прикрыли за собой дверь, как оттуда послышался голосок Сигиты. - А ножик? Что, я пальцем буду колбасу на- резать? - Ишь чего захотела! Ножик? - хмыкнул Дауса.- А пистолет не нужен? - Дайте ей нож, - сказал Альгис. - Нельзя. Опасно, - покачал головой Гайдялис. За ней нужен глаз да глаз. - Дайте ей, - повторил Альгис. - Я ручаюсь. Беру всю ответственность на себя. - Если что, отвечать нам, - угрюмо сказал Да- уса, но ножик достал из кармана, расправил лезвие и протянул Сигите в купе, потом иронически покосил- ся на Альгиса. Гуманизм... пустые штучки... Альгис не стал с ним спорить, отвел обоих подаль- ше от дверей купе в тамбур и там, оставшись наедине, рассказал им все, что узнал от Сигиты в их отсутствие. К его удивлению, это произвело впечатление не только на Гайдялиса, но и на Даусу. Что делать? Как ее спасти? - взволнованно спрашивал Альгис. - Дайте совет. - А какой совет? - задумчиво протянул Дауса с серьезным озабоченным выражением на своем длин- ном лице. - Взять на поруки. Хоть это вышло из моды. Но для вас, такого известного человека, сдела- ют исключение. - Вы знаете кого-нибудь из начальства в Кауна- се? - спросил Гайдялис. - В горкоме партии... или в прокуратуре? - Первый секретарь горкома - мой лучший друг.- воскликнул Альгис. - Тогда дело в шляпе, - хлопнул его по плечу Дауса. - Считайте, девка у вас.. Одно ваше сло.- во - и пустят ее, куда глаза глядят. Единственное, что надо сообразить, - как ее хозяевам вбить в башку, чтоб не подавали в суд за пятьсот рублей. - Я им верну эти деньги! - закричал Альгис. У меня есть с собой! Аккредитив. Завтра в Каунасе получу и занесу им домой! - Только расписку не забудьте взять с них, - де- ловито посоветовал Дауса. Товарищи, вы себе не представляете, какое мы доброе дело сделаем с вами завтра! - обнял их обоих за плечи Альгис и по их лицам видел, что они, как и он, взволнованы и растроганы. Только чур! - ей пока ни слова. Пойдемте в купе и выпьем. Это стоящее дело! - оживился Гайдялис. Совсем не грех, - поддержал Дауса. Как сказала бы моя мамаша, богоугодное дело не грех исмочить. Они выпили все вчетвером. Даже Сигита. Правда, не до конца и закашлявшись. И оба милиционера хохотали и стучали ей по спине кулаками. - Эх, Сигита, будь я помоложе на двадцать лет! шумел пьяный Дауса, любуясь ею. Вот пойдешь ты учиться на шофера, потом поедешь на машине по городу и сделаешь нарушение, тяжко мне будет, а при- дется тебя оштрафовать. Потому что служба прежде всего! - Так вы из милиции? - сузила глаза до щелок Сигита. - Что ты, что ты, спохватившись, замахал руками Дауса, а Гайдялис быстро вставил с хитрой ухмылочкой: - Разве, детка, таких дураков в милицию берут? - А почему на вас штаны с кантом, как у милици- онеров? - С кантом? С каким кантом? - стал дурачить- ся Дауса. Ах, это? Твоя правда, красавица. Мили- цейские это штаны. Видала, какие толстые, теплые? Мы же за тобой в Россию поехали. Тут какие морозы... Вот начальство и выдало нам эти штаны. Чтоб не замерзнуть. А то как же мы тебя домой привезем? Ясно? Сигиту эти доводы убедили, и она успокоилась. Потом они сидели напротив Альгиса все трое: Да- уса, Сигита и Гайдялис. Сигита - между ними. И вме- сте пели. Старую деревенскую песню. Она - высоким голоском, а они оба низко гудели: Куда бежишь тропинка милая? Куда ведешь? Куда зовешь? Кого ждала, кого любила я, Уж не воротишь, не вернешь. Сигита доверчиво положила им обоим руки на плечи, а глаза ее были прикованы к лицу Альгиса. И она пела для него одного. А оба милиционера, раскисшие от коньяка и тепла, гудели, обрамляя ее голосок, и по лицам было видно, как хорошо и прият- но им.. Посмотреть со стороны, никогда не скажешь, что сидят два конвоира и арестантка... Просто трое деревенских литовцев распелись от души, позабыв все на свете, словно они не в поезде, стучащем по рельсам морозной России, а у себя на селе, за околицей теплым летним вечерком. - Один народ, - растроганно думал Альгис.- Маленький, битый всеми, кому не лень. А все же живой и неповторимый. И милее его нет ничего сердцу поэта. Альгис тоже стал вдохновенно подпевать. Пели они долго, до полуночи, пока не застучали в стены из соседних купе. Тогда умолкли, стали укладываться спать. Погасили свет, оставив синий огонек, залезли под одеяла и под стук колес со спокойной душой стали проваливаться в сон. Вагон от резкого торможения толкнуло так, что Альгис съехал на самый край постели и вынужден был упереться руками, чтобы не удариться головой. Греме- ли железом буфера сталкивающихся вагонов. Поезд замедлил ход, и это было заметно в тронутое инеем окно по все медленней и медленней уплывающим на- зад низким неясным строением какой-то станции. Купе было залито мертвым синим светом. Сверху над Альгисом похрапывал Гайдялис, свесив вниз ногу в коричневом носке с заметной дыркой на большом пальце. Внизу напротив спал Дауса, укрывшись с голо- вой под одеялом. В проходе на полу стояли друг против друга две пары грубых яловых сапог, покачива- ясь в такт торможению лоснящимися голенищами со свисающими через верх концами несвежих портянок. Альгис уловил тяжелый дух, идущий от них, помор- щился и перевел взгляд вверх напротив. С полки свесила взлохмаченную голову Сигита и, улыбаясь смотрела на него. Вагон проходил мимо станционных фонарей, и желтый свет, пульсируя, за- глядывал в купе, озаряя припухшее спросонья совсем детское лицо Сигиты и вспыхивая искорками в ее, казалось, смеющихся глазах. Альгис улыбнулся ей в ответ и почему-то приложил палец к губам, как заговорщик, прося ее быть потише, чтоб не разбудить соседей. Сигита согласно кивнула и положила голову. на самый край своей полки, отчего щека свесилась, и это еще больше придало ей вид шаловливого ребенка, безмятежно уверенного, что мир хорош, и наблюдающего за ним, Альгисом, с до- черней доверчивостью. Вагон остановился напротив серого, с грубыми бе- тонными колоннами, вокзала с холодными бельмами. замерзших окон. Минск, - прочитал Альгис и машинально гля- нул на свои часы. Было сорок минут первого. Скрипу- чий деревянный голос станционного диктора проник в купе невнятными обрывками, из чего он лишь уяс- нил, что стоянка поезда здесь продлится двадцать минут. В коридоре вагона уже толкались, глухо бубня, пассажиры, угол чьего-то чемодана стукнул по двери, и этот стук окончательно разбудил Альгиса. Он сел, натянул на себя брюки и рубашку, стал обуваться. Сигита сверху молча смотрела на него. Дауса и Гайдялис спали. Альгис одевался мягкими насторо- женными движениями, стараясь не разбудить спящих, и по мере того, как он одевался, решение окончательно прояснилось у него в голове. - Поезд стоит двадцать минут. Они оба, Сигита и он, успеют выбраться и на первом такси укатить подальше от вокзала, пока не спохватились ее конво- иры. Главное - не разбудить их. Что он предпримет дальше, Альгис еще ясно не сознавал. Надо спасти эту девочку. Это - главное. Все остальное - мелочь, труха. Он спасет не только ее, но и себя. Свою душу. Порвет с прошлым, начнет новую жизнь и, как бы она ни сложилась, все равно будет лучше, по крайней мере, чище прежней. Ведь он еще молод. Что такое сорок лет. Приличный англичанин, а уж англичане умеют красиво жить, только в этом возрасте женится. Он еще полон сил. Надо встряхнуть- ся, собраться в пружину и тогда... Что будет тогда, Альгису некогда было прикинуть. Секундная стрелка, фосфоресцируя, неумолимо двига- лась по циферблату часов на его запястье. Медлить больше нельзя было. Дауса пробормотал что-то во сне, заставив Аль- гиса замереть с поднятой ногой и руками на застежке ботинка, но не высунул лица из-под одеяла, а, наобо- рот, повернулся, кряхтя, лицом к стене. Он поднял глаза к Сигите. Она уже не улыбалась, а смотрела напряженно, еще не догадываясь, но смут- но чувствуя какую-то связь двух сообщников, возник- шую между ними с той минуты, как Альгис .стал одеваться. Легким кивком головы и движением глаз Альгис велел ей одеться, и она будто только ждала этой команды, мягко села на своей полке, согнув колени у подбородка, достала из сетки под потолком свой свитер и стала натягивать его через голову, плавно и вкрадчиво, словно загребая воду, двигая в воздухе руками. Альгис снял с крючка свой пиджак, надел, даже застегнул на все пуговицы. Сигита, выпростав голову из ворота свитера, кивнула ему и протянула вниз свой чемоданчик с облупившимися углами. Альгис принял его беззвучно, поставил на свою постель. Затем надел пальто, шапку. Теперь нужно было поднять си- денье своей полки, чтоб вынуть из-под нее чемодан и саквояж. Сверху, с полки Гайдялиса, оборвался храп. Альгис стоял в проходе, стараясь не дышать, и гла- за его были на одном уровне с остроносым, неживым от синего света лицом Гайдялиса. Глаза милиционера были закрыты синеватыми, набрякшими веками, и ры- жие ресницы подрагивали. - Не нужно смотреть на него, он почувствует взгляд и проснется. Только бы не заскрипела полка, когда стану поднимать. Он нагнулся, мягко, не шурша, сдвинул всю по- стель к ногам, обнажив серый дерматиновый верх полки, взялся обеими руками за ее край, напряг мыш- цы, до онемения. Полка без скрипа плавно поднялась и Альгис ле- вой рукой прижал ее к стене, а правой нащупал руч- ку чемодана, поднял и поставил на пол и то же са- мое проделал с саквояжем. Затем также плавно и без- звучно опустил полку на место, выровнял матрац, поправил подушку, натянув до середины ее простыню с одеялом. Сдержанно, в три приема, перевел дыхание. Сигита тронула его рукой за плечо, и он посторонился. Она свесила вниз ногу в мужском ботинке со скошенным, сбитым каблуком, пошарила ею в воздухе, ища опоры, и задела чайный стакан на столике. Звякнула ложечка в стакане, задребезжал мельхиоровый подстаканник. Сигита рывком убрала ногу вверх. Дауса заворочался на своей полке, выпростал из- под одеяла голову со слипшимися на лбу жидкими волосами, разлепил один глаз, мутно уставившись на одетого Альгиса. Альгис ничего другого не смог придумать, как нагнуться к нему, загораживая собой чемоданы, и успокаивающим жестом поводить ладо- нью перед его носом. - Спите... Иду покупать сигареты, - произнес он свистящим шопотом. - А-а, - сонно протянул Дауса и закрыл глаза. Альгис разогнулся. Сигита сидела на углу, на своей полке, сжавшись в комок, и испуганно смотрела на него, затаив дыха- ние. Движением глаз Альгис велел ей проползти в дру- гой конец полки, к дверям. Покосился вниз на Даусу. Глаза его были закрыты, и дышал он ровно, с буль- кающим хрипом в горле. Сигита опустилась на пол гибким упругим движе- нием всего тела, повиснув на руках. Альгис подхватил ее, бесшумно поставил на ноги. Она показывала глаза- ми наверх. Он догадался, пошарил рукой на ее полке, нащупал плюшевую куртку и передал ей. Сейчас нужно было выйти. Без промедления. Не стукнув дверью. У двери стояла Сигита, он - за ней, в узком проходе, и меняться местами было неудобно, даже опасно. Был риск задеть спящего Даусу. Сигита оказалась очень смышленой. Успокаива- юще кивнув ему, взялась обеими руками за никель дверной ручки, прикусила от напряжения губу и нажа- ла. Дверь медленно поползла, открыв щель в освещен- ный коридор и сразу впустив в купе шум голосов оттуда. У Альгиса от боли онемела спина. Он не оглянулся. Стоя в проходе, он загораживал Сигиту от спящих и, протянув руку, помог ей оттянуть дверь наполовину. Сигита боком выскользнула в коридор с плюшевой курткой на согнутом локте. Альгис передал ей ее чемо- данчик, затем свой и саквояж. Она отошла вправо, скрывшись из виду. Тогда Альгис обернулся. Дауса сопел, снова натя- нув на лицо одеяло. Закрытые, как покойника, глаза Гайдялиса подавали признаки жизни подрагиванием рыжих ресниц. Взгляд Альгиса скользнул по столику со стаканами недопитого чая в подстаканниках, кус- ком недоеденной колбасы на газетном обрывке и гор- кой цветных бумажных оберток от сахара-рафинада. Над его опустевшей постелью в сетке топорщилась оранжевая мыльница, тюбик зубной пасты и футляр со щеткой. И, как бы убеждая себя, что он абсолютно спокоен, вернее, проверяя себя, Альгис задержался еще на миг, пока не вынул все это из сетки и сунул в карман пальто. Лишь после этого он протиснулся в коридор и медленно, медленно потянул назад дверь, с легким щелчком захлопнувшуюся на замок. В коридоре, ярко освещенном матовыми плафона- ми, теснились, проталкивая вперед чемоданы, севшие в Минске пассажиры, и вместе с ними в устоявшееся дремотное тепло вагона из тамбура наползал сырой морозный пар. Сигита застряла во встречном потоке пассажиров, пробивалась плечами и локтями, вызывая недоуменные взгляды и даже негодующее ворчание.. Она беспомощно оглянулась на Альгиса, и он улыб- нулся ей, даже подмигнул, чтоб приободрить, просу- нул свой чемодан, упер боком ей в спину и стал подталкивать, помогая добраться до тамбура. Нужно было спешить, во что бы то ни стало. В купе могут хватиться их любой момент. Плакал на чьих-то руках сонный ребенок, и люди переговаривались отрывисто и нервно. Толстая, уку- танная поверх теплого пальто огромным. платком, дама прижала Альгиса к стене, дыша ему в шею, и он рванулся движением всего тела, слыша сухой треск отрываемых пуговиц. - Я с ума сошел, - мелькало в голове. - Что я делаю? Как мальчишка бегу, грубо толкаю людей. Зачем? Куда? И вдруг ему стало смешно. - Пардон, мадам, - оскалился он в улыбке тол- стой даме. - Моя пуговица зацепилась за ваш платок. - Ненормальный, - зашипела она ему в спину, но он уходил от нее, отжимая встречных, и каждый раз смеясь, извиняясь: - Пардон... пардон. У тамбура было немного свободней, и можно было отдышаться, запахнуть разъехавшееся в стороны паль- то. Голова Сигиты мелькала уже в тамбуре. Проводница в черной шинели удивленно вскинула на Альгиса глаза: - У вас билет до Вильнюса. Здесь сходите? Тогда я отмечу освободившееся место. У Альгиса холодком сжалось сердце. На их места пустят новых пассажиров, и конвоиры хватятся, под- нимут тревогу'. - И девушка сходит? - Нет, нет, - как можно беспечней улыбнулся Альгис. - Мы вернемся. Только эти вещи передадим,- кивнул он на свой багаж. - Здесь нас люди встречают. - А-а, - с сомнением в голосе протянула провод- ница. - Я думала, это ваш багаж. Только быстренько, не опоздайте. Осталось десять минут. - Слушаюсь, товарищ начальник, - фамильярно рассмеялся Альгис и вызвал у нее ответную. улыбку.. - Давайте, давайте. Не загораживайте проход. Спускаясь со ступенек на заснеженную, продува- емую колючим ветром платформу, Альгис вспомнил, что он не рассчитался с проводницей за два стакана чая с лимоном и представил себе, как она будет честить его на весь вагон, когда станет ясно, что он скрылся. Да еще не один, А с преступницей, которую везли судить два несчастных конвоира из Литвы. Вот уж будут злорадствовать и потешаться все пассажиры. Потому что милицию одинаково не любят что в Лит- ве, что в России. Сигита, запахнув на шее свою куртку и подняв воротник, щурилась на ветру, поджидая его. - Дайте, я понесу, - потянулась она к саквояжу и смотрела на него доверчиво и преданно блестя . глазами. - Ты дама, - локтем отвел ее руку Альгин.- А я еще не такой старый. Сигита рассмеялась. - Давай темп, сказал Альгис, устремляясь вдоль платформы. - Подальше отсюда. Они пересекли большой, отделанный гранитом зал ожидания, где на деревянных скамьях, поджав ноги, спало вповалку множество людей в окружении груд, котомок, чемоданов и узлов. Здесь было тепло, и воз- дух был густой и кислый. Альгис с облегчением вышел на привокзальную площадь, темную, с редкими фонарями. Ветер усилил- ся и сек лицо мелкими иголками. Зеленые огоньки на двух свободных такси зазывно мигали в конце площа- ди. Они поспешно направились туда, обгоняя другихлюдей, с чемоданами и узлами тоже торопившихся к автомобилям. - Успеем первыми, - загадал Альгис, переходя на широкий спортивный шаг, - и Сигита спасена. Сигита почти бежала, стараясь не отстать от него. Уложив вещи в багажник, он пропустил Сигиту на заднее сидение, и сам подсел к ней, с силой захлопнув дверцу. Шофер, молодой небритый парень в шапке-ушанке и меховом жилете поверх пиджака, окинул их равно- душным взглядом: - Куда? Вопрос шофера застал Альгиса врасплох. Дей- ствительно, куда они поедут? Альгис сгоряча не под- умал об этом. Главное, было уйти от возможной погони, а куда - надо было решать сейчас, без промедления, под устремленным на него скучающим взглядом шофера. В Минске Альгис никогда не был и друзей не имел в этом городе. Гостиница исключалась. Там потребу- ют документы, а их у Сигиты нет. Потом с минуты на минуту их хватятся и начнут искать. Нужно как можно быстрее покинуть этот город, убраться подальше и за- мести следы. - В аэропорт, - сказал Альгис. "Волга", взревев остывшим мотором, понеслась мимо вокзала, и Альгис, прильнув к стеклу, проследил, не видно ли там милиционеров. Развернувшись на площади, такси нырнуло под железнодорожный мост, и вверху, над их головами, прогрохотал пассажирский поезд, судя по времени, их поезд, который они недавно покинули. Альгис облегченно вздохнул, откинулся на мягкую спинку сиденья и взглянул на Сигиту. У нее на лице было такое выражение, удивленное и выжидающее, будто она играет в какую-то увлекательную, захваты- вающую дух, игру, и с ликующим замиранием сердца ждет, какой новый ход предложит ей напарник по игре. То есть, он - Альгирдас Пожера известный поэт и лауреат нескольких премий, отец семейства, с вис- ками, тронутыми первыми нитями седины. Ты знаешь, куда мы едем? - спросил по-литов- ски Альгис, скосив глаз на шоферский затылок. Нет, - простодушно и доверчиво улыбнулась Сигита. - Эх, ты, Алдона-Сигита. Влипли мы с. тобой в историю... и чем она кончится, один Бог ведает... Зовите меня Сигита. Я свое имя не люблю. - Хорошо, будешь Сигитой.. Л вот кем буду я? Моим товарищем. Старшим товарищем. А имя пусть остается ваше. Альгирдас очень красивое имя. Альгис невесело усмехнулся и в задумчивости по- гладил ее ладонью по отсыревшим непричесанным волосам. Сигита втянула голову в плечи и отстрани- лась, недовольно взглянув на него. - Да я тебе в отцы гожусь. Чего ты набычилась, глупенькая? Слушай меня внимательно и будем вместе' решать, что делать дальше. И он рассказал ей всю правду, скрытую от нее ми- лиционерами, - и о том, что в Каунасе ее ожидает суд и, по крайней мере, год или два тюремного заключения. Она вдавилась в спинку сиденья и, замерев, слушала. - Ах, собаки, - простонала она, когда он умолк.- А прикидывались добренькими, к маме везут... Чуяло мое сердце что-то неладное. Галифе эти с синим кан- том... Конечно, милиция. Как ч им поверила? И вы, всю дорогу знали... и мне ни слова? - Поэтому я с тобой здесь. - Куда же мы денемся? Нас будут искать. Будут. А мы спрячемся, улыбнулся ей Аль- гис. - И вы тоже? - недоверчиво заглянула она ему в глаза. - Не оставлять же тебя одну, такую глупень- кую, - рассмеялся Альгис. - Пропадешь ни за грош. Будем оба скрываться. У меня для этого тоже есть веская причина. - Вы тоже... кого-нибудь обворовали? - Сам себя. Так тоже бывает, Сигита. И много лет подряд. А сейчас - баста. Нет больше Альгирдаса Пожеры. Родился новый человек. Ему семнадцать лет И он начинает новую жизнь, всю сначала. Сигита с сомнением следила за его лицом, ожидая что он рассмеется. Но лицо было строгим и печаль- ным, и складки у губ обозначились резко и горько. И Сигита поверила. Она нашла на его колене руку ткнулась в нее, стала беззвучно целовать, и Альгис почувствовал теплое и мокрое прикосновение слез на коже. Он положил другую ладонь на ее взлохмаченный мягким затылок, и она не стряхнула ее, а стала ласково и доверчиво тереться. - Приехали, - не оборачиваясь, в смотровое зер- кальце сказал шофер, и машина затормозила, мягко присев на рессорах. Выгрузив вещи на край тротуара и получая с Аль- гиса плату, шофер полюбопытствовал. - Иностранцы? - Да, да, - ответил не задумываясь Альгис. - Немцы? - Да, немцы. - Много сейчас ездит иностранцев. С другим ни- как не дотолкуешься. Вы-то по-русски хорошо говори- те. Маленько акцент не наш. Альгис щедро дал ему на чай, и он услужливо донес их вещи до вестибюля, распрощался с обоими за руку: - Счастливого полета. Альгис почувствовал приятное напряжение, какое бывает от избытка не растраченных сил в ранней юно- сти. Как и тогда, а те годы его жизни пали на самый разгар войны в Литве, когда опасность подстерегала на каждом шагу, отчего он привык жить, как собран- ная пружина, в любой миг готовый упруго развернуть- ся, Альгис ощутил давно уже позабытый прилив энер- гии, собранности, как перед боем. Он и в самом деле вступал в бой, в бой со всем миром, в котором он доселе жил и преуспевал, в бес- пощадное сражение одного против всех, где путей к отступлению не будет. И все это ради одного- спасения своей души, вернее того, что еще сохранилось в глубоких ее закоулках. С того момента, как он решился, все его прошлое зачеркивалось. Он, Альгирдас Пожера, должен отныне исчезнуть, растаять, как дым, не оставив следа, чтоб никто его не искал. Даже семья и друзья со временем примирятся с потерей, посчитав, что он погиб, стал жертвой несчастного случая или убийства с целью ограбления, а. все улики убийцы предусмотрительно ликвидировали. Он связал свою судьбу отныне с судьбой этой бесхитростнои простой литовской девчонки, ждущей от него помощи и спасения, и он ее не обманет, не бросит в беде, разобьется, но даст ей уцелеть, уже хотя бы в благодарность за то, что встреча с ней всколых- нула, перевернула ему душу и толкнула на этот шаг, за который в дальнейшем он сможет уважать себя. А сейчас надо действовать. Осмотрительно, не до- пуская оплошностей. Их уже, по всей вероятности, стали искать. Поднята на ноги милиция в Минске, разосланы описания их примет со слов незадачливых конвоиров Даусы и Гайдялиса. Аэропорт, несомненно, возьмут под наблюдение. Если не сейчас, то через час, другой. В билетном зале, пустынном, с погашенными верх- ними люстрами и боковым светом от стенных кан- делябров, со скучающим видом прогуливался милици- онер в черной шинели, стянутой ремнем с медной бляхой и пистолетом в кожаной кобуре. Он скользнул по вошедшим глазами, и Сигита отпрянула за спину Альгиса. Милиционер вразвалку направился к ним. Альгис остановился, опустил на плиточный пол чемо- дан и саквояж и стал лихорадочно искать в мозгу, какими словами рассеять его подозрения. Милиционер поровнялся с ними, глядя куда-то за его спину прошел, и Альгис повернул ему вслед онеме- вшую шею. У стены стояла гипсовая, в виде распустив- шегося бутона, аляповатая урна для мусора. К ней и направлялся милиционер с догоревшим окурком си- гареты, бросил, отряхнул ладони и зашагал в сторону к пустым кожаным диванам. У Альгиса выступил на лбу пот. - Никогда не смей так делать, - сквозь зубы процедил он Сигите. - Не шарахайся при виде мили- ционера, оставайся спокойной до конца. Иначе ты вызовешь подозрение. Запомнила? - Да. Больше не буду. - Теперь идем в кассу, возьмем билеты. - Куда? В Литву? - Ни в коем случае. Там через час уже будешь за решеткой. Мы улетим далеко-далеко, где нас искать не будут. А если будут, то пусть попробуют найти. Ты бывала в Крыму? - Что вы? Я нигде не была... кроме последнего раза. - Вот и будешь. Ты мечтала о путешествиях? Счи- тай, твоя мечта исполнилась. - Спасибо. - В Крыму сейчас хорошо. Уже тепло, начинают цвести глицинии... А скоро уже можно будет купаться в море. Умеешь плавать? - Немножко. - Научу. И шашлык жарить научишься. И вино будешь пить... Мускат... Массандру... - Ой, что вы, я не пью. - Глупенькая. Крымское вино - это не водка и не самогон. Его пьют даже дети. И не пьянеют. - Тогда и я попробую. - Вот и договорились, - рассмеялся Альгис, по- ставив вещи у барьера кассы. - Стой тут... лучше спиной к залу. Вот так. Он вскинул глаза к большому табло над кассой, отыскал рейс Минск-Симферополь. Самолет вылетал утром, в десять часов пятнадцать минут. Это Альгиса не устраивало, и, нагнувшись к овальному вырезу в стекле, он спросил, как можно, не дожидаясь утра, вылететь отсюда в Крым. Рыхлая девица, в форменной голубой тужурке с эмблемой Аэрофлота над высокой грудью, посоветовала ему лететь ночным рейсом в Москву, а там пересесть на Симферополь.. Оттуда самолеты идут в Крым каждый час. Альгис поблагода- рил, но не воспользовался ее советом. Ему не улыба- лась перспектива очутиться даже на короткое время в многолюдном московском аэропорту. Шансов наско- чить там на знакомых было хоть отбавляй, а это не входило теперь в его планы. - Есть еще один рейс, - сказала кассирша, видя, что он колеблется. - С посадкой в Харькове. Через два часа отправится. Но это не турбовинтовой, а тихоход. Вам не понравится... Без комфорта. Она, видать, по впечатляющей барственной внеш- ности Альгиса безошибочно определила, что он при- надлежит к верхам. - Когда, говорите, отлетает? - заинтересованно переспросил Альгис. - В три тридцать. Примерно через час объявим посадку. - Превосходно, не смог скрыть своей радости Альгис и пояснил, чтоб не вызывать подозрений.- Самый лучший вариант. В самолете можно выспаться, а здесь до утра изведешься, да и в Москве пересадка- не сахар. Пожалуйста, два билета. Я с дочерью. Кассирша мельком взглянула через стекло на Си- гиту. - Полагается взрослый билет, - кокетливо и дру- желюбно улыбнулась она Альгису. - Уже большая. - Почти невеста, - в тон ей с разыгранной гор- достью сказал Альгис. - Скоро меня дедушкой сделает. - Ну, какой вы дедушка, - взмахнула черными наклеенными ресницами кассирша, быстро и привычно бегая карандашом по билетным квитанциям. - Вы еще совсем молодой. Да такой видный... Любой дев- чонке голову закружите. - Ну, куда уж нам. - Скажите кому-нибудь, а не мне... У меня есть глаз... - У вас не просто глаз, а два глаза и очень хоро- шеньких. Этот грубоватый комплимент, заставивший 'кас- сиршу вспыхнуть румянцем, счастливо помог Альгису уберечься от большой неприятности, возможность ко- торой он не предусмотрел. Кассирша спросила фамилию, и Альгис, не сморг- нув, назвал первую подвернувшуюся и не литовскую, а русскую: Иванов. Она вписала в оба билета "Иванов" и "Иванова" и попросила показать паспорт. Альгис понял, что по- пался, но быстро совладал с собой. - Паспорт в чемодане... в камере хранения, - оза- боченно произнес он. - Придется пойти вниз... Где моя квитанция? - Не надо, - остановила его кассирша, игриво поведя выщипанными жгуче-черными бровками. Обойдемся. У Альгиса отлегло от сердца. Он заплатил, сложил билеты во внутренний карман, тепло и фамильярно попрощался и направился к Сигите, чувствуя спиной обожающий взгляд кассирши. К таким взглядам он в своей жизни давно привык, но этот был ему сейчас очень нужен, потому что полностью исключал воз- можность заподозрить его в чем-нибудь.Он повел Сигиту из билетного зала в общий, на второй этаж и там отыскал пустующий диван в даль- нем конце за газетным киоском. Сев, они укрылись от чужих глаз, но сами свободно просматривали боль- шую часть зала. - Возьми мой шарф, - велел Альгис. - Положи голову мне на колени и прикройся шарфом. Надеюсь, ты понимаешь зачем? А я сделаю вид, что дремлю, шапку опущу на лицо. Ну, мой друг, Сигита, спокой- ной ночи,приятных сновидений. Пока все шло хорошо. Еще немного, и гражданин Иванов с гражданкой Ивановой поднимутся в воздух, улетят в небо, а на грешной земле милиция будет тщетно искать таинственно исчезнувшие следы литовс- кого поэта Альгирдаса Пожеры и некоей Сигиты, а то- чнее Алдоны, несовершеннолетней, колхозницы, бы- вшей комсомолки, рост 168 сантиметров, глаза серые, волосы светло-русые, особых примет нет, соверши- вшей уголовное преступление, выразившееся в огра- блении жителя города Каунаса гражданина Х на сум- му 500 рублей и квалифицирумое по статье такой-то Уголовного кодекса Литовской Советской Социали- стической республики. С этого дня Альгис и Сигита - люди вне закона, без документов и без прошлого. У них только буду- щее. Неясное, без различимой перспективы, но маня- щее и притягательное своей жутковатой неопределен- ностью. Но - стоп! Чтобы было это будущее, нужно в пер- вую очередь иметь что жевать, то есть - кушать. Без документов, если еще можно скрыться, то уж ни он, ни она даже не смеют мечтать получить где-нибудь в этой огромной стране хоть какую-либо, пусть самую чер- ную, работу. Паспортная система. Без документа, удо- стоверяющего личность, без милицейской отметки на право жительства советский человек не может ступить и шагу. Только не раз испытанное мужское обаяние Альгиса спасло их у окошка билетной кассы. Один раз. На одном обаянии далеко не уедешь. Альгису не хотелось утруждать себя тягостными и бесполезными размышлениями о том, что будет дальше. Главное уже сделано. Рубикон перейден. С го- лоду они тоже не умрут. Какое это счастье, какая удача, что он, получив в Москве из издательства круг- лую сумму аванса, догадался утаить эти деньги от жены, положив их не на банковский счет, а на ак- кредитив, дающий ему право в любой точке Советс- кого Союза без помех получить наличными. Он сделал это без всякого умысла, совершенно не предполагая, как эти деньги ему теперь пригодятся. Если жить экономно, хватит для обоих на полгода или даже на год. А за это время он что-нибудь придумает. Найдет единственно верный ход. Он не потерпит поражения. Не таков он, Альгирдас Пожера, которому всю жизнь везло, если верить многочисленным завистникам и так называемым друзьям дома, заискивавшим перед ним, добивавшимся его благосклонного внимания. Все, чего он добился в прежней, теперь уже перечеркнутой, жиз- ни, сделано его руками, его талантом, без чьей-либо помощи и поддержки. И теперь он не пропадет. На- оборот, он полон сил, хоть совсем недавно полагал, что уж окончательно растратился и смиренно ждал наступающей старости, обеспеченной и сытой, с угаса- ющей волей, желаниями, страстями. Теперь же - нет. Баста! Как будто свежей кровью наполнили его жилы, переродился весь организм, и он, сидя здесь, в этом сонном аэропорту под приглушенный рев самолетных турбин за стенами вокзала, снова, как некогда, осяза- емо чувствует каждую мышцу под кожей, до истомы сладко пульсирующую кровь. Ему показалось, что Сигита задремала у него на коленях, но из-под бахромы шарфа виднелся откры- тый глаз, устремленный снизу на него. 0 чем думаешь? - в его голосе пробилась ла- сковая отцовская нотка. - О вашей жене. - Тебе-то что до нее? Жалко. Она будет страдать. А во всем виновата я. - Ну уж, много на себя берешь, - грустно ухмыльнулся Альгис. Я ушел не от нее, а от всей своей прежней жизни, часть которой составляла и она. К сожалению, пришлось принести ее в жертву, хоть вины за ней никакой не вижу. Я должен был порвать, понимаешь, Сигита? А если рвут, то всегда по живому. И не будем этого больше касаться. Хорошо? У нас нет ничего в прошлом. Все - - впереди. Сигита прикрыла глаз веком с голубоватой чуть заметной жилкой, как бы давая этим понять, что со- гласна с ним. Светлые, не знавшие краски ресницы сомкнулись на гладкой коже щеки, не тронутой зага ром и потому беззащитно бледной, с редкими точками проступающих веснушек. Гулко отдаваясь в высоком зале заговорили сразу два репродуктора, неразборчиво покрывая один дру гой, и Альгис напряг слух, чтоб понять, что речь идет об их рейсе и объявляется посадка на самолет ...Симферополь еще с воздуха встретил их зеле- ными, как изумруд, пятнами полей вперемежку с чер- нотой свежевспаханных квадратов, снега уже после Харькова, не было и в помине, и белые крымские домики отражали точками-окнами блики яркого юж ного солнца. Ступив на нагретый бетон летного поля, они сразу окунулись в непривычное после севера cyxoe и ароматное тепло. Перед вокзалом за барьерами але- ли розы, и кучка неряшливых толстых женщин с тем ными от загара лицами крикливо предлагали пассажи- рам прямо из ведер охапки остро пахнущих цветов. Альгис не устоял и купил Сигите большой букет По том они ждали под навесом багаж, и оба впервые за зиму обрадовались тени, потому что снаружи было по-летнему жарко, а они были в теплой и сразу став- шей тяжелой одежде. Нужно было думать о смене одежды, и Альгис решил попытаться купить что-нибудь в Симферополе, потому что в Ялте ходить по магазинам было для него занятием небезопасным - в это время года к первому теплу слеталась в Ялту, как мухи на мед, вся литера- турная братия, и на знакомых там можно было на- ткнуться чаще, чем в Москве или в Вильнюсе. Ялта для него становилась запретным городом, хотя он очень любил этот уютный, непохожий на другие, ку- рорт, прилепившийся нарядными старомодными до- мами-гнездами на скалах Южного берега Крыма, и ежегодно ранней весной с наслаждением проводил здесь по нескольку месяцев в Доме творчества Союза писателей - роскошном санатории для избранных, где хорошо писалось, а еще лучше отдыхалось. Как нигде в другом месте. Хоть для писателей его ранга были всегда открыты двери подобных Домов вблизи золотых пляжей Паланги и Дубулты на Балтике, в со-сновых чащах Комарове на отнятом у Финляндии Карельском перешейке и в пряной духоте субтропичес-кой Гагры на Кавказе. Ялта уже давно стала его вторым домом, он об-лазил пешком все ее окрестности и знал каждый закоулок, будто родился здесь и никогда не уезжал. И поэтому еще не вполне отдавая себе отчет в содеянном, он поcле бегства с поезда в Минске даже не раздумывал, куда направить дальше свой путь. Он будет жить теперь не в самой Ялте, а где-нибудь поблизости, где можно укрыться он ненужных глаз и в то же время не совсем отрываться, чувствовать возбуждающее соседство этого райского уголка. Там и прожить дешевле и, возможно, даже приятней. Прогулка по симферопольским магазинам с пальто на руке и меховой шапкой в кармане не принесла ничего отрадного. Выбор товаров был настолько скуп, а то, что имелось в продаже, настолько неприглядно и безвкусно, что Альгис с горечью подумал о том, что он уже давно не знал подлинной жизни страны, потому что все последние годы вращался в замкнутом мирке советских вельмож, к чьим услугам было все, что душе угодно в закрытых от посторонних глаз специальных магазинах, так и именуемых закрытыми распределителями. А сейчас, имея деньги и готовый заплатить любую цену, он не мог найти ни в одном магазине элементарных вещей, без которых немыслима - так, по крайней мере, казалось ему - жизнь человека. Сиги-те и ему нужны были купальные костюмы. Дома, в Вильнюсе у него хранилась целая коллекция всевозможных импортных купальников японского, английского, югославского производства самых невообразимых расцветок и покроев. Здесь же им предложили какие-то сатиновые трусы и лифчики блеклого скучного цвета, и пришлось довольствоваться этим - не ходить же на пляж нагишом. Сигите он купил два простеньких летних платьица без рукавов, и для обоих по паре сандалий, тяжелых и неудобных. Еще прихватил ей косынку от солнца и себе кепку плоскую, как блин, но хоть пеструю и с длинным защитным козырьком. Остальное решил раздобыть, уже поселившись где-нибудь, когда совершат первые вылазки по побережью. Сигита не выпускала из рук букет, купленный в аэропорту, то и дело нюхала цветы, как бы не в силах поверить, что в это время года, когда везде зима, можно держать в руках такую прелесть, и вид у нее был беспечно-счастливый, без какого-либо следа усталости после такой нелегкой ночи. Правда, в самолете, разместившись в кресле рядом с Альгисом, она скоро уснула, прислонившись головой к его плечу, и даже не проснулась в Харькове при посадке, когда менялись пассажиры, и в салоне было шумно от их голосов. А он не спал. Думал, прикидывал, как устроиться им в Крыму, подальше от любопытных глаз. И вспомнил, нашел такое место. Года два назад его привела туда одна из его пассий, каунасская разбитная и многоопытная львица, жена какого-то партийного туза, случайно встреченная им на набережной в Ялте. Она отдыхала без мужа в партийном санатории, а он, как обычно, проводил раннюю весну в Доме творчества писателей. Он прежде ее не знал, возможно и сталкивались где-то на приемах, как она его уверяла, но он не мог вспомнить. Это не помешало ей, породистой и избалованной женщине, скучавшей среди партийных сухарей и их примитивных жен в своем санатории, отгороженном, как крепость, высоким забором от остального мира, ухватиться за него, как за якорь спасения и придать роману бурный, ошеломляющий темп. В тот же вечер она предложила ему скрыться из Ялты на несколько дней, чтоб не попадаться на глаза знакомым, и уже затемно привела его одной только ей ведомой дорогой к маленькому неказистому домику с плоской татарской крышей, сложенному из неровного дикого камня и обмазанному глиной. Домик одиноко торчал высоко на скале над морем. Позади начинались горы со старыми, шумящими по ночам, соснами, а впереди вилась круто вниз среди обломков камня, пороcшего дроком, узкая тропинка, и она выводила к берегу; заваленному камнями и потому безлюдному. Здесь не было пляжа. Сюда не вела ни одна дорога. Прибой плескался и нежился среди мшистых зеленоватых камней, пучеглазые крабы без опаски грелись на их теплых боках, и только по приглушенным расстоянием визгам и воплям слева и справа угадывалась близость куроротных пляжей. Здесьпровели они два дня и две ночи, изолированные щт всего мира. если не принимать во внимание хозяев дома, которых они попросту не замечали, уплатив за ночлег и нехитрый обед вперед и не торгуясь. Как и все это место, диковатое и девственное, под боком у шумных курортов, так и хозяева домика, приютившие их оказались супружеской парой, на-столько необычной и странной, что Альгис часто возращался в памяти к ним. Их звали Тася и Тимофей. Фамилия - Савченко, украинская. Обоим было за сорок. Детей не имели, жили бедно, вдали от людей, на скале, куда надо было с одышкой круто взбираться метров двести. Возможно,потому никто к ним не ходил в гости, а сами они спускались вниз только по крайней нужде - купить чего-нибудь в магазине или порыбачить на камнях. Он нигде не работал, ковырялся в крохотном огородике с тремя грядками позади домика, таскал в ведрах воду для полива из родника, бившего тонкой и очень холодной струйкой из трещины ниже жилья - туда вели двадцать выдолбленных в камне ступеней. Таси весь день дома не было. Она рано уходила вниз, в самую Ореанду, где работала в гардеробе санатория и возвращалась на закате, волоча по крутой тропинке плетеную корзину и ведро с остатками обе-дов и ужинов, бесплатно достававшихся ей в санаторной столовой. Поднималась она долго, по многу раз отдыхая на крутом подъеме, и с середины тропинки громко звала Тимофея спуститься к ней и помочь. Тася была инвалид, без правой ноги, которую ей заменял неуклюжий, угловатый протез, затянутый плотный, телесного цвета, чулок и обутый в туфлю без каблука. Потому в любую жару и вторая, здоровая нога тоже была в чулке. Она осталась инвалидом с войны. Служила, как и многие девушки, на десантном корабле в Новороссийске, потеряла ногу при высадке здесь, на крымском берегу, летом 1944-го года, когда уже близился конец войны. Долго валялась в госпитале в Ялте, даже хотела руки на себя наложить в день Победы под ликующий фейерверк ракет, под слезы и радость об-нимающихся вокруг людей. Кому, она нужна после такая? Родных никого в живых, нет дома, нет уголка на земле, где изувеченную ждали бы и были согласны приютить. И, наверно, бросилась бы в море, чтоб кончить все и людям глаза не мозолить, если б не Тимофей. Тимофей тоже был военным моряком и лежал с ней в одном госпитале. Он был абсолютно здоров, без единой царапины, крепкий и довольно заметный парень, днями безучастно сидевший на веранде госпиталя лицом к морю, слушая шум волн. Сидел один, ни с кем не общался и все слушал, слушал, будто ждал услышать с моря что-то очень важное для себя. Тимофей был слеп на оба глаза. Слеп безнадежно. Глаза вытекли и веки запали, слипшись красноватыми рубцами. А на щеках и лбу остались зеленые веснушки - отметины въевшегося пороха. Ему тоже некуда было ехать. И они поженились. Здесь же, в госпитале. Свадьбу справили им за казенный счет. Начальство не поскупилось на водку и закуску, дым стоял коромыслом по всем палатам, так как многие гости были лежачими и им водк