на секунду. Он быстро причесал расческой волосы, резко поднял трубку и произнес: -- Слушаю, товарищ командующий. Так точно, товарищ командующий! Так точно! Так точно! Это будет для всех нас суровым и жестоким уроком. Так точно! Я готов понести наказание. Так точно! С себя вины не снимаю. -- Генерал положил трубку на рычаг, аккуратно вытер пот платком, поправил еще раз пробор и тихо сказал: -- Все свободны. Написать объяснительные. Комбату и замполиту составить донесения. Сдать бумаги в штаб дивизии. Мы вышли от генерала, и в разных кабинетах отдельно друг от друга описали ход боя. Перечислили потери, указали, кто, где и при каких обстоятельствах погиб. Я, кроме того, отметил отличившихся в этом бою и достойных правительственных наград. В итоге никого, конечно, не наградили. Гробы сколочены, тела уложены, "цинки" запаяны. Ордена -- только погибшим и раненым. Бой закончен -- и отдыхайте до следующего рейда. Пушечное мясо -- оно и есть пушечное мясо... На следующее утро две роты разведки после бомбардировки и артобстрела вышли в "зеленку". Они нашли в зарослях густого кустарника обезображенные тела пропавших. Версия, возникшая в воспаленных умах особистов и некоторых политотдельцев, о том, что сержант и прапорщик сдались в плен, отпала. А дело было так. Когда Юрка вместе с сержантом попытались прорваться к ДШК, то "духи" их сразу заметили, подпустили обоих поближе и расстреляли из пулемета. Погибли мужики в бою, как герои... * * * На "базе" мы простились с убывающими домой Ветишиным и Калиновским. Ребята выжили после тяжелейших ранений. Пора на Родину, налаживать новую мирную жизнь. Сашка Калиновский выздоровел и мог уже более-менее ходить. Постепенно восстанавливалась речь, но еще были частичные провалы памяти. Он не всех узнавал. У Сашки вынули из головы все осколки, кроме одного, который так и остался торчать под черепной коробкой, почти касаясь мозга. Пошевелится кусочек металла, чиркнет по мозжечку -- и ты парализованный инвалид. Мы проводили Александра до самолета, и он улетел в Ташкент. Из Ташкента он должен был попасть в Москву, а дальше в Минск. Прямого рейса не было. Не долетел... В Москве какой-то негодяй позарился на его багаж и бушлат. Ударили чем-то тяжелым по затылку. Выгребли из бумажника чеки, украли новенький японский магнитофон. Милиционеры подобрали Калиновского, лежащего на асфальте, подумали: пьяный. По документам определили, что офицер. Спиртным не пахло. Глаза открыл, но не говорит. Только мычит и судорожно дергается. Попал он в итоге снова в госпиталь. Оттуда домой привезли уже недвижимым, на носилках... ...Отблагодарила Родина героя! Встретила ласковым приемом! Ошуев расставался с полком. Банкет для штабных, построение всего личного состава, вынос Боевого Знамени части. Потом он вышел к нашему батальону и начал прощаться с офицерами: -- Товарищи офицеры! Ребята! Мужики! Вы уж простите меня за то, что я порой перегибал палку, свирепствовал, не давал вам житья. Мне было приятно с вами служить и воевать. Я горжусь нашей боевой совместной деятельностью. Вообще, не поминайте лихом. Если в чем виноват, извините. Не держите зла и обиды. -- Да мы все понимаем! -- выкрикнул Стропилин. -- Ага, никаких обид! -- гаркнул Афоня. -- Все нормально, товарищ подполковник! -- воскликнул Мандресов. -- Султан Рустамович! Давайте сфотографируемся на память у обелиска! -- предложил я, расчувствовавшись. -- Да, конечно, с удовольствием! -- согласился Герой, и мы гурьбой рванули к постаменту, где стояла БМП. Но что особенно было удивительно так это то, что Табеев, злейший его враг, шел в обнимку с Ошуевым и что-то говорил ему, словно просил прощения. Уехали все, с кем я начинал. Вот и Мелещенко собрал чемоданы, найдя на пересыльном пункте себе сменщика на должность начальника клуба. Хитрец! Сваливает на два месяца раньше срока. -- Коля, а как же я? Мы приехали вместе, в один день, а теперь я брошен! -- сказал я ему на прощение. -- А как быть мне? Ведь ты единственный мой потенциальный донор! Микола, вернись в батальон и не уезжай!!! -- Перебьешься, ты -- бессмертный. Сам же говоришь всем, шо гадание було тоби до девяноста семи лет воздух коптить. Вот, живи и мучайся целый век! А кровь понадобится -- сваришь на самогонном аппарате. Я так кумекаю: горилка или чистый спирт и наша первая группа крови, резус отрицательный, близки по составу. Я целых два года ее таким образом обновлял. По два стакана чистейшего самогона три раза в неделю. Кровь ажа бурлыть. Презентую проверенный метод! Ну, все, прощувай и не журысь! -- Микола хитро прищурился, разгладил недавно выращенные запорожские усы, обнял меня и отчалил. Когда же мой черед? Друзья уезжают один за другим. Проводили домой Острогина. Вечером накануне он пригласил меня, Шкурдюка и Афоню прощаться. Две бутылки коньяка, фрукты и "Боржоми". Минералка для Шкурдюка (последствия двух гепатитов выпивать не позволяли). -- Эх, мужики! Честное слово, не чаял вернуться живым с этой войны! Тьфу-тьфу-тьфу! -- сплюнул Острогин суеверно через левое плечо. -- Тороплюсь радоваться, ведь еще не улетел. Осталось доехать до аэродрома и улететь в Ташкент, будем надеяться: перелет пройдет нормально. -- Не боись, Серега! Все будет тип-топ! -- успокоил его Афоня и шлепнул ротного по плечу. -- Друзья, встретимся все в Союзе. -- Дай бог! -- вздохнул Серж. -- А как служба тяжко начиналась! Черт меня дернул сюда приехать! Служил в Германии, как у Христа за пазухой! Пиво! Сосиски! Айсбан (тушеные ножки молодого поросенка)! Красивый маленький, тихий немецкий городок! Но совесть точила, и мучила мысль, что все мои друзья по училищу на войне! А я, как "чмо", барствую в центре Европы. Получил от друга письмо из Гардеза. Он сообщал, что был ранен. Надрался я шнапса и написал спьяну рапорт в Афган. Такой же опус составил мой собутыльник Вася Петров. Утром являемся к командиру полка и приносим свои рапорта на подпись. Доложили. Василий, сын генерала из Генштаба. "Кэп" подписал бумагу, не читая, а затем вдруг поперхнулся и переспросил: "Василий, ты куда собрался?". -- "В Афганистан"! -- отвечает мой приятель. Командир смял его листок и порвал на мелкие кусочки. "Ты что, хочешь моей погибели? -- продолжал возмущаться командир. -- Чтобы меня с полка сняли? Иди отсюда!" И выгнал моего дружка за дверь. "А тебе чего, Острогин?" -- спрашивает он, вытирая платочком вспотевшую лысину. "Тоже решил в Афган поехать", -- отвечаю я. Он взял мой рапорт, поставил размашистую подпись и молча, без возражений вернул его. Вот это было более всего обидно. До глубины души! Выходит, меня, Острогина, не жалко! Катись на все четыре стороны! Ну, я и покатился вначале в отпуск, а затем в Ташкент. Приезжаю с предписанием в штаб округа, а моей фамилии в списке на замену для Афганистана нет. И личное дело почему-то еще не пришло. Кадровик разорался и выгнал из кабинета. Сказал, что загонит меня в какую-то Иолотань, пока не разберутся: откуда я взялся, такой проходимец! Ничего себе! Добровольца обозвали проходимцем. Стою в коридоре с предписанием, переживаю, потею. Обидно до слез! Тут полковник проходит, "направленец" на разведку. "Чего переживаешь, лейтенант?" Объясняю. Он мне: "В разведроту пойдешь?" А я хоть к черту на куличики был готов отправиться. Но в Кабуле назначение изменили. В разведке не служил -- иди в пехоту, в восьмидесятый полк. А мне без разницы -- что восьмидесятый, что восемьдесят первый, что мотострелковая бригада. Мы прервали душевные излияния Сержа тостом за славный восьмидесятый полк. Он выпил и вновь продолжил свою повесть: -- Не успел я освоиться в полку, как началась Панджшерская операция. Из командиров в строю только ротный Ваня Кавун, я и прапорщик с гранатометного взвода. Остальные в госпиталях, отпусках и черт знает где отираются, замены ждут... Попал я в самое пекло -- в штурмовой отряд для обеспечения движения армейской колонны. Впереди танк с тралом, затем еще тягач с "лопатой", грузовик с тротилом, далее мой взвод. Несколько километров прошли спокойно. Едем, а по сторонам лежат сгоревшие машины, бронетехника. Но, не доходя до Писгоранского Креста, попали в ловушку -- тралом задели мину. Подрыв! Часть дороги обрушилась и техника остановилась. Внизу крутой обрыв, не развернуться. Тут же второй подрыв под колесами "Урала". Кабина и капот разлетелись в куски. К счастью для нас, взрывчатка не детонировали! Обоим солдатам ноги оторвало прямо по туловище. Те, кто были рядом, бросились вытаскивать ребят из-под остова кабины. А им и помощь не окажешь! Сосуды разорваны, кровь хлещет, и никак не перетянешь. Ужаснейшая картина! У меня сердце остановилось, глаза из орбит вылезли. Вокруг дикая суета: медики колдуют, солдаты горланят, офицеры по радиосвязи докладывают, машина дымит. Тягач съехал в сторону, разровнял площадку для вертолета. "Ми-8" только начал зависать для посадки, как вдруг он резко рванул вперед и взмыл в небо. В этот пятачок бросили несколько гранат. По колонне забарабанили пули, осколки. Это "духи" из невидимых нами пещер открыли огонь. Там были замаскированы и ДШК, и "безоткатки", и гранатометы. "Крокодилы" сделали несколько залпов и улетели. "Ми-8" тоже уцелел, задымил, но не рухнул. Я своим солдатам командую, чтоб головы под бронелисты фальшборта прятали от визжащих шальных осколков и рикошетов. У самого ни каски, ни бронежилета. Думаю, черт с ней с задницей, если по ней чиркнет, а вот башку жалко. Присели, стреляем по склону, по пещерам, а толку нет. "Духов" очень много. На моей машине Ширков ехал, был такой молодой наводчик, растерялся он совсем. Механик к нему в башню через отсек старшего стрелка перебрался, поднял пушку и открыл огонь. Минуты через три "бородатые" разозлились и гранатами прошили башню. Обоим пацанам ноги оторвало кумулятивной струей, и вдобавок все тело иссекло осколками. В конце концов, артиллерия пристрелялась и накрыла гору. "Духи" сделали свое черное дело и, видимо, по норам ушли -- вглубь пещер. Позже огнеметами их оттуда выжигали. После "шмелей", думаю, никто не выжил. -- Помню эту кошмарную историю, -- вступил я в разговор. -- Приезжаю в роту, а погибших бойцов только что увезли на "Черном тюльпане". -- Никифор, ты видел лишь фото тех убитых, а у меня механик на руках умер! -- воскликнул Острогин. -- Последние слова какие-то бессвязные бормотал. Одно лишь я разобрал: "Надо, лейтенант, к солдатам человечнее подходить, мы тоже люди". Честно говоря, я к своему взводу подошел с мерками образцового полка, расквартированного в Германии, сразу как прибыл. Орал, гонял, строевые занятия, физподготовка. А бойцы -- уставшие, измученные после рейда. Одному за пререкания по башке настучал. Они обиделись. Видишь, даже в последних словах перед смертью была обида на меня. Итог боя: "бородатые" ушли, а четверо бойцов умерли. Два сапера из взорванного "Урала" и мой экипаж. Еще десяток раненых. Ну, думаю, скоро и и ко мне костлявая придет! Неделя в Афгане и такой кошмар, а впереди еще два года! Как выжить в этой "мясорубке"? Ну, ничего, выжил! Повезло не всем, но мне счастье улыбнулось! -- Выпьем за удачу! -- предложил Афоня, прерывая наступившее молчание. -- За твою и нашу! Чтоб нам вернуться домой живыми и здоровыми. Мы подняли стаканы, чокнулись и задумались. Сережка -- счастливчик, одной ногой уже дома. А мне и Афоне еще по два месяца служить, Шкурдюку, бедолаге, целый год. Он и выпить-то не может для снятия стресса. Печень откажет. Глотает "Боржоми"... * * * Проверка караула -- крайне неприятное занятие, когда находишься в полку. Встаешь среди ночи, бредешь в темноте к караульному помещению, спотыкаясь о кочки и камни, дрогнешь на ветру. Бр-р-р. Потом берешь сержанта-разводящего и идешь по постам, разбросанным вокруг городка. Удивительно, но факт! Вокруг враждебная страна, противник, "духи" живут в соседних кишлаках. Ветер заунывно воет, а часовые спят! Вот и сегодня та же история! Приходим с Муталибовым на склад боеприпасов, а оба часовых спят, завернувшись в караульные плащи. Автоматы лежат рядом, богатырский храп раздается на всю округу. Они даже не шелохнулись при нашем появлении. Не услышали. Сержант собрал автоматы и отошел чуть в сторону. Я сел на грудь ближайшему к воротам солдату, сжал ему горло рукой и наступил ногой на руку. Лопоухий бойчина забился в ужасе, словно раненая птица. Наверное, подумал, что сейчас умрет. Он хрипел и вырывался изо всех сил, пытаясь освободиться от неизвестного душителя. Я чуть-чуть попугал парня и отпустил, а то, чего доброго, умрет от страха. Солдатик вскочил на ноги и, увидев нас, пришел в себя. Второй, тощий как щепка, так и не проснулся, пока Муталибов ему не отвесил сочного пинка по заднице. Спящий тотчас вскочил и получил еще затрещину. -- Сволочи! Негодяи! -- заорал я на молодых солдат. -- И самих убьют, и полк взорвут этим боезапасом! Половину Кабула разнесет при взрыве складов. Самим жизнь не дорога, подумайте о здоровье любимых мамаш. Как они жить без вас будут?! Щуплый боец, вытирая брызнувшие слезы, простонал: -- Товарищ старший лейтенант! Мы не спали. Мы просто лежали и грелись. Замерзли! -- Грелись, говоришь? А где твой автомат? Солдаты растерянно огляделись по сторонам. -- Эх вы, вояки... -- Сморило малость, товарищ старший лейтенант, -- оправдывался, шмыгая носом, лопоухий. -- Тебя сморило, а из-за вашего разгильдяйства другие пострадать могут! -- продолжал я ругаться. -- Муталибов, вызывай смену! Этих снять с поста! Завтра разберемся! И так из раза в раз. Старослужащие не спят, они обычно нарушают дисциплину по-другому: курят, сидят, лежат в кустах. А молодежь -- дрыхнет, не боясь даже нападения "духов" и гибели. Понятно, что смертельно устают. Война без передышек! Две недели -- рейд, затем изматывающая боевая учеба и вновь в рейд. Но надо крепиться. Расслабишься хоть чуть-чуть, тебе смерть и друзьям... Глава 19. Погиб после замены... Метлюк предложил сходить в командирскую баню, помыться, попариться, отдохнуть по-человечески. -- Я за три месяца одурел от вашего первого батальона, -- грустно признался Петр. -- Это как так, от "вашего" батальона? -- возмутился я. -- От нашего! Ты ведь наш замкомбата! -- Э-э-э! -- махнул он рукой. -- Я пришел сюда майорскую должность получить. Уговорили: мол, дел-то на полгода и только. Сглупил! Черт меня дернул поддаться на посулы. Сидел бы сейчас себе на заставе и в ус не дул. А тут проверки, занятия, строевые смотры, дежурства -- показуха да еще боевые действия! Трупы, трупы, трупы! А сколько раненых! Того и гляди, самого грохнут! Постоянные бытовые неудобства, ужасная суета. Ноги по колени стоптаны, спину ломит, руки болят! -- Как это -- неудобства? Ты хочешь сказать: во втором батальоне в "зеленке" было лучше? -- удивился я. -- Конечно! Не сравнить! Я был сам себе хозяин, "царь и бог"! У меня на командном пункте роты построена замечательная банька с парилкой. Глубокий бассейн, пятиметровой длины, вырыт и камнем выложен. Душ! А какая столовая! Овощи и фрукты -- круглый год. Повар-мастер! Кушанья -- пальчики оближешь! Я с местными дехканами дружил. Всегда с продуктами, с рисом, с мясом. Никаких проблем. -- А какая дружба может быть с ними? На чем основывалась? Вокруг заставы одни враги. -- Никифор, вблизи поста было три кишлака. Я по ним без толку не стрелял, и они меня не обстреливали. Озорничать я бойцам не позволял, поэтому жили спокойно. Обстреливают тех, кто грабит и мародерству! А дружба... Ну, такой приведу пример. Приходит аксакал и говорит: "У нас свадьба, завтра женю сына. Обязательно весь кишлак соберется на праздник. Мы беспокоимся, что охранение будет плохое, наши соседи обязательно придут грабить. Дай мины, мы на тропах поставим и погуляем спокойно. Я тебе, "командор", за это -- барашка!" Жалко, что ли, добра! Выделил я ему несколько мин противопехотных, он привел в благодарность "живой мекающий шашлык". Красота! День и ночь у них свадьба гуляла, под утро несколько громких хлопков раздалось. Сержант доложил, что слышны вдали взрывы и стрельба. Я успокаиваю по связи батальонное начальство, что обстрел не у меня. Вечером следующего дня приходят из другого кишлака старички: "Командир, нас соседи обидели, дорогу заминировали. Помоги! Дай парочку мин! Поставим на дороге к ручью. Отомстим. Не откажи, друг, мы тебе овощей привезли и десять кур"! Ну, спасибо, думаю. Берите, я не жадный! Не поможешь -- значит, ты, "шурави", на стороне другого кишлака. Врагом станешь. Зачем проблемы? Они наверняка догадываются, что соседи мины у меня получили. А так я друг обоим племенам. Третья "делигация" приходит с просьбой пропустить по тропе мимо поста молодежь. Ребята хотят к соседям сходить поздним вечером. Понятно: не на танцы, грабить идут. Ну, идите. Пропустили. Они невесту украли и обратно прошли. Отец девушки ко мне бежит: "Выручай, командир, мы в засаде у дороги посидим, не стреляй". Ладно, не будем стрелять. Главное дело, предупреждайте заранее. И так они постоянно воюют меж собой, из года в год на протяжении веков. До нас, при нас и после нашего ухода продолжат друг друга истреблять. А я у них в друзьях, потому что не вмешиваюсь в процесс и помогаю каждому! Курятина, баранина, овощи, виноград на бражку -- завсегда. А теперь я в вашем первом батальоне голодный, усталый, немытый... -- Бедняга! Как я тебе сочувствую! -- рассмеялся я. -- Мы так не жили, нам не понять! Ничего хорошего не теряли, потому что комфорта не знали. А вот из рая да на раскаленную сковородку к чертям с рогами, конечно, тяжело. И что ты предлагаешь? Сжалиться и организовать тебе помывку? -- Ага! Сходи к командиру части, попроси ключ от его баньки, тебе он не откажет. Протопим, попаримся, а я шашлык организую! -- вновь попросил Метлюк. Командир выслушал мою просьбу и ответил: "Конечно, пожалуйста, для первого батальона ничего не жалко. Только порядок после себя оставьте". Ну и отлично! "Кэп" позвонил солдату-банщику, и мы пошли мыться. Нам составил компанию Вересков, а комбата мы не позвали. Пусть общается с любимыми молдаванами. Он окружил себя тремя "холуями" из молодых солдат-молдаван и целыми днями о чем-то с ними беседовал. Порой гоняет их за едой, не выходя из комнаты, или посылает за бабами... Удивленный он какой-то! В этот раз снова начудил. Вернувшись после рейда, Махошин отправил посыльного к Элеоноре, видимо решил, немного душой и телом отдохнуть. -- Стасик! Сходи в четвертую комнату, спроси Элю! Позови ко мне. Скажи, вызывает комбат. Понял? -- Понял, -- ответило "дитя молдавского народа" и помчалось выполнять приказ. Через пять минут "ходок" вернулся и объявил комбату: -- Не пошел. -- Кто не пошел? -- удивился майор. -- Элька не пошел! Элька э-э-э..., это самое э-э-э..., сказал э-э-э ... не дам! -- А еще что она сказала? -- не выдержал я и рассмеялся, зная, что у девахи характер с перцем. -- Еще он сказал, извиняюсь, пошел комбат на... -- ответил, глупо таращась и хлопая длинными ресницами, солдатик. -- Много еще чего, но я точно и дословно не запомнил. Я не выдержал и громко расхохотался, а комбат покраснел и принялся пыхтеть и возмущаться. Махошин надел спортивный костюм и отправился в женский модуль. Зря он пошел. Послали один раз, пошлют и в другой, только в более грубой форме. Я его пытался отговорить, но он побагровел, злобно посмотрел в мою сторону и вышел, хлопнув дверью. Вернулся он быстро. Дверью больше не хлопал, а тихонечко ее прикрыл, разделся, лег на кровать и примолк. Утром я разглядел ссадину на подбородке, распухшее ухо и царапину на лбу. Левый глаз также слегка припух. Ну, бой-баба! Пантера! Через пару дней мне повстречалась Элька в темных очках, за которыми были видны легкие синяки. -- Эля, ты зачем комбата унизила? -- рассмеялся я. -- А пусть не лезет и руки не распускает. Явился ко мне, дверь ногой вышиб, пощечину дал, нос разбил. Матерится! Не на ту напал! Я ему ногой сразу в ухо, а дальше уже и не помню, куда еще попала. Передай ему, попадется на моем пути, обе руки сломаю! -- Хорошо, обязательно предостерегу! А я тебе не мешаю ходить по полку? -- Нет. Можешь даже в гости зайти, -- многообещающе улыбнулась она и пошла дальше, гордо подняв голову и грациозно покачивая бедрами. Баня удалась на славу! Парная, холодный бассейн, шашлык, ящик минералки. Эх, пивка бы, но где его взять? В Кабуле только баночное, а за одну упаковку пива месячную получку отдашь. -- Петя, а чего ты не согласился стать комбатом вместо Подорожника? Говорят, ты наотрез отказался! -- удивился я. -- Из-за тебя, выходит, мы страдаем с этим балбесом Махошиным. Гибнем из-за твоей несговорчивости! -- А ты предлагаешь мне еще помучиться? Да, уговаривали стать комбатом первого батальона. Но для этого я должен был не в августе замениться, а в феврале-марте следующего года. А где март, там и апрель! Я похож на идиота? Если бы это был родной второй батальон, я подумал бы и, наверное, согласился. А от рейдового первого батальона -- увольте! -- Н-да... А вот мне предстоит замена через два месяца, и я ее опасаюсь! -- честно признался я. -- Боюсь, разучился жить в мирной обстановке. Тут хоть и тяжело, но за два года ко всему привык. Знаю, где упасть, как спрятаться, на что можно наступить, на что нельзя. Понимаю, когда надо стрелять и куда нужно бросить гранату. Как я буду жить без всего этого? Кормят, поят, одежда не нужна, все меня знают, есть авторитет и уважение. А приеду в штаб округа -- обычный старлей, без кола и двора, с массой проблем с точки зрения мирной жизни. Не люблю войну, но и как без нее стану жить -- неизвестно... -- Ерунда. Не переживай. Приедешь в большой город, все девчата твои. Главное, не торопись делать выбор. Оглядись, подумай хорошенько, не глупи. А то ты что-то в женский модуль зачастил. Одумайся! Твои невесты еще в школу ходят. Коротенькие юбочки, стройные ножки, ясные глазки, упругая грудь. Эх, где моя молодость! -- Петр задумчиво и мечтательно вздохнул. Тоже мне пожилой. Тридцать три года всего-то! Но с другой стороны, между нами пропасть лет... Петр откупорил еще несколько бутылок "Боржоми" и отхлебнул воды. -- Как тебе служится без Филатова? -- спросил я у сидящего возле камина Леху сверхсрочника и протянул ему бутылочку. Я знал, что он был дальним родственником бывшего командира полка, но в Шиндант следом за ним почему -- то не поехал. -- Нормально. В бане париться не на солнце в горах жариться! -- ответил Леха. -- Гораздо легче, чем в пехоте. Новый командир полка обещал поставить кладовщиком на склад. Да и тут в бане весело бывает. Недавно "Поющие девчата" приезжали, когда вы возле Баграма воевали. Вот потеха была! Девицы упились до соплей. Развеселились, песни горланят, матом ругаются. Сзади за стеной санчасть -- больным спать мешают. Мне начмед позвонил, ругается, что у меня тут шумно. Я вошел в предбанник девчонкам замечание сделать, постучал, а они орут, чтоб заходил. Я дверь открыл, а они абсолютно голые и пьяные. За столом сидят, кричат: "Пацан, заходи, мужиков хотим". Ни одна простынкой не прикрылась. Повскакивали они со своих мест, обниматься полезли, щипаются, целуют меня. Еле вырвался. Растерялся, а сейчас жалею, переживаю, что смутился и убежал. Какой был "малинник"! Балбес! Мы посмеялись, посочувствовали Лехе, и каждый мысленно представил себя на его месте. Эх, красота! Мечта жизни! Взводный Васькин прибыл в батальон около года назад. Из спецназа (опять этот спецназ!). Достался он нам после контузии и тяжелой болезни. Учитывая его состояние, парня берегли и в горы не брали. Он то сидел на выносной заставе, то ходил в караулы, то летал в командировки сопровождать "груз-200". Теперь подошло время замены. Командир роты оформил наградной на "Красную Звезду", и мы его подписали. Парень-то не плохой. Завтра он должен был убыть домой, и надо было прощаться, потому что уже прислали лейтенанта-сменщика. Но если отправишься в Союз сейчас, то вернувшийся из-за какой-нибудь ошибки наградной, вновь в Москву не отправят. Человек-то заменился! Идиотизм! Свинство какое-то! Скромняга Васькин подошел к комбату и попросил разрешения остаться на месяц в Афгане. -- Пойми, Игорь, мы не можем держать тебя в полку, не имеем права. Ты выслужил свой срок, -- пояснил Махошин. -- А если поставить на довольствие молодого лейтенанта послезавтрашним числом? Утром мы уедем на Алихейль. По документам все законно. Можно я пойду в рейд с батальоном? -- Ты что дурак? -- спросил я. -- На кой черт тебе эта железяка? Рисковать жизнью из-за нее глупо! Плохая примета! Опасно идти в последний рейд! -- Ничего не случится. Свою порцию я уже получил. Все будет хорошо. И потом, не хочу я, чтоб мой сын позже спрашивал, воевал ли отец на самом деле? Почему вернулся без награды? Мои друзья-десантники с орденами приехали домой, а я? -- Ну и черт с тобой. Иди. Только никуда не лезь! -- разрешил комбат. -- Спасибо, товарищ майор! -- обрадовался Васькин и побежал собираться. -- Псих ненормальный! Контуженый! Пыльным мешком из-за угла ударенный! -- ругнулся я, но спорить больше не стал, потому что выход к Алихейлю омрачило новое ЧП. Делая последний обход казарм, перед тем как отправиться к колонне техники, я услышал странные звуки. Один из связистов лежал на кровати и спал, укрывшись одеялом, притом он громко-громко храпел. Я подошел и прислушался: это вроде бы не храп, а хрип. Одернув одеяло, я растерянно поглядел в лицо сержанта Билаша, по кличке Беляш. Изо рта вырывались хрипы, из уголков губ вытекала бело-зеленая пена и слизь. А открытые глаза были бессмысленно устремлены в потолок. Он не реагировал на яркий солнечный свет, который ударил ему в глаза. -- Билаш, -- окликнул я его и дернул за плечо: -- Беляш чертов! Проснись! Очнись! Никакой реакции на окрик и на движение моей руки перед глазами не было. Лицо его становилось все более зеленым. Если он еще не умер, то, очевидно, скоро умрет. -- Шапкин! Почему Беляш валяется на койке? Что с ним случилось? -- рявкнул я. Сержант замялся и, глядя в сторону, ответил: -- Он вчера простыл, у него жар. Вроде бы заболел. Я наклонился над лицом хрипевшего. Всмотрелся в открытые глаза: пустые, стеклянные зрачки, в них не было ни единой мысли. Зомби какой-то... -- Что он сожрал? Укололся, что ли? -- Не знаю, -- вздохнул Шапкин. -- Мы его положили под одеяло, а что с ним делать, не знаем. -- Сволочи! Он же так издохнет совсем. Он идиот, но и вы придурки! Волоките его в санчасть! Бегом! На шум появился встревоженный Хмурцев. Вадик держал в руках использованную упаковку "Синдокарпа". Этот сильнейший препарат выдавался механикам для вождения техники ночью и во время длительных маршей по одной-две таблетке. -- Он ведь так помрет! Идиоты! -- принялся бушевать я, гоняя пинками по кубрику связистов. Солдаты уворачивались от затрещин, молчали и растерянно озирались по сторонам. -- Хватайте Беляша под руки и бегом в санчасть! -- приказал Хмурцев. -- Вадим, как к нему попал "Синдокарп"? -- накинулся я на взводного. -- А бог его знает. Может, он механикам не раздал в прошлом рейде, а все таблетки оставил для себя? Возможно, украл новую пачку, которую получили для очередной операции. -- У тебя что, сейфа нет? Как могли украсть? -- Ну не знаю как. Сейчас проверим. "Промедол" бы не сперли, черти! Не отчитаться перед медиками! -- Вадик всплеснул руками и побежал в каптерку проверять лекарства. Билаш вернулся из госпиталя на следующий день после окончания операции в Алихейле. Он прибыл за документами и вещами перед отправкой в Союз. Функции коры головного мозга затормозились и так не восстановились. Речь была невнятной, медленной, координация движений нарушена. Работа для психиатров и невропатологов на долгие годы. Получил сомнительное минутное удовольствие -- теперь мучиться всю оставшуюся жизнь... * * * Опять знакомые места, где мы были в прошлом году. Огромная территория вокруг крепости Алихейль. Территория, которую мы никак не могли подчинить Я отправился в горы со второй ротой, в густую лесную чащу, подальше от нового комбата. Вырос он по службе в кадрированной части до майора, при этом солдат в глаза не видел. Разговаривать с людьми не мог, управлять ротами не умел. Вот достался подарочек! От фортелей Чапая я стонал, когда он чудил перед заменой, но тогда я и представить себе не мог, что его заменит такой бездарь. Вся жизнь батальона -- и это лучшего батальона в дивизии, а возможно, и в армии, -- налаженная за два года Подорожником, рушилась на глазах. Новый комбат был, что называется, "ни рыба ни мясо". Соплежуй! Пропадут труды двух лет! Жаль и собственных мучительных усилий по укреплению дисциплины... Алихейль вновь предстал перед нами во всей своей чудной таежной красой. Реликтовые еловые, сосновые и пихтовые деревья опоясывали склоны гор. Правда, сейчас не все склоны гор были обрамлены деревьями, больше трети из них выгорели в прошлом году в результате бомбардировок и обстрелов. С маршрутом движения не повезло. Кто-то в штабе армии нарисовал на карте точки района обороны батальона, а они оказались черт-те где, в лесу! В пяти метрах ничего не видно: густой кустарник, колючки, деревья, высокая трава. К нам можно спокойно подкрасться и напасть. Придется поработать в этих зарослях дровосеками. Бойцы кое-как вырубили лопатками проходы в кустарнике и построили СПСы, выжгли траву. Сапер подорвал несколько деревьев, устроив завалы. Гундуллин постепенно оборудовал район обороны. Теперь мы сумеем сдержать натиск разрозненных групп, но большая банда нас, конечно, просто сметет. Вертолеты расстреливали вершины ракетами и снарядами, штурмовики бросали бомбы, артиллерия била по площадям. Все как всегда, только вместо голых вершин -- густая тайга. Неделю мы укреплялись, окапывали и рыли окопчики для стрельбы лежа. Прошла информация о выдвижении к нам двух тысяч "духов". Мятежники не дошли, их рассеяли по округе артиллерия и авиация. При этом наш "крокодил" душманы сбили "Стингером". Вертолетчики попытались спастись на парашютах, но один из них разбился о деревья, а второй сломал при приземлении ноги. Марат Гундуллин с взводом отправился на выручку, однако его опередили десантники. "Духов" отогнали, вертолетчика вынесли. Через неделю Муссолини вызвал меня в полковой лагерь. -- Хватит сидеть в горах. Завтра, когда вертолеты доставят паек и воду, возвращайся к броне. Необходимо срочно составить политдонесения! -- шумел по радиосвязи мой начальник. Черт. Проклятые бумажки, и тут от них спасения нет. Оперативными дежурными при штабе полка были начальник оркестра и "пан спортсмен" (начальник физподготовки полка). Мужики сидели в будке, играли в преферанс с начальником артиллерии, мучались от безделья и духоты, ожидая обеда. -- О! Таежный человек с гор явился! -- воскликнул артиллерист Шаманов. -- Как жизнь в горах? Много леса повалили? -- Много. Только эта тайга по-прежнему густая, -- ответил я. -- Лесные пожары бушуют в центре чащи, лишь бы ветер не погнал огонь на роты. Изжаримся. А как у вас дела? Скучаете? -- Ага, -- ухмыльнулся "человек-оркестр". -- Мы тут от жары изнываем, вас артиллерией поддерживаем, а в штабе армии каждый день веселятся. Вчера за час до полуночи начали огневой налет по плановым целям. Только пристрелялись, как прибежал какой-то полковник и заорал, что мешаем танцевать! Музыку заглушаем! Представляешь?! У какой-то дамочки день рождения, и по этому поводу в штабе банкет и дискотека. -- Я стрелять перестал. Говорю: "Хорошо, начну артобстрел в полночь!" -- продолжил рассказ артиллерист. -- После третьего залпа вновь примчался посыльный, теперь кому-то спать не даем. Послал я его подальше. Козлы! Хочешь спать, сиди в Кабуле и не выезжай на войну за орденом. Устроили тут бордель! Визг, пляски, хохот, музыка -- каждый вечер. А мы от скуки режемся в карты и из зависти к начальству стреляем из пушек. -- Вот я сейчас оформлю бумажки для политаппарата и присоединюсь к вам. Вы завидуете армейскому начальству, а мы в горах завидовали вам. Сгонять партийку не удалось. В первой роте подорвался на мине санинструктор. Сержант Абрамян сошел с тропы по нужде -- и тотчас раздался взрыв. Миной оторвало ему обе ноги выше колен. Ужас! Пока Мандресов вызывал вертолет, медик сам себе наложил повязку, перетянул то, что осталось от ног, жгутами, отрезал скальпелем болтающиеся на жилах и коже куски своего тела, поставил систему кровезаменителя, вколол "промедол". Мужественный парень спас себя от верной смерти. Хладнокровие сохранило ему жизнь. Даже офицеры растерялись, а солдаты и вовсе пребывали в шоке от этого кровавого зрелища. Прошли сутки и новая трагедия! Васькин со своим взводом возвращался с гор к броне. Идущий впереди сапер наткнулся на растяжку. Рядом оказалась противотанковая мина "итальянка". Васькин распорядился, чтобы взвод отошел шагов на десять, а сам вместе с сапером подошел к ловушке. "Сюрприз" оказался очень коварным. Двойным сюрпризом! Когда солдат перерезал провода от растяжки к мине, откопал ее из песка и приподнял, то раздался оглушительный взрыв. Над землей пронесся огненно-стальной смерч. Пыль, гарь и дым рассеялись, и открылась страшная картина: пятеро солдат лежали сраженные осколками, истекая кровью. На то место, где взорвалась мина и зияла воронка, было страшно смотреть. Нашли лишь окровавленный бронежилет сапера да верхнюю часть туловища Васькина. Опознали старшего лейтенанта по номерку, висевшему на шее. Голова и плечи -- это то, что осталось от взводного. Вместо солдата-сапера в цинковый гроб положили лохмотья одежды и куски бронежилета. Да еще груз для веса. Под миной оказался проводок, шедший то ли к бомбе, то ли к связке "итальянок". И зачем они начали разминирование фугаса? Одному богу известно. Обошли бы стороной -- и делу конец. Наших позади них не было. Солдат не разглядел, не обнаружил скрытый замыкатель, а как известно, сапер ошибается один раз... Вот и дождался Васькин своего ордена. Только семья получит его посмертно. Мы ушли, заминировав этот мятежный район. Не знаю, какие будут последствия от ловушек для "духов", но пока счет в минно-взрывной войне был не в нашу пользу. Две недели войны -- и каждый день кто-то погиб или ранен. Перед отъездом вновь фото на память, на котором не поймешь кто с кем: то ли мы с "духами", то ли с отрядом обороны кишлака. По-моему, это одно и то же. Но какие колоритные и злобные физиономии! В темноте и без оружия лучше с такими не встречаться! Наконец закончился мой последний рейд! Последний выход на войну. Завтра вернусь в полк и начну искать себе замену. В полку меня постигло очередное разочарование. Представление на присвоение досрочного звания капитана вернули. На возврате стояла резолюция: "Оформлять не менее чем за три месяца до замены". Опоздал, кто ж знал. А хорошо было бы приехать домой капитаном! Во всем алкоголик Золотарев виноват: компостировал мозги и тормозил бумаги. Он во время нескольких боевых рейдов оставался в полку, беспробудно пил и, в конце-концов, попал в реанимацию вместе с собутыльником особистом. Еле-еле откачали обоих. * * * Полк стоял на плацу, когда, визжа тормозами, у штаба остановился "уазик", и из него вывалился пьяный начальник финансовой службы. Он громко рявкнул водителю: -- Отвези девчонок на базу! И не задерживай "блядовозку", я скоро опять поеду в штаб армии резвиться! -- А сам побрел по дороге в сторону казарм. Вид у капитана был довольно забавный, даже потешный. Кротов шел в тапочках, в тельняшке и с пистолетом на ремне, волочащимся по асфальту. Это был АПС в деревянной кобуре (генеральский пистолет). -- Сурков! Ко мне! -- позвал командир полка. Капитан, путаясь в ногах и выписывая "крендели", приблизился к строю. -- Прибыл! А что? Не имею права выпить? Я, может быть, сегодня самый счастливый! Мне наконец-то майора присвоили! Досрочно и на ступень выше должности! Заметили мое усердие! -- С чего ты это взял? -- удивился командир. -- А вот у меня выписка из приказа! -- протянул Сурков какой-то листок. -- Начальник штаба! Ты посылал представление? -- Нет, -- искренне недоумевал начальник штаба. -- Начфин! Ты откуда взял этот документ? -- спросил вновь командир. -- Из штаба армии! Скоро получите подтверждение! А я пойду, посплю. Умаялся сегодня с девчонками! Деньги получены, завтра привезу в полк. Начальники некоторое время удрученно чесали затылки, изучая бумагу. С утра Сурков ходил уже со звездочками майора. Через месяц, после того как по настоянию начфина в личное дело вписали новое звание, обман вскрылся. Неизвестно кому и сколько он заплатил в штабе, но присвоенное звание оказалось мистификацией. Но сам Сурков уже уехал по замене майором. Вот прохиндей! Глава 20. Война, которая никогда не кончается Итак, вот и конец войне. Двадцать три месяца боевых действий позади. Пошел двадцать четвертый. Месяц замены! Это сладкое слово замена! Я попрощался с уходящим в рейд батальоном и принялся собирать чемоданы, делать последние покупки. Джинсовые шмотки, масса безделушек-сувениров, жвачки. Когда и где в Союзе их купишь? Эх, один такой кабульский дукан перенести бы в любой областной город, и это вызовет революцию. А всего-то на всего второсортный ширпотреб. Как же мы отстали от остального мира! На этикетках штампы: сделано в Гонконге, Малайзии, Сингапуре, Индонезии, Тайване, Таиланде, Франции, США, Японии. Вот тебе и средневековый Афганистан! А мы все боремся за существование. К тому же постоянно стремимся раздвинуть границы советского строя. Наши лозунги: "Нет -- нищете", но "Да здравствует бедность и усредненность!" Я собирался в союз и одновременно продолжал поиски заменщика. Мне сказали, что он уже приехал. Но где же этот офицер, в конце концов?!! Батальон ушел в сторону Газни, а я поехал на пересылку. Предпринятые розыски сделали свое дело. Вот он! На застланной койке, поверх одеяла, в рубашке и спортивных штанах лежал офицер преклонного возраста, точнее, предпенсионного военного возраста. Он спал и храпел в потолок, не подозревая о том, что судьба его уже предрешена. И судьба эта -- первый мотострелковый батальон. Китель с погонами майора, два ряда планок с медалями за "песок" (выслугу лет) подтверждали далеко не молодой возраст заменщика. Эх, нелегко будет мужичку у нас. Горы стонут и плачут по тебе, "папаша". Жалко тебя, сочувствую, но ничем не могу помочь. Кто-то на верху, в "большом" штабе, давно решил за нас обоих. Майор Маковецкий (такая фамилия значилась в предписании) собственной персоной! Фамилию его я знал из телефонограммы! Меня ждет Питер -- тебя Панджшер, Хост, Алихейль, Газни, Чарикар. Счастья и удачи тебе, старый майор. Так же, как и мне. Никифор Никифорович за двадцать три месяца выжил и последние денечки продержится! И возвращаюсь домой не по частям, не в стальном ящике, а целиком и полностью. Без единой царапины, если не считать травмы мозга в виде теплового удара и контузий. Это, конечно, досадное обстоятельство, но в настоящее время голова меня не беспокоит. С возрастом, возможно, что-то изменится и начну страдать, но сейчас -- полный порядок. Я счастлив и наслаждаюсь заменой. Я легонько потряс за плечо майора: -- Алексей Алексеевич? Маковецкий? Мужчина разомкнул