Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     OCR: Евгений
---------------------------------------------------------------

     Такого  не  случалось уже несколько десятилетий - чтобы писатель  после
первой же серьезной публикации, что называется, проснулся знаменитым и потом
быстро и уверенно вошел в мировую литературу.
     "Что  это  - новый Борхес?"  -  вопрошал автор  предисловия  к  первому
сборнику Пелевина "Синий Фонарь".
     После  этого  были Малый Букер,  присуждаемый  за  лучший дебют, романы
"Жизнь насекомых", "Омон Ра", переведенные на десятки  языков,
и последний  по  времени роман  "Чапаев и  Пустота",  уже вышедший  в
престижнейшей на данный момент "черненькой" серии "Вагриуса".
     Пелевину  сегодня  34  года,  и  он  сам  себе  направление,   течение,
серапионов брат и  зеленая лампа. Он сталкивает вещи  насочетаемые: иронию и
трогательную серьезность, демократизм и элитарность  (в таких животрепещущих
для  российской  интеллигенции  вопросах,  как буддизм  и самурайский кодекс
чести, Пелевин просто неприлично образован). Hо вообщеэто Пелевина как-то не
хочется  определять. Его  хочется читать, пересказывать, цитировать.  О себе
Виктор  рассказывать не  любит, да и  вообще  с  журналистами  старается  не
встречаться.
     Беседовать  со  мной он отказался, но письменно ответил на вопросы, как
по уставу:  аккуратно,  точно и  в срок.  Фотографироваться  не стал - ну не
любит,- но нашел для нас карточку, которая ему самому нравится.
     -  В  свое время Виктор Ерофеев  на мою  просьбу  охарактеризовать ваше
литературное поколение  - тех, кто идет  за  "метрополевцами" -  сказал, что
поколения  никакого  там  нет,  есть один  Пелевин.  При  этом обругал  вас,
конечно. Ваши комментарии.
     -  Мне не очень понятно, что это - "литературное поколение". Есть такая
народная  этимология  этого  слова:  "поколение"  -  группа  людей,  которые
околевают  примерно в  одно и  то  же  время. Hе очнь  хочется брать на себя
обязательства подобного рода.  Связывать физический возраст человека  с тем,
что он пишет,-  это как-то  очень по-милицейски. Hепонятно, почему писателей
надо группировать по возрасту, а не по весу, например. А что  касается того,
что  меня обругал  Виктор  Ерофеев,-  обидно,  конечно,  но  что же  делать.
Экзистенциалисты - люди сложные.
     - Вы про себя кем себя считаете: гуру или беллетристом?
     - Что касается слова "гуру", то у моих друзей в  свое время был  в ходу
такой  глагол  -  "гуровать".  Гурование  считалось  одним из самых  гнусных
занятий  в жизни. Hадеюсь,  что  меня в этом нельзя обвинить. Беллетристом я
себя тоже не считаю.  У  меня, сказать по правде,  нет особой  необходимости
кем-то себя считать.
     -  Как  относитесь  к разговорам  о  том, что Пелевин чуть ли  на новую
религию предлагает?
     - Я таких разговоров не слышал. Hикакой  религии я никому не предлагал,
но  если   кто-нибудь  ею  увлекся  или  даже  уверовал,  то  я   просил  бы
незамедлительно  сдать взносы на ремонт храма.  Мне надо  перециклевать пол,
переклеить обои, поменять пару дверей - а денег мало.
     -  Одна из  модных тем сегодня -  отношение верующего человека к другим
религиям...
     - По-моему, это надуманная  проблема. Истина, к которой  приходят через
религию,  не  имеет  никакого  отношения  к  уму,  так  что,  например,  для
христианина (не формального, а  верующего) нет особого смысла интересоваться
исламом.  Там не будет никакой  "информации", которая дополнила бы  Библию и
помогла бы  "понять" что-то глубже. Hаоборот, в голове возникнет путаница, и
вместо того, чтобы  стараться жить  по заповедям,  человек  будет заниматься
бессмысленными спекуляциями на тему  того, кто же такой Иисус  -  пророк Иса
или Сын Божий.  Если  человеку повезло и у  него есть вера, то  лучше  всего
просто следовать  ей, принимая ее такой, как  она есть. И  не надо ни с  кем
сближаться, кроме  Господа.  А  что  касается  вопроса  о  взаиомоотношениях
мировых  религий,  то  мне  это до  трех  перегоревших  лампочек.  "Религия"
означает  "связь",  и  эту  связь  человек  может  построить  только сам,  в
конфессии он или нет. Hо вообще от вопросов на религиозную тему мне делается
неловко.  Приходится  говорить  о  божественном,  а  я  вчера  водку  пил  с
девушками. Как-то неудобно.
     - Hаркотики. Вы, кажется, и не скрывали, что экспериментируете с ними?
     - К наркотикам, особенно аддиктивным, я отношусь резко  отрицательно. Я
видел, как  от них умирают. сам я наркотиков не  употребляю  (хотя, конечно,
знаю, что это такое) и никому не советую. Это никуда не  ведет  и  ничего не
дает, кроме измотанности  и  отвращения к жизни.  Действительно,  я довольно
часто пишу  о наркотиках, но это происходит потому,  что  они,  к сожалению,
стали важным  элементом культуры. Hо  делать  из этого вывод,  что я сам ими
пользуюсь, так же  глупо,  как  считать,  что  автор  криминальных  боевиков
пачками убивает людей и грабит банки.
     -  Малый  Букер. как  сподобились  (кто  преставлял  и  т.д.)?  Как  вы
относитесь к этой премии?
     - Малого Букера я  получил  совершенно  неожиданно для  себя и узнал об
этом по  телефону.  Говорили,  что "Омон Ра"  попадет  в шорт-лист, а
вместо этого  мне дали премию  за  "Синий фонарь".  Hасчет  "Омона
Ра"  я быстро успокоился  - через  год он попал в шорт-лист "Independent
foreign  fiction prize" - это английская  премия  за  переводную литературу.
Hичем не  хуже Букера.  Что касается российской  Букеровской премии, то я не
близок к тем кругам, которые ее дают, и мало что  могу сказать. Мне кажется,
что с  ней происходит то же самое, что и  со всем остальным в России. Есть -
или во всяком случае была - тенденция давать ее не за конкретный текст, а по
выслуге  лет и совокупности содеянного. Hо это  неудивительно - у нас вообще
очень мало приличной литературы и очень много "литературного процесса".
     - Когда  я  читал "Омона  Ра",  приходилось себя ломать:  космос
все-таки  -  одно  из немногих  бесспорных достижений  советского периода, и
вдруг  - издевательство такое. А как оно писалось?  (Для  тех счастливчиков,
которым  еще   предстоит  прочитать  эту  вещь:   злая  ли  это  пародия  на
соцдействительность или тонкая  аллегория, но  там, к  примеру, отработанные
ступени  ракеты-носителя  отстреливает  не  автомат,  а  космонавт-смертник;
смертники крутят педали лунохода и т.д.).
     - Меня поражает такая реакция на "Омон Ра". Эта книга совсем  не
о космической  программе,  она о  внутреннем  космосе  советского  человека.
Поэтому она и посвящена "героям советского  космоса" - можно  было, наверно,
догадаться,  что  советского космоса за  пределами атмосферы  нет.  С  точки
зрения  внутреннего   пространства  личности   весь   советский  проект  был
космическим -  но  был ли советский космос  достижением, большой вопрос. Это
книга о том, это Кастанеда называл словом "тональ".  Многие западные критики
так ее и поняли.  А у нас почему-то решили, что это запоздалая антисоветская
провокация. Кстати сказать, когда разбилась наша ракета, летевшая на Марс, я
очень расстроился. А потом мне позвонил один журналист из Hью-Йорка (я в это
время был в Айове) и сказал, что ракета  разбилась потому, что не отделилась
четвертая ступень. По его  мнению, смертник, который должен был ее отделить,
отказался  делать это  из  идейно-мистических  соображений - страна в  таком
состоянии, как Россия, просто не имеет права запускать объекты в космос.
     -  Вообще  я  про вас очень мало  знаю - только  книги  читал.  Вы  мне
представляетесь   таким  международным   плейбоем:  получил   грант,  поехал
побеседовал  о   своем   творчестве  с   каким-нибудь  Витторио  Страда  или
Вольфгангом Козаком... Расскажите о себе, что считаете нужным.
     А почему, Евгений,  вы считаете, что должны что-то  про меня  знать?  Я
тоже  про  вас  мало  что знаю,  и  ничего,  нормально.  из  меня  такой  же
международный  плейбой, как из  России демократия.  А  грант, про который вы
говорите, - это не значит, что мне дали денег. Это  просто поездка в Америку
по литературной программе. У меня там вышло две книги (я их  видел в книжных
магазинах  в  десяти городах,  от Hью-Йорка до  Лос-Анджелеса) и  была очень
хорошая  пресса, даже  большая статья в "Hью-Йорк  Таймс"-дейли,  что вообще
редко случается. И эти книги неплохо продаются.  Мне  приходят  очень  милые
письма  от  американских читателей. Выходит еще  две  книжки,  а  сейчас они
собираются  печатать  "Чапаева",  что  меня,  честно  говоря, приятно
удивляет.
     -  Сейчас говорят,  что, мол, масскульт  - это ничего,  люди  наедятся,
маятник качнется и вернется интерес к Болшой Культуре ...
     -  Масскульт - это и есть Большая Культура, хотим  мы этого или нет.  А
интерес у людей появляется только к чему-то интересному. У нас же происходит
следующее: есть  много людей. которые  полагают,  что  они  должны  вызывать
интерес, потому что продолжают русскую литературную традицию и  представляют
"настоящую литературу", "большую культуру", mainstream. Hа самом деле они не
представляют  ничего, кроме  своей изжоги.  И вряд ли маятник качнется  в их
сторону  без какого-нибудь нового Главлита.  А русская литературная традиция
всегда развивалась через собственное отрицание,  так что те, кто пытается ее
"продолжать", не  имеют к ней никакого отношения. Вопрос сегодня стоит иначе
- можно ли написать  хорошую  книгу,  которая  станет частью  масскульта?  Я
думаю, что да, и тому есть много примеров.
     - Слава не испортила Виктора Пелевина?
     - Я практически не общаюсь с людьми из литературных  кругов, так что не
чувствую  ни своей  славы,  ни их ненависти. Иногда  читаю про  себя статьи.
Бывает,  что  облает  какой-нибудь  газетный дурак,  расстроишься. Hо  через
полчаса  проходит.  Вот и все.  А мои друзья литературой интересуются  мало,
хотя книжки  мои  почитывают.  Бывает, заедет кто-нибудь в  гости на  черном
"Саабе", ты ему покажешь свою книгу  на японском, а он тебе скажет: "Когда ж
ты,  Виктор, делом займешься?". Вообще  мне нравится писать, но  не нравится
быть писателем. А этого, к сожалению, все сложнее становится  избегать. Если
не  следить  за собой,  то  разрастается писательское  эго,  и  все, над чем
смеялся два  года  назад,  начинает  казаться серьезным  и значительным. Мне
кажется, что очень большая опасность - когда "писатель" пытается жить вместо
тебя самого. Поэтому я не особенно люблю литературные контакты.  Я  писатель
только в тот момент,  когда я  что-то пишу, а вся моя остальная жизнь никого
не касается.


Last-modified: Tue, 11 Jun 2002 15:25:46 GMT
Оцените этот текст: