командованием находилось около полусотни аскари, и помимо хозяйственной и
канцелярской работы на мне лежала обязанность обучить их основам военного
искусства и дисциплины. Одно это требовало не меньше трех часов занятий в
день. Кроме того, во избежание ссор и злоупотреблений, я должен был сам
производить еженедельную раздачу продуктов, выдававшихся для аскари и их
семей.
Само собой требовалось и регулярное патрулирование территории округа.
Обилие служебных обязанностей не утомляло меня, и я по прежнему находил
время для охоты, даже когда оба моих друга и сослуживца - Маколей и Стеннет
- получили отпуска и уехали в Европу, вследствие чего увеличился объем
ежедневной работы. Но в конце мая из Коломо неожиданно прибыл майор Гарден с
приказом - покинуть Каземпу и соорудить новый форт поближе к реке Кабомпо.
На постройку была отпущена баснословная сумма в 50 фунтов стерлингов.
Мы выступили во главе каравана из трехсот человек и после недолгих
поисков обнаружили подходящее место на берегу Момбези, недалеко от селения
вождя Челенды. Однако начатые работы вскоре пришлось прервать из-за
чрезвычайного обстоятельства. Дело было так.
Уже несколько дней я слышал обрывки разговоров наших носильщиков, в
которых обсуждался волновавший их слух. Поначалу я не обращал на это
внимания, но шли дни, и слух становился все определеннее: к Кабомпо движется
большой караван португальских работорговцев. Дело было серьезным и я сообщил
о нем майору Гардену. Несколько человек из деревни Челенды подтвердили мои
слова. Расспросив их о подробностях и немного поразмыслив, майор приказал
мне половину имеющихся у нас аскари - около 25 человек - и попытаться
захватить торговцев живым товаром.
Здесь я позволю себе небольшое отступление касающееся туземных взглядов
на работорговлю.
Нет никакого сомнения, что вызов невольников с Черного континента был
бы давно прекращен - или не начинался вовсе, - если бы не поддержка местных
жителей. Дело в том, что рабство практиковалось в Африке испокон веков, и
негры никогда не видели в нем ничего противоестественного. Конечно, никому
не хочется самому стать рабом, и когда к той или иной деревне приближается
отряд охотников за живым товаром жители прибегают под защиту ближайшего
британского порта. Но если тот же самый отряд является в деревню с
предложением купить рабов за деньги или в обмен на оружие - его встречают с
радостью. Местный вождь посылает воинов для захвата людей соседнего племени,
и дело кончается ко всеобщему удовлетворению. Разумеется, соседи при первом
удобном случае отплатят взаимностью, но это никого не волнует.
Метисы-мамбари уводят к Западному побережью очередную партию связанных
невольников, а оборотистые собратья несчастных выходят на охоту с новыми
ружьями.
Очень характерный эпизод произошел с моим знакомым, лейтенантом С.
Преследуя по пятам караван мамбари, он пришел в деревню вождя Каталалы.
Обстановка там была самая мирная, дети играли с собаками, у дверей хижин
сидели женщины. Вождь и его приближенные дружелюбно приветствовали С. и в
ответ на заданные вопросы сообщили, что работорговцы, миновав деревню, ушли
в такую-то сторону. Запыхавшийся С. со своим людьми поспешил в указанном
направлении, но вскоре дошел до Кабомпо и прекратил преследование, решив,
что португальцы перешли реку и теперь находяся на ничейной земле. Однако в
действительности все мамбари скрылись во мраке хижин - их спрятали
услужливые жители, рассчитывая на щедрый бакшиш. История вскрылась после
того, как Каталала поссорился с кем-то из своих родичей, тот явился в форт и
все рассказал. Разумеется, вождь был сурово наказан, но это мало утешило С.
и его сослуживцев.
Таким образом надеяться на поддержку местного населения не приходилось,
но в ней и не возникло необходимости. В качестве разведчиков и детективов я
использовал двух своих боев - мальчиков пятнадцати-шестнадцати лет. Не
привлекая ничьего внимания, они прекрасно справились с порученным делом и
уже через пару дней вернулись с подробными сведениями о местонахождении
противника.
Покрыв расстояние за один переход, поздно ночью мой отряд окружил
лагерь португальцев. Я расставил в лесу сторожевые посты, а когда расцвело,
вошел в лагерь в сопровождении трех аскари и предложил всем находившимся там
сдаться.
Португальцы повели себя разумно и не пытались оказать сопротивление. Их
носильщики бросились врассыпную, но все до одного были схвачены моими
людьми.
Осмотрев лагерь, я убедился, что на данный момент португальцы еще не
приобрели в английских областях ни одного раба; по правде говоря, у меня не
было даже оснований утверждать, будто это входило в их намерения. Мне
удалось обнаружить лишь значительное количество сырого каучука и слоновой
кости, и можно было не сомневаться, что платой за них служили ружья и порох.
Я доставил арестованных в Челенду и затем дальше, в Каземпу, где и сдал
гражданским властям. В дороге мне приходилось исполнять обязанности
переводчика - один из португальцев говорил по-французски, так что нам
удавалось кое-как объясниться.
В то время в Сев.-Зап. Родезии не существовало никакого определенного
уголовного кодекса, и резидент в Каземпе не мог устроить суд или подвергнуть
предполагаемых работорговцев законному наказанию. Поэтому он распорядился
конфисковать их грузы, оружие и въючных животных, а самих арестованных
препроводить до Кабомпо под полицейским конвоем - пусть перейдут реку и
убираются на все четыре стороны. Естественно, что конвоирование снова было
поручено мне, в соответствии с правилом: кто поймал рыбу, тот ее и чистит.
Это путешествие доставило много хлопот, главным образом из-за
трудностей с продовольствием. Караван португальцев включал около ста
человек, не считая моих аскари. Обеспечить едой такое количество людей -
всегда нелегкая задача. К тому же стояла только середина июня. Урожай
поспевал, но еще не был собран, и жители соседних деревень сами еле сводили
концы с концами, питаясь дикими плодами и кореньями. В таком положении вся
надежда была на дичь, и мне приходилось убивать по пять крупных антилоп в
день. Подобная бойня не имеет с охотой ничего общего, и я очень радовался,
когда наконец спровадил за Кабомпо всех своих подопечных.
Мы вернулись в Челенду, и последующие месяцы были посвящены постройке
нового форта. Вскоре майор Гарден отправился в длительное служебное
путешествие, и я остался один среди наших аскари и туземцев.
Здоровье мое в последнее время сильно пошатнулось, и теперь лихорадка
взялась за меня всерьез. Почта приходила один раз в месяц, все имевшиеся
книги я давно уже прочитал. Дни, хотя и заполненные работой, тянулись долго,
но куда дольше казались ночи! К лихорадке присоединился другой бич тропиков
- бессонница. Трясясь в ознобе или обливаясь потом, бродил я в темноте среди
хижин и недостроенных зданий форта. С восходом солнца становилось полегче, и
я брался за работу, но около десяти часов снова валился без сил. В придачу
ко всему вокруг - ни одного белого человека, никого, с кем можно было бы
перемолвиться дружеским словом, одни лишь черные лица, безучастные или
настороженные. Негры старались держаться от меня на расстоянии. Да это и
неудивительно - лихорадка не способствует приветливости и хорошему
настроению.
С горя я начал беседовать сам с собой и некоторое время находился на
грани нервного расстройства.
В эти тяжелые дни моей единственной отрадой был Жако - маленький
павиан, купленный в деревне. В момент нашей первой встречи он сидел на
привязи и без разбору кидался на всех приближавшихся к нему, но, поселившись
у меня, довольно быстро смягчился. Теперь Жако смотрел на людей с
дружелюбным интересом, а ко мне питал самую нежную привязанность, на какую
только способна обезьяна. Обычно он свободно бегал по всему форту, то и дело
становясь причиной неимоверного переполоха среди жен аскари. Стоило
какой-нибудь женщине зазеваться и оставить без присмотра горшок с едой, как
Жако уже тут как тут. Он был таким забавным и добродушным зверьком, что
никто не сердился на него подолгу. Если же разгневанная чернокожая матрона
преследовала его особенно упорно, он стремглав вбегал в мою хижину,
забирался на кровать и на обезьяньем языке заводил со мной тихий,
проникновенный разговор о людской несправедливости.
Между тем постройка подходила к концу. Мы расположили здания по
сторонам правильного многоугольника. В середине была просторная площадка для
строевых упражнений, полого спускавшаяся к ручью с чистой водой. Рядом с
геодезической вышкой стояла хижина майора Гардена, перед ней - флагшток. По
бокам располагались два больших склада, караульные помещения и канцелярия.
Три ряда хижин, по восемь штук в каждом, отводились для аскари и их семей.
Все строения мы выкрасили белой глиной, так что форт в целом выглядел очень
привлекательно. Полутораметровая бамбуковая решетка окружала его по
периметру.
От форта к деревне и дальше, к находившейся в пяти переходах Каземпе
вела широкая дорога. Между ней и ручьем мы устроили огород, хотя и не
особенно надеялись уберечь урожай от антилоп и павианов.
Двери и окна мы сделали сами, когда вернулся майор Гарден. Этот человек
умел все, и какое бы затруднение у меня не возникало, он всегда мог
посоветовать, как его преодолеть. Правда, майор не любил давать советы. Он
предпочитал взять работу у меня из рук и сделать ее сам, быстро и тщательно.
Это был настоящий колониальный офицер, требовательный командир и верный
друг.
Охота вокруг Челенды оказалась великолепной, и я никогда не возвращался
с пустыми руками. Здесь водились водяные козлы, пуку, импалы и черные
антилопы. Удалившись на несколько миль от деревни можно было рассчитывать
встретить бубала, лошадиную антилопу или зебру. Попадались и куду, но
довольно редко.
В конце октября к нам прибыл лейтенант Фаулер, чтобы сменить меня. Я
переводился в форт Мумбва, на должность командующего гарнизоном. Мне было
жаль расставаться с обжитым местом, где все сделано собственными руками или,
во всяком случае, при моем участии, но я знал, что в Мумбве живет несколько
европейцев и одиночество уже не грозит. К тому же это район, свободный от
мухи цеце, и я опять могу сесть в седло. И, наконец, повышение в должности
означает прибавку жалования.
Я получил разрешение двигаться к новоу месту службы не спеша, то-есть
превратилась возможность превратить путешествие в отдых. И вот караван
тронулся в путь. Кроме полусотни носильщиков, в него входили четверо аскари,
оба моих боя, Жако, три собаки и маленький шакаленок - очень милый зверек с
большими ушами и острой мордочкой. Это был еще щенок и в поисках материнской
любви он безуспешно ластился ко всем трем собакам поочередно.
На первой же вечерней охоте мне не повезло - удалось подранить крупного
бородавочника, но не смертельно, и я отправился по следу. Едва я вошел в
высокую траву, справа послышалось громкое ворчание, и на тропу, прижав уши,
выскочила львица. Нас разделяло не более двух метров. Какую-то долю секунды
мы смотрели друг на друга, затем она плавно повернулась и исчезла из вида.
Пуля, посланная ей в след, наверняка не достигла цели. Кляня себя за
неповоротливость, я догнал бородавочника и затем вернулся в лагерь.
Через пару дней мы миновали "мертвую деревню". По обычаю вакагонде,
если в деревне умирает индуна, все переходят жить на новое место. Умершего
погребают в собственной хижине, вокруг которой воздвигают высокий забор. К
кольям привязывают белые флажки, и по ним еще издали можно узнать в чем
дело.
Естественно, похороны рядового члена общины происходят гораздо
скромнее. Покойного просто зарывают в землю, а в ногах могилы делается
маленькая "хижина", всего около фута высотой. Туда приносят кусочки еды -
это жертвы духу усопшего. Антилопьи рога, прибитые к деревьям вокруг могилы,
означают, что здесь погребен охотник. Мотыга служит надгробным памятником
женщине.
На реке Лунга со мной произошла неприятная история. Жители одной из
деревень просили снабдить их мясом, и я решил подстрелить пару бегемотов.
Собственно говоря, назвать такое занятие охотой было бы, пожалуй,
преувеличением: выйдя на берег, я выбрал самого крупного самца в стаде и
нажал на спуск. После выстрел все бегемоты разом ушли под воду, но через
несколько минут появились снова. К моему удивлению, зверь, в которого я
стрелял, вынырнул на прежнем месте без видимых повреждений. Поточнее
прицелившись, я выстрелил снова, и - на всякий случай - успел взять на мушку
еще одно животное, прежде чем стадо опять скрылось под водой. Так
повторилось еще пару раз. Я не мог понять, в чем дело - патроны в порядке,
гулкое эхо выстрелов раскатывается меж узких берегов реки, а пули явно не
оказывают никакого действия. Решив, что каким-то образом повредил ствол или
сдвинул мушку, я отправился в лагерь, но и при самом тщательном осмотре не
нашел на ружье следов поломки. Примерно через час мои недоуменные
размышления прервал бой - он пришел, сияя, и сообщил, что на реке плавают
восемь убитых мною бегемотов. Не веря своим глазам, я обругал изумленного
парня и помчался на берег.
Действительно, на поверхности воды чуть покачивались восемь неподвижных
туш. Эта бессмысленная бойня ужасно расстроила меня, хотя и произошла
совершенно непреднамеренно - я не подозревал, что убитый бегемот идет на дно
и всплывает лишь через час-полтора. Впоследствии я узнал, что подобные
казусы не раз случались и с другими охотниками. А вот жители деревни пришли
в неописуемый восторг от моей щедрости.
Слонов мы не встречали. В этой местности они бывают лишь изредка, да и
то лишь в определенные месяцы, когда поспевают сладкие стручки белой акации
- их обычное лакомство. Но у окрестных племен есть ружья и порох, и
толстокожие научились обходить опасный район.
Жако, предоставленный самому себе, следовал за караваном - то впереди,
то позади, то сбоку, как ему больше нравилось. Время от времени, устав, он
старался проехаться верхом - вскакивал на ящик, который нес кто-нибудь из
людей. Носильщиков, как правило, не устраивала такая прибавка к грузу, и они
всеми способами гнали маленького бабуина прочь. Тогда Жако, наградив
обидчика тумаком, а то и куснув, бежал ко мне и устраивался на моем плече,
зная, что не встретит возражений.
Вскоре он стал героем дня. Как-то раз бой сообщил мне, что недалеко от
лагеря показались черные антилопы. Это было очень кстати и я тут же
отправился в буш. Жако следовал за мной, как охотничья собака. Взобравшись
на термитник, я увидел антилоп - они паслись метрах в двухстах. Теперь
оставалось решить, попытаться ли подойти к ним поближе или стрелять прямо
отсюда - черные антилопы очень чутки и осторожны, и хрустнувшая под ногой
ветка свела бы мои шансы к нулю.
Тем временем Жако залез на самую верхушку термитника. Увидев антилоп,
он неожиданно издал громкий, пронзительный крик - видимо, какое-то обезьянье
приветствие, потому, что антилопы подняли головы, насторожились и сделали
несколько шагов в нашу сторону. Бабуин закричал снова, и антилопы, не
торопясь, двинулись к термитнику. Чем ближе подходили животные - меня они не
видели - тем призывнее и ласковее звучали вопли маленького обманщика; уж не
знаю, какие блага он им сулил. Наконец, когда антилопы остановились в
двадцати шагах от нас, я выбрал крупного самца и спустил курок. Впоследствии
я очень жалел, что в то время еще не взял за правило постоянно носить с
собой камеру. Увидеть разом десяток этих прекрасных, горделивых животных -
большая редкость.
Мне пришлось расстаться с одной из моих собак - Мзорокото. Он получил
это имя в честь воинственного индуны, в чью деревню я был послан когда-то с
карательной экспедицией, а на обратном пути прихватил с собой местного
щенка, в качестве живой памяти о трудном деле. Я думал, что собака,
рожденная в тех краях, заведомо иммунизирована к укусам цеце, но, к
сожалению, ошибся. Проклятые мухи жалили Мзорокото уже не раз, и болезнь
стала быстро развиваться. Бедный пес выглядел все хуже, он двигался с
трудом, начал задыхаться. Единственное, что я мог сделать - это сократить
срок его мучений. Гибель Мзорокото лишний раз доказала мне, что ни одно
домашнее животное не имеет защиты от сонной болезни.
Мы находились уже недалеко от Мумбы, когда встретили колоссальное стадо
кани - думаю, не меньше тысячи голов. Они сгрудились на песчаной отмели,
образовав волнующееся серое море, и еще издали был слышен негромкий сухой
стук сталкивающихся рогов. Видимо, затянувшийся сухой сезон собрал здесь, на
водопое, несколько десятков обычных стад.
Скоро мы прибыли в форт и я с головой окунулся в новые обязанности.
Работы было много, но патрулирование окрестностей занимало меньше времени и
превратилось в удовольствие, так как происходило уже верхом, а не пешком -
Мумбва находилась вне района обитания цеце. Дичи было не меньше, чем возле
Челенды, и два дня в неделю я мог уделить охоте. Но мне никак не удавалось
подстрелить льва, хотя в округе их водилось множество.
В трех часах ходьбы от форта я устроил охотничий лагерь, и однажды
возвращался туда после вечерней охоты, в сопровождении двух аскари и
оставшихся у меня собак - Панча и Весси.
Мы услышали громовой рык, оглянулись и увидели льва - он вышел на
песчаный берег реки в полукилометре от нас. Быстро оценив обстановку, я
помчался наперерез льву, а следом за мной - оба аскари с собаками. Лев стоял
неподвижно, опустив к земле массивную черногривую голову. Увидев бегущих
людей, он, кажется, разгадал мой план и побежал тяжеловесной рысцой. Весь
вопрос заключался в том, кто из нас раньше достигнет высохшего ручья. Между
ним и берегом реки пролегала широкая песчано-галечная коса, не дававшая ни
малейшей возможности спрятаться даже карликовой антилопе, но за ручьем
начинались заросли высокого кустарника. Если "царь зверей" добежит туда
первым, то останется с целой шкурой, и царь, похоже, отлично это понимал. Он
прибавил ходу и мы достигли ручья одновременно, но в разных точках - нас
разделяло около 150 метров. Берег был крут, и если в беге на короткую
дистанцию наши возможности оказались равны или близки, то здесь все обстояло
иначе: элегантным прыжком лев взмыл в воздух, описал пятиметровую дугу и
приземлился в зарослях, а я, пытаясь с разбега форсировать высокий берег,
свалился, в песчаное русло, причем так неудачно, что подвернул ногу.
Впрочем, в первый момент я вообще не обратил внимания на боль. Со второй
попытки мне удалось взобраться наверх, а следом вскарабкались аскари. Тем
временем собаки, сохраняя безопасную дистанцию, с громким лаем преследовали
льва, и он забрался в самую гущу разросшихся кустов колючки; оттуда
доносилось яростное ворчание, но самого зверя мы не видели. Выкурить льва из
его укрытия не представлялось возможным и вся надежда была на то, что он
выдаст себя неосторожным движением. Мы заняли позиции с двух сторон перед
кустарником, а собаки носились вокруг, заливаясь истерическим лаем.
Один из моих аскари принадлежал к племени ваньяо, другой -
масхукулумбве, и различие племенных традиций не замедлило проявиться в их
поведении перед лицом опасности. Льву надоело сидеть в кустах, и он с
оглушительным ревом высунулся с той стороны, где стояли аскари. Увидев
огромную голову разъяренного льва, сверкающие желтые глаза и оскаленные
клыки, ваньяо моментально исчез, словно провалился сквозь землю.
Масхукулумбве остался на месте, но, к сожалению, не выстрелил. Прежде чем я
успел обогнуть куст, лев спрятался обратно - его демарш был рассчитан лишь
на то, чтобы испугать.
Между тем быстро темнело, и нам пришлось снять осаду. На возвращение в
лагерь уже не оставалось времени и мы вернулись к тушам двух канн, убитых
перед появлением льва. Разложив три костра, мы всю ночь поддерживали огонь.
О сне не приходилось и думать - львы, осмелев в темноте, бродили вокруг то
поодиночке, то целыми группами, и я до рассвета не выпускал из рук ружья.
На следующий день я велел соорудить махан на ветвях дерева, неподалеку
от одной из канн, и просидел там целую ночь, дрожа от холода под проливным
дождем - запоздавший в этом году дождливый сезон уже начался. Все напрасно!
Может львов отпугнула плохая погода - как бы то ни было, единственными
живыми существами посетившими в ту ночь тушу, были дикие свиньи.
Линия железной дороги приблизилась к форту и вскоре дошла до Кафуе.
Здесь началось строительство крупнейшего железнодорожного моста в Африке.
Наконец-то я мог доказать свою правоту моим людям - носильщикам из племени
вакагонде. Они никогда не видели железной дороги, и все попытки объяснить
им, что это такое, наталкивались на вежливое недоверие. Но торжество мое
было преждевременным - оказалось, я приобрел у вакагонде репутацию
фантастического враля! Дело в том, что описывая паровоз, я употреблял слово
"steamer", и увидев тяжелую железную машину, они никак не могли поверить,
что ее движет столь невесомое вещество, как пар.
Вскоре пришло известие, что "Туземная Полиция Баротсе" будет
расформирована, и мы оказались перед выбором: переходить на гражданскую
службу или выйти в отставку, получив денежную компенсацию. Я выбрал второй
вариант, сел на поезд и вскоре был в Каломо. Так и не вылеченная до конца
лихорадка не отпускала меня, и я решил вернуться в Европу.
Глава V
Снова к Кабомпо
В Африке не следует заранее строить планы: все равно получится
наверняка по-другому. В Каломо я познакомился с капитаном Ист-Ланкаширского
полка Лэммондом Хэммингом - он только что вернулся из большой охотничьей
экспедиции в Португальскую Вост. Африку и теперь собирался отправится в
неисследованные области Валундаленда - земли, лежащие южнее Конго и Замбези.
Нам было о чем поговорить и мы быстро сдружились.
Изнуренный минувшей лихорадкой, я как уже говорилось, имел ввиду, не
откладывая, возвращаться в Европу. Однако когда во время очередной выпивки
Хэмминг предложил мне принять участие в путешествии в Валундаленд, мой язык
тут же и с большим энтузиазмом произнес лишь одно слово: Конечно! И мы стали
готовиться.
Наша экспедиция была частной, и все расходы оплачивались из
собственного кармана. Мы раcсчитывали, что охота на слонов и последующая
продажа бивней позволят вернуть потраченные деньги. Целью путешествия,
помимо охоты, было картографирование новых областей, их этнографическое
описание, сбор коллекций новых видов животных и растений, а также
минеральных образцов. Коллекции мы собирались отослать в Европу, а карты
безвозмездно предоставить английскому и германскому правительствам.
Все знакомые, узнав о наших планах, единодушно заявили, что
отправляться в Валундаленд без вооруженной охраны в несколько десятков
человек - чистое безумие. Разногласия возникали только при определении
сроков нашей гибели - через три дня, через неделю и т.д. Нас не очень
смущали эти пророчества, мы полагали что в любом случае сможем обойтись
собственными силами.
Хэмминг брал в путешествие бескурковую нарезную двустволку "экспресс"
400-го калибра (соотв. 10,2 мм). Стрельба из нее велась 400-грановыми
никелированными пулями, и заряд в 60 гран кордита (нитроглицеринового
пороха) обеспечивал достаточно высокую начальную скорость, чтобы пробить
даже слоновий череп. В качестве запасного служило многозарядное охотничье
ружье 303-го калибра (8мм), переделанное под английский патрон военного
образца. Я взял с собой крупнокалиберный однозарядный "экспресс" для охоты
на слонов и мое любимое охотничье ружье системы Мартини-Метфорд 303-го
калибра; хотя и старое, оно сохраняло великолепный бой. Наш арсенал
завершали два тяжелых армейских револьвера, пара шнайдеровских винтовок на
случай самообороны и дробовик.
Мы вышли из Каломо утром 11 мая 1906 года, и начало путешествия было
многообещающим. Хэмминг собирался сделать несколько прощальных визитов, и мы
условились, что я устрою первый лагерь в четырех милях от форта и подожду
его. Он уверял, что еще до захода солнца непременно догонит караван. Но
миновала ночь, а моего компаньона не видно, и я, чертыхаясь отправил людей в
Каломо с приказом - обшарить все отели и клубы, и если господин капитан
достаточно протрезвел, пригласить его в лагерь и показать дорогу. К вечеру
слуги вернулись с обескураживающей вестью: Хэмминг ушел из Каломо еще
накануне. Я забеспокоился - он был неизвестно где, один посреди буша, во
фланелевом костюме, белых туфлях и без оружия. Ночью я не мог ничего
предпринять, но наутро послал людей на розыски - и, как оказалось, напрасно:
вскоре Хэмминг сам объявился в лагере, целый, невредимый и вполне довольный
жизнью.
Сутки без еды и две одиноких ночевки под открытым небом - и это в
местности, славившейся обилием львов - не казались ему событиями, о которых
стоило бы упоминать. Единственное, что доставляло ему серьезное неудобство,
это невозможность побриться. Оказалось, в первый вечер он потерял в темноте
наши следы и только сегодня, наткнувшись на какую-то деревню узнал где мы.
Всего за это время он прошагал около тридцати шести миль.
Вскоре Хэммингу неожиданно выпала честь изображать пастора - лишнее
доказательство, что в Африке может пригодиться любое умение. Возле Мананзы
мы встретили некоего бура, который попросил нас принять участие в печальной
церемонии - похоронах его ребенка (малыша сгубила черная лихорадка). Семья -
отец, мать и полдюжины детей - жила в традиционном бурском фургоне,
запряженном шестеркой волов; перед нами словно возник осколок "Большого
Трека". В задней части такого фургона ставится палатка, и под ней от борта к
борту натягивают множество ремней - получается огромный гамак, в котором
спит вповалку все семейство.
С истинно британской решимостью Хэмминг принял на себя руководство
траурной церемонией. Буры плохо понимали английский, и он, не боясь
разоблачения, читал по карманному молитвеннику все подряд - если не ошибаюсь
там промелькнула даже послеобеденная молитва. Однако наше сочувствие было
непритворным и я надеюсь, что мы хоть немного облегчили горе этих людей.
Теперь караван двигался по стране масхукулумбве - обширной саванне
усеянной одинокими деревьями. Кругом бродили многочисленные стада диких
животных, но вскоре я обнаружил, что не могу попасть из своего "экспресса"
даже в лошадиную антилопу. Проведенное расследование показало, что уже на
дистанции в сто метров пуля уходит на полтора фута выше точки прицеливания.
Это задержало нас на день - пришлось опустить прицельную планку и заново
пристрелять ружье, т.к. я не хотел продолжать путь с неисправным оружием.
Следующий лагерь мы разбили уже на берегу Кафуэ. Раньше тут была
паромная переправа, но с завершением железнодорожного моста, караванные пути
переместились, и здешний пост закрыли. Здания быстро ветшали. Единственным
обитателем руин был невезучий еврей по фамилии Леви. Полгода назад он открыл
факторию рядом с постом, но не учел, что поток покупателей иссякнет в
ближайшем будущем. Теперь его свалила лихорадка, и он лежал в своей каморке
один одинешенек.
Мы собирались сделать охотничью вылазку в ближайшие заросли - там
обитало много буйволов, но задержались, поскольку не могли бросить Леви в
таком состоянии. На следующий день неподалеку остановился караван торговцев
и они пообещали позаботится о больном.
В местной деревне жило трое отставных аскари, знакомых мне по "Туземной
Полиции". Узнав о моем приходе, они очень обрадовались и пообещали показать
все излюбленные уголки буйволов.
Вдоль берегов Кафуэ тянутся заросли камышей. Там попадалось много личи
- изящных и очень чутких антилоп. Охота на них закончилась безрезультатно -
простояв по пояс в воде больше двух часов, я махнул рукой на антилоп и
вернулся в лагерь. За это время можно было настрелять массу пернатой дичи -
на воде плавали стаи египетских и шпорных гусей, но дробовика я с собой не
взял, а тратить патроны с пулями не хотелось.
Буйволиные тропы вели к камышам из густого подлеска. Собственно говоря,
это были не тропы, а хорошо утоптанные дороги - казалось, что здесь
десятилетиями ходили слоны. Еще до рассвета мы с Хэммингом разошлись в
разные стороны и заняли позиции в кустах. Небо уже светлело, над рекой
стлался легкий туман. Тишину нарушало лишь пение птиц и громкое стрекотание
больших цикад. И вот показались буйволы - не меньше сотни могучих черных
зверей, словно вылепленных из ночного мрака. Они медленно поднимались по
берегу, чтобы еще до восхода перебраться на заросшие кустарником лесные
полянки.
Когда стадо было в пятидесяти метрах от меня, я прицелился в крупного
быка и нажал на спуск. Раздался хриплый рев, и в ту же секунду все буйволы
громоподобным галопом обратились в бегство. Я успел перезарядить "экспресс"
и взять на мушку одну из коров, и снова громкое мычание показало, что пуля
достигла цели. Раненные животные скоро начали отставать, и я махнул рукой,
подавая сигнал бою. Собаки, спущенные с поводков, помчались к буйволам и
вскоре остановили их. Еще два выстрел и огромные черные туши лежали у моих
ног.
Одного буйвола я подарил проводникам. А вечером ко мне явился почтенный
чернокожий старец, который представился отцом одного из отставных аскари. Я
постарался оказать ему самый любезный прием, и старый джентльмен перешел к
делу. Смысл его длинной и высокопарной речи сводился к тому, что он хотел бы
получить еще некоторое количество мяса. Я не знал, сердится или смеяться -
вот уж не ожидал, что для трех человек, даже с семьями, окажется
недостаточным полтонны превосходной буйволятины! Все же просьба показалась
мне чрезмерной и расстались мы менее дружелюбно, чем встретились.
Наш лагерь был расположен в чудесном, тенистом, очень живописном уголке
на берегу Кафуэ, но жить в нем оказалось невозможно. Причиной явились гиены.
С наступлением темноты они выходили на охоту целыми стаями, и жуткие вопли,
хохот и завывание наполняли весь лес и уже не прекращались до самого
рассвета. Наши собаки старались не отставать от них, и в результате
получался концерт, описать который мне не под силу. Проведя две бессонные
ночи, мы сняли лагерь и вернулись к паромной переправе.
Там все опустело. Свежая могила указывала, что Леви пополнил список
жертв черной лихорадки. Так же, как он, умерло бессчетное количество
европейцев, пролагавших в африканском буше первые пути для свободной
торговли, мира и обеспеченности.
Теперь мы направились по уже знакомой мне дороге в сторону Мумбвы.
Возле деревни вождя Кабанги было решено задержаться на пару суток - здесь
представлялась хорошая возможность поохотиться на льва. В последнее время
хищники очень осмелели и средь бела дня нападали на деревенский скот.
Казалось бы, вождь должен обрадоваться нашему намерению и постараться
всячески облегчить охоту - его стадо уже не раз пострадало от нападений
львов. Ничего подобного. Когда я попросил продать нам пару телят для
использования в качестве приманки, Кабанга погрузился в раздумье. Наконец,
после долгих колебаний и уговоров, мы сошлись в цене, но вождь выглядел
таким расстроенным, как будто служить приманкой предстояло ему самому, а не
телятам, которых, кстати, все равно рано или поздно съели бы львы - и
совершенно бесплатно.
В деревню вели две дороги, и возле каждой наши люди соорудили по
махану. Перед заходом солнца, пожелав друг другу удачи, мы разошлись и
заняли свои посты. Телят привязали в десятке метров дальше.
Надо сказать, что при охоте на хищных зверей засидка на дереве дает
много преимуществ. Во-первых, большой обзор; во-вторых, возрастают шансы
охотника остаться незамеченным. Дело в том, что хищники всегда внимательно
осматривают местность, приближаясь к добыче, и легко замечают всякий
незнакомый или опасный предмет. Но вверх они смотрят гораздо реже, поскольку
обычно на деревьях нет никого, кроме птиц и обезьян - существ на которых ни
один лев никогда не обращает внимания. В-третьих, ветер теряется в кронах
деревьев, и вероятность того, что зверь почует охотника, во много раз
меньше, чем на земле.
Как только я устроился на ветвях, за меня принялись москиты. Ни до, ни
после той ночи мне не приходилось терпеть подобную муку, и вдобавок нельзя
было ни прихлопнуть очередного кровопийцу, ни почесать укушенное место.
Постепенно я начал понимать, что охота на львов - действительно занятие для
героев.
Около полуночи из зарослей вышла пятнистая гиена, прошла мимо теленка,
оглянулась, постояла и медленно направилась к нему. Против ожидания, теленок
не проявил никаких признаков страха - наоборот он сделал несколько шагов
навстречу зверю, который мог - в буквальном смысле слова - откусить ему
голову одним движением челюстей. Некоторое время они дружелюбно
рассматривали друг друга, потом огромная гиена повернулась и затрусила
дальше; видимо она не успела проголодаться. Больше всего меня удивил громкий
отчетливый звук ее шагов - на слух казалось, что по дороге идет человек, а
не животное.
Львы так и не появились, и когда расцвело, я слез с дерева, отвязал
теленка и пошел в деревню, усталый и изъеденный до полусмерти. Оказалось,
что Хэмминг не стерпел пытки гораздо раньше - он вернулся в лагерь пять
часов назад, предпочитая москитам ночную встречу со львом или леопардом.
По иронии судьбы, в эту самую ночь львы пировали в соседней деревне -
они вломились в загон для скота и ни в чем себе не отказывали. Лишь с
восходом солнца жители объединенными усилиями сумели прогнать наглых
разбойников. Все это мы узнали уже значительно позднее.
Наш караван опять двинулся в сторону Мумбвы и через три дня достиг
селения одного из знаменитейших индун племени масхукулумбве, великого
охотника Какуа. Вождь был уже стар, но охотники всегда рады друг другу,
независимо от возраста и цвета кожи. Он принял нас очень радушно, и мы
задержались в деревне на несколько дней.
Здесь произошел прискорбный эпизод в результате которого дружба между
Хэммингом и Жако дала трещину. В то утро голодный и усталый Хэмминг вернулся
с удачной охоты. На столе его ожидала яичница глазунья, на изготовление
которой пошли последние яйца - наши запасы были на исходе. Хэмминг послал
боя за водой и стал умываться, предвкушая королевский завтрак. Но в тот
момент, когда он вытирал лицо, дружище Жако одним великолепным прыжком
достиг стола, наклонился к тарелке и быстро запихнул яичницу себе в рот!
Услышав испуганные крики слуг, Хэмминг обернулся, взревел, как раненный лев,
и бросился на похитителя. Жако схватил последний кусок глазуньи, сунул
подмышку и кинулся наутек, а Хэмминг, забыв усталость, преследовал его, горя
жаждой крови. Привлеченный внезапным переполохом, я вошел как раз в тот миг,
когда мой друг изловчился и поймал маленького бабуина за шиворот. Через
секунду острые зубы впились ему в руку, и он с проклятием отшвырнул Жако
далеко в сторону. Я был уверен, что обезьяна убита или, во всяком случае,
покалечена. Но Жако поднялся, отряхнулся, подобрал извалявшийся в пыли
драгоценный кусок яичницы, степенно отошел в тень и не торопясь закончил
свою трапезу. Он явно считал инцидент исчерпанным. Затем Жако подошел к нам,
забрался на стул напротив Хэмминга и самым дружеским образом заговорил с ним
о чем-то на обезьяньем языке. Не в силах больше сдерживаться, я покатился со
смеху, но Хэммингу в то утро изменило чувство юмора, о чем он и заявил прямо
и недвусмысленно.
Вождь Какуа рассказал мне, как люди его племени охотились на слонов в
те времена, когда огнестрельное оружие было недоступно для негров.
Использовались два способа. В первом ключевую роль играли, как ни странно,
собаки. Специально обученные своры выпускались на одинокого слона.
Возмущенный внезапным нападением нахальных шавок, гигант останавливался и
пытался разметать их хоботом или растоптать; собаки уворачивались, и слон
вертелся на месте. В то время охотники, пользуясь тем, что внимание
огромного животного отвлечено, подкрадывались к нему сзади и вонзали копья в
слоновье брюхо, стараясь загнать их как можно дальше. Сразу убить слона
таким образом удавалось редко, и обычно каждая охота стоила жизни
одному-двух людям.
Второй способ, более быстрый и безопасный, позволял охотиться даже на
слона в стаде. Оружием снова служило копье, но особого рода: к прочному
шесту приделывали широкий железный наконечник метровой длины, с остро
отточенными краями. На другом конце копья закрепляли груз - тяжелый
деревянный чурбак или большой камень. Охотники со своим страшным оружием
заблаговременно занимали позицию на высоком дереве. Когда слон оказывался
под ними, люди направляли копье в цель и общими усилиями метали его,
стараясь попасть в шею или под лопатку. Обезумев от боли, слон с ревом
кидался прочь, но торчавшее в нем копье погружалось все глубже и вскоре
поражало жизненно важные органы. Даже если бросок бывал не совсем точен,
животное очень быстро погибало от потери крови. Жестокие способы, спору нет.
И все же, пока применялись только они, стада слонов были во много раз
больше, чем теперь, когда у черных племен в изобилии появились ружья.
Идя вдоль Кафуэ, мы пришли к фактории Дэвида Райта. Он как раз
собирался предпринять путешествие на юг, примерно в те края, куда
направлялись и мы. Его предложение - проделать вместе оставшуюся часть
маршрута - было принято с энтузиазмом: во-первых, в компании веселее, а Райт
был отличным охотником и опытным путешественником; во-вторых, что
немаловажно, у него имелся готовый штат обученных слуг. Один из них,
Вильзони, стал впоследствии моим оруженосцем.
Возле фактории часть людей разбежалась, и теперь нам потребовались
дополнительные носильщики. Наш лагерь находился недалеко от деревни Калассы,
которому я однажды помог выпутаться из неприятной истории (см. вторую
главу); оставалось надеяться, что вождь не забыл оказанной ему услуги и
своих заверений в любви и преданности.
Увы - Каласса принял меня более чем официально. Он никоим образом не
может дать нам людей. Даже будь мы правительственной экспедицией, он смог бы
выделить не более одного-двух человек, да и то вряд ли. Просьба предоставить
проводника также была им отвергнута.
В конце концов я потерял терпение, обругал старого жулика и велел
слугам схватить пятерых человек и привести в наш лагерь. Иного выхода не
оставалось - не бросать же часть груза посреди буша. Чтобы удержать
новобранцев от немедленного дезертирства, я обещал им хорошую плату и
гарантировал полную безопасность.
В лагере, обсудив ситуацию, мы решили разделиться: я форсированным
маршем дойду до Каземпы и наберу необходимое количество людей, а Хэмминг и
Райт, не торопясь, отправятся прежней дорогой. Местом встречи мы избрали
селение Кататалу.
Путь до Каземпы оказался нелегким - меня опять стала трепать лихорадка,
и приходилось спешить. В форте также не обошлось без трудностей - окружной
комиссар Купман, с которым я был хорошо знаком, находился в отъезде, и мне
пришлось иметь дело с его новым заместителем, желторотым юнцом по фамилии
Бэллис. Подобно многим очень молодым людям, занимающим административные
посты в Африке, он составил явно преувеличенное мнение о важности и
незаменимости собственной персоны. Да и обилие почтительных слуг всегда
плохо влияет на человека с не очень развитым чувством личной
ответственности. В общем, мне нелегко было найти с ним общий язык - мои и
без того скромные дипломатические способности заметно уменьшились из-за
усталости и лихорадки. Но набрать людей вс