ыло темно и тихо. Марина положила свертки в снег, который намело внизу, и поползла спать. Уже вскарабкавшись на сено, она вспомнила, что произошло в театре, когда Николая почти кончили разделывать: не в силах глядеть на это, она отвернулась и увидела, как по затянутым ковром ступеням под руку с большим рыжим полковником в сверкающих сапогах, не спуская с ее лица торжествующего взгляда, спускается сраная уродина с рынка, завернутая в лимонную портьеру с фиолетовыми виноградными гроздьями. 7. ПАМЯТИ МАРКА АВРЕЛИЯ Прогулочный катер успел отойти в море довольно далеко, а шел все прямо, как будто действительно направлялся в Турцию. Слева выступила часть побережья, раньше скрытая горой, и хоть сам берег не был виден в темноте, появились огни. Казалось, они горят на поверхности моря, словно мимо катера медленно движутся свечи в бумажных коробочках, стоящие на маленьких плотах. Луна тоже казалась висящим среди облаков бумажным шаром с горящей внутри свечой. Облака вокруг были высокие и редкие, с ярко-голубой от лунного света кромкой, и небо из-за этого казалось в несколько раз выше, чем обычно. Митя стоял у борта, облокотившись на поручень, и молча смотрел на берег. - О чем ты столько времени думаешь? - спросил Дима. - Все о том же, - сказал Митя. - О том, что со мной происходит. - Ты сейчас едешь по морю на катере и смотришь на берег. - Нет, - сказал Митя, - не прямо сейчас, а вообще в жизни. Никогда не замечал такой странности? Кому-нибудь другому очень просто рассказать, как надо жить и что делать. Я бы любому все объяснил. И даже показал бы, к каким огням лететь и как. А если то же самое надо сделать самому, сидишь на месте или летишь совсем в другую сторону. - Не понимаю, - сказал Дима, - какие сложности. Вон, видишь, сколько их горит. Выбрал любой и лети, пока сил хватит. - В том-то и дело, - сказал Митя, - что лично во мне выбирают сразу двое. И я даже не могу отделить их друг от друга. Не знаю, кто настоящий, и не знаю, когда один сменит другого. Потому что оба вроде бы намерены двигаться к свету, только по разным маршрутам. А делать они предлагают совершенно противоположное. - Кому предлагают? - Мне. - Ага, - сказал Дима, - значит, в тебе уже трое? - Как трое? - Первый, второй и тот, кому они предлагают. - Ты цепляешься к словам. Я могу по-другому сказать. Когда я пытаюсь принять решение, я все время натыкаюсь в себе на кого-то, кто принял прямо противоположное, и именно этот кто-то потом все и делает. - А ты? - А что я? Когда он появляется, я им и становлюсь. - Так значит, это ты и есть? - Но я ведь хотел делать прямо противоположное. Митя надолго замолчал. - Эти двое как бы делят мое время, - заговорил он опять. - Один - это настоящий я, окончательный, тот, кого я считаю самим собой. Тот, кто хочет лететь к свету. А второй - это временный я, существующий только секунду. Он тоже, в общем, собирается лететь к свету, но перед этим ему необходим короткий и последний отрезок тьмы. Как бы проститься. Кинуть последний взгляд. И что странно, у того меня, который хочет лететь к свету, есть вся жизнь, потому что он и есть я, а у того, кто хочет лететь к тьме - только одна секунда, и все равно... - И все равно ты постоянно замечаешь, что летишь во тьму. - Да. - И тебя это удивляет? - Очень. Дима кинул за борт скомканную конфетную бумажку и следил за фантиком, пока его не накрыла полоса пены от винта. - Вся жизнь ночного мотылька, - сказал он, - и есть эта секунда, которую он тратит, чтобы попрощаться с темнотой. Ничего, кроме этой секунды, просто нет. Понимаешь? Вся огромная жизнь, в которой ты собираешься со временем повернуть к свету, на самом деле и есть тот единственный момент, когда ты выбираешь тьму. - Почему? - А что еще может быть, кроме этой секунды? - Вчера. Завтра. Послезавтра. - И вчера, и завтра, и послезавтра, и даже позавчера тоже существуют только в этой секунде, - сказал Дима. - Только в тот момент, когда ты о них думаешь. Так что если ты хочешь выбрать свет завтра, а сегодня попрощаться с тьмой, то на самом деле ты просто выбираешь тьму. - А если я хочу перестать выбирать тьму? - спросил Митя. - Выбери свет, - сказал Дима. - А как? - Просто полети к нему. Прямо сейчас. Никакого другого времени для этого не будет. Митя поглядел на берег. Что-то мелькнуло в воздухе, и раздался громкий удар о верхнюю палубу. Потом послышалось звяканье ботинок о тонкую металлическую палубу и бодрые голоса. - Что это там? - задрав голову, спросил Митя. - Комары, - сказал Дима. - Сразу трое. - Ночью? - спросил Митя. - И от берега вроде далеко. - Для них сейчас день, - ответил Дима. - Солнце вовсю светит. - Что они там делают? - Откуда я знаю, - сказал Дима. - Кажется, борются за производственное помещение. Не хочу даже им в мозги смотреть. Справа по борту катера медленно поплыла огромная скалистая гора. Она была похожа на каменную птицу, расправившую крылья и наклонившую голову вперед, а на ее вершине мигали два красных огня. - Видишь, - сказал Дима, - сколько вокруг света и тьмы. Выбирай что хочешь. - Допустим, я хочу выбрать свет. Но как я узнаю, настоящий он или нет? Ты же сам недавно про луну говорил, про лампочки Ильича, и так далее. - Настоящий свет - любой, до которого ты долетишь. А если ты не долетел хоть чуть-чуть, то к какому бы яркому огню ты до этого ни направлялся, это был обман. Дело ведь не в том, к чему ты летишь, а в том, кто летит. Хотя это одно и то же. - Да, - сказал Митя, - наверное. Тогда я выбираю вон те два красных огня. Дима поглядел на вершину горы. - Не так уж близко, - сказал он. - Но это не имеет значения. - И что теперь делать? - спросил Митя. - Лететь. Митя с сомнением посмотрел ему в глаза. - Ты так на меня смотришь, - сказал Дима, - словно хочешь понять, что у меня на уме. - Я действительно хочу. Может, ты сам скажешь, что? - Абсолютно ничего, - сказал Дима и сделал такое движение руками, словно снял с плеч голову и раскрыл ее, как сумку на защелке. - Что, прямо сейчас? - А когда же еще? - спросил Дима. Митя потоптался на месте, потом перелез через ограждение борта, схватился за привязанную к флагштоку короткую веревку и раскрыл крылья. Ветер рывком поднял его тело, и он стал похож на поднятый на корме темный флаг или взлетевшего над ней воздушного змея. Потом он разжал пальцы, катер поплыл вперед и вниз, стали видны три фигурки на заваленной надувными спасательными плотами верхней палубе. Когда рядом появился Дима - взлетел он незаметно и быстро, без всякого нарциссизма, - фигурки на верхней палубе пришли в движение. Одна из них, с зачехленной гитарой, неожиданно приподнялась с четверенек, в два шага разбежалась и, провалившись в воздухе почти до поверхности моря, кое-как полетела к берегу, постепенно набирая скорость. Оставшиеся двое начали спорить и некоторое время яростно жестикулировали, а потом, когда Мите уже трудно было различать их контуры, тоже взлетели. Еще через минуту катер стал просто светлым пятнышком внизу, и Митя перевел взгляд вперед. Там был отвесный каменный склон. Когда он оказался достаточно близко, лететь пришлось почти вертикально вверх. Через несколько минут этого воздушного восхождения внезапно изменилась перспектива - Мите стало казаться, что склон горы уходит не вверх, а вдаль, и он летит на небольшой высоте над каменистой пустыней, где в лунном свете различимы каждый выступ и каждая трещина; красные огни на вершине стали похожи на лампы далекого железнодорожного семафора. Ему в спину ударил ветер, и Митя чуть не врезался в каменный карниз, далеко выступающий от поверхности горы. После этого он полетел медленнее. Иногда в трещинах скалы появлялись кусты, которые казались согнутыми сильным ветром; стоило напомнить себе, что на самом деле они, как и положено, тянутся вверх, и пустынная равнина внизу превращалась в то, чем она и была, - в каменную стену. Но лишь только Митя переставал напоминать себе об этом, как внизу опять появлялась бесконечная пустыня, по которой неслись, растягиваясь и искривляясь на трещинах, две длинные черные тени. Митя поднял глаза - впереди уже не было никаких красных огней. Луна ушла за край облака, и каменистая равнина, над которой они летели, показалась ему крайне мрачной. Далеко за ее границей горели огни нескольких прибрежных поселений, похожие на звезды с какого-то другого неба. Митя еще раз посмотрел в темную пустоту впереди и почувствовал внезапный страх и желание развернуться и полететь вниз. - Слушай, - сказал он летящему рядом Диме, - а куда мы сейчас направляемся? Огней ведь уже нет. - Как это нет, - сказал Дима, - если мы к ним летим. - Какой смысл к ним лететь, если их нет? Давай вернемся. - Тогда нас тоже не будет. Тех нас, которые к ним полетели. - Может, эти огни просто были не настоящие, - сказал Митя. - Может быть, - сказал Дима, - а может, мы были не настоящие. Опять вышла луна, и на каменной поверхности склона появились короткие резкие тени выступов. Митя ощутил беспричинную тоску и беспокойство, помотал головой и понял, что уже долгое время слышит странный пронзительный лай. Этот лай был очень громким, но таким тонким, что ощущался не ушами, а животом. Иногда лай стихал, и ему на смену приходил не то вой, не то свист, от которого к горлу подступала легкая тошнота. Свист был очень неприятного тембра, и Митя подумал, что если бы красные кхмеры в Кампучии делали электронные будильники, то те, наверное, звенели бы именно так. - Слышишь? - спросил он Диму. - Слышу, - спокойно ответил тот. - А что это? - Летучая мышь, - сказал Дима. Митя даже не успел испугаться: на залитом луной каменном склоне, перекрывая несущиеся вверх тени, мелькнула еще одна - огромная, размытая по краям и бесформенная. Митя с Димой метнулись к скале и с разгона плюхнулись на крохотную площадку, на которой росло несколько маленьких кустов; Митя при этом чуть не вывихнул ногу. Свист сразу же стих. - Не шевелись, - прошептал Дима. - Она нас заметила? - Конечно, - сказал Дима. - Если ты ее услышал, то она тебя и подавно. - Она слышит, как мы говорим? - Нет, - сказал Дима. - У нее очень интересные взаимоотношения с реальностью. Она сначала кричит, а потом вслушивается в отраженный звук и делает соответствующие выводы. Так что если не шевелиться, она может оставить нас в покое. Несколько минут они стояли молча. Вокруг было тихо, только снизу долетал слабый шум далекого моря. - Помнишь вопрос, который я тебе задал? - спросил Дима. - Насчет того, какой свет отражает солнце? - Помню. - На самом деле и солнце, и свет тут ни при чем. О том же самом можно сказать по-другому. Взять хотя бы то, что происходит с нами прямо сейчас. Как ты думаешь, что видит летучая мышь, когда до нее долетает отраженный от тебя звук? - Меня, надо полагать, - вглядываясь в небо, ответил Митя. - Но ведь звук ее собственный. - Значит, не меня, а свой звук, - ответил Митя. Лай летучей мыши стих, и она была не видна, но Митя чувствовал, что мышь рядом, и это беспокоило его куда сильнее, чем логические построения. - Да, - сказал Дима, - но ведь звук отразился от тебя. Митя еще раз оглядел небо. Размеренный неторопливый тон Димы начинал действовать ему на нервы. - И выходит, - говорил Дима, - что ты просто один из звуков, издаваемых летучей мышью. Так сказать, куплет ее песни. Вдруг перед площадкой, обдав их волной воздуха, бесшумно пронеслась тяжелая черная масса и исчезла из виду. Минуту или две не было слышно ничего, а потом издалека донесся прежний пронзительный лай. Он приближался - видимо, летучая мышь легла на боевой курс. - Ты - один из звуков, издаваемых летучей мышью. А что такое летучая мышь? - Это то, что нас сейчас будет есть, - ответил Митя, чувствуя, как от несущегося со стороны моря свиста слабеют ноги и наезжают одна на другую мысли в голове. Далеко в небе мелькнуло темное пятнышко, и свист стал громче; Митя животом различил в нем запредельную, на две октавы выше всего слышанного в жизни, мелодию. - Подумай, - сказал Дима, - чтобы исчез ты, летучей мыши достаточно перестать свистеть. А что нужно сделать тебе, чтобы исчезла летучая мышь? Он оттолкнулся от края площадки и головой вперед бросился вниз. Митя прыгнул следом, и в то место, где он только что стоял, врезалась, с треском ломая кусты, тяжелая черная масса. Несколько метров он неуправляемо падал вниз, а потом затормозил и быстро полетел вдоль склона, почти цепляя за него крыльями. Дима исчез. Сзади опять долетел тошнотворный свист. Митя оглянулся и увидел ныряющую вверх-вниз темную тень. Пролетев еще с десяток метров, он заметил узкую расщелину в скале и метнулся к ней. Втиснувшись внутрь, он вжался в неровности камня и замер. Несколько минут было тихо, и он слышал только собственное громкое дыхание, а потом со стороны моря опять долетел свист, почти сразу же темная масса мягко врезалась в скалу, закрыла просвет, и в нескольких сантиметрах от лица Мити полоснула воздух черная когтистая лапа. Митя мельком увидел серую широкоскулую и остроухую морду с маленькими глазками и огромной зубастой пастью - отчего-то она напомнила ему радиатор старой "Чайки". Мышь зашуршала крыльями по скале и исчезла. От всего этого события у Мити осталось такое ощущение, что в расщелину, где он прятался, попыталась въехать мягкая и мохнатая правительственная машина, управляемая полуслепым шофером. Митя перенес вес тела на левую ногу, а правую отвел назад. Опять раздался свист, и когда черное тело мыши забилось у входа, Митя изо всех сил пнул его ногой. Он попал во что-то податливое и услышал громкий визг. Мышь исчезла. Затаив дыхание, Митя ждал, но мышь не подавала никаких признаков жизни. Осторожно подобравшись к выходу из расщелины, он высунул голову и сразу услышал пронзительный свист. У него перед глазами мелькнуло перепончатое крыло, а над ухом лязгнули зубы. Митя отпрыгнул назад и чуть не потерял равновесие. Прошло несколько минут, Мите стало казаться, что он различает издаваемые мышью звуки - тихий шорох крыльев и скрип царапающих камень когтей. Может быть, эти звуки производил ветер, но Митя был уверен, что мышь по-прежнему ждет его у входа. "Вот так, - подумал он. - Как только понимаешь, что живешь в полной темноте, из нее немедленно появляются летучие мыши..." Вдруг у Мити мелькнула слабая надежда. "А чего она может бояться?" - подумал он. Первым, что пришло ему в голову, был летучий кот. Закрыв глаза, Митя попытался представить себе, что это такое. Летучий кот оказался сидящим на задних лапах существом с большими мохнатыми крыльями и хвостом с чем-то вроде мухобойки на конце, как рисуют у древних крылатых ящеров; больше всего он почему-то напоминал сфинкса с швейной машинки "Зингер". Старательно представив все подробности, Митя тихо засвистел, и в расщелину сразу свесилась перевернутая морда, глаза которой, как показалось Мите, были недоверчиво выпучены. Митя засвистел громче и представил себе, как летучий кот раскрывает пасть и прыгает вперед. Морда в расщелине исчезла, и Митя услышал быстро удаляющееся хлопанье крыльев. Митя сунул в рот два пальца и изо всех сил свистнул вслед удаляющемуся темному пятнышку, а потом шагнул из расщелины в пустоту, после короткого падения затормозил в воздухе и повернул вверх. Димы нигде не было видно. Митя полетел к тому месту, где они расстались, - оно было в стороне и значительно выше. На площадке Димы не оказалось, и Митя полетел к вершине. Он был уверен, что с Димой ничего не произошло, но все-таки, несмотря на эйфорию от неожиданной победы, испытывал нехорошее предчувствие. И только через несколько минут полета, когда до вершины было уже недалеко и мимо него проплывала гладкая, словно вылитая из металла каменная стена без единой неровности, он услышал свист и понял, в чем дело. Мышь вовсе не оставила его в покое. Она просто дожидалась, когда он вылетит из своего убежища и окажется в месте, где спрятаться будет негде. Митя сунул в рот два пальца и изо всех сил засвистел в ответ, пытаясь снова вызвать в своем воображении образ черного пушистого сфинкса, но свист вышел жалкий и вся затея показалась крайне глупой. Мышь уже мелькала вдалеке, как черный каучуковый мячик, скачущий к нему по невидимой поверхности, и деться от нее было совершенно некуда. "Что я могу сделать, чтобы она исчезла? - лихорадочно думал Митя. - Чтобы исчез я, ей достаточно перестать свистеть... Я - это то, что она слышит... Чтобы исчезла она... Может, тоже надо перестать что-то делать? А что я делаю, чтобы она возникла?" Это было совершенно непонятно. То есть было примерно понятно, что имел в виду Дима в метафорическом смысле, но было совершенно неясно, какой толк во всех этих метафорах, когда рядом летает совершенно не интересующаяся ими летучая мышь. Митя зажмурился и неожиданно увидел ясный голубой свет - словно он не закрыл глаза, а, наоборот, закрыты они были раньше и вдруг, открывшись от страха, впервые заметили что-то такое, что находилось перед ними всегда и было настолько ближе всего остального, что делалось из-за этого невидимым. И одновременно в его голове пронеслось мгновенное воспоминание о давно прошедшем дне, когда он тащился по серому ноябрьскому парку, над которым летели с севера низкие свинцовые облака. Он шел и думал, что еще несколько дней такой погоды - и небо опустится настолько, что будет, как грузовик с пьяным шофером, давить прохожих, а потом Митя поднял глаза и увидел в облаках просвет, в котором мелькнули другие облака, высокие и белые, а еще выше - небо, такое же, как летом, до того синее и чистое, что сразу стало ясно - с ним, небом, никогда никаких превращений не происходит, и какие бы отвратительные тучи ни слетались на праздники в Москву, высоко над ними всегда сияет эта чистая неизменная синева. И было большой неожиданностью увидеть в самом себе нечто похожее, так же мало затрагиваемое происходящим вокруг, как одинаковое в любое время года небо - ползущими над землей тучами. "Весь вопрос в том, - подумал Митя, - откуда смотришь. Если, например, крепко стоять двумя ногами на земле... Стоп. А кто, собственно, смотрит?" Издалека донесся знакомый свист. "Господи, - подумал Митя, с усилием открывая глаза, - какие еще мыши..." Он висел в пятне ярко-синего света, словно на нем скрестились лучи нескольких прожекторов. Но никаких прожекторов на самом деле не было - источником света был он сам. Митя поднял перед лицом руки - они сияли ясным и чистым синим светом, и вокруг них уже крутились крошечные серебристые мушки, непонятно откуда взявшиеся на такой высоте над морем. Митя полетел вверх, и за все время, пока он поднимался к вершине, в голову ему не пришло ни одной мысли. Вершина оказалась небольшой плоской площадкой, где росло несколько мелких кустов боярышника и торчал стальной шест маяка. Две красные лампы, до этого скрытые каменным выступом, опять стали видны. Они вспыхивали попеременно, и черные тени кустов меняли направление, будто на землю падала тень раскачивающегося в воздухе маятника. Под шестом с лампами стояли две непонятно откуда взявшиеся складные табуретки, на одной из них сидел Дима. Митя помахал ему рукой, сел на свободную табуретку и развернул на колене вынутый из кармана лист бумаги. - Сейчас, - сказал он внимательно глядящему на него Диме, - сейчас. Минуту или полторы он писал, потом быстро сложил из листа самолетик, встал, подошел к обрыву и пустил его - тот сначала нырнул вниз, а потом круто взмыл вверх и пошел вправо, туда, где остался поселок. - Что это ты? - спросил Дима. - Так, - сказал Митя. - Мистический долг перед Марком Аврелием. - А, - сказал Дима, - это бывает. Ну а все-таки, свет чего отражает солнце? Митя сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой, и над ее обрезом возник ярко-синий язычок огня. - Вот, - сказал Дима. - Как все просто, да? - Да, - сказал Митя, - удивительно. Он поднял глаза на мигающие вверху лампы. Возле их стекол воздух трещал от крыльев сотен неведомых насекомых, безуспешно пытающихся пробиться сквозь толстое ребристое стекло, к самому истоку света. - Куда же все-таки она делась? - спросил Митя. - Ты про мышь? Куда она могла деться. Вон летает. Дима показал на крохотный черный комок, ныряющий вверх-вниз на границе освещенного участка. Митя посмотрел туда и перевел взгляд на свои руки - они по-прежнему были окружены ровным голубоватым сиянием. - Я сейчас понял, - сказал он, - что мы на самом деле никакие не мотыльки. И не... - Вряд ли тебе стоит пытаться выразить это словами, - сказал Дима. - И потом, ведь ничего вокруг тебя не изменилось от того, что ты что-то понял. Мир остался прежним. Мотыльки летят к свету, мухи - к говну, и все это в полной тьме. Но ты - ты теперь будешь другим. И никогда не забудешь, кто ты на самом деле, верно? - Конечно, - ответил Митя. - Вот только одного я не могу понять. Я стал светлячком только что или на самом деле был им всегда? 8. УБИЙСТВО НАСЕКОМОГО - И под конец, - с явным удовольствием рассказывал Артур, глядя на Арнольда, подставившего голову под хлещущую из крана воду, - ты закричал на все отделение: "Американские комары наших мух ебут, а мы смотреть будем?" Арнольд закрыл лицо руками, вода потекла по его предплечьям, закручиваясь на локтях и двумя потоками падая на кафель. - Но самое интересное, что в милиции к тебе отнеслись с явным сочувствием, - сказал Артур, - и даже деньги отдали, что бывает очень редко. Ты хоть что-нибудь помнишь? Арнольд отрицательно потряс головой. - Минуты три назад еще помнил, - сказал он, закрывая кран и кое-как расправляя на голове волосы. - А сблевал последний раз - и сразу все как отрезало. - Хоть про масонов-то помнишь? - спросил Арнольд. - Я прямо заслушался. Арнольд задумался. - Нет, - сказал он, - не помню. - А про Магадан духа? - Тоже не помню. - Вот это самое интересное и было, - сказал Артур. - Это ты ментам рассказывал, когда протокол составляли. Что есть где-то такой особый город, куда никто просто так не попадает. И там существует особое искусство и особая наука, и все - как в восьмидесятом году. Последний оплот. И время по другому течет: тут один день проходит, а там - несколько лет. Так сказать, советская Шамбала наоборот. Но вход в нее то ли под землей, то ли в воздухе, этого я не понял. И ты еще дал понять, что у тебя там связи. - Не помню, - сказал Арнольд. - И вообще, хватит. Проехали. - Ладно, - сказал Артур. - Проехали так проехали. Ты мне только скажи, чего тебя на приключения потянуло? Ты же видел, что с Сэмом было. - Даже не знаю, - сказал Арнольд. - Взял чемодан, смотрю - клиент как бревно лежит. Интересно стало. Я подумал - неужели и на меня подействует? Напился, вылетаю - вроде ничего. Ну, думаю, слабый парень этот Сэм. Полетел, значит, с вами встречаться, а потом... Помню только, как Сэма за столом увидел. А что это с ним была за девушка? - Не знаю, - сказал Артур. - Я и сам не понял. Бац, а она уже за столом. Они сейчас от голода очень проворные. Готов? Арнольд остановился у зеркала, привел себя, насколько возможно, в порядок и положил на тумбочку перед старушкой мятый рубль. Выйдя из душевого павильона, приятели направились в сторону моря. - Слушай, - сказал Артур, - до вечера все равно делать нечего. Давай Арчибальда навестим? - А он все там же? - Вроде да, - сказал Артур. - Я иногда прохожу мимо его избушки, только зайти все недосуг. Но дверь открыта. Через несколько минут они подошли к стоящему прямо на газоне бревенчатому домику, повернутому приоткрытой дверью к набережной. Домик был очень маленький и казался перенесенным сюда с детской площадки; над его дверью красовалась вывеска - красный крест, полумесяц и большая капля крови, а сверху была красная надпись "Донорскiй пункт". Артур толкнул дверь и вошел внутрь; Арнольд последний раз пригладил волосы и шагнул следом. Внутри было полутемно. Напротив двери помещался невысокий прилавок, на котором стояло несколько банок медицинского вида и электрокипятильник для шприцев, а сзади, у стены, располагалась пыльная конструкция из стеклянных сосудов, соединенных оранжевыми резиновыми трубками. Арнольд знал, что это нагромождение пробирок и колб совершенно бессмысленно и является просто декорацией, но все равно ощутил специфический дух больницы. За прилавком никого не было. На стене висело объявление, тоже пыльное, выведенное через трафарет шариковой ручкой: БРАТЬЯ И СЕСТРЫ! Ваша кровь нужна другим. Научные исследования доказали, что регулярная сдача крови положительно сказывается на половой функции и увеличивает продолжительность жизни. Выполните свой нравственный, гражданский и религиозный долг! 100 грамм - 25 руб. 150 грамм - 40 руб. 200 грамм - 55 руб. После сдачи крови бесплатно выдается шоколад "Финиш". Регулярные сдатчики получают значок "Заслуженный донор" и памятную грамоту. В избушке никого не было. За прилавком была полуоткрытая дверь. Арнольд обогнул прилавок и выглянул наружу. Там зеленел небольшой тихий оазис - это был участок газона, со всех сторон закрытый густыми зарослями кустов, так что попасть туда можно было только из домика. В центре зеленого пятачка стоял маленький круглый мужчина в белом халате и шапочке. У него в руках был пластмассовый вертолет, насаженный на штырь с леской, и в тот самый момент, когда Арнольд выглянул из двери, мужчина изо всех сил дернул леску. Винт вертолета превратился в прозрачный круг, игрушка взмыла в воздух. Мужчина задрал голову, издал тихий счастливый смех и несколько раз невысоко подпрыгнул на месте от восторга. Вертолет повис в воздухе, стал косо падать и исчез за кустами. Мужчина кинулся к двери и чуть не налетел на Арнольда. Остановясь, он выпучил глаза. - Арнольд! - сказал он и выронил штырь с леской на траву. - Здорово, дружище, - сказал Артур, появляясь из двери домика. - Привет, ребята, - сказал Арчибальд, растерянно бегая глазами по гостям и пожимая им руки. - Вот хорошо, что зашли. Я уж думал, вы уехали куда. Как дела? Чем занимаетесь? - Дела отлично, - ответил Артур. - Совместное предприятие с американцами делаем. А ты как? - У меня все по старому, - сказал Арчибальд. - Сейчас, ребята. Вы садитесь пока. Он нырнул в дверь и через минуту появился с большой ретортой, полной темно-красной жидкости, и тремя стаканами. Поставив стаканы на траву, Арчибальд до краев налил их и поднял свой. - А чья это? - поинтересовался Артур. - Коктейль, - ответил Арчибальд. - Туркменская второй группы и подмосковно-инженерная с отрицательным резусом. За встречу! Он сделал большой глоток. Артур с Арнольдом тоже отхлебнули. - Ну и дрянь, - поморщившись, сказал Артур. - Ты извини, конечно. Но как ты можешь это пить, с консервантом? - А что делать? - развел руками Арчибальд. - Иначе за день сворачивается. - Что ж ты, так и живешь? Да ты когда свежую кровь пил последний раз? - Вчера, - сказал Арчибальд, - пятьдесят грамм. Я, когда клиентов много, тоже себе позволяю. - Из стакана, - фыркнул Артур. - Какой ты комар после этого? Что бы твой отец сказал, если бы увидел? - Да какой я комар, - извиняющимся тоном проговорил Арчибальд, - так, слово одно. Мать была божья коровка, вот только крест от нее остался, - он вытянул из-за ворота халата золотую цепочку, - а отец таракан. Я вообще непонятно кто. - И нравится тебе быть непонятно кем? Арчибальд одним глотком допил кровь и задумчиво повертел стаканом в воздухе. - Непонятно кем? - переспросил он. - Не знаю. Нравится, наверно. Тихо, покойно. Конечно, когда молодой был, не думал, что этим кончится. Все казалось, стою на пороге чего-то удивительного, нового, вот только еще немного... - он запнулся, подыскивая слово, и пошевелил пальцами в воздухе, словно пытаясь показать, чему именно он хотел когда-то посвятить еще немного времени, - еще чуть-чуть - и переступлю. А порог оказался... Он кивнул головой в сторону двери, ведущей в избушку. - Ты когда последний раз летал? - спросил Артур. - Не помню даже. Вы меня, ребята, на грустные мысли наводите. Зачем вам, а? - А ты ведь не сдался еще в душе, - сказал Артур, - я, как этот вертолетик увидел, так все и понял. - Может, и не сдался, - сказал Арчибальд и плеснул из колбы себе в стакан. - Вам наливать? Артур вопросительно поглядел на Арнольда. Тот отрицательно покачал головой. - Слушай, - сказал Артур, - я тебе вот что предлагаю. Ты запри свою кибитку часа на два и давай на пляж слетаем. Попьем нормальной крови, проветримся. А? - Отпадает, - сказал Арчибальд. - Я и ста метров сейчас не пролечу. - Кончай, - сказал Артур. - Пролетишь. Если не будешь самовнушением заниматься. Ты себя просто настроил так. - Бросьте, ребята. - Правда, - заговорил Арнольд, - давай. У тебя аппетит к жизни пропал. А чтобы он появился, надо немного от нее откусить и пожевать. Ведь если сейчас не полетишь, то что тебя потом заставит? - Так и сдохнешь тут среди шприцев и шлангов, - сказал Артур. - Извини, конечно. - А может, я уже сдох, - сказал Арчибальд, исподлобья глядя на приятелей. - Вот и проверим, - не сдавался Артур. - Если летишь, значит жив. Остаешься - значит сдох. - Полетели, полетели, - заговорил Арнольд. - Мы тебя, если надо, подстрахуем. Выпитая кровь уже начала действовать на Арчибальда. Он зло засмеялся, встал, качнулся и опрокинул колбу с кровью, но не обратил на это внимания. - Сейчас, дверь запру только, - сказал он с легким восточным акцентом и скрылся в домике. Через секунду Арчибальд выглянул, показал Артуру с Арнольдом длинный острый нож, нехорошо улыбнулся и опять исчез за дверью. Арнольд наклонился к Артуру и прошептал: - Зря мы это начали. Может, уйдем? Он же действительно за нами увяжется. - Поздно, - шепотом ответил Артур. И действительно, было уже поздно: Арчибальд появился из своего домика. Он успел переодеться - теперь на нем были тяжелые туристские ботинки, военная рубашка и джинсы, перетянутые офицерской портупеей; в руке - зачехленная гитара, из-за которой он походил на рано постаревшего итээра, собравшегося на слет клуба самодеятельной песни. - Джамбул на коне, - сказал он, - как птица в небе. Артур с Арнольдом переглянулись. - Понимаешь, - заговорил Арнольд, - мы не в том смысле, что прямо сейчас надо все бросать и лететь. Просто надо хотя бы иногда... - Так летим или не летим? - презрительно спросил Арчибальд. - Летим, летим, - сказал Артур, не обращая внимания на яростные взгляды Арнольда. Присев на четвереньки, он поглядел на Арчибальда, раздул щеки, тихо затрещал, приложил руку к груди и резко отвел ее в сторону, словно дергая леску. Полы пиджака задрожали и превратились в стрекочущий прозрачный полукруг над спиной; он медленно поднялся на несколько метров, явно пародируя полет пластмассового вертолетика. Арчибальд покраснел, на удивление легко взмыл вверх и завис напротив обидчика. Артур продолжал валять дурака - трещал, дергал невидимую леску и покачивался из стороны в сторону. Подлетев к мрачно наблюдающему за этим Арчибальду, Арнольд взглянул на него и жалостливо отвел взгляд. Хоботок Арчибальда, загнутый вниз и какой-то мятый, вызвал у него длинный ряд ассоциаций, закончившийся вопросом: "Страна, скажи, как твое имя?" (Это был, как Арнольд вспомнил, заголовок газетной статьи, слева от которой размещалась реклама пластмассового приспособления от импотенции "Эректор".) - Куда? - спросил Арчибальд. - Пролетим над пляжем, - сказал Артур, - сориентируемся. Внизу поплыла набережная. Потом мелькнули дощатые крыши раздевалок и открылся берег, на котором неподвижно лежали сотни полуголых тел. Запах моря смешивался с множеством других пляжных запахов; теснота, с которой лежали отдыхающие, напоминала о заводской бане, и желания приземлиться ни у Артура, ни у Арнольда не возникло. - Может быть, в заповедник? - предложил Артур, кивая хоботком в сторону далеких скал. - Там народу почти не бывает. - Егерь пристанет, - сказал Арнольд. - Он там не бывает никогда. - А клиента найдем? - Один-два всегда есть, - сказал Артур, наклонил голову и полетел впереди, стараясь двигаться не очень быстро, но и не настолько медленно, чтобы Арчибальд понял, что его щадят. Берег моря образовывал длинную вогнутую дугу, и друзья полетели по прямой, над морем. Сначала Арчибальд наслаждался полетом и искренне досадовал на то, что уже столько лет добровольно лишает себя наслаждения, доступного в любой момент, но когда усталость разогнала ударившую в голову кровь, он посмотрел вниз и обомлел. Под его притиснутыми к брюшку лапками ("Господи, какие худые!" - подумал Арчибальд) и зажатой в них гитарой, похожей на ракету "Хаунд дог" под брюхом бомбардировщика Б-52, расстилалось море - оно было очень далеко, и волны на нем казались неподвижными. Берег оказался на таком расстоянии, что Арчибальд понял - свались он сейчас вниз, вплавь он до него не доберется. Ему стало страшно, и он поднял взгляд на небо. Артур с Арнольдом были в превосходном настроении и коротко обменивались впечатлениями о погоде; про Арчибальда словно забыли. Они отлетали все дальше от берега, и Арчибальд стал ощущать короткие приступы паники. От страха он тратил массу лишних усилий, махая крыльями намного быстрей, чем требовалось; сначала он подумал, что все-таки сумеет долететь до заповедника, и уже почти успокоился, решив никогда больше не ввязываться в такие приключения, как вдруг что-то сильно толкнуло его в лицо и грудь. Арчибальд зажмурился от рези в глазах, поднес к ним одну лапку и протер их - вся лапка, когда он поглядел на нее, оказалась покрытой грубым папиросным табаком. Табак запорошил ему глаза и рот, забился в волосы и в большом количестве попал за шиворот, но задуматься, откуда он мог взяться на такой высоте и в таких количествах, Арчибальд не успел, потому что гитара неожиданно стала очень тяжелой, а в спине возникла настолько острая боль, что стало ясно - еще полсотни метров, и крылья откажут. - Ребята, - позвал он улетевших чуть вперед Артура с Арнольдом и, поняв, что его не слышат, зажужжал во весь хоботок: - Ребята!! Те обернулись и сразу все поняли. - До берега дотянешь? - торопливо подлетая, спросил Артур. - Нет, - задыхаясь, ответил Арчибальд, - я сейчас упаду. Перед его глазами все слилось в мутное бессмысленное пятно; последним, что он различил, была крошечная белая лодочка прогулочного катера на темно-синем фоне. - Так, Арнольд, давай его... Садимся на авианосец. До палубы дотянешь? Эти слова донеслись до Арчибальда из другого измерения - в его мире не оставалось уже ни высоты, ни палубы, ни необходимости куда-нибудь дотянуть. Вслед за этими словами послышались другие, неразборчивые, на которые не было никакой охоты отвечать, потому что были дела поважней и поинтересней, но голоса становились все громче и нахальнее, и кто-то даже начал сильно трясти за плечо, после чего пришлось открыть глаза и увидеть склоненные лица Артура и Арнольда. - Арчибальд, - позвал Артур, - ты меня слышишь? Арчибальд молча приподнялся на локтях. Он лежал на верхней палубе среди оранжевых спасательных плотов - по цвету они так напоминали пыльные резиновые трубки, висящие на стене у него дома, что ему сразу стало спокойно и горько. Под головой у него была гитара, а рядом сидели на корточках Артур с Арнольдом. Теплоход слегка покачивало; с нижней палубы сквозь шум мотора пробивались крики пассажиров. - Ну ты даешь, - сказал Арнольд. - Мы тебя в последний момент поймали. У тебя что, высотобоязнь? - Типа того, - ответил Арчибальд. - Над морем ниже лететь опасно, - сказал Артур. - Чайки. Он кивнул в сторону кормы, над которой неподвижно висело несколько белых птиц - они летели с той же скоростью, что и катер, но совсем не махали крыльями и казались эмблемами с кулис невидимого МХАТа. Время от времени с палубы бросали в море конфету или печенье, и тогда одна из птиц чуть поворачивала крылья и уносилась назад, превращаясь в покачивающееся на воде белое пятнышко, а ее место над кормой занимала другая. С кормы в небо взмыли две темные тени и унеслись вверх - это произошло так быстро, что ни Артур, ни Арнольд ничего не заметили. - Красиво, - сказал Арчибальд и попытался встать. - Пригнись, - скомандовал Артур, - из рубки увидят. После нескольких эволюций Арчибальд встал на четвереньки, лицом к белой полосе пенного следа за кормой. - Господи, - сказал он, - как я живу! Я ведь неправильно живу! - Успокойся, - велел Артур. - Мы тоже. Только истерики не надо. - Море, - медленно и членораздельно сказал Арчибальд, - катер идет. Чайки. И все это рядом. А я... На палубу вышел, а палубы нет... Вдали, у горы, мимо которой шел теплоход, из моря поднимались несколько плоских камней; на вершине одного из них мелькнули два обнаженных тела и сразу исчезли за наехавшей скалой. Арчибальд издал невнятный стон - словно из глубин его сердца вырвалась на свободу вся долго копившаяся ненависть к себе, к своему жирному дряблому телу и бессмысленной жизни, - и, прежде чем приятели успели среагировать, он схватил гитару и бросился в воздух. Его сознание сузилось в подобие ракетной системы наведения - в нем остались только плоский камень с двумя лежащими на нем телами, который становился все ближе и наконец заполнил собой все пространство; тогда новой целью стала стремительно несущаяся на него голая женская нога - Арчибальд ощутил, как его хоботок выпрямился и налился давно забытой силой. Арчибальд громко зажужжал от счастья и с размаху всадил его в податливую кожу, подумав, что Артур с Арнольдом... Но с неба вдруг упало что-то страшно тяжелое, окончательное и однозначное, и думать стало некому, нечего, нечем да и особенно незачем. - Я не хотела, - повторяла заплаканная Наташа, прижимая к голой груди скомканное платье, - не хотела! Я ничего даже не заметила! - Никто никого и не обвиняет, - сухо сказал мокрый Артур. - Это просто несчастный случай, очень несчастный. Сэм молча обнял Наташу за плечи и развернул ее, чтобы она больше не могла смотреть на то, что совсем недавно ходило по земле, радовалось жизни, сосало кровь и называло себя Арчибальдом. Сейчас это был мятый ком кровавого мяса, кое-где прикрытый тканью, из центра которого торчал треснутый гриф гитары - ни рук, ни ног, ни головы уже нельзя было различить. - Ехали на катере, - сказал мокрый Арнольд, - и он вдруг ни с того ни с сего как взлетит. И с такой скоростью - мы его даже догнать не смогли. Кричали вам, кричали. А когда подлетели... Вы ведь и не заметили ничего. Его назад в море отнесло. Полчаса искали. - Если кто-нибудь виноват, - сказал Артур, - так это мы. Он сначала никуда не хотел лететь, словно чувствовал. Но потом согласился. Наверно, просто решил умереть как комар. - Может быть, - сказал Арнольд. - А что это он сказал про палубу? - Это из песни, - ответил Артур. - На палубу вышел, а палубы нет. В глазах у него помутилось. Увидел на миг ослепительный свет. Упал, сердце больше не билось... - Да, - сказал Арнольд. - Когда-нибудь и нас это