ироких полей шляпки. -- Майкл, дорогой...-- начала она. Майкл засмеялся, но тут же оборвал смех. -- О'кей, свидетельские показания приняты, извини. Но это все из-за цвета лица. Такие лица, как у нее, не часто встретишь в Нью-Йорке. Прости меня. Фрэнсис легонько похлопала его по руке и прибавила шагу. Они пошли быстрее к Вашингтон-сквер. -- Какое приятное утро! -- сказала она.-- Просто чудесное! Когда мы вместе завтракаем, я себя отлично чувствую весь день. -- Надежное тонизирующее средство,-- ухмыльнулся Майкл.-- Утренний моцион. Свежие булочки, крепкий кофе в компании Майкла -- и все, бодрость на весь день гарантирована. -- Да, в этом все дело. К тому же я отлично спала всю ночь, обвившись вокруг тебя, как канат. -- Потому что это была субботняя ночь. Я позволяю себе такие вольности только после завершения рабочей недели. -- По-моему, ты... ну, поправляешься, мужаешь,-- констатировала она. -- Неужели правда? Этот худосочный парень из Огайо? -- Мне так нравится! -- призналась она.-- Можешь себе представить -- получить лишних пять фунтов своего мужа! -- Мне тоже нравится,-- с серьезным видом подтвердил Майкл.-- Боже, какая у моей жены идея! Вот милая девочка! -- Давай сегодня ни к кому не пойдем! -- предложила она.-- Будем просто слоняться по городу вдвоем. Только ты и я. Мы всегда активно общаемся с людьми, сыты ими по горло, все время пьем либо их виски, либо наш, и, уже в сумерках, видим друг друга только в кровати. -- Так это самое удобное место для встреч! -- сострил Майкл.-- Если лежать долго-долго в кровати, то там обязательно в конечном итоге встретишься со знакомыми. -- Ах как умно! -- съехидничала Фрэнсис.-- Перестань! Я серьезно. -- О'кей, я и слушаю тебя со всей серьезностью. -- Я хочу провести с мужем весь день! Пусть он разговаривает только со мной, слушает только меня! -- Ну и что нас останавливает? Какой прием, какая вечеринка помешает мне видеть жену весь воскресный день? Какой прием, какая вечеринка, а? -- У Стивенсонов: они просят нас заехать к ним около часа, и они отвезут нас в деревню. -- Ох, уж эти вшивые Стивенсоны! -- поморщился Майкл.-- Все совершенно ясно. Они думают, им достаточно свистнуть -- и вот мы перед ними. Нет, пусть отправляются в свою деревню сами, без нас. Мы с женой остаемся в Нью-Йорке и будем надоедать друг другу бесконечным тет-а-тет. -- Решено? -- Решено. Фрэнсис, прильнув к нему, поцеловала его в мочку уха. -- Дорогая, ведь мы же на Пятой авеню! -- пристыдил он ее. -- Наплевать! Позволь мне составить программу. Итак, заранее запланированное воскресенье в Нью-Йорке для молодой супружеской пары, у которой есть деньги и их можно растранжирить. -- Ну, излагай! -- Прежде всего пойдем посмотрим футбольный матч. Я имею в виду профессионалов,-- начала Фрэнсис: она знала, что Майклу нравится смотреть американский футбол.-- Сегодня играют "Гиганты". Как приятно провести весь день на воздухе, проголодаться, потом зайти в "Канаваг", заказать бифштекс больше чем фартук у кузнеца, бутылку вина... Потом в кино -- в "Фильмарте", говорят, идет потрясающий французский фильм... Ты меня слушаешь? -- Конечно, слушаю,-- ответил он, с трудом оторвав взгляд от черноволосой девушки без шляпки, с похожей на шлем прической, как у танцовщицы. Она проходила мимо, чувствуя силу своего притяжения, и на самом деле была грациозна, как балерина. На ней нет пальто, она уверена в себе, в своих чарах, у нее плоский, как у мальчишки, живот; она отчаянно вертит бедрами, во-первых, потому, что танцовщица, во-вторых, потому, что знает -- Майкл не спускает с нее глаз. Она усмехнулась, как будто самой себе, и Майкл сразу заметил все эти ее особенности. Оценив ее по достоинству, он повернулся к жене. -- Да, да, дорогая,-- спохватился он,-- мы идем смотреть "Гигантов", потом съедим громадный бифштекс и посмотрим французскую картину. -- Все верно,-- без особого энтузиазма согласилась она.-- Такова наша программа на весь день. А может, тебе лучше самому погулять по Пятой авеню? -- Нет, что ты! -- стараясь не обидеть ее, возразил Майкл.-- Никакого желания. -- Ты все время пялишься на других женщин,-- упрекнула его Фрэнсис.-- Не пропускаешь ни одной во всем Нью-Йорке. Черт бы тебя подрал! -- Ах, да успокойся! -- Майкл притворился, что шутит.-- Мне нравятся только красивые. Ну а сколько красивых женщин в Нью-Йорке? Можно по пальцам пересчитать. Штук семнадцать, не больше. -- Нет, гораздо больше. И ты это прекрасно знаешь. Во всяком случае, об этом думаешь, куда бы ни пошел. -- Это неправда. Время от времени -- может быть. Я смотрю на красивую женщину, если она проходит мимо. На улице. Да, признаюсь, я засматриваюсь иногда на красивых женщин, но только на улице... И то время от времени... -- Повсюду и везде,-- не сдавалась Фрэнсис.-- В любом месте, где бы мы ни были. В ресторанах, в подземке, в театрах, на лекциях, на концертах. -- Послушай, дорогая,-- возразил Майкл.-- Я смотрю на все: на женщин и на мужчин, на эскалаторы в метро, на маленькие, красивые цветочки в поле; хожу в кино. В общем, я изучаю, так сказать, вселенную. -- Ты посмотрел бы на свои глазки, когда ты время от времени изучаешь вселенную на Пятой авеню! -- продолжала она осыпать его упреками. -- Послушай, Фрэнсис, я женатый человек, я счастлив в браке.-- Он нежно прижимал к себе ее локоток, зная, что ей это нравится.-- Я вполне могу стать примером для всего нашего двадцатого столетия. Счастливая супружеская пара -- мистер и миссис Лумис. -- Ты это серьезно? -- Фрэнсис, крошка... -- Ты на самом деле счастлив в браке? -- Конечно, какие могут быть сомнения! -- Майкл чувствовал, что все приятное воскресное утро идет насмарку, идет ко дну, как потерпевший катастрофу корабль.-- Скажи на милость, какого черта мы об этом говорим? Какой в этом смысл? -- Мне самой хотелось бы знать. Фрэнсис пошла быстрее, глядя только перед собой, и на ее лице ничего не отражалось. Так с ней бывало всегда, когда они ссорились или она чувствовала себя плохо. -- Я ужасно счастлив в браке,-- терпеливо продолжал Майкл.-- Мне завидуют все мужчины в возрасте от пятнадцати до шестидесяти лет в штате Нью-Йорк. -- Прекрати ребячиться! -- перебила его Фрэнсис. -- У меня есть замечательный дом,-- не слушал ее Майкл,-- много хороших книг, имеется граммофон и куча друзей. Я живу в любимом городе, живу так, как мне нравится; я выполняю любимую работу, живу с женщиной, которая мне очень нравится. Если случается что-то хорошее, разве я не бегу, радостный, к тебе? А когда беда, разве я не плачу на твоем плече? -- Прекрати! -- не сдавалась Фрэнсис.-- Ты не пропускаешь ни одной женщины, проходящей мимо. -- Ну, это преувеличение! -- Ни одной.-- Фрэнсис отняла у него свою руку.-- Если она дурнушка, ты тут же отворачиваешься. Если она хотя бы чуть привлекательна, ты следишь за ней не спуская глаз шагов семь-восемь... -- Боже, о чем ты говоришь, Фрэнсис! -- Ну а если она в самом деле красива, так ты готов свернуть себе шею... -- Послушай, пойдем лучше чего-нибудь выпьем! -- Майкл остановился. -- Мы только что позавтракали. -- Послушай, дорогая! -- продолжал уговаривать ее Майкл, осторожно подбирая слова.-- Какой чудный денек, нам обоим так хорошо -- зачем портить себе настроение? Давай как следует проведем это прекрасное воскресенье! -- Оно было бы прекрасным, если бы только у тебя не было такого вида, словно ты умираешь. Тебе не терпится побежать за первой же юбкой на Пятой авеню. -- Пошли лучше что-нибудь выпьем! -- снова предложил Майкл. -- Я не хочу пить. -- Но чего же ты хочешь? Ссоры? -- Нет,-- ответила Фрэнсис с таким несчастным видом, что Майклу в самом деле стало ее жаль.-- Нет, я не хочу ссоры. Не знаю, право, для чего я все это начала. Ладно, оставим! Давай хорошо проведем время, развлечемся! Вновь взялись за руки и вошли в Вашингтон-сквер. Там молча гуляли среди детских колясок, стариков итальянцев в воскресных костюмах и молодых девушек в коротких юбках из шотландки1. -- Надеюсь, сегодня будет хорошая, увлекательная игра,-- начала Фрэнсис после долгого молчания точно таким доброжелательным тоном, каким разговаривала с ним за завтраком и в начале прогулки.-- Мне нравятся игры футболистов-профессионалов. Нещадно лупят друг дружку и ничего, словно сделаны из железобетона. А как резко останавливают, валяют, возят по траве,-- говорила она, чтобы заставить Майкла улыбнуться.-- Это и впрямь захватывает! -- Хочу тебе кое в чем признаться,-- с самым серьезным видом откликнулся Майкл.-- Я никогда не прикасался к другой женщине. Ни разу. За все эти пять лет. -- Ладно, оставим. -- Ты мне веришь или не веришь? -- Оставим, оставим. Они шли мимо длинных скамей, где не было ни одного свободного места, поставленных под раскидистыми, с густой листвой, деревьями городского парка. -- Я же стараюсь этого не замечать,-- продолжала Фрэнсис, словно разговаривая сама с собой...-- Стараюсь убедить себя, что все это чепуха. Мужчины вообще такие, вот я и говорю себе: пусть поймут, чего им не хватает. -- И женщины тоже,-- подхватил Майкл.-- В свое время я видел одну-две. -- Лично я даже не смотрела на других мужчин,-- призналась Фрэнсис, по-прежнему шагая прямо и глядя перед собой.-- После нашего второго свидания. -- Но ведь на сей счет не существует никаких законов. -- Мне становится ужасно не по себе, все нутро переворачивается, когда ты смотришь на проходящую мимо женщину. Я вижу в твоих глазах огоньки -- точно так ты смотрел на меня в тот первый раз, когда мы встретились в доме Алисы Максуэлл. Ты стоял в гостиной, возле радиоприемника, в зеленой шляпе на голове, а вокруг очень много гостей. -- Да, помню эту шляпу. -- Тот же взгляд,-- не останавливалась Фрэнсис,-- и мне от него становится тошно. В результате я ужасно себя чувствую. -- Шшш, дорогая, прошу тебя, потише! -- Теперь, пожалуй, я выпила бы. Молча пошли к бару на Восьмой улице; Майкл машинально поддерживал Фрэнсис за руку, когда переступали через бордюр, оберегая ее от несущихся автомобилей. Он застегнул пальто и шел, глядя на свои начищенные до блеска коричневые ботинки. В баре сели за столик возле окна; лучи нежаркого ноябрьского солнца проникали сквозь чисто вымытые стекла, в камине плясал шаловливый костерок. Официант-японец принес им тарелочку с солеными баранками и стоял со счастливым видом, радушно им улыбаясь. -- Ну, что ты закажешь теперь после нашего завтрака? -- спросил Майкл. -- Наверно, бренди. -- Принесите курвуазье,-- обратился Майкл к официанту.-- Два курвуазье. Тот очень быстро принес два бокала, и они, сидя на солнце, с удовольствием потягивали приятный напиток. Майкл, осушив бокал наполовину, выпил воды. -- Да, я смотрю на женщин,-- признал он.-- Ты права. Не знаю хорошо это или плохо, но я на них смотрю, и все тут. А если, проходя мимо, я на них не смотрю, то тем самым дурачу и тебя, и самого себя. -- Но ты смотришь на них с вожделением, словно всех хочешь поиметь,-- Фрэнсис вертела в руках бокал с бренди.-- Каждую... каждую... -- Ну, в какой-то мере это верно.-- Майкл тихо разговаривал скорее с самим собой, чем с женой.-- Ничего не могу с собой поделать, но это верно. -- Знаю. Потому мне и плохо. -- Еще бренди! -- позвал Майкл официанта.-- Еще два бренди! -- Для чего ты меня обижаешь, заставляешь страдать? Зачем тебе все это? Майкл вздохнул, закрыл глаза, потер их осторожно кончиками пальцев. -- Мне просто нравится, как женщины выглядят. Больше всего в Нью-Йорке мне нравится то, что здесь полно женщин -- толпы. Когда я приехал в Нью-Йорк из Огайо, это первое, что бросилось мне в глаза,-- миллион чудесных, красивых женщин, везде, в любой части города. Я гулял по улицам с затаенным ожиданием, с трепещущим сердцем. -- Пацан ты. Обычные чувства незрелого мальчишки. -- Ну, что еще скажешь? Давай выкладывай. Теперь я стал старше, приближаюсь к среднему возрасту, у меня появился жирок, но все равно, мне нравится прогуляться часика в три по восточной стороне Пятой авеню, между Пятидесятой и Пятьдесят седьмой улицами. Они в это время все там -- притворяются, что делают покупки, в своих меховых манто и умопомрачительных шляпках. Весь окружающий мир для меня сосредоточен в этих восьми кварталах: лучшие в мире меха, бесподобные наряды, самые красивые женщины,-- сорят деньгами, ни о чем не жалея; холодно смотрят на тебя, хотят убедить, что ты их вовсе не интересуешь, когда проходишь мимо. Официант-японец поставил два бокала на стол, все время улыбаясь, словно они его осчастливили на всю жизнь. -- Вы довольны? -- спросил он у посетителей. -- Все просто чудесно,-- ответил Майкл. -- Пара меховых манто да шляпки по сорок пять долларов за штуку! -- фыркнула Фрэнсис. -- Дело не в манто. И не в шляпках. Все это лишь декорация для таких женщин. Нужно это понимать, а ты даже не желаешь слушать! -- Нет, желаю. -- Мне нравятся девушки из офисов: такие аккуратные, опрятные, в очках, бодрые, веселые, сногсшибательные; во всем знают толк, постоянно следят за собой.-- Он смотрел на людей, проходивших там, за окном, по тротуару.-- Меня восхищают девушки на Сорок четвертой улице во время ланча -- актрисы, одевающиеся всю неделю за бесценок; они стоят у "Сарди" и оживленно болтают с приятными молодыми людьми, демонстрируя им свою неувядаемую молодость и жизнелюбие, притягивая к себе взгляды продюсеров. Я в восторге от продавщиц в "Мейси": они оказывают тебе все свое внимание только потому, что ты мужчина, заставляя ждать покупательниц женщин. Отчаянно флиртуют с тобой, предлагая лучшие носки, интересные книги или новые иглы для граммофона. Все эти впечатления давно накопились во мне, я думаю об этом вот уже десять лет. Ты поинтересовалась этим, вот я тебе все и рассказал. -- Так давай, продолжай,-- ободрила его Фрэнсис. -- Когда я думаю о Нью-Йорке, в воображении моем возникают девушки -- множество разных девушек: евреек, итальянок, ирландок, полек, китаянок, немок, негритянок, испанок, русских; все они проходят перед моими глазами, словно на параде. Не знаю, может, я в этом оригинален или любой мужчина испытывает точно такие же чувства, как я, но в этом городе у меня такое ощущение, что я постоянно присутствую на пикнике. Мне нравится сидеть поближе к женщинам в театрах -- рядом со знаменитыми красотками, которые затратили на свой туалет часов шесть, не меньше. На футбольных матчах люблю смотреть на молодых девушек с покрасневшими щечками, а когда наступает теплая погода, люблю смотреть на девушек в легких летних платьях.-- Он выпил виски до конца.-- Вот и вся история. Ты просила меня рассказать тебе об этом, помнишь? Да, я не могу ничего с собой поделать,-- я смотрю на них. Да, я их всех хочу. -- Ты их всех хочешь,-- повторила без особых эмоций Фрэнсис.-- Сам признался. -- Ты права.-- Теперь его заедала злость, и ему было наплевать,-- зачем она заставила его при ней раскрыть душу.-- Ты ведь затронула эту тему, так что нужно довести нашу дискуссию до конца. Фрэнсис, допив бренди, сделала несколько лишних глотков. -- Но ты говоришь, что любишь меня. -- Да, люблю, но я их всех хочу, вот в чем дело. Ну да ладно, о'кей. -- Но ведь я тоже привлекательная женщина,-- напомнила Фрэнсис,-- нисколько не хуже их. -- Ты очень хороша,-- искренне откликнулся Майкл. -- Разве я тебя не устраиваю? -- Она умоляюще глядела на него.-- Я -- хорошая жена для тебя: отличная хозяйка, надежный друг. Я готова сделать для тебя все на свете! -- Знаю.-- Майкл взял ее за руку. -- Тебе хотелось бы обрести свободу... -- Ша! -- Говори правду! -- Она вырвала руку из-под его ладони. Майкл постучал ногтем по краешку бокала. -- О'кей! -- мягко подтвердил он.-- Иногда у меня возникает такое чувство -- потребность в свободе. -- Ну, в таком случае,-- Фрэнсис с вызовом забарабанила пальчиками по столу,-- как только ты скажешь... -- Не будь глупышкой! -- Майкл резким движением пододвинул к ней свой стул и похлопал ее по бедру. Она вдруг начала плакать, поначалу тихо, собирая слезы в носовой платочек, низко наклонившись над столом, чтобы ее состояния не заметили посетители. -- В один прекрасный день,-- бормотала она сквозь слезы,-- ты сделаешь решительный шаг... Майкл молчал; наблюдал, как бармен медленно снимает кожуру с лимона. -- Разве не так? -- хрипло вопросила Фрэнсис.-- Ну, говори, не стесняйся! Разве это не входит в твои планы? -- Может быть,-- рассеянно отозвался Майкл и отодвинул стул на прежнее место.-- Откуда, черт подери, мне знать? -- Ты прекрасно все знаешь! -- настаивала на своем Фрэнсис.-- Ты же знаешь,-- чего скрывать? -- Да,-- помолчав, признался Майкл.-- Знаю. Фрэнсис сразу же перестала плакать. Еще два-три всхлипа в платочек, и она отложила его в сторону. По ее лицу теперь ни о чем нельзя было судить,-- лицо как лицо. -- В таком случае сделай мне небольшое одолжение. -- Пожалуйста! -- Прекрати постоянно говорить о том, как хороша та или иная женщина. "Какие глазки, какие пышные груди, какая дивная фигурка, какой замечательный, глубокий голос!" -- передразнивала она.-- Можешь восторгаться ими, только про себя. Мне это неинтересно! Противно! -- Хорошо, прости меня, я только так отныне и буду поступать.-- Он жестом позвал официанта. Фрэнсис скосила на него глаза. -- Еще один бренди,-- заказала она, когда тот подошел. -- Два,-- поправил Майкл. -- Да, мэм; слушаюсь, сэр.-- Официант пятился спиной назад. Фрэнсис холодно смотрела на мужа через стол. -- Может, позвонить Стивенсонам? Сейчас так хорошо в деревне. -- Да, позвони! Она встала со своего места и через весь зал пошла к телефонной будке. Майкл, наблюдая за ней, думал: "Какая все же она красивая женщина! Какие у нее замечательные, стройные ноги!" ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАНЗАС-СИТИ Эрлайн, открыв дверь в спальню, тихо прошла между кроватями-"близнецами". В тихой комнате слышалось лишь легкое шуршание ее шелкового платья. Шторы были опущены, и острые, тонкие лучи запоздалого полуденного солнца проникали лишь в одном или двух местах -- через щели оконных рам. Эрлайн смотрела на спящего под двумя одеялами мужа. Его типичное, помятое лицо боксера, с разбитым носом, мирно покоилось на мягкой подушке, а волосы скучерявились, как у мальчишки, и он негромко похрапывал, так как дышал только через полуоткрытый рот; на лбу у него выступили крупные капли пота. Эдди всегда потел -- в любое время года, везде, в любом месте. Но сейчас, заметив на нем привычный пот, Эрлайн вдруг почувствовала, что это ее раздражает. Она стояла над ним, разглядывая его безмятежное лицо, по которому прошлась не одна кожаная перчатка. Присела на соседнюю кровать, все не отрывая взгляда от спящего Эдди. Вытащив из кармана носовой платок, поднесла его к глазам: сухие; подергала носом -- и слезы как по заказу полились. С минуту она плакала тихо, почти неслышно, но вдруг разразилась обильными слезами и громкими рыданиями, дав себе волю. Эдди зашевелился в кровати и, закрыв рот, повернулся на бок. -- Боже мой,-- рыдала Эрлайн,-- пресвятая Богородица! Эдди давно проснулся и слушает ее -- ей это отлично известно, как и ему самому. Но он довольно искусно притворялся, что спит; даже для пущей убедительности пару раз храпанул -- так, для эксперимента. Рыдания все еще сотрясали все тело Эрлайн, и косметика поплыла у нее по щекам, прокладывая две прямые дорожки. Эдди, вздохнув, повернулся к ней, сел в кровати, приглаживая обеими руками взлохмаченные волосы. -- Что случилось? Что с тобой, Эрлайн? -- Ничего-о!..-- рыдала она. -- Если все в порядке,-- нежно произнес Эдди,-- то почему же ты так горько плачешь? Эрлайн промолчала. Теперь она рыдала не так громко, но с такой же горечью, с таким же отчаянием, правда, уже в тишине: по-видимому, загнала свое горе поглубже в себя. Эдди, вытерев глаза тыльной стороной ладоней, с тревогой глядел на темные, непроницаемые шторы -- через них кое-где пробивались тонкие солнечные лучи. -- Послушай, Эрлайн, в доме шесть комнат. Если тебе охота поплакать, то нельзя ли для этой цели пойти в другую комнату? Не обязательно же в той, где я сплю. Эрлайн совсем уж беспомощно уронила голову на грудь; волосы (выкрашенные в соломенный цвет в салоне красоты) упали ей на лицо -- поза воплощенного трагизма. -- Тебе наплевать,-- прошептала она,-- абсолютно наплевать, когда я надрываю сердце...-- Она комкала платочек, и слезы текли по запястью. -- Откуда ты взяла? -- возразил он.-- Наоборот, я всегда о тебе забочусь. Эдди аккуратно отбросил покрывала, опустил ноги в носках на пол. Спал он в штанах и рубашке, и все изрядно помялось. Сидя на краю кровати, он покачал из стороны в сторону головой и шлепнул себе по щекам, чтобы окончательно проснуться. С несчастным видом глядел он на жену, сидевшую перед ним на другой кровати, на ее испачканные тушью щеки, сбившуюся прическу, опущенные на колени руки... Печаль, тоска сквозили в каждой ее черте, в любом невольном движении. -- Честно, Эрлайн, ты мне очень дорога! -- Он пересел к ней на кровать, обнял ее.-- Ну что с тобой, девочка! -- бормотал он.-- Успокойся! Но она упрямо продолжала плакать, а ее округлые, мягкие плечи то и дело вздрагивали у него под рукой. Эдди все больше становилось не по себе. Исчерпав все свои приемы утешения, он сильно сжал ее плечо. -- Ну давай я положу малыша в коляску и погуляю с ним немного на улице. Пусть подышит свежим воздухом. Может, тебе станет лучше, когда мы вернемся, а? -- Нет, не станет! -- капризно настаивала на своем Эрлайн, неподвижно сидя на кровати.-- Мне больше никогда не станет лучше, никогда! -- Эрлайн, в чем дело? -- В ребенке.-- Она, выпрямившись, смотрела на него в упор.-- Если б ты только уделял мне столько же внимания, сколько ребенку... -- Я уделяю вам одинаковое внимание. Ты -- моя жена, он -- ребенок. Никакой дискриминации.-- Эдди встал и принялся разгуливать по комнате в носках, хоть это и было неудобно. Эрлайн не отрывала от мужа напряженного взгляда. Фланелевые брюки со стрелками и смятая рубашка не скрывали его выпирающих мощных мускулов. -- Тоже мне спящий красавец! -- произнесла она с упреком.-- Уставший чемпион, бегун на длинные дистанции! Утомился -- и все время спит. И это мой муж! -- Вовсе я не все время сплю, ты преувеличиваешь! -- запротестовал Эдди. -- По пятнадцать часов в день,-- напомнила Эрлайн.-- Как ты считаешь, это нормально? -- У меня сегодня утром была тяжелая работа,-- ответил Эдди остановившись у окна.-- Я провел шесть быстрых раундов. После этого надо хорошенько отдохнуть. Нужно копить энергию, попусту ее не транжирить. Ведь я уже не такой молодой, как мой соперник. Разве я не должен накапливать внутреннюю энергию? -- "Накапливать энергию"! -- воскликнула Эрлайн.-- Ты только и делаешь целый день, что накапливаешь энергию! Ну а что прикажешь делать твоей жене, когда ты находишься в процессе накопления этой самой внутренней энергии? Эдди поднял штору на окне -- комнату залило светом; Эрлайн стало, конечно, труднее плакать. -- У тебя должны быть друзья, подруги...-- с надеждой предположил Эдди. -- У меня есть друзья. -- Так почему бы тебе не пообщаться с ними, не погулять? -- Они все живут в Канзас-Сити,-- объяснила Эрлайн. В спальне воцарилась тишина; Эдди надевал ботинки. -- Моя мать -- в Канзас-Сити, обе сестры -- тоже там. Братья учатся в средней школе в Канзас-Сити. А я торчу здесь -- в Нью-Йорке, в Бруклине. -- Ты гостила в Канзас-Сити два с половиной месяца назад.-- Эдди застегивал пуговки на рубашке и повязывал галстук.-- Всего два с половиной месяца назад. -- Два с половиной месяца, если хочешь знать, достаточно большой срок,-- заметила Эрлайн, вытирая расползающиеся по лицу черные следы и все еще плача.-- Человек может и умереть за такой срок -- два с половиной месяца! -- Какой человек? -- удивился Эдди. Эрлайн не ответила. -- Мама пишет, что соскучилась по ребенку, хочет видеть его. В конце концов, что тут противоестественного, если бабушка хочет видеть внука? Ну что в этом странного, скажи на милость? -- Нет,-- признал Эдди,-- ничего противоестественного я здесь не вижу.-- Он быстро водил гребенкой по волосам.-- Если твоя мама очень хочет видеть нашего малыша, то не скажешь ли мне, почему она сюда не приезжает? Почему? -- Судя по всему, мой муж убежден, что у них полно золотых слитков и еще они прирабатывают в своем Канзас-Сити, торгуя билетами в кино. -- В обиженном голосе Эрлайн прозвучал едкий сарказм. -- Что-что? -- переспросил Эдди, искренне озадаченный ее словами.-- Что ты сказала? -- Разве мама может себе позволить совершить такую поездку? Разве ты не знаешь, что в нашей семье нет великих боксеров, получающих призы? Мне пришлось выйти замуж за такого, чтобы и в нашей семье был боксер. Боже ты мой! -- И снова залилась слезами. -- Послушай, Эрлайн! -- Эдди подбежал к ней, стал умолять ее успокоиться; его сильно побитое добродушное лицо выражало печаль.-- Послушай, не могу же я отпускать тебя в Канзас-Сити всякий раз, как мне приходит надобность немного вздремнуть днем. Мы женаты только полтора года, а ты уже за это время пять раз смоталась в Канзас-Сити. У меня впечатление, что все свои бои я веду только ради обогащения Нью-йоркской железной дороги! Эрлайн упрямо качала головой. -- В Нью-Йорке нам нечего делать! -- заявила она. -- Это в Нью-Йорке-то нечего делать?! -- воскликнул Эдди, от удивления широко открыв рот.-- Боже мой, а что же делать в этом Канзас-Сити? Я ведь бывал в этом вашем провинциальном городе. Там мы встретились, там и поженились. -- Откуда мне тогда было знать, как все обернется? -- тихо возразила Эрлайн.-- Мне было так хорошо в Канзас-Сити... Там я была невинной молодой девушкой... -- Прошу тебя,-- увещевал Эдди,-- для чего сейчас ворошить прошлое? -- Я жила в семье,-- продолжала срывающимся голосом Эрлайн,-- я ходила там в среднюю школу...-- Она снова опустила голову, и вновь неудержимое горе захватило ее. Эдди облизал губы: после утренней тренировки постоянно чувствуется сухость, нижняя чуть разбита и болит, стоит только провести по ней шершавым языком. Он напряг мозг в поисках приемлемого ответа. -- Ну а ребенок,-- робко начал он,-- почему бы тебе почаще не играть с ним? -- Ребенок! -- крикнула с вызовом Эрлайн.-- Я очень хорошо о нем забочусь. Мне приходится сидеть с ним каждый вечер, когда ты успешно накапливаешь внутреннюю энергию! -- Эта фраза, видимо, глубоко задела ее; она вскочила с кровати, беспорядочно размахивая руками.-- Ну и бизнес у тебя! Дерешься всего каких-то полчаса в месяц, а потом спишь подряд триста пятьдесят часов! Ну ведь это смешно! Не находишь? Ведь ты все же боксер! -- И погрозила ему кулачком с явным намерением унизить, высмеять.-- С той энергией, какую ты уже накопил, тебе по плечу побить всю немецкую армию! -- Ну да, такой уж у меня бизнес,-- пытался помягче объяснить ей Эдди.-- Такова природа моей профессии. -- Не рассказывай мне сказки! -- оборвала она его.-- Я гуляла и с другими боксерами. Но они же не спят все время! -- Мне это все абсолютно неинтересно! -- парировал Эдди.-- Не желаю ничего слышать о твоих похождениях до нашей женитьбы! -- Они посещают ночные клубы,-- продолжала неукротимая Эрлайн.-- Танцуют, немного выпивают, водят своих девушек на музыкальные шоу! -- Но им от них чего-то нужно,-- кивнул Эдди.-- В этом вся разница. -- Прошу Господа, чтобы и тебе чего-то было нужно! -- Встречал я таких типов, ну, этих боксеров, о которых ты толкуешь,-- спокойно начал Эдди.-- Мальчишки, которым нравится покрасоваться в ночных клубах. В течение трех раундов они колошматят меня по голове со страшной силой, а потом скисают, начинают дышать через рот. К тому времени, когда начинается восьмой раунд, они уже искренне раскаиваются, что видели в этом клубе стриптизершу, и клянутся больше никогда не глядеть на голую женщину перед матчем. И к тому времени, когда я разбираюсь с ними, им приходится накапливать внутреннюю энергию, беспомощно лежа на спине. А пять тысяч болельщиков смотрят на это безобразие. Ты хочешь, чтобы и я был таким боксером, как они? -- Ты просто чудо! -- Эрлайн презрительно сморщила носик и фыркнула прямо ему в лицо.-- Мой Джо Луис, Эдди Мегафин с толстым кошельком! Только вот я что-то не вижу, чтобы ты приносил домой миллионы долларов. -- Я медленно прогрессирую.-- Он разглядывал картину в раме над своей кроватью -- Мария и Иисус.-- Постоянно планирую свое будущее. -- Боже, и я навечно прикована к этому проклятому боксеру, который столь трогательно заботится о собственном здоровье! Настоящий борец за здоровый образ жизни! -- Ну зачем ты так говоришь? -- Хочу жи-ить в Канзас-Си-ити! -- завыла она снова. -- Прошу, объясни мне, ради Бога, чем тебе так дорог Канзас-Сити? Почему ты на нем чокнулась? -- Потому-у... я ужасно одино-ока! -- горько рыдала Эрлайн.-- Ужа-асно одино-ока! Не забывай -- мне всего двадцать один, Эдди... Эдди нежно погладил ее по плечу. -- Послушай, Эрлайн...-- Он хотел говорить с ней спокойно, тепло и в то же время не терять логики.-- Ты только помолчи немного! Ну, если ты поедешь на поезде и не станешь покупать подарков всем членам своей семьи, может, мне удастся занять для тебя пару сотен баксов. -- Нет, лучше умереть! -- встрепенулась Эрлайн.-- Нет, лучше не видеть до могилы Канзас-Сити, чем знать, что мой муж собирает пенни, словно кондуктор автобуса! И это человек, чье имя мелькает в газетах каждую неделю! Какой позор для меня! -- Но, Эрлайн, дорогая,-- продолжал Эдди с исказившимся от этих нудных уговоров лицом,-- ты ездишь туда по четыре раза в год, покупаешь всем дорогие подарки, словно Санта-Клаус, не забываешь и себя -- новые платья, всякая одежда... -- А ты хочешь, чтобы я появлялась в Канзас-Сити в лохмотьях? -- Эрлайн поправила тонкий чулок на своей стройной ножке.-- Нет, лучше уж... -- Как-нибудь позже! -- перебил ее Эдди.-- Мы заработаем. Но только не сейчас. Это просто невозможно! -- Это ты не можешь заработать?! -- возмутилась Эрлайн.-- Ты лжешь мне, Эдди Мегафин. Сегодня утром позвонил Джей Блачер, сообщил, что предложил тебе тысячу долларов за бой с Джо Принсипом. Эдди сел на стул и молча уставился в потолок; теперь он понимал, почему Эрлайн выбрала именно этот день для очередной ссоры. -- Ты можешь получить за этот поединок семьсот пятьдесят долларов.-- Эрлайн говорила теперь вкрадчивым, соблазнительным голоском.-- И я смогу поехать в Канзас-Сити... -- Джо Принсип разделается со мной, как с котлетой. -- Ах, как мне хочется увидеться с мамочкой! -- тяжело вздохнула Эрлайн.-- Она такая уже старенькая,-- глядишь, вот-вот умрет. -- На данном этапе,-- медленно проговорил Эдди,-- я еще не готов сразиться с Джо Принсипом. Он слишком силен для меня, слишком техничен. -- Но Джей Блачер сказал мне, что у тебя превосходный шанс выиграть. -- У меня превосходный шанс оказаться на больничной койке! -- возразил Эдди.-- Этот твой Джо Принсип сделан из железобетона. Ему бы еще приспособить парочку рогов на лбу -- и его запросто можно сразить молотом на скотобойне. -- Ну и что?! Он такой же мужчина, как и ты, и у него, как у тебя, два кулака. -- Да, конечно... -- Ты всегда мне твердишь, какой ты хороший боксер. -- В течение двух лет,-- терпеливо объяснял ей Эдди,-- если постоянно тренироваться и вести себя на ринге очень осторожно, я добьюсь, чтобы он не отправил меня в нокаут в первых же раундах... -- Ведь ты умеешь так легко зарабатывать деньги! -- Эрлайн для большей убедительности грозила ему пальчиком.-- Просто ты не хочешь. Тебе наплевать, счастлива я, довольна или нет. Я вижу тебя насквозь, Эдди Мегафин! -- Я просто не желаю, чтобы меня жестоко избили,-- покачал головой Эдди. -- Ничего себе отличный боксер! -- засмеялась наконец Эрлайн.-- Какой же из тебя боксер? Боксеры для того и существуют, чтобы их колошматили на рингах, как следует избивали,-- разве не так? Это же их профессия,-- разве я не права? Нет, тебе просто наплевать на меня! Просто тебе нужна была женщина, которая родила бы тебе ребенка, а потом, стоя у плиты, все время готовила для тебя эти проклятые бифштексы и телячьи отбивные! В этом противном Бруклине я вынуждена день и ночь торчать в этом вшивом доме и... -- Ладно, сегодня вечером свожу тебя в кино,-- смирился Эдди. -- Не хочу я никакого кино! Я хочу в Канзас-Сити! -- И Эрлайн, с размаху бросившись на кровать вниз лицом, вновь громко зарыдала.-- Все, попала в ловушку! В капкан! -- кричала она.-- Ты меня не любишь! Ты не отпускаешь меня к родным, которые меня любят! К моей дорогой мамочке! Мамочка!.. Мамочка!.. Эдди устало прикрыл глаза. -- Почему же? Я люблю тебя! -- искренне проговорил он.-- Клянусь перед Богом! -- Только слова! -- Ее было плохо слышно, так как она уткнулась головой в подушку...-- А ты докажи на деле! Докажи! Никогда в жизни не встречала такого скупердяя, как ты... Ну-ка, докажи, что любишь меня! -- Неизбывная безнадежность пронизывала ее слова. Эдди подошел к ней, нагнулся и поцеловал. Она, тряхнув головой, резко оттолкнула его и зашлась в слезах, как до глубины души обиженный ребенок. Из соседней комнаты, где спал малыш, тоже донесся рев. Эдди приблизился к окну, посмотрел на мирную Бруклин-стрит, на ряды деревьев у тротуаров, на маленьких мальчиков и девочек, носившихся на роликовых коньках. -- Ладно,-- согласился он,-- я позвоню Блачеру. Эрлайн тут же перестала плакать, зато ребенок в соседней комнате теперь орал. -- Постараюсь уговорить его на двенадцать сотен,-- размышлял Эдди.-- Съездишь в свой дорогой Канзас-Сити. Ну, теперь ты довольна? Эрлайн сразу села и энергично закивала головой. -- Сейчас же напишу мамочке! -- Сходи, погуляй с ребенком! -- попросил Эдди.-- А я немного сосну. -- Конечно,-- тут же подчинилась Эрлайн и немедленно принялась прихорашиваться перед зеркалом.-- О чем разговор, Эдди? Муж ее, сняв туфли, снова улегся и приступил к накоплению новой внутренней энергии. ПОМОЩНИК ШЕРИФА Макомбер сидел на вращающемся стуле, засунув ноги в корзину для мусора,-- слишком полный мужчина, он не мог высоко задрать их, положив на крышку стола. Глаза его не отрывались от плакатика на противоположной стене: на нем довольно крупными буквами было напечатано: "Разыскивается совершивший убийство Уолтер Купер. Вознаграждение за поимку четыреста долларов". Иногда он целую неделю, все семь дней, сидел на своем месте, постоянно глядя в одну и ту же точку -- туда, где виднелась строка "четыреста долларов",-- и выходил из своего кабинета, только чтобы перекусить, или пообедать, или домой, чтобы поспать ночью, часов так около десяти. Макомбер, третий помощник шерифа, постоянно торчал в своем офисе: ему ужасно не хотелось возвращаться домой и встречаться с женой. После полудня приходил второй помощник шерифа и тоже садился напротив стены, внимательно разглядывая строчку "четыреста долларов". -- Я вот здесь прочитал в газетах,-- начал Макомбер, чувствуя, как крупные капли пота с шеи проникают под воротник рубашки,-- что в штате Нью-Мексико самый здоровый климат в мире. Ты только посмотри, как я потею. Ну какой же он здоровый! -- Ты ужасно толстый, черт бы тебя побрал.-- Взор второго помощника шерифа был прикован к притягательной строчке "четыреста долларов".-- Ну и чего же ты хочешь? -- Такая жара, что хоть жарь на солнце яичницу.-- Макомбер бросил быстрый взгляд на пылающую жарким солнечным светом улицу.-- Мне нужен отпуск. Тебе тоже. Всем пора в отпуск.-- И устало выпростал пистолет в кобуре оттуда, где он увяз в мощной жировой прослойке.-- Почему бы этому Уолтеру Куперу не войти к нам вот сейчас в эту минуту? И ведь не приходит же это ему в голову! Зазвонил телефон, Макомбер снял трубку; послушал, ответил: -- Понятно, да, но шериф сейчас решил вздремнуть. Я все ему передам, гудбай! -- И медленно положил трубку на рычаг; что-то мелькнуло в его глазах.-- Звонили из Лос-Анджелеса,-- объяснил он.-- Поймали Брисбейна; посадили в местную тюрьму. -- Получит лет пятнадцать, не меньше,-- предположил второй помощник.-- Его сообщник тоже такой срок заработал. Теперь им вдвоем не так скучно сидеть будет. -- Ну, это мое дело.-- Макомбер медленно надевал шляпу.-- Я первым заглянул в товарный вагон, когда они забрались в него.-- У двери обернулся.-- Кому-то надо поехать в Лос-Анджелес -- забрать Брисбейна и доставить его сюда. По-моему, это должен сделать я. Что скажешь? -- Конечно, ты, кто же еще? -- согласился второй помощник шерифа.-- Какое заманчивое путешествие! Голливуд! Девчонки там, в Голливуде, первый класс.-- Он в задумчивости покачивал головой.-- Недурно бы повеселиться в этом городе. Макомбер не торопясь шел к дому шерифа -- ну и жарища, неважно он ее переносит,-- думая о соблазнительном, веселом Голливуде. Осторожно, ловко нес свое крупное тело, весом не менее, пожалуй, двухсот сорока фунтов, и внимательно поглядывал по сторонам. -- Ах, ради Бога, не надо! -- воскликнул шериф, когда Макомбер рассказал ему о Брисбейне. Сам он еще до конца не проснулся: сидел на краю дивана, где еще минуту назад лежал без обуви после сытного ланча, с расстегнутыми пуговицами на ширинке.-- Мы же признали подсудимого по этому делу виновным. -- Брисбейн -- хорошо всем известный преступник, не забывайте,-- напомнил Макомбер.-- Проник в товарный вагон с целью хищения. -- Да, знаю, проник в товарный вагон, и именно с такой целью. Стащил, кажется, два пальто и пару носков. И из-за этой чепухи мне направлять за ним своего человека аж в Лос-Анджелес? Даже если потребовать у них там, в Лос-Анджелесе, выдать нам убийцу, так на это уйдет как минимум лет двадцать! Ну зачем ты меня разбудил? -- Шериф был раздражен. -- Из Лос-Анджелеса просили меня перезвонить им как можно скорее,-- ровным тоном объяснил Макомбер.-- Хотят знать, что им с ним делать. Избавиться от него желают, это точно. Орет, сообщили, во все горло целый день. От этого постоянного истошного ора у всех осужденных в тюремном блоке голова идет кругом. Так они сказали. -- Да, мне нужен здесь такой, как он,-- признал шериф.-- Очень нужен.-- Надел ботинки и застегнул три верхние пуговицы на ширинке. Вместе с Макомбером они пошли в контору. -- Не съездить ли тебе в Лос-Анджелес? -- поинтересовался мимоходом шериф у Макомбера. Тот пожал плечами. -- Кому-то же надо ехать. -- Ах, мой добрый, старый Макомбер! -- саркастически воскликнул шериф.-- Главная опора всей полиции, всегда хранивший ей неколебимую верность. -- Мне хорошо знакомо это дело,-- серьезно откликнулся Макомбер.-- Вся изнанка, так сказать. -- Учти: там полно смазливых девиц, я читал в газетах, и все мужчины, даже такие толстые, как ты, должны уделять им внимание. Ты, конечно, возьмешь с собой жену, Макомбер? -- И, ткнув его большим пальцем под ребра через слой жира, засмеялся. -- Кто-то все же должен туда поехать,-- с невозмутимым видом повторил Макомбер.-- К тому же так хочется взглянуть на Голливуд. Сколько я читал о нем! Когда вошли в кабинет, второй помощник шер