у до Сто двенадцатой (Макклинтик несся, как пуля) он спрашивал себя, что будет делать, если ее там не окажется. Ее не оказалось. Дверь распахнута, записки нет. Обычно она запирала двери. Винсом зашел. В двух или трех местах горел свет. Никого не было. На кровати валялась комбинация. Он поднял ее, черную и скользкую. Скользкая комбинация, - подумал он и поцеловал ее около левой груди. Раздался телефонный звонок. Он не снимал трубку. В конце концов снял. - Где Эстер? - она едва переводила дыхание. - Ты носишь красивое белье, - сказал Винсом. - Спасибо. Она не приходила? - Остерегайся девушек в черном белье. - Руни, не сейчас. Ей где-то прищемило задницу, и она убежала. Не мог бы ты посмотреть, нет ли записки? - Поехали со мной в Ленокс, штат Массачусетс. Терпеливый вздох. - Нет записки. Ничего нет. - Может, все же посмотришь? Я в подземке. Поехали в Ленокс, когда (запел Руни), Август в Нуэва-Йорк-Сьюдад. Многим хорошим людям сказала ты нет. Не унижай меня мрачным: "Пока, привет..." Хор (beguine tempo): Поедем туда, где ветры прохладны, а улицы - тропки в лесах. Пускай пуританские духи маршируют в наших лживых мозгах, Ведь у меня пока еще встает при звуках "Бостон Попов". Черт с ней, с богемой, жизнь - это сон, вдали от бандитов и копов. Ленокс роскошен, ты врубаешься, Рэйчел? Отъесться, чтоб ж. стали шире, чем плечи, Нам с тобой не случалось еще: В край Олдена, Уолдена, к индейкам и крысам, Я сделаюсь там слащавым и лысым, Мы с тобой рядом - к плечу плечо. Такую жизнь не назвать плохой. Хей, Рэйчел, (щелчки пальцами на первый и третий счет) ты едешь со мной... Она повесила трубку, не дослушав. Винсом сидел у телефона с комбинацией в руках. Просто сидел. II Эстер и впрямь прищемили задницу. По крайней мере, задницу эмоциональную. В тот день Рэйчел застала ее плачущей внизу в прачечной. - Что случилось? - спросила Рэйчел. Эстер завопила еще громче. - Ну, девочка, - сказала она ласково, - расскажи обо всем Рэч. - Отстань! - И они принялись гоняться друг за дружкой вокруг стиральных машин и центрифуг, среди раскачивающихся простыней, ветхих половиков и лифчиков в сушилке. - Постой, я просто хочу тебе помочь. - Эстер запуталась в простыне. Рэйчел стояла в темноте прачечной и кричала на нее. Внезапно в соседней комнате взбесилась стиральная машина, и на них обрушился бивший из дверей каскад мыльной воды. Грязно выругавшись, Рэйчел скинула шлепанцы и, подоткнув юбку, пошла за шваброй. Не прошло и пяти минут, как в дверь просунулась голова Свина Бодайна. - Ты делаешь не так. Слушай, где ты училась работать тряпкой? - Ага, - сказала она, - тряпки захотел? Вот тебе! - Размахивая тряпкой, она побежала на него. Свин отступил. - Что случилось с Эстер? Я столкнулся с ней на лестнице. - Рэйчел тоже хотелось бы это знать. К тому времени, когда она, протерев пол, взбежала по пожарной лестнице и через окно влезла в квартиру, Эстер, разумеется, уже ушла. К Слэбу, - решила Рэйчел. Слэб взял трубку на первом же гудке. - Я позвоню, если она появится. - Но Слэб... - Что? - спросил Слэб. Что? А, ладно. Она повесила трубку. Свин сидел на подоконнике. Она машинально включила ему радио. Литтл Вилли Джон пел "Лихорадку". - Что приключилось с Эстер? - спросила она, просто чтобы не молчать. - Я же сам у тебя спрашивал, - сказал Свин. - Могу поспорить, она залетела. - Несомненно можешь. - У Рэйчел разболелась голова, и она отправилась в ванную помедитировать. Лихорадка никого не обошла стороной. Свин, злорадный Свин на этот раз оказался прав. Эстер появилась у Слэба с традиционным видом залетевшей работницы, белошвейки или продавщицы - растрепанные волосы, опухшее лицо, потяжелевшие на вид груди и живот. Для заводки Слэба ей хватило пяти минут. Он размахивал руками и откидывал волосы со лба, стоя перед "Датским творожником No56", кривобоким во всю стену экземпляром, рядом с которым он смотрелся карликом. - Что ты мне рассказываешь? Шунмэйкер не даст тебе и дайма. Я знаю. Хочешь поспорим? Ставлю на то, что у ребенка будет огромный горбатый нос. Она тут же умолкла. Добряк Слэб был сторонником шоковой терапии. - Слушай, - он схватил карандаш. - Сейчас никто не поедет на Кубу. Жарче, чем в Нуэва-Йорке, не сезон. Но у Баттисты, несмотря на все его фашистские замашки, есть одно достоинство - он не запрещает аборты. Значит, у тебя будет дипломированный врач, знающий свое дело, а не дилетант с дрожащими руками. Это чисто, безопасно, легально и, главное, дешево. - Это убийство. - Ты стала католичкой? Почему-то во времена декаданса это всегда входит в моду. - Ты же меня знаешь, - прошептала она - Оставим эту тему. Если бы я тебя знал. - Он на минуту задумался, почувствовав, что становится сентиментальным. Поколдовав с цифрами на клочке кальки: - За три сотни мы можем свозить тебя туда и обратно. Включая питание, если потребуется. - Мы? - Больная Команда. До Гаваны и обратно. Это займет не больше недели. Будешь чемпионкой по йо-йо. - Нет. Они философствовали, а тем временем день близился к концу. Никто из них не считал, будто отстаивает или пытается доказать нечто важное. Это напоминало словесную дуэль на вечеринке, или Боттичелли. Они цитировали Лигуори, Галена, Аристотеля, Дэвида Ризмана, Элиота. - Как ты можешь говорить, что у плода есть душа? Откуда ты знаешь, в какой момент душа вселяется в тело? И вообще, есть ли душа у тебя самой? - Убийство собственного ребенка, вот что это такое. - Ребенка-шмебенка! Сложной белковой молекулы. И не более того. - Думаю, во время редких визитов в ванную, ты бы не отказался помыться нацистским мылом из еврея - одного из тех шести миллионов! - Ладно, - он вышел из себя, - если не молекула, то что? После этого происходящее превратилось из логично-фальшивого в эмоционально-фальшивое. Как пьяный, которого рвет всухую, они отрыгивали всевозможные старые слова, почему-то всегда приходившиеся не к месту, затем стали наполнять чердак напрасными выкриками, пытаясь изрыгнуть собственные живые ткани, органы, бесполезные везде, кроме мест, где им полагается находиться. Когда солнце село, она оторвалась от методичного обличения моральных принципов Слэба и набросилась на "Датский творожник No56", наступая на него и угрожающе рассекая ногтями воздух. - Приступай, - сказал Слэб, - это улучшит текстуру. - Он сидел с телефонной трубкой. - Винсома нет. - Положил трубку, снова снял, набрал номер. - Где я могу достать 300 долларов? - спросил он. - Нет, банки закрыты... я против ростовщичества. - Он цитировал телефонистке "Cantos" Эзры Паунда. - Почему, - поинтересовался он, - вы, телефонистки, всегда говорите в нос? - Смех. - Хорошо, когда-нибудь попробуем. - Эстер, сломав ноготь, вскрикнула. Слэб повесил трубку. - Зараза! - сказал он. - Детка, нам нужны три сотни. У кого-то же они должны быть. - Он решил обзвонить всех своих знакомых, имевших сберегательные счета. Через минуту список знакомых иссяк, но Слэб ни на каплю не приблизился к решению задачи о финансировании поездки Эстер на юг. Сама Эстер бродила по квартире в поисках пластыря. В конце концов она остановилась на комке туалетной бумаги и резинке. - Что-нибудь придумаем, - сказал он. - Доверься Слэбу, детка. Слэбу-гуманисту. - Оба знали, что она доверится. Кому же еще? Она была из доверчивых. Так что Слэб сидел и думал, а Эстер помахивала бумажным шариком на конце пальца под какую-то свою мелодию - возможно, старую песню о любви. И хотя ни один из них в этом бы не признался, они ждали прихода на вечеринку Рауля, Мелвина и Команды. Тем временем, компенсируя выдыхавшееся солнце, краски занимавшей всю стену картины, менялись, отражая все новые длины световых волн. Рэйчел, занятая поисками Эстер, пришла на вечеринку уже ночью. Пока она преодолевала семь лестничных маршей, миловавшиеся парочки, безнадежно пьяные ребята, задумчивые типы, зачитывавшие выдержки из книг, украденных в библиотеке Рауля, Слэба и Мелвина, и строчившие загадочные заметки на полях - все, словно пограничная стража, встречали ее на каждой площадке и сообщали, что она пропустила самое интересное. Что именно - выяснилось еще до того, как она сквозь толпу просочилась на кухню, где собрались все Достойные Люди. Мелвин исполнял на гитаре импровизированную народную песню о том, насколько гуманный парень - его сосед по комнате Слэб, наделяя его следующими титулами: (а) нео-профсоюзник и реинкарнация Джо Хилла; (б) ведущий пацифист мира; (в) мятежник с корнями, зиждущимися в американской традиции; (г) воинствующий противник фашизма, частного капитала, республиканской администрации и Вестбрука Пеглера. Пока Мелвин пел, Рауль давал Рэйчел краткие пояснения по поводу источников Мелвиновского подхалимажа. Видимо, Слэб ждал, пока комната не набьется битком, потом взгромоздился на мраморный унитаз и попросил всех замолчать. - Эстер беременна, - объявил он, - ей нужны 300 баков, чтобы поехать на Кубу и сделать аборт. - Участливая, с улыбками до ушей, бухая Больная Команда с одобрительными возгласами прошлась по низам своих карманов, и родники всеобщего гуманизма вынесли на поверхность мелочь, потрепанные бумажки и пару жетонов подземки; все это Слэб собрал в старый пробковый шлем с греческой надписью, оставшийся с давнишней встречи какого-то землячества. К удивлению присутствующих, набралось 295 долларов и немного мелочи. Слэб церемонно достал десятку, занятую им за пятнадцать минут до начала своего выступления у Фергюса Миксолидяна, который только что получил грант от фонда Форда и более чем страстно мечтал о Буэнос-Айресе, откуда не выдавали. Если Эстер и пыталась возражать против мероприятия, никто этого не слышал. Хотя бы потому, что в комнате было очень шумно. После сбора пожертвований Слэб передал Эстер пробковый шлем, ей помогли забраться на унитаз, откуда она произнесла краткую, но трогательную благодарственную речь. В разгар последовавших за этим аплодисментов Слэб завопил: "В Айдлуайлд!" - или что-то в этом роде, их обоих подняли на руки и понесли с чердака вниз по лестнице. Единственное за весь вечер бестактное замечание отпустил один из носильщиков - студент, недавно появившийся на Больной Сцене; он высказал предположение, что можно избежать всех связанных с поездкой на Кубу хлопот и потратить деньги на следующую вечеринку, если сбросить Эстер в лестничный колодец и тем самым вызвать выкидыщ. Его быстро угомонили. - О Боже, - сказала Рэйчел. Она никогда не видела такого скопления раскрасневшихся рож и столько блевотины и вина на линолеуме. - Мне нужна машина, - сообщила она Раулю. - Колеса! - крикнул Рауль. - Четыре колеса для Рэч! - Но щедрость Команды истощилась. Никто не слушал. Может, видя отсутствие у нее энтузиазма, они решили, что она рванет в Айдлуайлд и попытается остановить Эстер. У них не нашлось даже одного. Только тогда, ранним утром, Рэйчел подумала о Профейне. Сейчас он уже сменился. Милый Профейн. Непроизнесенное в бардаке вечеринки прилагательное осталось цвести в самом потаенном уголке ее мозга - она была бессильна этому помешать, - впрочем, слишком глубоко, чтобы объять оболочкой покоя ее 4 фута 10 дюймов. Которые понимали, что Профейн - тоже безколесный. - Так, - сказала она. Имея в виду отсутствие колес у Профейна - прирожденного пешехода. Движимом собственными силами, которые могли подвигнуть кое на что и ее. Но тогда, что же получается - она расписывается в собственной недееспособности? Словно перед ней лежит налоговая декларация о доходах сердца - столь запутанная и изгаженная таким количеством многосложных слов, что вычисление налога отняло бы все ее двадцать два года. И это еще в лучшем случае, ведь дело осложнялось тем, что декларацию на совершенно законных основаниях можно и не подавать, и соглядатаи фантазии пальцем о палец не ударили бы, чтобы настучать на тебя, но... Ох уж это "но"! Возьмись ты за нее, и налог сведет на нет весь доход, и тогда - кто знает, в какие удручающие ситуации, в какую скандальную хронику души можно угодить. Странны места, где такое может случиться. Еше более странно то, что это вообще случается. Рэйчел направилась к телефону. Кто-то разговаривал. Но она могла подождать. III Профейн зашел в квартиру Винсома в тот момент, когда Мафия в одном надувном бюстгальтере с тремя любовниками, которых Профейн видел впервые, занималась игрой собственного изобретения под названием "Музыкальные одеяла". На останавливаемой произвольным образом пластинке Хэнк Сноу пел "Все прошло". Профейн пошел к холодильнику и достал пиво. Он уже собирался позвонить Паоле, как раздался звонок. - Айдлуайлд? - переспросил он. - Может, удастся взять машину у Руни. "Бьюик". Только я не умею водить. - Я умею, - сказала Рэйчел. - Жди там. Профейн уныло оглянулся на жизнерадостную Мафию с приятелями и поплелся по пожарной лестнице в гараж. "Бьюика" не было. Только "Триумф" Макклинтика Сферы - заперт, ключей нет. Профейн сел на капот "Триумфа", окруженного неодушевленными собратьями из Детройта. Рэйчел явилась через пятнадцать минут. - Машины нет, - сказал он, - нас обманули. - О Боже. - Она объяснила, зачем ей в Айдлуайлд. - Не понимаю, чего ты так суетишься. Хочет прочистить себе матку - ради Бога, пускай чистит. После этого Рэйчел следовало сказать: "Ты бессердечный подонок", вмазать ему и отправиться искать машину в другом месте. Но, приблизившись, она попыталась рассуждать - даже с нежностью, или, возможно, лишь умиротворенная этим новым, пусть даже временным, определением покоя. - Не знаю, убийство это или нет. - сказала она, - Меня это мало волнует. Сколько орехов составляет кучку? Я против абортов из-за того, что они причиняют девушке. Спроси у любой, которая через это проходила. Профейну даже показалось, что она говорит о себе. Ему захотелось убраться отсюда. Сегодня Рэйчел вела себя странно. - Ведь Эстер слаба, Эстер - жертва. После наркоза она придет в себя, ненавидя мужчин, считая, что все они обманщики, и все же понимая, что ей придется довольствоваться тем, кого удастся заполучить - хоть осторожным, хоть неосторожным. В конце концов она согласится на кого угодно - местного рэкетира, студента, тусовщика, слабоумного или преступника, поскольку без этого ей не обойтись. - Не надо, Рэйчел. Подумаешь, Эстер! Ты что, влюбилась в нее? Так о ней печешься. - Да. - Помолчи, - продолжала она. - Ты же не Свин Бодайн. Сам знаешь, о чем я. Сколько раз ты рассказывал мне о том, что творится под улицей, на поверхности, в подземке. - Да, - огорошенный. - Конечно, но: - Я хочу сказать, что люблю Эстер так же, как ты любишь обездоленных и заблудших. Как можно относиться иначе? К тому, кого возбуждает собственная вина? До сих пор она была разборчива. Пока не поняла, что не может сопротивляться, постоянно переживая свою участь дежурной любовницы Слэба и этой свиньи Шунмэйкера. Что вскоре станет обессилевшей, уязвленной, отвергнутой. - Слэб как-то был с тобой, - он пинал ногой шину, - в горизонтальном положении. - Да. - Молчание. - Я могла уйти в себя. Может, под этими рыжими космами скрывается девушка-жертва, - засунув ладошку в волосы, она медленно подняла свою густую гриву, Профейн почувствовал эрекцию, - та часть меня, которую я вижу в ней. Такую же, как Дитя депрессии Профейн - неабортированный комочек, ставший фактом на полу старого гувервиллевского барака в тридцать втором, ты видишь его в каждом безымянном бродяге, попрошайке и бездомном, ночующем на улице, и ты любишь его. О ком она говорит? Всю прошлую ночь Профейн мысленно разговаривал с ней, но такого никак не ожидал. Опустив голову, он пинал ногой неодушевленные шины, зная, что они отомстят в самый неподходящий момент. Теперь он вообще боялся говорить. Ее рука по-прежнему была в волосах, глаза наполнились слезами. Она отошла от крыла, на которое опиралась, и замерла, широко расставив ноги. Дугой выгнулись бедра. В его направлении. - Мы разошлись со Слэбом из-за нашей несовместимости. Команда потеряла для меня всякую привлекательность, не знаю, что случилось, но я выросла. Он никогда не покинет ее, хотя все понимает и видит то же, что вижу я. Не хочу, чтобы меня затянуло, вот и все. Но тогда ты... Блудная дочь Стюйвезанта Аулгласа стояла в позе красотки с плаката. Готовая при малейшем скачке давления в кровеносных сосудах, эндокринном дисбалансе или возбуждении эрогенных зон вступить в связь со шлемилем Профейном. Казалось, ее груди тянутся к нему, но он не двигался, боясь прервать это удовольствие, боясь почувствовать вину за любовь к неудачникам - к себе, к ней, - боясь убедиться в том, что она - столь же неодушевленная, как и все вокруг. Почему? Только ли из-за абстрактного желания хоть раз в виде исключения найти кого-нибудь по эту - настоящую - сторону телеэкрана? Откуда появилась надежда, что Рэйчел окажется хоть на йоту более одушевленной? Ты задаешь слишком много вопросов, - сказал он себе. - Перестань спрашивать, бери. Дари. Как бы она это ни называла. Член у тебя в трусах или мозг? Делай что-нибудь. Она не знает, ты не знаешь. Только одно - соски, которые образовали бы с его пупом и мягкой ямочкой солнечного сплетения теплый алмазный ромб, автоматически притягивающая руку девичья попка, пышные, недавно уложенные волосы, щекочущие его ноздри - на этот раз все это не имеет никакого отношения к черному гаражу или авто-призракам, среди которых они оба случайно оказались. Теперь Рэйчел хотелось только одного - схватиться за него, ощутить, как его пивной живот расплющивает не сдерживаемые лифчиком груди, она уже стала разрабатывать планы, как заставить его сбросить вес, больше заниматься спортом. Так и застал их вошедший Макклинтик - обнявшимися; время от времени кто-то из пары терял равновесие и слегка переступал ногами, дабы не упасть. Танцплощадка в подземном гараже. Так танцуют в городах. Пока Паола вылезала из "Бьюика", Рэйчел поняла Все. Девушки поравнялись друг с другом, улыбнулись и разошлись. Отныне их пути разминутся, - говорили застенчивые симметричные взгляды, которыми они обменялись. - Руни спит на твоей кровати. За ним нужно присмотреть, - только и сказал Макклинтик. - Профейн, милый Профейн, - засмеялась она, и "Бьюик" заурчал в ответ на ее прикосновение, - как много людей, о которых надо сейчас позаботиться! IV Винсом пробудился от сна о дефенестрации в недоумении, почему это не пришло ему в голову раньше. Семь этажей отделяли окно спальни Рэйчел от дворика, служившего исключительно неблаговидным целям - там испражнялись пьяные, по ночам развлекались кошки, туда сваливали пивные банки и выметенный из квартиры мусор. Как бы прославил все это его труп! Он открыл окно и, оседлав подоконник, прислушался. На Бродвее хихикали снимаемые кем-то девушки. Безработный музыкант упражнялся на тромбоне. Из окна напротив лился рок-н-ролл: Юная богиня, Мне "нет" не говори. В парке вечерком Вместе посидим. Дай мне стать Юным Ромео твоим... Посвящен стрижкам "утиная задница" и чуть не лопающимся по швам узким юбкам Улицы, на которых полицейские наживали язву, а Совет молодежи - зарплату. Почему бы не спорхнуть туда? Жара усиливается, а на щербатом асфальте в щели между домами август будет бессилен. - Послушайте, друзья, - сказал Винсом, - у меня есть слово для всей нашей Команды, и слово это напрочь больное. Одни из нас не успевают застегнуть ширинку, другие хранят верность подругам, пока не подкрадется менопауза, или Великий Климакс. Но среди нас, распутных и моногамных, по обеим сторонам ночи, на улице или вне ее, нет ни одного, на кого можно указать пальцем и сказать, что он здоров. - Армяно-ирландский еврей Фергюс Миксолидян берет деньги у фонда, названного в честь человека, потратившего миллионы, дабы доказать, что миром правят тринадцать раввинов. Фергюс не видит в этом ничего дурного. - Эстер Гарвиц платит за переделку тела, в котором родилась, и по уши влюбляется в искалечившего ее человека. Эстер тоже не видит в этом ничего дурного. - Теледраматург Рауль может написать сценарий настолько уклончивый, что не вякнет ни один спонсор, и все-таки объяснить зрителям, что с ними происходит. Но при этом довольствуется вестернами и детективами. - Художник Слэб во всем отдает себе отчет, у него замечательная техника и, если хотите, - "душа". Но он увлечен датскими творожниками. - У фолк-певца Мелвина нет таланта. Однако именно он рассуждает о социальной политике чаще, чем вся Команда вместе взятая. И ничего не доводит до конца. - Мафия Винсом достаточно умна, чтобы создать свой мир, но слишком глупа, чтобы не жить в нем. Обнаружив, что реальный мир не совпадает с ее фантазиями, она тратит все виды энергии - сексуальную, эмоциональную, - чтобы приладить их друг к другу, но всякий раз безуспешно. - И так далее. Любой, кто продолжает жить в столь больной субкультуре не имеет права называть себя здоровым. Остается лишь один здравый выход, которым я и собираюсь воспользоваться, это - окно, и сейчас я из него выпрыгну. С этими словами Винсом поправил галстук и приготовился к дефенестрации. - Послушай, - сказал Свин Бодайн, внимавший ему из кухни, - разве ты не знаешь, что жизнь - самое ценное, что у тебя есть? - Это я уже слышал, - сказал Винсом и выпрыгнул. Он забыл о пожарной лестнице в трех футах внизу. К тому времени, когда Винсом встал и занес ногу, Свин уже был за окном. Он вцепился в ремень Винсома как раз, когда тот падал во второй раз. - Вот, посмотри теперь, - сказал Свин. Писавший во дворе пьяница взглянул вверх и заорал, призывая всех посмотреть на самоубийство. Зажегся свет, открылись окна, и вскоре у Свина и Винсома появилась аудитория. Винсом висел, сложившись наподобие складного ножа, умиротворенно глядел на пьяницу и обзывал его обидными словами. - Может, отпустишь? - сказал Винсом через некоторое время. - Руки-то, небось, устали. Свин признался, что устали. - Хочу ли я, могу ли я, давно ли я, говно ли я, - сказал Свин. Винсом рассмеялся, и Свин могучим рывком перевалил его через низкие перила пожарной лестницы. - Нечестно, - сказал Винсом, отнявший у Свина все силы. И рванул вниз по лестнице. Пыхтя, словно кофеварка с неисправными клапанами, Свин бросился в погоню. Он поймал Винсома двумя этажами ниже - тот стоял на перилах и зажимал рукой нос. На этот раз он перекинул Винсома через плечо и решительно направился вверх по пожарной лестнице. Винсом сполз с его плеча и сбежал на этаж вниз. - Ладно, - сказал он, - четыре этажа тоже сойдет. Рок-н-рольщик-энтузиаст на противоположной стороне двора врубил приемник на полную мощность. Исполнявший "Доунт би крул" Элвис Пресли обеспечивал музыкальное сопровождение. Свин услыхал сирены подъезжавших к дому полицейских машин. Так они и гонялись друг за другом вверх-вниз по пожарной лестнице. Через некоторое время у обоих закружились головы, и они стали хихикать. Их подбадривали зрители. Так редко в Нью-Йорке случается что-нибудь эдакое! Полицейские с сетями, фонариками и лестницами вбежали в щель между домами. В конце концов Свин загнал Винсома на нижнюю площадку на высоте в полуэтажа над землей. К тому времени полицейские растянули сеть. - По-прежнему хочешь прыгать? - спросил Свин. - Да, - ответил Винсом. - Валяй, - сказал Свин. Винсом прыгнул ласточкой, стараясь приземлиться на голову. Но, разумеется, попал в сеть. Он разок подпрыгнул и, обмякнув, замер. Полицейские надели на него смирительную рубаху и повезли в Белльвью. Внезапно осознав, что находится в самоволке уже восемь месяцев, и что полицейских можно считать "гражданским береговым патрулем", Свин повернулся и, покинув добропорядочных граждан, которым предстояло гасить свет и возвращаться к своему Элвису Пресли, проворно побежал по лестнице к окну Рэйчел. Забравшись в квартиру, он подумал, что можно надеть старое платье Эстер, повязать голову платком и говорить фальцетом, на случай, если полицейские решат подняться для выяснения подробностей. Они так глупы, что им в жизни не догадаться. V В Айдлуайлде жирная трехлетка, которой нетерпелось поскакать по гудронированной площадке к стоящему на посадке самолету Майами-Гавана-Сан-Хуан, пресыщенно смотрела из-под полуприкрытых век через усыпанное перхотью черное плечо отцовского костюма на клаку провожавших ее родственников. "Кукарачита, - кричали те, - adios, adios". Перед вылетами аэропорт на короткое время наполнялся народом. Выйдя из радиоузла, где она попросила сделать объявление для Эстер, Рэйчел наугад петляла в толпе в поисках потерявшейся подруги. В конце концов она встала рядом с Профейном у ограждения. - Мы - просто ангелы-хранители. - Я проверил рейсы "Пан Американ" и остальных компаний, - сказал Профейн. - У крупных фирм все было забито еще за несколько дней. Сегодня утром есть только рейс "Англо Эрлайнз". Объявили посадку; видавший виды и практически не блестевший под прожекторами DC-3 ждал на летном поле. Проход открыли, и пассажиры стали продвигаться вперед. Друзья маленькой пуэрториканки пришли вооруженные маракасами, трещетками и литаврами. Подобно отряду телохранителей, они проследовали мимо стойки регистрации, дабы проводить ее до самого трапа. Полицейские попытались их остановить. Кто-то запел, и довольно быстро песню подхватили все. - Вот она! - воскликнула Рэйчел. Эстер вынырнула из-за автоматических камер хранения, бок о бок бежал Слэб. Из ее глаз лились слезы, изо рта - рыдания, чемоданчик оставлял за собой след из быстро испарявшихся капель одеколона, она смешалась с толпой пуэрториканцев. Рэйчел ринулась вдогонку, резко увернулась от встречного полицейского, и лоб в лоб столкнулась со Слэбом. - Уф! - сказал Слэб. - Эй ты, хам, что, черт побери, происходит?! - он держал ее за локоть. - Пускай себе едет, - сказал Слэб, - если хочет. - Ты таскаешь ее за собой, как ребенка, - закричала Рэйчел. - Доканать хочешь? Со мной не вышло, так нашел слабачку себе под силу. Лучше б делал ошибки на своем холсте! Как бы то ни было, Команда устроила полиции беспокойную ночь. Раздались свистки, на площадке между ограждением и DС-3 начались мелкомасштабные беспорядки. А что такого? Сейчас август, к тому же полицейские не любят пуэрториканцев. Многометрономный перестук ритм-группы Кукарачиты стал зловещим, напоминая стаю саранчи, повернувшую в сторону цветущего поля. Слэб громко поминал недобрым словом деньки, когда они с Рэйчел оказывались в горизонтальном положении. Тем временем Профейн старался не попасть под полицейские дубинки. Эстер воспользовалась беспорядками как прикрытием, и он потерял ее из виду. По чьей-то причуде замигали все огни этой части Айдлуайлда, и стало еще хуже. Наконец Профейн вырвался из небольшой группы провожающих и засек бежавшую по взлетной полосе Эстер. Она потеряла туфлю. Он уже собирался броситься следом, когда дорогу ему преградило рухнувшее тело. Профейн споткнулся, полетел и, очухавшись, увидел перед собой знакомую пару женских ног. - Бенито. - Печально надутые, как всегда сексапильные губы. - Господи, этого не хватало! Она возвращалась в Сан-Хуан. О своей жизни после изнасилования - ни слова. - Фина, Фина, не уезжай. - Как фотография в бумажнике - что толку от бывшей любимой, если она уехала в Сан-Хуан, какой бы непонятной ни была эта любовь? - Анхель и Джеронимо тоже здесь. - Она рассеянно оглянулась. - Они хотят, чтобы я уехала, - сказала она, подявшись на ноги. Он пошел за ней, о чем-то горячо рассуждая. Он забыл об Эстер. Рядом пробежала Кукарачита со своим отцом. Профейн и Фина прошли мимо туфли Эстер, лежавшей на боку со сломанным каблуком. Наконец Фина повернулась, глаза были сухими. - Помнишь ту ночь в ванной? - плюнула, повернулась и стремглав бросилась к самолету. - Вот задница! - сказал он. - Они бы достали тебя рано или поздно. - Но остался стоять - неподвижный, словно вещь. - Мне удалось, - вскоре произнес он. - Мне. - Считая шлемилей пассивными, он не помнил за собой подобных признаний. - Эх, парень. - Плюс позволил ускользнуть Эстер, плюс на нем теперь висит Рэйчел, плюс что еще случится с Паолой. Для спящего в одиночестве молодого человека проблем с женщинами у Профейна было больше, чем у любого из его знакомых. Он поплелся назад к Рэйчел. Беспорядки прекратились. За спиной завертелись пропеллеры, самолет тронулся, развернулся, оторвался от земли и улетел. Профейн не стал провожать его взглядом. VI Презрев лифт, патрульный Йонеш и постовой Тен Эйк одолели два пролета величественной лестницы и нога в ногу пошли по площадке к квартире Винсома. Несколько репортеров из бульварных газет воспользовались лифтом и перехватили их на полпути. Шум из квартиры Винсома был слышен на Риверсайд-драйв. - Никогда не знаешь, что подсунут в Белльвью, - сказал Йонеш. Они с помощником не пропускали ни одной телепрограммы "Драгнет". У них выработались каменное выражение лица, несинкопированный ритм речи, монотонный голос. Один был высоким и худощавым, другой - низеньким и толстым. Они шли в ногу. - Я говорил с доктором, - сказал Тен Эйк. - Молодой парень по фамилии Готтшалк. У Винсома было, что рассказать. - Сейчас увидим. Перед дверью Йонеш и Тен Эйк вежливо подождали, пока один из фотографов проверял вспышку. Было слышно, как внутри радостно взвизгнула девушка. - Дела, - сказал репортер. Полицейские постучали. - Заходите, заходите! - раздались подвыпившие голоса. - Это полиция, мэм. - Ненавижу легавых, - рявкнул кто-то. Тен Эйк пнул ногой оказавшуюся незапертой дверь. Тела внутри расступились, и Мафия с Харизмой и Фу, игравшие в "музыкальные одеяла", оказались в прямой видимости фотографа. "Зап!" - сработал фотоаппарат. - Черт! - сказал фотограф. - Это мы не сможем отпечатать. - Тен Эйк протиснулся к Мафии. - Все в порядке, мэм. - Не хотите ли поиграть? - ее голос звучал истерично. Полицейский, улыбаясь, стерпел. - Мы говорили с вашим мужем. - Вам лучше пройти с нами, - сказал другой полицейский. - Думаю, Эл прав, мэм. - Время от времени комнату освещали молнии вспышек. Тен Эйк помахал ордером. - Вы арестованы, ребята, - сказал он. Йонешу: - Позвони лейтенанту, Стив. - По какому обвинению? - закричали присутствующие. Тен Эйк обладал неплохой выдержкой. Он выждал несколько сердцебиений. - Вполне сгодится нарушение общественного порядка. Быть может, единственным обществом, покой которого в тот вечер остался ненарушенным, были Макклинтик с Паолой. Маленький "Триумф" несся вдоль Гудзона, прохладный ветер уносил остатки Нуэва-Йорка, набившегося им в ноздри, уши и рты. Паола говорила все как есть, и Маклинтик оставался спокойным. Пока она рассказывала о себе, Стенсиле, Фаусто, пока рисовала исполненные тоской образы Мальты, до Макклинтика стало доходить, что выбраться из равнодушно-сумасшедшего чик-чока можно лишь с помощью медленной, тяжелой и обескураживающей работы. Люби, не раскрывая рта, помогай, не надрывая задницу, и не кричи об этом на каждом перекрестке - будь спокоен, но не равнодушен. Примени он хоть чуточку здравого смысла, эта идея не заставила бы себя долго ждать.Она не стала откровением, просто признание некоторых вещей порой требует времени. - Да, - сказал он позже, когда они въезжали в Беркширс. - Знаешь, Паола, все это время я играл глупую мелодию. Мистер Жир, собственной персоной, - это я. Ленивый и уповающий на чудодейственное средство, способное исцелить этот город, исцелить меня. Его нет и никогда не будет. Никто не спустится с неба и не приведет в порядок Руни с его женой, Алабаму, Южную Африку, нас или Россию. Нет магических слов. Даже у "я вас люблю" не хватит магической силы. Представь себе Эйзенхауэра, говорящего это Маленкову с Хрущевым. Ха-ха. - Будь спокоен, но не равнодушен, - вымолвил он. Они проехали мимо раздавленного скунса. Запах преследовал их несколько миль. - Если бы моя мать была жива, я попросил бы ее вышить эти слова на салфетке. - Ты ведь знаешь, - начала она, - что мне нужно... - Возвратиться домой, конечно. Но неделя еще не кончилась. Не переживай так, девочка. - Не могу. Я всегда волнуюсь. - Мы будем держаться подальше от музыкантов, - только и сказал Макклинтик. Знал ли он об всем, что ей пришлось пережить? - Чик, чок, - пел он деревьям Массачусетса, - когда-то я все мог... ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ в которой шнурок йо-йо оказывается состоянием ума I Путешествие на Мальту по Атлантике, над которой так и не выглянуло солнце, состоялось в конце сентября. Судно называлось "Сюзанна Сквадуччи", оно однажды уже фигурировало во времена давно заброшенной Профейном опеки над Паолой. В то утро, понимая, что йо-йо Фортуны вернулось к некой исходной точке, он тоже вернулся на окутанное туманом судно - никакого нежелания, никаких предвкушений, ничего подобного, он просто приготовился плыть - отдаться на волю Фортуны. Если, конечно, у Фортуны есть воля. Некоторые из Команды пришли пожелать Профейну, Паоле и Стенсилу счастливого плавания - те, кто в тот момент не сидел, не лежал в больнице и не колесил по свету. Рэйчел не пришла. Сегодня она, вероятно, работала. Так полагал Профейн. Он попал сюда случайно. Пару недель назад - когда Стенсил шлялся в окрестностях поляны-для-двоих Рэйчел и Профейна и проворачивал необходимые дела - заказывал билеты, паспорта, визы, узнавал насчет прививок, - Профейн почувствовал, наконец, что в Нуэва-Йорке он окончательно устроился: обрел Девушку, призвание - борец с ночью и типичный человек с точки зрения ЧИФИРа, - дом в квартире трех девочек, одна из которых уехала на Кубу, другая собиралась на Мальту, и еще одна - его - оставалась. Он забыл о неодушевленном мире и законах воздаяния. Забыл, что поляна-для-двоих, двойная оболочка покоя, родилась всего через пару минут после бесконечных пинков по шинам - чистой воды недомыслие для шлемиля. И много времени Им не понадобилось. Всего пару дней спустя Профейн завалился спать в четыре, прикидывая отхватить перед работой добрых восемь часов "хрр-псс". Когда он наконец продрал глаза, освещение комнаты и состояние мочевого пузыря подсказывали, что он проспал. Электрический будильник Рэйчел весело тикал рядом, стрелки показывали 1.30. Сама куда-то ушла. Он включил свет и увидел, что будильник поставлен на полночь, и кнопка не нажата. Не сработал. "У-у, ублюдок". Он схватил его и отшвырнул в сторону. Ударившись о дверь ванной, будильник громко и заносчиво зажужжал: "Бззз". Ладно; он надел разные ботинки, порезался во время бритья, в подземке жетон не хотел влезать в турникет, а поезд ушел из-под самого носа. Он приехал в центр чуть южнее трех; в Асоциации Антроисследований царила неразбериха. Злой как черт Бергомаск поджидал его у дверей. "Ну знаешь!" - заорал босс. Оказалось, проводится ночной эксперимент. Около 1.15 одна из больших пирамид аппаратуры спятила, половина электронной начинки расплавилась, заверещали звонки аварийной сигнализации, сработали пара баллонов c CO2 и система водяного пожаротушения, а дежурный техник все это время мирно спал. - Техникам, - пыхтел Бергомаск - не платят за подъемы по ночам. Для этого мы держим ночных сторожей. - ЧИФИР сидел у противоположной стены и тихонько гудел. Вскоре до Профейна дошло, и он пожал плечами. "Глупо, но я всегда об этом говорил. Дурная привычка. Ладно. Все равно. Извини." Не получив ответа, он повернулся и зашаркал прочь. Выходное пособие пришлют по почте, - решил он. - Если, конечно, не захотят, чтобы я оплатил убытки. Счастливого путешествия, - бросил ему вслед ЧИФИР. - Как тебя понимать? Посмотрим. - Пока, старина. Будь спокоен, но не равнодушен. Вот девиз твоей стороны утра, Профейн. Ладно, я и так сказал слишком много. - Могу поспорить, под этой циничной бутиратовой шкурой скрывается жлоб. Сентиментальный жлоб. Ничего там нет. Кого дурачим? Последний разговор с ЧИФИРом. Вернувшись на Сто двенадцатую улицу, он разбудил Рэйчел. - Снова топтать тротуары, молодой человек? - Она пыталась ободрить его. Профейн позволил ей себя так вести, а на себя злился за то, что, раскиснув, забыл о родовых правах шлемилей. Отыграться он мог только на ней же. - Тебе-то что, - сказал он, - ты всегда была платежеспособной. - Я достаточно платежеспособна, чтобы содержать нас обоих, пока мы с "Пространством и временем" не подыщем тебе что-нибудь подходящее. По-настоящему подходящее. Фина пыталась толкнуть его на ту же дорожку. Ее ли он встретил тогда в Айдлуайлде? Или очередного ЧИФИРа, очередную нечистую совесть, донимавшую его под ритм baion? - Может, я не хочу искать работу. Может, я хочу быть бродягой. Помнишь? Я ведь люблю бродяг. Она подвинулась, освобождая место, делая неизбежные выводы. - Не хочу больше говорить ни о какой любви, - сказала она, обращаясь к стене. - Это не доведет до добра. Всегда приходится немного обманывать друг друга, Профейн. Почему бы нам не лечь спать? Нет, он этого так не оставит. - Я только хочу предупредить. Я никого не люблю, даже тебя. Когда и если я буду говорить, что люблю, это всякий раз будет ложью. Даже то, что я говорю сейчас - наполовину спектакль, чтобы выжать сочувствие. Она притворно захрапела. - Хорошо, ты знаешь, что я - шлемиль. Вот ты говоришь: "Взаимность". Рэйчел А., неужели ты так глупа? Шлемиль может лишь брать. У голубей в парке, у подцепленной на улице девчонки - плохой ли, хорошей ли, - шлемиль лишь берет, ничего не давая взамен. - Давай отложим этот разговор, - смиренно предложила она. - Можно же подождать слез, кризиса отношений. Не сейчас, милый Профейн. Давай спать. - Нет, детка, - он склонился над ней, - я не раскрываю перед тобой закоулки своей души. Я без страха могу говорить, то что сказал, поскольку это не секрет, это у всех на виду. Я тут не при чем, все шлемили такие. Она повернулась к нему, раздвинув ноги: "Тихо, тихо, тихо..." - Разве ты не видишь, - возбуждаясь, хотя сейчас он меньше всего хотел этого, - что если я, как и любой другой шлемиль, позволяю девушке вообразить, будто существует таинственное прошлое - это динамо, только и всего. - Профейн говорил, словно по подсказке ЧИФИРа. - Ничего там нет. Лишь ракушка скунжилле. Милая моя, - он фальшивил изо всех сил, - шлемили пользуются этим, зная, что большинству девушек нужна тайна, романтика. Поскольку девушка знает, что ее мужчина станет безумно скучен, если она дознается до всего, чего только можно. Ты, вот, сейчас думаешь: "Бедный мальчик, зачем он так себя унижает?" А я пользуюсь этой любовью, которую ты, глупышка, по-прежнему считаешь взаимной, чтобы засунуть тебе между ног - вот так - и взять - вот так, - нисколько не беспокоясь о твоих чувствах и заботясь о том, кончила ты или нет, лишь затем, чтобы считать себя способным заставить тебя кончить... - Профейн говорил, пока оба не кончили, после чего он лег на спину и предался традиционной печали. - Теб