неподвижный, усталый и благодарный, обнимая спящую
Мэгги. Это было как путешествие, но не в какую-нибудь страну, а как бы само
по себе являясь этой страной. Мэгги Ла, флаг своей нации, сокровище и ключ к
сокровищу. Счастье Майкла без какого-либо усилия с его стороны перешло в
сон.
34
Конец поисков
1
Он едва мог усидеть на месте, он был уверен, что сегодня решится все,
что этот день определит всю его дальнейшую жизнь.
Он продолжал смотреть на телефон, умоляя его: "Ну позвони. Сейчас!". Он
спрыгнул со стула рядом с окном, подошел к телефону и коснулся трубки
кончиками пальцев, так что если бы позвонили именно в этот момент, он смог
бы поднять трубку почти до того, как услышит звонок.
Вчера телефон позвонил, и он поднял трубку, не думая или же глупо думая
о чем-то другом, как это бывает всегда, когда происходят действительно
важные вещи. Он сказал "алло" и подождал. Мозг его еще какое-то время
дремал, пока на том конце провода, видимо, решали, что сказать, затем в
голове его наконец что-то щелкнуло, все нервы напряглись, потому что на той
стороне провода по-прежнему молчали и звонивший наверняка был Коко. О, Боже,
что за момент! Он чувствовал, как на том конце провода Коко не решается
заговорить. Коко необходимо было поговорить с ним и только страх удерживал
его. Это походило на момент, когда чувствуешь на леске тяжесть и понимаешь,
что попалось что-то крупное.
-- Я хочу поговорить с тобой, -- произнес Гарри. Он чувствовал, что на
той стороне провода царит возбуждение и ожидание. Если бы у него было не
совсем в порядке сердце, сейчас оно бы просто-напросто взорвалось. А Коко
мягко, почти неохотно положил трубку -- Гарри слышно было его молчаливое
сожаление, одолевавшая его необходимость поговорить, потому что в такие
моменты начинаешь слышать все, все начинает как бы говорить. Гарри тоже
положил трубку, точно зная, что Коко позвонит еще. Теперь Гарри был для него
как бы наркотиком, приверженности к которому он не в силах был
сопротивляться.
А обстоятельства складывались практически идеально. Майкл Пул и Тим
Андерхилл, которые, по мнению Гарри, оказались в этой истории классическими
образцами пятого колеса в телеге, были на Западе, разыскивая там
какой-нибудь табель Виктора Спитални или что-нибудь в этом роде, а Гарри же
был здесь, в самом центре событий.
Сегодня он заманит Коко в "мясорубку".
Гарри принял душ и оделся в самую удобную одежду -- единственную пару
джинсов, черный свитер с узким горлом, черные кроссовки. Наручники он
повесил на ремень, который был закрыт свитером. Нож, как маленький спящий
хищник, притаился в его боковом кармане.
Гарри лениво добрел до телевизора и включил канал "Эн-Би-Си". Джейн
Поули и Брайан Гамбл улыбались друг другу, отпустив очередную шутку. Через
год они будут произносить его имя, улыбаться ему, произносить его имя с
удивлением и восхищением... Вместо Джейн и Брайана на экране появилась
симпатичная молоденькая дикторша, которая пожелала ознакомить их с местными
новостями. Темные брови, влажные полные губы, напряженный зовущий взгляд, а
котором светились одновременно ум и модная в последнее время на телевидении
сексуальность, -- все на нью-йоркский манер. Гарри положил руку между ног и
наклонился поближе к экрану, представляя себе, что сказала бы эта девушка,
если бы знала о нем, и что он сделал бы...
Он подошел к окну и стал глядеть вниз на несчастных рабов, страдающих
за зарплату, которые группами по двое-трое выходили из здания, где
находилась его квартира. Одна девушка выскользнула из здания и свернула на
Десятую авеню, ежась от холодного ветра. Ну же, телефон, звони! Девушка,
идущая по Десятой авеню, сверху казалась совсем крошечной, и тем не менее
она шла на паре хорошеньких ножек и под пальто ее двигался туда-сюда весьма
аппетитный зад. А та девица -- звезда Четвертого канала, Джейн Хэнсон --
миллионы мужиков мечтают о ней, о том, чтобы встретить хоть что-то похожее,
но когда все это закончится, она будет говорить только о нем. Пройдет не так
уж много времени -- и он будет мелькать на экранах телевизоров, его
пригласят в Рокфеллеровский Центр -- фокус не в том, чтобы знать, где это
находится, а в том, чтобы тебя туда пригласили. Над миром плохооплачиваемых
рабов высился мир, напоминавший гигантскую вечеринку, полную знаменитых
людей, которые знают друг друга. И если тебя пригласили всего один раз, то и
ты становишься членом этой партии. И ты наконец получаешь как бы новую
семью, такую, которую заслуживаешь. Перед тобой открываются все двери, тебе
предоставляются неслыханные возможности -- ты наконец в том мире, к которому
принадлежишь.
Ведь когда Гарри было двадцать лет, его фото красовалось на обложках
"Тайм" и "Ньюсуик".
Гарри прошел в ванную и уложил волосы перед зеркалом. Затем он съел
пачку вишневого йогурта. Около половины одиннадцатого, смотря уже канал
"Си-Эн-Эн", Гарри съел притку шоколада и еще шоколадное пирожное, взяв все
это из запасов, хранившихся у него в кухонном столе. У него мелькнула было
шальная мысль немного выпить, но Гарри тут же почувствовал отвращение к
мужчине, который стал бы пить перед столь ответственной миссией.
Затем Гарри переключил телевизор на один из регулярных каналов, убрал
звук, включил радио и настроил его на канал новостей.
Около двенадцати тридцати Гарри позвонил в ресторан "Биг Вок", на
другой стороне Десятой авеню, и заказал порцию свиного соте с кунжутной
лапшой.
Программы сменялись одна за другой, Гарри уже плохо понимал, что
смотрит и едва ощущал вкус китайской пищи, которую отправлял себе в рот.
В два тридцать он резко вскочил со стула и включил автоответчик. День
проходил. Ничего так и не случилось: ребенок утонул в реке Гарлем, другого
жестоко избил его отчим, а затем засунул в духовку и сжег, тридцать детей из
Калифорнии утверждают, что их развратили в детском саду. "Маленькие
противные лгунишки", -- подумал Гарри. На следующий день объявятся еще
двадцать малолеток, которые станут утверждать, что их учитель вытаскивал из
штанишек их члены или же демонстрировал им свои. Половина из них наверняка
только и мечтали о том, чтобы он это сделал, спрашивали, можно ли им
поиграть с этой штукой. Маленькие девочки из Калифорнии, которые уже
пользуются косметикой и носят в ушах длинные ниточки сережек, маленькие
упругие попки под детскими джинсами...
Землетрясение, пожар, железнодорожная катастрофа, лавина... Интересно,
сколько всего народу погибло? Тысяча? Две? В четыре тридцать он
почувствовал, что больше не может, проверил свой автоответчик, чтобы
убедиться, что он в порядке, одел пальто и шляпу и вышел прогуляться. Был
обычный день, которые часто выпадают в конце февраля, -- сырой воздух
проникал через одежду и пробирал до костей. И все-таки Гарри почувствовал
себя лучше -- этот психованный негодяй обязательно позвонит! Что ему еще
остается?
Гарри очень быстро шел вверх по Девятой авеню. Он двигался быстрее, чем
все остальные прохожие. Время от времени кто-нибудь оглядывался на Гарри с
выражением тревоги и беспокойства на лице, и тогда он понимал, что громко
разговаривает сам с собой.
-- Нам пора уже поговорить. У нас есть, что сказать друг другу. Я хочу
помочь тебе. В этом смысл жизни каждого из нас.
-- Мы нужны друг другу, -- сообщил Гарри удивленному мужчине, сажающему
свою девушку в такси на Двадцать восьмой улице. -- Ты можешь даже назвать
это любовью.
На углу Тридцатой улицы он наскочил на небольшой кондитерский
магазинчик и купил плитку "Марса". В духоте магазина его немного затошнило.
Пот каплями стекал по лбу. Ему необходимо было выйти наружу, необходимо было
двигаться. Гарри дал две монетки по двадцать пять центов человеку за
прилавком и ждал, обливаясь потом, когда тот сдаст сдачу. Толстяк хмуро
взглянул на Гарри -- казалось, что мешки под его глазами набухли еще больше,
потемнели и могут вот-вот взорваться. И тут Гарри понял, что он дал ему
ровно столько, сколько стоит теперь плитка шоколада, и ни центом больше.
Шоколадки больше не стоят уже больше ни десять, ни пятнадцать центов или
сколько он там думал? И он наверняка знал это, ведь дал же он продавцу
точную сумму. Гарри повернулся и вышел обратно на свежий холодный воздух.
"Ты как будто выбежал из пещеры", -- сказал сам себе Гарри Биверс.
Судьба Гарри была где-то рядом, выделяя его из всех, делая одним из
немногих приглашенных. А почему еще, люди, встречающиеся на его пути, так
ненавидят его, так завидуют ему, стараются превзойти?
"Ты выбежал из пещеры, чтобы найти нас. И с тех пор все время пытаешься
забраться обратно. Ты хотел стать частью этого всего".
Гарри слышал, как учащенно бьется его пульс, горит кожа, дрожит все
тело, как у молоденького жеребца.
"Ты видел, ты слышал, ты чувствовал это, и ты знал, что находишься в
центре собственной жизни. И я необходим тебе, чтобы вернуться туда".
Гарри остановился на углу Гудзон и еще какой-то улицы. Ему сигналили
машины и по всему телу как будто проходил электрический разряд. На другой
стороне улицы светился длинный вертикальный знак "Таверна Белая Лошадь".
"Чтобы вернуться туда".
Гарри вспомнил электрический разряд, который проходил по его телу,
когда он стоял, направив автомат на притаившихся молча детей, которых жители
Ан-Лат, должно быть, вынесли потом через задний вход в пещеру. Он помнил: он
стоял в центре какого-то фосфорического мерцания. Их большие глаза, их руки,
протянутые к нему. И он в два раза больше любого из них, взрослый
мужчина-американец. И он знает только то, что знает. Что он может сделать
все, действительно все, что пожелает, в этот звездный, богоподобный момент
своей жизни. Чувство было близким к тому, что испытываешь, занимаясь сексом.
И пусть кто-нибудь скажет, что это плохо, -- просто их там не было. Как
это может быть плохо, когда так громко говорит твое тело?
Просто иногда на человека снисходит благословение свыше. Иногда человек
как бы касается изначальной силы. и чувствует, как она овладевает всем его
телом, иногда -- может быть, раз в жизни -- ты чувствуешь, что в недрах
твоей плоти заключены целые миры, которые готовы излиться оттуда, потому что
в этот момент, что бы ты. ни делал, это не может быть плохо.
Жизнь его наконец завершила полный цикл. "Я чуть не рассмеялся в
голос", -- подумал Гарри и немедленно рассмеялся в голос. Они с Коко опять
вернутся туда, в пылающий центр их жизней. И когда он выйдет из пещеры на
этот раз, он будет настоящим героем.
В состоянии экзальтации Гарри повернул обратно и пошел домой.
2
К шести часам Гарри, однако, почувствовал, что энергия начинает
покидать его, перерождаясь в злость и сомнение. Почему он сидит здесь,
посреди разгромленной квартиры в костюме Человека, Готового Действовать?
Кого он пытается обмануть? Он живет уже достаточно долго, чтобы понять
наконец, что случалось с лучшими, счастливейшими моментами и состояниями его
жизни, когда преследуемые цели откладывались в сторону. Мир окрасился черной
краской. Гарри знал, что это не имеет ничего общего с послетравматической
депрессией или с чем-нибудь еще, чему бывают подвержены люди гораздо более
слабые, чем он. Чернота была просто внутри него, была частью того, что все
время пыталось отстранить его. В такие времена все, чего он хотел, что было
ему необходимо и что, он точно знал, он обязательно должен получить,
начинало отодвигаться куда-то во все более и более расплывчатое будущее, а
сам Гарри казался не более чем фасадом, изображающим стабильность и
компетентность на фоне царящего внутри хаоса. Однажды Гарри попал под суд по
обвинению в убийстве гражданских лиц, и весь белый свет подошел довольно
близко к тому, чтобы объявить его сумасшедшим, -- то, что для Гарри было
полно сознанием собственной правоты, решили объявить преступлением. Демоны
подобрались на этот раз совсем близко -- Гарри слышал, как они хихикают,
видел красный блеск их глаз, чувствовал страх и пустоту, которую они несли с
собой. Демоны знали его секрет.
Если Коко зовет его к себе, значит, сам этот мир вновь существует в
своем естественном виде: центр мира -- это центр мира, со всеми его
непостижимыми секретами, а та сила, от имени которой чувствовал и действовал
Гарри Биверс, будет освещать теперь остаток его жизни и приведет его наконец
туда, где ему надо было быть. А иначе зачем же еще появился Коко?
Коко снова появился в этом мире, чтобы сдаться Гарри Биверсу, думал он,
мысленно выводя это предложение в своем мозгу и наблюдая вполглаза, как
мужчина, казавшийся грязно-коричневым от покрывавшей его лицо косметики,
пытается предсказать погоду на ближайшие несколько дней.
В десять часов он прослушал по радио повторение все тех же новостей:
землетрясение, наводнение, мертвые дети -- несчастье скакало по всей
планете, как гигантская черная птица, которая то касалась земли тяжелым
когтем в одном месте, то одним взмахом крыла сносила целое здание в другом,
невидимая, всегда в движении.
Через полчаса одно из крыльев этой птицы, казалось, просвистело прямо у
него над головой. Гарри сдался и решил сделать себе выпивку -- всего одну
порцию, чтобы успокоить нервы. Он как раз наливал в бокал водку, когда
зазвонил телефон, и Гарри от неожиданности пролил немного на стол. Он
поспешил в гостиную и оказался там как раз в тот момент, когда Майкл Пул
начал наговаривать свое сообщение на автоответчик.
"Останьтесь там еще хотя бы на пару дней", -- мысленно взмолился Гарри,
но тут же услышал, как голос Пула сообщает ему, что они возвращаются на
следующий день таким-то рейсом в такой-то час. Затем Пул заговорил о том,
что пора обратиться в полицию. Голос Майкла был серьезным, озабоченным и
одновременно добрым, но в его звучании Гарри слышались отзвуки крушения всех
его надежд.
Чуть позже, вечером, Гарри проголодался, но ему непереносима была мысль
о том, чтобы съесть хотя бы еще немного китайской пищи, И такой же
тошнотворной казалась мысль о том, что Майкл Пул и Тим Андерхилл, которые,
как ему кажется, оба давно забыли, что такое секс, были сейчас с Мэгги Ла --
только он знал, что делать с такой девушкой, как она. Чувства Гарри были
настолько странными, что причиняли боль. Он подошел к холодильнику, почти со
злостью думая о Мэгги Ла, и обнаружил внутри пару яблок, несколько морковок
и кусок сыра, который уже начал засыхать и становиться несъедобным.
Гари почти что с отвращением положил все это на тарелку и отнес в
гостиную. Если ничего не произойдет -- если интуиция Гарри подвела его, --
то ему придется отправиться в аэропорт, попытаться перехватить там Майкла
Пула -- может быть, удастся послать его на пару дней еще куда-нибудь.
Поздно ночью Гарри сидел перед телефоном и автоответчиком, потягивая
выпивку и тупо глядя на красный огонек, означающий, что автоответчик
включен. В лучах серебристого света, пробивавшегося из окна, все выглядело
как бы парящим в воздухе... сколько раз вот так приходилось Гарри неподвижно
ждать чего-то в джунглях, когда весь мир как бы застыл вокруг.
Тут телефон зазвонил и красный огонек начал мигать. Гарри протянул руку
и стал ждать, пока звонивший назовется. Зашуршала пленка, но на той стороне
провода по-прежнему молчали. Гарри поднял трубку и произнес:
-- Я здесь.
И тут он понял: Коко ждет, что он скажет что-то еще.
-- Поговори со мной, -- сказал Биверс. Опять шипение пленки.
-- От начала к концу и обратно. Разве не так? Ведь ты написал это? Я
знаю, что ты имел в виду. Я знаю -- ты хочешь опять вернуться к началу.
Гарри показалось, что он услышал легкий вздох.
-- И вот как мы это сделаем, -- продолжал он. -- Я хочу встретиться с
тобой в одном месте, в безопасном месте. Называется Колумбус-парк. Это
справа от Чайна-таун. Оттуда мы можем перейти улицу и оказаться в здании
уголовного суда, где ты тоже будешь в полной безопасности. Я знаю там многих
людей. Эти люди доверяют мне. Они сделают все, что я скажу. Я отведу тебя в
отдельную комнату. Ты сможешь сесть. И все будет закончено. Ты слышишь меня?
Тишина и шипение.
-- Но я хочу быть уверен, что и я тоже в безопасности. Я хочу видеть,
как ты сделаешь все, о чем я прошу. Поэтому ты должен пойти в Колумбус-парк
определенной дорогой, а я буду наблюдать за тобой. Я хочу видеть, что ты
четко выполняешь мои требования. Я хочу видеть, что ты делаешь именно то, о
чем я попросил.
Когда от Коко не послышалось в ответ ни слова, Гарри сказал:
-- Завтра днем, без десяти три, ты должен начать свой путь с Боуэри, с
северной части Конфуциус-Плаза. Зайди в арку посредине квартала, что между
Вайард-стрит и Кэнел-стрит, и выйди на Элизабет-стрит. Поверни налево и
дойди до Вайард-стрит. Иди по ней к западу, пока не окажешься у
Малберри-стрит. Через улицу увидишь Колумбус-парк. Перейди улицу и войди на
территорию парка. Пройди по дорожке и садись на первую скамейку. Ровно через
две минуты я войду в парк через южный вход и присоединюсь к тебе. И все
будет кончено.
Гарри глубоко вздохнул. Он чувствовал, как покрывается потом. Он хотел
сказать что-то еще -- что-нибудь вроде: "Нам обоим это нужно", но на другом
конце провода повесили трубку и раздались гудки.
Гарри еще долго сидел в темноте. Затем он включил настольную лампу и
набрал номер десятого полицейского участка. Не называясь, он оставил для
лейтенанта Мэрфи сообщение, что Тимоти Андерхилл прибывает в аэропорт
"Ля-Гардиа" в два часа следующего дня рейсом из Милуоки.
Этой ночью он долго лежал с открытыми глазами, даже не пытаясь уснуть.
3
Преступление и смерть окружали слона, преступление и смерть составляли
атмосферу, сквозь которую он двигался. Из них состоял сам воздух, который он
вдыхал в свои легкие. Коко знал одно: даже когда ты идешь по городу, джунгли
смотрят на тебя, следят за каждым твоим шагом. Нет джунглей кроме джунглей,
и они растут прямо посреди тротуаров, за окнами и дверьми. И птицы кричат
прямо посреди потока уличного движения.
Если бы он смог подняться к пожилой леди на Уэст Энд-авеню, она одела
бы его в красивую одежду и приручила бы, облегчив его сердце. Но швейцар
Пилофейдж не пустил его, и страшные звери стали скалиться, показывать зубы,
и сердца его никто не облегчил. Дверь открылась и...
Дверь открылась, и в комнату проскользнул Мясник Кровь. И здесь же был
демон Неудачи, а рядом с ним летучая мышь с проволочными волосами -- Страх.
Коко сидел один в своей комнате, своей келье, своем яйце, своей пещере.
Зажегся свет, и яйцо-келья-клетка поймала его и стала отражать от стенки к
стенке, так чтобы не ускользнуло ни лучика, потому что Коко нужна была
каждая крупинка.
Пламя плясало по полу комнаты Коко, но не причиняло ему вреда. Мертвые
дети толпились вокруг и что-то кричали, другие кричали, казалось, изнутри
стен. Рты их были широко открыты, локти прижаты к бокам. Дети издавали почти
что львиный рык, потому что они жили в пещере, как и он жил в пещере, от
конца к началу и обратно.
Дверь открылась и...
Запрыгал огонь, раздуваемый ветром.
-- Пощади мою жизнь, -- кричали дети на языке летучих мышей.
Генерал Пилофейдж позировал для портрета художнику Юстинену. Генерал
выглядел величественно и красиво, держа в одной руке шляпу с плюмажем.
Лейтенант стоял в углу пещеры, вовсе не великолепный и не красивый, держа
перед собой доску для серфинга. Свою лопатку. И девочка на аллее на Фэт
Понг-роуд смотрела на него и знала.
Хотите знать, что такое тьма?
Задний проход самого Дьявола, вот что такое тьма. Коко вошел в пещеру и
в задний проход Дьявола, и он встретил там лейтенанта Гарри Биверса,
держащего перед собой доску для серфинга, лопатку, оружие. Его хватали, в
него стреляли, он сам стрелял. Вам хочется кусок всего этого? Лейтенант с
выпирающим из штанов членом и с горящими глазами. Затем