дставить свое падение как особенную немилость судьбы, отмечающей своим перстом лишь избранных. И что Германа всегда поражало и вызывало неприятное ему самому, как бы завистливое раздражение, так это то, что они и всем окружающим умели внушить почтительное уважение к их избранности. С этого началось их сотрудничество, которое позже привело к тому, что Борщевский стал правой рукой Германа и исполнительным директором московского филиала "Терры". Отношения между ними установились деловые, внешне дружеские, но Герман прекрасно знал, что если придет беда, на кого угодно он сможет положиться, но только не на Борщевского. Потому что памятную фразу Шурика "Этого я тебе никогда не забуду" следовало понимать как "Этого я тебе никогда не прощу". А вот на Ивана Кузнецова Герман всегда мог рассчитывать. Потому что Иван был другом. Был. III "Иван Кузнецов". "Найти". Коренастый, с бычьей шеей, с налитыми свирепой силой плечами и руками. Добродушный, но мгновенно взрывающийся при малейшем намеке на несправедливость. В жизни Германа Иван Кузнецов впервые мелькнул на первом курсе МГУ. Он не проучился и года. По пьянке подрался с милицией, его отчислили и тут же забрали в армию. Он сам напросился в Афган и два года отслужил в 66-й десантно-штурмовой бригаде ВДВ, дислоцированной под Кандагаром. Вернулся с наголо обритой головой, с косым шрамом на лбу, с медалью "За отвагу" и орденом Красной Звезды. Восстановился в МГУ, на экзамены приходил в камуфляже, пугая преподавателей шрамом, смущая наградами. Меньше четверки он никогда не получал, так как прямо говорил, что на тройку не согласен, потому что останется без стипендии. При внешнем простодушии малый он был очень себе на уме. В Афгане наладил свой бизнес. Начал с того, что давал пострелять из автомата афганским мальчишкам, у которых при виде "калашникова" горели глаза. Один выстрел - десять афгани. Это было куда прибыльнее, чем сливать соляру или продавать колеса и запчасти от "Камазов" - этим промышляли прапоры и сержанты. На скопленные афгани Иван купил дубленки и отправил в Москву, оттуда знакомый летчик военно-транспортной авиации привез дешевую советскую электротехнику - кипятильники и утюги, в Кабуле они шли нарасхват. Так и пошло. Этот торговый мост продолжал функционировать и после демобилизации Кузнецова. Так что жалкая студенческая стипендия была для него вопросом принципа, даже малости он не хотел отдавать этому "гребаному государству, за которое кровь проливал". После возращения Кузнецова в Москву Герман виделся с ним от случая к случаю, сближение их произошло через несколько лет, когда Герман работал в УБХСС ГУВД Москвы и одновременно, не афишируя этого среди сослуживцев, возглавлял многопрофильный кооператив "Континент". В нем были четыре хозрасчетных участка по мойке окон в магазинах и учреждениях, бригада альпинистов, обслуживающая высотные здания, четыре ремонтно-строительных подразделения, конструкторское бюро по проектированию спортивных тренажеров, пользующихся очень большим спросом, их делали в арендованных цехах на московских заводах и на металлургическом комбинате "Азовсталь" в Жданове. Было налажено производство вагонки, облицовочной рейки, дверных и оконных блоков. Дело стремительно разрасталось. Рынок сметал все подряд, он казался бездонным. В кооперативе Германа работало тридцать штатных сотрудников и около пятисот человек по трудовым соглашениям. К 1989 году на счету "Континента" было два миллиона рублей, свою часть прибыли Герман складывал в раскладную тахту, в ящик для белья, он уже закрывался с трудом. Эти два безналичных миллиона в банке и особенно вид набитого деньгами ящика все чаще вызывали у Германа смутное беспокойство. Он быстро и как-то незаметно пережил ощущение собственного богатства. Восьмиметровую комнату в коммуналке на Ленинском проспекте, их первое в семейной жизни с Катей собственное жилье, обменяли с доплатой на двухкомнатную квартиру у черта на куличках, в Свиблове, потом с очень большой доплатой на трехкомнатную в хорошем доме на Фрунзенской набережной. Купили машину - "Жигули"-"семерку" цвета кофе с молоком. Достали югославскую мебель. Купили японский телевизор с видеомагнитофоном, норковую шубку и дубленку Кате. Герман мог купить все, что хотел, поэтому не хотел ничего. Из всего, что составляло мечту советского человека: квартира, машина, дача, не было только дачи. Катя была равнодушна к природе, а из памяти Германа еще не изгладились прелести дачной жизни, когда он с утра до вечера кормил прожорливых цыплят, рубал им головы и ощипывал хилые тушки. Деньги перестали быть для него средством для жизни, обрели какое-то новое качество. Было что-то неправильное в том, что они лежат без употребления. Они как бы таяли на глазах из-за набирающей скорость инфляции. Разумнее всего было купить на них доллары, но еще действовала 88-я статья Уголовного кодекса "Нарушение правил о валютных операциях", по ней можно было схлопотать до восьми и даже до пятнадцати лет с конфискацией имущества. За валютчиками присматривали, в их среду были внедрены осведомители КГБ и милицейская агентура. В два счета засветишься и попадешь в шестерни правоохранительной системы. Между тем уже начали появляться первые совместные предприятия с западными фирмами, имевшие лицензии на валютные операции, но что это такое и как к ним подступиться, никто толком не знал. Однажды осенью, в разгар горбачевской перестройки, Герману позвонил случайный знакомый, некий Владик, предложил встретиться: есть серьезные люди, которые могут продать американскую валюту за российские "деревянные" по безналичному расчету. Этот Владик - Герман вспомнил его не без труда - долговязый белобрысый парень лет двадцати двух, был мелким фарцовщиком, вертелся в Центре международной торговли, навязывая знакомство западным бизнесменам, которые зачастили в Москву. Его связь с серьезными людьми вызывала очень большие сомнения. Да и само предложение выглядело совершеннейшей дичью, ни одному здравомыслящему человеку и в голову не могло прийти, что можно законным образом за рубли купить валюту. Что не разрешено, то запрещено. Принцип этот казался незыблемым, как сама советская власть. На встречу Герман не поехал. Но Владик продолжал звонить и в конце концов Германа уболтал. Тем более что время у него было. Незадолго до этого Герман подал рапорт об увольнении из МВД, где прослужил около пяти лет. Решение уволиться из милиции зрело в нем уже довольно давно. Все труднее становилось совмещать службу с руководством кооперативом. Да и сама служба утратила свою привлекательность. Поступая в милицию, Герман рассчитывал попасть в МУР под начало Василия Николаевича Демина, но руководство распорядилось иначе. Выпускника МГУ с высшим юридическим образованием направили в УБХСС, где были нужны грамотные специалисты. Во времена внештатного сотрудничества с МУРом, выезжая с тревожной группой на ограбления и убийства, собственноручно составляя протоколы об осмотре трупов, потому что пьяные опера уже не могли держать авторучку, Герман ощущал гордость от причастности к милицейскому братству, к этим крутым мужикам, крепко пьющим, циникам и матершинникам, без высоких слов делающим свое дело, очищающим жизнь от выродков и убийц. В УБХСС же Герман попал в систему, функционирующую по законам, никем не сформулированным, но обязательным и для следователей, и для прокуроров, и для судей. Линию поведения опера Ермакова диктовало начальство, руководствуясь своими, высшими соображениями, расследования носили характер политического заказа и были частью какой-нибудь очередной "кампании". Личные интересы тоже не забывались. Еще в первый год службы на него произвел тяжелое, остро-болезненное впечатление случай, о котором он никому не рассказывал, так как для всех это было ерундой, не заслуживающей внимания. Судили двух продавщиц. Они продали две тонны отдельной колбасы, стоившей два рубля двадцать копеек за килограмм, по два девяносто. Статья предусматривала от двух до пяти лет, но продавщицы были молодые, ранее не судимые, так что могли получить по минимуму или даже условно. Герман, который вел это дело, был вызван в суд в качестве свидетеля. Перекуривая перед началом заседания, разговорился со знакомым судьей. Тот спросил: "Сколько им дать?" Герман удивился: "Ты у меня спрашиваешь? Ты судья. Да хоть пятерку, это тебе решать". Огласили приговор: пять лет. "Ты что - о...л?!" - накинулся Герман на судью после заседания. Тот напомнил: "Ты же сам сказал - дать пятерку". "Я пошутил!" "Такими вещами не шутят. Я решил, что у тебя в этом деле есть свой интерес". Позже приговор пересмотрели, но воспоминание об этом случае так и осталось занозой. Герман пользовался, как и все его коллеги, угодливым благожелательством торгашей по части доставания дефицита, но поползновения подсунуть ему взятку, мизерную по сравнению с его заработками в кооперативе, вызывали у него лишь снисходительную усмешку. На него пытались выйти через сослуживцев, он делал вид, что намеков не понимает. Тон в Управлении задавали опытные опера, хорошо знающие правила игры, к Герману и немногим молодым сотрудникам "андроповского набора", они относились настороженно. Постепенно вокруг Германа образовалась атмосфера отчужденности. Она превратилась в откровенную подозрительность после того, как у Германа однажды случайно раскрылся кейс и на глазах у всех на пол вывалились пачки червонцев - тридцать тысяч рублей, которые он получил в банке для зарплаты работникам своего кооператива. Так он и объяснил, но в глазах у всех читалось: "Говори, говори нам про кооператив!" Недели через две после этого случая на работу к Герману заехал Демин. Как всегда, он был в штатском. Оглядев тесный кабинет, который Герман делил с двумя сослуживцами, неодобрительно покачал головой: - Накурили-то! Весна на дворе, а вы тут, как сычи. Пойдем погуляем, хоть воздухом подышишь, - весело предложил он Герману. - И по пивку, - расширил программу Герман, не видевший старшего товарища несколько месяцев и обрадованный неожиданной встречей. - Как, Василий Николаевич? Но Демин, никогда от таких предложений не уклонявшийся, на этот раз отказался. Едва за ними закрылась дверь кабинета, оживление исчезло с его лица. - Почему ты закрыл дело на Митинском холодильнике? - спросил он, когда вышли на Страстной бульвар и расположились на скамейке в тени молодой листвы тополей. - За отсутствием состава преступления, - удивленно ответил Герман, недоумевая, откуда об этом мелком деле знает Демин. - Они списали десять тонн мяса. Испортился компрессор, вовремя не заметили. Статьи тут нет, это административная ответственность. - Кто знал, что ты вынес постановление о прекращении дела? - Как кто? Начальство. - И все? Вспомни, это важно. Герман вспомнил: в тот день сломалась электрическая "Оптима", полетел ремень. Пришлось идти в соседний кабинет, там он и напечатал постановление. - Кто был в кабинете? - Ну, кто? Свои. А что? - Да то. Кто-то из своих под тебя попытался взять. Объявил десять тысяч. Обвиняемый написал заявление в прокуратуру. Назначена проверка, занимается инспекция по личному составу. - Откуда вы знаете? - спросил Герман. - Ко мне приходили. Я же тебя в органы рекомендовал. Расспрашивали о тебе. Откуда у тебя машина и все такое. Подставили тебя, парень. Кто - не знаю, но что подставили - факт. - Перебьются, - отмахнулся Герман. - Я в этом деле чистый. - В этом - да, - согласился Демин. - Но кто знает, как сложится в другой раз. Вот что я тебе, Герман, скажу: уходить тебе надо из ментуры. Не вписываешься ты в систему. - Потому что не беру? - И поэтому тоже. Не светит тебе ничего. Майора, может, когда-нибудь и получишь. А на большее не рассчитывай. Это правда, что у тебя отец сидел? - Вспомнили! Этим делам в обед сто лет. Сидел. По пятьдесят восьмой, после войны. По делу министра авиапрома Шахурина и главкома ВВС Новикова. Их обвиняли во вредительстве. В пятьдесят третьем отца выпустили, в пятьдесят шестом реабилитировали. - Для кадров важно не то, что реабилитировали, а то, что сидел. - Василий Николаевич, шутите? Отец до самой смерти работал в ОКБ Сухого, истребители делал. Боевые истребители! Да кто бы ему дал допуск, если бы за ним хоть что-нибудь было! - Нет, Герман, не шучу, - хмуро проговорил Демин. - К сожалению, не шучу. - Ну, тогда меня действительно к милиции близко нельзя подпускать. У меня и дед сидел. Кулак и враг колхозного строя. А бабка, так та умудрилась сидеть два раза. Один раз у немцев за то, что дала партизанам мешок картошки и спички. А как не дать - пристрелили бы и избу сожгли. Второй раз - у наших. За то, что сотрудничала с немцами. С полицаем сошлась, он ее и освободил из лагеря. Десятку оттянула в Караганде за полицая. Так теперь мне и это припомнится? - Про это не знаю. Что знал - сказал. Ты не выступай, а подумай над моим советом. Я ведь от чистого сердца. У тебя есть свое дело, вот и занимайся им, пока дают. - А вы не хотите уйти? - спросил Герман. - Я бы взял вас начальником службы безопасности. Дела идут к тому, что скоро без такой службы будет не обойтись. Как, Василий Николаевич? - Спасибо, - невесело усмехнулся Демин. - Только мне уже поздно менять профессию. - Рассчитываете дослужиться до генерала? - Ну, до генерала мне, как до луны. Дай бог дослужиться к пенсии хоть до полковника. А над моим советом серьезно подумай, - повторил он. - Подумаю, - пообещал Герман. Уволиться из милиции оказалось намного сложнее, чем туда поступить. Начальник управления наотрез отказался подписать рапорт капитана Ермакова: "С каких хренов? На его обучение тратили деньги, пусть служит!" Сопротивление только увеличило решимость Германа. Сама мысль, что он не властен распоряжаться собственной жизнью, привела его в ярость. Дело тянулось все лето. Наконец удалось организовать письмо заместителя министра финансов с просьбой уволить старшего оперуполномоченного УБХСС Ермакова из МВД в связи с тем, что без него народному хозяйству СССР придется очень туго. Начальник внял, рапорт был подписан. В ожидании увольнения Герман догуливал неиспользованный отпуск, впервые за многие годы у него вдруг образовалось свободное время, которое нужно куда-то деть. Только поэтому он и дал Владику себя уболтать. Встречу назначили на шесть возле Центрального телеграфа. На улице Горького, которая еще не стала Тверской, "семерка" Германа попала в пробку. Был теплый вечер, стекла машин были опущены, по радио шла прямая трансляция из Кремлевского дворца съездов - народные депутаты яростно атаковали 6-ю статью Конституции СССР о руководящей роли КПСС. Председательствовал Горбачев. Он объявил: "Слово предоставляется депутату..." Оратор, фамилия которого ничего не говорила Герману, бодро начал: "Днепропетровск, родина застоя". Зал взорвался смехом и аплодисментами. Герман выключил приемник. Но трансляция не прервалась: приемники всех машин, запрудивших улицу Горького, были настроены на ту же волну, водители и пассажиры жадно, с восторгом вслушивались в депутатскую болтовню. Герман почувствовал раздражение. Не то чтобы он совсем не интересовался политикой, политика интересовала его в той мере, в какой влияла на конкретную жизнь. Пока же единственным реальным результатом перестройки был закон о кооперативах и отмена запрета на частнопредпринимательскую деятельность. Все остальное - словоблудие каких-то невиданных, фантасмагорических масштабов. Тем временем мрачные очереди выстраивались вдоль пустых прилавков в огромных темных универсамах, штурмом брали винные магазины, слово "купить" окончательно вытеснилось словом "достать". В центре Москвы состоялось театрализованное представление "Похороны еды", в провинции проходили марши "пустых кастрюль", а народ прилип к приемникам и телевизорам в уверенности, что вот сейчас отменят 6-ю статью Конституции и тут же в холодильнике станет полно колбасы и водка снова будет по 3-62. Из Останкина транслировались сеансы невесть откуда взявшихся экстрасенсов, Кашпировский давал установки, Чумак заряжал воду, миллионы людей, в том числе и образованных, внимали им с убежденностью идиотов. Вера в чудо эпидемией охватила всю страну. Дурдом! Герман вывернул наконец из пробки и без пяти минут шесть припарковался в Газетном переулке, все обочины которого были заставлены новыми "Волгами" и "Жигулями". Владика он увидел сразу - тот маячил белобрысой головой в группе мужчин разного возраста, по-разному одетых, но чем-то одинаковых - отрешенностью от праздной уличной суеты, сосредоточенностью на своем. Было их человек тридцать, они стояли рядом, но не вместе, а каждый сам по себе. Этих людей не волновало, отменят или не отменят 6-ю статью Конституции, не возмущали пустые магазинные полки. Когда было нужно, они садились в свои машины, ехали на Центральный рынок и отоваривались всем, чем надо. Так же, как это делал и сам Герман. Деловые люди - вот кто они были. Герман даже зауважал Владика, это нужно уметь - собрать столько таких людей в одно время и в одном месте. Ровно в шесть сразу несколько человек посмотрели на часы. Владик поспешно объявил тоном гида из "Интуриста": - Господа, следуйте за мной! Помещение, в которое он привел группу, располагалось в полуподвале старого московского дома. Что-то вроде "красного уголка" ЖЭКа: несколько рядов ободранных кресел с откидными сиденьями, стол президиума, серый от пыли гипсовый бюст Ленина на тумбочке в углу. За столом озабоченно перебирал бумаги средних лет человек, похожий на профсоюзного деятеля областного масштаба. Все было настолько убого, что Герман с трудом удержался, чтобы тотчас же не уйти. Но его заинтересовало, как будут реагировать на происходящее остальные. Председательствующий поднялся и изобразил на лице обаятельную улыбку: - Господа, спасибо, что пришли. Уверен, вы не пожалеете об этом. Как известно, проводимая Михаилом Сергеевичем Горбачевым политика перестройки имеет целью коренную модернизацию советской экономики, что невозможно без привлечения иностранного капитала и новейших западных технологий... - Давайте к делу, - недовольно перебили из зала. - Перехожу к делу, - с готовностью согласился председательствующий. Суть дела заключалась в следующем. Крупная западная корпорация намерена инвестировать в советский нефтегазовый комплекс сто миллионов долларов. Принципиальное согласие Совмина СССР получено. Но действующее законодательство не предусматривает прямые инвестиции в иностранной валюте, они могут быть только в рублях. Чтобы законным образом решить эту проблему, было создано совместное предприятие. Возглавляет СП председательствующий, в правление входят представители западной корпорации и ответственные работники Совета министров и Госбанка СССР. Цель настоящего собрания, на которое приглашены руководители наиболее успешных кооперативов и малых предприятий, - к взаимной выгоде свести воедино интересы западного партнера и российских производителей, испытывающих острую нужду в валюте. Понятно, что суммы, эквивалентной ста миллионам долларов, ни у кого в отдельности нет, но она сложится из вклада присутствующих. - О какой сумме идет речь? - спросили из зала. - Сколько "деревянных" хочет получить ваш западный партнер за свои сто миллионов "зеленых"? - Два миллиарда рублей, - последовал ответ председателя. В зале возмутились: - На черном рынке доллар идет по пятнадцать рублей, а вы объявили двадцать. Откуда такие цены? - Господа, за легальность надо платить. Это во-первых, - возразил председатель. - А во-вторых, никакой продажи и никакой покупки. Схема конвертации валюты в рубли совершенно иная, вы будете ознакомлены с ней, если решите участвовать в предприятии. Для этого вы должны оставить мне свои координаты и указать сумму. Наши сотрудники свяжутся с вами и подготовят договоры. Пока же вы можете ознакомиться с учредительными документами нашего СП, соответствующими распоряжениями правительства и Госбанка. Хочу сразу предупредить: мы не можем иметь дела с тысячами мелких клиентов. Минимальный взнос - пятьдесят миллионов рублей. Герман встал и начал пробираться к выходу. - Ты куда? - остановил его Владик. - С меня довольно. - Да ты что?! Герман! Это шанс, другого не будет! Локти потом будешь себе кусать! - Буду, - холодно кивнул Герман. - Это мое любимое занятие. От двери он оглянулся. Несколько человек подошли к столу председателя, под прищуренным взглядом гипсового Ильича задавали вопросы, рассматривали бумаги. Остальные неторопливо поднимались со своих мест и тянулись к выходу. На улице Герман закурил. Рядом остановился высокий, лет пятидесяти с небольшим мужчина с благородной серебряной сединой в шкиперской бородке и аккуратно подстриженных усах, моложавый, с умным ироничным лицом. Набивая табаком прямую данхилловскую трубку, поинтересовался: - И как вам это? - Сумасшедший дом, - ответил Герман. - Ловушка для дураков. - Может быть, может быть, - покивал незнакомец, раскуривая трубку и обдавая Германа дымом хорошего табака. - Но каждое сумасшествие имеет свою причину. Вполне объективную. Есть спрос, есть предложение. Они обязательно сойдутся. Весь вопрос - когда и в какой форме. Вы чем занимаетесь? - Кооператив "Континент", - представился Герман, подкрепляя свои слова визитной карточкой. - А вы? - Кооператив "Балчуг". На визитке с логотипом кооператива "Балчуг" значилось: "Ян Иосифович Тольц, кандидат технических наук, председатель кооператива". Тольца знали, вокруг него образовалась группа участников этого странного совещания. Разговор пошел об общих знакомых, удачливых предпринимателях, имена которых были у всех на слуху. О совещании не говорили - так зрители после бездарного спектакля стараются сразу о нем сразу забыть. Герман раздал несколько своих визиток, получил в обмен другие и отправился в контору своего кооператива в Олсуфьевском переулке, досадуя на напрасно потраченное время. Но мысль о валюте крепко зацепилась в сознании. Можно модернизировать производство, можно купить в Европе комплектующие для тренажеров. Себестоимость их была минимальной из-за дешевого металла и рабочей силы, конструкция по многим параметрам даже превосходила мировые стандарты. Спортивные тренажеры "Континента" получили серебряную медаль на ВДНХ, их установил Дикуль в своем знаменитом лечебно-оздоровительном центре. Если бы удалось улучшить дизайн, они были бы вне конкуренции даже на западном рынке. Дух захватывало от перспектив, которые открывало обладание валютой. Реально ли это? Черт его знает. Факт, что западные бизнесмены проявляют интерес к сырьевым ресурсам СССР. Факт, что законом разрешаются инвестиции только в рублях. Ян Тольц прав: спрос и предложение обязательно сойдутся вопреки всем запретам. А скрепы, сковывающие предпринимательскую инициативу, слабели с каждым днем, возникали десятки коммерческих банков, через них шли потоки шальных, вырвавшихся из подполья денег, размывающих государственные устои, как мутный весенний паводок размывает одряхлевшую дамбу. То, что было совершенно невозможно вчера, сегодня становилось обычным. Никто не знал, сколько это продлится и чем закончится. Знали другое: кто не успел, тот опоздал. "Куй железо, пока Горбачев". Следующий месяц Герман провел в поисках партнера, имеющего валюту. Предложений было множество, на первый взгляд - очень серьезных. Несколько раз Герман готов был вложить в дело два трудно заработанных кооперативом "Континент" миллиона. Но срабатывала врожденная и благоприобретенная осторожность. Стоило копнуть глубже, как выяснялось, что на счету солидного СП копейки, зарегистрировано оно по потерянным или украденным паспортам, а часто и офис с евроремонтом и дорогой современной мебелью был арендован на время. Как только набиралась приличная сумма, СП бесследно исчезало. Герман иногда поражался, какими падкими на халяву оказываются предприниматели, люди очень даже неглупые, умеющие зарабатывать деньги реальным делом, многие в прошлом - цеховики, которых советская власть травила, как бешеных собак, и вроде бы приучила к звериной осторожности и недоверчивости. А вот поди ж ты - как последние лохи покупались на мифические миллионы, распалявшие воображение своей доступностью. Герман очень хорошо понимал охватывавшую их ярость. Невозможно было смириться с тем, что их кинули. Обращаться в милицию было бесполезно. Даже если уголовное дело о мошенничестве возбуждалось, оно так и оседало в архивах. Поэтому шли к другим людям - таким, как Хват. Теневая экономика порождала теневую юстицию со своими органами сыска, дознания, скорого суда и немедленного исполнения приговоров. Такса за выбивание долга была пятьдесят процентов. Платили. Если денег уже не было, должник исчезал, появилось даже выражение "закатать в асфальт". Платили и за это. Дело было не только в деньгах, но и в деловой репутации. Серьезные люди никогда не будут иметь дело с лохом. Подпольное правосудие работало с четкостью хорошо отлаженного механизма. Герман и его коллеги по УБХСС ощущали себя кустарями-одиночками в захудалой мастерской рядом с современным заводом. Герман махнул уж было рукой на идею с валютой, но неожиданно позвонил Тольц: - Вы еще не утратили интерес к теме? - Нет, - ответил Герман и уточнил: - Почти нет. - Подъезжайте, поговорим. Мою визитку не потеряли? Там есть адрес. Офис кооператива "Балчуг" был на Краснопресненской набережной в здании Центра международной торговли. Выглядело солидно, но Герман уже знал, что может скрываться за красивой вывеской. В Московской регистрационной палате ему дали справку: торгово-закупочный кооператив "Балчуг" существует с середины прошлого года, председатель Тольц, юридический адрес - ЦМТ, расчетный счет в Краснопресненском отделении Промстройбанка. Выяснить состояние счета оказалось труднее, но все-таки удалось. На счету "Балчуга" оказалось 124 рубля 36 копеек. Все стало ясно, на встречу можно было не ехать, но Герман все же поехал. Тольц произвел на него очень приятное впечатление, как-то не хотелось зачислять его в мошенники, не имея для этого бесспорно убедительных оснований. В отвечающей всем европейским стандартам приемной с окнами на Москву-реку и гостиницу "Украина" Германа встретила длинноногая блондинка, отвечающая всем мировым стандартам. - Меня зовут Марина, - представилась она. - Господин Ермаков, тысяча извинений. Шеф задерживается на очень важном совещании, он уверен, что привезет вам хорошие новости. А пока, если не возражаете, наш коммерческий директор введет вас в курс дела. Она наклонилась к интеркому: - Жан, у нас гость. На пороге одного из двух кабинетов, смежных с приемной, возник некто кряжистый, весь в черном. Черный кожаный пиджак из тонкой лайки с подвернутыми рукавами, открывающими мощные волосатые руки с золотым "Брегетом" на запястье и массивным, как гайка, золотым перстнем с печаткой на короткопалой руке. Распахнутая почти до пупа черная рубашка-апаш, толстая золотая цепь на бычьей шее. Из-под коротких черных волос на лоб наползал косой разбойничий шрам. Это был Иван Кузнецов. - Господин Ермаков, - представила ему Германа секретарша. - Где ты видишь господина? Герка, байстрюк! - загремел Иван, заключая Германа в объятья, и от полноты чувств приподнял его и закружил по приемной. - А я думаю, что это за Ермаков? А это ты! Рад тебя видеть, пацан! Друзьями они, строго говоря, никогда не были, во время недолгой учебы на одном курсе МГУ относились друг к другу с уважительным доброжелательством, не более того. Но бурное дружелюбие Кузнецова было приятно Герману. Он и сам был рад встрече - так русский за границей в те времена искренне радовался земляку. - Жан, поставьте гостя на место, - строго сказала Марина. - Вы сломаете ему ребра, а он нам нужен живым. Кофе? - обратилась она к Герману, вызволив его из медвежьих объятий Ивана и заботливо поправляя сбившийся галстук. - В жопу твой кофе! - отмахнулся Кузнецов. - Мы в баре. Приедет Ян, скажешь, - распорядился он, увлекая Германа из офиса в один из валютных баров, сообщавших Центру международной торговли заграничность, редкую в тогдашней Москве. Тольц приехал минут через сорок. За это время Герман и Кузнецов успели пропустить по два двойных "Джонни Уокера", потом Иван приказал бармену: - Давай бутылку, забегаешься стопари таскать! Герман был за рулем, к тому же предстоял серьезный деловой разговор, поэтому он подбавлял в стакан побольше льда, пил маленькими глотками. Иван презрительно отверг лед как западное извращение, опрокидывал по соточке, закусывая сигаретой, но при этом не пьянел, лишь темнел лицом и становился все дружелюбней и словоохотливей. О себе говорил со скукой, как о чем-то таком, о чем и говорить не стоит: женился на дочери крупного чина из Управления тыла Минобороны, развелся, проворачивал кое-какие дела с вояками - в общем, крутился по мелочам, пока не сошелся с Яном. Едва речь зашла о Тольце, оживился: - Грандиозный мужик! Я балдею. Ну, сам увидишь. Из его рассказа следовало, что тридцать лет из своих пятидесяти пяти Тольц проработал в оборонном НИИ, защитил кандидатскую, дорос до начальника отдела и на этом застопорился по причине пятого пункта в анкете, не членства в партии и язвительных диссидентских разговоров, от которых не мог удержаться, хотя прекрасно знал, что о них сообщают кто надо кому надо. И сидеть бы ему на своих двухстах пятидесяти рублях до пенсии, если бы некоторое время назад, в связи с катастрофическим отставанием советской оборонки от Запада, институту не понадобились современные компьютеры. В Союзе их не делали, а те, что делали, никуда не годились. Выпускаемые в ГДР "Роботроны" были получше, но от западных образцов отставали на поколение. Закупить ПК в США или в Японии не было никакой возможности из-за эмбарго на поставки "империи зла" современной вычислительной техники. Директор НИИ вызвал Тольца и приказал в лепешку расшибиться, но купить десять компьютеров в частном секторе. Это было реально, компьютеры везли из-за границы кто только мог, выставляли в комиссионках. Но у НИИ был только "безнал", а в комиссионках требовали живые деньги. Сориентировавшись, Тольц быстро зарегистрировал посреднический кооператив "Балчуг", обналичил институтский "безнал" через один из центров Научно-технического творчества молодежи, которые под крышей комсомола бурно занимались коммерческой деятельностью, купил компьютеры, по безналичному расчету продал их родному НИИ, а затем через тот же центр НТТМ превратил выручку в живые деньги. На этом пути стоимость компьютеров заметно выросла, за две недели Тольц заработал пятнадцать тысяч рублей - за эти деньги ему нужно было пахать пять лет. На следующий день он уволился из института и с юношеской отвагой пустился в плаванье по бурному финансовому морю. - Гениальный мужик! - с восторгом повторил Кузнецов. - Ты даже не представляешь, какие авантюры он проворачивал! И что характерно - все законно! Слушай, что происходит? Ты понимаешь? Мне иногда кажется, что я сплю. Проснусь - и снова окажусь юрисконсультом в какой-нибудь пыльной конторе. На сто пятьдесят плюс двадцатка премии раз в квартал. У тебя не бывает такого чувства? - Бывает, - с усмешкой кивнул Герман. Иван плеснул виски в тяжелые хрустальные стаканы и чокнулся с Германом: - За то, что мы вовремя родились! - А знаешь, я не удивился, что ты так поднялся, - доверительно, с душевной разнеженностью продолжал он. - Сказать, почему? Когда мне сказали, что ты женился на Катерине... Кстати, как она? - Нормально, - сдержанно ответил Герман, не любивший обсуждать свою семейную жизнь. - Дети есть? - Сын. Три года. - Она работает? - Работала у меня в кооперативе, сейчас нет. Весь дом на ней. - Ругаетесь? - Бывает. А у кого не бывает? - Да ты не ершись, я же по-дружески. Я почему об этом заговорил? Когда я узнал о твоей женитьбе, сразу подумал: ну, попал Герман, попал, придется ему крутиться изо всех сил. - Почему? - Чтобы соответствовать, старина. Она из тех, кому нужно соответствовать. Мужик, который не соответствует, рядом с такими женщинами чувствует себя говном. Ты чувствуешь себя говном? - Да вроде нет. - Значит, соответствуешь. Поэтому я не удивился, что ты так круто поднялся. Давай за женщин, которые делают из нас мужчин! В баре появилась Марина, подошла к столу и неодобрительно посмотрела на бутылку виски. - Джентльмены, не пора ли вам заняться делами? Господин Ермаков, господин Тольц вас ждет. А это я, с вашего позволения, реквизирую. Она взяла бутылку и направилась к выходу, грациозно покачивая бедрами. - Ножки-то, а? - восхищенно заметил Кузнецов, провожая ее взглядом. - Имеют быть, - согласился Герман, хотя, по его мнению, сексуальности в ней было не больше, чем в хорошо отретушированном рекламном снимке. - А задик? Задик! Оценил? - Есть и задик. Иван тяжело вздохнул и заключил: - Чтобы все это иметь, нужно хорошо работать. Ладно, пойдем займемся делами. Тольц сидел в своем кабинете за пустым письменным столом и курил трубку. При виде Германа поднялся ему навстречу, молча пожал руку и обратился к Кузнецову: - Вот так, Иван, должен выглядеть современный российский бизнесмен. Сколько вам лет, Герман? - Двадцать семь. - Вот, двадцать семь. Молодой, спортивный, строгий костюм, галстук от Бриони. От Бриони? - Понятия не имею. Покупала жена. - У нее прекрасный вкус. А ты, Иван, на кого похож? На бизнесмена? Нет, на бандита. - Современный российский бизнесмен и должен быть похожим на бандита, иначе ему не выжить, - добродушно отозвался Кузнецов, разваливаясь в глубоком кожаном кресле. - Прошу садиться, - предложил Герману Тольц и распорядился по интеркому: - Мариночка, меня нет, ни для кого. Еще раз извините, господин Ермаков, что заставил вас ждать. Причина, поверьте, уважительная. У меня были очень трудные переговоры с человеком, о котором вы, возможно, слышали. - Он назвал фамилию руководителя крупного производственного объединения, входящего в систему "Росвооружения". - У них есть валюта, им нужны рубли для внутренних платежей. Конкретно - им нужно сто миллионов рублей. Трудность состояла в том, что они запросили по двадцать пять рублей за доллар. Мы сошлись на двадцати, и я считаю это большой удачей. - На черном рынке доллар идет по пятнадцать, - напомнил Герман. - Верно. Но по пятнадцать идет наличность, а мы говорим о безнале. Да и курс меняется каждый день. Когда дойдет до дела, доллар будет стоить те же двадцать рублей. Возможно, и больше. Угадываю вопрос: о каком деле идет речь. Объясняю. За сто миллионов рублей мы получим пять миллионов долларов. У нас есть надежный партнер, крупный фирмач из Индонезии, он обеспечит поставку через ФРГ сигарет "Кроун" на девятьсот тысяч долларов. Из Джакарты их везут лихтеровозами в Гамбург, оттуда фурами. На остальную валюту закупим в Сингапуре и Гонконге видеокассеты. Кассеты мы получим не дороже чем по два доллара. В комиссионках они уходят по девяносто рублей. Даже если мы сдадим их оптовикам по семьдесят, каждая кассета принесет по тридцать рублей. То есть, по полтора доллара. А вся операция, по самым грубым подсчетам, даст не меньше четырех миллионов долларов чистой прибыли. Два миллиона вам, два нам. Полагаю, это справедливо. Чему вы усмехаетесь, господин Ермаков? - Герман. Просто Герман. - Пусть так. Так чему же вы усмехаетесь? - Все это похоже на анекдот, - объяснил Герман. - Еврей выдает дочь за арабского шейха. Дочь уговорил. Остановка за малым: уговорить шейха. Вы уверены, что у меня есть сто миллионов рублей? Спасибо за комплимент, но у меня их нет. - Мы это знаем. На счету вашего кооператива чуть больше двух миллионов. Извините, но мы навели справки. Не сомневаюсь, что это сделали и вы. Не так ли? - Сделал, - подтвердил Герман. - И выяснили, что у нас на счету сто рублей? - Сто двадцать четыре рубля тридцать шесть копеек. - Да не может быть! - развеселился Тольц. - Иван, мы, оказывается, богаче, чем думали! На целых двадцать четыре рубля! - На двадцать четыре рубля и тридцать шесть копеек, - поправил Кузнецов. - Не понимаю, что вас так радует, - заметил Герман. - И не понимаю смысла наших переговоров. Вам следует поискать партнера побогаче, чем я. И более доверчивого. Со своими двумя миллионами я чувствовал себя довольно богатым человеком. Сейчас чувствую себя нищим. Так оно, наверное, и есть. Но эти два миллиона я заработал своим трудом. Вы уверены, что я вложу хоть рубль в ваше предприятие? Ошибаетесь, господин Тольц. - Ян. Просто Ян, - поправил Тольц. - Не напоминайте мне о возрасте. Я не старый, я просто жил долго. Вы недооцениваете себя, Герман. На ваши два миллиона никто и не думает покушаться. Они как лежали на вашем счету, так и будут лежать. Не понимаете? - Нет. - Ценность вас как партнера не в деньгах. Что такое "Балчуг"? Обычный торгово-закупочный кооператив, каких тысячи. Что такое ваш "Континент"? Серьезное производственное предприятие. Стабильно работающее, быстро развивающееся. Солидное. С нами никто не будет иметь дела. С вами будут. Вы вкладываете в дело свою репутацию, мы - свои связи. Скажу больше: ваша кандидатура одобрена в "Росвооружении". После тщательной проверки, разумеется. Сыграла свою роль и ваша должность. Старший оперуполномоченный УБХСС - это звучит. Герман возразил: - Я уже месяц как не служу. - Но ведь служили. Это хорошая характеристика. Они готовы иметь с вами дело. А мы с Иваном выступаем в роли ваших младших партнеров. - Рисковый вы человек, Ян. А если я откажусь? - Это будет означать, что я ничего не понимаю в людях. Но вы не откажетесь. Чем вы рискуете? Ничем. Ну что, по рукам? - По рукам, - немного помедлив, кивнул Герман. Кузнецов выбрался из кресла и распахнул дверь в приемную: - Марина, отдай бутылку! Легкость, с которой Герман согласился участвовать в предложенной Тольцем авантюре, объяснялась тем, что он действительно ничем не рисковал. Так ему казалось тогда. Денег как реальности он не ощущал, все это больше напоминало не дело, а захватывающую умственную игру, доставлявшую Герману истинное наслаждение. Участвуя в ней, он отдыхал душой и от недавних напряженных милицейских будней, и от кропотливого, часто тяготившего своей рутинностью руководства кооперативом "Континент". Ян Тольц оказался азартным, по-мальчишески увлекающимся игроком. Он фонтанировал идеями. Но и деловые связи у него были серьезные. Герман убедился в этом, когда Ян под разработанное Германом технико-экономическое обоснование на развитие производственной базы кооператива "Континент", полную туфту, но выглядевшую на бумаге очень солидно, договорился о кредите в двадцать миллионов рублей с руководителем одного из центров НТТМ, с которым раньше имел дело. Остальные деньги собирали по мелким коммерческим банкам. В переговорах Герман присутствовал в роли представителя молодого российского бизнеса, главную партию вел Ян. Он мгновенно устанавливал контакт с новоявленными банкирами, в недавнем прошлом госчиновниками и директорами заводов. Герман был для них фигурой экзотической, вроде ананаса, а Тольц с его представительной внешностью, ироничной насмешливостью, го