Герберт Уэллс. Человек, который делал алмазы
(c) 1894, Wells, Herbert George "The Diamond Maker"
(c) перевод Н. Рахмановой
(c) 1979, изд. "Правда". Составление
[x] 03 Aug 2000, OCR & spellcheck: Denis Suhanov aka sadist
Дела задержали меня на Чансери-лейн до девяти вечера. Начинала болеть
голова, и у меня не было никакой охоты развлекаться или опять сесть за
работу. Кусочек неба, едва видный между высокими скалами узкого ущелья
улицы, возвещал о ясном вечере, и я решил пройтись по набережной, дать
отдых глазам, освежить голову и полюбоваться на пестрые речные огоньки.
Вечер, бесспорно, самое лучшее время дня здесь, на набережной: благодатная
темнота скрывает грязную воду, и всевозможные огни, какие только есть в наш
переходный век - красные, ослепительно оранжевые, желтые газовые, белые
электрические, - вкраплены в неясные силуэты зданий самых разных оттенков,
от серого до темно-фиолетового. Сквозь арки моста Ватерлоо сотни светящихся
точек отмечают изгиб набережной, а над парапетом подымаются башни
Вестминстера - темно-серые на фоне звездного неба. Неслышно течет черная
река, и только изредка легкая рябь колеблет отражения огней на ее
поверхности.
- Теплый вечер, - сказал голос рядом со мной.
Я повернул голову и увидел профиль человека, облокотившегося на
парапет подле меня. Лицо у него было тонкое, можно даже сказать красивое,
хотя довольно изможденное и бледное. Поднятый и зашпиленный воротник пальто
указывал на место незнакомца в жизни не менее точно, чем мог бы указывать
мундир. Я почувствовал, что, если отвечу ему, мне придется заплатить за его
ночлег и завтрак.
Я с любопытством посмотрел на него. Окупит ли его рассказ деньги,
которые я на него затрачу, или это обыкновенный неудачник, неспособный даже
рассказать собственную историю? Глаза и лоб выдавали в нем человека
мыслящего. Нижняя губа слегка дрожала. И я решился заговорить.
- Очень теплый, - ответил я, - но все же стоять здесь холодновато.
- Нет, - сказал он, продолжая глядеть на воду, - здесь очень
приятно... именно сейчас.
- Как хорошо, - продолжал он, помолчав, - что еще можно найти в
Лондоне такое тихое место. Когда целый день тебя мучают дела, заботы о том,
как бы прожить, как выплатить долги и избежать опасностей, не представляю,
что бы я стал делать, не будь таких умиротворяющих уголков.
Он делал длинные паузы после каждого предложения.
- Вероятно, вам знакомы житейские невзгоды, иначе вы не стояли бы
здесь. Но вряд ли у вас такая усталая голова и так болят ноги, как у
меня... Да! По временам я сомневаюсь, стоит ли игра свеч? Мне хочется
все бросить - имя, богатство, положение - и заняться каким-нибудь скромным
ремеслом. Но я знаю, что, как бы туго мне ни приходилось, если я откажусь
от своих честолюбивых стремлений, я до конца моих дней не перестану
раскаиваться.
Он замолчал. Я глядел на него с изумлением. Я никогда не встречал
человека в более плачевном состоянии. Оборванный, грязный, небритый и
нечесаный, он выглядел так, словно неделю провалялся в мусорном ящике.
И он мне рассказывает об утомительных заботах крупного дельца! Я чуть
не рассмеялся. Или это помешанный, или он неудачно издевается над
собственной бедностью.
- Если высокие цели и высокое положение, - сказал я, - имеют свою
оборотную сторону - напряженный труд и постоянное беспокойство, то они
приносят и вознаграждение: влияние, возможность делать добро, помогать
слабым и бедным; наконец, удовлетворенное тщеславие - уже награда.
Подшучивать при таких обстоятельствах было бестактно. Меня
подстрекнуло несоответствие между его наружностью и тем, что он говорил. Я
не успел кончить, как мне уже стало совестно.
Он обернул ко мне угрюмое, но совершенно спокойное лицо.
- Я забылся. Разумеется, вы не можете меня понять, - сказал он.
С минуту он присматривался ко мне.
- Конечно, все это кажется нелепым. Даже если я вам расскажу, вы все
равно не поверите, так что я могу рассказывать, ничем не рискуя. А мне так
приятно с кем-нибудь поделиться. У меня действительно на руках крупное
дело, очень крупное. Но как раз сейчас начались затруднения. Дело в том,
что я... изготовляю алмазы.
- Вы, вероятно, сейчас без работы?
- Мне надоело вечное недоверие, - нетерпеливо сказал он. С этими
словами он вдруг расстегнул свое жалкое пальто, вытащил из-за пазухи
холщовый мешочек, висевший на шнурке у него на шее, и вынул из мешочка
темный камень.
- Интересно, можете ли вы определить, что это такое? - Он протянул мне
камень.
Надо сказать, что приблизительно год назад в свободное время я
занимался подготовкой к экзаменам на ученую степень в лондонском
университете, так что у меня есть некоторое представление о физике и
минералогии. Камень напоминал неотшлифованный темный алмаз, но был слишком
велик, почти с ноготь большого пальца. Я взял его и увидел, что у него
форма правильного октаэдра с гранями, характерными для этого драгоценного
минерала. Я вынул перочинный нож и поскреб камень - безрезультатно. Под
газовым фонарем я испытал камень: чиркнул им по часовому стеклу и легко
провел белую черту. С возрастающим любопытством я посмотрел на моего
собеседника:
- Действительно, очень похоже на алмаз. Но тогда это гигант среди
алмазов. Откуда он у вас?
- Я же вам говорю, что сам его сделал, - ответил он. - Отдайте его
мне.
Он торопливо засунул камень обратно в мешочек и застегнул пальто.
- Я продам вам его за сто фунтов, - вдруг прошептал он.
Ко мне вернулись мои подозрения. В конце концов камень мог быть просто
корундом - веществом почти такой же твердости - и лишь по чистой
случайности походить формой на алмаз. Если это алмаз, то как он очутился у
этого человека и почему он предлагает продать камень всего за сто фунтов?
Мы взглянули друг другу в глаза. В его взгляде выражалось ожидание -
нетерпеливое, но честное. В эту минуту я поверил, что он пытается продать
мне настоящий алмаз. Но я небогат, сто фунтов пробили бы заметную брешь в
моих финансах, да и какой человек в здравом уме станет покупать алмаз при
свете газового фонаря у оборванного бродяги, поверив ему на слово. И все же
алмаз такой величины вызвал в моем воображении тысячи фунтов. Но тогда,
подумал я, этот алмаз должен упоминаться во всех книгах о драгоценных
камнях. Мне вспомнились рассказы о контрабандистах и ловких кафрах в
Капской колонии. Я уклонился от прямого ответа.
- Откуда он у вас? - спросил я.
- Я сделал его.
Я кое-что слыхал о Муассоне, но знал, что его искусственные бриллианты
очень небольшой величины.
Я покачал головой.
- Вы как будто разбираетесь в этих вещах. Я расскажу вам немного о
себе. Быть может, тогда вы передумаете и купите алмаз.
Он отвернулся от реки, засунул руки в карманы и вздохнул:
- Я знаю, вы все равно мне не поверите.
- Алмазы, - начал он, и по мере того, как он говорил, я перестал
чувствовать, что это говорит бродяга: речь его становилась свободной речью
образованного человека, - алмазы делаются так. Углерод выделяют из
соединения в определенном плавильном флюсе и при соответствующем давлении.
Тогда углерод выкристаллизовывается не в виде графита или угольного
порошка, а в виде мелких алмазов. Все это давно известно химикам, но никому
еще не удалось напасть именно на тот флюс, в котором надо плавить углерод,
и определить давление, которое может дать наилучшие результаты. Поэтому-то
алмазы, сделанные химиками, такие мелкие и темные и не имеют настоящей
ценности.
И вот я посвятил этой задаче свою жизнь - всю свою жизнь. Я начал
изучать условия, при которых получают алмазы, когда мне было семнадцать
лет, а теперь мне тридцать два. Я знал, что на это уйдет лет десять, а то и
двадцать, которые могут отнять у человека все его силы, всю его энергию, но
даже и тогда игра стоила свеч. Предположим, что кто-то, наконец,
натолкнулся на разгадку секрета; тогда, прежде чем тайна выйдет наружу и
алмазы станут дешевле угля, этот человек сможет заработать миллионы.
Миллионы!
Он замолчал и взглянул на меня, словно ища сочувствия. Глаза его
сверкали голодным блеском.
- И подумать только, - сказал он, - что я почти всего достиг, и вот
теперь...
Когда мне исполнился двадцать один год, у меня было около тысячи
фунтов, и я думал, что эта сумма и небольшой приработок уроками дадут мне
возможность продолжать изыскания. Учение, главным образом в Берлине, заняло
года два, а затем я стал работать самостоятельно. Самое трудное было -
соблюдать тайну. Видите ли, если бы я проболтался, моя вера в
осуществимость идеи могла бы подстрекнуть других, а я не считаю себя таким
гением- чтобы навернякя прийти к открытию первым, если начнется борьба за
первенство. Как вы сами понимаете, важно было, раз уж я действительно решил
сколотить состояние, чтобы люди не знали о том, что алмазы можно делать
искусственным путем и производить тоннами. Поэтому я был вынужден работать
совершенно один. Сперва у меня была маленькая лаборатория, но когда мои
ресурсы начали истощаться, мне пришлось продолжать опыты в жалкой
комнатушке без мебели в Кэнтиш-тауне. Я спал на соломенном матрасе прямо на
полу, посреди приборов. Деньги буквально испарялись. Я отказывал себе во
всем, чтобы покупать необходимое для моих исследований. Я старался
продержаться, давая уроки, но педагог я неважный, нет у меня ни
университетского диплома, ни достаточного образования, кроме химического.
Мне приходилось тратить уйму времени и труда, а получать за это пустяки. Но
я все приближался и приближался к цели. Три года назад я решил проблему
состава флюса и почти достиг нужного давления, поместив флюс и особую
углеродную смесь в ружейный ствол; я добавил туда воды, герметически закрыл
ствол и принялся нагревать.
Он помолчал.
- Довольно рискованно, - сказал я.
- Да. Ружье разорвалось и разбило все окна и значительную часть
аппаратуры. Зато я получил что-то вроде алмазного порошка. Пытаясь добиться
большого давления на расплавленную смесь, чтобы выкристаллизовать из нее
алмазы, я обнаружил, что некий Добре, работавший в Парижской лаборатории
пороха и селитры, взрывал динамит в плотно завинченном стальном цилиндре,
таком прочном, что он не мог лопнуть. Я узнал, что Добре мог дробить скалы,
превращая их в породы, подобные южноафриканским, в которых залегают алмазы.
Я заказал стальной цилиндр, сделанный по его чертежу, хотя это сильно
подкосило меня в смысле средств. Я забил в цилиндр весь материал и
взрывчатые вещества, развел огонь в горне и - вышел прогуляться.
Меня рассмешило, что он рассказывает это так деловито.
- А вы не подумали, что может взорваться весь дом? Были там другие
жильцы?
- Этого требовали интересы науки, - сказал он помолчав. - Этажом ниже
жила семья торговца фруктами, рядом со мной - сочинитель просительных
писем, а наверху - две цветочницы. Возможно, я поступил несколько
необдуманно, но не исключено, что не все жильцы были дома. Когда я
вернулся, цилиндр лежал на том же месте в куче раскаленных добела углей.
Взрывчатка не разорвала корпуса. Теперь передо мной встала новая проблема.
Видите ли, время - важный фактор при кристаллизации. Если сократить
процесс, кристаллы получатся мелкие. Только длительное выдерживание
увеличивает кристаллы. Я решил охлаждать цилиндр в течение двух лет,
постепенно снижая температуру. Деньги у меня к этому времени кончились. Мне
приходилось все время поддерживать огонь в горне и платить за комнату, надо
было также утолять голод, и у меня не осталось ни гроша.
Вряд ли я теперь припомню все, чем я промышлял, пока занимался
изготовлением алмазов. Я продавал газеты, держал под уздцы лошадей,
открывал дверцы экипажей. В течение многих недель я надписывал конверты.
Мне пришлось служить помощником у продавца с ручной тележкой, я должен был
сзывать народ по одну сторону улицы, в то время кал он выкликал товар по
другую. Один раз у меня целую неделю не было никакой работы, и я просил
милостыню. Что это была за неделя! Однажды, когда погас огонь в горне и я
весь день ничего не ел, какой-то парень, гулявший с девушкой, хотел пустить
ей пыль в глаза и дал мне шесть пенсов. Да благословит бог тщеславие! Какое
благоухание доносилось из лавок, где торговали жареной рыбой! Но я пошел и
на все деньги купил угля, снова раскалил горн, а потом... Да, от голода
человек глупеет. Наконец, три недели назад, я погасил огонь и вынул
цилиндр. Он был еще такой горячий, что жег мне руки, пока я его
развинчивал. Я выскреб крошащуюся лавообразную массу долотом и растолок ее
на железном листе. И нашел в ней три крупных алмаза и пять маленьких. Когда
я сидел на полу, стуча молотком, дверь отворилась и вошел мой сосед,
сочинитель просительных писем. Он был по обыкновению пьян.
"Ан-нархист", - сказал он.
"Вы пьяны", - отрезал я.
"Разрр-рушитель, мерр-завец!" - продолжал он.
"Подите к дьяволу", - отвечал я.
"Не бес-по-койтесь", - сказал он, икая и подмигивая мне с хитрым
видом.
Потом он прислонился к двери и, устремив глаза на косяк, начал болтать
о том, как он рылся в моей комнате, как ходил сегодня утром в полицию и там
записывали все, что он говорил, "как будто я джнт-мен", - сказал он.
Тут я вдруг понял, что влип. Или я должен выдать полиции мой секрет, и
тогда о нем узнают все и каждый, или же меня арестуют как анархиста. И вот
я взял соседа за шиворот, встряхнул его как следует, а потом убрался
подобру-поздорову со своими алмазами. Вечерние газеты назвали мою каморку
"кэнтиш-таунской фабрикой бомб". И теперь я никак не могу отделаться от
своих алмазов. Если я захожу к почтенным ювелирам, они просят меня
обождать, и я слышу, как они шепчутся с приказчиком и посылают его за
полисменом, и тогда я заявляю, что не могу ждать. Я нашел скупщика
краденого: он прямо вцепился в алмаз, который я ему дал, и предложил мне
потребовать его обратно через суд. Теперь я ношу алмазы на себе - несколько
сот тысяч фунтов - и не имею ни пищи, ни крова. Вы первый, кому я доверил
свою тайну: мне нравится ваше лицо, а меня, что называется, приперло к
стене.
Он посмотрел мне в глаза.
- Было бы сумасшествием, - сказал я, - купить алмаз при таких
обстоятельствах, да я и не ношу с собой сотен фунтов. И все же я готов
поверить вам. Если хотите, сделаем так: приходите завтра ко мне в
контору...
- Вы думаете, я вор, - с горечью сказал он. - Вы сообщите в полицию.
Нет, не пойду я в ловушку.
- Я почему-то убежден, что вы не вор. Вот моя карточка, и во всяком
случае возьмите еще вот это. Не будем назначать свидания. Приходите, когда
угодно.
Он взял карточку и то, что я дал ему в залог моей доброжелательности.
- Надеюсь, вы передумаете и придете, - сказал я.
Он с сомнением покачал головой.
- Когда-нибудь я отдам ваши полкроны и с процентами, с такими
процентами, что вы ахнете, - сказал он. - Ведь вы сохраните все в тайне? Не
ходите за мной.
Он перешел через улицу к ступенькам под аркой, ведущей на
Эссекс-стрит, и исчез в темноте. Больше я его никогда не видел.
Впоследствии я дважды получал от него письма с просьбой прислать
банкноты (но не чеки) по такому-то адресу. Взвесив все, я поступил так, как
счел наиболее благоразумным. Один раз он заходил, когда меня не было на
месте: по описанию посыльного мальчишки, это был очень худой, грязный,
оборванный человек, мучительно кашлявший. Он ничего не просил передать. И
это все, что я знаю о нем. Иногда мне очень хочется узнать, что стало с
ним? Был ли это просто маниак, мошенник, торговавший фальшивыми камнями,
или он действительно сделал эти алмазы, как утверждал? Последнее настолько
правдоподобно, что по временам я спрашиваю себя, не упустил ли я самую
блестящую возможность всей своей жизни? Быть может, он умер, и алмазы его
выбросили, как сор, - повторяю, один был величиной с ноготь. А может быть,
он все еще бродит по улицам, пытаясь сбыть свои сокровища? Может случиться
и так, что он еще предстанет когда-нибудь миру и, пересекая мой путь на
безоблачной высоте, доступной лишь богачам и патентованным знаменитостям,
безмолвно упрекнет меня за отсутствие предприимчивости. Иногда я думаю,
что, пожалуй, надо было рискнуть. Хотя бы пятью фунтами.
Last-modified: Sun, 11 Feb 2001 11:59:19 GMT