Это видно... - Сейчас нам нужен землемер, чтобы снять план леса. Но, к сожалению, доктор Роберто уехал, а здесь только он один способен выполнить эту работу. Двое других - трусы, они не хотят ни во что впутываться. А тут я услышал, что вы инженер, и вот пришел узнать, не согласились ли бы вы сделать обмер. Мы хорошо заплатим... Что же касается мести Орасио - не бойтесь, мы гарантируем вам безопасность. Капитан Жоан Магальяэнс усмехнулся с высокомерным видом: - Ну, что вы, боже мой!.. Кому вы говорите о страхе... Да знаете ли вы, полковник, во скольких революциях я участвовал? Больше чем в дюжине... Но тут другое: я не знаю, имею ли я право по закону, - он подчеркнул это слово, - производить съемку плана. Я ведь не землемер. Я военный инженер. Не знаю, подойду ли я для этой работы... - Прежде чем прийти сюда, я посоветовался со своим адвокатом, он говорит, что вы имеете на это право. Военные инженеры могут выполнять такие функции... - Я не очень в этом уверен... Ведь мой диплом не зарегистрирован в Баие. Только в Рио. Нотариальная контора не примет моего плана... - Ну, это пустяки. С нотариусом мы договоримся. Не отказывайтесь... Жоан Магальяэнс все еще колебался. Ведь он не был ни военным, ни инженером, он умел лишь играть в карты, проделывать всякие манипуляции с колодой, да еще втираться в доверие к людям. Но он хотел добиться для себя лучшего положения, стремился заработать побольше денег, чтобы избавиться от вечной зависимости от исхода игры за игорным столом, когда сегодня ты богач, а завтра - сидишь без гроша. В конце концов, что ему грозит? Бадаро возглавляют местную политическую жизнь, у них есть все возможности выиграть борьбу, а если это будет так, никто не сможет оспаривать их право собственности на лес Секейро-Гранде. И даже если выяснится, что съемка плана была незаконной, что она сделана шарлатаном. К тому времени он уже будет далеко, растрачивая полученные деньги в иных краях. Имеет смысл рискнуть! Пока эти мысли проносились у него в мозгу, он посматривал на Жуку Бадаро, который, стоя перед ним, в нетерпении ударял хлыстом по сапогу. Жоан Магальяэнс сказал: - По правде говоря, поскольку я не из этих мест, мне бы не хотелось впутываться в здешние дрязги... Хоть я и симпатизирую в этом деле вам и вашему брату... В особенности после поджога нотариальной конторы. Меня подкупают такие мужественные поступки... В общем... - Мы хорошо заплатим, капитан. Вы не пожалеете. - Я не говорю о деньгах... Уж если я это сделаю, то просто из симпатии... - Но все же мы должны договориться и на этот счет. Хоть мы и останемся навсегда обязанными вам за услугу, все же дело есть дело... - Это верно... - Сколько вы хотите получить за работу? Вам придется провести неделю на фазенде... - А как с инструментами? - спросил Жоан Магальяэнс, чтобы выиграть время и иметь возможность прикинуть, сколько ему запросить. - Мои-то ведь остались в Рио... - Это ничего. Я добуду инструменты доктора Роберто у его жены. - Ну, если так... - Жоан подумал. - Я ведь приехал сюда не работать, а отдыхать... Дайте-ка сообразить: неделя на фазенде - значит, мне уже не успеть в среду на пароход... - он говорил, адресуясь прямо к Жуке. - Я собирался уехать в Баию в среду, - принялся он снова бормотать. - Возможно, я не сумею попасть вовремя в Рио, чтобы заключить сделку на древесину... Отсрочка... В общем... - он снова говорил, обращаясь прямо к Жуке, который ожидал, нервно похлопывая хлыстом по сапогу. - Двадцать конто, я полагаю, не будет много... - Это очень много... - возразил Жука Бадаро. - Через неделю возвратится доктор Роберто и сделает все за три конто... Жоан Магальяэнс поднял брови и слегка пожал плечами; как бы желая сказать, что пусть тогда Бадаро дожидаются. - Это очень много... - повторил Жука. - Так вот смотрите: агроном с вас берет три конто. Но у него диплом зарегистрирован в Баие, он живет этим; к тому же вернется он сюда в лучшем случае через неделю. Я же рискую своей профессиональной репутацией, могу даже попасть под суд и потерять свой патент, а то и диплом. Кроме того, я здесь проездом, мне придется задержаться, из-за этого я опоздаю на пароход и, возможно, потеряю крупнее дело на сотни конто... Если я и остаюсь, то скорее из симпатии, а не ради денег... - Я ценю это, капитан. Но все же это большая сумма. Десять конто - и по рукам, завтра же мы отправляемся... Жоан Магальяэнс предложил компромисс: - Пятнадцать конто. - Сеньор капитан, я не сириец и не бродячий торговец. Я могу заплатить самое большее десять конто, и то только за срочность. Если желаете, можете получить деньги сегодня же, и завтра поедем... Жоан понял, что спорить нет смысла. - Ну ладно, раз уж оказывать услугу, так оказывать. По рукам! - Я буду вашим должником на всю жизнь, капитан. Я и мой брат. Вы можете рассчитывать на нас... - Перед тем как распроститься, Жука спросил: - Хотите получить деньги теперь же? Давайте зайдем ко мне... - За кого вы меня принимаете?.. Когда вам будет угодно, тогда и заплатите... Мне, во всяком случае, не к спеху... - Тогда можем встретиться сегодня вечером... - Вы играете в покер? Феррейринья восторженно зааплодировал: - Прекрасная идея... Мы составим партию... - Договорились, - сказал Жука. - Я вам привезу в казино деньги. А затем отыграю их у вас, и таким образом съемка плана мне ничего не будет стоить... Жоан Магальяэнс тоже пошутил: - А может быть, я выиграю у вас еще десяток конто и получу таким путем все двадцать, которые я хотел с вас взять... Захватывайте с собой побольше, сеньор Жука Бадаро... - У нас не хватает одного партнера... - заметил Феррейринья. - Я приведу Теодоро, - заявил Жука. И вот теперь они сидят в казино Ньозиньо, и играют в покер. Капитан все больше нравится Жуке Бадаро. Магальяэнс принадлежал к тому же типу людей, что и они, - разговорчивый, опытный в обращении с женщинами, любитель рассказывать пикантные анекдоты, вообще видавший виды мужчина. Игра разделилась между двумя игроками. Теодоро и Феррейринья проигрывали; особенно не везло Теодоро, Жука был в небольшом выигрыше, Жоан Магальяэнс взял уже порядочно. Ставки были настолько крупные, что Мануэл де Оливейра даже пошел в танцевальный зал позвать другого фазендейро - Астрожилдо, чтобы тот взглянул на ставки. Теперь оба наблюдали за игрой. - Ваши сто шестьдесят и еще триста двадцать... - сказал Теодоро. - Он уже проиграл больше двух конто, - прошептал Мануэл де Оливейра, обращаясь к Астрожилдо. - Никогда я ничего подобного не видел. Жука Бадаро заплатил за то, чтобы взглянуть на карты Теодоро. Тот показал тройку девяток. У Жуки была тройка десяток. - Я на голову выше, дружище... Он собрал фишки. Ньозиньо вошел, низко кланяясь и отпуская веселые шутки. Он принес виски. Мануэл де Оливейра взял свой бокал. Он наблюдал за игрой, ему довольно было этих крох: виски, ужина, какой-нибудь фишки, проигранной в баккара или рулетку: - Неплохое виски... - заявил он. Капитан Жоан Магальяэнс отпил немного и прищелкнул языком. - Лучше этого есть лишь одно, - мне его продавали в Рио; оно доставлялось из-за границы контрабандой... Просто нектар... Теодоро потребовал тишины. Всем было известно, что он не любит проигрывать; а играл он много и в самые разные игры. Поговаривали, что он мог бы стать богачом, если бы не этот порок. Когда он выигрывал, он угощал всех, раздавал деньги женщинам, устраивал в кабаре ужины с шампанским. Но если он проигрывал, он был невозможным, ругал всех и вся. - Когда играют в покер, не болтают, - проворчал он. Феррейринья сдал карты. Никто не спасовал. Мануэл де Оливейра смаковал свое виски, сидя позади Жуки Бадаро. Он наслаждался вином и не обращал внимания ни игру. Позади Теодоро стоял полковник Астрожилдо - этот внимательно следил за игрой. На его лице Жоан Магальяэнс читал игру своего противника - оно морщилось, когда Астрожилдо не одобрял его действий. Теодоро попросил прикуп - две карты, Астрожилдо сделал недовольную гримасу. Тогда Жоан Магальяэнс отказался от прикупа, хотя у него была всего одна случайная пара. Теодоро бросил, карты: - Как только хочу сблефовать, тут же наталкиваюсь на готовую игру... Другие тоже спасовали, Жоан снял банк. Снова появился Ньозиньо, спрашивая, не угодно ли им еще чего-нибудь. Теодоро грубо прогнал его: - Иди, надоедай своей матери... Он почти ни разу не пасовал и неизменно проигрывал. В тот момент, когда он сбросил два туза, чтобы попросить карту для стрита, Астрожилдо не сдержался и заметил: - Так ты будешь без конца проигрывать... Это называется не в покер играть, а бросать деньги на ветер... Как это можно, испортить такую игру!.. Теодоро вскочил со стула и обрушился на Астрожилдо с руганью: - А тебе-то что, сукин сын? Деньги чьи - мои или твои? Что ты лезешь не в свое дело? Астрожилдо ответил: - Это ты сукин сын, навозный храбрец!.. - и схватился за револьвер, намереваясь выстрелить. Жука Бадаро и Феррейринья бросились их разнимать. Жоан Магальяэнс старался держаться спокойно, не показывать охватившего его страха. Мануэл де Оливейра продолжал сидеть на месте, с безразличным видом потягивая свое виски. Он воспользовался суматохой, чтобы отлить в свой стакан виски из бокала Феррейриньи, который был еще полон. У Астрожилдо и Теодоро отобрали револьверы. Жука Бадаро предложил им утихомириться: - Вы ведь друзья... Из-за такой глупости!.. Приберегите лучше пули для Орасио и его людей... Теодоро сел на место, все еще ругая "болельщиков", мешающих игре. Они, мол, приносят ему несчастье. Астрожилдо, чуть побледневший, тоже сел, на этот раз рядом с Жоаном Магальяэнсом. Сыграли еще несколько раз. Феррейринья предложил выйти в зал немного потанцевать. Подсчитали фишки, Жоан Магальяэнс выиграл почти три конто, Жука Бадаро -конто с лишним. Перед тем как выйти, Жука предложил Теодоро и Астрожилдо помириться: - Слушайте, бросьте вы... Ведь это все из-за покера... От него головы становятся горячими... - Он меня оскорбил, - заявил Астрожилдо. Теодоро подал руку, тот пожал ее. Все пошли в зал, но Теодоро, сославшись на головную боль, ушел домой. Феррейринья заметил: - Он когда-нибудь простится с жизнью из-за ерунды... Погибнет от случайного выстрела... Жука стал его оправдывать: - У него, конечно, есть недостатки, но в общем он хороший человек... В зале было оживленно. Старый негр барабанил на рояле, еще более древнем, чем он сам, музыкант с белокурой шевелюрой старательно пиликал на скрипке. - Неважненький оркестр... - заметил Феррейринья. - Просто дрянь... - уточнил Мануэл де Оливейра. Пары, тесно прижавшись друг к другу, танцевали вальс. За столиками сидели женщины самых различных возрастов. Пили больше пиво, на некоторых столах стояли, впрочем, бокалы с виски и джином. Ньозиньо подошел обслужить их - Жука Бадаро с отвращением относился к двум официантам этого ресторана, занимавшимся мужеложством, ему всегда подавал сам хозяин. А так как Жука Бадаро обычно умел погулять, Ньозиньо обслуживал его с большим почтением, то и дело отвешивая поклоны. Феррейринья пошел танцевать с очень молоденькой девушкой, ей, видимо, было не больше пятнадцати лет. Она лишь недавно стала заниматься проституцией, а Феррейринья увлекался такими "зелененькими и нежными девочками", как он успел заметить Жоану Магальяэнсу. К Мануэлу де Оливейра подсела женщина не первой молодости: - Заплатишь за бокал для меня, Ману? - спросила она, показывая на виски. Мануэл де Оливейра глазами посоветовался с Жукой Бадаро. И так как тот согласился, он позвал Ньозиньо и авторитетно распорядился: - Налей-ка быстро виски этой даме... Оркестр смолк, Феррейринья начал рассказывать происшедший с ним как-то случай: - Здесь нам приходится быть кем угодно, капитан. Вот вы, военный инженер, будете исполнять обязанности землемера... А мне, землевладельцу и невежде, довелось однажды быть врачом-хирургом... - Хирургом? - Да, так получилось. Работник моей фазенды проглотил кость, которая прошла в желудок; ему грозила смерть. Он не мог отправлять своих естественных нужд; везти его в город было уже поздно. И я сам оперировал его, потому что другого выхода не было... - Как же вы это сделали? - Достал длинную толстую проволоку, промыл ее спиртом, согнул конец крючком, перевернул человека задницей кверху и засунул несчастному эту проволоку в задний проход. Пришлось потрудиться, вышло порядочно крови, но вместе с ней вышла и кость; этот человек жив и поныне... - Просто поразительно! - Ох уж этот Феррейринья!.. - Хуже всего было то, что я приобрел такую славу - мне потом не давали покоя. Люди издалека приезжали ко мне лечиться... Начни я заниматься врачебной практикой, я бы разорил немало хороших врачей. Он расхохотался, вместе с ним засмеялись и остальные. Жука Бадаро сказал: - Нам действительно приходится быть кем угодно. Здесь есть простые крестьяне, которые могут поучить адвоката... - Земля будущего... - похвалил Жоан Магальяэнс. Мануэл де Оливейра сговаривался со старой проституткой о свидании, Жука Бадаро, не отрывая глаз, смотрел на Марго, сидевшую с Виржилио за соседним столиком. Астрожилдо проследил за его взглядом; ему показалось, что Бадаро смотрит на адвоката: - Это тот самый доктор Виржилио, который сделал кашише с Секейро-Гранде... - Это мне уже известно, - ответил Жука. - Я знаю его. Жоан Магальяэнс тоже взглянул и кивнул Марго. Жука Бадаро заинтересовался: - Вы с ней знакомы? - Ну, еще бы! Она очень дружила с одной девушкой, которую я знал в Баие, ее звали Виолетой. Марго вот уже два года близка с Виржилио. - Хорошенькая... - заметил Жука Бадаро. Жоан Магальяэнс понял, что тот весьма заинтересован ею. Он увидел это и в его глазах, когда тот уставился на Марго, почувствовал по тону голоса, каким он говорил об ее привлекательности. И он решил извлечь из этого пользу: - Классная девчонка... Я с ней очень дружен... Жука повернулся к нему. Жоан Магальяэнс безразличным тоном, как бы между прочим, сказал: - Она остановилась в пансионе Машадан. Завтра, когда она останется одна, я нанесу ей визит. Не люблю бывать у нее, когда там этот адвокат, - он слишком ревнив. Она же приветливая, хорошая девочка... - Завтра вы не сможете, капитан. Рано утром мы отправляемся на плантацию. С восьмичасовым поездом. - Да, верно. В таком случае - по возвращении... Астрожилдо заметил: - Хороша женщина! За столом неподалеку Марго и Виржилио оживленно разговаривали. Она была взволнована, жестикулировала, встряхивала головой. - О чем-то спорят, - сказал Жука. - Они без конца ссорятся... - сообщила пожилая проститутка, подсевшая к Мануэлу де Оливейра. - А ты откуда знаешь? - Мне рассказывала Машадан... У них что ни день, то скандал... Заказали еще виски. Снова заиграл оркестр, Марго и Виржилио пошли танцевать, но даже во время вальса продолжали спорить. Музыка еще не смолкла, как Марго высвободилась из рук Виржилио и прошла на место. Тот какое-то мгновение не знал, что ему делать, но затем подозвал официанта, расплатился, взял со стула шляпу и вышел. - Поссорились... - заметил Жука Бадаро. - На этот раз, похоже, дело серьезное... - сказала женщина. Марго оглядывала зал, стараясь принять безразличный вид. Жука Бадаро изогнулся на стуле и прошептал Жоану Магальяэнсу: - Можете мне сделать одолжение, капитан? - К вашим услугам... - Представьте ей меня... Жоан Магальяэнс взглянул на фазендейро с глубоким интересом. Он уже строил планы. Из этого края какао он уедет богатым. 3 В эту лирическую лунную ночь Виржилио в раздумье шагал по полотну железной дороги. Его сердце учащенно билось, он уже не вспоминал о бурной ссоре с Марго в кабаре. Он только мгновение подумал об этом и безразлично пожал плечами. Лучше все кончить сразу. Сначала он хотел отвезти ее домой, сказал, что у него есть дело, которое потребует много времени, поэтому они не могут остаться в кабаре. Марго, которую мучили подозрения, не приняла его оправданий: или он отправится с ней домой, или она останется в кабаре и между ними все кончено. Сам не зная почему, он старался убедить ее, что у него есть важное дело и что она должна идти домой и лечь спать. Она отказалась. В конце концов они поссорились, и он ушел, даже не простившись. Может быть, Марго сейчас уже сидит за столом Жуки Бадаро - недаром, увидев его, она начала угрожать Виржилио: - Ну и убирайся! В мужчинах у меня недостатка нет. Вон как Жука Бадаро пялит на меня глаза... Это не вызвало у него досады. Даже лучше, если она уйдет с другим; это наиболее удачное решение вопроса. Подумав об этом, он улыбнулся. Как все переменилось! Если бы год назад он представил себе Марго с другим, он бы, наверно, совсем потерял голову и наделал бог знает каких глупостей. Однажды в "Американском пансионе" в Баие он устроил скандал, подрался и попал в полицию только потому, что какой-то парень отпустил шутку по адресу Марго. Теперь же, заметив, что Жука Бадаро заинтересовался его любовницей и не спускает глаз с ее фигуры, Виржилио даже почувствовал облегчение. Он снова улыбнулся. У Жуки Бадаро были все основания ненавидеть Виржилио - ведь он был адвокатом Орасио. И тем не менее Жука, сам того не ведая, оказывает ему сейчас большую услугу. Но теперь он уже не думал о Марго; он шел по полотну железной дороги и старался соразмерять свой шаг с расстоянием между шпалами. В эту ночь он любовался красотой мира: полная луна проливала свой свет на землю, небо было усыпано звездами, в роще вокруг стрекотали цикады. Вдали прозвучал гудок товарного поезда, и Виржилио сошел с полотна. Он шел задами усадеб мимо пустынных и тихих дворов. У одних ворот обнималась парочка. Виржилио обошел ее стороной, чтобы не быть узнанным. У ворот подальше его ожидала Эстер. Новый дом Орасио в Ильеусе - особняк, как его все называли, - находился в новом городе среди зданий, сооруженных на побережье на месте вырубленных кокосовых рощ. Дворы этих домов примыкали к железной дороге. Недавно организованная компания скупила земли, засаженные кокосовыми пальмами, и стала распродавать их мелкими участками. Здесь Орасио и построил после женитьбы свой двухэтажный особняк, один из лучших в Ильеусе. Он был сооружен из кирпича, специально выделанного на кирпично-фаянсовом заводе фазенды; гардины и мебель Орасио выписал из Рио-де-Жанейро. В глубине сада, дрожа от страха и сгорая от любви, Эстер ожидала Виржилио. Виржилио ускорил шаг. Он опаздывал, ссора с Марго вынудила его выйти позднее намеченного часа. Мимо прошел товарный поезд, осветив путь своими яркими прожекторами. Виржилио подождал, пока он пройдет, затем снова взобрался на полотно. С каким трудом удалось ему убедить Эстер выйти на свидание, чтобы они могли спокойно поговорить. Она опасалась прислуги, ильеусских сплетников, страшилась, что в один прекрасный день Орасио узнает об их любви. Правда, любовь эта пока не зашла далеко - простой флирт, слова, которыми они второпях обменивались, его длинное и пылкое письмо, ее ответная записка, содержавшая лишь несколько слов: "Я тебя люблю, но это невозможно"; рукопожатия в дверях, взгляды, полные любви. И они наивно думали, что раз дело у них не зашло далеко, то никто и не замечает их флирта; у них и в мыслях не было, что весь Ильеус сплетничает, считая их любовниками, насмехаясь над Орасио. Воодушевленный письмом и воспользовавшись возвращением Орасио на фазенду, Виржилио нанес Эстер визит. Это было настоящим безумием - бросать такой вызов городским сплетникам. Эстер стала настаивать, чтобы он ушел. Зато она обещала встретиться с ним ночью у ворот. Виржилио хотел поцеловать ее, но она убежала. Сердце Виржилио билось, как у влюбленного юноши. Оно билось так же часто, как и остро ощущало красоту ночи. Вот наконец и ворота особняка Орасио. Виржилио приближается к ним с трепетом и волнением. Ворота лишь прикрыты, но не заперты, он толкает их и входит. Под деревом, завернувшись в плащ, озаренная лунным светом его ожидает Эстер. Он подбегает к ней, хватает ее за руки: - Любовь моя! Эстер дрожит, они обнимаются, слова не нужны при лунном сиянии. - Я хочу увезти тебя с собой. Далеко отсюда, далеко от всех, начать новую жизнь. Она тихонько плачет, склонив голову ему на грудь. От ее волос исходит аромат, дополняющий красоту и тайну ночи. Ветер доносит шум моря, волнующегося по ту сторону усадьбы, он смешивается с ее плачем. - Любовь моя! Первый поцелуй. Он полон тайны, красоты ночи, он длится бесконечно, как жизнь и как смерть. - Любовь моя! - Это невозможно, Виржилио. У меня ребенок. Мы не должны этого делать... - Мы заберем ребенка... Мы уедем далеко, в другие края... Где нас никто не знает... - Орасио будет преследовать нас даже на краю света... Безумные поцелуи любви убеждают больше и лучше, чем слова. Луна влюбленных склонилась над ними. На небе Ильеуса рождаются звезды. Эстер неожиданно вспоминает слова сестры Анжелики; вновь вернулись времена, когда можно мечтать. И осуществлять свои мечты. Она закрывает глаза, почувствовав на своем теле руки Виржилио. Тело Эстер под плащом совершенно обнажено. Постель из лунного света, простыня из звезд, восклицания и вздохи - вот музыка высшего часа любви. - Я пойду за тобой, любовь моя, куда пожелаешь... - И, замирая в его объятиях, она говорит: - Даже на смерть... 4 Капитан Жоан Магальяэнс, сидевший за соседним столом, улыбнулся. Марго ответила ему улыбкой. Капитан поднялся, подошел пожать ей руку: - Одна? - Угу! - Поссорились? - Все кончено. - В самом деле? Или как раньше? - На этот раз все кончено. Я не из тех, что терпят оскорбления... Жоан Магальяэнс принял вид заговорщика. - Так вот что я тебе скажу по-дружески, Марго; есть для тебя выгодное дело. Здешние богачи прямо облизываются, глядя на тебя. Вот только сейчас... - Жука Бадаро... - прервала она. Жоан кивнул головой. - Рвется к тебе... Марго уже не раз об этом слышала. - Мне это давно известно... После того, как он меня увидел на пароходе, он все время пристает ко мне. Я не соглашалась, была действительно привязана к Виржилио... - А теперь? Марго рассмеялась: - Теперь другой разговор. Как знать?.. Капитан принял покровительственный тон и начал давать ей советы: - Перестань дурить, девочка, тебе надо набить мошну, пока ты еще молода. Бедные любовники хороши, моя милая, только для женщины, у которой богатый муж... Она согласилась: - Я действительно была дурой. Сколько богатых людей увивалось за мной в Баие! - она прищелкнула пальцами. - Ты же знаешь... Капитан подтвердил это кивком головы. Марго продолжала: - А я-то, как дура, бегала за Виржилио. Похоронила себя в этой глуши, сидела в Табокасе, штопала чулки... Теперь конец... - Хочешь, я тебя представлю Жуке Бадаро? - Он просил? - Он по тебе с ума сходит... Капитан Жоан Магальяэнс повернулся, поманил Жуку пальцем. Жука Бадаро поднялся, застегнул пиджак и, улыбаясь, подошел. Когда он вставал из-за стола, Астрожилдо заметил Мануэлу де Оливейра и Феррейринье: - Это кончится дракой... - В Ильеусе все кончается дракой... - ответил журналист. Жука подошел к столу. Жоан Магальяэнс хотел представить его, но Марго не дала ему это сделать: - Мы знакомы. Однажды полковник уже отметил меня щипком. Жука засмеялся: - А вы сбежали, больше мне так ни разу и не удалось взглянуть на вас во плоти... Я знал, что вы в Табокасе, был там, но не мог вас увидеть. Сказали, что вы утомлены, я не стал беспокоить... - Они разошлись... - объявил Магальяэнс. - Поссорились? Марго не хотела вступать в длинные объяснения: - Он меня покинул из-за какого-то своего дела, но я не из тех женщин, которых меняют на какие-то дела... Жука Бадаро снова рассмеялся: - Весь Ильеус знает, что это за дело... Марго нахмурилась: - Что же это? Жука Бадаро не удержался, чтобы не сболтнуть: - Это жена Орасио, дона Эстер... Адвокатик с ней путается... Марго закусила губу. Наступила тишина, Жоан Магальяэнс воспользовался моментом - встал и вернулся к своему столу. Марго спросила: - Это правда? - Я не из породы лгунов... Тогда она залилась смехом и с напускной непринужденностью спросила: - Что же вы мне ничего не предложите выпить? Жука Бадаро подозвал Ньозиньо: - Принеси шампанского... Когда бокалы были наполнены, он сказал Марго: - Тогда на пароходе я уже сделал вам предложение. Помните? - Помню, да. - Так вот я возобновляю его. Я построю для вас дом, дам вам все. Но учтите - моя женщина принадлежит только мне и никому больше... Она увидела у него на пальце кольцо, взяла его руку. - Красивое... Жука Бадаро снял кольцо, надел его Марго на палец: - Это вам... На рассвете они вышли пьяные - он и Мануэл де Оливейра, который, завидев бутылки шампанского, подошел к их столику и выпил больше, чем они вдвоем. В порту Ильеуса потянуло утренним холодком. Марго пела, журналист подтягивал. Жука Бадаро торопился: ему надо было выехать восьмичасовым поездом. Рыбаки уже возвращались с ловли в открытом море. 5 Согласно распоряжению муниципалитета, ослы, подвозившие какао, не допускались до центра города. Все центральные улицы Ильеуса были замощены булыжником, а две из них даже брусчаткой. Это был символ прогресса; он наполнял сердца ильеусцев тщеславием. Ослы останавливались на улицах по соседству от станции, и какао доставлялось в центр города на повозках, запряженных лошадьми. Его свозили в огромные склады близ порта. Кроме того, значительная часть какао, предназначавшаяся для погрузки в Ильеусе на пароходы, прибывала по железной дороге или на лодках из Банко-да-Витория по реке Кашоэйра, впадающей в океан недалеко от порта. Порт в Ильеусе составлял главную заботу жителей города. В ту пору там имелся лишь один причал для пароходов. Когда в одно утро прибывало два судна, товары с одного из них выгружались на рейде. Правда, уже было основано акционерное общество по эксплуатации порта, и поговаривали о сооружении новых причалов и крупных доков. Говорили также, что будет приведен в порядок опасный из-за отмели вход в порт; уже были вызваны землечерпалки для углубления фарватера. Ильеус зародился на островах; большую часть его занимало пространство земли, зажатое между двумя холмами. Город поднимался по этим холмам - Уньан и Конкиста. Потом началось заселение и соседних островов. На одном из них возник пригород Понтал, где городские богачи понастроили себе дачи. Население сильно разрослось с того времени, как начали выращивать какао. Через Ильеус отправлялась в Баию почти вся продукция южной части штата. Имелся еще лишь один порт - Баррадо-Рио-де-Контас, но он был крошечный, туда могли заходить только парусные суда. Жители Ильеуса мечтали о том, чтобы начать вывозить какао прямо из своего порта за границу, минуя Баию. Со страниц газет не сходил вопрос о расчистке песчаной отмели, не позволявшей подходить к берегу судам с большой осадкой. Оппозиционная газета спекулировала на этом вопросе, чтобы критиковать власти, газета приверженцев правительства также использовала эту тему, время от времени сообщая, что "всеми уважаемый энергичный префект муниципалитета ведет переговоры с федеральным правительством и властями штата, чтобы добиться, наконец, удовлетворительного разрешения вопроса о порте Ильеус". Но на деле проблема так и оставалась неразрешенной, власти штата чинили всякие препятствия, так как они были озабочены сохранением доходов порта Баия на существующем уровне. Все же вопрос о строительстве порта в Ильеусе давал обильную пищу для предвыборной агитации обоих кандидатов на пост префекта - правительственного и оппозиции. Программы их отличались лишь своим стилем: платформа кандидата Бадаро была написана доктором Женаро, а программа кандидата Орасио принадлежала куда более блестящему перу доктора Руи. О богатстве полковников можно было судить по принадлежавшим им домам. Каждый из плантаторов сооружал себе шикарный дом, и понемногу их семьи стали проводить все больше времени в городе. И все же эти особняки значительную часть года бывали заперты и владельцы их приезжали туда только на церковные праздники. Ильеус был городом без развлечений; к услугам мужчин были кабаре и бары, где англичане с железной дороги разгоняли тоску, попивая виски и играя в кости, и где местные жители ссорились друг с другом, обмениваясь выстрелами. Единственным развлечением женщин оставались семейные визиты, сплетни о чужой жизни и приличествующий духу религии энтузиазм в церковные праздники. Теперь в связи с началом сооружения женского монастырского пансиона несколько дам приступили к сбору средств на это строительство: они устраивали церковные базары с пением и балы с благотворительной целью. Церковь Сан-Жорже, покровителя этого края, большая и низкая, некрасивая, с точки зрения архитектуры, но с богатыми золотыми украшениями внутри, возвышалась на площади, где был разбит сквер. Имелась еще церковь Сан-Себастьяна, близ кабаре, у побережья. На холме Конкиста, против кладбища, стояла часовня Носса Сеньора да Витория, как бы господствовавшая над городом. В городе существовал также протестантский культ, к которому принадлежали англичане с железной дороги; к ним примкнули и некоторые местные жители. Кроме того, на окраинных улицах процветали спиритические сеансы - они устраивались все чаще и чаще. Впрочем, Ильеус с его поселками и фазендами в архиепископстве Баии пользовался дурной славой. Там много говорили о том, что прихожане не посещают богослужения, жители недостаточно религиозны, а проституция приняла угрожающие размеры. Упадок религии в Ильеусе, по мнению архиепископства, носил устрашающий характер - это был поистине край убийц. Число священников в городе и округе было невелико. И многие из этих падре рано или поздно становились владельцами плантаций какао и переставали заботиться о спасении душ. Указывали, в частности, на падре Пайва, который носил под сутаной револьвер и не терялся, если поблизости от него происходила драка. Падре Пайва был политическим лидером, представителем Бадаро в Мутунсе, на выборах он вербовал для Бадаро много избирателей; рассказывали, что он обещал райские блага и долгие годы небесной жизни тем, кто будет голосовать за его кандидатуру. Он был членом муниципального совета Ильеуса и нисколько не интересовался религиозной жизнью города. А вот каноник Фрейтас - тот проявлял к ней больше интереса; он выступил однажды с проповедью, которая стала широко известна, - в ней он сопоставлял огромные суммы, расходуемые полковниками в кабаре на женщин легкого поведения, с теми грошами, которые удавалось собирать на строительство женского монастырского пансиона. Однако эта сильная и страстная проповедь не принесла никакого практического результата. Церковь жила за счет женщин, а женщины жили церковью, богослужениями, крестными ходами, праздниками Святой недели. Они перемежали сплетни о чужой жизни с заботами об убранстве алтарей и изготовлении новых риз на иконы святых. Город раскинулся на красивейшем побережье между рекою и океаном. Вдоль всего песчаного берега росли кокосовые пальмы. Некий поэт, побывавший как-то в Ильеусе и выступивший там с докладом, назвал его "городом пальм на ветру", и этот образ местные газеты время от времени повторяли на своих страницах. Однако на самом деле пальмы росли и раскачивались на ветру лишь на побережье. Большое влияние на развитие Ильеуса имело какао, хотя во всем городе нельзя было увидеть ни одного какаового дерева. Какао стояло в центре всей жизни Ильеуса. За каждой заключенной сделкой, каждым построенным домом, за каждым складом, каждым открываемым магазином, каждой любовной историей, за каждой уличной перестрелкой - за всем этим стояло какао. Не было разговора, в котором слово "какао" не входило бы в виде основного элемента. Над городом реял разносившийся из складов, из вагонов на железной дороге, из трюмов пароходов, из повозок и от людей запах шоколада - запах сухого какао. Имелось еще одно распоряжение муниципалитета, запрещавшее ношение оружия. Но мало кому было известно о существовании такого приказа, а те немногие, кто знал, и не думали его выполнять. Местные жители носили сапоги или башмаки из грубой кожи, брюки защитного цвета, казимировые пиджаки, а под ними револьверы. Люди ходили по городу с ружьями через плечо, и на них не обращали внимания. Несмотря на все то, что было в Ильеусе прочного и определенного, несмотря на наличие больших особняков, мощеных улиц, каменных зданий, город все еще до некоторой степени напоминал лагерь. Иной раз, когда прибывали пароходы, наполненные переселенцами из сертана, из штатов Сержипе и Сеара, когда гостиницы близ станции были набиты до отказа, в районе порта сооружались временные бараки. Под открытым небом устраивались импровизированные кухни, полковники приходили в лагерь выбирать работников. Доктор Руи сказал прибывшему из столицы гостю, показывая на один такой лагерь: - А вот здесь у нас невольничий рынок... Он говорил это с известной гордостью и с оттенком презрения - он любил этот быстро разросшийся город, это детище порта, вскормленное какао, город, становящийся самым богатым и самым процветающим в штате. Почти все фазендейро, врачи, адвокаты, агрономы, политики, журналисты, строительные подрядчики были людьми, прибывшими из других краев, из других штатов. Но они глубоко и искренно полюбили эту благодатную и богатую землю. Все они выдавали себя за коренных жителей этого края и, когда бывали в Баие, их легко узнавали по апломбу, с которым они разговаривали. - Этот вот из Ильеуса... - говорили про них. В кабаре и магазинах столицы штата они хвастались своей храбростью и богатством, широко тратили деньги, покупали все самое лучшее, платили не торгуясь, вступали в драку, не спрашивая, из-за чего она возникла. В домах терпимости они были долгожданными гостями; к ним относились почтительно, но с опаской. То же самое было в экспортно-импортных фирмах, отправлявших товары в провинцию, - торговцы из Ильеуса были в наибольшем почете и пользовались неограниченным кредитом. Со всего севера Бразилии люди стремились в южные районы Баии. Слава об этих краях разнеслась далеко, рассказывали, что деньги там валяются прямо на улице, что в Ильеусе никто не поднимет монету в два мильрейса. Пароходы прибывали, набитые переселенцами, туда слетались авантюристы всех мастей, женщины всех возрастов, для всех них Ильеус был либо первой, либо последней надеждой. В городе все причудливо сплеталось: сегодняшний бедняк мог завтра стать богачом, тот, кто сегодня был погонщиком, завтра мог оказаться владельцем крупной фазенды, неграмотный батрак в один прекрасный день превращался в выдающегося политического лидера. В качестве примера всякий раз указывали на Орасио, который вначале был погонщиком, а теперь стал одним из крупнейших фазендейро в округе. И сегодняшний богач мог стать завтра бедняком, если какой-нибудь еще более богатый человек с помощью ловкого адвоката удачно проведет кашише и отберет у него землю. И кто угодно мог оказаться завтра бездыханным трупом, лежащим на улице с пулей в груди. Выше правосудия, выше судьи и прокурора, выше присяжных заседателей был закон пули - последней инстанции правосудия в Ильеусе. В городе в то время начали разбивать скверы, муниципалитет пригласил известного столичного садовника. Газета оппозиции выступила по этому поводу со статьей, в которой говорилось, что "Ильеус гораздо больше нуждается в дорогах, чем в скверах". Но сами оппозиционеры с гордостью показывали приезжим цветы, которые были посажены на площадях, раньше заросших травой. А что касается дорог, люди и ослы сами прокладывали их там, где проходили в поисках пути для доставки своего какао в порт Ильеус, к океану пароходов и путешествий. Таков был город и порт Сан-Жорже-дос-Ильеус, который начал появляться на последних экономических картах с изображением дерева какао. 6 Выходившая по субботам оппозиционная газета "А Фолья де Ильеус" в последнем номере приняла неслыханно резкий тон. Газетой руководил Филемон Андрейя, бывший портной, приехавший из Баии в Ильеус, где он и приобрел свою новую профессию. В городе было известно, что Филемон сам неспособен написать ни строчки, что даже те статьи, которые появлялись за его подписью, были написаны другими, а он был лишь подставным лицом. Как он стал редактором оппозиционной газеты, никто толком не знал. Раньше он выполнял для Орасио различные задания политического характера, а когда тот купил типографскую машину и шрифты для издания газеты, Филемон Андрейя был назначен ее редактором, чему все были несказанно удивлены. - Так ведь он же едва умеет читать... - Зато у него интеллигентная фамилия... - объяснял доктор Руи. - Она хорошо звучит... Главное - это эстетика... - и он пыжился, произнося: - "Филемон Андрейя!" Фамилия, которая сделала бы честь даже крупному поэту! - говорил он. Публика в Ильеусе приписывала доктору Руи авторство статей, публикуемых в "А Фолья де Ильеус". В городе образовались настоящие группы болельщиков, когда в период выборов "А Фолья де Ильеус" и "О Комерсио" начали между собой полемику, полную самых оскорбительных эпитетов. С одной стороны доктор Руи со своим красноречием и гладкими, напыщенными фразами, с другой - Мануэл де Оливейра и иной раз доктор Женаро. Мануэл де Оливейра был профессиональным журналистом. Он сотрудничал в разных газетах Баии, пока Жука Бадаро, познакомившийся с ним в одном из кабаре столицы штата, не взял его в редакторы "О Комерсио". Он был ловок и вместе с тем прямолинеен и почти всегда добивался успеха. Что касается статей доктора Женаро, то они были начинены юридическими цитатами, и поэтому адвокат Бадаро считался самым культурным человеком в городе; с восхищением рассказывали, что у него дома сотни книг. К тому же он вел замкнутую жизнь, из дому почти не выходил, в барах не бывал, кабаре не посещал. Он был трезвенник; что же касается женщин, то говорили, будто Машадан приходила раз или два в месяц к нему домой и спала с ним. Машадан была уже немолода, она приехала в этот город, когда он еще едва начинал разрастаться. Лет двадцать тому назад эта женщина вызвала большую сенсацию в Ильеусе. Сейчас она содержала дом терпимости, однако сама уже вела скромный образ жизни. Она делала исключение лишь для доктора Женаро, который, по ее словам, не мог привыкнуть ни к какой другой женщине. Возможно, именно поэтому редакционная статья в "А Фолья де Ильеус", занимавшая почти всю первую полосу этого маленького оппозиционного еженедельника, назвала в субботнем номере Женаро "лицемерным иезуитом". И все же ему лично досталось в этот день меньше, чем другим единомышленникам Бадаро. Статья была посвящена поджогу нотариальной конторы Венансио в Табокасе. "А Фолья де Ильеус" резко осуждала этот "акт варварства, подрывающий репутацию цивилизованной земли, каковой пользовался округ Ильеуса в общественном мнении страны". Имя полковника