Маруся Климова. Голубая кровь --------------------------------------------------------------- © Copyright Маруся Климова (Татьяна Кондратович) 1996 Дата написания - 1991 OCR: Печатный Источник - книжка изд-ва "Митин Журнал" OCR, spellcheck - Андрей Журман., 2000 --------------------------------------------------------------- Кровь голубая в синей вене Как флаг под мертвенной луной. В. Кондратович "Я хочу уехать за границу, как угодно, любым способом, только за границу. Я готов жить там в коробке из-под телевизора. Я согласен там убирать мусор, мыть полы - все, что угодно. Жаль только, что у них эту работу делают черные, белых не берут, но может, меня возьмут. А, может, какой-нибудь богатый старик возьмет меня к себе, и я буду ходить ему в магазин за покупками, ну и просто помогать. Мой приятель Олег живет в ФРГ, он женился на старухе, она не очень старая, ей всего пятьдесят восемь лет. Правда, недавно она подала на него в суд за невыполнение супружеских обязанностей. Он мне тоже нашел старуху, только французскую - ей шестьдесят пять лет. Она не очень похожа на иностранных старушек - она прислала мне свою цветную фотографию - стоит в цветастом платье на берегу какой-то грязной лужи. Она такая здоровая, и рожа у нее кондовая - видно, что всю жизнь на фабрике работала. Одним словом, колода, как любит говорить мой приятель Пусик. Она очень любит Советский Союз и одобряет политику перестройки. Она как-то давно была в советской стране, и до сих пор не может забыть, так ей здесь понравилось - один милиционер был такой вежливый, что даже сходил ей за лекарством и купил его на свои деньги. У нее есть только кушетка и железная кровать, и вообще, обстановка в квартире не очень хорошая. Она слишком много платит за отопление зимой. Меня она содержать не будет, она так прямо и написала. Ну, может, конечно, не так уж прямо, но мне все равно показалось, что это хамство. Я к такому не привык. Конечно, она боится, или у нее просто есть отрицательный опыт, наверное. Я послал ей свою фотографию. На ней я был сфотографирован с одной американкой, но американку я отрезал, чтобы старуха не ревновала... Я случайно отрезал себе еще и завиток волос, но потом пририсовал новый фломастером. Я хотел ехать к ней со своим другом Сережей, я написал, что это мой двоюродный брат. Но я с ним поссорился, он оказался таким гадом, я с ним теперь даже разговаривать не хочу. Поеду к старухе один, а ей скажу, что его забрали в армию. Его, кстати, и так собирались забрать, все слали ему повестки, а он скрывался. Может, даже мне стоит позвонить туда и рассказать, что он скрывается, а сам собирается ехать за границу, чтобы его вовремя прихватили. А то на что это похоже - все служат, а он? А то он еще поедет туда и украдет что-нибудь в универмаге, а когда его поймают, расскажет и про меня. Тогда я больше не смогу никуда ездить. У них там насчет этого строго - занесут в компьютер, и потом всю жизнь не отмоешься. Слава Богу, у нас еще до такого не дошло! Я тут по телевизору видел про Америку, как там они борются с теми, кто не платит налоги, это же просто ужас! Старуха пишет, что, когда я приеду, она у меня сразу попросит паспорт. Так надежнее. Мне не жалко, у меня их целых два, один прописан на Рубинштейна, а другой - в Кировском районе, где я раньше жил, не знаю уж, который ей больше понравится. Еще она пишет, что сломала ногу и нуждается в помощи. Но мне кажется, это она меня на пушку берет, хочет проверить. Может, конечно, и на самом деле сломала, но тогда вообще нет смысла к ней сейчас ехать. Да я и так к ней сейчас не поеду, только через год. Я женюсь на ней и останусь там, а потом посмотрим. Я уже написал ей, что хочу взять ее фамилию. У нее очень красивая аристократическая фамилия - Дюран-Бертолле. Мы с моим приятелем Веней недавно были в Западном Берлине. Западный Берлин - это единственное место, куда выгодно ездить. Мне и Вене устроил приглашение мой приятель Эдвин, с которым мы познакомились на пляже в Солнечном. Туда и дорога дешевая, приезжаешь, на эти обмененные деньги покупаешь видеоплейер и еще себе кучу тряпок. А потом здесь этот плейер продаешь. И с деньгами, и удовольствие. В Западном Берлине я так бегал по магазинам, что совсем похудел, ножки у меня стали как спички - просто ужас. И главное - никак потом не мог поправиться. Нет, вообще-то мне поправиться - раз плюнуть, я наоборот этого боюсь. И ноги у меня сейчас, по-моему, не толстые, это я специально джинсы такие купил - в обтяжку. В Западном Берлине я украл в универмаге туфли за двадцать марок, свитер и рубашку - там никто за этим не смотрит. А к свитерам у них приделаны такие железные блямбочки, и когда с ней выходишь из магазина, раздается пиканье. Причем, эту блямбочку никак не отодрать, а продавец кладет свитер на тарелочку - она и отваливается. И как только они это делают? Так вот, Веня нашел свитер без такой штуки - мы его и украли. Он зашел в кабинку и запихал его в пакет. Свитер был очень красивый - синий, крупной вязки - у меня его потом отняли. Я выходил из ресторана летом, а там мажоры тусовались, они с меня его и сорвали. Хорошо, что я сам в метро убежал, к милиционеру. У меня в последнее время проблема с работой - хорошо бы устроиться в тот музей, что в бывшем соборе, недалеко от меня, музейным смотрителем - там ведь вполне культурное место, и к тому же иностранцы бывают. Я сяду у входа, прикинусь - у меня это самый худший прикид, остальные гораздо лучше. Я сделаю себе прическу, может, меня кто-нибудь и возьмет, ну, иностранец, конечно. Пусть даже баба, а не мужик, наплевать. А пока они мне будут что-нибудь дарить: сигареты, например, или ручки. Не знаю только, стоит ли - сейчас я могу устроиться директором булочной - наверное, это лучше. Я все равно уеду отсюда через год, просто пока надо хоть где-нибудь работать. Вообще-то, мне ничего не надо, я могу жить на рубль в день. Мяса и масла я не покупаю, сахара тоже. Газеты и кино мне не нужны, там одна пропаганда. Правда, водку я пью, я от нее сразу худею. Если я поступлю работать в собор, мы с Марусей сразу напьемся. Маруся - это моя подруга, она работает недалеко от меня. Я называю ее Марусиком. Я хотел, чтобы она называла меня Пауль, но она зовет просто Павликом. Два дня назад мы у нее напились - а там еще была баба - комсомольский секретарь - просто ходячий лозунг какой-то. Откуда она взялась? Никогда бы не подумал, что у Марусика такие подруги. В ней было столько коммунистического. С ней рядом и сидеть-то было невозможно. А потом я пошел провожать другую бабу, ее звали Ира - мне не хотелось, но она так прицепилась, пришлось идти. Я никак не мог поймать ей тачку и решил - поймаю на Невском. Мы пошли на Невский, но там было то же самое. А я как раз там рядом живу, я решил - пойдем ко мне, я по телефону вызову. Мы пришли, она сразу же схватилась за телефон и звонит в такси. Я ей говорю: сними хоть пальто, а она не слушает. Дозвонилась, спрашивает адрес, я ей сказал, а потом спрашивает фамилию, я ей говорю: "Крокодилов", после чего ее там попросили не хулиганить и бросили трубку. Тогда она набросилась на меня, зачем я ввожу в заблуждение службу быта и не говорю свою настоящую фамилию. Наконец я сам позвонил в такси и назвался Чемодановым, мне почему-то поверили, только сказали, что лучше бы моя фамилия была Смирнов. Ира все допытывалась у меня, как моя настоящая фамилия, но я так и не сказал. Пока мы ждали такси, я рассказал ей, что хочу учить французский язык, и она сразу же принялась писать мне спряжение французского глагола avoir и при этом пыталась положить голову мне на плечо, а когда я не выдержал и отодвинулся, она мне сказала: "Брось, пожалуйста, свои педерастические штучки!" "А ты брось свои жидовские примочки," - ответил я. Тут она вдруг разрыдалась и говорит "Что ж, если черные волосы и глаза, то уже и жидовка!" Я был очень рад, когда наконец пришло такси. Она явно нездорова. Я, было, хотел, чтобы она меня обучала французскому языка, но теперь не хочу. Да к тому же она просит пять рублей за урок. Но, наверное, она меня иногда вспоминает, мы все же знакомы. Веню недавно ограбили - он спал, а к нему влезли через окно. Его били железным ломом по голове, но он жив - удивительно, его и ломом не убьешь. Сейчас он, конечно, немного не в себе - у него что-то с головой. Хотя это у него и раньше было, наверное, от старости - он уже становится "бабушкой". Но я все равно его очень люблю. Милиция, конечно, ничего не нашла, да и не найдет - его грабят уже не в первый раз. Почему у нас все так плохо, разве Ленин этого хотел? Говорят, Маргарет Тэтчер пьет по утрам грейпфрутовый сок. И это весь ее завтрак. А здесь просто некуда пойти вечером, никаких развлечений, ничего. Я вспоминаю Западный Берлин - там совсем другое дело - идешь, как по большому магазину! Там даже дождь какой-то особенный. Когда там пошел дождь, я протянул руку - ну точно, совсем особенный дождь! Я заходил там в самый дорогой универмаг КДВ, ничего не покупал - там все очень дорого, но там можно бесплатно прыскать на себя разные духи, и я каждый день заходил туда и прыскался. А один раз продавщица сама взяла флакон и опрыскала меня всего - наверное, я ей понравился. От меня потом целую неделю хорошо пахло. Когда я приехал обратно - тут везде грязь, все грязное, ото всех воняет говном, жрать нечего - ужас! Я даже никуда выходить не хотел. Я покрасил всю свою мебель в белый цвет из распылителя и поставил низенький столик, а на него положил иностранные журналы. Я стал выращивать цветы, но они плохо росли - в комнате слишком темно. Я привез из Западного Берлина много разных дезодорантов, и они все стояли у меня под зеркалом. Все мои знакомые приходили ко мне и прыскались. Они все, наверное, думали: "Ну ничего, я один попрыскаюсь, это немного!" И так каждый, а их сколько! В конце концов, мне пришлось все убрать - ведь им что-нибудь объяснять бесполезно! У меня есть соседка. Шурка, она уже на пенсии Она со своим мужем все подглядывала за мной и подслушивала. Но я один раз ее поймал у своих дверей и сказал: "Все подслушиваете? Материалы на меня собираете?" И с тех пор она меня побаивается, хотя подслушивать, конечно, продолжает. Раньше у меня была жена и дочь - это единственное, о чем я жалею в своей жизни. Я женился потому, что думал, что так должны делать все. Во всех фильмах, которые я видел, молодые люди встречались с девушками, и у них рождались дети. Конечно, мне всегда больше нравились юноши, но я думал, что я какой-то ненормальный. Когда мне было двенадцать лет, к нам в гости приехал мой двоюродный брат, и нас положили спать в одну постель. Мы трогали с ним друг друга за разные места, обнимались, и в конце я почувствовал такой кайф, ну просто кончил, хотя тогда я еще не знал, что это так называется. Мой папаша был сумасшедший, у него была любовница, я ее знал - она была техником-смотрителем из нашего РЭУ - такая крашеная блондинка с потасканной рожей. Он приводил ее к нам, когда матери не было дома, а я был за стенкой, и все было слышно - всякие там стоны и шуршание. А моя жена была балерина. Она все время притворялась, что любит меня, все изображала что-то, а потом у нас родилась дочь. Тут уж жизнь стала просто невыносимой. Я помню, мы с ней ужасно поругались, она мне так осточертела, и ее рожа, и ее задница еще больше, и ее проклятые родственники, они просто доводили меня до сумасшествия. Я шел по Фонтанке и думал, какой я несчастный, как все плохо, какая ужасная жизнь - и вдруг увидел идущего мне навстречу... Лицо его показалось мне таким прекрасным и почему-то знакомым. Он улыбнулся мне. Так мы познакомились с Веней." x x x Маруся закурила сигарету и отложила дневник Павлика в сторону. Во дворе напротив был серый дом. По двору бегали маленькие дети. Рядом находились какие-то очистные сооружения и летом, когда ветер дул в их сторону, в квартире воняло, как будто что-то разлагается. Сейчас была весна, грязный снег еще не растаял, и все вокруг было грязное, серое и унылое. В такие дни она всегда чувствовала беспокойство и тоску, и ей хотелось пойти куда-нибудь, только чтобы не сидеть на месте, и хотя идти было некуда, все равно, можно было идти просто по улице, по лужам, мимо серых домов, и так ходить долго, долго, пока не устанешь, и ноги не откажутся передвигаться. Тогда можно будет сесть на скамейку на ледяном ветру, потому что некуда идти и никто не ждет, и никто никому не нужен, и так и должно быть всегда, до самой смерти. Когда Маруся училась в школе, у нее было много знакомых девочек. Эти девочки были маленькие, им было только по двенадцать лет, как и Марусе, но они все уже были настоящие бляди. Одна из них ходила в синей куртке и курила в подворотне. А другая, по имени Ляля, жила со взрослым мужиком. У мужика была жена и дети, но по вечерам он встречался с Лялей. Он трахал Лялю в подвале, но больше ей нравилось сосать. Она даже как-то спросила Марусю: "Как ты думаешь, через рот нельзя залететь?" Маруся не знала, она в этом не разбиралась. Другая девочка была очень толстая, все ее звали Куча. Ей это не нравилось, и она просила, чтобы ее называли Бланка, потому что она была влюблена в певца Рафаэля и даже учила испанский язык во Дворце пионеров. У нее была цель в жизни - переспать с Рафаэлем. Переспать с Рафаэлем, а потом умереть. Она сказала: "Каждому, кто назовет меня Бланка, я буду давать рубль". Но ее все равно звали Куча. Когда ей сказали, что Рафаэль - гомосексуалист, она не поверила и продолжала надеяться. Сама Маруся до семи лет жила у бабушки в городе Жмеринке. Там вечерами они собирались с мальчиками у большого солдатского забора, за которым была воинская часть. Мальчики были старше, им было лет по десять, они делали кольца из разноцветных проволочек и дарили их Марусе, а она за это ложилась с ними в канаву, и они тыкали в нее мягкими пипками. Один мальчик говорил другому: "Далеко не запихивай, а то у нее ребенок будет". Однажды к забору прибежала бабушка Маруси, наверное, она заподозрила что-то, но ее заметили издали и успели мирно рассесться на бревна. "Вы що тута робытэ? - с подозрением спросила бабушка. "Та от, сыдымо тута, - ответил самый старший Алик очень спокойно, - кольцо Маруське плэтэмо". Бабушка сказала, что уже поздно, а действительно, было уже совсем темно, и она взяла Марусю за руку и увела ее домой. Вечером, лежа в кровати, Маруся боялась, что ее дедушка уже все узнал. она вся тряслась от страха, а еще она боялась, что у нее будет ребенок. Ей было непонятно, что она будет с ним делать, ей было очень страшно, и она говорила себе, что больше никогда так делать не будет. А на другой вечер повторялось то же самое. Днем они играли с подружкой на солнышке, ловили бабочек. Они научились определять, где самец, а где самка, и заставляли их ебаться. Если им попадалась бабочка с толстым брюшком, они сладострастно дрожали и говорили: "Это беременная". Вокруг было много насекомых, и птиц, и воробьев, и все они ебались друг с другом. Вечером к калитке прибегал кривоногий рыжий мальчик и говорил: "Маруська, ебаться будешь?", и они вместе бежали к большому забору, где росли желтые одуванчики. По воскресеньям они с братом Гришей ходили на станцию, туда приезжали поезда, и в буфете продавали мороженое. Там на стене в зале ожидания висел огромный портрет Ленина в расстегнутом пальто, развевающемся на ветру, а вокруг на картине были серые тучи. Марусе он почему-то очень не нравился, и эта картина вызывала у нее тоску и беспокойство, и, когда ей однажды попалась газета с портретом Ленина, она даже выколола ему глаза, а потом изрезала на куски. Тогда, еще совсем маленькая, она любила играть в собачек. Она привязывала себя веревкой за руку к ножке стола и лаяла "ав-ав". Она говорила, что она собачка Нэрочка. При этом ей виделась такая пушистая белая собачка, которую она то ли видела где-то у знакомых, то ли просто в книжке. До пяти лет она спала в постели с дедушкой. Она очень любила дедушку, только иногда он ужасно храпел. А потом вдруг дедушка перестал с ней спать, и ее переселили на пол, на перину. Обычно они спали на чердаке. Маруся слышала, как дедушка говорил бабушке: "Я не могу с ней спать, у меня наступает возбуждение". Маруся не поняла, что это. Бабушка часто делала вареники, и Маруся их очень любила. Как-то они с бабушкой поехали в гости в Мирополь - там жила бабушкина родственница. У родственницы было два внука, уже большие. Там приготовили вареники с вишнями, и Маруся, даже после обеда, все ходила по комнате и ела их. Она бы рада была переключиться на что-нибудь другое, но не могла, и все ела их и ела. Тут в комнату зашел один из внуков бабушкиной родственницы. Сережа, и ущипнул ее за бок. Маруся не поняла, зачем он это сделал, но покраснела. Он сказал: "Ешь, ешь", и еще раз ущипнул. Маруся смутилась и ушла. Там была деревянная уборная, где висела книжка с какими-то странными буквами, которых Маруся раньше никогда не видела. Маруся уже умела читать и все буквы знала. Она взяла листок и пошла к бабушке спросить. Бабушка сказала, что эта книга напечатана давно, и сейчас таких букв нет. Потом они пошли прогуляться. Было очень жарко. Недалеко стоял завод, и из огромной трубы лилась вода, от этого рядом образовался пруд, называвшийся здесь "ставок". Маруся разделась и тоже полезла в воду. Там было много мальчиков, они стали смеяться над ней. На Марусе были голубые трикотажные штаны. Ей пришлось одеться и уйти, хотя ей очень хотелось залезть в трубу, как это делали ловкие загорелые мальчики, и поплескаться там. Вечером они с бабушкой поехали в поезде назад. Маруся увидела в буфете пряник, светло-коричневый, облитый белой глазурью, и стала просить бабушку купить. Но бабушка сказала, что нету денег и что Маруся уже сыта. Маруся обиделась. Она смотрела в окошко. Там уже темнело, в окне были одни деревья, кругом лес и лес. Напротив бабушкиного дома через улицу жила Ленка, подружка Маруси. Ленка была бледная и худая, с черными волосами. У Ленки была старшая сестра - Наташка. У нее тоже были знакомые мальчики, которые часто приглашали ее в парк. Она не любила туда ходить вечером, потому что говорила, что ее могут отъебать. Маруся удивлялась, - почему она не хочет, ведь это же так приятно, но вслух говорить об этом не решалась. У Наташки был красивый кулончик на цепочке, короткая юбка, белая кружевная блузка и черный широкий пояс с золотой пряжкой. Марусе очень хотелось быть как Наташка. Однажды она потихоньку пошла к ним, там никого не было дома. Она зашла в комнату, открыла шкаф и достала оттуда пояс и цепочку с кулончиком. Потом так же тихонько пошла домой. Дома она надела на себя цепочку и попыталась застегнуть пояс. Но она была толстая, и пояс застегнулся с большим трудом - только на последнюю дырочку. Маруся даже не могла вздохнуть. Ей казалось, что теперь она хоть немного стала похожа на Наташку Она попыталась начесать волосы у себя на голове, она много раз видела, как это делает Наташка, но так и не поняла, как. От этого все волосы спутывались, но зато голова казалась большой и круглой, как воздушный шар. Но тут подкралась бабушка, набросилась на Марусю и стала орать, что она себя уродует. Маруся даже не слышала, как подошла бабушка, - ни одна половица не скрипнула. Бабушка любила подглядывать и подслушивать и ходила бесшумно, как кошка. В войну она жила в оккупации, но имела связь с партизанами. Она часто рассказывала, как она шла в Киев или из Киева, выводила из окружения какого-то секретаря партии, хранила какие-то передатчики - у Маруси потом все спуталось в голове, и ничего конкретно вспомнить она не могла. У матери бабушки было четырнадцать детей, она была простая крестьянка и всю жизнь работала. Во время голода в тридцатые годы бабушка спасла всю их семью, потому что стащила где-то мешок пшена, и по ночам, чтобы не был виден дымок из трубы, они варили его и ели. С того времени отец Маруси очень любил пшенную кашу. Бабушка приговаривала: "Мою жизнь никто не знает, что я пережила, как я страдала, Боже, Боже!" А мама говорила Марусе, что у бабушки было много любовников, что она в молодости работала продавщицей в магазине. В молодости бабушка была довольно красивая и познакомилась со своим мужем, который работал большим начальником в киевском НКВД. У них родился ребенок, марусин папа, а потом муж ее бросил, - мама говорила, потому что бабушка была очень хамская. После этого бабушка вышла замуж за дедушку. Она оформляла витрину и надела на себя красивую юбку. Дедушка ее заметил и потом специально пришел в магазин с ней познакомиться. Он попросил у нее какие-то консервы, а она раздраженно швырнула их ему в рожу и дедушка ее сразу полюбил. Потом они с дедушкой построили дом. Дедушка работал на паровозе машинистом и во время войны помогал немцам. У него даже был друг - Ганс. Дедушка говорил, что при немцах везде был порядок, и они всех кормили. Работать с немцами было одно удовольствие. Но потом, когда наши победили, дедушка уже не писал Гансу, и боялся, как бы его не заложили соседи. Но соседи и сами почти все дружили с немцами, и один мужик - его звали Грихаил - вообще стучал у немцев и закладывал всех коммунистов. Потом он тоже затихарился. Обо всем этом Маруся слышала от мамы. Дедушка с бабушкой часто ругались, и Марусе это нравилось, потому что тогда про нее вообще забывали. Они с Ленкой потихоньку учились курить. Маруся воровала у дедушки папиросы "Шахтерские", и они курили их за солдатским забором. Она только набирала дым в рот, поэтому никаких неприятных ощущений не было. Дым выходил изо рта тонкой красивой струйкой. Наташка курила точно так же. Маруся со своим младшим братом Гришей и с Ленкой часто ходили в кино. Они шли через большой парк, который назывался "Парк культуры и отдыха железнодорожников". Они проходили мимо серебряной матери, которая протягивала своего младенца куда-то вверх, и мимо коричневых каменных оленей. Однажды, когда бабушка с Марусей и братом гуляли здесь, они все вместе сфотографировались, и Маруся залезла на оленя. В углу парка стоял старый грязный сортир, и соседи рассказывали, что в нем один мужик утопил свою мертвую жену. Он ее разрезал на куски и утопил там. Маруся боялась этого сортира. Потом из парка они выходили на асфальтовую площадь, шли мимо стадиона, украшенного плакатами. На плакатах были нарисованы мускулистые мужики и бабы в трусах и майках. Кинотеатр был совсем новый и находился сразу за парком. Они покупали билеты и долго ждали начала сеанса. Они заходили в музей какого-то революционера, который находился рядом с кинотеатром. Туда можно было заходить бесплатно, и они ходили каждый раз перед кино. Там были гнутая алюминиевая ложка и вилка, а также потрескавшаяся тарелка и мутный стакан - все это принадлежало революционеру, из этого он ел и пил. Там же в витрине были выставлены его вышитая сорочка и засаленный военный френч. Еще был обгрызенный карандаш и картонка с пробитыми на ней линиями, при помощи которой он писал, когда окончательно ослеп. В последней комнате в витринах были разложены подарки, которые на юбилей этого революционера прислали разные заводы и фабрики. Особое впечатление производил на Марусю сахарный бюст писателя, который прислал сахарный завод. Ей хотелось отколоть хотя бы кусочек, но бюст стоял в стеклянной витрине. Билеты в кино продавали без мест, и все дети стояли в очереди у стены, а потом, когда двери открывались, бежали и занимали места. Маруся была очень большая и толстая. Один раз какие-то взрослые мальчики с сигаретами уставились на нее, и один из них сказал: "Гляди кака пузата. Ебана, должно быть". Это произошло именно в тот день, когда у Маруси было хорошее настроение, и когда она решила, что она совсем не толстая, а, скорее, худенькая. Маруся покраснела, ушла и спряталась в кустах. В кустах валялись пачки из-под папирос, смятые пожелтевшие окурки, какие-то грязные тряпки, и ползали муравьи. Она долго сидела там, думала, но ничего не могла понять. В кино они смотрели, в основном, индийские фильмы, там все было так красиво, все обнимались и целовались. Когда Маруся ходила в кино с Гришей без Ленки, им часто встречалась одна и та же пара - девушка в короткой юбке и высокий парень с длинными волосами и вытянутым бледным лицом. Они ходили обнявшись. Марусе они очень нравились, и она все время наблюдала за ними издалека, а потом показала их Грише. Гриша с ней согласился, что они очень красивые. С тех пор они стали называть девушку "красавицей". Они даже ходили за ними по парку, стараясь, чтобы их не заметили. Потом как-то с ними опять пошла Ленка, и они показали "красавицу" ей. Ленка внимательно осмотрела ее с ног до головы и сказала: "Эта ваша красавица, по-моему, беременная". Маруся покраснела, ей стало очень неприятно, она пожалела, что показала красавицу Ленке, а та все испортила. Ленка часто смотрела, как Маруся ебалась с мальчиками, но сама не хотела, а когда Маруся ее спрашивала, почему, она уклончиво пожимала плечами. Но она даже предлагала Марусе ебаться у нее за домом на огороде, там никто ничего не увидит, говорила она, и можно это делать даже днем. Гриша тоже иногда смотрел на Марусю и мальчиков. Маруся мечтала похудеть, но бабушка готовила очень вкусно, и Маруся не могла заставить себя отказаться, да к тому же бабушка и не разрешала не есть. Ночью, лежа в постели, Маруся щупала свой живот и пыталась его втягивать. У бабушки была картонная коробка, и в ней много пластинок. Маруся часами слушала их. Когда пластинка кончалась, она ставила ее снова. Многие песни она помнила наизусть. "Все ждала и верила сердцу вопреки, мы с тобой два берега у одной реки". Маруся представляла себе какого-нибудь мальчика, что это они с ним два берега, и взволнованно ходила по комнате. Она не знала, кто из мальчиков, с которыми она лежала под забором, нравится ей больше. То ей казалось, что она любит рыжего кривоногого Витальку, то ей нравился больше Юрка с выпученными глазами, а то рябой узкоглазый Алик. Потом она уехала в Ленинград, ей пора было идти в школу. В Жмеринку она приезжала почти каждое лето. Через год она снова приехала и на вопрос: "Ебаться будешь?" отрицательно покачала головой. С тех пор мальчики, когда они играли вместе, говорили ей: "Маруська, а ну отвернись, я поссу!" Когда Маруся училась уже в пятом классе, ее отправили в спортивный лагерь. Она ходила тогда в плавательный бассейн. Спортивный лагерь находился в городе Туапсе. Провожал ее туда отец. Он постриг Марусю очень коротко, к тому же она ходила все время в брюках, отчего все принимали ее за мальчика. Когда она села в поезд, там было много девочек, они стали играть в какую-то игру и спросили ее: "Как тебя зовут?" Она тихо пробормотала: "Мура", а они стали называть ее "Шура", потому что подумали, что она мальчик, и одна девочка, самая красивая, с яркими синими глазами и алыми губами стала с ней кокетничать. Потом Маруся объяснила им, что она не мальчик, и все очень удивились Она действительно была похожа на высокого здорового мальчика в шортах и мужской рубашке. Жить их поселили у какой-то старухи, и она сказала, увидев Марусю: "Вот хорошо, и парень есть, будет следить за дисциплиной!" Марусе это даже нравилось, она давно уже хотела быть мальчиком, ходила в брюках и в классе дружила только с мальчиками. У нее был друг - Вова Гольдман. Они с ним лазили на помойки, забирались на крыши и бросали оттуда лампочки на головы прохожим. Еще они любили звонить в квартиры и убегать, пока не открыли. Часто они ходили по подвалам, полузатопленным водой и жгли газеты, освещая ими путь. Однажды они боролись с Вовой на диване, и он стал вдруг задирать ей платье и сильно сопеть. Маруся с большим трудом справилась с ним и освободилась. Вова жил в соседнем доме и часто приходил в гости. По ночам, когда родители спали, Маруся играла с братом в игру, которую придумала сама. Она ложилась на пол голая, а брат на нее садился. Он трогал ее, и Марусе было приятно. Отец Маруси был капитаном и плавал за границу. Как-то они с мамой пошли встречать отца к нему на корабль, когда он пришел из рейса. Маруся очень любила порт и корабли, и серое небо, море и чаек, их всегда было очень много, они летали и кричали странными голосами. Она всегда мечтала плавать на таком же белом корабле по серому морю, у морского ветра был прекрасный запах, ей казалось, что это и есть счастье. И потом, спустя уже много, много лет, стоило ей почувствовать морской ветер с запахом водорослей, ее сразу же тянуло туда, к морю, она даже сама точно не знала, куда, просто уйти, уйти в море. Тогда на корабле была еще одна девочка, и они с Марусей долго бегали по кораблю, везде заглядывали и попали в машинное отделение. Огромный бородатый мужик с голубыми глазами сказал им: "А во что вы играете? Вот мы, когда были маленькие, играли в доктора, раздевались и смотрели". Маруся захихикала, и они убежали. В коридоре ей захотелось в туалет, но задвижка на двери была сломана. Ее подружка держала ручку, и тут откуда-то появился бородатый мужик, ласково отстранил девочку, открыл дверь и стал смотреть, как Маруся сидит на унитазе. Потом он потрогал что-то у себя в штанах и ушел. Маруся с подружкой побежали за ним и увидели, как он зашел в дверь каюты. Они тоже заглянули туда. Там было сильно накурено, и за столом, уставленным бутылками, сидела компания пьяных мужиков с красными рожами. Они увидели девочек и стали приглашать их: "Заходите, заходите, у нас здесь и конфеты есть!" Но Маруся боялась, хотя ей и было интересно посмотреть, что будет дальше. Она бегом спустилась в машинное отделение и затаилась там, между трубами, она знала, что рано или поздно бородатый туда придет, потому что была его смена. Наконец, примерно через полчаса, послышались шаги, и на трапе показался бородатый, он уже успел напиться, и ноги у него заплетались. Он спустился вниз и зашел в клетку, на которой были нарисованы череп и кости, и стал что-то там ковырять. Тогда Маруся выскочила из своего убежища, подбежала к клетке и повернула в дверях ключ, который бородатый оставил снаружи. Сперва он не понял, реакция у него была замедленная, он ласково улыбнулся и сказал ей: "А, это ты. Пришла," - и хотел выйти из клетки, но оказалось, что дверь заперта. Он стал трясти металлическую сетку и вопить: "Открой, а ну открой сейчас же!" и ругаться матом, а Маруся убежала. Сверху с головокружительной высоты она оглянулась, трап уступами уходил вниз, там все гудело, и с самого дна, как из преисподней, доносились хриплый рев и звон сетки. Долго, конечно, он так не просидел, его выпустили, а Марусю наказали. Ее посадили в туалет, который в каюте был вместе с ванной. Туалет был белый, красивый, там все блестело, и Марусе даже нравилось там сидеть. Отец все повторял: "Мишка такой хороший парень, зачем это ты его закрыла? И как тебе такое могло в голову прийти? Ну надо же, не ребенок, а черт знает что!" Маруся мрачно молчала. В школе у Маруси были подруги. Одна подруга жила недалеко от Маруси, ее звали Маша Степанова. Маша была черноволосая и черноглазая девочка, очень бойкая и пухленькая. Они ходили вместе в школу и из школы. Однажды, когда они ехали в троллейбусе, к ним прицепился пьяный старик. Ему не понравилось, что Степанова так громко хохочет, а она хохотала непрерывно, и голос у нее был хриплый. "А еще пионэры!" - сказал он. "Пионэры, пионэры", - передразнила его Степанова, а старикан схватил ее за косу и стал трясти. Волосы у Степановой растрепались, шапка упала, а старик все не отпускал ее, он весь побагровел и ругался матом. Маруся подобрала степановскую шапку. Степанова еле вырвалась от старика, и они выскочили из троллейбуса. Степанова была вся красная, растрепанная и плакала. После уроков они со Степановой часто заходили в ближайший универмаг и воровали там в отделе самообслуживания игрушки и канцелярские принадлежности: тетради, кисточки для клея, пластилин. Потом они выбрасывали все в урну потому что родители могли спросить, откуда это взялось. Однажды они попытались украсть краски прямо из-под носу у продавщицы, и их поймали и отвели в милицию Маша рыдала, а Маруся молчала, но ей было ужасно страшно. Она слышала, как продавщицы переговариваются между собой, разглядывая их, и говорят про Марусю, что она "наверное, опытная, а Степанова - в первый раз, потому что плачет". Потом приехали их мамы. Потом они ехали в переполненном троллейбусе, была зима и темнело рано, в троллейбусе было темно, горела одна тусклая лампочка, пахло чем-то мокрым и кислым, и Марусю охватило чувство неотвратимости смерти и собственной беспомощности. Дома Марусю очень сильно избили резиновой дубинкой. Обычно Марусю бил папа, но на этот раз мама сделала это сама. Никакого раскаяния Маруся не чувствовала, воровала она уже не в первый раз. Часто в школе она лазила по карманам в раздевалке, а еще раньше, когда была совсем маленькая, украла у соседской девочки колечки. За это ее тоже сильно избили. Еще она воровала у отца сигареты "Филипп Морис" в пластмассовых коричневых коробочках, и они с Гольдманом их курили. После случая с милицией ей запретили дружить с Машей, и она встречалась с ней тайком. Она вообще поняла, что все надо делать так, чтобы об этом никто не знал, и ничего никому не рассказывать. В десятом классе она напилась в первый раз на дне рождения у своего одноклассника по прозвищу "Коммунист". Это прозвище ему дали после того, как на уроке истории он заявил, что верит в коммунизм. Коммунист был единственным мальчиком в их классе, который уже давно сношался с девочками, пил и курил. Когда она пришла домой, отец смеялся, но сказал, чтобы этого больше не было. А Марусе понравилось, и она вскоре напилась снова. Когда она возвращалась домой, она долго стояла у парадной и трясла головой, пытаясь протрезветь, но ничего не получалось. Дома отец вопил: "Посмотри на себя в зеркало, у тебя же глаза стеклянные". Она послушно шла и смотрела, а потом говорила - нормальные. За это ее избивали. В школе девочки часто рассказывали про наркоманов, и ей это нравилось. Она хотела сама стать наркоманкой. Она попробовала таблетки пентальгина и испытала приятные ощущения. Пентальгин тогда продавали без рецепта, но чтобы поймать кайф, нужно было съесть целую упаковку. Перед выпускными экзаменами, когда родители уехали в отпуск, к ней в гости пришел Коммунист. Он принес две бутылки портвейна, и они выпили. Потом сели на диван и стали обниматься и целоваться. "Смотри, - говорил Коммунист, гладя ее грудь, - ведь ты скоро станешь старая и никому не будешь нужна. А баба щипком жива. Давай сейчас..." Потом они пошли в спальню, коммунист снял с кровати простыню, и они легли на голый матрас. Это была родительская кровать. "Кровь будет", - сказала Маруся. Она боялась, что испачкает матрас, и родители догадаются, в чем дело, а кровь будет не отстирать "Может и не будет". - Коммунист залез на нее и стал членом бодро тыкать ей между ног. Маруся вспомнила Жмеринку и канаву под забором, но тогда ей было приятно, а сейчас больно и хотелось только, чтобы от нее отстали. Она потихоньку стала отползать вверх от Коммуниста, потом встала и сказала: "Не получается". Коммунист долго сидел на кровати и рассматривал свой член, приговаривая: "Черт возьми, неужели я старею!" Он встал и голый стал плясать по комнате, потом схватил пустую бутылку и вскочил на подоконник. Окно было скрыто, стояла белая ночь, и все прекрасно просматривалось. Маруся испугалась, что его увидят соседи, а потом расскажут родителям, и она сказала ему: "Слезай". Коммунист бросил пустую бутылку во двор, раздался звон. Он соскочил с подоконника и сказал: "Я восстановился. Пошли опять." "Нет, - сказала Маруся, - иди лучше домой. Я хочу спать." Ей стало скучно и хотелось, чтобы он ушел. "Давай на ночь останусь, - сказал Коммунист. "Нет", - повторила Маруся. Когда он ушел, Маруся открыла окно у своей кровати и поблевала сверху. Блевотина стекала на подоконник соседей, а потом на сиреневый куст, что рос у Маруси под окном. Летом железные крыши нагревались на солнце и от них хорошо пахло. Маруся любила лето в городе. Ее подруга Маша Степанова однажды привела ее к девочке, которая жила на Петроградской стороне. Эту девочку родители отселили от себя, потому что она очень любила трахаться, и к ней постоянно ходили мужики Особенно ей нравились грузины, она даже рисовала их портреты. Марусе было хорошо там, но долго там находиться она не могла, ее все время ждали родители. А когда она приходила поздно, отец сажал ее на стул посреди комнаты, направлял настольную лампу ей в лицо и устраивал допрос, выясняя, где она была. Маруся хотела вообще уйти из дому, но ее отец имел связи с КГБ, и она боялась, что ее все равно найдут. Брат Гриша тоже следил за Марусей и все грозил каким-то Геннадием Аристарховичем, который был другом отца и работал в КГБ. "Подожди, - говорил Гриша Марусе, - все эти твои гнилые связи рассекретят. Ах, какие там одухотворенные личности! А все они просто говно и ничего больше!" Маруся не понимала, что Гриша имеет в виду, особой одухотворенности она в своих знакомых не видела. Гриша был младше Маруси на два года, но уже собирался работать в КГБ. Он хотел стать профессионалом. Маруся продолжала есть пентальгин. а однажды ей попался пузырек с таблетками, на котором было написано "белоид", и она решила попробовать, тем более, что одна девочка сказала ей, что это гораздо лучше пентальгина. Маруся съела целый пузырек. Сначала ее немного тошнило, а потом стало очень хорошо. Какая-то огромная пропасть образовалась в голове, и там были даже не видения, а ощущения всяких квадратов, треугольников, они проносились и улетали вдаль, а далеко-далеко была маленькая белая звездочка. Как будто это была сфера, вселенная, обязательно круглая, с зубчатыми краями, и она все время поворачивалась. Она услышала чьи-то голоса: "Открой глаза", но ей не хотелось, ей было хорошо, казалось, что она и не сможет открыть глаза, веки очень тяжелые, глаза заклеены. И от этого глаза как будто поворачивались внутрь, и получался длинный черный коридор, оттуда приходили разные треугольники, квадраты, опять треугольники. Наконец глаза открылись. Она увидела какие-то блестящие огромные четыре глаза, и еще блестели зеркала и металл. Было очень красиво. Каждая блестящая точка многократно повторялась, переливалась и слепила глаза. И как железом по стеклу раздался визгливый женский голос, вобравший в себя всю злобу и грязь: "Вот блядь, ну и хлопот с ней." x x x "Я все же поступил работать в собор. Когда я туда пришел в первый раз, мне показалось, что там ужасно темно, и какие-то безумные толпы. Старуха у входа не хотела меня пускать без билета, но я сказал, что я по поводу работы, и она пустила, указав на стол в глубине зала. Я пошел по этому огромному залу и сразу же потерял из виду стол и заблудился. Пока я там ходил, я слышал обрывки экскурсий. Почти все экскурсоводы говорили одно и то же, и только одна вопила громче всех про архитектора, построившего этот собор, какой он прекрасный и умный. Мне даже стало интересно, я так и ходил за ней всю экскурсию. Когда она немного успокоилась и пришла в себя, я спросил ее про стол. Она была не в очень хорошем настроении, но все же показала мне куда-то в угол. Я пошел туда и увидел такую колоду с маленькими глазками и бюстом огромного размера, который она уложила на стол. Я подумал, что это начальница и сказал ей, что хочу у