Том  вспомнил  то,  что
случилось   двадцать  лет   назад,  и  ему  вдруг  показалось,  что  это  он
прохаживается в окрестностях Игл-лейк в поисках улик. Неудивительно, что фон
Хайлицу так хотелось дорасследовать это дело.
     Том  разделся, погасил  свет и лег,  решив  про  себя, что  обязательно
расспросит дедушку  о Леймоне фон Хайлице и вообще о прежних днях Милл Уолк.
Каким бы странным  это  ни  казалось, но  мистер  Тень  и  его дедушка росли
когда-то вместе.


     Часть пятая
     Клуб основателей

     <i>13</i>
     Внутренняя корреспонденция Милл Уолк обычно прибывала к адресату  в тот
же день, если письмо опустили утром, и на  следующий день, если вечером. Том
сказал себе, что в тот день, когда капитан Бишоп получит письмо, полиция уже
не успеет ничего  предпринять, и, возможно, пройдет около недели, прежде чем
они  сделают  что-нибудь  или  опубликуют  информацию  об  истинной  картине
убийства Мариты Хасслгард. К тому же была суббота, а значит, письмо  попадет
на  стол  капитана  Бишопа не  раньше  понедельника.  Ведь  в  выходные  они
наверняка не разбирают почту. И даже в  понедельник  его послание, возможно,
пролежит полдня у секретаря, пока его отнесут в кабинет следователя. А может
быть и так, что Бишоп вообще не работает по субботам или проглядывает почту,
поступившую на его имя, только по вечерам.
     -- Знаешь, что я думаю, -- сказал Виктор Пасмор. -- Да проснись же, я с
тобой разговариваю!
     Том вздрогнул  от  неожиданности. Отец, сидевший напротив за  обеденным
столом, внимательно  смотрел на него.  Том даже  не слышал, как  он вошел  в
кухню. Теперь он  пристально  следил за  сыном, рассеянно  ковырявшим вилкой
яичницу, которую он сам себе поджарил. Как у многих сильно пьющих  людей,  у
Виктора  почти не бывало  запоев,  вот и  сейчас  взгляд  его казался вполне
осмысленным, и Том  прочел в глазах отца заботу  и внимание,  которые тот не
слишком часто демонстрировал.
     --  Хорошо   провел   время   вчера  вечером?  С  дочкой  Спенсов?   --
поинтересовался отец.
     -- Очень хорошо, -- быстро ответил Том.
     Виктор подвинул себе стул и сел.
     -- Спенсы -- хорошие люди. Очень хорошие.
     Том  попытался  вспомнить, видел  ли он в альбоме фон Хайлица  вырезки,
касавшиеся родителей Сары. Пожалуй, нет. Тут он вспомнил еще одну вещь и, не
успев подумать, стоит ли это делать, спросил:
     --  Ты знаешь что-нибудь о человеке, который  построил их дом? Виктора,
казалось, немного смутил вопрос сына.
     -- О человеке, который построил дом  Спенсов?  --  переспросил  он.  --
По-моему, не стоит тратить время на рассказы о всякой ерунде.
     -- Но ты ведь помнишь его?
     -- Боже мой, ты что, решил стать археологом? -- Виктор сумел справиться
с волнением  и  продолжал  более  спокойным  голосом: --  Кажется,  это  был
какой-то  немец.  Это  было еще  до  того,  как я  здесь  появился. Он хотел
обставить тут всех и каждого, и ему это удалось. Этот парень был проходимцем
высшего  класса. Он  попал  в беду,  отдыхая  на севере, и больше  его никто
никогда не видел.
     -- А почему ты сказал, что не стоит тратить времени на рассказы о нем?
     Виктор  наклонился  вперед.  Раздражение  боролось  в нем  с  соблазном
порассуждать на умные темы.
     --  Ну хорошо, -- сказал он. -- Если Ты  хочешь знать, я расскажу тебе.
Что ты видишь, когда смотришь на дом, который он построил? Ты видишь доллары
и центы. Горы  долларов  и центов. Билл Спенс  начинал  бухгалтером  в фирме
твоего дедушки, потом он удачно вложил свои сбережения и в результате достиг
того  положения,  которое  занимает  сейчас.  Так что  сегодня  уже не имеет
значения, кто именно построил его дом.
     -- Так ты ничего не знаешь об этом человеке?
     -- Да  ты не слушаешь меня! -- завопил Виктор. -- Все это тесно связано
с тем, что  я хочу сказать. Ты  уже  думал о том, чем собираешься заниматься
после Тулейна?
     -- Пока что нет, -- ответил Том. Он не любил разговаривать на эту тему.
Давно  было решено, что,  закончив  школу, он поступит  в колледж, в котором
учился  его  дед.  Но   о  том,  что  будет  дальше,  он  пока  старался  не
задумываться.
     -- Так вот, послушай,  что я  тебе  скажу, -- продолжал Виктор.  -- Мой
тебе совет -- подумай о том, чтобы открыть собственное  дело. Начни с  нуля,
сам  по  себе, и ты станешь  когда-нибудь  хозяином  собственной  жизни.  Не
застревай на  острове, как это сделал я. -- Виктор сделал паузу  и посмотрел
на свои руки, лежащие на столе. Голос его звучал теперь гораздо мягче, чем в
начале разговора. -- Твой дед изъявил желание помочь тебе основать дело.
     -- На континенте, -- сказал Том.
     Заглядывая  в  будущее, он всякий  раз  чувствовал  внутри  устрашающую
пустоту.  Отец  его,  казалось,   давал  советы   совсем  другому  человеку,
способному понять, какие возможности сулит открытие собственного дела.
     --  Твое  будущее не здесь,  -- продолжал  Виктор. -- Ты  можешь начать
новую жизнь.
     Он смотрел на сына так, словно сказал далеко не все, что мог.
     -- А как начинал ты? -- спросил его Том.
     -- Мне помог Глен,  --  Виктор произнес эту фразу неприязненным  тоном,
означавшим,  что  разговор  закончен,  и,  повернувшись, посмотрел  в  окно.
Снаружи, посреди залитого солнечным  светом  двора, качались пурпурные цветы
бугонвилии, слишком тяжелые для своих  стебельков. -- Точно так  же, как  он
платил  за медицинское обслуживание, когда ты был болен -- после аварии. Еще
он  оплачивал преподавателей, ходивших к тебе на дом, и все такое прочее. Ты
должен быть благодарен старику.
     Том не мог бы сказать, к кому обращена последняя фраза  Виктора Пасмора
--  к сыну или  к  нему  самому. Благодарность казалась ему делом тяжелым  и
неприятным,  вроде долгового обязательства, по  которому  никогда не сможешь
расплатиться.  Виктор  отвернулся  от  окна,  и  Том  заметил,  что щеки его
покрывала щетина -- в выходные отец обычно не брился.
     -- Я пытаюсь поговорить  с тобой серьезно, -- сказал Виктор. -- Уберечь
от ошибок. Как ты думаешь, для выпивки еще слишком рано?
     Отец Тома поднял густые  брови  и  скорчил гримасу, опустив вниз уголки
рта. При мысли о выпивке у него явно поднялось настроение.
     -- Подумай о  том, что я сказал, сынок. Не  надо...  -- Виктор встал  и
решительной  походкой  направился  к  бару. -- Что-нибудь помягче,  я думаю,
можно, -- бормотал он, обращаясь уже не к Тому.

     Том провел  весь  следующий день бродя по дому.  Он  не мог  усидеть на
месте  больше  получаса.  Он прочел  несколько  страниц какого-то романа, но
буквы расплывались у  него перед глазами, и в мозгу все время всплывала одна
и  та  же  картина: полицейский  в форме  кладет  его письмо  перед Фултоном
Бишопом, тот смотрит на него и медленно берет в руки... или не замечает,  не
обращает внимания.
     Том вместе с книгой переместился в гостиную. С другой стороны лестницы,
из комнаты  отца, как всегда  упавшего в кресло перед телевизором, слышались
крики болельщиков -- сегодня играли "Янки".  Том  посмотрел на окна дома фон
Хайлица.  Интересно,  его  отец  когда-нибудь  советовал ему  задуматься  об
открытии собственного дела? Том вскочил  на ноги,  дважды  обошел  гостиную.
Скорее бы кончился  бейсбол -- тогда он сможет наконец переключить телевизор
на местный канал и послушать выпуск новостей. Конечно, там ничего не  скажут
-- как всегда, будут говорить о  продаже церковных просвирок,  счете местных
спортивных состязаний, о  строительстве новой автостоянки, оборудованной  по
последнему слову техники Том поднялся в свою комнату, опустился на колени  и
заглянул под кровать. Оплетенный  кожей  альбом был там, где он его оставил.
Он  услышал, как  хлопнула  дверь  спальни  родителей,  и быстро выпрямился,
чувствуя  себя  немного виноватым.  Глория стала спускаться по лестнице. Том
пошел за ней.
     Он  нашел  мать  в  кухне.  Глория смотрела  с несчастным видом на кучу
тарелок  в  раковине  и  пустые банки из-под пива,  оставленные  Виктором на
столе.  Глория  успела уложить волосы, на ней была ночная  рубашка и пеньюар
того же персикового цвета -- компромисс между одеждой и нижним бельем.
     -- Я помою, мам,  -- сказал Том,  вдруг  подумав,  что, несмотря на все
сложности и загадки их жизни, родители иногда кажутся ему маленькими детьми,
о которых он должен позаботиться.
     Глория  смотрела  прямо  перед  собой,  словно  не зная, что ей  делать
дальше. Она неуверенно подошла к столу.
     -- С тобой все в порядке? -- спросил Том.
     -- Да, -- голос Глории был таким же невыразительным, как ее лицо.
     Том  подошел к раковине  и включил горячую воду.  Глория подошла за его
спиной к плите  и  поставила  чайник. Том  слышал,  как она  гремит чашками,
открывает коробку с чаем. Ему казалось, что Глория двигается очень медленно,
наблюдая  одновременно за  тем,  как Том  возится с  грязными  тарелками. Он
слышал, как мать налила в чашку кипяток и со вздохом опустилась на стул.  Не
в силах больше выносить напряженную тишину, он сказал:
     -- Вчера мистер Хэндли пригласил меня  после школы к себе домой,  чтобы
показать мне редкие книги. Но я думаю, на самом деле  он хотел поговорить со
мной.
     Глория издала какой-то невнятный звук.
     -- Я  подумал,  что  это ты попросила  его. Из-за моего  альбома. -- Он
отвернулся от раковины. Глория сидела над дымящейся  чашкой, опустив голову,
волосы закрывали ее лицо подобно ширме. -- Тебе не о чем беспокоиться, мам.
     -- И где он живет? -- вопрос явно казался Глории  скучным, и она задала
его, только чтобы заполнить паузу в разговоре.
     -- Около Парка Гете, но мы не доехали до его дома.
     Глория подняла с глаз волосы и вопросительно посмотрела на сына.
     --  Мне стало нехорошо --  затошнило, -- объяснил Том.  -- Не мог ехать
дальше. И мистер Хэндли отвез меня домой.
     -- Так ты был на Калле Бурле.
     Том кивнул.
     -- Ведь это там ты попал в аварию. Наверное, ты понимаешь... неприятные
воспоминания.
     Том  вздрогнул  и чуть не  выронил тарелку.  Мать  смотрела на  него  с
выражением хмурого удовлетворения на лице.
     -- Не  думай, что такие вещи проходят бесследно. Не проходят -- уж я-то
знаю.
     Глория снова вздохнула, и Тому показалось, что она немного дрожит.  Она
схватилась  за  чашку обеими руками и опустила  голову, так что волосы снова
упали ей на лицо. Том  по-прежнему не мог перевести дыхание. Он был потрясен
словами матери.  Перед  глазами  вдруг  всплыл  образ  старухи, орущей  ему:
"Уличный  мальчишка!" Том знал, что  действительно видел эту  женщину в день
аварии. Тогда мир открылся перед ним и позволил заглянуть в свои сокровенные
глубины, но лишь затем,  чтобы снова закрыться. Он  видел тогда далеко внизу
эту самую старуху, гневно размахивающую кулаками.
     Прежде чем Том понял, что Глория плачет, он успел  вновь ощутить острый
и волнующий отдаленный аромат того  дня. И  тут он заметил, что плечи матери
вздрагивают.
     Том подошел к ней, на ходу вытирая пальцы о брюки. Глория плакала почти
бесшумно, и,  когда  Том  подошел к  ней, она  поднесла  к  глазам платок  и
приказала себе успокоиться.
     Том колебался: ему очень хотелось обнять мать, но он не был уверен, что
Глория позволит прикоснуться  к себе.  Наконец он нежно опустил  руку  ей на
шею.
     -- Я  так страдала, когда это случилось,  --  всхлипывала Глория. -- Ты
обвинял в этом меня?
     -- Тебя? --  Том подвинул стул и уселся рядом  с  матерью. По  телу его
прошла дрожь,  когда он подумал, что мать  впервые в  жизни разговаривает  с
ним, как с равным.
     -- Я всегда была не очень  хорошей матерью. --  Глория вытерла глаза  и
посмотрела на  Тома -- взгляд ее был  полон такого смысла и такого отчаяния,
что  мальчику  на секунду показалось,  будто он  видит  перед  собой  другую
женщину,  ту, которую  видел  очень  редко:  когда  его  мать  действительно
присутствовала  в своей телесной оболочке, которая  видела  его, потому  что
способна была видеть то, что происходит вокруг.
     -- Я никогда не хотела,  чтобы с тобой что-нибудь случилось, -- сказала
Глория.  -- Но не смогла защитить тебя,  и  тебя чуть не убили. -- Она сжала
платок в кулаке.
     -- В этом вовсе не было твоей вины, -- заверил ее Том. -- И вообще, это
ведь было очень давно.
     --  Думаешь,  это  меняет  дело?  --  Теперь  Глория  говорила  немного
раздраженно. Том  почувствовал, что взгляд  ее больше не фокусируется на нем
-- та, другая женщина, медленно угасала уступая  место  обычной Глории.  Она
попыталась сконцентрировать внимание. -- Я помню, когда ты был маленьким, --
Глория улыбнулась Тому самой настоящей улыбкой. Руки ее больше  не  дрожали.
-- Ты был такой хорошенький, что я могла растрогаться до слез, глядя на твое
личико. Я все время смотрела на тебя, никак  не могла оторваться, иногда мне
казалось, что я прямо  таю, глядя на тебя. Ты был само совершенство  -- ведь
ты был моим ребенком.  -- Глория, словно  стесняясь, коснулась руки Тома, но
тут  же  быстро  отдернула  пальцы. --  Быть твоей  матерью  казалось  таким
счастьем! У Тома было такое  выражение лица, что Глории пришлось отвернуться
и сделать глоток чаю, чтобы снова овладеть собой.
     -- О, мама, -- хрипло произнес он.
     -- Не забывай того, что  я  сказала, -- попросила Глория. -- Потому что
это -- правда. Мне очень не нравится быть такой, какая я есть.
     Том наклонился к матери -- сейчас ему было просто необходимо, чтобы она
обняла его или хотя бы коснулась. Но тело ее казалось жестким и несгибаемым,
почти что злым, хотя Том знал, что сейчас она вовсе не злится.
     -- Мама?
     Глория повернулась к сыну, и Том увидел ее напряженное лицо. К губам ее
прилипла прядка волос. Она немного напоминала оракула, и Том замер, понимая,
что сейчас мать скажет что-то очень важное.
     Глория часто заморгала.
     Хочешь знать кое-что еще? -- спросила она.
     Том молча смотрел на мать.
     --  Я очень рада, что ты не  девочка, -- сказала Глория.  --  Если бы у
меня была дочь, я бы наверняка вырастила из нее маленькую сучку.
     Том  так  резко  вскочил на  ноги,  что  чуть  не опрокинул стул. Через
несколько секунд его уже не было в комнате.

     День  близился к концу. Глория Пасмор провела  большую  часть времени в
своей спальне, слушая любимые пластинки -- Бенни Гудмана, Каунта Бейзи, Дюка
Элингтона, Гленроя Брейкстоуна, "Таргетс". Она лежала на кровати с закрытыми
глазами и курила одну сигарету за другой. Виктор Пасмор отошел от телевизора
только один раз -- чтобы  сходить в ванную.  Выйдя оттуда в четыре тридцать,
он  снова уселся в свое любимое кресло с откидывающейся  спинкой и задремал,
похрапывая,  под аккомпанемент очередного бейсбольного матча.  Том уселся на
соседнее  кресло и в течение  получаса наблюдал, как люди, которых он совсем
не знал, с зверским  выражением  лица пытаются изменить счет в  пользу своей
команды. Интересно, что делает сейчас Сара Спенс?  И чем занят фон Хайлиц за
зашторенными окнами своего странного дома?
     В  пять часов Том  встал  с  кресла,  чтобы  переключить  телевизор  на
программу местных новостей. Виктор рассеянно заморгал, поднес к губам стакан
с желтоватой жидкостью, стоящий рядом с креслом, и спросил:
     -- А как же бейсбол?
     -- Давай посмотрим новости.
     Виктор сделал глоток теплого виски с содовой, поморщился и снова закрыл
глаза.
     Заиграла  громкая   музыка,   потом  передали  рекламу  фирмы  "Дипдейл
истейтс", призывающую покупать коттеджи на  озере Дипдейл, которое было "тем
же Игл-лейк, только гораздо ближе и доступнее по цене".
     Отец Тома снова тихо захрапел.
     Мужчина с коротко стриженными белокурыми волосами и  в очках  с толстой
оправой улыбнулся в объектив камеры и произнес:
     -- Приоткрыта завеса тайны над самым зверским убийством, которое помнят
жители  Милл Уолк, -- смертью Мариты Хасслгард, единственной сестры министра
финансов  Фридриха Хасслгарда,  имя которого также фигурирует в  сегодняшних
новостях.
     -- Хей! -- Том выпрямился и буквально впился глазами в телевизор.
     -- Капитан полиции Фултон Бишоп сообщил сегодня, что анонимный источник
снабдил  полицию  ценной  информацией, ведущей  к разгадке  личности  убийцы
Мариты  Хасслгард.   Капитан  Бишоп  сообщил   нашему  корреспонденту,   что
предполагаемым   убийцей  является   некий   Фоксвелл  Эдвардс,  рецидивист,
освобожденный  из Лонг-Бей  за день  до убийства.  --  На  экране  появилась
фотографии угрюмого широколицего человека с темными вьющимися волосами.
     --  Хей!  -- снова  произнес Том,  но на сей раз  уже совершенно другим
тоном.
     -- Что там такое? -- пробормотал Виктор Пасмор.
     -- ...неоднократно  судился за кражи со взломом,  хулиганство  и мелкие
кражи.  Последний  раз  Эдвардс  был  осужден  за   вооруженное  ограбление.
Предполагается,  что он прячется  в  районе  Уизел  Холлоу.  Полиция  начала
поиски.   Водителям  автомобилей   и   владельцам   экипажей   рекомендуется
пользоваться для объезда Бигхэм-роуд,  вплоть до поступления новых сведений.
Все мы надеемся, что  преступник  будет пойман в ближайшее  время, -- диктор
опустил  глаза,  перевернул  страницу  лежащего  перед  ним  текста  и снова
посмотрел в камеру. -- По сведениям информированных источников, убитый горем
министр  финансов  Фридрих Хасслгард находится  сейчас  в  штормовом море  у
западной оконечности  острова.  Около трех  часов, узнав о том,  что полиции
удалось  установить личность  убийцы его сестры, министр  сел на собственное
судно под  названием "Судьба  Могром",  чтобы обогнуть остров. Предполагают,
что его настиг ураган, разбушевавшийся над районом Девилз-Пул.  Радиосвязь с
судном  была нарушена вскоре  после начала урагана,  -- диктор снова опустил
глаза. --  Через несколько  секунд --  обзор  ситуации  на  дорогах, прогноз
погоды Теда Везерхеда и новости спорта с Джо Раддлером.
     -- Вот и хорошо, -- сказал Виктор. -- Они добрались до него.
     -- Кто до кого добрался? -- не понял Том.
     Виктор начал поднимать спинку кресла.
     --  Ну  того подонка, который  пристрелил Мариту Хасслгард. А  ты думал
кого? Пора мне подумать об обеде -- твоя мама не очень хорошо себя чувствует
сегодня.
     -- А что ты думаешь о Хасслгарде?
     -- А чего о нем думать? Выскочки-туземцы вроде этого типа могут плавать
где угодно, в любой шторм. Я помню, когда Хасслгард  был зеленым  юнцом,  он
мог проскочить на своей лодке в игольное ушко.
     -- Так ты знал его?
     Если можно так выразиться. Он был одной из находок твоего дедушки. Глен
вытащил  его  из  Уизел Холлоу  и  помог начать  карьеру. Давно, когда фирма
застраивала  западную  часть  острова,  Глен помог  таким образом нескольким
туземным парнишкам,  которые  показались ему  умными и  способными,  --  они
получили образование и нашли приличную работу.
     Том проводил взглядом отца, направляющегося в кухню, затем повернулся к
телевизору. Экран заполнила краснолицая физиономия Джо Раддлера.
     --  Здорово, болельщики! -- агрессивность была визитной  карточкой Джо.
--  Вот и весь  спорт! --  пророкотал он  после пятиминутного  сообщения. --
Больше у меня ничего нет! И не просите напрасно! Раддлер прощается с вами до
десяти часов! Продолжайте играть в свои игры!
     Том переключил на другую программу.
     -- Продолжайте  играть в свои игры! -- повторил из кухни Виктор Пасмор.
Он очень любил Джо Раддлера.  Джо Раддлер  был настоящим мужчиной. --  У нас
тут есть антрекоты, которые надо скушать, пока они не испортились. Ты хочешь
антрекот?
     Том был не голоден, но тем не менее сказал:
     -- Конечно.
     Виктор вышел из кухни, вытирая руки о штаны.
     --  Слушай, а ты не приготовишь их? Просто  положи в  духовку. Там есть
салат и еще всякая всячина -- порежь все это.  А я пойду проведаю твою маму.
Может, ей надо приготовить коктейль или еще что-нибудь.
     Спустя  полчаса,  когда  Том накрывал  на  стол,  Виктор  спустился  по
лестнице,  ведя  под  руку  Глорию.  В  шелковом  пеньюаре,  с  Распущенными
волосами,  она  напоминала  призрака с  красными  глазами.  Она  села  перед
тарелкой с антрекотом, отрезала от  него  кусочек не толще игральной карты и
стала ковырять его вилкой.
     Том спросил ее, все ли с ней в порядке.
     -- Завтра вечером мы идем в гости, так что увидишь -- с ней все будет в
порядке. Правда, Глор?
     -- Оставьте  меня  в  покое,  --  произнесла  мать.  --  Вы  прекратите
когда-нибудь приставать ко мне? -- Она снова отрезала тоненький кусочек мяса
и понесла вилку ко рту, но тут же снова уронила на тарелку.
     -- Может,  вызвать доктора  Милтона? -- предложил Виктор. -- Пусть даст
тебе что-нибудь.
     -- Мне ничего не надо, -- едва сдерживаясь,  ответила Глория,  -- Кроме
того...  чтобы... меня... оставили... в  покое.  Почему  бы тебе не  позвать
моего отца. Ведь он всегда решает все твои проблемы.
     Они молча  доели мясо. Глория  с упреком посмотрела на сына.  Глаза  ее
казались опухшими.
     -- Дедушка поможет и тебе. Ты можешь обосноваться, где захочешь.
     -- А почему никто не хочет, чтобы я остался на Милл Уолк?  -- Том вдруг
понял, что его родители уже решили про себя принять предложение Гленденнинга
Апшоу.
     -- А разве ты не хочешь уехать с Милл Уолк? -- сердито спросила Глория.
-- Вот твой отец до сих пор мечтает оказаться подальше отсюда. Спроси его!
     --  Кажется, ты не  голодна сегодня,  -- сказал Виктор. --  Позволь мне
проводить  тебя  наверх.  Тебе  надо  отдохнуть  перед завтрашним  обедом  у
Лангенхаймов.
     -- Какая дрянь! Опять сальные шутки и липкие взгляды!
     -- Я позвоню доктору Милтону, -- решительно произнес Виктор.
     Глория качнулась на стуле, голова  ее  упала  на  грудь. Виктор  быстро
встал, подошел  к стулу и, продев руки  под мышки Глории, попытался  поднять
ее. Та сопротивлялась несколько секунд, а потом оттолкнула его руки и встала
сама.
     Виктор  взял ее за  руку  и  вывел  из  столовой.  Как  только  за ними
закрылась дверь спальни, Глория начала кричать.  Том прошелся взад-вперед по
столовой, отнес тарелки в  кухню, сложил в  целлофановые мешочки и положил в
холодильник недоеденные  антрекоты. Вымыв тарелки. Том  вышел в  прихожую  и
несколько секунд прислушивался к крикам матери, которые вдруг показались ему
заученными, вовсе  не связанными с настоящим гневом или болью.  Он подошел к
входной двери и, опустив голову, прислонился к ней лбом.
     Примерно через полчаса перед домом остановился экипаж. Зазвенел звонок,
и Том вышел из гостиной, чтобы открыть дверь доктору Милтону.
     Виктор стоял  на нижней ступеньке лестницы.  На груди  его  красовалось
пятно от  красного  вина,  напоминавшее  очертаниями  штат  Флорида.  Доктор
Милтон, по-прежнему носивший пиджак и полосатые штаны,  точно такие, в каких
был изображен на фотографии в альбоме  Леймона фон Хайлица, улыбнулся Тому и
стал подниматься по лестнице.
     -- Сейчас ей получше? -- спросил он.
     -- Кажется, да, -- ответил Виктор.
     Круглая физиономия доктора повернулась в сторону Тома.
     -- Твоя мама немного перевозбудилась, -- сказал  он.  -- Но волноваться
не о чем. -- Он посмотрел на Тома с таким  видом, словно хотел потрепать его
по волосам. -- Завтра она будет совсем другой.
     Том  пробормотал  в  ответ  что-то  невразумительное,  и доктор, крепко
сжимая  в  руках  черный  чемоданчик,  стал  подниматься  вслед  за Виктором
Пасмором вверх по лестнице.
     К десяти часам Том почувствовал себя так, словно находится в доме один.
Доктор уехал несколько  часов назад. Том включил  телевизор, чтобы послушать
вечерние новости, и присел на ручку кресла.
     --  Драматическая  развязка  погони  за убийцей  Мариты  Хасслгард,  --
провещал  на весь Милл Уолк благонадежного вида  диктор  в тяжелых очках. --
Исчезновение министра финансов  вызывает тревогу. Слушайте подробности через
несколько минут.
     Том опустился на сиденье и поднял спинку кресла. Он героически переждал
несколько рекламных объявлений.
     Потом стали  показывать  цветные съемки  охоты за Фоксвеллом Эдвардсом.
Вся  полиция  Милл Уолк, вооруженная  автоматическими винтовками и  одетая в
пуленепробиваемые  жилеты,  стреляла  из  машин  и  полицейских  фургонов по
знакомому деревянному домику в Уизел Холлоу.
     -- Захват Фоксвелла Эдвардса, предполагаемого убийцы  Мариты Хасслгард,
закончился сегодня вечером после того, как пришлось обстрелять один из домов
на  Могром-стрит. Были ранены двое полицейских  --  Майкл Менденхолл и Роман
Клинк.  Было  вызвано  подкрепление,  и   капитан  Фултон  Бишоп  общался  с
преступником с помощью  мегафона. Эдвардс  решил оказать сопротивление и был
убит в перестрелке. Раненые полицейские находятся в критическом состоянии.
     Окна  маленького домика разбились под выстрелами полиции, от деревянных
стен летели во все стороны щепки. Дыры в стенах напоминали открытые раны. От
разбитой  двери  поднимался  дымок.  Постепенно пламя охватило крышу,  затем
обрушилась одна сторона домика.
     На экране снова появился диктор.
     -- Министр финансов Фридрих Хасслгард, об  исчезновении которого мы уже
сообщали в дневном выпуске, час назад был официально объявлен в розыск.  Его
судно  было  доставлено  в  гавань сотрудниками  морской  патрульной службы,
обнаружившими его в открытом море. Предполагают, что министра смыло за борт.
Поиски продолжаются, но у патрульных почти нет надежды, что министру удалось
выжить,  --  диктор  опустил  глаза, изображая  скорбь, затем  поднял  их  и
продолжал  уже совсем  другим тоном. --  После перерыва  -- прогноз погоды и
последние новости спорта с Джо Раддлером. Оставайтесь с нами.
     Том  выключил телевизор,  взял телефонную  трубку и набрал  номер  дома
напротив.  Он подождал несколько минут, но никто  так и не  взял  трубку  на
другом конце провода.

     На следующий  день Глория  Пасмор спустилась вниз около полудня. Волосы
ее  были  тщательно  уложены,  а  лицо  аккуратно подкрашено.  Легкой, почти
девичьей походкой Глория  зашла в  телевизионную. Это было похоже  на  чудо.
Глория надела даже  жемчуг и  туфли  на высоких  каблуках, словно собиралась
выйти из дома.
     -- О,  Боже, -- сказала она. -- Я не привыкла спать так долго, но вчера
мне требовалось отдохнуть. -- Она улыбнулась Тому и Виктору, затем пересекла
комнату  и  уселась  на подлокотник  кресла, в  котором  сидел  ее  муж.  --
Наверное, я слишком много вчера на себя взвалила.
     -- Наверное, -- согласился Виктор, поглаживая ее по спине.
     "Слишком много на себя взвалила?"  Том был  очень  удивлен.  Вчера мать
дважды спустилась вниз, а все остальное время слушала пластинки и курила  --
она выкурила почти три пачки сигарет.
     Глория положила ногу на ногу.
     -- А что это вы с таким увлечением смотрите? -- поинтересовалась она.
     --  А.  Там  передавали  очень  интересный бейсбольный  матч,  но Томми
настоял, чтобы я переключил на новости.
     Том зашипел на родителей, чтобы они не разговаривали так громко.
     На экране сестра Фоксвелла Эдвардса, полная темнокожая женщина без двух
передних зубов, жаловалась на жестокость полиции во время ареста ее брата.
     -- Они  не должны были его убить. Он очень испугаться. Фокси поговорить
бы с полицией, но  они не хотеть, захотеть его убить. Фокси делать плохо, но
не быть  плохой сам. Он  очень любить  он  папа,  а  когда  папа умер, Фокси
ограбить магазин. Плохо себя чувствовать, понимаете? Вышел из тюрьмы три дня
назад, а вчера увидеть полицию с автоматами и решить, что они пришли забрать
его обратно.  Фокси никогда  никого  не убивать. Но  полиция  держала его на
крючке. Он был удобный. Я буду протестовать против это все.
     -- Я спустилась специально, чтобы приготовить ленч, -- Глория коснулась
рукой нитки жемчуга на шее.
     Виктор быстро встал.
     --  Позволь предложить тебе  руку, -- он обнял жену за талию  и повел к
двери.
     -- Вы обратили внимание, как она коверкает слова? -- сказала Глория. --
"Он любить он папа".  А  если  бы это была  женщина, сказали бы "она  и  она
папа". -- Глория захихикала, и Том расслышал в смехе матери  хорошо знакомые
истеричные нотки.
     Теперь   на   экране   появился  капитан   Фултон   Бишоп.   Он   давал
пресс-конференция в украшенном флагами конференц-зале Центрального отделения
полиции  на  Армори-плейс.  Его  гладкое  загорелое лицо,  лишенное  всякого
выражения, шевеля губами, произносило в микрофон:
     -- Конечно, его сестра очень расстроена, но было бы неразумно принимать
всерьез ее  обвинения. Она во  власти своих  эмоций. Мы предоставили мистеру
Эдвардсу  возможность сдаться  добровольно.  Как  вы  знаете,  подозреваемый
предпочел ответить нам стрельбой и серьезно ранил двух отважных полицейских,
которые первыми встали на его пути.
     -- Они были ранены внутри дома? -- спросил репортер.
     --  Да,  это так.  Преступник  впустил  их в дом,  чтобы  застрелить за
закрытыми дверями. Он не знал, что район уже оцеплен.
     -- Так значит, подкрепление было вызвано еще  до  того,  как прозвучали
первые выстрелы?
     --   Это  ведь   был  опасный  преступник.  Я  хотел  обеспечить  своим
сотрудникам подобающую защиту. Пресс-конференция закончена.
     Капитан  Бишоп встал и  повернулся  спиной  к  присутствующим,  но  они
продолжали выкрикивать вопросы.
     -- Что вы можете сказать по поводу исчезновения министра Хасслгарда?
     Бишоп снова повернулся к репортерам и склонился над микрофоном.  Резкий
белый свет падал ему на лысину. Выдержав паузу, он произнес:
     -- На расследование этого дела брошены  все  силы. Через несколько дней
вы получите полную информацию о ходе нашей работы, -- Бишоп прочистил горло.
-- А сейчас позвольте  сообщить вам  следующее. В последние несколько дней в
делах министерства финансов  обнаружены серьезные  злоупотребления.  Полиция
склоняется  к  версии,  что  Фридрих Хасслгард не  был смыт волной -- он вам
прыгнул  в воду.  --  Капитан  выпрямился и  поправил галстук.  --  Какой-то
добропорядочный  гражданин  написал  мне  письмо,  давшее  ключ  к  разгадке
убийства  Мариты Хасслгард. Кто  бы вы ни были,  если вы видите меня сейчас,
примите мою искреннюю благодарность. Мне хотелось бы, чтобы вы сообщили свое
имя мне или любому  другому  сотруднику с Армори-плейс.  Тогда  мы смогли бы
по-настоящему продемонстрировать нашу благодарность.
     Бишоп отошел  от  стола, на  этот  раз не обращая  никакого внимания на
крики репортеров.
     Том  пошел в  кухню. Глория ставила на  небольшой кухонный  столик,  за
которым они обычно завтракали, блюдо с сэндвичами  и мисочки с супом. Сейчас
она  напоминала  образцовую мать семейства  из телевизионной рекламы. Глория
улыбнулась сыну. Глаза ее сверкали, она изо всех  сил старалась показать им,
что сегодня чувствует себя хорошо.
     -- Я оставлю  тебе на вечер что-нибудь поесть, Том, -- сказала она.  --
Мы ведь идем в гости.
     Только теперь он наконец понял -- мать с  самого утра оделась на выход,
потому что они с отцом идут сегодня на обед к Лангенхаймам.
     Он сел за  стол  и начал есть.  Во  время  ленча  Виктор несколько  раз
повторил, что суп очень вкусный, а сэндвичи просто чудо. Грандиозный ленч! А
Том разве так не считает?
     -- Теперь они  утверждают, что Хасслгард  утопился, -- сказал Том. -- И
собираются  объявить,  что  он растрачивал средства  казначейства.  Если  бы
кто-то не  написал письмо  в  полицию,  ничего  из  того, что случилось,  не
случилось бы. Если бы полиция не получала этого письма...
     --  Они  бы  все  равно поймали  его, --  вмешался Виктор  Пас-мор.  --
Хасслгард  поднялся слишком высоко и  слишком быстро. А  теперь давай сменим
тему.
     Он говорил  с  Томом, но  смотрел  при этом на Глорию, которая  как раз
поднесла  к губам  сэндвич,  но  вдруг,  вздрогнув,  снова положила  его  на
тарелку. Она смотрела прямо перед собой, но не видела ничего вокруг.
     -- "Она и  она  папа", -- так всегда говорили  слуги. Потому что в доме
нас было только двое.
     -- Позволь мне проводить  тебя наверх, -- Виктор бросил на сына мрачный
взгляд и подал жене руку.
     Когда Виктор снова спустился вниз, Том сидел перед  телевизором, доедая
сэндвич, и смотрел, как один из  репортеров телеканала Милл Уолк, стоя рядом
с качающейся  на волнах "Судьбой  Могрома", рассказывает о  том, как морской
патруль нашел судно.
     --  Кое-кто высказывает  сомнения  в том, что Хасслгарда  смыло волной.
Среди слухов...
     -- Неужели тебе еще не надоело все это? --  Виктор бесцеремонно подошел
к телевизору и переключал  каналы до  тех пор,  пока на  экране не  появился
бейсбольный матч. -- Где мой сэндвич?
     -- На столе.
     Виктор вышел и почти тут же вернулся с огромным сэндвичем в руках.
     --  Твоей матери лучше, несмотря на  все твои проделки,  -- сказал  он,
опускаясь в кресло.
     Том встал и отправился к себе в комнату.

     В семь  часов родители вместе спустились вниз,  и  Том успел  выключить
телевизор  за секунду до того, как  они показались  на пороге комнаты.  Мать
выглядела  так же, как днем -- на ней было вечернее платье, нитка жемчуга  и
туфли на высоких каблуках. Том пожелал Виктору и Глории приятно повеселиться
и, как только за ними закрылась дверь, набрал номер Леймона фон Хайлица.


     <i>14</i>
     Они  сидели  по  разные  стороны  журнального  столика  с  обитой кожей
крышкой. Леймон фон Хайлиц откинулся на  спинку кожаного дивана и смотрел на
Тома сквозь клубы сигаретного дыма.
     -- Мне немного беспокойно, -- сказал он. -- Поэтому я  и курю. Раньше я
не  курил,  когда работал. Я занимался этим только в перерывах между делами,
ожидая, пока на пороге появится новый клиент. Наверное, сейчас моя сила воли
стала слабее, чем была тогда.  К тому же не очень  приятно принимать в своем
доме полицейских.
     -- Бишоп пришел повидаться с вами? -- спросил  Том. Сегодня  фон Хайлиц
казался ему совсем другим, не таким, как в прошлый раз.
     -- Он послал  двух детективов -- Хоулмана и  Натчеза -- проводить  меня
домой.  Эти же  двое вчера вечером пригласили меня  на Армори-плейс обсудить
смерть министра финансов Хасслгарда.
     -- Они консультировались с вами?
     Фон Хайлиц затянулся, затем с шумом выпустил дым.
     --  Не совсем. Капитан Бишоп предположил, что это я написал им какое-то
письмо.
     -- О, нет, -- Том вспомнил, как вчера, после выпуска вечерних новостей,
пытался дозвониться фон Хайлицу.
     --  Наш  разговор все  время прерывался  новостями  о событиях в  Уизел
Холлоу.  Я  смог вернуться домой  только в  полдень, а  детективы Хоулман  и
Натчез сидели у меня часов до трех.
     -- Они допрашивали вас еще три часа?
     Старик покачал головой.
     --  Они искали пишущую  машинку, на которой  было напечатано письмо. Им
пришлось изрядно потрудиться. Я и сам не помню точно, сколько машинок собрал
в   своем  доме  за  долгие   годы.  Хоулману  и  Натчезу  показалось  особо
подозрительным, что одна машинка была спрятана в шкафчике для картотеки.
     -- А почему вы ее спрятали?
     --  Это-то  и хотел выяснить  детектив Натчез.  Я  понял,  что  один из
полицейских,  раненых  в Уизел  Холлоу --  Менденхолл?  --  был его  близким
другом. А вообще-то, эта пишущая машинка -- своего рода сувенир,  оставшийся
мне  от  дела о  "Внуке  Джека-потрошителя" -- тебе  уже  попадалась в  моем
альбоме  эта статья?  Именно  на этой машинке доктор  Нелсон  печатал письма
нью-йоркской полиции.
     Фон  Хайлиц  улыбнулся  и,  вытянувшись  на  диване,  положил  ноги  на
журнальный  столик.  Он  провел  ночь  в  полицейском  управлении  и  полдня
любовался,  как двое детективов  роются  в  его вещах.  С тех  пор он  успел
принять  душ, побриться, слегка  вздремнуть,  но все равно выглядел  немного
усталым.
     -- Все получилось  совсем не так,  как я думал, --  сказал Том. --  Вас
продержали всю  ночь  в  полиции...  -- старик  пожал  плечами.  -- ...этого
человека  --  Эдвардса --  застрелили,  двое  полицейских  ранены, Хасслгард
утопился...
     -- Хасслгард не топился, -- сказал  фон Хайлиц,  глядя на  Тома  сквозь
облако дыма. -- Его казнили.
     -- Но какое отношение имел ко всему этому Фоксвелл Эдвардс.
     -- Он просто оказался  -- как  это  сказала его  сестра? -- удобным для
полиции. Они решили все свалить на него.
     --  Значит, я был одним  из тех, кто убил его. Хасслгард и Эдвардс были
бы живы, если бы я не написал это письмо.
     -- Ты никого не убивал.  Их убила система, чтобы защитить себя, --  фон
Хайлиц опустил  ноги и потянулся  к пепельнице, чтобы  потушить сигарету. --
Помнишь, я говорил тебе, что человек, убивший моих родителей, солгал в своей
исповеди лишь однажды? Мой  отец,  конечно же, не был причастен к коррупции,
охватившей остров. Он ненавидел то, что сделали эти жулики из Милл Уолк. И я
думаю,  он  пошел  к своему другу  Дэвиду  Редвингу  и  рассказал  ему,  что
обнаружил и  что собирается предпринять  по этому поводу, Предположим, Дэвид
Редвинг  был  так же ошарашен, как и мой отец.  И он  вполне мог  поделиться
полученной информацией с человеком, который не заслуживал его доверия. Когда
вскоре после этого убили  моего отца и мать, у Давида непременно должны были
появиться определенные подозрения. Если  только кто-нибудь, кому  он доверял
целиком и полностью, не постарался  убедить  президента, что обвинения  отца
были ложными, а их с матерью убил самый обычный грабитель.
     -- И кто же, по-вашему, это был?
     -- Его  собственный сын. Максвелл Редвинг. До  ухода в отставку он  был
правой рукой отца.
     Том  представил  Максвелла  Редвинга,  развлекающего  на террас-клуба в
Игл-лейк  своих племянников и племянниц,  которые  стали  теперь бабушками и
дедушками, потом вспомнил некролог в "Свидетеле".
     -- Как ты думаешь, над чем я работаю в последнее время?
     --  Не  знаю, --  сказал Том. --  Вы работали над  делом Хасслгарда, но
теперь оно закончено.
     --  Наш покойный министр финансов  -- только  крошечная часть  большого
сложного дела.  Это  мое последнее дело, точнее,  дело всей  моей жизни. Все
вновь и вновь возвращается к убийству Джанин Тилман.
     Том вдруг  понял,  что  старик  подозревает  Редвингов  в  причастности
практически ко всем преступлениям, совершенным на Милл Уолк.
     -- Послушайте, -- начал он. -- Я не хочу, чтобы вы думали...
     Фон Хайлиц остановил его, подняв ладонь в темно-синей перчатке.
     --  Я хочу, чтобы ты кое о  чем  задумался,  прежде чем продолжишь свою
мысль. Как ты думаешь, посторонний человек догадается, глядя на тебя, о том,
что случилось семь лет назад?
     Тому потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что, так  же как
недавно его мать, фон Хайлиц намекает на аварию. Ему давно казалось, что это
не  имеет  к нему  никакого  отношения  -- похоронено вместе с  его  прошлой
жизнью,  так же  как глиняные  трубочки  и пустые бутылочки, которые находят
время от времени на заднем дворе.
     -- Ведь это -- важная часть того, кем ты стал. Того, кем ты являешься.
     Тому вдруг захотелось встать и уйти  из этого дома.  У него было сейчас
такое ощущение, словно он запутался в паутине.
     -- Ты чуть не умер. С тобой случилось  такое, что происходит лишь раз в
жизни.  И очень  немногие помнят и говорят об этом. Ты  --  словно  человек,
который видел темную сторону Луны. Такая привилегия даруется немногим.
     --  Привилегия? --  переспросил Том,  гадая про  себя, какое  отношение
имеет ко всему этому убийство Джанин Тилман.
     -- Знаешь, что рассказывают люди о подобного рода переживаниях?
     -- Я не хочу этого знать, -- ответил Том.
     -- Они вспоминают,  что двигались вниз, в темноту, по длинному тоннелю.
А  в  конце  тоннеля  мерцал   свет.  И   их  охватывало  при  этом  чувство
умиротворенности, счастья, даже радости...
     Том чувствовал, что сердце его вот-вот разорвется. На несколько  секунд
он даже потерял зрение.  Он попытался встать, но тело не слушалось  его. Том
не мог даже дышать. Как только он понял, что  не видит ничего вокруг, зрение
тут  же  вернулось,  но паника, охватившая его,  только усилилась. Он словно
рассыпался на атомы, которые тут же снова соединились.
     -- Ты -- дитя ночи, Том, -- сказал фон Хайлиц.
     Слова его затронули в душе Тома какие-то новые струны. Том вдруг увидел
над собой ночное небо, словно с дома сняли крышу. В бесконечной тьме мерцали
лишь  несколько тусклых  звездочек. Тому вспомнились  слова Хэтти Баскомб  о
том,  что мир наполовину  состоит из ночи.  Один слой ночи за другим -- слои
тьмы и мерцающих звезд.
     --  Я не могу, я  не  могу больше все это выносить, --  Том поглядел на
свое тело, неподвижно лежавшее в кресле. Это  было тело незнакомца. Ноги его
казались немыслимо длинными.
     --  Я просто хотел, чтобы ты знал,  что носишь  все это внутри себя, --
сказал старик. -- Что бы это ни было -- боль, страх или любопытство.
     Том почувствовал вдруг запах пороха и понял, что запах исходит от него.
Еще  он  понял,  что  если  расплачется  сейчас,  то  ни за  что  не  сможет
остановиться.
     Старик улыбнулся ему.
     --  Как ты думаешь, что ты делал в тот день? Почему оказался в западной
части острова.
     --  Мой друг  жил в Бухте Вязов. Думаю,  я  шел к нему, --  Том  и  сам
понимал, насколько фальшиво звучат его слова. Несколько секунд оба молчали.
     -- Я помню это чувство -- мне  надо