ение Малевич уже ждал меня, когда я оказался в парке. Я пересел в его автомобиль (древняя черная "Чайка"), и мы отправились на Тренинг. Казимир был не разговорчив. Могло показаться, что он целиком сосредоточен на дороге, если бы он не выстукивал пальцами на баранке довольно сложные вариации на темы, звучавшие из ретро-магнитолы. - Куда мы едем? - поинтересовался я на десятой минуте поездки в сторону от центра. - За город, - ответил Малевич. - Тренинг будет проходить в особняке одного нашего друга. Еще через пятнадцать минут показался и сам особняк - пятиэтажный исполин на кирпичных ногах. Высокие ворота открылись, и мы, проехав через огромный двор с газонами и бассейном, оказались в одном из гаражей на первом этаже дома. На улице у ворот гаража нас уже встречал высокий немолодой мужчина, фотографию которого я видел раньше. Это был Франсиско Гойя, еще один партнер моего фиктивного брата. И мы, как я уже понял, находились на его приватной территории. - Все вас уже ждут, - сказал Гойя, после того, как Малевич нас познакомил. - Мы готовы приступать к занятиям. И мы отправились туда, где все нас уже ждали - на третий этаж, где, как сказал Малевич, находился конференц-зал. В зале было человек двадцать. Двадцать два вместе со мной, Малевичем и Гойей - сосчитал я через минуту. Но за эту минуту произошло слишком многое - я успел увидеть кое-что из того, что противоречило логике своим существованием. Перекос здравого смысла случился на левом фланге зала, где чуть поодаль от остальных нога на ногу сидела необыкновенная троица. Ближе всех из них троих находился Огюст Ренуар, неуловимо улыбавшийся мне - присутствие на Тренинге этого персонажа удивило меня, но не ошарашило так, как присутствие двух других особ. Я говорю о юной Алисе и о Яблонской, которая, насколько мне было известно, не так давно стала, апокрифичным текстом. Как они говорят. 47. Отсутствующая глава 48. Тренинг. Последнее занятие Вторая ночь в особняке Франсиско Гойи. Занятия закончились час назад. Сейчас около полуночи. Я снова перечитываю конспект, сделанный во второй день. Эти и другие записи я не смогу забрать с собой, Малевич сразу предупредил об этом. Но записи ничего бы и не дали - подлинный смысл содержится в сказанном, а не в написанном. Тихие голоса ведущих Тренинга, Малевича и Яблонской, их я хочу унести отсюда, а не исписанные выскальзывающим из пальцев карандашом листки. Тренинг, частью которого я давно являлся, постепенно приобретал зримые очертания. Я по-прежнему не знал, чему он служит, но, кажется, начал понимать, как он устроен. Перечитываю последнюю запись. Хочется курить. Сигарет здесь нет. "Тренинг - это все люди, его составляющие, как живые, так и те, кто ушел. Все они, так или иначе, принимают участие в ходе Тренинга и в моделировании поведения друг друга на основе созидательных и разрушительных психических технологий. Разрушительный механизм активируется Тренингом по отношению к тому или иному участнику в тот момент, когда этот участник готов к переходу в состояние идеи, когда процесс его психического созидания завершен. Побудительным сигналом к саморазрушению участника чаще всего служит специально подобранное сочетание звуков. Также в качестве сигнала могут быть использованы визуальные образы - все зависит от условий прохождения Тренинга тем или иным участником". Кто-то движется по коридору, кто-то легкий. Я приоткрываю дверь. Это Алиса. - Привет. Можно зайти? Заходит. - У меня точно такая же комната, - сообщает она. - Даже картинка на стене такая же. - Ты разве не с Яблонской живешь? Она смотрит на меня удивленно и объясняет: - Здесь живут только по одному человеку в комнате. Такие правила. Да я с ней жить и не стала бы. Ну ее. Я решила к ней относиться так же, как она ко мне - рав-но-душ-но. - Получается? - Пока не очень, - отвечает, подумав. Чего она хочет от меня? Ей просто скучно или, наоборот, просто интересно? Мы молчим. - Я хотел поговорить с Татьяной еще вчера, - заполняю я паузу, - но до сих пор не получилось. Мне кажется, она меня избегает. - А о чем ты с ней хотел говорить? - любопытный ребенок. - О ее исчезновении, о мнимой смерти. Я переживал то, что случилось с ней. Вернее, то, чего, слава Богу, не случилось. - Какой ты чувствительный, Альбрехт! - язвительно замечает Алиса. - Или ты влюбился в Татьяну? Признавайся! Знаю, в нее не сложно влюбиться. Нет, я не люблю Яблонскую. - А кого ты тогда любишь? - Ребенка. У меня будет ребенок. Его я люблю заранее и по-настоящему. Девочка фыркает - она думает, что я шучу. - А ты? - спрашиваю я. - Что я? - Ты кого любишь? - Кого попало. Мне все равно, кого любить, лишь бы любить. Я и в тебя могу влюбиться, если хочешь. Я внимательно разглядываю ее - сейчас Алиса кажется мне совсем другой, не избалованной нимфеткой, а милым циником на заре собственного цинизма. - Что произошло с Яблонской в клубе? - меня действительно это интересует. - Убили девушку-двойника, - ответила Алиса. - Перед концертом должно было проходить шоу ее двойников, а убийца, по-видимому, об этом не знал. После этого убийства Татьяна спряталась за городом, скрылась от всех. Никто кроме ее продюсера, Малевича и меня не знал, что Яблонская жива.Она и мне-то позвонила только два раза за все это время. И на Тренинге она ни кого не подпускает к себе близко. Она всех боится - Малевича, Ренуара, тебя... - А меня-то ей чего бояться? - удивляюсь я. - Как чего?! - Алису, похоже, моя реакция удивляет еще больше. - Ты же главный убийца в Тренинге! 49. Домашнее задание То, что сообщила мне Алиса, я принял как должное. Я давно подозревал, что меня используют не только как записывателя. Вот все и прояснилось. Как оказалось, на моей совести была смерть, по меньшей мере, трех участников Тренинга. Это Роден, Миро и Дали. - Ты подсознательно нашел те сигналы, которые привели к саморазрушению каждого из них, - продолжала рассказывать Алиса. - А тебя, в свою очередь, побудили к этому другие участники Тренинга. В том числе и Яблонская, и я... Она с ногами забралась в кресло, гармошкой задрав пижамные штаны выше острых коленок. - Сигналом для Родена послужили слова "прямо сейчас" - он воспринял их как команду, - интонации Алисы напоминают учительские. - А для Миро достаточно было просто звуков его имени в соответствующий момент. - А что связывает меня со смертью Сальвадора? - спросил я, придвинув свое кресло ближе к ней. - Когда он покончил с собой, я находился в другой стране... - И ты даже не знал тогда о его существовании, - заканчивает она вместо меня. - Но сигнал к самоубийству он нашел именно в твоей книге. Поэтому Тренинг и нанял тебя убийцей. - Нанял? - Я говорю условно, - Алиса профессионально щелкает жевательной резинкой. - Но зачем? - Чтобы ты выполнял разрушительную функцию, если нужно. Как у тебя в конспекте написано, - она тыкает пальцем в листок, лежащий на столе. - Я не в том смысле, - отбираю у нее свои записи. - Зачем нужны все эти смерти? Алиса долго не отвечает, смотрит на меня, слегка прищурясь. - Я думала, ты знаешь, - роняет, наконец, она. Потом медленно, с расстановкой, чтобы я сумел все понять и запомнить: - Уход в нужный момент, в нужных обстоятельствах - это доступ к вечности. Тренинг для каждого определяет этот момент, Тренинг создает соответствующие обстоятельства. Все участники Тренинга станут единой идеей, которая миллиардами букв распространится по Земле. На завтрашнем занятии Малевич будет рассказывать об этом. Хочешь трахаться? Оказывается, я ждал лишь этого приказа, чтобы наброситься на нее, разрывая в клочья ее тренинговскую пижаму и беззвучно повторяя: "Хочу". Я услышал выстрелы в доме, как только кончил. Возможно, они звучали и раньше. Мы вскочили и подбежали к окну. Посреди двора горела "Чайка" Малевича, три человека в масках и с пистолетами пробежали от ворот к дому. Я выключил свет, и правильно сделал - кто-то уже открыл стрельбу по окнам, пули летели из темноты за забором. - Уходим, - сказал я Алисе. - Одень это. Я бросил ей свою пижаму, сам оделся. - Где Яблонская? - спросил я, когда мы бежали по коридору. - Этажом ниже. Мы находились на пятом. На лестнице мы столкнулись с одним из боевиков. На наше счастье мывывалились из-за поворота и сбили его с ног - он покатился у нас под ногами, словно бревно на воде, разбивая голову о ступени. Я подобрал его пистолет, который пригодился уже через секунду - в коридоре четвертого этажа пришлось застрелить длинного парня с винтовкой на плече. - Яблонская там! - мы понеслись туда, куда Алиса махнула рукой - в конец коридора. Дверь комнаты висела на одной петле, несколько дырок от пуль отметили стену рядом с дверью. Мы оказались внутри, когда в коридоре снова началась стрельба. Я повалил Алису на пол - пули свистели в темноте на уровне пояса. - Таня! - позвала Алиса. По отражению ее голоса я понял, что комната гораздо больше, чем я решил сначала. Из ее дальнего угла донесся то ли вздох, то ли стон. - Кто здесь? - спросил я темноту. - Яблонскую убили... - это был голос Малевича, треснувший, очевидно, от пули. - Ренуара убили... Может, всех, кроме вас. Это ведь ты, Дюрер? Давно не слышал своего имени. - Да, это мы с Алисой. - Слушай внимательно... - слышно, что Малевичу тяжело говорить. - Для тебя занятия закончены. Осталось домашнее задание... Марк Шагал. Ниже одновременно разбились несколько окон. - Выполнишь это задание - и свободен... - он еле говорит. - Тренинг отпустит тебя. - Он умирает, - говорит Алиса. - Скажи ему, что все сделаешь. Но Казимир Малевич уже умер - смерть его прозвучала в комнате явственно, словно рождение трещины в стекле. В дом вдруг пришла тишина, только несколько моторов взревели за окном. Они уехали. Я поднимаюсь с пола, помогаю Алисе, щелкаю зажигалкой. До того места, где лежит Малевич, тусклый шар бензинового света не достает - он освещает лишь широкую кровать и на ней тело Яблонской с длинной красной полосой от левого соска, через белую простыню на пол к причудливой формы пятну, поблескивающему алым. 50. Ловушка. Вид изнутри Четыре часа утра. В квартире пусто - Мухиной нет. В такой же ограниченной стенами пустоте находится сейчас и Алиса - я завез ее домой, проверил, нет ли засады в ее квартире, пообещал скоро позвонить. Мне опасно здесь находиться, но не вернуться сюда я не мог. Наверно, я вернулся за Мухиной. Раз ее нет - за пистолетом и за кокаином. Пистолет я перед уходом спрятал в кармане куртки, что на вешалке в коридоре. Оружие на месте. Теперь у меня два пистолета - тот, что подарил Роден и тот, что я подобрал этой ночью. Проверяю - в каждом из них по одной пуле. Я заряжаю обе пули в один из пистолетов, другой закидываю на шкаф. Деньги... Вот деньги. Ага, остался кокаин. Я вооружаюсь высоким табуретом и фонариком - свет в квартире включать не хочу - и откидываю циновку, скрывающую антресоли. Банки с коксом на месте. Я достаю их оттуда. К донышку второй банки приклеилась цветная выцветшая фотография. На ней изображен двадцатилетний (понятно из даты на обратной стороне карточки) Сальвадор Дали рядом с девочкой лет пятнадцати, поразительно на него похожей. "Саля и Галя" - выведено рядом с датой. Сестра, а не брат? Интересно, все ли участники Тренинга об этом знают? Я прячу фото в карман, пересыпаю кокаин в кулек, немного нюхнув по ходу. Нужно вызвать такси. - Куда будете ехать? - Вокзал, - вру я на всякий случай - я собираюсь в гостиницу на окраине, отсидеться там несколько дней, а потом уже драть отсюда. - Перезвоню, когда машина будет внизу, - обещает диспетчер. Так, что еще? Документы, бритва, солнцезащитные очки - все летит в сумку. Я решаю еще понюхать, достаю со дна сумки кулек, на туалетный столик порошка высыпается раз в десять больше, чем требуется. Звонит телефон - это значит, такси уже внизу. - Выхожу. - Куда ты выходишь? - это голос Ван Гога. - Привет, Винни, - говорю я. - Как мило, что ты звонишь! Ты, наверно, волнуешься за меня? - Я действительно волновался, - отвечает он. - Я уже знаю о том, что случилось в особняке у Гойи. Ренуар мертв. Все мертвы, кроме тебя и одной девочки. Кстати, где она? - Дать ей трубку или просто передать привет? - я решил поиздеваться над Винсентом. - Открой дверь. В дверь позвонили. 51. Идеальное убийство Звонок все звучал и звучал, а я вертелся по комнате, словно ужаленная осой собака. Деньги, документы и пистолет - все это извлекается из сумки и перемещается в мои карманы. Сумку - под кровать. Ван Гог пытается открыть дверь своим ключом, но безуспешно - запирая замок, я оставил в нем ключ. Винни продолжает трезвонить с новой силой, барабаня при этом в дверь ногой. Я часто думал о том, каким образом Миро очутился на моем балконе. У меня был единственный вариант ответа - с крыши. Я уже на балконе. Внизу, возле дома стоят две машины - автомобиль Ван Гога и такси. Для того, чтобы попасть на крышу, нужно проделать достаточно долгий путь по карнизу к углу здания, где по прямоугольным выступам как по лестнице можно, теоретически, забраться наверх. Я перешагиваю через ограждение балкона и оказываюсь на карнизе. Дверной звонок теперь еле слышен. Первые три шага даются легко - можно держаться за подоконник. Потом несколько шагов до соседского окна - по дороге хватаюсь за ржавый крюк, торчащий из стены, спасая, наверно, этим свою жизнь, и вот я у следующего окна. До угла дома с имитацией лестницы - метров пять идеально ровной стены. Между жалюзи, которыми закрыто соседское окно, возникают полоски света - хозяин проснулся, в его дверь звонят. Я понимаю, кто так поздно пожаловал в гости к моему соседу, понимаю, зачем. Ван Гог решил добраться до меня тем самым способом, которым я сейчас собираюсь бежать - через балкон. Удивляя сам себя, я в пять шагов преодолеваю карниз, дважды чуть не соскользнув в утренний воздух. Мои пальцы хватаются за один из угловых выступов, когда в доме раздается выстрел. Это означает, что Ван Гог через несколько секунд окажется у окна. Этих секунд мне хватает, чтобы, сломав все ногти, выкарабкаться на холодную черепичную крышу. Я лежу на черепице, пытаясь отдышаться. Слышно, как несколькими метрами ниже распахнули окно. - Вставай, Дюрер! - слышу я приказание откуда-то сверху. Это Гоген. Он сидит на деревянном ящике метрах в десяти от меня. В его руке - самый большой пистолет, который мне приходилось видеть. Я послушно встаю. - Руки так, чтобы я их видел, - чеканит Гоген. - Оружие? Отрицательно качаю головой. Он собирается обыскать меня, но останавливается, не дойдя пять шагов - ему звонят. Зуммер его мобильного - сейчас это единственный звук на всем Печерске. Гоген засовывает пистолет дулом под мышку и достает из правого кармана дребезжащий телефон. - Да, я на крыше, - отвечает Гоген невидимому собеседнику. - И Дюрер здесь, все в порядке... Что?... Хорошо. Я не успеваю узнать, что именно хорошо - Гоген по прежнему видит мои руки, но в одной из них теперь пистолет. - Сука! - истошно кричит он, выпуская трубку из пальцев. Телефон падает на черепицу и сползает к краю крыши. Рука Гогена тянется к пистолету под мышкой, но этого времени мне хватает, чтобы нажать на курок. Одна пуля пролетает мимо цели, смертельно раня голубя, сидящего на ограждении, вторая пробивает Гогену лоб. Я подхватываю его телефон и пистолет. Куда бежать? Наверно, туда, в сторону восхода, где рукой подать до крыши соседнего дома, с которой, я, возможно, сумею спуститься во внутренний двор. До соседней крыши не так близко, как казалось, но я все же прыгаю, теряя в полете пистолет Гогена, и падаю не на крышу, а на широкий козырек балкона на верхнем этаже. Жесть гудит от удара, наверно, я разбудил весь дом. Отсюда легко выбраться на крышу. Было бы легко, если бы не разбитые в кровь колени и отказывающаяся действовать левая рука. Боль адская, но время от времени она отступает, оставляя меня на жестяном выступе одного. Воспользовавшись продолжительным отсутствием боли, я выбрасываю свое тело на крышу и проползаю метров десять по ее краю в поисках пожарной лестницы. В гулком дворике я оказываюсь через три минуты, из двух арок выбираю левую, и вот уже бреду по незнакомой улице прочь от Ван Гога, от смерти, от всего. Из глубин кармана раздается звонок. Свой телефон я успел потерять во время бегства. Это звонят Гогену. - Алло, Дюрер? Давай все обсудим. Это Винни Ван Гог, мой старый приятель. 52. Каждый охотник желает знать - Я не собирался тебя убивать, - говорит он. Охотно верю. - Ты - не просто убийца, - отвечаю я. - Ты - убийца-психопат. Чего ты хочешь? Всех денег Тренинга? Всех денег мира? - Дело не в деньгах, - говорит Ван Гог. - Все, что происходит с людьми, являющимися частью Тренинга - это тоже Тренинг. То, что я делаю, нужно не мне, это нужно всем участникам. - Им нужно умирать? - спрашиваю я. - Не уверен, что все они хотели именно этого. - Смерть в Тренинге - это не уход, а выход, - произносит Ван Гог. Я уже слышал этот тезис. - Мне нужен текст, - говорит Винни. - Твои записи по поводу последних событий. Поэтому я и приехал к тебе. - Поздно приехал, - отвечаю. - Контракт закончился. - Мы можем заключить новый, - предлагает он. И тут я вспомнил про Шагала. Другого пути найти его, кроме как с помощью Ван Гога, у меня не было. - Я передам текст по электронной почте, - говорю я. - Взамен мне нужны деньги, оружие и Марк Шагал. - Сколько денег тебе нужно? - интересуется Ван Гог. Тридцати тысяч мне хватит, чтобы уехать достаточно далеко. - А что с Шагалом? - спрашивает Винни. - Что тебе от него нужно? - Мне нужно сказать ему несколько слов, - говорю я. - Можно и по телефону. Ван Гог диктует мне номер мобильного телефона Шагала, который мне приходится запомнить - записать нечем. - Я перезвоню тебе через час и договоримся насчет передачи денег и всего остального, - обещает Ван Гог. - А ты готовь текст. - Я сам перезвоню, - я выкидываю телефон Гогена в мусорный бак и подхожу к стоянке такси. Алиса не спала, когда я приехал к ней, хотя было только пол шестого. Она подурнела с момента нашей первой встречи, но это, можно сказать, только пошло ей на пользу - сделало ее внешность взрослее в самом привлекательном смысле этого слова. - Что с тобой? - спросила она, когда я вышел из темного коридора на свет. - По крышам лазил, - признался я. - Зачем? - Из-за Ван Гога. Он и тебя ищет, так что здесь оставаться опасно. Собрала вещи? Она кивает в сторону небольшой дорожной сумки. - У нас осталось еще одно дело, - говорю я. - Марк Шагал. Услышав это имя, она, видно вспоминает умирающего Малевича, а вместе с ним и Татьяну. Лицо Алисы становится тусклым, словно на него среди разгорающегося утра упал свет луны. - Я узнал номер его телефона. Алиса возвращается оттуда, где находилась несколько долгих секунд. - Позвони ему и сообщи сигнал, - произносит она как само собой разумеющееся. - Пусть он убьет себя. - Но что это должен быть за сигнал? - А ты сам не знаешь? Ты хотя бы знаком с Шагалом, а я его ни разу не видела. Я задумываюсь, пытаясь представить, что может заставить этого жестокого убийцу сунуть голову в петлю. Ничего не приходит на ум. - Ну, Альбрехт! Ты же убийца! - подбадривает меня Алиса. - Помоги мне, - прошу я. - Ладно, - ей надоело меня мучить. - Скажи ему: "Каждый охотник желает знать, где сидит фазан". - Это напоминалка цветов радуги? - спрашиваю я. - "К", с которой начинается слово "каждый" - это красный, "о" - оранжевый... - Ага. Но сигнал для Шагала не в радуге, - Алиса начинает одеваться. - А в чем тогда? - пытаюсь я разобраться. - Охотник и фазан, - пробует объяснить девочка. - Тренинг заставил его свыкнуться с мыслью о том, что он - охотник. А благодаря сигналу Шагал вспомнит, что он такой же фазан, как и другие, а охотником выступает не человек, а Тренинг. Понимаешь, о чем я? - Почти. Как только я позвоню ему, мы уйдем отсюда. - Я готова, - она действительно готова. Я набираю номер. - Только эти слова, ничего больше, - шепчет Алиса. - Да, - слышу я сонный голос Шагала. - Каждый охотник желает знать, где сидит фазан, - отчетливо произношу я в ответ. - Идем, - говорит девочка, и мы быстро покидаем квартиру, в которой когда-то жила наша с Алисой общая любовница, Татьяна Яблонская. 53. Немного символов В номере по моей просьбе поставили компьютер - я сижу за его клавиатурой, Алиса смотрит телевизор. Еду мы заказываем по телефону, из гостиничного ресторана все доставляют на удивление быстро. Сегодня я выходил на улицу только один раз - позвонить Ван Гогу. Последняя глава дневника почти закончена. Зачем я это делаю? Ради вангоговских денег? Не только. Я хочу знать, чем закончится мой текст, как это ни парадоксально. Ван Гога я застал у Шагала дома. Винни разговаривал очень скованно - видно, поблизости находились следователи. Он сразу же спросил, звонил ли я по тому номеру, который он мне вчера дал. - Да, - честно ответил я. - Тогда все ясно, - произнес Винни и попросил меня позвонить через час. - Как думаешь, оставил Шагал последнюю записку? - говорит вдруг Алиса, перекрикивая вопящий телевизор. - Сделай тише, - прошу я. - Должен был оставить. - И что там написано? - спрашивает она. - Вариантов не так уж много. Ты, я и Ван Гог. Никого не забыл? Алиса всерьез задумывается. - Может, и забыл, - произносит она. - Мне кажется, что Тренинг гораздо шире, чем пытался казаться. Если Шагал оставил записку, там - твое имя. - Почему ты так думаешь? Месть? - Ему не за что тебе мстить, - сказала Алиса. - Не станет же он мстить Тренингу в твоем лице! Просто ты давно уже окружен символами, и если ты до сих пор не получил сигнал, значит, тебя берегли для чего-то другого. Но теперь, наверно, твоя миссия выполнена - почти все мертвы. - Что ты несешь, Алиса! - я встаю со своего места, два раза прохожу комнату из конца в конец. - Я просто готовлю тебя, - говорит она. - Чтобы ты не спасовал, когда придет время. Я закуриваю, Алиса тоже берет сигарету. - Что ты имеешь в виду, когда говоришь "окружен символами"? - спрашиваю я, когда мы вдоволь помолчали. - У каждого свои символы, указывающие на готовность к переходу, - говорит Алиса. - В твоем случае - это шахматы. Видел коврик на полу ванной? - Там клеточки и шахматные фигурки, - вспоминаю я (давно не обращаю внимания на шахматы вокруг, я уже к ним привык). - Часть сигналов ты замечаешь, часть проходит мимо сознания, - продолжает Алиса. - Смотри, что я нашла под кроватью, - она протягивает мне белого ферзя. - Думаешь, здесь до нас жил шахматист? Я беру фигурку из пальцев Алисы. Ферзь очень искусно вырезан из кости. - Спорим, следующий - не я, а Ван Гог, - говорю я. - Если ты проиграешь, кто мне отдаст мой выигрыш? - интересуется Алиса. Я смотрю на часы - пришло время снова набрать Винсента. Телефон есть и в номере, и в холле гостиницы, но меня больше привлекает старый таксофон в пяти минутах ходьбы по всегда безлюдной улице. Разговор посредством этого аппарата сопровождается множеством помех, из-за чего, правда, не становится менее душевным. Дюрер: Привет, Винни. Как дела? Ван Гог: Текст готов? Дюрер: Да. Отправлять? Что с деньгами? Ван Гог: Деньги не проблема. Но обстоятельства немного изменились. Текст нужно будет передать не мне и не сейчас. Дюрер: В смысле? Ван Гог: Ладно, Дюрер, я скажу прямо. Шагал ножом написал мое имя на своих руках и истек кровью в ванне с теплой водой. Сам понимаешь, что это означает для меня. Я удвоил твой гонорар. Ты получишь тридцать тысяч сейчас, еще тридцать - когда отдашь весь текст, вместе с рассказом о моей смерти. Дюрер: Кому передавать файл? Ван Гог: Сам поймешь. Винсент на несколько секунд задумался, после чего деловито поинтересовался: - Куда отправлять деньги? Оружие тебе еще нужно? Алиса, я выиграл спор! 54. Смерть гроссмейстера Про самоубийство Ван Гога я узнал из его же газеты. В статье не сообщалось ни о каких записях, сделанных покойным перед смертью - это меня интересовало прежде всего. Ван Гог застрелился в примерочной большого бутика, куда пришел, чтобы купить несколько рубашек. Пуля прошла сквозь его голову, пробила стену кабинки, разбила ряд из трех аквариумов с золотыми рыбками и ранила в плечо посетителя магазина, известного московского шахматиста. Мы покинули гостиницу. Я отвез Алису домой, на Крещатик, там же оставил свою сумку. Я должен был побывать на месте смерти Ван Гога. Не знаю, почему, но должен был. Бутик не работал, хотя был полдень. Потом я понял - из-за вчерашнего происшествия. Я постучал в стеклянную дверь, и немолодой охранник нехотя поднялся с барского кресла, чтобы открыть. - Магазин сегодня не работает, - сказал он, приоткрыв дверь. - Я не за покупками, - приходится признаться мне. - Меня интересует вчерашнее самоубийство. - Журналист? - дверь сейчас захлопнется. - Нет. Ван Гог был моим приятелем. - Как Вас зовут? - интересуется охранник. - Альбрехт Дюрер, - отвечаю я. Дверь открывается, и я вхожу в магазин. - Я был здесь вчера, когда это случилось, - охранник подводит меня к примерочной. - Мне сказали, чтобы я ответил на все Ваши вопросы, так что спрашивайте. Кто сказал - он не уточняет. Стенки примерочной отмыты от крови, но кое-где можно заметить тонкие багровые полоски. - Здесь примерочной больше не будет, - объясняет охранник. - Все уберут. А вот дырка от пули. - Скажите, не оставил ли Ван Гог какую-нибудь надпись? - спрашиваю я. - На стенке или на полу. Или еще на чем-нибудь. - Нет, не было никаких надписей, - отвечает он. - Я бы заметил. Я вышел из кабинки и пробежал взглядом по помещению. - А где стояли аквариумы? -спросил я. - Здесь, - он показал рукой. - Что с рыбками? - В каком смысле? - переспросил охранник. - В аквариуме были золотые рыбки, - сказал я. - Рыбки живы, - улыбнулся он. - Их продавщицы сразу же собрали. Этот человек с Вами? - охранник кивнул в сторону витрины. На улице возле витрины стоял какой-то парень. Он еще раз постучал по стеклу и помахал мне рукой. Его лицо показалось знакомым. Охранник открыл дверь, и я, поблагодарив его, вышел из бутика. - Это Вам, Альбрехт, - молодой человек протягивает мне прямоугольный сверток размером с коробку чая. Сверток достаточно тяжелый. - Что это? Кто передал? - спрашиваю я, но парень уже садится в тут же подвернувшееся такси и, уносясь по улице, приветливо машет мне рукой. Я стою посреди тротуара и держу в руке неизвестно что. "Сейчас рванет", - предполагаю я. Поколебавшись, я срываю оберточную бумагу. Шахматные часы, по-видимому, дорогая штука. На задней стенке - золотая табличка с выгравированной надписью. "Писателю Альбрехту Дюреру от издателя Винсента Ван Гога". И тут я вспомнил, где раньше видел этого парня. Это был тот самый официант, который передал мне визитку Малевича, якобы оставленную для меня Дали. 55. Горная ложь Странное чувство. Не то чтобы я не был готов к такому подарку. Просто сейчас мое имя в выгравированной на века предсмертной записке Ван Гога показалось мне словами из давно забытой песни, которая не имеет ко мне никакого отношения. Винни, мертвый гроссмейстер, пытается отвоевать у несуществующего противника еще одну фигуру. Почему меня должно это волновать? Только потому, что я и есть эта фигура? Шагая по Прорезной с шахматными часами под мышкой, я думал о том, что успел соскучиться за Алисой, хотя не видел ее всего час. Я быстро привязываюсь к женщинам и, что самое страшное, навсегда. Татьяна, Вера, Кете. Они оставались во мне, не желая становиться воспоминаниями, и приходилось смириться с этим невыносимым фактом, как и с тем, что Вера, скорее всего, сделает аборт. Алиса перебирала старые фотографии, некоторые из них рвала на четыре равные части, другие откладывала в сторону. Уцелело не многое. - Что это у тебя? - она кивает на подарок от Ван Гога. - Шахматные часы, - я протягиваю часы Алисе и, включив компьютер Яблонской, вставляю в него дискету с записями, сделанными за последние дни. - Обрати внимание на дарственную надпись. Она вертит часы в руках. - Жаль, - наконец произносит девочка. - Я думала, мы вместе уедем отсюда. Я смотрю на Алису, Алиса смотрит на меня. - Что ты имеешь в виду? - спрашиваю я. - Записка Ван Гога, - объясняет она. - Ты скоро умрешь. Наверно, сегодня. - Нет, моя девочка, я не буду больше играть в эту игру, - говорю я. - Считай, что на Ван Гоге Тренинг закончился. - Если бы это от кого-то зависело, Тренинг давно закончился бы, - ее голос звучит в теплом воздухе удивительно холодно. - Думаешь, Ван Гог хотел умирать? Или Татьяна? Они боялись смерти так же, как и ты, так же не хотели умирать. Тренинг дает эмоциональное понимание необходимости ухода, умом этого не понимаешь, даже когда уже подносишь пистолет к виску... - Откуда ты можешь знать об этом? - перебиваю я Алису. - Я знаю... - она вдруг дарит мне лучезарную улыбку. - Трахни меня. Я беру ее на россыпи фотографий. Если смерть действительно рядом, пусть наступит сейчас! Но смерть не приходит даже тогда, когда я без сил падаю лицом на кровать. - Эй, ты живой? - шепотом интересуется Алиса. Я поднимаю голову. К мокрому от пота лбу приклеилась одна из фотокарточек. Алиса смеется. Тряхнув головой, я сбрасываю фото. На фотографии изображены две молодых женщины, которые держатся за руки. Судя по дате в углу снимка, фото сделано около месяца назад. - Она ради нее меня бросила, - произносит Алиса и, отобрав у меня фото, рвет его, как до этого порвала много других. На фотографии была изображена Яблонская. За руку она держала Кете Кельвиц. 56. Все с начала Зачем я наплодил в своей голове столько лжи? Я знаю, зачем. Проще думать, что убил ту, кто была дороже всех, чем знать, что она ушла, не оставив даже тени надежды на возвращение. Заставить себя думать, что не было никакой записки на зеркале в номере, выбросить все ее вещи, оставшиеся в шкафу, вымышленным убийством уничтожить тяжелую пустоту, придав ей смысл, пусть даже самый жестокий. - Где она?! - кричу я на Алису. - Кто? - она действительно не понимает, о ком я. - Кете Кельвиц. - Ты ее знаешь? - девочка удивлена. - Откуда? - Где она? - повторяю я свой вопрос, уже с фальшивым спокойствием. - Иди ты! - Алиса отворачивается. Кажется, плачет. Я подхожу к столику, на котором стоит телефон, беру телефонную книжку Яблонской. Буква "К". Кете Кельвиц. Телефон, который я знал, зачеркнут, рядом написан другой. - Где телефонная трубка? - Не кричи на меня! - отвечает Алиса сквозь слезы. Вот она - я набираю номер. Первый гудок, второй, третий, восьмой. - Алло, - раздается наконец на другом конце провода. - Кете? - спрашиваю я. - Да. Кто это? - Это я, Кете. Это я. Я знал, что найду тебя, знаю, что сумею вернуть. Мы разговариваем с ней так, словно виделись вчера. - Я часто думала о тебе, - говорит она. - В последнее время, почему-то, особенно часто... Мне жаль, что тогда все получилось именно так. Звуки ее голоса доносятся до меня как капли дождя - откуда-то сверху, пробивая облака и толщу воздуха. - А если все с начала? - говорю я. - Это не кассета, которую можно перемотать на начало фильма, - отвечает Кете. - Я совсем не такая, какой ты меня помнишь. И ты, наверно, уже совсем другой... - Ты мне нужна, - перебиваю я. - Теперь, когда я нашел тебя, я не смогу... Не смогу жить так, как будто тебя по-прежнему нет. - Ты мне тоже нужен, - признается Кете. - Я ведь не сказала "нет". - Уедешь со мной? - Куда? - Куда захочешь. - Прямо сейчас? - Сегодня. Когда будешь готова. Она думает. - Двух часов мне хватит, - наконец, произносит она. - Мы поедем туда, где холодно, или туда, где тепло? - Туда, где тепло. Очень тепло. Настолько тепло, что все заснеженные воспоминания растают, словно их не было вовсе. Я снова сажусь за компьютер. - Ухожу, - говорю я Алисе. Она молчит, даже не поворачивает голову ко мне. - Мне жаль, что все получается именно так, - я даже не замечаю, что говорю словами, только что услышанными от Кете. - Но на этом ведь жизнь не заканчивается. Мы еще увидимся, Алиса, я это чувствую. - Заканчивается, - говорит Алиса тихо, так тихо, что только последние звуки слов доносятся до меня. - Не увидимся. Я беру сумку. Шахматные часы в дороге мне не понадобятся. Как и все остальное, что связано с Тренингом. Пусть все остается здесь. Единственное, что я возьму с собой - это дискета с заказным текстом, обитатели которого умирают на каждой странице, словно в самом худшем бульварном детективе, который мне когда-либо приходилось сочинять. Времени еще много, и я решаю заехать на Печерск за кокаином. 57. Без названия /записано Верой Мухиной/ Дюрер был похож на типичного путешественника - дорожная сумка через плечо, отрешенный взгляд направлен вдаль, туда, где он еще не был. Я думала, что почувствую что-то, когда он появится на пороге квартиры, но ничего не изменилось с его приходом. Я чувствовала то же самое, что и раньше - тупую, необъяснимую боль. - Вера? - он не ожидал меня здесь увидеть. - Что ты здесь делаешь? - Я здесь живу, Альбрехт. Ты забыл? Он ставит сумку на пол, садится в кресло напротив меня. - Все закончилось, Вера, - говорит он. - Тренинг закончился. Я уезжаю. Он искренне верит в то, что говорит. Я не знаю, с чего начать. Решаю сначала сообщить ему хорошую новость. - Я рожу от тебя ребенка. Я много думала об этом, и поняла, что действительно этого хочу. Дюрер улыбается. - Отлично, - говорит он. - Я очень рад, правда. Я вернусь, когда вся эта история забудется, через несколько месяцев. Я буду с тобой, когда ты будешь рожать. Он ничего не понимает, мальчишка, глупый. Наверно, за это я и полюбила его - за эту удивительную способность смотреть сквозь смерть, словно она сделана из стекла, всегда думать, что жизнь бесконечна, что кто угодно способен умереть, но только не он. - Я хотела попросить тебя... - у меня мало времени, скоро должны прийти уборщики и издатель книги. - Отдай мне, пожалуйста, текст. - Текст? - переспрашивает он. - Ты о чем? - О твоей последней книге, - с трудом произношу я. - Ван Гог должен был предупредить тебя. Дюрер смотрит на меня неподвижным взглядом. - Значит... И ты - Тренинг? Ты тоже с ними? - Ты знал, что я с ними, - отвечаю я. - Знал с самого начала. Он встряхивает головой, словно отгоняя от себя ненужную мысль. - Ладно, какое это имеет значение! - он бросает дискету на кровать рядом со мной. - Держи. - Я проверю файл, хорошо? - Пожалуйста, - он уже собрался уходить, но снова садится. - Кстати, кокаин тебе не нужен? Тогда я его заберу. "Времени еще много, и я решаю заехать на Печерск за кокаином", - перечитываю я последнюю фразу в тексте. - Зачем это нужно? - спрашивает Дюрер. - Я имею в виду этот текст. - Это - апокриф, - говорю я. Сейчас ему уже можно говорить что угодно. Даже правду. Дюрер смотрит на меня так, словно я только что выдала свою неизлечимую душевную болезнь. - Твой текст рассказывает о жизни и смерти всех участников Тренинга, - страница за страницей открывала я ему правду. - Тренинг - это идея, его не существует и никогда не существовало в общепринятом смысле этого слова. Для успешности Тренинга необходимо, чтобы все его участники тоже стали идеей. И это произошло, - я провела пальцами по монитору компьютера. - Ты бредишь, Вера, - Альбрехт скрестил руки на груди. - Это всего лишь буквы, текст. - Букв достаточно для передачи идеи, - я ощущаю, что мне жаль расставаться с ним, ощущаю это низом живота, где зреет его ребенок. - Я не понимаю, о чем ты. Понимаешь. - Нельзя жить в буквах, - произносит Дюрер. - Как нелепо, наверно, звучит наш разговор. - Буквы - это то, из чего состоит мир каждого читателя. Чем больше читателей, тем зримее этот мир. Ты написал бестселлер, Альбрехт. Твою книгу предстоит прочесть миллионам. Он смеется. - Название уже придумала? - он достает из-под кровати сумку с кокаином и открывает ее. - Извини, мне пора уходить. Пора, Аль. - Название придумал Дали, - говорю я. - А это откуда? - Дюрер достает из сумки пистолет с глушителем. - И деньги! Почему здесь столько денег?! - Ван Гог оставил. Ты просил - оружие и деньги. Он замер. Пистолет в правой руке, побелевшие пальцы левой вцепились в кресло. Я должна сказать ему название. И я говорю. - Запах шахмат. - Как глупо звучит, - отвечает Дюрер, поднося пистолет к уху, хлопок, и его голова раскалывается. Я закуриваю, рука дрожит. Тут же тушу сигарету, вспомнив о ребенке - я ощущаю его сейчас каждой клеткой, словно смерть отца заставила его сердце биться быстрее. Звонят в дверь. Это пришел Лотрек за файлом и уборщики, чтобы унести труп. Нужно сказать им, чтобы кресло тоже забрали. © 2000 Антон Фридлянд