т, вырывает у заключенного кнут и бьет его. Заключенный (шепотом). Только не по животу. Эсэсовец бьет его по заду. Во двор заглядывает группенфюрер. Группенфюрер. Бей по животу. Эсэсовец бьет заключенного по животу. 6 ПРАВОСУДИЕ Вот судьи, вот прокуроры. Ими командуют воры: Законно лишь то, что Германии впрок. И судьи толкуют и ладят, Пока весь народ не засадят За проволоку, под замок. Аугсбург, 1934 год. Совещательная комната в суде. За окном мутное январское утро. Круглый газовый рожок еще горит. Судья надевает свою мантию. В дверь стучат. Судья. Войдите. Входит следователь уголовного розыска. Следователь. Доброе утро. Судья. Доброе утро, господин Таллингер. Я вызвал вас по делу Геберле, Шюнта, Гауницера. Откровенно говоря, мне в этом деле не все ясно. Следователь. ? Судья. Из материалов следствия видно, что означенный случай произошел в ювелирном магазине Арндта, то есть в магазине, принадлежащем еврею? Следователь. ? Судья. А Геберле, Шюнт, Гауницер и по сей день состоят в отряде штурмовиков номер семь? Следователь утвердительно кивает головой. Значит, отряд не счел нужным наложить на них взыскание? Следователь отрицательно качает головой. Надо полагать, что после этого происшествия, взволновавшего весь квартал, отряд, со своей стороны, расследовал дело? Следователь пожимает плечами. Я был бы вам очень благодарен, Таллингер, если бы вы мне до судебного разбирательства несколько... осветили дело. Следователь (без всякого выражения). Второго декабря прошлого года в восемь часов пятнадцать минут утра в ювелирный магазин Арндта по Шлеттовштрассе ворвались штурмовики Геберле, Шюнт и Гауницер и после короткой перебранки нанесли пятидесятичетырехлетнему Арндту рану в затылок. При этом магазину был причинен материальный ущерб, выразившийся в сумме одиннадцать тысяч двести тридцать четыре марки. Расследование, произведенное уголовным розыском седьмого декабря прошлого года, показало... Судья. Дорогой Таллингер, все это есть в деле. (С досадой показывает на обвинительный акт, занимающий одну страницу.) Такого тощего и невнятного заключения мне еще ни разу не приходилось видеть, а уж за последние месяцы я достаточно нагляделся! Но то, что вы говорите, здесь все же написано. Я надеялся, что вы раскажете мне кое-что о подоплеке этого дела. Следователь. Пожалуйста, господин судья. Судья. Ну? Следователь. Никакой подоплеки нет, господин судья. Судья. Неужели, Таллингер, вы считаете, что дело ясное? Следователь (ухмыляясь). Нет, этого я не считаю. Судья. По-видимому, во время драки исчезли ювелирные изделия. Их отобрали? Следователь. Как будто нет. Судья. ? Следователь. Господин судья, у меня жена, дети. Судья. И у меня, Таллингер. Следователь. Вот то-то. (Пауза.) Видите ли, Арндт ведь еврей. Судья. Это я понял уже по фамилии. Следователь. Вот то-то. Одно время соседи поговаривали, что в его семье имел место случай осквернения расы. Судья (начиная прозревать). Ага! А кто был в этом замешан? Следователь. Дочь Арндта. Ей девятнадцать лет и, говорят, хорошенькая. Судья. Официальное расследование было? Следователь (уклончиво). Нет. Слухи вскоре прекратились. Судья. Кто же их распространял? Следователь. Домовладелец. Некий фон Миль. Судья. Он, вероятно, не хотел иметь в своем доме еврейский магазин? Следователь. Мы тоже так думали. Но он, видимо, взял назад жалобу. Судья. Тем не менее этим до некоторой степени объясняется озлобление против Арндта в данном квартале. И молодые люди действовали, так сказать, в состоянии национального аффекта... Следователь (решительно). Не думаю, господин судья. Судья. Чего вы не думаете? Следователь. Что Геберле, Шюнт и Гауницер будут особенно натирать на осквернение расы. Судья. Почему? Следователь. Имя замешанного в этом деле арийца нигде официально не значится. Мало ли кто это может быть. Он может оказаться всюду, где арийцы в большом числе. А где арийцы в особенно большом числе? Словом, отряд номер семь не желает, чтобы на суде касались этого пункта. Судья (сердито). Зачем же вы мне об этом сообщаете? Следователь. Вы сказали, что у вас жена и дети. Для того и сообщил, чтобы вы не касались этого пункта. Вдруг кто-нибудь из соседей-свидетелей заговорит об этом. Судья. Понимаю. А вообще-то я мало что понимаю в этом деле. Следователь. Между нами; чем меньше вы будете понимать, тем лучше. Судья. Вам легко говорить. А я должен вынести приговор. Следователь (неопределенно). Да-а. Судья. Остается одно: провокация со стороны Арндта. Иначе этого случая не объяснишь. Следователь. Совершенно с вами согласен, господин судья. Судья. В чем выразилась провокация? Следователь. По их показаниям, они были спровоцированы самим Арндтом и неким безработным, которого Арндт нанял сгребать снег. Они будто бы отправились вылить по кружке пива, и, когда они проходили мимо магазина, безработный Вагнер и сам Арндт, стоявший в дверях, стали осыпать их непристойной бранью. Судья. Свидетелей, вероятно, у них нет? Следователь. Есть. Домовладелец, тот самый фон Миль, показал, что он видел в окно, как Вагнер спровоцировал штурмовиков. А компаньон Арндта, некий Штау, в тот же день пришел в помещение отряда и сказал Геберле, Шюнту и Гауницеру, что Арндт всегда, и в частности в разговоре с ним, презрительно отзывался о штурмовиках. Судья. Ах вот как? У Арндта есть компаньон? Ариец? Следователь. Ну конечно. Кто же берет еврея для вывески? Судья. Так не станет же его компаньон показывать против него? Следователь (с хитрой улыбкой). А может быть, и станет. Судья (раздраженно). Как же так? Ведь если на суде будет доказано, что Арндт спровоцировал Геберле, Шюнта и Гауницера, фирма не сможет требовать возмещения убытков. Следователь. А почему вы думаете, что этот Штау заинтересован в возмещении убытков? Судья. Не понимаю. Он же компаньон Арндта. Следователь. Вот то-то. Судья. ? Следователь. Мы установили, то есть узнали стороной - это неофициальные сведения, - что этот Штау свой человек в отряде номер семь. Он сам бывший штурмовик, а возможно, и сейчас состоит в каком-нибудь отряде. Поэтому Арндт, вероятно, и взял его в компаньоны. Штау уже был раз замешан в одном налете штурмовиков. Но тогда они не на таковского напали, и дело с большим трудом удалось замять. Я, конечно, не утверждаю, что и тут не обошлось без него... Но, во всяком случае, это довольно опасный субъект. Только, пожалуйста, все это строго между нами, я рассказал это только потому, что вы сказали о жене и детях. Судья (качая головой). Все-таки я не понимаю, какая польза господину Штау от того, что фирма понесет убыток в одиннадцать тысяч с лишним марок? Следователь. Ведь драгоценности так и не обнаружены. То есть у Геберле, Шюнта и Гауницера их нет. И продавать их они тоже не продавали. Судья. Так. Следователь. Никто не может требовать от Штау, чтобы он продолжал вести дело с компаньоном, который признан виновным в провокационных действиях против штурмовиков. А раз ответственность за понесенные убытки падает на Арндта, то он и должен возместить их Штау. Ясно? Судья. Да, это действительно, очень ясно. (С минуту задумчиво смотрит на следователя, лицо которого снова приняло казенно бесстрастное выражение.) По-видимому, нужно остановиться на том, что Арндт спровоцировал штурмовиков. Совершенно очевидно, что общественное мнение против него. Вы сами сказали, что его домохозяин уже подавал жалобу по поводу возмутительных нравов в семье Арндта. Да-да, я помню, этого пункта не надо касаться. Но, во всяком случае, можно предполагать, что и с этой стороны выселение Арндта будет встречено благожелательно. Благодарю вас, Таллингер, вы оказали мне большую услугу. (Протягивает следователю сигару.) Следователь уходит. В дверях он сталкивается с прокурором. Прокурор (судье). Можно к вам на минутку? Судья (чистит яблоко). Пожалуйста. Прокурор. Я по поводу дела Геберле, Шюнта, Гауницера. Судья (рассеянно). Да? Прокурор. Дело, правда, в достаточной степени ясное... Судья. Да. Откровенно говоря, я даже не понимаю, зачем прокуратура возбудила это дело. Прокурор. А как же? Случай получил огласку, вызвал недовольство. Даже в национал-социалистских кругах настаивали на следствии. Судья. Я вижу тут типичный случай еврейской провокации, и больше ничего. Прокурор. Вздор, милейший Голь! Напрасно вы думаете, что наши обвинительные акты, хотя они и немногословны, не заслуживают пристального внимания. Я так и думал, что вы в простоте души пойдете по линии наименьшего сопротивления. Только осторожней, не сядьте в лужу. И оглянуться не успеете, как очутитесь в какой-нибудь глухой дыре, в Померании. А там в наше время довольно-таки неуютно. Судья (в недоумении, перестав жевать яблоко). Ничего не понимаю. Неужели вы хотите сказать, что намерены оправдать еврея Арндта? Прокурор (с пафосом). Еще бы не намерен! Да он и не думал никого провоцировать. Вы что же полагаете? Если он еврей, так он не найдет справедливости перед судом Третьей империи? Очень странные у вас взгляды, любезный Голь! Судья (с досадой). Да я же никаких взглядов не высказываю. Просто у меня сложилось впечатление, что Геберле, Шюнт и Гауницер были спровоцированы. Прокурор. Но ведь спровоцировал их не Арндт, а безработный, ну этот, который снег сгребал... как его... Вагнер! Судья. Об этом, дорогой Шпитц, в вашем заключении нет ни слова. Прокурор. Совершенно верно. До сведения прокуратуры дошло только то, что три штурмовика напали на Арндта. И прокуратура, как и надлежит, вмешалась в это дело. Но если, предположим, свидетель фон Миль покажет на суде, что во время происшествия Арндта вообще не было на улице, а что, напротив, безработный... ну как его... Вагнер, произносил ругательства по адресу штурмовиков, то суду с этим придется считаться. Судья (с изумлением). Это покажет фон Миль?! Так ведь он же домовладелец, который хочет выселить Арндта из своего дома. Не станет же он показывать в его пользу. Прокурор. Теперь вы уже фон Миля подозреваете! Почему вы думаете, что он будет лгать под присягой? А известно ли вам, что фон Миль, помимо того что он эсэсовец, имеет большие связи в министерстве юстиции? Я бы советовал вам, любезный Голь, считать его порядочным человеком. Судья. Да Я ничего не говорю. Кто же в наше время станет винить человека за то, что он не хочет, чтобы в его доме был еврейский магазин? Прокурор (великодушно). Если владелец магазина аккуратно платит за наем... Судья (дипломатично). Говорят, что фон Миль уже раз подавал на него жалобу... Прокурор. Ах, так и это вам известно? Но с чего вы взяли, что это было сделано с целью выселить его? Тем более что жалоба была взята обратно. По-моему, это скорей свидетельствует о хороших отношениях между ними. Не будьте же так наивны, дорогой Голь. Судья (начинает сердиться). Дорогой Шпитц, это все не так просто. Компаньон Арндта, который, как я полагал, должен бы покрывать его, собирается его топить, а домохозяин, который должен бы топить его, собирается его покрывать. Пойди пойми что-нибудь! Прокурор. А за что же мы жалованье получаем? Судья. Ужасно запутанное дело. Сигару хотите? Прокурор берет сигару, оба молча курят. (В мрачном раздумье.) Но если на суде будет установлено, что провокации со стороны Арндта не было, он может предъявить отряду иск о возмещении убытков. Прокурор. Во-первых, он не может предъявить иск отряду, в крайнем случае он может предъявить его персонально Геберле, Шюнту и Гауницеру, у которых нет ни гроша... А скорее всего, ему придется предъявить иск безработному, ну как его... Вагнеру. (С ударением.) Во-вторых, я думаю, он все-таки поостережется подавать жалобу на штурмовиков. Судья. Где он сейчас находится? Прокурор. В больнице. Судья. А Вагнер? Прокурор. В концентрационном лагере. Судья (со вздохом облегчения). Ну конечно, принимая во внимание все обстоятельства, Арндт, вероятно, не станет подавать жалобу. Да и Вагнер не станет особенно настаивать на своей невиновности. Но только штурмовикам едва ли понравится, что еврея оправдали. Прокурор. Так ведь на суде будет установлено, что они стали жертвами провокации. А исходила ли провокация от еврея или от марксиста - какая им разница. Судья (все еще сомневаясь). Нет, не скажите. Все-таки во время стычки между безработным Вагнером и штурмовиками ювелирному магазину был нанесен ущерб. Это бросает тень на отряд. Прокурор. Ну что же делать. На всех не угодишь. А кому угождать, это уж, любезный Голь, вам должно подсказать ваше национальное сознание. Могу вам только сообщить, что в национал-социалистских кругах и, в частности, в высшем эсэсовском руководстве определенно ожидают большей твердости от германских судей. Судья (с глубоким вздохом). Правосудие в наше время не такое простое дело, дорогой Шпитц. Согласитесь сами. Прокурор. Не спорю. Но есть прекрасное изречение нашего министра юстиции, которого вы можете держаться: законно лишь то, что Германии впрок. Судья (без энтузиазма). Да-да. Прокурор. Действуйте смелей. (Встает.) Теперь вы знаете подоплеку. Значит, дело ясней ясного. До скорого, милейший Голь. (Уходит.) Судья очень недоволен. Он стоит несколько минут у окна. Потом рассеянно перелистывает бумаги. Наконец звонит. Входит служитель. Судья. Вызовите еще раз следователя Таллингера из комнаты свидетелей. Только незаметно. Служитель уходит. Через несколько минут входит следователь. Слушайте, Таллингер, хорош бы я был, если бы последовал вашему совету и признал поведение Арндта провокационным. Господин фон Миль готов будто бы показать под присягой, что спровоцировал штурмовиков безработный Вагнер, а вовсе не Арндт. Следователь (с непроницаемым видом). Да, так говорят, господин судья. Судья. Что это значит - так говорят? Что говорят? Следователь. Что ругался Вагнер. Судья. А это неправда? Следователь (с сердцем). Господин судья, как мы можем утверждать, правда это или.... Судья (твердо). Послушайте, Таллингер, что я вам скажу. Помните, вы находитесь в германском суде. Отвечайте: сознался Вагнер или не сознался? Следователь. Я могу только сказать, что лично я не был в концентрационном лагере. В протоколе дознания - сам Вагнер болен, у него что-то с почками, - сказано, что сознался. Но... Судья. Значит, сознался! Какое же еще "но"? Следователь. Он инвалид войны, был ранен в шею. Так вот Штау - знаете, компаньон Арндта, - показал, что он вообще громко говорить не может. Как мог фон Миль из окна второго этажа слышать ругань... Судья. На это возразят, что не обязательно иметь громкий голос, чтобы оскорбить кого-нибудь. Достаточно красноречивого жеста. У меня создалось впечатление что именно такого рода лазейку прокуратура хочет оставить штурмовикам. Точнее говоря, именно эту лазейку и только эту. Следователь. Вот то-то, господин судья. Судья. А что показал Арндт? Следователь. Что его вообще при этом не было, а голову он разбил при падении с лестницы. И больше от него ничего нельзя добиться. Судья. Должно быть, он ни в чем не виноват, просто его впутали в это дело. Следователь. Вот то-то, господин судья. Судья. А штурмовой отряд должен бы удовлетвориться тем, что Геберле, Шюнта и Гауницера оправдают. Следователь. Вот то-то, господин судья. Судья. Что вы заладили, как попугай: вот то-то, вот то-то!.. Следователь. Вот то-то, господин судья. Судья. Что вы хотите этим сказать, Таллингер? Вы не обижайтесь на меня, вы же понимаете, что я немного нервничаю. Я знаю, что вы честный человек, и если вы мне дали совет, так не зря. Следователь (смягчаясь). А вам не приходило в голову, что прокурор просто метит на ваше место и расставляет вам ловушку? Это теперь часто делается. Допустим, вы признаете еврея невиновным. Он никого не провоцировал. Его вообще не было при перепалке. Голову ему поранили случайно во время другой драки. Значит, после выздоровления Арндт возвращается в свой магазин. Штау, его компаньон, не может помешать ему в этом. А магазину нанесен ущерб в сумме одиннадцати тысяч марок. Значит, и Штау терпит убытки, потому что он не может требовать возмещения с Арндта. И Штау - я этих субъектов знаю - обратится со своими претензиями к отряду номер семь. Сам-то он воздержится, потому что он компаньон еврея, а следовательно, еврейский приспешник. Но он найдет кого послать вместо себя. Тогда начнут говорить, что штурмовики в порыве национального энтузиазма воруют ювелирные изделия. Вы можете себе легко представить, как отнесутся штурмовики к вашему приговору. Этого у нас вообще никто не поймет. Как может в Третьей империи еврей оказаться правым, а штурмовики неправыми? Уже несколько минут за сценой слышен шум. Он все усиливается. Судья. Что там за шум? Минутку, Таллингер. (Звонит.) Входит служитель. Что там происходит? Служитель. Зал переполнен. Все коридоры забиты, никто пройти не может. А штурмовики заявляют, что получили приказ быть на суде, и требуют, чтобы их пропустили. Служитель уходит, так как перепуганный судья не в силах выговорить ни слова. Следователь (продолжает). Вам тогда житья не будет. Послушайте меня, держитесь за Арндта и не трогайте штурмовиков. Судья (в изнеможении подпирает голову рукой). Ну спасибо, Таллингер, я еще подумаю. Следователь. Да, подумать вам не мешает, господин судья. (Уходит.) Судья тяжело встает и изо всех сил нажимает звонок. Входит служитель. Судья. Сбегайте, пожалуйста, к господину Фею, советнику окружного суда, и скажите ему, что я прошу его зайти ко мне на минутку. Служитель уходит. Входит служанка с завтраком для судьи. Служанка. Вы когда-нибудь свою голову дома забудете. Просто беда с вами. Ну что вы сегодня забыли? Подумайте-ка хорошенько: самое главное! (Протягивает ему завтрак.) Завтрак забыли! Вот и наелись бы опять горячих крендельков, а потом мучались бы животом, как на прошлой неделе. Не бережете вы себя. Судья. Ну ладно, Мари. Служанка. Еле-еле прорвалась к вам. Весь суд набит штурмовиками - пришли дело слушать. Ну сегодня им покажут, правда? Вот и в мясной все говорят: хорошо, что еще есть закон! Подумать только! Ни с того ни с сего напасть на коммерсанта! Половина штурмовиков - бывшие уголовники, это весь квартал знает. Не будь у нас закона, они бы, чего доброго, и церковь унесли. Это они из-за колец сделали: у Геберле невеста есть, а невеста эта еще году нет как по панели ходила. А на безработного с простреленным горлом, на Вагнера, тоже они навалились, когда он снег сгребал, все видели. Среди бела дня разбойничают, весь квартал в страхе держат, а скажешь что - подкараулят и изобьют до полусмерти. Судья. Ладно, ладно, Мари, ступайте! Служанка. Я им сказала в мясной: будьте покойны, господин судья их научит уму-разуму, правда ведь? Все хорошие люди за вас будут стоять, в этом не сомневайтесь. Только завтрак свой ешьте потихоньку, не давитесь, это ведь вредно, ну я ухожу, вам пора дело слушать, смотрите не очень там расстраивайтесь, а еще лучше - позавтракайте до суда, минутку-то уж подождут, зато вы спокойно покушаете. Берегите себя, помните - здоровье дороже всего, ну я ухожу, не мне вас учить, и я вижу, вам уже не сидится, а мне еще нужно в бакалейную. (Уходит.) Входит советник окружного суда Фей, пожилой человек, друг Голя. Советник. Ты меня звал? Судья. Есть у тебя минутка времени? Я хотел посоветоваться с тобой. У меня сейчас очень каверзное дело будет слушаться. Советник (садится). Да, дело штурмовиков. Судья (ходивший взад и вперед по комнате, останавливается). Откуда ты знаешь? Советник. Об этом у нас еще вчера говорили. Очень неприятное дело. Судья (взволнованно бегает по комнате). А что у вас говорят? Советник. Не завидуют тебе. (С любопытством.) Что ты думаешь делать? Судья. В том-то и беда, что не знаю. Но я, по правде сказать, не предполагал, что этим делом так интересуются. Советник (с удивлением). Вот как? Судья. По-видимому, этот компаньон Арндта - опасный субъект. Советник. Так говорят. Но фон Миль тоже не ангел. Судья. О нем что-нибудь известно? Советник. Не много, но достаточно. У него, понимаешь ли ты, связи. Пауза. Судья. В высоких сферах? Советник. В очень высоких. Пауза. (Осторожно.) Если ты еврея отведешь, а Габерле, Шюнта и Гауницера оправдаешь на том основании, что безработный Вагнер спровоцировал их, а потом поспешил укрыться в магазине, то, по-моему, штурмовики будут довольны. Арндт ведь не станет на них жаловаться. Судья (озабоченно). Он-то не станет, а его компаньон? Он будет требовать возвращения пропавших вещей. И тогда все руководство штурмовых отрядов взъестся на меня. Советник (обдумав этот довод, которого он явно не ожидал). Но если ты закопаешь еврея, фон Миль тебе непременно шею сломает, это в лучшем случае. Ты, должно быть, не знаешь, что у него просроченные векселя. Он держится за Арндта, как утопающий за соломинку. Судья (с ужасом). Векселя? В дверь стучат. Советник. Войдите! Входит служитель. Служитель. Господин судья, я просто не знаю, куда посадить господина генерального прокурора и господина Шенлинга, председателя окружного суда. Хоть предупреждали бы заранее. Советник (так как судья молчит). Освободите два места и не мешайте нам. Служитель уходит. Судья. Только их недоставало! Советник. Фон Миль ни за что не допустит, чтобы Арндта засудили, ведь это верное разорение. Арндт ему нужен. Судья (совершенно убит). Как дойная корова. Советник. Этого я не говорил, И я вообще не понимаю, как ты можешь -приписывать мне такие мысли, решительно не понимаю. Я категорически заявляю, что не сказал ни единого слова против господина фон Миля. Мне очень жаль, Голь, что приходится это подчеркивать. Судья (взволнованно). Что ты, Фей, как ты можешь так со мной разговаривать? При наших отношениях! Советник. Какие такие "наши отношения"? Не могу же я вмешиваться в дела, которые ты ведешь. Хочешь - ссорься с министром юстиции, хочешь - с штурмовым отрядом, словом, решай как знаешь. В наше время каждый должен думать о себе. Судья. Я и думаю о себе. Я только не знаю, что придумать. (Подходит к двери и прислушивается к шуму в зале.) Советник. Да, прискорбно. Судья (с отчаянием). Господи, я же на все готов, пойми ты это! Тебя точно подменили. Я решу так или этак, как прикажут, но я же должен знать, что мне приказано. Если этого не знаешь, так и правосудия больше нет! Советник. Я на твоем месте не стал бы кричать, что правосудия больше нет, Голь. Судья. Что уж я опять не так сказал? Я вовсе не это имел в виду. Я только хочу сказать, что когда интересы так противоречивы... Советник. В Третьей империи нет противоречий. Судья. Конечно, конечно. Разве я спорю? Что ты каждое мое слово как на аптекарских весах взвешиваешь? Советник. Почему бы и нет? Я - судья. Судья (обливаясь потом). Если бы стали взвешивать на весах каждое слово каждого судьи, дорогой Фей! Да я готов разобрать это дело самым тщательным, самым добросовестным образом, но мне должны сказать, какое решение диктуется высшими интересами. Если я решу, что еврей не выходил из магазина, разозлится домовладелец... нет - компаньон... я уже совсем запутался... а если я признаю, что спровоцировал штурмовиков безработный, то домовладелец, фон... постой, постой, как раз фон Миль хочет, чтобы... За что меня сажать в глухую дыру в Померании? У меня грыжа, и я не хочу связываться со штурмовиками, и, наконец, у меня же семья, Фей! Хорошо моей жене говорить, чтобы я просто разобрал, как было дело. После этого в лучшем случае очнешься в больнице. Разве я ставлю вопрос о налете? Я ставлю вопрос о провокации. Так что же от меня хотят? Я, конечно, засужу не штурмовиков, а еврея или безработного, но которого из них засудить? Как мне выбрать между безработным и евреем, иначе говоря, между компаньоном и домовладельцем? В Померанию я ни за что не поеду, уж лучше в концентрационный лагерь! Это же невозможно, Фей. Что ты на меня так смотришь, точно я подсудимый! Ведь я же, кажется, на все готов! Советник (встав с кресла). В том-то и дело, что одной готовности мало, дорогой мой. Судья. Как же я должен решить? Советник. Предполагается, господин Голь, что совесть подсказывает судье его решение. Запомните это! Имею честь. Судья. Ну конечно. Совесть и разумение. Но в этом, данном случае что я должен выбрать? Скажи, Фей! Советник уходит. Судья, онемев, смотрит ему вслед. Звонит телефон. Судья (снимает трубку). Да?.. Эмми?.. От чего отказались?.. От партии в кегли?.. Кто звонил?.. Адвокат Приснитц?.. Он-то откуда знает? Что это значит? Это значит, что я должен вынести приговор. (Вешает трубку.) Входит служитель. Явственно доносится шум из коридора. Служитель. Дело Геберле, Шюнта и Гауницера, господин судья. Судья (собирает бумаги). Иду. Служитель. Господина председателя окружного суда я посадил на места для прессы. Он ничего, остался доволен; А вот господин генеральный прокурор отказался сесть на скамью свидетелей. Он, видимо, хотел сесть за судейский стол. Но тогда вам, господин судья, пришлось бы слушать дело, сидя на скамье подсудимых! (Глупо смеется своей шутке.) Судья. Нет-нет, туда я ни за что не сяду. Служитель. Не сюда, не сюда, вот в эту дверь. А где же папка с обвинительным заключением? Судья (окончательно потеряв голову). Да, она мне нужна, а то я, пожалуй, не буду знать, кто обвиняемый, что, а? Так куда же нам все-таки посадить генерального прокурора? Служитель. Да вы книжку с адресами захватили, господин судья. Вот ваша папка. (Сует ему под мышку.) Судья, вытирая пот, в полном смятении выходит. 7 ПРОФЕССИОНАЛЬНОЕ ЗАБОЛЕВАНИЕ Жрецы медицинской науки Идут, потирая руки; Им платят со штуки, подряд. И тех, кого мастер заплечный калечит, Они латают, штопают, лечат И шлют в застенок назад. Берлин, 1934 год. Больничная палата. Только что доставлен новый больной. Сестры вписывают его фамилию на аспидную дощечку в головах койки. На соседних койках разговаривают двое больных. Первый больной. А у этого что? Второй больной. Я уже видел его в перевязочной. Сидел рядом с его носилками. Он был еще в сознании, но ничего не ответил, когда я спросил, что с ним. У него все тело - одна сплошная рана. Первый больной. Незачем было тогда и спрашивать. Второй больной. Так я же увидел, только когда его начали перевязывать. Одна из сестер. Тише, профессор идет! В сопровождении ассистентов и сестер в палату входит хирург. Хирург (останавливается возле одной из коек; наставительно). Перед вами, господа, великолепнейший случай, показывающий, насколько важно спрашивать все вновь и вновь, искать все более глубоких причин заболевания, без чего медицина превращается в простое знахарство. У пациента все явления, характерные для невралгии, и долгое время его от нее и лечили. На деле оказалось, что он страдает болезнью Рейно; пациент нажил ее от работы с пневматическими инструментами, то есть, господа, мы имеем дело с профессиональным заболеванием. Лишь теперь можем мы вести лечение правильно. Вы видите на этом случае, насколько ошибочно рассматривать пациента только в клинической обстановке, вместо того чтобы спросить: откуда этот пациент, где он нажил свою болезнь и куда пациент возвратится по излечении. Какие три пункта обязательны для хорошего врача? Что он должен уметь? Во-первых... Первый ассистент. Спрашивать. Хирург. Во-вторых? Второй ассистент. Спрашивать. Хирург. В-третьих? Третий ассистент. Спрашивать, господин профессор! Хирург. Правильно! Спрашивать! И в первую очередь о чем? Третий ассистент. О социальных условиях, господин профессор! Хирург. И бесстрашно устремлять свой взор на частную жизнь пациента, которая нередко бывает, увы, весьма печальной. Когда человек вынужден заниматься такой профессией, которая рано или поздно должна его физически разрушить, и он, так сказать, умирает, чтобы не околеть с голоду, мы не любим слышать о таких вещах и избегаем об этом спрашивать. (Подходит со своей свитой к койке нового пациента.) А что у этого? Старшая сестра что-то шепчет ему на ухо. Ах так! (Бегло и, видимо, принуждая себя осматривает больного. Диктует.) Ушибы на спине и на бедрах. Открытые раны на животе. Еще что? Старшая сестра (читает вслух). Кровь в моче. Хирург. С каким диагнозом доставлен? Старшая сестра. Разрыв левой почки. Хирург. Сначала надо еще сделать рентген. (Намеревается отойти.) Третий ассистент (записывающий историю болезни). Причина заболевания, господин профессор? Хирург. А какая причина указана? Старшая сестра. Как причина заболевания указано падение с лестницы. Хирург (диктует). Падение с лестницы. Почему руки связаны? Старшая сестра. Пациент уже два раза срывал повязку. Хирург. Почему? Первый больной (вполголоса). Откуда пациент и куда пациент вернется по излечении? Все круто оборачиваются к нему. Хирург (откашливаясь.) Если пациент будет неспокоен, дайте морфий. (Подходит к следующей койке.) Ну что, получше стало? Набираемся сил? (Смотрит у больного горло.) Один из ассистентов (другому). Рабочий. Доставлен из Ораниенбурга. Другой ассистент (усмехаясь). Стало быть, тоже профессиональное заболевание. 8 ФИЗИКИ Тевтонские бороды всклоченные Приклеив, идут озабоченные Ученые нашей страны. Нелепую физику новую С бесспорно арийской основою Они придумать должны. Геттинген, 1935 год. Институт физики. Двое ученых Икс и Игрек. Игрек только что вошел. У него вид заговорщика. Игрек. Получил! Икс. Что? Игрек. Ответ на вопросы, посланные Миковскому в Париж. Икс. Относительно гравитационных волн? Игрек. Да. Икс. И что же? Игрек. Знаешь, кто дал нам исчерпывающий ответ? Икс. Кто? Игрек пишет на бумажке фамилию и протягивает записку Иксу. После того как Икс прочел, Игрек берет бумажку, рвет ее на мелкие клочки и бросает в печку. Игрек. Миковский переслал наши вопросы ему. Вот его ответ. Икс (жадно протягивает руку). Дай сюда! (Внезапно отпрянув.) Но если узнают, с кем мы переписываемся... Игрек. Этого нельзя допустить! Икс. Но иначе мы не можем сделать дальше ни шага. Давай уж, все равно! Игрек. Ты ничего не поймешь. Я все тут зашифровал по-своему. Так оно вернее. Я прочту тебе. Икс. Потише! Игрек. Ролькопф там, в лаборатории? (Указывает направо.) Икс (указывает налево). Нет, зато там Рейнгард. Сядь сюда. Игрек (читает). Речь идет о двух произвольных контрвариантных векторах φ и Υ и о контрвариантном векторе t. С их помощью образуются компоненты смешанного тензора второй степени, структура которого в соответствии с этим выражается:
Икс (все время записывал то, что читал Игрек, но тут подает ему знак замолчать). Минутку! (Встает и на цыпочках идет к стене налево. Не услышав, очевидно, ничего подозрительного, возвращается.) Игрек возобновляет чтение, которое время от времени прерывается таким же образом: ученые обследуют телефон, внезапно распахивают дверь и т. д. Игрек. Для покоящейся некогерентной материи, элементы которой не действуют друг на друга посредством натяжения, Т = μ, единственная компонента тензора плотности энергии, не равная нулю. Вследствие этого возникает статическое гравитационное поле, уравнение которого при включении коэффициента пропорциональности 8πх представляется так:
При соответствующем выборе пространственных координат отклонение от величины c2dt2 очень незначительно. Где-то хлопает дверь, и ученые спешат спрятать свои записи. Но тревога оказывается напрасной. В дальнейшем оба настолько увлекаются, что даже забывают, каким предосудительным делом они заняты. (Продолжает читать.) С другой стороны, неизвестные массы очень малы тю сравнению с покоящейся массой, создающей поле, вследствие чего движение тел, помещенных в гравитационное поле, определяется геодезической мировой линией в этом статическом гравитационном поле. Она (эта линия) удовлетворяет вариационному принципу
причем концы соответствующего отрезка мировой линии закреплены. Икс. А что говорит Эйнштейн о... По ужасу на лице Игрека Икс видит, что проговорился, и сам замирает на месте от ужаса. Игрек вырывает у него из рук сделанные им записи и засовывает все бумаги в карман. Игрек (очень громко, обращаясь к стене налево). Чисто еврейские фокусы! С физикой это не имеет ничего общего. Облегченно вздохнув, оба снова берут свои записи и молча, с величайшей опаской, продолжают работать. 9 ЖЕНА ЕВРЕЙКА Идут на еврейках женатые, Изменники расы завзятые. Их спарят с арийками тут, Блондинкой заменят брюнетку, И, словно в случную клетку, Насильно в расу вернут. Франкфурт, 1935 год. Вечер. Жена укладывает чемоданы. Она выбирает вещи, какие нужно взять с собой. Иногда она вынимает уже уложенную вещь и снова ставит ее на место, а взамен укладывает другую. Долго она колеблется, взять ли ей большую фотографию мужа, стоящую на комоде. В конце концов она оставляет ее. Устав от сборов, она присаживается на чемодан, подперев голову рукой. Потом встает, подходит к телефону и набирает номер. Жена. Это вы, доктор?.. Говорит Юдифь Кейт. Добрый вечер. Я хотела только сказать, что теперь вам придется поискать другого партнера в бридж. Я уезжаю... Нет, ненадолго, недели на две... В Амстердам... Да, говорят, весной там чудесно... У меня там друзья... Нет, не в единственном числе... Напрасно сомневаетесь... С кем вы теперь будете играть в бридж?.. Но ведь мы и) так уже две недели не играем... Ну конечно, Фриц тоже был простужен. В такой холод вообще нельзя играть в бридж... Я так и сказала. Да что вы, доктор, с чего бы? Нисколько... Ведь у Теклы гостила мать... Знаю... С какой стати мне пришло бы это в голову... Нет, это не внезапно. Я давно собиралась, только все откладывала, а теперь мне пора... Да, в кино пойти нам уже тоже не придется. Кланяйтесь Текле. Может быть, вы как-нибудь в воскресенье позвоните ему. Так до свидания! Да, конечно, с удовольствием!.. Прощайте! (Вешает трубку и набирает другой номер.) Говорит Юдифь Кейт. Нельзя ли позвать фрау Шэкк?.. Я хочу проститься с тобой, я уезжаю ненадолго... Нет, я здорова, просто хочется повидать новые места, новых людей... Да, что я хотела тебе сказать, во вторник вечером у Фрица будет профессор, может быть, и вы зайдете? Я ведь сегодня ночью уезжаю. Да, во вторник... Нет, я только хотела сказать, что уезжаю сегодня ночью, так вот я подумала, отчего бы и вам не прийти?.. Ну хорошо, скажем - несмотря на то, что меня не будет. Я же знаю, что вы не из таких, ну что ж, время беспокойное и всем приходится быть начеку. Так вы придете?.. Если у Макса будет время?.. У него будет время, скажи ему, что придет профессор... Ну, мне пора. Прощай. (Вешает трубку и набирает еще номер.) Гертруда, ты? Это я, Юдифь. Прости, если помешала... Благодарю. Я хотела тебя спросить, не могла бы ты присмотреть за Фрицем, я уезжаю на несколько месяцев... Вот как? Ты же его сестра... Почему тебе не хочется?.. Никто ничего не подумает, и уж во всяком случае не Фриц... Конечно, он знает, что мы с тобой не очень дружим... но... ну хорошо, он сам тебе позвонит. Да, я ему скажу... Все ведь более или менее налажено, но квартира несколько велика... Как убирать его кабинет, Ида знает, пусть там хозяйничает... По-моему, она очень расторопная, и Фриц привык к ней... И вот что еще - пожалуйста, не пойми это превратно, - он не любит разговоров до обеда - не забудешь? Я всегда воздерживалась... Ну не будем сейчас спорить об этом, до отхода поезда осталось мало времени, а я еще не уложила вещи... Последи за его костюмами и напомни ему, что нужно пойти к портному, он заказал пальто. И позаботься, чтобы у него в спальне подольше топили, он спит всегда с открытым окном, а еще слишком холодно... Нет, я не думаю, что ему нужно закаляться, прости, Гертруда, у меня больше нет времени... Я тебе очень благодарна, и мы же будем писать друг другу. Прощай. (Вешает трубку и набирает еще номер.) Анна? Говорит Юдифь. Слушай, я сейчас уезжаю... Нет, это необходимо, становится слишком трудно... Слишком трудно!.. Нет, Фриц яе хочет, и он еще ничего не знает. Я просто уложила вещи... Не думаю... Не думаю, чтобы он стал особенно возражать. Для него это становится слишком трудно по внешним причинам. Нет, об этом мы не уславливались... Мы вообще никогда об этом не говорили, никогда!.. Нет, он не переменился, напротив... Слушай, я хотела бы, чтобы вы немного развлекали его, хотя бы в первое время... Да, особенно по воскресеньям, и уговорите его переехать... Квартира слишком велика для него. Я бы охотно забежала к тебе проститься, но ведь ваш швейцар, понимаешь?.. Ну прощай, нет-нет, не приезжай на вокзал, ни под каким видом!.. Прощай, я напишу... Непременно. (Вешает трубку. Во время разговора она курила. Теперь она сжигает записную книжку, которую перелистывала, ища номера телефонов. Несколько раз прохаживается по комнате. Потом начинает говорить, репетируя маленькую речь перед мужем, и становится ясно, что муж всегда сидит на определенном кресле.) Так вот, Фриц, я уезжаю. Пожалуй, мне следовало давно уже это сделать, ты не сердись, что я не могла решиться, но... (Остановилась, задумалась. Начинает снова.) Фриц, не надо удерживать меня, мне нельзя оставаться... Ясно же, что я погублю тебя. Я знаю, ты не трус, полиции ты не боишься, но есть вещи пострашнее. Они не отправят тебя в концлагерь, но не сегодня-завтра закроют перед тобой двери клиники. Ты ничего не скажешь, но ты заболеешь. Не хочу я, чтобы ты тут сидел без дела, перелистывал журналы. Я уезжаю из чистого эгоизма, только и всего. Молчи... (Снова останавливается и снова начинает.) Не говори, что ты не изменился, - это неправда! На прошлой неделе ты вполне объективно заметил, что процент евреев среди ученых не так-то уж велик. Всегда на