ронил голову на стол. 8 Дед Семен проснулся от холода. Он открыл глаза и увидел над собой кровавый лунный диск. В его возрасте спать на улице по такой погоде было не очень-то полезно. Дед поежился, сел. Он почувствовал вспышку внезапной боли в затылке. - Топтаный павлин! - вырвалось у Абатурова. Он поднял полешко на котором лежала голова и осмотрел. Пучок седых волос остался на полене, прилипнув к смоле. - Я бы тому му...озвону, - сказал дед вслух, - который мне это полено подложил под голову, вставил бы его с удовольствием в сраку! - Он размахнулся и отшвырнул деревяшку в кусты. С кряхтением поднялся на ноги. Кости ломило. Руки и ноги двигались с трудом. Возраст уже не тот, а тут еще нажрался как молодой, на сырой земле полежал и все такое... Дед Семен подошел к берегу, нагнулся и плеснул в лицо воды. По воде пошли круги и деду Семену показалось, что между его вибрирующим отражением и вибрирующим отражением луны втиснулась еще какая-то вибрирующая тень. Дед Семен охнул и обернулся. Но ничего такого не заметил. - Руки-ноги не ходють, - сказал он вслух, - и глаза не видють! Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! И пошел прочь. Он шел и думал, что жизнь, которая оказалось такой короткой и тяжелой, практически подходила к концу, он устал за нее, а помирать, все-таки, не хотелось, потому что почти ничего интересного не успел дед Семен получить от жизни. Он остановился, вздохнул и сказал вслух: - Эх, ядрена палка! И пошел дальше. Родился дед Семен в этой же деревне, подрос, начал работать в колхозе, потом война, потом вернулся и думал, что теперь-то начнется жизнь... А она так и не началась. До пенсии дотянул, а жизни не почувствовал. Ну женился после войны на Нюрке... Нормальная, в общем, баба, не хуже, чем у других... Ну родила она ему троих... Выросли они и разъехались... Все как у людей - не лучше и не хуже... И обижаться вроде бы не на что... Однако, почему-то, было обидно деду Семену, что жизнь, которая дается человеку один раз, прошла как-то зря и неинтересно. Когда-то дед Семен собирался пойти работать в Уголовный Розыск, но Нюрка не пустила... Дед Семен вздохнул. Ему стало жаль, что он не смог тогда проявить характер. Если бы он устроился в УгРо, жизнь была бы куда как интереснее... Погони за бандитами, перестрелки, операции, слежка и все такое. Вот это настоящая была бы жизнь! И если бы его даже убили на задании враги общества, он бы и умер, как герой, с удовольствием и сознанием - зачем он умирает, сознанием, что геройская жизнь прожита не зря и заканчивается тоже интересно. Возможно, после его такой смерти, деревню Красный Бубен переименовали б даже в честь деда Семена в Абатурово. Единственное светлое пятно в жизни, которое дед вспоминал всегда с чувством, была война. Там Семен Абатуров впервые почувствовал, что такое настоящая жизнь. Почувствовал всю ее полноту и остроту. Ему нравилось, что каждое мгновение на войне имеет смысл и может стать последним. Это чувство крайней опасности очень нравилось Семену Абатурову. Однажды, уже в Германии, в самом конце войны, с дедом Семеном произошла странная история. Наши только что заняли город Фрайберг. И Семен с друзьями пошли прогуляться. Прогулки по вражескому городу тоже нравились Семену. Можно было неожиданно нарваться на затаившегося фрица или на что-нибудь заминированное фашистами. Конечно, не хотелось погибать в самом конце войны, но любопытство и бодрящее чувство опасности заставляли идти на риск. К тому же, в захваченных городах было чем поживиться. А деду Семену очень хотелось привезти в Красный Бубен что-нибудь такое, чтобы все обосрались... Ну, не говоря уже о немках... Немки сильно нравились Семену Абатурову. У немок росли такие жопы и титьки, которых он раньше не видел. Конечно, и польки были ничего, и чешки с румынками тоже... Но немки были для Семена, как окончательный и заслуженный приз. Когда он драл немок, у него было такое ощущение, что он дерет в их лице всю фашистскую Германию. Кончая, Семен даже кричал для их удовольствия по-немецки "Хенде Хох" и "Гитлер Капут". И вот он с друзьями-однополчанами Мишкой Стропалевым и Андреем Жадовым шел по отбитому у фашистов Фрайбергу, прихлебывая из фляги спирт. Семен, Мишка и Андрей были не разлей вода. Всю войну они прошагали бок о бок, не раз спасали друг друга от смерти, делились последним, и теперь в Германии все трофеи тоже делили поровну. Они долго гуляли по незнакомому городу, пока не вышли к какому-то старинному полуразбомбленному замку. - Ничего себе, фашисты жили! - присвистнул Жадов. - Мы всю войну в землянках промудохались, а они, гады... - Ничего, Андрюха, - Мишка Стропалев похлопал товарища по плечу, - с войны вернемся, каждому по дворцу построим! Заживем, как фашисты! - А я высоко жить не привык, - сказал Семен. - У меня от высоты голова кружится и тошнит. Я в Москве на Чертовом колесе катался и блеванул оттуда. - Ну и прекрасно, - сказал Мишка. - Снизу, например, фашист идет, а ты на него сверху блюешь. - Или ссышь, - добавил Жадов. Друзья расхохотались своим мечтам. Решили посмотреть замок внутри, чтобы узнать практически, как устраивать после Победы дворцы на Родине. Они прошли сквозь полуразвалившиеся ворота и оказались во внутреннем дворе с колодцем посередине. Хотелось пить, но из колодца пить поостереглись - мало ли какой туда дряни фашисты напускали, чтобы отравить русских освободителей. Освободители обошли двор кругом и подошли к железной, кованной двери с кольцом заместо ручки. Кольцо торчало из бронзовой головы носорога. На роге у носорога была наколота рейхсмарка. - Как это понимать? - Жадов снял очки и протер их бархатным носовым платком, взятым у одной немки на память о встрече. - Вход платный? - предположил Стропалев. - Мы их фашистские деньги отменили, - сказал Семен, снял марку с рога, порвал на мелкие кусочки и подкинул в воздух. Мелкие обрывки опустились на выложенный булыжниками пол, как новогоднее конфетти. Андрей подергал кольцо. - Заперто! - Поправимо! - Мишка снял с плеча автомат ППШ. - Отойдите... Жадов и Абатуров отошли в сторону, закурили американские сигареты "Каракум" с верблюдом на пачке. - Тра-та-та! - застрочил автомат. Но универсальная отмычка военного времени на этот раз не сработала. Железная дверь выдержала. - Ничего! - сказал Стропалев, отстегивая гранату. - Все съе...лись за колодец! Жадов и Абатуров присели за колодцем. Через секунду к ним присоединился Стропалев. - Получи, фашист, гранату! Раздался взрыв и на друзей упало ведро, которое стояло на колодце. Ведро наделось Стропалеву на голову и Мишка стал похож на Тевтонского рыцаря в гимнастерке. - У-у! - загудел Стропалев в ведре. А Семен флягой треснул по ведру сверху. - Чего?! - Мишка снял ведро. - Оглохнуть же можно! Они выбрались из-за колодца. Дверь валялась на земле. Проход был свободен. Друзья вошли внутрь. Было темно. Стропалев включил трофейный немецкий фонарик и посветил вокруг. Они находились в коридоре, на стенах которого висели рыцарские гербы и портрет какого-то немца в рогатой каске. - Что за рожа? - спросил Жадов. - Чего-то я не узнаю, - он приподнял очки и встал на цыпочки перед портретом. - Вроде, не Гитлер... - Наверно, Геббельс, - предположил Стропалев. - Или Моцарт... - Моцарт не фашист, - возразил Жадов. - Один х... - сказал Абатуров. - Тут слова в углу написаны, - Жадов стал читать по складам. - Теофраст Кохаузен... Вот такие и отравили Моцарта! Семену на мгновение показалось, что портрет немца живой. Немец на портрете нахмурил брови, посмотрел на Андрея неодобрительно и сверкнул зелеными глазами... Как из могилы... По затылку у Семена пробежали мурашки. Он подтолкнул в бок Мишку. - Ты ничего не заметил?.. - Что? - Мишка потянулся к автомату. - Да так... - Семен заглянул за портрет. - Я в кино одном видел, что в таких портретах делают дырки в глазах и оттуда подсматривают... Дырок в портрете не оказалось. Мишка докурил сигарету и окурком пририсовал портрету немецкие усы вверх. А потом плюнул на бычок и прилепил его немцу ко рту. - Покури, фриц. Семену вновь показалось, что портрет живой и недовольный. Но он списал это на счет тусклого освещения, действия спирта и необычной обстановки. Однако, Абатуров, незаметно от товарищей, на всякий случай перекрестился на портрет. Друзья пошли по коридору дальше. На стенах висели и другие портреты красноносых немцев в париках и бледных немок с завитыми кудрями. Но солдаты перестали обращать на них внимание. Живопись им уже надоела. Они же не знали никого из тех, кто был изображен на полотнах, а поэтому им было неинтересно на них смотреть. Все равно, как разглядывать фотокарточки в чужом семейном альбоме. Наконец коридор закончился и друзья оказались в огромных размеров зале с высоченными потолками. В зале царил беспорядок. Тут и там валялись перевернутые старинные кресла. Посреди помещения стоял громадный дубовый стол, заваленный посудой - помятыми металлическими кубками и тарелками, битыми фарфоровыми вазами, гнутыми подсвечниками, огромными вилками с отломанными перекрученными зубцами, и прочим хламом. В самом центре на столе лежала люстра диаметром метра три-четыре. Видимо, в разгар немецкого пиршества, люстра грохнулась с потолка на стол и покалечила посуду. Может быть, люстра задела и кого-нибудь из людей, но трупов заметно не было. - Неплохо, видать, немцы погуляли, - сказал Жадов, подходя к столу. Он взял мятый кубок.- Люстру еба...ули. - Это бомбой, - сказал Семен. Мишка Стропалев посмотрел наверх: - Может, и от бомбы... А может, какой-нибудь фриц подвыпивший подпрыгнул со стола, уцепился за нее, раскачался и навернулся. - Гитлер Капут, - закончил Семен. Друзья расхохотались. Их голоса диким эхом отозвались под потолком, вибрируя и искажаясь. Из-под потолка вылетела целая стая отвратительных перепончатокрылых летучих мышей. Солдаты вскинули автоматы и полоснули очередями по летающей мерзости. Грохот поднялся такой, что нормальный человек сразу бы сошел с ума. Нормальный-обычный, но не закаленные в топке войны русские солдаты! - Гады какие! - крикнул Жадов. - Хуже фашистов! - добавил Семен. - Кончай стрелять! - крикнул Мишка. - А то охренеть можно! - Он опустил автомат и покрутил в ухе пальцем, чтобы лучше слышать. Семен тоже прекратил стрельбу. А Жадов, увлекшись, перевел автомат на стол и расстрелял несколько тарелок и кувшин. Простреленный кувшин слетел со стола и покатился по каменному полу к старинному шкафу с резными ножками. Жадов подбежал и хотел двинуть по кувшину сапогом, но промахнулся и угодил ногой в дверцу шкафа. От удара, со шкафа свалилась толстая книга прямо на голову Андрея. Жадов присел. У него с носа соскочили очки - Фашистская сволочь! Он нагнулся, поднял книгу и сдул с нее пыль. Стропалев чихнул. - Какая-то старинная книга, - Андрей поднял очки. - Какие-то тут знаки на обложке кобылистические... - Какие же это у кобыл знаки? - спросил Семен. - Кобылистические знаки, - пояснил Жадов, - это знаки колдунов... закорючки такие, навроде фашистских... - Он открыл обложку. - Ого! Какая гарнитура интересная! Как будто ручкой написано... Бурыми чернилами. - А что написано-то? - спросил Стропалев, заглядывая Андрею через левое плечо. - Не по-нашему... То ли по-немецки, то ли по-еврейски... Буквы, вроде, немецкие, а слова - непонятно чьи... - Он нагнулся и прочитал. - Хамдэр мых марзак дыхн цадеф юфр-бэн. Только Жадов прочитал эти слова, как стены замка задрожали, зашатались и с потолка на солдат посыпались мелкие камушки. Летучие мыши снова заметались под потолком. И друзья решили, что началась бомбежка. Они кинулись к входной двери, но у них перед носом потолок в коридоре рухнул и проход завалило камнями. Друзья застыли перед завалом, не зная что делать. Но в следующую секунду бомбардировка закончилось. - Что делать будем? - спросил Стропалев. - Попробуем поискать другой выход, - сказал Жадов. - Через окна хрен пролезешь, - Семен посмотрел наверх. Друзья обошли залу и у противоположной стены обнаружили дверь. За дверью оказался коридор. Пошли вперед. Вдруг Жадов, который шел впереди, резко остановился. - Странно, - сказал он, показывая фонариком на стену. - Точно такой портрет, как и там, где мы проходили. На стене висел портрет того же немца, только с настоящими усами кверху и сигарой во рту. - Во, Мишка, как ты угадал ему усы с папиросой добавить! - воскликнул Абатуров. - Меня мать, когда я в школе учился, - ответил Мишка, - в изостудию отдала из-за талантов. - Он вытащил изо рта сигарету и подрисовал немцу круглые очки. Коридор привел друзей в зал. - Ни хрена! - вырвалось у Стропалева. Жадов присвистнул. А Семен не знал, что сказать, но ему сделалось как-то не по себе. В зале, в который они вошли, все было точно такое, как и в предыдущем. Точно такая люстра лежала на точно таком дубовом столе. В углу стоял точно такой шкаф. - А вон и кувшин, который я прострелил! - закричал Жадов. Он взял в руки кувшин и увидел дырки от пуль. - А вон и книга, - Жадов показал пальцем. - Ну точно, мы дали круг и пришли опять в ту же комнату. - Как это мы так? - Стропалев почесал затылок. - Пошли снова, - сказал Семен. - Надо выбираться отсюда, а то скоро стемнеет. Они снова вошли в дверь и пошли по темному коридору. - Жрать охота, - сказал Стропалев. - Надо успеть к ужину, - добавил Жадов. - ...бный в рот! - крикнул Семен. - Я споткнулся об кирпич! - Не щелкай клювом, - сказал ему Стропалев. - Ты в логове врага, - добавил Жадов. - Пошли все на хер! - ответил Абатуров. - Учители! - Черт! - сказал Жадов. - Очки соскочили. Он остановился, ему на спину налетел Стропалев, а ему на спину налетел Абатуров. - Че встал?! - крикнул Стропалев. - Очки уронил! - Поднимай и пошли! - крикнул из-за Мишки Семен. - Легко сказать, когда я их не вижу! - Андрей опустился на коленки и стал шарить руками. - Есть! - Он поднял очки, надел и сам стал подниматься. Но вдруг застыл, не распрямившись как следует. - Гляди-ка, братцы! На стене висел портрет знакомого немца с поднятыми вверх усами, сигарой и в круглых очках в тонкой золотой оправе. - Говно какое-то, - сказал Стропалев. Семен, который стоял сзади всех, перекрестился и сплюнул через плечо. - Что-то мне это нравится все меньше, - сказал Андрей. - Ну а если мы ему хер на лбу нарисуем? Стропалев вынул изо рта окурок, но хера на лбу рисовать не стал, а нарисовал торчащие изо рта зубы. - Зря ты, Миш, зубы ему нарисовал, - поежился Абатуров. - Лучше уж хер... А то... - А че? - А ниче... - Пошли, - Жадов двинулся вперед. - Погоди, - остановил его Стропалев. - Я ссать хочу. Мишка поставил автомат к стенке и нассал в угол. И опять Семену показалось, что портрет поморщился. Коридор вывел в зал, похожий как две капли воды на предыдущий. Бойцы молча прошли через него к противоположной двери и вошли в коридор. Если б они были не втроем, то, наверное, подумали бы, что спят или сошли с ума. - Если бы вас не было со мной, - сказал Жадов, - то я подумал бы, что сплю или свихнулся. Стропалев хмыкнул. Семен перекрестился и сказал: - Лучше бы мы сюда вообще не заходили... Может, вернемся в первый зал, рванем гранату, где завал и все? - Граната такой завал не возьмет... - Жадов замер и медленно поднял руку, показывая на стену. На стене висел портрет немца. Ко всему, что уже было, добавились, торчащие изо рта желтые клыки вампира с капельками крови на концах. - А-а-а! - закричал Стропалев, перехватил автомат и выпустил по портрету очередь. Очередь отозвалась оглушительным треском стен и потолков. А из продырявленного наискосок немца хлынули струйки багровой крови. Друзья бросились бежать. Первым теперь бежал Семен. За ним - Мишка. Последним, придерживая очки, бежал Андрей. Вдруг Семен застыл как вкопанный. Мишка налетел на него сзади и чуть не опрокинул. Жадов ткнулся в спину Стропалева и тоже застыл с раскрытым ртом. Они стояли на пороге точно такой же залы, как и прежде, но вместо беспорядка и разрухи, в зале было все наоборот. Люстра висела на потолке и освещала пространство тысячью свечей. Вся посуда целая и невредимая стояла на столе. В тарелках дымились куски сочного мяса, обложенные по краям ломтиками румяного жаренного картофеля, зеленью, кружками помидоров и огурцов. Вазы ломились от фруктов: свисали с краев грозди зеленого и черного винограда, бархатные желтые персики и глянцевые рыжие мандарины выглядывали из-под длинных бананов и шершавых бурых ананасов с зелеными хвостиками-хохолками. Еще там были, кажется, сливы, груши, яблоки и какие-то фрукты, названия которых солдаты не знали. Три жареных поросенка с морковками во рту, осетр в длинной тарелке и много-много бутылок с вином, запечатанных сургучом. Но это было не главное. Если бы только это! Если бы только этот стол, который во время войны можно было увидеть лишь на какой-нибудь старинной картине, а не так вот прямо перед собой! Русские солдаты, которые повидали за годы войны всякого, конечно бы выдержали и это. Но то главное, что они увидели еще, чуть не уложило их в обморок, как немецких городских женщин от запаха портянок. За столом в дубовом кресле с подлокотниками сидел в смокинге и белой рубашке немец с портрета. На вид немцу было лет пятьдесят с небольшим. Впрочем, могло быть и сорок и шестьдесят. Его лицо ежесекундно как будто изменялось, оставаясь неподвижным. Увидев солдат, немец поднялся, кивнул головой и сказал на чистом русском языке: - Здравствуйте, товарищи освободители. Как удачно, что вы оказались в нужное время в нужном месте. Я тут, признаться, скучаю один. И сегодня, как раз, думал - как было бы славно разделить мою скромную трапезу с мужественными воинами восточными славянами. Я не раз гостил в вашей прекрасной стране и имею очень высокое мнение о вашем великом народе. Народе-труженике, народе-художнике, народе-освободителе угнетенных. Я сам не раз бывал угнетен западно-европейскими поработителями и скрывался от них в России. Там, в этой суровой заснеженной стране, я понял, что такое свобода и оценил по достоинству благородство и гостеприимство русских. И теперь я хочу, в знак благодарности, совершить ответный жест. - Он сделал приглашающий жест к столу. - Прошу же, товарищи бойцы, сесть за стол и разделить со мной ужин. Друзья не знали, что делать. Все это было как-то уж слишком странно. Замок этот, портрет какой-то пиз...обля...ский - то у него усы отрастают, то очки... А теперь еще этот немец живой... только без зубов... И говорит на чистом русском языке... Может, он шпион из Абвера?.. Или, может, он генерал Власов, волчина позорный?.. Но говорил он, вроде бы, разумные вещи и угощал пожрать... А солдаты усвоили, что от приглашений пожрать в военное время не отказываются. К тому же, они так проголодались, что в тишине зала было слышно, как урчит у них в животах. - А чем докажешь, что еда не отравлена? - спросил Стропалев, грозно сдвинув брови к переносице. - А то мы знаем вас... фашистов... - Я не фашист никакой, - незнакомец развел руками, - и никогда фашистом не был... Жидомасоном меня еще можно назвать с некоторой натяжкой... Но фашистом - извините... Сами вы фашист, - добавил он обиженным тоном. - Что ты сказал, фриц?! - Мишка схватился за автомат. - Это я-то фашист?!.. Да ты за такие слова!.. - Он чуть не задохнулся от ярости. - Да я из тебя сейчас сделаю котлету по-киевски?! Ты, бля, знаешь, что такое котлета по-киевски?!.. - Да, - неожиданно ответил немец. - Прекрасно знаю. Свернутое в трубочку мясо курицы со сливочным маслом внутри... Правильно? От неожиданности Мишка опустил автомат. - Правильно... - ответил он немцу. - Еще раз меня фашистом назовешь, получишь пулю в живот... - Больше не назову, - сказал немец, прикладывая ладонь в блестящей черной перчатке к груди. - Теперь я понимаю, что на ваш взгляд немцу называться фашистом естественно, а русскому - противоестественно... - Он на мгновение задумался. - Тогда я вас буду называть противофашистами... - Нечего болтать! - сказал Мишка. - Давай ешь - на что я тебе укажу. Мишка подошел к столу и стал тыкать пальцами в блюда, а немец их пробовал. Когда немец почти все перепробовал и с ним ничего не случилось, бойцы сели за стол, положив автоматы себе на колени. - Из-за вашей проверки, я так объелся, - немец похлопал себя по надувшемуся животу, - что теперь могу покушать только маленький кусочек пудинга, - он приподнял крышечку с блюда и положил себе на тарелку серебряной ложечкой небольшой кусочек пудинга с изюмом. - По моим наблюдениям, русские люди недоверчивы к иностранцам. Это, мне кажется, вызвано неблагородным поведением иностранцев, которые плохо себя ведут в гостях. - Это точно! - согласился Мишка, накладывая рыбу. - Ведут себя как свиньи! - Кто к нам с мечом придет, - добавил Семен, - тот покойник! - Хм... - немец ложечкой отломил от пудинга и отправил в рот. - Мы не познакомились... Давайте наполним наши бокалы и выпьем за знакомство. Вы какое вино предпочитаете? - Мы предпочитаем вино - водку, - ответил за всех Мишка. - Какую водку? - спросил немец. Мишка насупился. - Тебе ж говорят - водку!.. А ты говоришь - какую! Водка - это водка! Шнапс! - Извините, не хотел вас обидеть. Немец взял со стола темную бутылку и разлил всем по полному бокалу прозрачной жидкости. Миша понюхал. - Пахнет водкой... А ну-ка, немец, махни! - С удовольствием. Кстати, и познакомимся. Меня зовут Себастьян Кохаузен. - Кохаузен пригубил из бокала. - Э-э, Себастьян, так у нас не принято. До дна! - Ну до дна, так до дна, - он допил и поставил бокал на стол. Солдаты немного подождали и, видя, что с немцем опять ничего страшного не произошло, подняли свои бокалы. - Михаил... - Андрей. - Семен. - За победу над фашистами! Бзынь! Буль-буль... Водка разошлась по телу приятной теплой волной. - Повторим, - Мишка пододвинул свой бокал. Кохаузен налил всем еще. Выпили. - Ты откуда здесь такой взялся? - спросил Мишка. - И почему так чисто по-русски болтаешь? - добавил Андрей. - Ты случайно не генерал Власов? - докончил Семен. Кохаузен улыбнулся. - Увы, я не генерал Власов... Вы, товарищи противофашисты, наверное, подумали, что раз я живу во дворце, - он обвел вокруг рукой, - если уж я не фашист, то непременно немецкий барон-кровопийца пролетариата. А это совсем и не так... На самом деле, я старый сотрудник КОМИНТЕРНА, соратник Владимира Ульянова!.. - он сделал паузу, оценивая, произвел ли он впечатление. - Я, между прочим, вместе с Лениным ехал в Россию в пломбированном вагоне, помогать делать революцию! - Пиз...шь?! - выдохнул Стропалев. - Извините? - Я говорю: пиз...шь!.. Чего-то мы тебе не верим! - Видали мы таких биздаболов! - добавил Семен. - С Лениным его запломбировали! Вот, б...дь, гусь! - Пломбир, уев! - Андрей захмелел. Немец вроде бы ничуть не обиделся. - Ну что ж, мне вполне понятно ваше недоверие, - сказал он. - Во-первых, действительно сложно поверить, что на войне в каком-то замке сидит какой-то, как вы выражаетесь, ...уй и уверяет, что он саратник Ленина. И все же это так. И если вы, товарищи противофашисты, не возражаете, я расскажу вам, как это было. - Ну, попробуй, - Мишка отломил от поросенка ногу и впился зубами в румяную хрустящую кожу. - А пока поедим. Себастьян Кохаузен взял с бюро коробку с сигарами. - Разрешите вам предложить? Солдаты взяли по две и вставили их себе за уши. - Итак, я начинаю... Я родился в преуспевающей немецкой семье. Мой папа был преуспевающий фабрикант, производитель чугуна и стали. Мама - баронесса фон Петц. Но и мама и папа мне с юности не нравились. Я долго не мог понять почему, пока в шестнадцать лет не прочитал труды Маркса и Энгельса. И тогда я все понял. Мои родители были мне чужды, они являлись яркими представителями класса эксплуататоров. А я не мог олицетворять себя с этим классом. И все же это были мои родные мама и папа и я ужасно мучился и страдал, не зная как мне поступить. Мои противоречия разрешились чудесным образом, после знакомства с Владимиром Ульяновым, который в то время находился в Германии. Мы познакомились с ним в пивной "У Шульмана", куда я частенько захаживал залить свое горе двумя-тремя кружечками светлого пива. - Чего это Ленин делал в пивной? - подозрительно спросил Семен. - Читал газету и пил кофе с молоком и сахаром... - Ладно... - Много раз я замечал в пивной этого странного человека с большим лбом и пронзительными умными глазами. Мне хотелось с ним познакомиться, но не было повода. Мы немцы более скованны, чем русские, и не можем знакомиться просто так. Частенько Ленин приходил в пивную с шахматной доской и играл в шахматы с хозяином заведения на чашку кофе. И вот однажды, когда хозяин Шульман приболел и лежал на втором этаже в постели, Владимир Ильич оглядев, хитро прищурившись, заведение, пригласил меня совершенно запросто сыграть с ним партию. Для русских, как вы сами знаете, обратиться к незнакомцу не составляет никакого труда. Так мы познакомились и уже через три часа мне казалось, что я знал этого человека всю жизнь. Мы подружились. Ульянов объяснил мне мою проблему с родителями. Он объяснил, что я родился среди буржуазии, а воспитывался среди интеллигентов. Интеллигенты это говно, а буржуазия - вчерашний день, который скоро похоронят пролетарии всех стран. Когда я это узнал, мне стало легко и свободно. - Может ты и врешь, - сказал Семен, - но слова эти чисто ленинские. Потому что никто, кроме Ленина не мог сказать так хорошо! Интеллигенция - говно, буржуи - покойники. Выпьем за Ленина! Он вечно живой! - Именно - вечно живой! - воскликнул Себастьян Кохаузен. - Вы очень хорошо заметили это! - Хули ты говоришь заметил! У нас все это знают! - гордо ответил солдат. - Все знают, да не все понимают! - Кохаузен поднял бокал. - Я заметил, что русский знает больше, чем немец! - В сто раз! - сказал Мишка. - Как минимум, - добавил Андрей. - Сравнил жопу с пальцем, - Семен усмехнулся. Выпили. - Я продолжаю... В семнадцатом году я сел с Лениным и Надеждой Константиновной Крупской в пломбированный вагон и поехали в Россию делать революцию. В этом же вагоне ехали другие революционеры. В том числе Лев Троцкий и Инесса Арманд. Троцкого подсадили немцы, чтобы он вредил по дороге Ленину, мешал ему сосредоточиться... Вы не поверите, но в то время у Ленина и Инессы была яркая любовь, какой могут любить друг друга только пламенные революционеры. Ленин и Арманд искали удобного случая, чтобы уединиться и предаться любви. Но так, чтобы при этом не оскорбить чувств другой пламенной революционерки Надежды Константиновны Крупской... Тогда Ленин сказал мне следующее: - Себастьян, - он взял меня под руку и повел по коридору вагона, подальше от своего купе. - мне стали известны коварные планы вредителя Троцкого. Еврейский мировой капитал поручил ему скомпроментировать меня в глазах моей революционной жены и всего мирового пролетариата. Троцкий получил задание накрыть нас с Инессой в тамбуре, когда мы будем там е...аться!.. Наше дело под угрозой! Ты же, Себастьян, знаешь Надежду Константиновну! Если она узнает, что я е..у Инессу, русская революция может выйти криво!.. Мы не должны допустить искажения исторической перспективы, потому что все условия для революции созрели - верхи не хотят, а низы не могут... Дорогой немецкий товарищ, ты должен отвлечь на себя Троцкого. Я бы выкинул эту сволочь в окошко, но ты же знаешь, что в нашем вагоне их нет. И еще, Троцкий нам пока нужен, чтобы перехитрить еврейский мировой капитал... Сегодня ночью, в три часа я встречаюсь с Инессой в тамбуре. А ты должен задержать Троцкого. Ночью, когда Владимир Ильич был в тамбуре и имел там Инессу Арманд, я стоял в коридоре и внимательно смотрел по сторонам. Вдруг, выходит из своего купе Троцкий на цыпочках и осторожно крадется по коридору в сторону тамбура. В одной руке у него фотоаппарат, в другой - магниевая вспышка, во рту - свисток. "Ну подожди, - думаю я, - сейчас ты попробуешь моего немецкого кулака!" Я вжался в стену, а когда Троцкий подошел поближе, выскочил неожиданно, вырвал у него из руки фотоаппарат и ударом фотоаппарата в челюсть, загнал ему свисток в глотку. Троцкий упал без сознания. Магниевая вспышка неожиданно вспыхнула и у Троцкого сгорели все волосы на голове. Всю оставшуюся до России дорогу, Троцкий проехал лысый и со свистком в горле, поэтому он все время свистел, когда дышал и не мог больше незаметно подкрасться к Ленину. Владимир Ильич спокойно е...ался с Инессой в тамбуре. И еще Ленин все время хлопал Троцкого по гладкой голове и говорил: Не свисти, Лев Давыдыч, а то денег не будет. Именно после этого случая среди коммунистов появилось выражение "Свистит, как Троцкий". Себастьян Кохаузен дернул себя за волосы и они остались у него в руке. На солдат, лукаво улыбаясь, глядел совершенно лысый человек с усами, как у кота. На его носу блеснуло пенсне. Мишка всем корпусом подался вперед, что-то знакомое промелькнуло в лице полысевшего иностранца. Справа закричал Жадов: - Ребята, да это же Троцкий! Стреляй в гада! Бойцы вскинули автоматы и застрочили в лысого. Троцкий задергался в кресле. Его белая рубаха в одно мгновение стала красной, как у цыгана. Пенсне разлетелось на тысячу осколков. Но несмотря на умопомрачительное количество свинца он почему-то все не падал, а махал руками и кричал "Ой! Ой! Я умираю!" Расстреляли по целому магазину. Отстегнули их, чтобы вставить новые и продолжить убивать Троцкого. Но Троцкий не стал этого дожидаться, он упал головой на стол и замер. По скатерти вокруг расползалось багровое пятно. - Кабздец, - сказал Семен, опуская ствол. Вдруг сверху на стол рухнула люстра, едва не задев бойцов. Они отскочили в сторону и застыли. Ощущение, что случится что-то еще, потихоньку отступало. - Бля... - сказал Семен в полной тишине и всем стало легче. - Ни хера себе! - Мишка сдвинул на затылок пилотку, - Троцкого убили... Самого... - Во-ка... - Андрей снял очки, - медаль или орден дадут, как думаете? - Орден, - твердо ответил Семен. - Железнобетонно! - Бери выше, - Мишка рассеянно посмотрел на трупа. - Вы, ребята, подумайте башкой, кого мы только что захерачили! Подумайте, своими мудацкими чайниками, какую мы гадюку историческую угондошили! Подумайте, подумайте, только, что это за вредная манда с ушами истекает поганой кровью на столе! Это истекает кровью тот самый говнюк, который залупался на самого Ленина и мешал ему спокойно пялиться!.. - Мишка окинул всех ошалевшим взглядом. - Нет, ребята, за такого трурпа ордена маловато!.. Будем мы, я предполагаю, как герои советского народа, ездить везде на автомобилях и все нас будут цветами закидывать, а лучшие бабы Москвы и Ленинграда будут брать у нас в рот по первому требованию! - Думаешь, Мишка, Героев дадут?! - спросил Андрей. Его рука повисла в воздухе с очками. - Эквивалентно! - ответил Стропалев. - Считай, мы почти самого Гитлера шпокнули в мировом масштабе! - Ну, это ты загнул! - возразил Семен, желая в это поверить. - Гитлер поглавнее Троцкого будет... Вон он чего наделал... Урод в жопе ноги... - А Троцкий кто по-твоему?! - Хватит, - остановил их Жадов. - Надо еще труп этот начальству предъявить, чтобы оно знало, что мы делом занимались, а не немок натягивали. Давай его на плащ-палатку и потащили... - Жалко плащ-палатку-то... Давай штору сорвем. Сорвали штору. Расстелили ее возле стола. - Берись, Андрюха, за Троцкого слева, - скомандовал Мишка. - А я справа. А ты, Семен, за ноги тащи. Они взяли покойника и перенесли на штору. Троцкий был тяжелый, как кирпичи. Бойцов это не удивило, они знали, что совершать геройские поступки не легко. Когда укладывали Троцкого на штору, у него из кармана выпала серебрянная табакерка с драгоценными камнями. Табакерка была такая красивая, что невозможно было оторвать от нее глаз. Даже казалось, что она тебя примагничивает. Солдаты, уставившись на табакерку, застыли с покойником на руках. - Семен, - Мишка встряхнул головой, - возьми пока себе эту хреновину, а потом разберемся. Семен положил ноги Троцкого на тряпку, а табакерку в карман. Они завернули Троцкого в штору и закинули на плечи. - А как выбираться-то будем? - Попробуем той же дорогой... Куда-то идти-то надо... - Ну пошли... Солдаты вошли в дверь и снова оказались в темном коридоре. Впереди покойника нес Жадов с фонариком во рту. В середине нес Стропалев. Последним нес ноги Семен Абатуров. - Ё! - вскрикнул вдруг Жадов. Фонарик выпал у него изо рта, ударился об пол и погас. - Я автомат там забыл! Кладем Троцкого, я за автоматом сбегаю! - Ну что ж ты, Андрюха, такой раздолбай Веревкин! Беги быстрее. Они положили труп на пол. Жадов пошарил по полу руками, нашел фонарик, потряс его. Фонарик замигал неровным светом, но все-таки загорелся. - Немецкий, - отметил Андрей. - Крепкая вещь! Он побежал назад и Мишка с Семеном снова оказались в темноте. - Все Андрюха вечно забывает, - сказал Мишка. - Башка у него дырявая! - Очкастые все такие, - подтвердил Семен. - У них память ухудшается от очков... - Ага... Покурим? - Давай... - На сигарету... - Где она?.. - В манде... Вот она... - На х... намотана... Вспыхнула в темноте мишкина зажигалка из гильзы. Запахло бензином. - Смотри-ка, Сема! - Мишка поднес зажигалку к стене. На стене висел портрет немца-Троцкого. Все лицо у портрета было в крови. Кровь капала с подбородка на рубаху, которая из белой превратилась в красную, как у цыгана. Семена охватил ужас. Ему снова показалось, что портрет живой. Мишка провел пальцем по холсту... На пальце осталась кровь! - Ни хера себе картина! - он вытер палец о стену. - Мишка! - крикнул Семен. - Троцкий в шторе шевелится! - Гаси! Мишка и Семен наставили автоматы на сверток и расстреляли его. Эхо очередей прокатилось по коридору, разлетаясь на множество отголосков и растворилось в темноте. - Вот живучая гадина! - Мишка запалил зажигалку. - Никак его не убьешь... - Контра... - Гидра... - Что-то Андрюха не идет... - Да... Давай посмотрим, убили мы его наконец... - Ну на хрен... Неохота разворачивать... - Да ладно... А вдруг он опять живой... - Если хочешь, смотри, а я не буду... - Ну и черт с тобой!.. Что, обдристался? - Сам ты обдристался! Просто не хочу... - Обдристался-обдристался... Дристун... - Пошел ты в жопу! - Сам ты пошел в жопу! - Шел бы я, да очередь твоя! - Ну и хрен с тобой! Мишка нагнулся и, морщась, откинул край шторы в сторону. И тут же сел на пол. - Мама родная! - вскрикнул он. - Мы... мы... Андрюху расстреляли! - Как это?! Ты что несешь?! - Семен шагнул вперед. - Дай зажигалку! Мишка протянул. Семен посветил вниз и остолбенел. В шторе, вместо Троцкого, лежал залитый кровью Жадов в разбитых очках и с перекошенным от ужаса лицом. Рот у него был открыт и слабо светился. Кто-то запихнул Андрею в глотку фонарик. - Как это?!.. - прошептал Семен. - Андрюха же за автоматом пошел... Как это может быть?!.. Семен услышал сдавленный мишкин хрип. Он резко обернулся и увидел, что окровавленный портрет Троцкого до пояса вылез из рамы и душит Мишку своими ужасными руками с длинными когтями. У Мишки повылазили из орбит глаза, а его лицо, и без того не худое, стало надуваться, как воздушный шар. Уши оттопырились и разбухли, а потом вытянулись вверх, как у черта. Нос округлился и стал похож на свиной пятачок. Из подбородка полезла щетина. А волосы встали дыбом. Семен схватил себя за рот. А голова Стропалева продолжала надуваться и видоизменяться. Она была уже величиной с полковой барабан, когда Семена схватили за гимнастерку чьи-то руки и потянули вниз. Семен, от неожиданности, едва не потерял равновесие. Он увидел, что расстрелянный ими Андрюха Жадов, сидит на окровавленной шторе с закатившимися глазами, и тянет Семена на себя. Семен закричал: - Пусти, сука! - и прикладом автомата ударил взбесившегося покойника в грудь. Руки Жадова оторвались от туловища и остались висеть на семеновской гимнастерке. А туловище упало на штору. Жадов страшно зашипел, зарычал и завыл. Его глаза сделались красными, как паровозная топка и из них выскочило два луча, которые начали шарить в темноте, нащупывая Семена. - Се-е-ме-он! - загудел Жадов голосом страшным, как у совы. - Сдавайся, Се-е-ме-он! Семен отступил назад. Руки Жадова, оставшиеся на семеновской гимнастерке, поползли к его шее, перебирая холодными пальцами. Семен схватил руки почти у самого горла и попытался их отодрать, но они вцепились в гимнастерку мертвой хваткой и крепко за нее держались. Едва Семен ослабил хватку, как руки снова поползли вверх. Семен быстро отпустил руки Жадова, а своими руками взялся за гимнастерку сзади и содрал ее через голову вместе с чужими руками, оставшись в исподней рубахе. - На, бля...ь! - он швырнул гимнастерку с мертвыми руками в Жадова. Гимнастерка накрыла тому голову и красные лучи его глаз погасли. - У-у-у! - завыл из-под гимнастерки зловещий голос. Кто-то схватил Семена сзади и швырнул об стену. Семен больно ударился плечом, упал на пол, но тут же вскочил. Он увидел, что над ним стоит Мишка Стропалев, окончательно превратившийся в черта с огромной волосатой головой. Изо рта у Стропалева торчали острые желтые клыки, капала ядовитая слюна и шел зеленый дым. Мишка растопырил руки, оскалился и подался вперед. Из-под разорванной на груди гимнастерки высовывали головы черные змеи с раздвоенными языками. Сильный хвост за мишкиной спиной ходил вправо-влево и бил по полу. Кирзовые сапоги на ногах лопнули, обнажив раздвоенные копыта. - Убей его! - услышал Семен крик Троцкого. Троцкий