составлял
противоположность  с  путаницей  и  небывальщиной  французского  водевиля_".
Объяснение Анненкова довольно невнятное, но  смысл  понять  можно.  По  всей
вероятности, Гоголю были по душе незатейливые, "берущие быка за рога" зачины
гольдониевских пьес. Не так ли и сам Гоголь любил начинать свои комедии? "Не
приходила сваха?" ("Женитьба"); "Что ты, оглох?" ("Утро делового человека");
"Что это у меня? точно отрыжка! вчерашний обед засел в горле..."  ("Тяжба");
"Я пригласил вас, господа..." ("Ревизор"). Любая из них вполне  бы  устроила
Гольдони.  Вовсе  не  настаивая,  по  причине  неуместности,  на  каких-либо
параллелях между драматургией Гоголя и Гольдони, хочу только напомнить, что,
судя по отрывку Гоголя "Рим"  и  описаниям  итальянской  жизни,  которые  он
оставил в своих письмах, мир гольдониевских комедий был Гоголю люб и близок.
     Весьма возможно, что связующим звеном между Гоголем и Гольдони  был  не
кто иной, как Белли, другом и поклонником которого являлся Гоголь.  Впрочем,
тема эта уже  совсем  специальная  и  в  гоголиане  даже  еще  не  поднятая.
Интересна она тем, что решение ее могло бы помочь уяснению  зачастую  трудно
уловимых литературных скрещений и взаимозависимостей. А они-то и  превращают
в конце концов движение всемирной литературы в единый творческий процесс.