оем в ее отсутствии, почел бы меня соблазнителем холодным и мало чувствительным. Но кто бы увидел меня близь нея - тот признал бы меня за любовного новичка, смятенного и страстного" (с. 12). Таким образом, исторический персонаж пушкинской трагедии приобретает психологический облик современного светского соблазнителя Адольфа {63}, героя того романа, о котором Пушкин в 1830 году вспоминает в связи с "жгучими чтениями своих юных лет" и с героиней которого Пушкин сравнивает свою корреспондентку. В связи с модернизацией характера Дон Гуана в "Каменном госте" интересно отметить, что один важный исторический эпизод пушкинской трагедии тоже имеет источник не исторического характера. Я имею в виду воспоминания Дон Гуана о своей ссылке. Место ссылки Дон Гуана на основании текста Пушкина не может быть указано хоть сколько-нибудь точно. Вопрос проясняется лишь из сопоставления с источником: "Дон Жуаном" Байрона. У Байрона Жуан приезжает в Англию (песнь X). Первое, что он замечает, это дым, окутывающий Лондон: "The sun went down, the smoke rose up" ("Солнце опускалось, дым поднимался"). Ср. в "Каменном госте": "а небо точно дым". В XII песне Байрон называет Англию: "the shore of white cliffs, white necks, blue eyes" (т. е. страной белых утесов, БЕЛЫХ ШЕЙ, СИНИХ ГЛАЗ). Чужестранки в "Каменном госте" СНАЧАЛА нравились Дон Гуану: "ГЛАЗАМИ СИНИМИ ДА БЕЛИЗНОЮ". Жуану они сначала не нравились ("At first he did not think the women pretty"), потому что НОВИНКИ меньше нравятся, чем впечатляют ("That novelties please less than they impress"). Ср. в "Каменном госте": "а пуще новизною". Есть в той же песне байроновского "Дон Жуана" и сравнение англичанки с андалузской девушкой: "She cannot step as does an Arab barb Or Andaiusian girl from mass returning" ("Она не может ступать как арабский конь иль андалузская девушка, возвращающаяся с мессы"). Ср. в "Каменном госте": А, ЖЕНЩИНЫ? ДА Я НЕ ПРОМЕНЯЮ ............................ Последней в Андалузии крестьянки На первых тамошних красавиц, - право. Эта строфа "Дон Жуана" находится через одну от той, где Байрон говорит о русских, бросающихся из горячей бани прямо в снег. К этому месту Байрон сделал следующее примечание: "Русские, как общеизвестно, бегут из горячей бани, чтобы окунуться в Неву..." Об упоминаниях в байроновских поэмах русских обычаев Пушкин писал в "Отрывках из писем, мыслях и замечаниях": "В своих поэмах он часто говорит о России, о наших обычаях" ("Северные цветы на 1828 г."). После всех этих сопоставлений трудно рассматривать "Каменного гостя" как историческую трагедию. Она не может рассматриваться и только как решение проблемы изображения общечеловеческих страданий. Выясняется автобиографичность и современные ноты "Каменного гостя". Итак, мы видим, что Пушкин, решая совершенно разные литературные задачи ("Евгений Онегин", "Каменный гость", "На углу маленькой площади"), несколько раз обращался к "Адольфу", но всякий раз для того, чтобы психологизировать свои произведения и придать им ту истинность (правдоподобие), которую отмечали в "Адольфе" все его читатели начиная с Сисмонди и кончая Полевым. Здесь я еще раз приведу цитаты из предисловия Вяземского (как мы видели, редактированного Пушкиным), проясняющие взгляд Пушкина и его современников на "Адольфа" как на произведение, в котором они узнавали подлинную жизнь: "Вся драма в человеке, все искусство в истине". "Во всех наблюдениях автора так много истины". "Женщины вообще не любят Адольфа, т. е. характера его, и это порука в истине его изображения". "Романист не может идти по следам Платона и импровизировать республику. Каковы отношения мужчин и женщин в обществе, таковы должны они быть в картине его. Пора Малек-Аделей и Густавов миновалась" {64}. "Трудно в таком тесном очерке, каков очерк "Адольфа", в таком ограниченном и, так сказать, одиноком действии более выказать сердце человеческое, переворотить его на все стороны, выворотить до дна и обнажить наголо во всей жалости и во всем ужасе холодной ИСТИНЫ". То, о чем говорит Вяземский, конечно, еще не реализм в смысле литературной школы, но уже то, что в "Адольфе" узнавали действительность и противопоставляли его истинность, т. е. правдоподобие, "мечтательной Аркадии романов" баронессы Криденер и романов, написанных почти одновременно с "Адольфом" ("Валерия" Криденер 1803 г. и "Матильда" Коттен 1805 г.), доказывает, что для Пушкина роман Б. Констана уже подступ к реализму {65}. Поэтому сопоставление "Адольфа" с произведениями Пушкина вплотную подводит к принципиальным вопросам, связанным с проблемой реализма в творчестве Пушкина. ПРИМЕЧАНИЯ: {1} - Н. П. Дашкевич (сб. "Памяти Пушкина", Киев, 1899, с. 184-195): Н. О. Лернер (газета "Речь", 1915, 12 января); Н. Виноградов ("Пушкин и его современники", вып. XXIX, Пг., 1918, с. 9-15). {2} - См.: "Causeries du Lundi", t. XI. Paris, 1868, p. 432-433. {3} - The Life, Letters and Journals of Lord Byron, by Thomas Moore. London, 1830, p. 309. {4} - "Остафьевский архив князей Вяземских", т. I. СПб., 1899, с. 60. {5} - В 70-х голах П. А. Вяземский, вспоминая это время, писал: "Мы были учениками и последователями преподавания, которое оглашалось с трибуны и в политической полемике такими учителями, каковы были Бенжамен Констан, Ройе-Коллар и многие другие сподвижники их" (Полн. собр. соч., т. 10. СПб., 1886, с. 292). Карамзин, Тургеневы, Вяземские читали "La Minervo Francaise" - политический журнал Б. Констана. О влиянии на Пушкина политических взглядов Б. Констана см. в статьях Б. В. Томашевского: "Французские дела 1830-1831 гг." ("Письма Пушкина к Е. М. Хитрово (1827-1832)", Л., 1927), "Из пушкинских рукописей" ("Литературное наследство", т. 16-18. М., 1934, с. 284, 286, 288). В предисловии к своему переводу "Адольфа" Вяземский делает попытку связать роман с политическими трактатами Б. Констана. Вяземский говорит о Констане следующее: "Автор "Адольфа" силен, красноречив, язвителен, трогателен... Как в создании, так и в выражении, как в соображениях, так и в слоге вся сила, все могущество его - в истине. Таков он в "Адольфе", таков на ораторской трибуне, таков в современной истории, в литературной критике, в высших соображениях, духовных умозрениях, в пылу политических памфлетов" (указ. соч., Приложение, с. X). О влиянии на декабристов политических трактатов Б. Констана см. в книге В. И. Семевского "Политические и общественные идеи декабристов" (СПб., 1909) по указателю. {6} - Вяземский в предисловии "От переводчика" пишет, что в автобиографической исповеди Констана видели "отпечаток связи автора с славною женщиною, обратившею на труды свои внимание целого света" (указ, соч., Приложение, с. V). {7} - "Рукою Пушкина". М.- Л., "Academia", 1935, с. 184. {8} - "Старина и новизна", 1902, кн. 5, с. 47. Очевидно сходство этого отзыва об "Адольфе" с определением языка "Адольфа" в пушкинской заметке о предстоящем выходе перевода "Адольфа". Вероятно, Вяземский сообщил Баратынскому содержание этой заметки (тогда еще не вышедшей). {9} - В этом предисловии Вяземский пишет: "Любовь моя к "Адольфу" оправдана общим мнением" (указ, соч., Приложение, с. V). Последний абзац предисловия Б. Констана к третьему изданию "Адольфа" Вяземский вовсе не перевел. Вероятно, он поступил так потому, что в этом месте Б. Констан, отрекаясь от "Адольфа", пишет: "Публика, вероятно, его забыла, если когда-нибудь знала". Эта фраза Б. Констана противоречит утверждению Вяземского об "Адольфе" как о повести, "так сильно подействовавшей на общее мнение" (указ. соч., Приложение, с. VI), кроме того, она могла повредить "Адольфу" в глазах русского читателя. {10} - "Русский архив", 1895, No 2, с. 110. По экземпляру "Адольфа", принадлежавшему Е. М. Хитрово, Плетнев сверял перевод Вяземского. {11} - "Звенья", т. 9. М., 1951, с. 175. {12} - "На днях я с удовольствием прочел роман знаменитого Бенжамена Констана "Адольф". В нем разобраны сплетения человеческого сердца и изображен человек нынешнего века с его эгоистическими чувствами, приправленными гордостью и слабостью, высокими душевными порывами и ничтожными поступками" <В. Никитенко. Дневник в трех томах, т. 1. М.-Л., Гослитиздат, 1955, с. 102 (Запись 25 февраля 1831 г.)>. {13} - "Московский телеграф", 1831, ч. 37, NoNo 1-4. Судя по рецензии ("Московский телеграф", 1831, ч. 41, с. 231-244) на перевод Вяземского, Полевой был знаком с французскими критическими статьями об "Адольфе". В рецензии на перевод "Адольфа" Булгарин писал: "Достоинство "Адольфа" давно уже оценено как самим автором, так и всеми людьми с очищенным вкусом" ("Северная пчела", 1831, No 273). {14} - См.: С. И. Родзевич. Предшественники Печорина во французской литературе. Киев, 1913. {15} - Иван Сергеевич Аксаков в его письмах, т. 1. М., 1888, с. 307- 308. {16} - Б. Л. Модзалевский. Библиотека Пушкина. СПб., 1910, No 813. {17} - Пушкин упоминает имя Б. Констана также в черновике V строфы 1-й главы "Онегина". Онегин мог вести спор "О Benjamin..." (VI, 217). Тургенев и Вяземский в 1817-1818 гг. часто называют Констана просто Benjamin (см. "Остафьевский архив...", т. I). {18} - Воздействие Шатобриана на Пушкина - факт установленный. "Мельмота" Пушкин назвал "гениальным произведением Матюрена". На поиски имени Констана в черновиках "Евгения Онегина" навел меня Д. П. Якубович. {19} - "Литературная газета", 1830, т. 1, No 1, с. 8 (XI, 87). {20} - Предисловие к переводу "Адольфа" (с. VII). Это, однако, неверно: "Адольф" вышел в 1815 г., т. е. после двух песен "Чайльд Гарольда" (1812), "Гяура" (1813), "Абидосской невесты" (1813) и "Лары" (1814), и Байрон прочел "Адольфа" только летом 1816 г. Заблуждение Пушкина и Вяземского объясняется, вероятно, тем, что они прочли "Адольфа" раньше, чем узнали Байрона. Впрочем, они могли знать из журналов или от лиц, знавших Констана, что "Адольф" написан задолго до выхода его в свет. Полевой в крайне враждебном отзыве ("Московский телеграф", 1831, ч. 41, с. 231-244) о переводе Вяземского, отмечая эту хронологическую ошибку, говорит, что она доказывает неверность "истин услышанных, а не почувствованных". Этим он, конечно, намекает на то, что Вяземский повторил слова Пушкина. Как известно, Пушкин узнал Байрона около 1820 г. Первое упоминание о Байроне в переписке Тургенева с Вяземским относится к 1819 г. {21} - "А я между тем пришлю Вам на днях два приложения к переводу моему: письмо к Пушкину и несколько слов от переводчика", - писал Вяземский Плетневу 12 января 1831 г. (Известия Отд. рус. яз. и слов. Ак. Наук, 1897, т. II, кн. 1, с. 92). Посвящение помечено: "Село Мещерское (Саратовской г.). 1829 года". Этой пометой Вяземский, по-видимому, хотел установить первенство своего перевода. {22} - В "Старой записной книжке" Вяземского отмечено 16 июня 1830 г.: "То ли было дело теперь пересмотреть мне моего "Адольфа", написать предисловие к переводу". 22 июля: "Перечитывал несколько глав перевода "Адольфа". 25 июля: "Сегодня кончил я мой пересмотр "Адольфа". 24 декабря: "Вот и Benjamin Constant умер; а я думал послать ему при письме мой перевод "Адольфа". Впрочем, Тургенев сказывал ему, что я его переводчик" <Полн. собр. соч., т. 9, с. 122, 131, 133, 155>. {23} - В цитированном выше письме Вяземский торопит Плетнева: "Мой Адольф пропал без вести, а между тем Полевой, всегда готовый на какую-нибудь пакость, печатает своего Адольфа в Телеграфе. Была ли моя рукопись в цензуре?" До какой степени Вяземский был раздражен поведением Полевого, доказывает следующая странная его просьба: "Поверьте с моим переводом перевод Телеграфа. Помилуй боже и спаси нас, если будет сходство. Я рад все переменить, хоть испортить - только бы не сходиться с ним". В письме от 31 января Вяземский повторяет эту просьбу. {24} - 19 января 1831 г. (в записке с известием о смерти Дельвига). Пушкин мог и лично передать Вяземскому свои замечания. Они виделись 25 и 26 января 1831 г. (см.: Н. О. Лернер. Труды и дни Пушкина. СПб., 1910, с. 235). 31 января Вяземский послал Плетневу с Толмачевым посвящение и предисловие, переписанные рукой В. Ф. Вяземской и получившие санкцию Пушкина ("Несколько писем кн. П. А. Вяземского к П. А. Плетневу". - Изв. Отд. русск. яз. и слов. Ак. Наук, 1897, т. II, кн. 1). В комментарии Н. К. Козмина к заметке Пушкина об "Адольфе" (Соч. Пушкина, Изд-воАН СССР, т. 9, ч. II. Л., 1929, с. 163, прим.) ошибочно указано, что Вяземский послал Пушкину на просмотр весь перевод романа Б. Констана. {25} - Упомянутый комментарий <Н. К. Козмина> к заметке об "Адольфе". {26} - Булгарин, цитируя это место, иронически прибавил: "вероятно, не знающих французского языка" ("Северная пчела", 1831, No 274). {27} - Известно, что "метафизическим" Пушкин называл язык, способный выражать отвлеченные мысли. Однако когда Пушкин говорит о метафизике характера Нины Баратынского или о метафизическом языке "Адольфа", то, очевидно, имеет в виду психологизм этих произведений. В таком же смысле Вяземский называет "Адольфа" представителем "светской, так сказать практической метафизики века нашего" (предисловие к переводу "Адольфа"). {28} - "Остафьевский архив...", т. II. СПб., 1899, с. 280. {29} - "У нас не то, что в Европе, - повести в диковинку", - писал Пушкин Погодину 31 августа 1827 г. И еще в 1831 г.: "В прозе мы имеем только "Историю Карамзина". Первые два или три романа появились два или три года тому назад" ("Рославлев"). {30} - "Старина и новизна", 1902, кн. 5, с. 50. Курсив мой. - А. А. {31} - Вяземский писал, что хотел "изучивать, ощупывать язык наш, производить над ним попытки, если не пытки, и выведать, сколько может он приблизиться к языку иностранному" (предисловие к переводу "Адольфа"). На необработанность русского языка жалобы очень часто встречаются в "Записной книжке" Вяземского, напр.: "У нас жалуются по справедливости на водворение иностранных слов в русском языке. Но что же делать, когда наш ум, заимствовавший некоторые понятия и оттенки у чужих языков, не находит дома нужных слов для их выражения. Как, например, выразить по-русски понятия, которые возбуждают в нас слова: naive, serieux. Чистосердечный, простосердечный, откровенный, все это не выражает значения первого слова; важный, степенный не выражает понятия, свойственного другому; а потому и должны мы поневоле говорить наивный, серьезный. Последнее слово вошло в общее употребление. Нельзя терять из виду, что западные языки - наследники древних языков и их литератур, которые достигли высшей степени образованности и должны усвоить все краски, все оттенки утонченного общежития. Наш язык происходит, пожалуй, от благородных, но бедных родителей, которые не могли оставить наследнику своему... литературы утонченного общества, которого они не знали. Славянский язык хорош для церковного богослужения. Молиться на нем можно, но нельзя писать романы, политические и философские рассуждения". Приблизительно в то же время (1830) Пушкин называет метафизическими стихи Вяземского: "Вы столь же легко угадаете Глинку в элегическом его псалме, КАК УЗНАЕТЕ КНЯЗЯ ВЯЗЕМСКОГО В СТАНЦАХ МЕТАФИЗИЧЕСКИХ" (курсив мой. - А. А. См. "Карелия, или Заточение Марфы Иоанновны Романовой"). {32} - "Corinne", livre VII, ch. 1. "De la litterature italienne". Об отсутствии у русских языка, способного выражать отвлеченные идеи, де Сталь писала в книге "Dix annees d'exil". См. об этом в статье Б. В. Томашевского "Кинжал" и m-me de Staеl" ("Пушкин и его современники", вып. XXXVI. Пг., 1923). {33} - Например: "Почти всегда, когда мы хотим быть в ладу с собою, мы обращаем в расчеты и правила свое бессилие и свои недостатки. Такая уловка в нас удовольствует ту половину, которая, так сказать, есть зритель другой" (с. 12). (Здесь и далее цитаты из "Адольфа" на русском языке даются по переводу П. А. Вяземского: Полн. собр. соч., т. 10, Приложение. СПб., 1886, с указанием страницы.) {34} - "В этой потребности было, несомненно, много суетного, но не одна была в ней суетность; может статься, было ее и менее, нежели я сам полагал" (с. 7). {35} - "Я успел приневолить себя и заключил в груди своей малейшие признаки неудовольствий, и все способы ума моего стремились созидать себе искусственную веселость, которая могла бы прикрывать мою глубокую горесть. Сия работа имела надо мною действие неожиданное. Мы существа столь зыбкие, что под конец ощущаем те самые чувства, которые сначала выказывали из притворства" (с. 42). {36} - De Stendhal. Rome, Naples et Florence. Запись 4 января. Этот отзыв Стендаля об "Адольфе" был, вероятно, известен Вяземскому, который в 1833 г. писал А. И. Тургеневу: "Я Стендаля полюбил с "Жизни Россини" ("Остафьевский архив...", т. III. СПб., 1899, с. 233). "La vie de Rossini" появилась в 1823 г., 3-е изд. "Rome, Naples..." - в 1826 г. {37} - Это говорит представительница высшего петербургского общества, из чего следует, что ее идеалом был Адольф. В том же "Романе в письмах" сцена встречи влюбленных среди многочисленного общества очень напоминает такое же описание в "Адольфе" (гл. II). В "Дубровском" (1832) описание поведения "светского человека" кн. Верейского в гостях у Троекурова также восходит к "Адольфу": "Князь был оживлен ее, присутствием, был весел и успел несколько раз привлечь ее внимание любопытными своими рассказами". Ср. в "Адольфе": "Я... испытывал тысячу средств привлечь внимание ее. Я наводил разговор на предметы для нее занимательные... я был вдохновен ее присутствием: я добился до внимания ее..." (с. 16). {38} - Можно указать, какие романы Вяземский называл "гостиными". "Прочел я "Le Moqueur amoureux" роман Sophie Gay: слабо, жидко, но довольно хорошо, роман гостиной" (П. А. Вяземский. Полн. собр. соч., т. 9. CПб., 1884, с. 126, запись 6 июля 1830 г.). "Прочел я и "Granby, roman fachionable". В самом деле, читая этот роман, думаешь, что переходишь из гостиной в гостиную" (там же, с. 142). Полевой в уничтожающем разборе перевода Вяземского писал, что "роман Б. Констана верный список с невымышленной сцены света - не боле" ("Московский телеграф", 1831, ч. 41, с. 535). {39} - Путеводитель по Пушкину (А. С. Пушкин. Поли. собр. соч., т. 6. М.-Л., 1931). {40} - Датировка этого отрывка представляет некоторые затруднения: план повести (тетрадь No 2282, л. 23 об.) находится среди черновиков "Гасуба" и рядом со стихотворением "Поедем, я готов" (24 декабря 1829 г.). Черновик начала 1-й главы находится в бывшем "Онегинском собрании". Он написан на двух листах с жандармскими цифрами (64 и 76). Как установлено Л. Б. Модзалевским, эти листы вырваны самим Пушкиным из тетради No 2371, в которой находится (почти примыкающее к онегинскому черновику) продолжение 1-й и известная нам часть 2-й главы (лл. 86, 87, 88, 89). Они не могли быть написаны раньше лета 1830г. (см.: Б. В. Томашевский. Пушкин и романы французских романтиков. - "Литературное наследство", т. 16-18, с. 947). В тетради No 2286 находится (лл. 13 и 50) перебеленный текст 1-й главы с пометой "24 февраля", как указал мне Г. О. Винокур. Обе рукописи носят на себе следы нескольких слоев работы. Все это говорит за то, что Пушкин писал этот отрывок с перерывами: начал его в 1830 г. (или даже в последние дни 1829 г.), а в 1832 г. 24 февраля переписал (поправляя), очевидно намереваясь продолжать его. {41} - Эпиграф 1-й главы <в переводе> : "Ваше сердце губка, напитанная желчью и уксусом", - конечно, служит дополнительной характеристикой героя. Примечательно также, что фраза: "В эти минуты надобно мне сидеть дома..." имела первоначально такой вид: "В эти минуты надобно мне сидеть дома и не досаждать тебе моей хандрой". {42} - "Я находил в этом роде успехов наслаждение самолюбия" (с. 65), - говорит Адольф о своих светских успехах. "Вы увидите его в обстоятельствах различных и всегда жертвою сей смеси эгоизма и чувствительности, которые сливались в нем" (с. 81). В 1836 г. Пушкин писал: "Нынешние (писатели) любят выставлять порок всегда и везде торжествующим и в сердце человеческом обретают только две струны: эгоизм и тщеславие". Отсюда понятно, почему в конце 20-х годов Пушкин считал Адольфа современным героем. {43} - Предшественница Зинаиды в творчестве Пушкина - гр. Леонора Д. в "Арапе Петра Великого", которая "была не в первом цвете лет, но славилась еще своею красотою". {44} - В рукописи 2-я глава начинается зачеркнутой фразой: "Зинаида им овладела". Очевидно, Пушкин первоначально предполагал более подробно изложить предысторию. В "Адольфе" приведенной фразе соответствуют следующие места: "Я был только человек слабый, признательный и порабощенный...", "Я покорился ее воле" (с. 33, 34). {45} - Первоначально было: "На Васильевский остров". То и другое соответствует третьему этажу в "Адольфе". {46} - Первоначально было: "оттуда послала Волоцкому страничку". У Констана: billet, т. е. листик, письмецо, записка. {47} - См. также: "Она никогда не отпускала меня, не старавшись удержать" ("Адольф"). "- Ты уже едешь? - сказала дама с беспокойством. - Ты не хочешь здесь отобедать? - Нет, я дал слово. - Обедай со мною, - продолжала она ласковым и робким голосом" ("На углу маленькой площади"). {48} - Тетрадь No 2371, л. 68 (VIII, 728). {49} - Самая фамилия героя пушкинского отрывка раскрывает его социальную позицию. Кн. Волоцкие - угасший в пушкинское время род, ведший свое происхождение от Рюрика и владевший гор. Волоком Камским или просто Волоком. Пушкин, так живо интересовавшийся своей родословной, конечно, знал древние русские роды и в том же 1830 г. упоминает о прекращении многих из них: "Смотря около себя и читая старые наши летописи, я сожалел, видя, как древние дворянские роды уничтожались..." (см. также: "Мне жаль, что нет князей Пожарских, Что о других пропал и слух". - "Езерский"). В подготовительных заметках к "Борису Годунову" (VII, 289) Рюриковичи выписаны из Карамзина: "Князья Рюр<икова> пл<емени> Шуйский, Сицкий, Воротынской, Ростовский, Телятееский а пр."; некоторые из них названы в самой трагедии: Шуйский, Воротынский, Сицкий, Шастуновы (также Курбский - "великородный витязь". Ср. в 10-й главе "Евгения Онегина": "Но виршеплет великородный" о кн. Долгорукове), фамилия Сицких повторена в "Езерском": "И умер, Сицких пересев". В "Арапе Петра Великого" Ржевский, про которого сказано, что он происходил от древнего боярского рода, его тесть Лыков; предполагаемые женихи Ржевской - Львов, Долгоруков, Троекуров, Елецкий (о происхождении Елецких Пушкин писал в отрывке "Несмотря на великие преимущества", 1830). Снова Ржевская в плане повести "О стрельце и боярской дочери". Конечно, не случайно многие герои пушкинских и неисторических произведений 1829-1834 гг. носят фамилии Рюриковичей, в XIX в. уже не существовавшие или которые можно было назвать, не задевая никого, как напр. Елецкий. Минский, гусар-аристократ ("Станционный смотритель"), и Минский ("Гости съезжались на дачу"), сам рекомендующийся Рюриковичем, разоряющийся англоман Муромский ("Барышня-крестьянка"), кн. Горский (черновик "На углу маленькой площади"), снова Троекуров ("Дубровский"), о котором сказано, что он был знатного рода, и кн. Верейский (там же), и кн. Елецкая ("Пиковая Дама") поименованы в "Российской родословной книге" Долгорукова как ведущие род от Рюрика. Упоминает Пушкин и фамилии, произошедшие от его пращура Радши, - см. пушкинскую "Родословную Пушкиных и Ганнибалов": Бутурлин - один из гостей Шуйского, и Бутурлин, оспаривающий вместе с Долгоруким Петра в сенате ("Арап Петра Великого"), и московская барыня Поводова ("Роман на кавказских водах"). От Радши - и упоминаемый в "Борисе Годунове" московский дворянин Рожнов. Таким образом, мы видим, что семантика этих фамилий дает дополнительный материал для постановки вопроса об отношении Пушкина к старой знати. {50} - Ни в черновике б. "Онегинского собрания", ни в продолжении пушкинского отрывка в тетради No 2371 Фуфлыгина не упоминается. Вероятно, этот персонаж введен Пушкиным только в 1832 г. при переписке повести (тетрадь No 2386): за это говорят и помарки в этом месте рукописи. В 1832 г. Пушкин жил в Петербурге, и его отношение к гр. Нессельроде уже определилось. О столкновении Пушкина с Нессельроде рассказывает Нащокин. Столкновение это, по-видимому, относится к началу 30-х годов (см.: П. И. Бартенев. Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей в 1851 - 1860 годах. М.-Л., 1925, с. 42, 111). {51} - П. В. Долгоруков. Петербургские очерки. М., "Север". 1934, с. 207. {52} - Через один абзац от написанного Пушкиным на полях "Адольфа" слова "bonheur" (счастье) следуют рассуждения Адольфа о своей независимости и сожаление о предстоящей потере ее: "Я сравнивал жизнь свою независимую и спокойную с жизнью торопливости, тревог и страданий... Мне так было любо чувствовать себя свободным, идти, придти, отлучиться, возвратиться, не озабочивая никого" (с. 36). У Пушкина (1830): "...я жертвую независимостию, моей беспечной, прихотливой независимостию (...) Утром встаю, когда хочу, принимаю, кого хочу..." {53} - Я сетовал не об одном поприще: не покусившись ни на одно, я сетовал о всех поприщах" (с. 51); "Я ощущал в себе живейшее нетерпение приобресть снова в отечестве и в сообществе мне равных место, принадлежавшее мне по праву" (с. 52). {54} - "Я уже не имею достаточной бодрости для перенесения столь продолжительного несчастья... но мне необходимо вас видеть, если я должен жить" (с. 18). {55} - H. П. Дашкевич отметил, что "Письмо Онегина к Татьяне" напоминает некоторыми мыслями объяснение Адольфа с Элленорой (см. гл. III), но не привел примеров этого сходства, важного, как мы дальше увидим, в связи с "Каменным гостем". {56} - "Вы дали возникнуть (созреть) сей сладостной привычке" (с. 18). Ср. в "Метели": "Я поступил неосторожно, предаваясь милой привычке, привычке видеть и слышать вас ежедневно". Пушкин отсылает читателя к "Новой Элоизе" Руссо ("Мария Гавриловна вспомнила первое письмо St.Preux"). Однако и в первом письме St. Preux нет выражения "милая привычка". {57} - Незадолго до этого, по-видимому в сентябре, вышел "Адольф" Вяземского. В "Трудах и днях Пушкина" ошибочно указано Н. О. Лернером, что перевод Вяземского вышел в марте 1831 г. (Н. О. Лернер, указ, соч., с. 238). (Первая часть тиража вышла в начале июня, весь тираж в ноябре. См.: М. И. Гиллельсон. П. А. Вяземский. Л., "Наука", 1969, с. 182.) {58} - "...Когда мне было бы так нужно отдохнуть от стольких сотрясений, приложить голову мою к вашим коленам, дать вольное течение слезам моим, должно мне еще превозмогать себя насильственно..." (с. 22). {59} - Ср. в "Барышне-крестьянке": Алексей заклинал Лизу "не лишать его одной отрады: видеться с нею...". Напомню, что Вяземский закончил пересмотр своего перевода "Адольфа" летом 1830 г. В августе он видался с Пушкиным и вместе с ним ехал из Петербурга в Москву, оставив свой перевод на попечении Жуковского и Дельвига. Вероятно, тогда Вяземский и дал Пушкину на просмотр свой перевод "Адольфа". {60} - "Я ни на что не надеюсь, ничего не прошу, хочу только вас видеть: но мне необходимо вас видеть, если я должен жить" (с. 18). Ср. письмо Пушкина к неизвестной (1823): "Ji ne demande rien" <"я не прошу ни о чем">; там же о любви без надежд: "Si j'avais des esperances" <"если бы я имел надежды">; ср. также лирическое стихотворение "Признание" (1826): "Не смею требовать любви". {61} - Адольф говорит, что расточал Элленоре, согласившейся видеться с ним наедине, "тысячу уверений в нежности, в преданности и в уважении вечном" (с. 20). {62} - Она находится рядом с той, в которой дана характеристика Адольфа: "Вам известно мое положение, сей характер, который почитают странным и диким..." (с. 17). (Напечатанные курсивом слова отчеркнуты в пушкинском экземпляре "Адольфа".) Ср. "Евгений Онегин", 8-я глава, после строфы XXX в рукописи: "Свой дикий нрав преодолев". {63} - В начале романа Адольф сам характеризует себя как соблазнителя. См., например: "В доме моего родителя я составил себе о женщинах образ мыслей довольно безнравственный..." (с. 8); "Сердце мое требовало любви, а чувство суетное успехом. Элленора показалась мне достойной моих искусительных усилий..." (с. 11); "Я не думал, что люблю Элленору, но уже не мог отказаться от мысли ей нравиться... вымышлял тысячи средств к победе... мое воображение, мои желания, какая-то наука светского самохвальства восставала во мне" (с. 12). {64} - Эта фраза звучит как цитата. Ср. "Евгений Онегин" (3-я глава, строфа IX): "Малек-Адель и де Линар", а также примечание Пушкина: "Малек-Адель - герой посредственного романа m-me Cottin. Густав де Линар - герой прелестной повести баронессы Крюднер". О неправдоподобии романов Коттен Пушкин говорил дважды: в 3-й главе "Онегина" (строфа XI, характеристика героя старых романов) и в статье "Мнение М. Е. Лобанова о духе словесности" (1836). {65} - В том же самом отрывке повести ("На углу маленькой площади"), который воспроизводит сюжетную схему "Адольфа", несомненно влияние и Бальзака. Я имею в виду рассуждение о том, как должен себя вести обманутый муж. В декабре 1829 г. вышла (анонимно) знаменитая "Физиология брака" Бальзака, о которой Пушкин упоминает в "Египетских ночах". В этой книге вопрос о поведении обманутого мужа трактуется чрезвычайно подробно. Напр.: "Quelle doit etre la conduite d'un mari en s'apercevant d'un dernier symptome, qui ne lui laisse aucun doute sur 1'infidelite de sa femme" (c. 287, изд. 1868 г.) ("Каким должно быть поведение мужа, окончательно убедившегося в неверности своей жены"}. Ср. в пушкинском отрывке: "** скоро удостоверился в неверности своей жены (...) Он не знал, на что решиться: притвориться ничего не примечающим казалось ему глупым..." Ср. с "Физиологией брака": "Paraitre instruit de la passion de sa femme est d'un sot; mais feindre d'ignorer tout est d'un homme d'esprit" (c. 229) ("Только глупец показывает, что знает о страсти своей жены, умный человек сделает вид, что ничего не замечает"). Там же: "Le grand ecueil est le ridicule" ("Самое опасное для чести - это смешное"). Бальзак также дает ряд примеров мужей, смеющихся "над несчастием столь обыкновенным" (с. 288), что Пушкин называет "презрительным". В пушкинском отрывке одно сравнение взято из той же книги Бальзака: "Он вышел из комнаты, как школьник из класса" (черн.) - "Elle s'evada comme un ecolier qui vient d'achever une1 penitence" ("Она удалилась как школьник, который отбыл наказание"}. Ср. также в "Станционном смотрителе": "Дуня, одетая со всей роскошью моды, сидела на ручке его кресел, как наездница на своем английском седле". Ср. у Бальзака: "J'apercus une jolie dame assise sur le bras d'un fauteuil, comme si elle eut monte un chevai anglais" (c. 115) ("Я заметил красивую даму, сидяющую на ручке кресла, как будто она сидела на английский лошади"). В письме от 12 апреля 1831 г. В. С. Голицын, которого Пушкин ссужал книгами, писал: "Посылаю Вам развратительную книгу (Physiologic du mariage)..." ("Литературное наследство", т. 16-18, с. 610) (XIV, 161). КОММЕНТАРИИ (Э.Г.ГЕРШТЕЙН) Впервые - Временник Пушкинской комиссии т. I, М.-Л., Изд-во АН СССР, 1936, с. 91 - 114. В 1958-1959 гг. Ахматова, готовя сборник своих статей о Пушкине, намеревалась перегруппировать материал, в частности перенести 5-ю главку настоящей статьи в переработанную статью о "Каменном госте". Для этой цели последняя главка "Адольфа"..." была сокращена и отчасти заново отредактирована. Некоторые стилистические исправления Ахматова внесла и в другие главки. Ввиду того, что переработка статьи о "Каменном госте" не доведена до конца, начатая правка "Адольфа"..." в основном тексте - не учитывается. В 1959 г. Ахматова так писала о своей статье: "Когда в 1936 году моя статья об "Адольфе" была уже написана, а пушкинисты в последний раз сплошь читали черновики поэта для юбилейного издания 1937 года, оказалось, что Пушкин своей рукой написал в предполагаемом предисловии (год?) к "Онегину": меня многие упрекали за сходство моего Онегина с Адольфом (или что-то в этом роде). Затем зачеркнул АДОЛЬФ и написал ЧАЙЛЬД ГАРОЛЬД (черновик предисловия 1825 г.), хотя, как известно, Гарольд нигде не описан как светский человек, а только как скиталец, довольно быстро надоедает своему автору, который без всяких колебаний занимает его место. Итак, без ложной скромности скажу, что все мои наблюдения над Онегиным - Адольфом оказались правильными, что подтвердил сам автор "Евгения Онегина"... Конечно, если бы это предисловие к "Онегину" было разобрано раньше, я едва ли бы занималась этой темой, потому что такая деятельность напоминает выражение - ломиться в открытые двери" (ГПБ). В архиве Ахматовой (ГПБ) сохранилась также черновая заметка (карандаш, на бумаге 30-х годов) "Примечание к статье об Адольфе". Несмотря на незавершенность, оно представляет интерес, так как вскрывает связь между "Онегиным" и "Езерским": "Пушкин еще раз вспомнил об "Адольфе", чтобы отречься от него, так же как от других героев, пленивших воображение поэта в молодости. Я имею в виду черновики поэмы "Езерский". В строфе (XV) Пушкин отрекается от романтических героев, говоря о Езерском: Хоть человек он не военный, Не второклассный Дон Жуан, Не демон - даже не цыган, А человек обыкновенный... {Последняя строка у Пушкина "А просто гражданин столичный", но в черновых вариантах есть строка: "Хоть малой он обыкновенный". - Э. Г.) В рукописи Пушкина перечисление этих романтических героев гораздо обширнее, все они реальные литературные персонажи (не Чайльд Гарольд, не чернокнижник молодой - т. е. Манфред или Мельмот, не убийца - т. е. Ж. Сбогар и т. д.). Очевидно, перед Пушкиным мелькали эти герои и он тотчас же заносил их краткие характеристики на бумагу. Среди этих характеристик есть одна, на которой нам следует остановиться: Езерский: "НЕ БЕЛОКУРЫЙ МИЗАНТРОП" - ср. в 8-й главе "Онегина" строфа XII: Или печальным сумасбродом. При интересе Пушкина к Констану очень трудно допустить, чтобы внешность автора "Адольфа" осталась неизвестной Пушкину. Греч, декабрист Волконский и А. И. Тургенев лично знали Б. Констана. В статье "Французские ораторы", переведенной Гречем из иностранного журнала 1820 года, сказано следующее: "Б. Констан отличается тем, что СВЕТЛО-РУСЫЕ ВОЛОСЫ его извиваются в длинных локонах; сказывают, что он носит эту прическу для воспоминания о приключениях страстной бурной юности своей, что какая-то Коринна любила разглаживать эти локоны своими нежными пальцами". К изданию "Collection des ouvrages" Констана 1818 года приложен портрет автора именно в такой прическе. Другое определение отвергаемого Пушкиным героя - мизантроп. О мрачности характера Б. Констана - Адольфа свидетельствует роман..."