Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
  Данное  художественное  произведение    распространяется    в
  электронной форме с ведома  и  согласия  владельцов авторских
  прав  на  некоммерческой  основе  при   условии    сохранения
  целостности  и  неизменности  текста,   включая    сохранение
  настоящего  уведомления.  Любое  коммерческое   использование
  настоящего текста без ведома  и  прямого  согласия  владельца
  авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.

       По  вопросам  коммерческого  использования  этого текста
  можно обращаться по адресам:
       Литературное агенство "Классик".
       sander@stirl.spb.su
       alexanderkrivtsov@usa.net
---------------------------------------------------------------
 © Copyright Андрей Лазарчук
---------------------------------------------------------------

     О  том,  что  одеваться  надо нарядно, Руська  вспомнил  в
последний момент.
     - Мама! -  позвал  он.-  Слушай,  нам  Галя Карповна вчера
сказала, что вместо  уроков  мы пойдем  в  театр и надо  надеть
что-нибудь такое...
     - Галина  Карповна,-  автоматически   поправила  мама,  не
отрываясь  от  плитки.  На  сковородке  скворчали  картофельные
оладьи.- Подожди, а какой такой театр?
     Не знаю. В театр да и в театр. Какая разница?
     Всегда  предупреждали...-  нахмурилась мама.-  Что  же  ты
вчера-то молчал?
     - Забыл,- вздохнул Руська.
     - Забыл... ах, ты же...
     - Да ну, чего особенного? Подумаешь, в театр. Бывали уже в
театрах, и ничего...
     - Может, и ничего,- мама смотрела куда-то в угол,- а может
и чего... и отец ушел...
     - Да  ладно   тебе,-   Руська   не  понимал,  из-за  чего,
собственно,  расстройство.-  Ты  мне  лучше  дай   какую-нибудь
деньгу, я там в буфете чего-нибудь посмотрю...
     - Господи,- сказала мама.- Добытчик ты наш...
     Оладьи, понятно, подгорели. Впрочем, Руська именно такие и
любил, но  мама  почему-то  всегда  старалась  делать  бледные,
мягкие. Оладьи  он  запил большой кружкой приторного морковного
чая.
     - Вот это наденешь,- сказала мама.
     - Он колючий,- запротестовал Руська.- И жаркий.
     - Потерпишь,- отрезала мама.
     - Но ведь в театр же...
     - О,  господи,-  сказала  мама предпоследним голосом.-  Не
будешь забывать вечерами... сказал бы вчера,  попросила бы Раду
Валерьевну, чтобы выписала тебе освобождение...
     Это уже было настолько ни к селу, ни к городу,  что Руська
перестал сопротивляться - даже мысленно - и натянул "секретный"
свитер. Секретным свитер был потому,  что  в  него мама ввязала
сплетенный косицей волос, так что от некоторых чар и от дурного
глаза свитер оберегал неплохо.
     - А вот это  -  на шею,- сказала мама  и  завязала на семь
узлов  шелковую  веревочку.- Будут отбирать - отдай. И  говори,
что нашел.
     - Что я, совсем маленький, что  ли?  -  обиделся  Руська.-
Учишь как все равно...
     - Большой ты, большой,- сказала мама.- Потому  и говорю. С
малого какой спрос...
     Ха! Возле школы  уже стоял автобус, и Галя Карповна махала
рукой из двери. Класс плющил носы о стекла.
     - Вечно ты,  Повилихин,  приходишь  в последнюю минуту,- с
полоборота завелась  Галя  Карповна.-  Ты  да  Хромой, двое вас
таких гавриков...
     - Не опаздываю же,- резонно возразил Руська.
     - Я сколько раз говорила: приходить за пятнадцать минут до
начала  уроков! Звонок  не  для вас, звонок  для  учителя! -  и
что-то еще в том же духе.
     Руська молча обогнул  ее  с наветренной стороны и двинулся
по проходу, ища место. Ничего нового он услышать не надеялся.
     - Ксива есть?  Ксивы  нет.  До  свидания,-  пробормотал он
негромко, но так, чтобы его услышали. Машка Позднякова, соседка
по двору и по алфавиту, фыркнула.
     - С тобой не занято? - спросил Руська.
     - Садись,- сказала Машка.- Она все равно не придет.
     - Откуда ты знаешь?
     - Я все знаю. Вот ты знаешь, например, куда мы едем?
     - Ну?
     - В Кремль!
     - Как - в Кремль? Вчера же говорили, что в театр...
     - Ты и поверил, глупышка?
     - В лоб дам,- пообещал Руська.
     - Ну  и  как  хочешь,-  обиделась  Машка,  хотя  уж  не ей
обижаться.- Вон - мест много...
     - Подожди. А зачем - в Кремль? Что там делать?
     - А то ты не знаешь?
     - Чего?
     - Чего-чего. Не слышал ни разу, что ли?
     - Слышал,-  неохотно  сказал  Руська.-   Только   все  это
как-то...  как-то   не  так...  Мама  рассказывала:  их  возили
торжественно, отбирали самых-самых... они цветы дарили,  рапорт
читали...
     - Говорят,  что  всех  возят  только  не   велят  об  этом
рассказывать,- прошептала Машка и резко отвернулась.
     - О чем вы тут шепчетесь? - возникла рядом Галя Карповна.-
Я миллион раз говорила, что шептаться нельзя, хочешь что-нибудь
сказать - скажи громко, при всех.
     - Вон Хромой идет,- громко и при всех сказал Руська.
     Толик Хромой - это у  него  настоящая  фамилия, прозвище у
него было Костыль - запыхавшись, вскочил в автобус.
     - Тебя одного  и  ждем,-  сказала  Галя  Карповна.-  Сорок
человек тебя ждут!
     - Я опять опоздал?- удивился Толик.-  Ну  никак  не могу к
этим трамваям приспособиться.
     - Об'яснять  будешь директору,-  сказала  Галя  Карповна.-
Так, нет Полубояринова,  он  болеет, и нет Стеллы Мендельсон...
Галя Карповна поджала губки.- Водитель, поехали!
     Толик плюхнулся на пустое  сиденье  - как раз через проход
от Руськи.  Расстегнул  портфель,  вынул  кляссер  и  подмигнул
Руське. Руська привстал -  Галя  Карповна как раз отвернулась и
говорила что-то водителю - и шмыгнул через проход.
     - Во, как и обещал...- начал Толик, но Руська его перебил:
     - Знаешь, куда едем?
     - Ну... куда? - вздрогнул Толик.
     - В   Кремль...-   от   Толикова  испуга  Руська   немного
растерялся.
     - Как же так... мне же нельзя, я ведь уже был...- зашептал
Толик,-  почему  вчера  не  сказали?.. я ведь был  весной,  мне
нельзя...
     - Так скажи Гале,- предложил Руська.
     - Не отпустит... а  то  еще мамке  на  работу сообщит -  и
все... ох, как же это я... осел, ведь так не хотел идти, думаю:
ногу бы сломать...
     - Так ты там был? - прошептал Руська?
     - Ну да, я же говорю - весной, еще когда в той школе...
     - Слушай, а что там?
     Толик замолчал, уставился куда-то в бок.
     - Так что? Почему все так бояться?
     - Сам увидишь... да  никто и не  боится... а так...  я  не
знаю.  Я  правда не знаю. Водят, все показывают...  Глав-пушку,
Глав-колокол... картины  разные, сабли, пистолеты  старинные...
ну и это...
     - К самому?
     - Ну... Слушай, Руська, хочешь я тебе все свои марки отдам
и расскажу,  что мне один  большой парень рассказывал, а за это
буду там все время за  тебя  прятаться? Потому что ты не  ходил
еще, тебе можно, а я уже ходил...
     - Хорошо. А что он тебе рассказывал?
     - Значит так.  Когда-то давно сам  умер - или как будто бы
умер...  и те,  которые  с ним были,  соратники  - они  решили:
сохранить его тело, сделать мумию  и  выставить  в музее, чтобы
все видели и знали, какой он  был. Ну и вот... сделали мумию, а
потом к ним приходит один маг и говорит: а хотите, я его... ну,
мумию, то  есть... оживлю? А те без него  не знают, что делать,
говорят: хотим. Маг и оживил. Потом много всякого было...
     - Опять шепчетесь?  -  налетела  Галя Карповна.- Я сколько
раз говорила:  шептаться  нельзя!  Хочешь  что-нибудь сказать -
встань  и  скажи  громко!  Повилихин, а кто это  тебе  разрешил
пересаживаться? Сядь немедленно обратно!
     - Так мы договорились? - одними губами спросил Толик.
     Руська кивнул.

     Их долго не пропускали в Красный Круг - проверяли какие-то
бумаги у водителя, что-то еще.  Потом  в  автобус вошла толстая
тетка в черной кожаной куртке с железной пентаграммой на рукаве
и наганом на поясе.
     - Какие красавцы! - сказала она, разглядывая класс. - Наше
будущее! Поезжайте, водитель...
     Когда автобус  пересекал  Красный Круг, Руська вдруг озяб.
Он покосился  на Машку: у Машки  дрожали губы. Ни  фига себе...
Автобус свернул  направо, и Руська  увидел Кремль - во всей его
красе: красные с золотом стены, бронзовые шестиконечные щиты на
зубцах,  башни  с   железными   пентаграммами  на  шпилях  -  и
сверкающая  в   лучах   солнца  тонкая,  как  кружево,  золотая
сеть-оберег, натянутая между башнями...
     - Ух ты! - восхитился Руська.
     - А вот эту сеть  моя  бабушка вязала,- сказала Машка.- Не
одна, конечно...
     Ворота   перед  автобусом   открылись,   пропустили   его,
закрылись.
     - Выходите и  стройтесь!  -  скомандовала тетка с наганом.
Снаружи остро пахло  ладаном:  трое в  таких  же, как у  тетки,
кожаных куртках обходили автобус кругом, махая кадилами и шепча
заклинания. Класс топтался, озираясь.
     - Построились, построились!  -  торопила  тетка.- Чему вас
только в школе учат?
     Наконец, класс  выстроился  в  одну линейку. Галя Карповна
бегала за спинами, топая, как шумное приведение.
     - У кого  есть  магические  предметы,  амулеты,  обереги -
сдайте!  -  потребовала  тетка.-  Потом  то,  что  дозволено  к
ношению, будет вам возвращено.
     - У  меня  -  вот...  сказала  Машка,  протягивая  кусочек
янтаря.
     - И у меня,- Гарик Абовян отдал камешек с дыркой.
     - И у меня...  и у меня...- класс сдавал оружие: маленькие
пентаграмки,  старинные   монеты,  кроличьи  лапки,   крошечных
костяных кошек и слоников...
     - Не  стыдно  быть такими суеверными? - укорила тетка.-  А
еще  в  школе  учитесь...  Теперь мы проверим  вашу  честность.
Федор, где ты?
     Откуда-то появился одетый в военную форму горбун с чучелом
обез'янки  на  плече. У  Руськи  упало  сердце:  теперь  все...
Прикинься шлангом, велел он себе, бить ведь не будут...
     Горбун медленно  шел  вдоль  выстроившегося класса, что-то
шепча и прихихикивая. Он  дошел  до Руськи и вдруг остановился,
будто принюхиваясь. Со слабым хрустом, слышным так, как если бы
ломался  лед  на  реке,  обез'янка  приподняла   веки  и  стала
выпрямлять скрюченную,  прижатую  к  груди ручку. Тонкий черный
палец уставился Руське пониже подбородка. Страх  был такой, что
Руська перестал  чувствовать себя - тело  стало чужое и  как из
ваты. Не описаться  бы...  Он, может быть, упал  бы  - но сзади
подхватили, обшарили и нашли, конечно, веревочку.
     - Эт-то что?  - грозно нависла  над ним тетка.- Это что, я
тебя спрашиваю?
     - В-веревочка...
     - Веревочка? А какая веревочка?
     - Кра... красивая...
     - Я тебе покажу - красивая!  Шелковая  веревочка  с  семью
сионскими узелками! Ты хоть знаешь, что это такое?
     - Не... не знаю...
     - Учительница!  -   воззвала   тетка,   потрясая  рукой  с
веревочкой  -  она держала ее двумя пальцами, брезгливо,  будто
это был глист. - Учительница! Почему ваши дети  не знают самого
элементарного?
     И тут Галя Карповна удивила Руську.
     - Простите,- сказала  она.  -  В  школу  поступает  список
предметов, запрещенных  к  ношению.  Насколько  я  знаю,  этого
предмета  там  нет. Поэтому претензии могут быть пред'явлены  к
наблюдающим инстанциям, но никак не к школе и не к ученикам.
     Тетка еще  поворчала  для  порядка  и  куда-то ушла, унося
запрещенный  предмет,  и никто не догадался, что веревочка  эта
отвела взгляд обез'янки от Руськиного свитера...
     - Где ты взял эту гадость? - ненавидяще глядя куда-то мимо
Руськи, прошипела Галя Карповна.
     - Нашел...- Руська отходил понемногу от пережитого страха.
     - Что ты врешь - нашел...
     - Правду   говорю...    клянусь...   Лениным   клянусь...-
прошептал Руська.
     Он  при  этом  сложил  крестом  пальцы   левой  руки.  Это
подействовало и гром не поразил Руську.

     Их  долго-долго  водили по Кремлю, показывая все, что  там
было.  Возле  Глав-колокола  Толик  потерялся, но его  нашли  и
вернули. Потом  экскурсовод  рассказывал  много интересного про
Глав-пушку.  Глав-пушку  отлил великий  русский  мастер  Андрей
Чохов за много лет до рождения Ильича, но  специально для того,
чтобы  охранять   вождя   от   злоумыслов.  Обычными  снарядами
Глав-пушка не стреляет, да она и не предназначена для этого. Но
вот если кто  задумает что-то злое против Ильича, то Глав-пушка
тут же  испепелит  негодяя  магическим  огнем... Руська подумал
было,  а  как же  тогда  история с  Каплан?...  но спросить  не
решился.
     - А теперь пойдемте - Ильич ждет  вас,- сказал экскурсовод
с широкой неподвижной улыбкой.
     Класс построили попарно  и повели к дверям в большом доме.
У дверей стояли часовые в высоких шлемах. Они взяли "на караул"
и не шевельнулись ни  одним  мускулом, пока класс проходил мимо
них. По ту сторону тяжелых дверей ждали люди в кожаных куртках.
     - Пойдемте, дети,- сказала другая тетка, чем-то похожая на
предыдущую, хотя и совершенно не такая: худая, с длинным носом.
-  Не  шумите, не галдите, не задавайте  вопросов  сами.  Ильич
будет спрашивать - отвечайте по одному, я буду показывать, кому
отвечать. Ильич будет угощать вас конфетами - больше двух брать
нельзя.  Не  набивайте  конфетами  рот - это  некрасиво.  После
встречи вас покормят в столовой.  Если  кто-то  хочет в туалет,
сходите сейчас, вон туда, - она показала рукой.
     Полкласса воспользовалась предложением.
     - А можно я спрошу? - раздался чей-то голос. Руська скосил
глаза: это был Венька Степанов, на вид - тихий очкарик...
     - Спроси, мальчик,  -  благодушно  сказала тетка. Не знала
она, кто такой Венька.
     - Степанов! - предостерегающе гаркнула  Галя  Карповна, но
было поздно...
     - А это правда, что Крупская отравилась?
     Тетку будто  стукнули  палкой  по  затылку.  Она  замерла,
мгновенно  сгорбившись,  потом медленно  распрямилась, откинула
голову назад, как кобра, и всем телом повернулась к Веньке.
     - Ну что ты, мальчик, - сказала  она  медовым  голосом.  -
Надежда Константиновна  скончалась  от  пневмонии,  и все очень
горевали о  ней, и Ильич - больше всех...  А почему ты спросил?
Тебе кто-то говорил об этом, да? Кто же?
     - В  трамвае  слышал,  -  сказал  Венька.  -  Два  старика
поругались, один другому это и сказал.
     - Ах, чего только не говорят люди  в  ссоре!  -  вздохнула
тетка.  -  Никогда не ругайтесь, дети. А  вам,  учительница,  я
советую уделить  особое  внимание  этому  мальчику. Может быть,
имеет смысл показать его хорошему врачу...
     Класс поднялся  на  второй  этаж.  У  двустворчатой двери,
обитой  синей  кожей  с  вытесненными  на  ней пяти-, шести-  и
семиконечными звездами,  знаками  единорога  и чем-то еще, чего
Руська  никогда  раньше  не  видел, стояли совсем  уж  странные
часовые: рыцари в латах и с обнаженными мечами в руках.
     - Строимся, строимся, - суетилась  Галя  Карповна, носатая
тетка и  еще какие-то люди. Класс  строился, но как-то  не так.
Наконец, тетка,  которая,  похоже,  всем  тут  заправляла, дала
сигнал:
     - Заходим!
     Рыцари с  лязгом  наклонились  вперед  и  взялись за ручки
дверей. Невидимый  оркестр  заиграл марш. Двери распахнулись, и
класс стал медленно вдавливаться в комнату.
     Там было полутемно, стоял большой письменный стол, книжные
шкафы,  диван,  несколько  кресел.  За столом сидел  человек  и
что-то  писал,  макая  перо  в чернильницу. На входящих  он  не
смотрел. Наконец, все  вошли, замерли - и повисла такая тишина,
что слышно стало слабое шарканье пера о бумагу.
     - Владимир Ильич! - медово заговорила  тетка.  -  Гости  к
вам, школьники, отличники!
     Человек отложил  перо  и  медленно  выпрямился.  Он  очень
походил на свои портреты и скульптуры, стоящие и висящие везде,
и в то  же  время чем-то неуловимо отличался  от  них, и Руське
подумалось, что прав  был дядя Костя,  когда говорил отцу  -  а
Руська нечаянно  подслушал,-  что фотографируют, рисуют и лепят
других  людей,  специальных артистов,  чтобы  избежать  дурного
глаза... Кожа человека  за  столом странно лоснилась, и смотрел
он на класс тоже странно: будто никак не мог понять, что это за
люди и что они здесь делают. Тетка с длинным носом встала рядом
с ним,  повернулась к классу, и  Ильич тут же  хитро улыбнулся,
подмигнул или прищурился - Руська не понял - и быстро встал.
     - Культурная задача не  может  быть решена так быстро, как
задачи политические или  военные,  - сильно картавя, сказал он.
На слушателей он смотрел так, будто сам стоял на трибуне, а они
- у  его ног. - Мы не можем  уничтожить различия между классами
до полного введения коммунизма.  Нам  не нужно зубрежки, но нам
нужно развить и усовершенствовать  память  каждого обучающегося
знанием основных  фактов,  ибо коммунизм превратится в пустоту,
превратится в  пустую  вывеску,  коммунист будет только простым
хвастуном,  если  не будут  переработаны  в  его  сознании  все
полученные  знания.  Тут  мы  беспощадны,  и  тут  мы  не можем
вступить ни на  какой  путь примирения или соглашательства. Это
надо  иметь  в  виду,  когда  мы,  например, ведем разговоры  о
пролетарской культуре.  Старая  школа  была  школой  учебы, она
заставляла усваивать  массу  ненужных,  лишних, мертвых знаний,
которые  забивали  голову  и  превращали  молодое  поколение  в
подогнанных под  общий  ранжир  чиновников.  Теперь  они видят:
Европа так  развалилась, империализм дошел до такого положения,
что  никакая   буржуазная  демократия  не  спасет,  что  только
Советская власть  может  спасти.  Трудящиеся  тянутся к знанию,
потому что оно необходимо им для победы. Главное именно в этом.
Мы говорим:  наше дело в области школьной есть  та же борьба за
свержение буржуазии; мы открыто заявляем, что  школа вне жизни,
вне политики - это ложь и  лицемерие.  То  поколение,  которому
сейчас пятнадцать  лет, оно увидит коммунистическое общество, и
само будет строить это общество!
     Первой  захлопала  Галя  Карповна,  за ней -  весь  класс.
Руська бил в ладоши "коробочкой" - то есть пальцами правой руки
в расслабленную ладонь левой; звук от этого получался громкий и
резкий, как выстрел. За его  спиной  Толик  хлопал "венчиком" -
это  еще  громче, но глуше. На Руську  навалилось  какое-то  не
совсем понятное разочарование  -  все, что происходило сейчас с
ним  и  с  остальными,  было  таким   простым,  деловитым...  и
непонятно,  почему  об  этом  так  не  хотят  говорить,  почему
разволновалась мама и чего боится Толик...
     Ильич сел,  каким-то  птичьим  движением  достал  из ящика
стола огромную коробку конфет, опять хитро прищурился.
     - Желание  поговорить  с  народом  у меня всегда  есть,  -
сообщил он. - Да вы угощайтесь, не стесняйтесь. Интересно стало
в школе учиться?
     - Вот ты, девочка, - показала  пальцем  на  Машку  носатая
тетка.
     - Интересно, Владимир  Ильич! - закричала Машка. Мы учимся
русскому языку и  литературе,  математике и географии, физике и
химии,  рисованию  пению  и  физкультуре! По всем  предметам  у
нашего класса полная успеваемость!..
     - И пению учитесь? - прищурился Ильич.  -  А  какие  песни
поете?
     - Революционные, Владимир  Ильич!  -  у  Машки  от  натуги
сорвался голос. - И про нашу любимую партию!
     - А неужели детских песен  никаких  не поете? Я вот помню,
мы пели... нет, забыл... берите конфеты, берите! Забыл песню...
     Все стали подходить и брать конфеты. Руська тоже подошел и
взял.  Конфеты  были необыкновенно вкусные, он проглотил обе  в
один  миг  и вдруг  услышал,  как  за  спиной  вздохнул  - нет,
протяжно всхлипнул Толик.
     - Сходи, возьми, - сказал Руська. Вкусные - жуть.
     - Не, - сказал Толик.
     - Ну, хочешь, я схожу? - предложил Руська.
     - Нет, -  голос у Толика стал совсем слабый.  - И ты... ты
не ходи...
     Тетка с длинным носом взглянула на часы.
     - Все, дети, - сказала она. - Время Владимира Ильича очень
дорого  для  страны и  для  всех  нас,  попрощаемся  с  ним, до
свидания Владимир Ильич!
     - До свидания, до свидания! - заговорили все и повернулись
к выходу.
     - Держи меня... прошептал Толик и повис  на Руське. Руська
вцепился  Толику  в  ремень,  оглянулся  -  кто  поможет?  Галя
Карповна была далеко. Подоспел Ромка Жариков,  вдвоем с Руськой
они  подхватили Толика  под  руки и повели  к  выходу. Ильич  -
Руська успел  заметить - уже  сидел, как вначале, и водил пером
по бумаге. И вдруг Руське страшно захотелось, чтобы хоть что-то
случилось... чтобы  Ильич  показал  классу  "козу"...  он опять
оглянулся и  обомлел:  Ильич,  не  отрываясь  от письма, поднял
левую руку, выставил указательный палец  и  мизинец  - и боднул
воздух...
     В коридоре стало плохо еще и Машке. Дядька в военной форме
под белым халатом поднял ее на руки и отнес на  кушетку. Толика
посадили рядом, он  был  весь синий и дышал  ртом.  Не надо так
волноваться, кудахтала  Галя  Карповна.  Посмотрела бы на себя,
подумал Руська.
     - Передохнули? - спросила тетка с длинным носом. - Прошу в
столовую. Вам будет дан обед из трех блюд,  кто захочет добавки
может попросить официантку.
     - Дойдешь?  -  тихонько  спросил   Руська   Толика.  Толик
промычал что-то в том смысле, что да, дойду.
     Ха,  подумал  Руська,  когда  их повели по  коридору,  тут
самому бы  не упасть! Ноги были тяжелые, как  гири, и совсем не
отрывались от пола.  И  все так:  шаркали  о паркет и  плелись,
пошатываясь. Машку сзади  всех  вел, придерживая, тот военный в
белом  халате.  Навстречу  классу  попалась  странная  парочка:
горбун, который проверял на честность,  и  с  ним гибкий тонкий
человек в  мягком  сером  костюме,  круглолицый и круглоглазый.
Проходя мимо, этот человек сказал горбуну: "Покушал любимый. Ты
погляди, Федор, от сарделек  одни  шкурки остались..." - на что
горбун зашипел и заозирался.
     - Ты видел? - прошептал Толик.
     - Кого? - не понял Руська.
     - Ты что, не знаешь, кто это?
     - Который?
     - Ну не горбатый же.
     - Нет. А кто он?
     - Это же кошачий бог!
     Руська оглянулся, но никого в коридоре уже не было.
     В  столовой  их рассадили за столы по  восемь  человек,  и
официантки в белых  передниках  и наколках стали разливать суп.
Суп был страшно вкусный, только слишком горячий. На второе было
что-то тоже вкусное, но как оно  называется,  Руська  не  знал.
Потом принесли компот и мороженое.  Мороженое  Руська  уже  еле
ковырял, засыпая. Кошачий бог, думал он, надо же...
     В автобусе  Руська  уснул.  Разбудила  его  Галя Карповна.
Оказывается, всех развозили по домам, и больше того - завтра на
уроки можно не  ходить,  и  еще больше - мама  или  папа  могут
завтра не идти  на работу, вот  талон на отдых,  передай  им...
Руська не помнил, как добрался до кровати. Он  спал, ему снился
почему-то кошачий бог, как  он  долго и тщательно вяжет оберег,
надевает на шею, оглядывается через плечо,  хитро подмигивает и
делает  Руське  "козу". Как он сказал? Сад... сер...  седельки?
Что такое  седельки?  Надо  будет  спросить... Потом приснилась
мама, она  сидела у стола и  плача, втыкала булавку  в какую-то
бумажку. Мама очень боялась, но  все  равно  втыкала и втыкала.
Потом сожгла бумажку на огне.  Мама,  позвал  Руська, но вместо
мамы подошел кошачий бог и сказал: гордись, теперь ты настоящий
пионер.  Почему   галстук   красный  знаешь?  Это  цвет  крови,
пролитой... -  сказал  Руська  и  испугался чего-то. Правильно,
сказал кошачий бог,  вот смотри: он  сжал галстук в  кулаке,  и
закапала кровь. Мама! - опять  позвал  Руська,  открой,  открой
глаза, сказала  мама,  скорей открой! Руська открыл. Завешенная
газетой, горела лампа,  и за столом  сидели отец и  тетя  Люба,
Машкина мама.
     - Ты пить хочешь? - спросила мама.
     - Пить, сказал Руська. - Да, хочу.
     - Сейчас... мама налила из чайника воды в стакан, поднесла
Руське ко рту. Руська жадно выпил.
     - Русланчик,  -  спросила   тетя   Люба,  -  как  ты  себя
чувуствуешь?
     - Ничего... сказал  Руська.  -  Голова  только  болит... и
тошнит везде.
     - А Машеньку в больницу забрали,  -  сказала  тетя Люба. -
Так ей плохо было, так плохо...
     - Он у нас герой, - сказал отец. - Он у нас выносливый...
     - Все обойдется, Люба, - сказала мама. - Бывает...
     - Да обойдется, конечно... я, что ли, сомневаюсь...
     Вдруг  что-то  звонко хрустнуло,  мама  вскрикнула.  Отец,
сердито ворча, встал, стряхивая с ладони  осколки  стекла  -  и
вдруг быстро-быстро закапала кровь.
     - Это не я! - испуганно сказала тетя Люба.
     - Ясно, что  не ты, -  отец, держа ладонь перед собой, как
полную до краев  чашку, пошел к  рукомойнику. - Какая  из  тебя
колдунья...
     Мама   помогла   ему   промыть  руку,  перевязала   чистой
тряпочкой.
     - Может,  в  больницу  сходишь?  -  сказала  она.  -  Укол
сделают.
     - Да ну, - отмахнулся отец. - Заживет, как на собаке.
     - Пойду я, - сказала тетя Люба. - Хорошо с вами...
     - Куда  ты  торопишься, - сказала мама. -  Чего  тебе  там
одной делать?
     - Спать  лягу.  Завтра  с  утра  -  в больницу, кровь  для
Машеньки сдавать...
     - Слушай, Люба, - сказал отец, - если надо будет - я ребят
организую. Ты говори, не стесняйся.
     - Спасибо, Петя. Сказали, пока хватит...
     Она  ушла.  Отец  налил  себе чаю в новый  стакан.  Сквозь
повязку проступило яркое пятно.
     - Давай поворожу, -  сказала мама. - Кровь остановлю, да и
заживет скорее.
     - Хочешь  на  работу  меня  завтра  выгнать?  Шучу,  шучу.
Руська, что ты?..
     - Ничего, - сказал Руська. - Просто смотрю.
     Следующий день  был  длинным  и  скучным.  Руська  пытался
читать, играть с отцом в шашки... Хотелось не то чтобы  спать -
а  просто  лечь и  отвернуться  от всего.  К  вечеру рука  отца
разболелась, он дождался, когда вернется с работы мама, и пошел
в больницу. Мама  села чистить картошку. Руська лежал и смотрел
на  нее.  Ему почему-то вспомнился кошачий бог,  как  он  вяжет
оберег, надевает его, оглядывается через плечо...
     - Мама, - сказал Руська. - А знаешь, я  там подумал, чтобы
он показал "козу" - и он показал...
     Мама поняла все сразу.
     - Ты  никому  не  говорил?  - прошептала она. Губы  у  нее
побелели.
     - Н-нет... испугался Руська.
     - Никому никогда не  говори!  - мама оказалась вдруг возле
Руськи, схватила  его за плечи.  - Никому и никогда! Даже папе!
Забудь! Забудь  навсегда, чтобы никто-никто... потому что иначе
всем конец: тебе конец, нам с отцом, дяде Косте с  тетей Валей,
их Женечке и Оксане... ты меня понял? Ты понял, да?
     - По-онял... - прошептал Руська и вдруг  заплакал. - Мама,
мама...
     - Я  твоя мама!  Ах,  боже ж ты  мой,  вот несчастье,  вот
несчастье...
     Пришел отец, сказал,  что  рану почистили, положили мазь и
дали освобождение до конца недели.
     - Вы что,  поссорились?  -  спросил  он,  приглядываясь  к
зареванным лицам Руськи и мамы.
     - Нет,  все в  порядке,  - сказал Руська.  -  В шашки  еще
сыграем?
     Они сели играть, и отец проиграл четыре партии подряд.
     - Рука сильно болит? - понимающе сказал Руська.
     - Разве это боль, - сказал отец странным голосом. - Это не
боль...
     - Мужчины, ужинать! - позвала мама.
     - Иди, - сказал отец, - это тебя...

     Руська вернулся в школу через  три  дня.  Машка  пролежала
неделю в больнице,  потом еще неделю дома и, наконец, появилась
- бледная  и худая. А Толик все  не приходил  и не приходил,  а
потом Галя Карповна  сказала, что он перевелся обратно в старую
свою школу. Адреса его  никто не знал, а с'ездить в ту  школу -
отвезти  марки,  ну, и все такое  -  Руська так и не  собрался.
Венька стал часто болеть и его забрали из школы.
     Этим все кончилось.

Last-modified: Sat, 31 Aug 2002 12:58:58 GMT
Оцените этот текст: