очь! Ладно, Никифор, пойдем, съедим то, что тыловики украсть не сумели или не успели. "Три корочки хлеба"... Глава 10. Десант в огненный капкан Колонна дивизии растянулась по узкому шоссе и медленно двигалась вдоль поселков и кишлаков. На горизонте виднелся Чарикар, оттуда предстояло десантироваться в Панджшерское ущелье. Все нервничали. В позапрошлом году там разгромили целый мотострелковый батальон. Прошлогодний июль тоже был тяжелым. Погиб экипаж БМП, из нашей первой роты, бронемашина взорвалась и сгорела. Гиблое место. Горы, "духи", укрепрайоны, мины. Ничего хорошего мы не ожидали. Я сидел сверху башни, расправив плечи, положив ноги на пушку и подставлял лицо свежему ветерку. Охлаждался. Печет, как будто и не середина ноября, а август. -- Эй, комиссар, хватит гарцевать, словно на коне. Ты же не скульптура императора Николая I. Слезь, не будь мишенью. Слишком часто в тебя стреляют. -- Проговорив это, комбат машинально подкрутил усы. Переживает. Он в Панджшере уже бывал и еще раз туда попадать не хотел. Я вздохнул, послушался совета и спустился вниз, разлегшись возле открытого люка старшего стрелка. На освободившееся место тотчас запрыгнул "комсомолец". Виктор был пониже меня ростом, и когда он сел то, втянув голову в плечи, не торчал над башней, как я. Внезапно раздавшаяся очередь сбила с прапорщика кепку-афганку, а сам он упал сверху прямо на меня. Впереди раздался взрыв, и загорелся грузовик. Комбат скомандовал: "Стоп!" Мы спрыгнули и спрятались за броню. Наводчик развернул башню и расстрелял хибару, из которой выстрелил гранатометчик. "Духов" не было видно, и пехота разрядила магазины наугад в виноградники. Казалось бы, откуда взялась новая зелень? Летом мы уничтожили на двести метров вокруг растительность и завалили дувалы. Но теперь из зарослей стреляют с трехсот метров. Нужно, наверное, сровнять с землей вправо и влево от дороги все кочки, растительность и превратить "зеленку" во взлетно-посадочную полосу. Но тогда начнут бить из минометов и безоткаток. Лишь расстояние чуть увеличится. А с каждым разрушенным домом, с каждым сожженным кишлаком "духов" все больше и больше, воюют от мала до велика. Что нам с ними делать? -- "Комсомол", возьми чепчик, -- поднял из пыли головной убор Подорожник. -- Витек, тебе повезло, пуля прошла в сантиметре от скальпа. Еще чуть-чуть -- и ты покойник. -- При этих словах прапорщика передернуло, руки задрожали, и Бугрим обронил кепочку. Виктор присел на асфальт, достал смятую пачку сигарет, вынул одну сигарету и прикурил. Я посмотрел в сторону "зеленки". Где же тот "дух", который мог меня убить? Не сгони меня Василий Иванович вниз, валялся бы я на дороге, прикрытый брезентом. Подорожник улыбнулся многозначительно и произнес: -- Вот видишь, комиссар, я тебе жизнь спас! А мог бы сейчас лежать с дырками в башке! Скажи спасибо, что я предугадал опасность. -- Спасибо, Василий Иванович! Я ваш должник. -- Пожалуйста. Не за что. С тебя "пузырь". И одень, в конце концов, бронежилет и каску! -- Обязательно! Только подберу по размеру, -- отшутился я. Медик вернулся от сгоревшего грузовика. Ребятам повезло. Граната разворотила кузов, но кабину не задела. Чуть контузило водителя. А Головской был как всегда в каске, ему хоть бы что. Правда, кабину покорежило, дверцу заклинило. Толстый Головской с трудом выбрался через левую сторону, протискиваясь между рулем и сиденьем. Начало операции не сулило ничего хорошего... * * * Вертолет, на котором я летел в район десантирования, бросало из стороны в сторону. Первым бортом высадили разведвзвод с Чухвастовым и Пыжом, вторым -- взвод АГС и комбата. Третий борт вез меня, расчет миномета и взвод связи. Барражирующие в небе "крокодилы" расстреливали "нурсами", для профилактики, горные вершины. Я прильнул к иллюминатору: сквозь легкий туман уже виднелась площадка десантирования. Борт медленно двигался к ней левым боком. В этот миг под ногами солдата, изготовившегося для прыжка, раздался звонкий щелчок и в днище сверкнул рикошет от пули. -- "Ленинград"! Ты почему не поставил автомат на предохранитель? -- рассердился я на Коршунова и дал ему пинка. -- Но я не стрелял! Это не я! -- ответил испуганный связист. И правда, еще одна пуля пробила кабину, но теперь пулевое отверстие образовалось в боковой стенке, возле иллюминатора. -- Бортач! Давай быстрее, а то собьют! -- заорал я летчику. Тот и сам увидел пробоины и срочно связался с пилотом. Вертолет завис над самой землей, и мы вместе с борттехником быстренько вытолкнули бойцов вниз. Солдаты, кувыркаясь, с ругательствами и воплями упали на площадку. Громко матерясь, последним спрыгнул я. Десять секунд -- и двенадцать человек на земле! Вот это скорость! Жить захочешь -- поторопишься! Вертушка легла на бок и, дымя, резко ушла вправо. Потом, заложив крутой вираж, вертолет взмыл в небо. Лежащие вокруг бойцы, стреляли, куда попало, в направлении противоположного склона. Я тоже расстрелял два магазина. Рядом со мной прошла очередь, и несколько пуль зарылись в каменистую землю. Следующий вертолет высадил взвод Шведова. В него тотчас ударили пулеметные очереди. И эта вертушка задымила, но удержала высоту и сумела улететь. Подорожник приказал усилить огонь по "духам". К площадке подлетела еще одна пара вертолетов. Первый борт быстро высадил людей и уступил место следующему. Второй завис над вершиной, опираясь на одно колесо, и начал высадку солдат. Выскочили один боец, второй... Вот выпрыгнул Серега Шкурдюк, за ним -- пара солдат. И тут раздалась длинная, громкая очередь из крупнокалиберного пулемета. Вертолет, дернувшись, начал медленно заваливаться в ущелье. Звук двигателя стал прерывистым, упали обороты, ему не хватало мощности. Из люка вывалились еще два человека, а затем борт, накренившись, закувыркался в пропасть. Взрыв и удар соединились в один громкий хлопок. Снизу полыхнуло пламя, и поднялось облако дыма. Из ущелья послышался треск горящего дюралюминия. "Крокодилы" обрушили на противоположный хребет море огня, но пулеметы и автоматы мятежников не смолкали. Я лежал рядом с комбатом, расстреливая магазин за магазином. Во время перезаряжания рожка патронами, мой взгляд упал на лежащую возле локтя пулю. Она сверкнула сбоку минуту назад, и теперь я ее мог разглядеть. Стальной сердечник длиной сантиметров пять пробил бруствер и застрял в камушках. -- Иваныч, взгляните, из чего по нам лупят! -- показал я подполковнику пулю. -- От ДШК! Вот из него они и завалили "Ми-8". Комиссар! Надо доставать людей из ущелья. Может, кто живой на склоне остался. -- А почему опять я? В "зеленке" мне досталось и теперь подставлять задницу? Василий Иваныч задумчиво поглядел на меня и хмыкнул. -- Согласен. Тогда, Василь, твоя очередь под пулями побегать, -- сказал комбат Чухвастову. Замначальника штаба медленно пополз к месту катастрофы. Он перекатился в ближайшую ложбинку, где его прижали пулеметными очередями. Минут пять мои мысли пребывали в полном смятении. "Жить хочется! К черту войну! Зачем мне это надо? Что, я -- один единственный, кто должен лезть во все дыры? Пусть Шкурдюк ползет, его рота! Но ведь внизу кто-то кричит и зовет, а эти балбесы почему-то залегли и не спускаются на помощь", -- размышлял я, терзаемый угрызениями совести -- Василий Иванович, я посмотрю, в чем там заминка. Возьму с собой Шапкина. -- Комбат, не глядя на меня, кивнул головой и продолжил стрелять одиночными по зарослям кустарника. -- Сашка! Бери станцию и за мной! -- скомандовал я связисту. Сержант без лишних пререканий поспешил следом. Пули плотно ложились вокруг нас. -- Шапкин, прижми ниже задницу, а то отстрелят! Что, в учебке ползать по-пластунски не учили? -- негодовал я на Сашку, потому что тот, не желая пачкаться, не полз, а передвигался на четвереньках. Раскаленный металл врезался в каменистый гребень горы и с отвратительным визгом рикошетил во все стороны. Хорошо, что стрельба идет только с левого склона. Если "духи" такой же пулемет поставят и справа -- нам всем смерть! Шапкин полз следом за мной и громко матерился после каждой очереди. Конечно, неприятно, когда ежеминутно отлетающие камушки секут по щекам. Я добрался до глубокой ложбины, в которой сидел бледный и изможденный Шкурдюк. Рядом теснились Чухвастов и четверо растерянных солдат. -- Ну, что там случилось, Серега? Тебя не зацепило осколками? -- забеспокоился я. -- Нет. Перелякался дюже, но штаны сухие. К счастью, не задело ничем. -- Кто еще был в вертолете? -- Не знаю, выпрыгнул ли Арамов... Мы вместе с ним летели... Я выскочил, и почти сразу вертолет упал и взорвался... -- ответил Сергей медленно, с большими усилиями, делая долгие6 паузы. Его колотила мелкая дрожь... Солдаты лежали, прижавшись друг к другу, как испуганные воробьи. Они понимали, что сейчас офицеры станут всех поднимать и гнать вниз к раненым и убитым. Доставать тела из глубокого ущелья под обстрелом было страшно. Ни у кого не было желания в любую секунду превратиться в окровавленный труп и лежать на земле рядом с мертвым приятелем. -- Вася! Чего ждем-то? Внизу кто-то орет и стонет! Нужно ползти! -- Вот сам и ползи, умный какой! Пулеметы молотят без остановки, головы не поднять! -- А ты ее и не поднимай! По-пластунски, змейкой, мордой в землю! -- предложил я капитану. -- Стар я, ползать под обстрелами. Помоложе найдутся, -- возразил Вася и нахмурился. -- На меня намекаешь? -- усмехнулся я. -- Ни на кого не намекаю. Я простой замначальника штаба батальона. Мне по должности не положено водить в атаку людей, воодушевлять бойцов. Другие на это учились... Я взглянул на Сережку, но того била сильная дрожь. После болезни не окреп, а тут еще такой шок! Черт! Опять мне в передрягу попадать! До чего не хочется подставлять башку! На какое-то время я закрыл глаза, размышляя о предстоящей вылазке, достал номерок из-под тельняшки и погладил его для удачи. Убьют, как пить дать, убьют! Если послать одних солдат, а самому остаться в этой спасительной ложбинке? Нет, они наверняка где-нибудь залягут и никого искать не станут. -- Что ж, миссию следопыта беру на себя, -- сказал я Чухвастову. -- Сейчас с Шапкиным спущусь метров на пятнадцать по склону, а вы прикрывайте меня. Огонь из всех стволов! Отвлекайте пулеметчиков! В этот момент на наши ноги сверху рухнуло тело. Оно было довольно крупных размеров, в шлемофоне вертолетчика, с окровавленным лицом, и громко материлось. -- Ты кто? -- удивился Чухвастов. -- И откуда свалился? -- Я борттехник! Я же из этого вертолета! Как живой остался, не пойму! -- торопливо принялся объяснять "бортач". -- Меня выбросило из люка вниз головой. Вот всю морду себе разбил при падении о камни. -- Сколько человек осталось в вертушке? -- поинтересовался я. -- Ваших трое, кажется, и экипаж. Там кто-то стонет среди валунов. -- Шапкин, за мной! -- рявкнул я, плюнул три раза через левое плечо и выполз из укрытия. Сержант, чертыхаясь, выбрался следом. Пулеметная очередь взрыхлила землю метрах в пяти от меня. Плохо! Пристрелялись гады! Справа кто-то громко стонал и звал на помощь. Я перекатился туда и увидел обгорелого, закопченного "летуна". -- Эй, брат, ты кто? -- крикнул я ему. -- Идти или ползти можешь? -- Нет, не могу. Ноги обожжены. А-а-а-а-а! -- громко с надрывом в голосе прохрипел в ответ вертолетчик. -- Я командир эскадрильи подполковник! Помогите кто-нибудь, ради бога! -- Сейчас поможем. Держись! -- обнадежил я летчика и взял у связиста радиостанцию. -- "Багор", я "Багор-300", докладываю обстановку: найден живой член экипажа. Нужны "карандаши", чтоб выносили. Летчик ранен, обгорели ноги. Срочно сюда на помощь. -- Сейчас пришлю. У тебя промедол есть? -- спросил комбат. -- Кто на связи? Всем остальным молчать! Что видишь внизу? -- перебил Подорожника голос какого-то начальника. -- Это с вами говорит "Заря-1", докладывайте обстановку! Ого! Это комдив вклинился в разговор. А что сказать? Ни хрена не видно: сплошная дымовая завеса. Вертушка коптит горящими колесами и топливом из баков. Дюралюминий с громким треском и шипением полыхает, время от времени стреляя искрами. Но это хорошо, что много копоти: "духовские" пулеметчики потеряли нас из виду. -- Нашли одного раненого! Это командир вертушки. Нужна срочная эвакуация. Других никого пока не вижу. Сейчас спущусь вниз, как только заберут раненого. Докладывает заместитель "Багра", "Багор-300". -- Давай, сынок, действуй! Удачи! -- напутствовал полковник. Ишь, папочка нашелся! Лучше огневые точки "духов" подавите артиллерией. Потому что ползти дальше -- значит выбраться из дымового прикрытия. Будем прекрасной мишенью. Сверху зашуршали камушки и к нам подползли Шкурдюк, Чухвастов, Сероиван и солдаты. -- Ну, вот и славно! Выносите подполковника, а я пробираюсь к пожарищу. Может, и там есть кто живой, -- сказал я Чухвастову, и, поплевав через левое плечо, направился дальше. Шапкин, словно нитка за иголкой, передвигался за мной. Ползти стало совершенно невозможно. Едкий дым и гарь стелились по земле, вызывая жжение во рту и глазах. Запах разлившегося керосина затруднял дыхание. Вначале я поднялся на четвереньки, затем пошел чуть пригибаясь, а потом и в полный рост. Миновав дымовую завесу, мы с сержантом оказались возле горящей кабины. Внутри нее, поджав руки и ноги, лежало тело пилота. Это была, в общем-то, уже не кабина, а бесформенные, разбросанные повсюду куски обшивки, стекла, пластика, которые продолжали гореть. Летчик сидел в кресле, пристегнутый ремнем, а языки пламени лизали его руки, ноги и закрытый гермошлем. Тело полностью обгорело, оплавилось и пузырилось под действием огромной температуры. Обугленная головешка -- это то, что было человеком всего полчаса назад. Живым, здоровым, уверенным в себе молодым офицером. -- Наверное, это "правак". Не успел выпрыгнуть, потому что был пристегнут. Комэск сумел, а этот -- нет. Да и кабина на его сторону завалилась. Шансов не было никаких. Как подполковник умудрился выскочить? Непонятно! -- рассуждал я вслух. Разговаривал, чтобы успокоить и себя, и этого молодого сержанта. Непривычно для нормального человека видеть обугленное человеческое мясо. На нас пахнуло кислым, противным запахом. Шапкин вдохнул, согнулся пополам, и его вывернуло наизнанку прямо в пепелище. -- Прекрати так громко блевать, Сашка! А то и меня вырвет! Я уже и так еле сдерживаюсь! -- крикнул я связисту, пытаясь хоть как-то подбодрить его. Отойдя чуть в сторону от рычащего, мучающегося бойца, я вышел в эфир и сообщил о своей страшной находке. В этот момент снизу раздался чей-то нечеловеческий вопль. Крик сопровождался проклятиями и многоэтажными ругательствами. -- Шапкин, хватит рычать на обломки вертолета и пугать горы! Внизу кто-то живой орет. Скорее за мной! -- приказал я и послал длинную очередь по противоположному склону ущелья, для успокоения нервов. Вертолет развалился на множество кусков и фрагментов, которыми был усеян весь склон. Кабина пилотов лежала сверху, хвостовая балка -- чуть в стороне, а винты и двигатели -- далеко внизу в ущелье. Между тремя огромными валунами застряло перевернутое днище с уцелевшим колесом. Вот оттуда и раздавались крики. Лишь бы это не была засада, устроенная "духами". Голос был с акцентом и человек кричал что-то неразборчивое. Из клубов дыма появился сапер Фролов. Солдат пришел на наши голоса. Он сбился с пути. -- О! Витька! Пойдем с нами вниз. Вдруг там мины! Щуп у тебя с собой? -- задал я вопрос саперу. -- Да, сейчас соберу, скручу, -- затараторил боец. Облегчивший желудок Шапкин приободрился. Он взобрался на самый большой камень и осторожно выглянул из-за груды мелких камней. -- Никого не видно: ни наших, ни "духов". Интересно, кто же тут орал? -- недоумевал сержант. Словно эхом откуда-то снизу раздался стон, опровергающий наблюдения Шапкина. Неизвестный где-то мучился, и его организм боролся за жизнь. Сапер прокрался за камни, заглянул под дно вертолета и обрадовано сказал: -- Тут он лежит! Весь в крови. Какой-то солдат. Но я его не узнаю. Мы спустились к телу и ужаснулись. В луже крови лежал боец, лицо которого опознать было просто не возможно. Как он выжил? Изодранное х/б, порванные штаны, одна нога в сапоге, а другая лишь обмотана в портянку. Сапог валялся чуть в стороне. Выходит, этот "счастливчик" долетел до самого дна ущелья! И живой! Я взглянул наверх. Н-да! Как же его вынести-то отсюда? Крутой спуск метров двести! Эвакуировать можно только ползком. Если положить на плащ-палатку, то всех, несущих ее, сразу расстреляют. Лучшей мишени не придумаешь. Как пить дать, перестреляют! Словно в подтверждение этих мыслей, вражеский пулеметчик вновь переключил свое внимание на нас. Очередь хлестнула по днищу, валунам и пересохшему руслу ручья. "Не донести нам его, никак не спасти. Если только положить кому на загривок?" -- рассуждал я про себя. -- Эй, Шапкин! Ты готов вытащить раненого? Кажется, это Алахвердыев. Сержант из второй роты. Не желаешь спасти товарища? -- Это как я его спасу? -- насупился сержант. -- Очень просто. Укладываем его тебе на спину, и ты, не спеша ползешь по склону к вершине. Автомат и радиостанцию я возьму себе. Давай берись. Будешь медбратом-спасителем. -- Может быть, у Фролова лучше получится? Я после ранения. -- Дружище, тебя тогда осколками в щеку ранило. Да и было это почти год назад. Вот если б в спину или жопу, тогда другое дело. Хватит отлынивать. Фролов меньше ростом. В тебе здоровья поболее будет! -- Товарищ старший лейтенант! А может, вы сможете? Заодно он вам и спину прикроет, на себя пули примет, в случаи чего, -- ухмыльнулся сержант. -- Во-во, Шапкин, это он тебе сейчас спину и прикроет. Придумал ты ловко, молодец! Замкомбата ползет с раненным на спине, а вы вдвоем курите и в носу ковыряете! Сашка, смирившись с неизбежным, лег на щебень, а мы аккуратно положили сверху раненого, скрестив его руки на шее Шапкина. Чтобы тело не свалилось, мы придерживали Алахвердыева с обеих сторон за плечи. Вершина, где сидел комбат, беспрерывно изрыгала автоматный и пулеметный огонь. И мы с сапером для самоуспокоения выпускали очередь за очередью. Стреляли, не целясь, в сторону противоположного склона, заросшего кустарником и деревьями. Где-то там хорошо замаскированные блиндажи, пулеметные гнезда врага. Ну, надо же так! Попали в центр укрепрайона! И какой идиот спланировал место десантирования? Еще бы в лагерь к Ахмад Шаху высадили. Через полчаса Шапкин дополз до середины склона. Стрельба постепенно прекратилась. "Духи" скорее всего, выполнив план по вертолетам и трупам, ушли. Наступило затишье. Взяв тяжело раненного под руки и за ноги, мы стали торопливо ползти наверх. Возле дымящихся развалин нам встретились два солдата. С их помощью дело пошло еще быстрее. -- "Багор", вызывайте "Птичку"! Нужна срочная эвакуация! -- сообщил я комбату. -- "Карандаш" почти наверху. -- "Бакен-300"! Вытянуть и ноль двадцать первого, а не только "двухсотых", потому что это будет единственный борт. Больше не прилетит ни одна вертушка. Выноси сгоревшего пилота! Я задумчиво стоял возле пожарища, в центре которого продолжал лежать облизываемый языками пламени пилот. Как его достать из горящей кабины? -- Эй, Фролов, у тебя "кошка" есть с собой? -- спросил я у солдата. -- Да, к мешку привязана. Сбегать принести? -- откликнулся сапер. -- Беги скорей. Времени совсем мало. Как его потом эвакуируем? Солдат быстро вернулся. ("Кошка" -- это крюк с веревкой.) После третьего броска удалось зацепить кресло пилота, и мы совместными усилиями вытянули тело летчика в безопасное место. А дальше? Солдаты расстелили на камнях плащ-палатку, тлеющее кресло наклонили, и мертвое тело плюхнулось на нее. С высотки спустились на помощь еще трое бойцов из взвода обеспечения. Они взяли брезент за углы, подняли и, сгорбившись под тяжестью, медленно понесли. Палатка пару раз шаркнулась о камни и расползлась пополам. Тело погибшего летчика было таким горячим, что оно прожгло материал почти сразу. -- Бойцы! Еще одну палатку тащите и плащ от химзащиты. Хрен с ними, если и испортится, после рейда имущество спишем. Солдаты надели рукавицы, чтобы можно было взяться, не обжигаясь. Затем полили накидку водой из фляжек и перекатили на нее обгоревшее тело. В моем желудке бушевал гейзер. Я прилагал титанические усилия, удерживая завтрак внутри, чтобы не пустить фонтан на глазах у солдат. Более страшной картины в своей жизни я не видел никогда. Разум протестовал против реальности всего происходящего. Я вновь вышел на связь с комбатом и попросил отправить ко мне еще людей. Оставалось найти живого или мертвого Арамова. Да и должны быть где-то тела еще двух солдат. К нам спустился Хмурцев и четверо связистов. Мы растянулись в цепь и пошли вправо по склону. Через тридцать метров ребята обнаружили тело бойца. Оно было слегка обгоревшим, лицо обуглено. То, что было недавно военной формой, превратилось в кровавые лохмотья. Солдаты положили убитого на палатку и унесли наверх. Рядом нашелся второй почерневший от огня труп. -- Кажется, это Петров, а тот был Исламов, -- задумчиво произнес Шкурдюк. -- Нужно проверить у них патроны-жетончики, -- распорядился я. -- Если их нет, то вложить в карманы записки. В морге будет понятно, кто есть кто. -- Хорошо, сейчас пойду наверх, займусь этим, -- ответил Шкурдюк. Мой взгляд упал чуть в сторону: из-за камней торчало что-то темное. Я толкнул в бок Сергея, и мы побежали к каменным навалам. За булыжником, раскинув руки и слегка подогнув ноги, лежал на спине старший лейтенант Арамов. Автомат и нагрудник без лямок отброшены в сторону, клочья х/б валялись разбросанные тут и там. Тело Бахадыра было полностью обожжено. Волосяной покров тела обуглился и подпалился. Пустые глазницы смотрели в небо. Кончики пальцев обгорели, а половой орган превратился в маленькую головешку. Кожа выглядела так, словно какая-то сволочь по телу прошлась гигантской паяльной лампой. Я в ужасе смотрел на мертвого приятеля. И вновь погладил на счастье номерок и поплевал в "злых духов". -- Баха! -- вырвался крик из груди Шкурдюка, и замполит роты громко зарыдал. -- Как же так? Почему не выпрыгнул? Он мог выскочить! У двери же сидел. Видимо, выталкивал солдат наружу до последней секунды, а сам не сумел спастись! Но почему он раздетый? Кто с него сорвал одежду? -- Серега! Это от взрыва. Взрывная волна содрала даже "лифчик", видишь, лямки порваны. На вершине появился комбат и громко скомандовал: -- Эй, вы, там, внизу! Скорее поднимайте всех сюда. Сейчас появится вертушка -- последняя. Не успеете -- на себе понесете ребят к броне. После этой угрозы вниз спустился Пыж и разведчики. Мы подхватили под руки и ноги мертвого командира роты и быстро вынесли на пятачок для приземления вертолета. Только занесли наверх, как в небе показался "Ми-8", делающий сложный вираж против ветра. Машина камнем устремилась вниз и довольно жестко приземлилась. Во время выполнения маневра по ней откуда-то выпустили зенитную ракету и несколько пулеметных очередей. Промазали. Очевидно, "духи" прекратили стрельбу, надеясь на крупную добычу. Ждали борт экспедиции спасения и на некоторое время затаились. Теперь они весь огонь сконцентрировали на вертолете. Решили, наверное, удвоить показатели по сбитым летательным аппаратам. Я вспомнил про лежащий в камнях автомат Арамова и стремглав бросился вниз. Тем временем первыми осторожно погрузили раненых комэска и Алахвердыева, а потом тела убитых. Стояла невообразимая суета. Еще бы! Трудно проводить эвакуацию при работающем двигателе, под крутящимися винтами и под огнем противника. Я успел вернуться до отлета и протянул автомат борттехнику. Тот схватил его за приклад и сразу захлопнул люк. Вертолет камнем устремился вниз в ущелье, наклонившись на правый бок, а затем резко выровнялся и, петляя по распадку, умчался на базу. * * * Пыж задумчиво почесал подбородок и спросил у меня: -- Никифорыч, тебе пистолет нужен? -- Какой пистолет? -- удивился я. -- Да вот, командира эскадрильи. Автоматический пистолет Стечкина. Я у него из рук забрал, чтоб в бессознательном состоянии не пальнул в кого-нибудь. А когда подполковника на борт подняли и увезли, вспомнил, что кобуру к своему ремню пристегнул. Забыл внутрь вертушки бросить. -- Ладно, сделаем так: спустимся к полку, я поеду в госпиталь к нашим бойцам и завезу пистолет. На броне мне отдашь и все дела. А пока носи. Пойдем, Коля, может, в обломках еще что-то найдется. Летчики просили отыскать "черные ящики", для комиссии по расследованию катастроф. -- Ну что ж, пойдем! -- согласился разведчик. Мы побрели по осыпям к еще дымящимся листам дюраля. Между камней валялись какие-то шестеренки, болты, осколки стекла и рваные куски металла. За нами следом пошли Шкурдюк, Хмурцев, Шапкин и солдат-сапер. Среди дымящегося пепла Фролов разглядел искаженную, оплавленную, оранжевую шкатулку. Это и был один из "черных ящиков". Что-то блеснуло на дне ущелья. Туда отправились Фролов и Шапкин. Вскоре бойцы вернулись, неся гермошлем, большую сферу зеленого защитного цвета, с забралом из плекса. На шлеме белой краской выведен номер борта вертолета и еще какие-то обозначения. -- Наверное, это "сфера" комэска. "Правак" сгорел вместе с шлемаком. Видимо, когда летчик выбросился через свою форточку, он и укатился вниз, -- предположил я. -- Расстреляем или сожжем? -- спросил Шапкин. -- Нет, Сашка, не расстреляем! Привязывай шлем к мешку, понесешь домой. Будет сувениром. Я его над койкой повешу. -- А почему я? -- запротестовал сержант. -- Может, сразу заберете? -- Сержант, ты постоянно свои проблемы пытаешься превратить в мои! -- Какие же это мои? Мне эта кастрюля даром не нужна. Лишний вес! -- Отставить разговорчики! -- гаркнул я. -- А ну, продолжай зарабатывать "очки" на орден! -- Ну, если дадут орден Красной Звезды, то тогда другое дело! -- пошутил невесело сержант. К нам подошел огромный, как монумент, взводный минометчик Волчук. Для этого офицера Панджшер был первым рейдом. Он еще не освоился на войне, таращил глаза и всему удивлялся. -- Ребята, я с собой взял в горы фотоаппарат! Может, снимемся на память? -- Конечно! Если пленка имеется -- фотографируй! -- обрадовался Хмурцев. -- Только не испорть кадры! Офицеры принялись позировать на фоне огня и дыма, надевая по очереди гермошлем то у разбитой кабины, то у перевернутого днища. Пленка закончилась быстро. "Духи" молчали и наша наглость сошла нам с рук. Наверное, мы им порядком надоели, или, что скорее всего, они ожидали другую, более ценную добычу. Ведь за сбитый вертолет стрелок получит миллион афганей, а за наши жизни и сотни тысяч не дадут. * * * Комбат сидел в заново отстроенном СПСе с задумчивым видом. Он прихлебывал из большой алюминиевой кружки чай и о чем-то рассуждал с Сероиваном. -- Ну, шо, замполит, проголодался? -- встретил мое появление Подорожник. -- Сидай, гостем будешь. Покуда ты по ущелью скакал, воевал, трофеи собирал, фотографировался, я нам крепость выстроил! О тебе позаботился, костерок развел, чаек сварганил. Гляди, земляк, -- обратился он к Сероивану, -- нахлебник явился! Вместо того чтобы быть комбату "ридной мамою", меня бросил и бегает в войну играет! -- В смысле? -- удивился я. -- В прямом! Я тебе шо казал? Сходить, посмотреть, как там дела, отправить вниз людей на выручку. А ты шо сделал? -- Что я сделал? -- Сам поперся, героя из себя изображаешь. -- Я никого не изображал. Шкурдюк сидел еле живой, отходил от шока, а бойцы морды в землю и ни шагу в сторону. Это был тот самый, пресловутый личный пример. Чтоб комбат не говорил: мол, у замполитов стиль работы "делай, как я сказал", а я не болтаю, а делаю. -- А в результате мы могли тебя потерять. Был шанс стать еще раз Героем Советского Союза. Но посмертно! -- Спасибо за ласку и комплементы, -- усмехнулся я. -- Не за что. Вот тоби кружка, вот чайник, сахарок -- пара кусков, угощайся. Сидай, не стесняйся. -- А я не стесняюсь, -- ответил я и устроился с противоположной стороны, чтобы табачный дым не несло в лицо. Желудок громко заурчал, напомнив, что с утра в него не попало ни грамма съестного. Я вынул из мешка суточную норму маленьких баночек, вскрыл, подогрел и принялся уплетать. -- Ну, проглот! Ох, ты и жрать горазд, комиссар! -- улыбнулся Подорожник. -- Василий Иванович! Я сегодня туда-сюда, на дно ущелья, три раза спускался. Кроссовки полностью разбил. Сил нет совершенно. Ем впервые! -- Ешь, я шучу! А если бы обулся в сапоги, то и не сбивал бы кроссовки. Никак ты не расстанешься с анархией! -- Если бы у меня были такие же, как у вас, товарищ подполковник, австрийские ботинки, я бы в них бегал. А в отечественных "говнодавах" не возможно ходить. Ноги через час отвалятся или в кровь сотрутся. Я быстро умял дневной рацион и задумался. Почесался, пошевелил пальцами ног, отдыхающих без обуви, шаркнул пятками по гладкому камню. Затем пару раз зевнул и решил прикемарить. -- Эй. Эге-ге! Комиссар, а политинформация командиру? -- прервал мой сон комбат. -- Ты кто у нас по должности "рейнджер" или замполит? Кто будет просвещать управление батальона? -- О чем говорить? О внутренней или внешней политике? Можно об армии. Докладываю: грядет очередная перетряска армейской верхушки. Язов производит смену старого руководства на новое. У меня в мешке свежая газета "Красная звезда" с новыми назначениями генералов. Дать почитать? -- Хм-м. С новым министром, Никифор, я, можно сказать, лично знаком, -- усмехнулся Подорожник. -- Видел его, как тебя, и за ручку здоровался! В ту пору я служил в Среднеазиатском округе, в гнусной "дыре" возле озера Балхаш. Где только не побывал по молодости... Прошел все убогие гарнизоны, начиная от Эмбы! Как вспомнишь, так вздрогнешь. Я тогда командовал ротой. Приехал в наш полк проверять нас Дмитрий Тимофеевич. Он тогда командовал округом. Ох, он и матюжник! Настоящий фронтовик! Выстроили полк на смотр, генерал прохаживается вдоль строя, осматривает внешний вид офицеров. Рядом со мной в одной шеренге стоял капитан Порфирьев. Не офицер, а бесценный кадр! Древний, как помет мамонта. Каждый день за воротник поллитрушку закладывал. Подходит к нам командующий, я ему представился. Генерал поздоровался, пожал руку и поравнялся с Порфирьевым. Тот докладывает: "Капитан Порфирьев, помощник начальника штаба полка". Генерал улыбнулся, сочувственно похлопал капитана по плечу. Было от чего расчувствоваться: перед ним стоял офицер, седой как лунь, в выгоревшем кителе, с лицом землистого цвета, испещренным глубокими морщинами. Вояка! Службист! Язов взглянул на него и окончательно расчувствовался: " Ну, что, дружище, давно, наверное, капитаном? Устал уже в этом звании?" Эти слова генерал произнес, машинально сняв с головы капитана фуражку и проверяя наличие ниток и иголок. А Петя Порфирьев в ответ прохрипел: "Никак нет! Не долго. Долго был майором!" (Петю месяц назад сняли с должности и разжаловали до капитана.) Язов посмотрел на Петра, плюнул в сердцах на плац и швырнул об асфальт выцвевшую повседневную фуражку. Больше Язов ни с кем не разговаривал и никому не сочувствовал. Такое мое знакомство с министром. -- Знакомство довольно "шапочное". Вам, Василий Иванович, не досталось за компанию? Вашу фуражку не топтали? -- съехидничал я. -- Ты посмотри, Сероиван, как осмелели молодые офицеры? Еще вчера Никифор и слова против сказать не смел! Бледнел при разговоре со мной, не перечил. А теперь он подшучивает над комбатом. Ладно, прощаю, плоские шуточки, отпущенные в мой адрес. Но исключительно, учитывая героические заслуги. Иди спи, вояка. * * * Итак, что мы имели в этом почти безнадежном положении. Вокруг, как минимум, на пятнадцать километров одни "духи". Первая и третья роты где-то гораздо ниже по руслу реки. До базы десантников в Анаве топать еще дальше. Моджахедов вокруг тьма и как выбраться из этой ловушки? Западня какая-то. Впереди, справа и слева -- огневые точки мятежников. Сзади "бородатые" пока не стреляют. Пока... Но кто знает, что будет дальше? Людей для самостоятельного выхода из окружения мало! Десять офицеров, пара прапорщиков, тридцать сержантов и солдат. Итого: сорок два ствола или штыка. Не густо... Глава 11. Ловушка Четыре высотки, на которых мы разместились, запестрели демаскирующими бело-серыми флагами. Это бойцы сушили на солнышке портянки. Куски материи, прижатые по краям камешками, реяли, словно пробитые шрапнелью и обожженные порохом боевые штандарты. Дух, который они источали, мог сбить с ног даже скунса. Этот "постмодернистский натюрморт" вызывал ощущение надвигающейся катастрофы. Обломки металла давно догорели, дым рассеялся, но по-прежнему оставался устойчивый запах пожарища, разлившегося керосина и паленого человеческого мяса. Время от времени мы спускались к месту падения борта, где лежали россыпи металлических кусков обшивки, пытаясь разыскать еще один "черный ящик". Солдаты собирали на память о войне оплавленные куски стекла и заклепки. Я тоже подобрал пару стальных сердечников. Это были те самые пули из длинной очереди, прошившей насыпь, но не попавшей в мое бренное тело. Три дня тревожного ожидания нашей дальнейшей участи тянулись ужасно медленно. Авиация бомбила окрестные горные вершины, артиллерия наносила удары по хребтам и ущельям. Днем солдаты дремали, а по ночам треть из них отдыхали, остальные дежурили, сменяя друг друга по очереди на постах. Офицеры ходили, проверяли часовых, будили их, чтобы не проспали "духов" и чтоб вся наша группа не оказалась однажды ночью вырезанной. Враг, как выяснилось, в этом районе был многочисленным, хорошо подготовленным и коварным. Интересно, какая сволочь сообщила "бородатым" район нашего десантирования, в результате чего мы оказались в этой ловушке. Засада, судя по всему, готовилась заранее и тщательно. Пулеметы мятежников молчали, на нас не разменивались. Пехота им была не интересна. Затаились и ждали, когда прилетят винтокрылые "птицы", чтобы эвакуировать попавших в беду людей. Новости поступали к нам одна хуже другой. Учитывая плотную противовоздушную оборону противника, командование приняло решение десантирование более не проводить, вертолеты за нами не присылать, а эвакуацию провести иным способом. Это означало: предстоит топать, топать и топать по горным тропам... Продукты и вода были на исходе, а командиры в штабе армейской группировки продолжали обдумывать, как выводить батальон из окружения. Смешно сказать, батальон! И роты не наберется! А "духов" в районе Панджшера около десяти тысяч. Вокруг Анавы (кишлака, к которому нам нужно выбираться), несколько тысячи мятежников. Это по самым оптимистическим, приблизительным подсчетам. Вот влипли... Наконец, ранним утром, на четвертые сутки раздумий, командир дивизии Баринов отдал приказ об отходе. Филатов спланировал с Подорожником маршрут движения. Совместно в деталях согласовали переход по гребню хребта, пересечение одного ущелья. Далее, двигаясь по второй горной гряде, мы должны были выйти на соединение с остальными ротами батальона. В то время, когда все было подготовлено и согласовано, кто-то на самом верху поменял замысел в корне. Руководители сообщили: в кишлаке, что располагался в трех километрах от нашей площадки, действует афганский полк. Он на подходе. Мы соединяемся с афганцами, прочесываем ущелье и затем возвращаемся к дивизии. -- Как так, спуститься с гор? -- удивился комбат, разговаривая по связи с начальством из штаба. -- А кто будет прикрывать нас сверху? У меня мало людей, мы нагружены оружием! Необходимо два взвода сажать на вершины, господствующие над ущельем. Это человек двадцать. А у "духов" несколько ДШК замаскированы. Попробуй-ка забраться на противоположный склон! В бинокль никого не видно, мятежники не показываются, но то, что они не ушли, ясно как день! Выжидают. -- Не обсуждать приказ! Идите на помощь "зеленым"! -- последовал начальственный рык. -- Я не пойду в западню! Какой полк у афганцев? Спецназ госбезопасности? -- Пехотный полк. Хороший. Боевые ребята, -- успокоил начальник. -- Вы сами видели этих боевых ребят? Сколько штыков? Пятьдесят? Сто пятьдесят? Двести? Какое-нибудь стадо баранов! Разбегутся при первых же выстрелах! -- продолжал протестовать Василий Иванович. -- Отставить разговорчики! Начало движения в девять утра. Осмотрите развалины, что находятся вдоль дороги, на пути следования батальона! -- рявкнул штабной офицер и прекратил пререкания, уйдя из эфира. -- Бл...! Сука штабная! Тварь! Запустить бы эту крысу в ту дыру, куда он нас хочет загнать. Просто мечтаю увидеть бегающими под пулями всех этих теоретиков-педиков! Планируют, мудрят, не выходя из кабинетов, а мы потом башку в пекло суем, -- громко возмущался комбат. Чапай закурил сигарету, несколько раз зло сплюнул на камни, продолжая бурчать под нос ругательства. Пальцы рук, держащие окурок, заметно подрагивали. Комбат много нервничал в последнее время. Я тоже не радовался навязанному нам маршруту. Чтобы успокоиться, я вдыхал полной грудью свежий горный воздух, пытаясь расслабиться, и разминал пальцы босых ног. Внутренне, конечно, я содрогался от предстоящего рискованного путешествия, но отгонял дурные мысли и надеялся на счастье и удачу. Никакой душман не принесет большего вреда, чем свой родной советский болван. Наша армия всегда славится дураками. Но дуболом в мирное время не так опасен. Война -- это все-таки война. Не прав тот, кто придумал поговорку: "Чем больше в армии дубов -- тем крепче оборона". Эти дубы почему-то поголовно пролезли в руководство. И как они только с небольшим набором извилин (и те натертые фуражкой) умудряются пробиваться на самый верх? -- Хватит расслабляться, политрук! Обувайся! Сейчас проверяемся и в путь. Командиры взводов! Пересчитать солдат, проверить наличие оружия. В голове колонны разведвзвод! -- громко скомандовал Иваныч. Людская масса на вершине закопошилась и пришла в движение. Мой зад и желудок почуяли неприятности... * * * У подножья горы теснились три домика, выложенных из серого речного булыжника. Невысокие, узкие террасы одна за другой спускались к речушке. Во время таяния снегов она, может быть, и превращается в реку, но сейчас это тихий журчащий ручеек. Разведчики пробежались по "избушкам", быстренько осмотрели помещения. Вроде бы все в порядке. Никого нет. Бойцы залегли за каменными дувалами, переводя дыхание. Подорожник вновь вышел на связь со штабом дивизии. -- Где "зеленые"? Мы заняли окраину населенного пункта. Здесь полнейшая тишина. Ни души! Местных жителей нет, "духов" пока не видно, но и афганского полка тоже. -- Неувязочка получилась, -- ответил по связи кто-то из управления дивизии сонным голосом. -- Армейское командование что-то переиграло. Афганцы до вас не дошли километров десять. Идите по руслу речки к ним на соединение. Они будут ждать. -- Вот козлы! Десять километров по руслу! Черт знает что! А если зажмут? Ловушка! Западня! -- воскликнул Иваныч и распорядился: -- Ну, ладно, разглагольствовать некогда. Бегом к реке и как можно быстрее из этого каменного мешка. Разведвзвод, вперед! Затем идут связисты миномет