Оцените этот текст:







  Написано в ГУЛАГовском лагере "Свободное",
  в краях нынешнего БАМа,
  в годы Великой Отечественной войны.

    "Чем богаче эстетический опыт индивидуума,
     чем тверже его вкус, тем четче его
     нравственный выбор, тем он свободнее...
     Свободнее - хотя, возможно, и не счастливее".

              (Нобелевская лекция Иосифа Бродского)

     Стихи заводятся от сырости,
     От голода и от войны,
     И не заводятся от сытости,
     И не выносят тишины.
     Без всякой мудрости и хитрости
     Необходимо душу вытрясти
     При помощи карандаша.
     Если имеется душа.

             Б. Слуцкий

    "Я воспевал минувшие года,
     Теперь ловлю их отголоски жадно.
     От старых песен - пусть я пел нескладно -
     Вскипают слезы новые всегда..."

             Луис де Камоэнс

---------------------------------------------------------------



Маркизе Л.

Над городом лохматый хвост кометы
Несчастия предсказывает нам.
На черном бархате небес луна
Качается кровавою монетой.

Вчера толпе о преставленье света
На паперти Нотр-Дам вещал монах;
Есть слух, что в мире бродит Сатана,
В камзол придворного переодетый.

В тревоге Лувр. Король - бледнее тени.
В Париже потеряли к жизни вкус.
И мне, маркиза, не до развлечений!
Покинув свет, тоскую и молюсь:

Тоскую - о возлюбленной моей,
Молюсь - скорей бы увидаться с ней!



Агриппе д'Обинье

Что нужно дворянину? - Добрый конь,
Рапира, золота звенящий слиток,
А главное - бургонского избыток,
И - он готов хоть в воду, хоть в огонь!

"Ты пьян, Вентре?" - Подумаешь, позор!
Своих грехов и мыслей длинный свиток
В бургонское бросаю, как в костер, -
Кипи и пенься, солнечный напиток!

Когда Господь бургонского вкусил,
Он в рай собрал всех пьяниц и кутил.
А трезвенников - в ад, на исправленье!

Я в рай хочу! пусть скажут обо мне:
"Второй Кларенс, - он смерть нашел в вине" -
Еще вина! В одном вине спасенье!



Меня учил бродячий менестрель,
Учили девичьи глаза и губы,
И соловьев серебряная трель,
И шелест листьев ясеня и дуба.

Я мальчиком по берегу бродил,
Внимая волн загадочному шуму,
И море в рифму облекало думу,
И ветер сочинять стихи учил.

Меня учили горы и леса;
С ветвей свисая, мох вплетался в строки.
Моих стихов набрасывала кроки
Гасконских гор прозрачная краса.

Меня учил... Но суть совсем не в этом:
Как может быть гасконец не поэтом?!



"Аз есмь Господь..."    - Слыхал. Но сомневаюсь.
"Не сотвори кумира..."  - А металл?
"Не поминай мя всуе..." - Грешен, каюсь:
В тригоспода нередко загибал.

"Чти день субботний..." - Что за фарисейство!
Мне для безделья всякий день хорош.
"Чти мать с отцом..." - Чту. -
"Не прелюбодействуй..."
От этих слов меня бросает в дрожь!

"Не убивай..." - И критиков прощать?!
"Не укради..." - А где же рифмы брать?
"Не помышляй свидетельствовать ложно...",

"Не пожелай жены, осла чужих..."
(О, Господи, как тесен этот стих!)
Ну, а жену осла-соседа - можно?



Маркизе Л.

Моих посланий терпеливый лепет -
Каскад страстей, любви смиренный вздох -
Вас не повергли в долгожданный трепет:
Сонеты, рифмы - об стену горох!

Одними многоточьями моими
Я вымостил Вам новый Млечный Путь
(Куда уж тут с простыми запятыми!),
Но Вас они не тронули ничуть.

А эти - как их? - знаки восклицанья? -
Вам, черствая, смешны мои страданья?
Что гибель Трои мне? Что Вам Вентре?..

В последний раз молю Вас, дочь утеса, -
Взгляните: я согнулся в знак вопроса!
...Один ответ: холодное тире.



"Вы вязнете в грехах, мой сын, поныне, -
И день и ночь твердит мой духовник. -
Все суета, один Господь велик,
И глас Его - родник в мирской пустыне.

Земная жизнь - обман, греховный миг!
Загробную расплату забывая,
Проводят дни и мальчик, и старик, -
А между тем нас гибель ожидает!

Тщету гордыни, пьянство и разврат
Постом, мой сын, в себе искореняйте.
Скорбите о грехах, молитесь, кайтесь,
Дабы не ввергнуться в кромешный ад!"

И вот - скорблю: как королевский шут,
Грехи... в бургонском утопить спешу!



Господь наш воду обратил вином
Не для того, чтоб пересохла глотка!
Когда-то Ной... Пойдем со мной, красотка!
Но почему все ходит ходуном?

Молитесь, дети, Господу... Te Deum!
Сгинь, ведьма! Ты не девка, ты - суккуб!
Брат Франсуа, ты вечно пьян и глуп.
Пей, да спасет тебя Святая дева!

Пойдем, Сюзон! Твой страх, моя овечка, -
Ни Богу кочерга, ни черту свечка:
Твои грехи я отпустил давно...

Жениться не велят христову брату? -
Не надо! Хватит нам мирян женатых!
...А дьявол - в уксус превратил вино...



Прощальные лучи кладет закат
На розовеющие черепицы;
Еще блестит сквозь сумерки река,
А в переулках полутьма клубится.

Лазурь небес лиловый шелк сменил,
И угасают блики в стеклах алых,
На баллюстрады Нотр-Дам взгляни,
На каменное кружево порталов:

Там пробудились мудрые химеры!
В оскале хитром обнажив клыки,
Они глядят на город в дымке серой,
От любопытства свесив языки...

И впрямь, занятно поколенье наше:
Король - смешон, шут королевский -
страшен...



Благодарю тебя, Создатель мой,
За то, что под задорным галльским солнцем
(Под самой легкомысленной звездой!)
Родился я поэтом и гасконцем!

За страсть к Свободе, за судьбы стремнины,
За герб дворянский, за плевки врагов,
За поцелуи женские, за вина,
И за мое неверие в богов,

За мой язык французский, злой и сочный,
За рифм неиссякающий источник, -
Твои дары пошли поэту впрок!

Мне на земле не скучно, слава Богу, -
Неплохо ты снабдил меня в дорогу!
Одно забыл: наполнить кошелек.



Чтоб в рай попасть мне - множество помех:
Лень, гордость, ненависть, чревоугодье,
Любовь к тебе и - самый тяжкий грех -
Неутолимая любовь к Свободе.

Ленив я. Каюсь: здесь моя вина.
Горд. Где найти смиренье дворянину?
Как обойтись французу без вина,
Когда он пил на собственных крестинах?

Любить врагов? Об этом умолчу!
С рожденья не умел. И не жалею.
В любви к тебе признаться? Не хочу:
Тебе признайся - будешь мучить злее.

Отречься от Свободы? Ну уж нет:
Пусть лучше в пекле жарится поэт!



Когда актер, слюной со сцены брызжа
И петуха пуская на верхах,
Вентре читает - смех берет и страх:
Как я талант свой глупый ненавижу!

Когда восторженно мне шепчут вслед
Забытые поклонниками дамы:
"Взгляни, ma chere, - Вентре! Ну да,
тот самый...
Красавец, правда? но увы, поэт!"

Или король потреплет по плечу:
"Любовник муз!" - что делать мне? Молчу
Со стиснутыми в бешенстве зубами.

"Стихи, стихам, стихами, для стихов..."
Побрал бы черт всех этих знатоков!
Меня давно тошнит от них... стихами.



Мне недоступен ход светил небесных -
Я тайны звездочетов не постиг.
И в черной магии я ни бельмеса,
И даже белых не читаю книг.

Гадать на пальцах - не в моей натуре.
И если вдруг подскажет гороскоп,
Что на Земле произойдет потоп,
Когда к Тельцу приблизится Меркурий, -

Не стану гоготать, как римский гусь,
Ни сна, ни аппетита не лишусь,
Не откажусь и от спиртных напитков:

Зачем считать созвездья в небесах?
На что мне тексты обветшалых свитков?
Свою судьбу прочту - в твоих глазах.



Когда-нибудь все брошу и уеду -
По свету Синюю страну искать,
Где нету ни солдат, ни людоедов,
Где никого не надо убивать.

Там не найдешь евангелий и библий,
И ни придворных нет, ни королей.
Попы там от безденежья погибли,
Зато Вентре в почете и Рабле.

Там в реках не вода течет, а вина;
На ветках - жареные каплуны
Висят, как яблоки... Париж покину,
Но не найду нигде такой страны!

А если б и нашел... вздыхаю с грустью:
Французов и ослов туда не пустят!



Над Францией - предгрозовая тишь...
Что будет? Голод, мор, война, холера?
Над бездною качается Париж -
Так на волнах качается галера:

Уключин скрип, усталых весел всплеск,
И монотонно-горестное пенье
Галерников, прикованных к сиденьям,
И моря нестерпимо знойный блеск...

Надежды нет: с плавучею тюрьмой
Рабы навек повенчаны Судьбой
И с ней погибнут - нет пути иного!

...Вот так и я погибну, мой Париж:
Утонешь ли в крови или сгоришь -
Я телом и душой к тебе прикован!



Бог сто веков наводит свой порядок:
Послал потоп, на ранги разделил
Господ и чернь, непьющих и кутил,
Завел чертей и ангелов отряды -
Порядка все ж никак не водворил:

Воруют все, кинжалом сводят счеты,
Принц с девкой спит, с маркизою - пастух,
Империями правят идиоты,
Попы жиреют, мрут в нужде сироты,
И Господа ругают хамы вслух.

...Когда дворцы и церкви будут срыты,
Порядок водворится - без господ:
Давно подозревает мой народ,
Что лучше быть не набожным, но сытым.



Замок тяжелый на сердце повешу,
Запру на ключ рой мыслей и страстей.
Все, чем был счастлив я, все, чем был грешен,
Укрою в тайниках души своей.

Без клятв - к чему слова? - кинжал из ножен!
Тверди варфоломеевский урок!
Пусть не уймется гневный твой клинок,
Пока ты жив, а враг не уничтожен!

Сломил кинжал - хватай с дороги камень,
Рази врага прадедовской пращой,
Колом, зубами, голыми руками
И, обезумев, бешеной слюной.

...Мечты, любовь и все, что мне любезно,
Замкну на ключ. И ключ закину в бездну.



Во мраке факел чертит дымный след.
Шаги слышны: солдат прошел дозором.
О камень гулко звякает мушкет.
Звонок вдали. И тихо. Полночь скоро.

Храни Господь от королевских слуг,
Храни от молодцов прево проворных!
Пусть не уйти мне от загробных мук -
Уйти б хоть от ворон в сутанах черных!

Куда идти? Эдикт - на всех заставах,
Слепые окна - на запорах ржавых.
Отряд, вооруженный до зубов...

Всю ночь по городу брожу тревожно,
И следом - Смерть, товарищ мой дорожный,
Торопится в истоптанных сабо.



Дырявый плащ, засаленная шляпа,
Круг на плече с гусиной красной лапой...
Услышав стук трещотки роковой,
В испуге сторонится даже нищий.
Нет ни ночлега в деревнях, ни пищи...
Кем заклеймен ты - Богом? Сатаной?

...Пророк ли, прокаженный ли, поэт -
Анафема! Эдикт! Вердикт! Запрет!

- Эй, берегись: Вентре еще на воле!
В костер его! Злодей опасно болен:
Стихами подстрекает к мятежу!

...Гляжу на плащ с гусиной лапой красной:
И впрямь, я прокаженного опасней -
Всю Францию трещоткой разбужу!



Паук-судья мне паутину вьет.
В ушах не умолкает гул набата...
Молиться? Не поможет мне Распятый:
Заутра я взойду на эшафот.

Не рано ли поэту умирать?
Еще не все написано, пропето!
Хотя б еще одним блеснуть сонетом -
И больше никогда пера не брать...

Король, судья, палач и Бог - глухи.
Вчера кюре мне отпустил грехи,
Топор на площади добавит "Amen".

Умрет Вентре. Но и король умрет!
Его проклятьем помянет народ,
Как я при жизни поминал стихами.


("Обреченные на смерть приветствуют тебя" - приветствие гладиаторов Цезарю)

Орел парит над бурею бессильной;
Не сокрушить морским валам гранит:
Так мысль моя над Смертью и Бастильей
Презрительное мужество хранит.

Ты лаврами победными увенчан:
В глухую ночь, под колокольный звон
Ты убивал детей и слабых женщин,
Но я тобой, Король, не побежден!

Я не умру. Моим стихам мятежным
Чужд Смерти страх и не нужны надежды -
Ты мне смешон, с тюрьмой и топором!

Что когти филина - орлиным крыльям?
Мои сонеты ты казнить бессилен.
Дрожи, тиран, перед моим пером!



Я знаю, что далек от совершенства,
На три ноги хромает мой Пегас.
Свои жемчужины, как духовенство,
У мертвецов заимствую подчас.

Когда мое перо усталым скрипом
Подхлестывает бесталанный стих,
Я утешаюсь тем, что ты, Агриппа,
Воруешь рифмы даже у живых.

Пожнешь ты лавры, нагуляешь жир...
Помрешь (дай Бог, скорей бы!) - скажет мир:
"Писал бездарно. И подох без блеска".

Я ж кончу, видимо, под топором,
Но скажут внуки: "Молодец, Гийом! -
И жил талантливо, и помер с треском!"



Маркизе Л.

Меня любить - ведь это сущий ад:
Принять мои ошибки и сомненья,
И от самой себя не знать спасенья,
Испив моих противоречий яд...

Далекая моя, кинь трезвый взгляд
На те неповторимые мгновенья -
Опомнись! И предай меня забвенью,
Как долг твой и любовь моя велят.

Не знать друзей, терпеть и день и ночь
Тоску разлуки, зря томясь и мучась, -
Зачем тебе такая злая участь?

О как бы я желал тебе помочь,
Сказав, что мой сонет - лишь жест Пилата!
Но - я в гробу: отсюда нет возврата.



Взлетать все выше в солнечное небо
На золотых Икаровых крылах
И, пораженному стрелою Феба,
Стремительно обрушиваться в прах.

Познать предел паденья и позора,
На дне чернейшей бездны изнывать, -
Но в гордой злобе крылья вновь ковать
И Смерть встречать непримиримым взором...

Пред чем отступит мужество твое,
О, Человек, - бессильный и отважный,
Титан - и червь?! Какой гоним ты жаждой,
Какая сила в мускулах поет?

- Все это жизнь. Приняв ее однажды,
Я до конца сражаюсь за нее.



Осенний ветер шевелит устало
Насквозь промокший парус корабля.
А ночь темна, как совесть кардинала, -
Не различишь матроса у руля.

Далеко где-то за кормой - земля.
Скрип мачт, как эхо арестантских жалоб.
Наутро Дуврские седые скалы
Напомнят мне про милость короля...

О, Франция, прощай! Прости поэта!
В изгнание несет меня волна.
На небесах - ни признака рассвета,
И ночь глухим отчаяньем полна.

Но я вернусь!... А если не придется -
Мой гневный стих во Францию вернется!



Маркизе Л.

Мороз начистил лунный диск до блеска,
Рассыпал искры снег по мостовым.
Проснется Вестминстер совсем седым,
А львы у Темзы - в серебристых фесках.

Святого Павла разукрасил иней,
Преобразил трущобы в замки фей.
Немые силуэты кораблей
Окутаны вуалью мглисто-синей.

Биг-Бен спросонья полночь пробубнил -
Я все бродил по пристани в печали,
Рассеянно сметая снег с перил...

Я неминуемо замерз бы там,
Когда бы кровь мою не согревали
Любовь к тебе - и ненависть к врагам.



Завел меня мой шкипер в цирк бродячий.
Глазея в клетки, я зевал до плача.
"Вот кобра. Ядовитей не сыскать!"
- А ты слыхал про королеву-мать?

"Вот страус. Не летает, всех боится".
- Таков удел не только данной птицы.
"Узрев опасность, прячет нос в песок".
- И в этом он, увы, не одинок!

"Вот крокодил, противная персона:
Хитер и жаден." - Вроде д'Алансона...
"Гиена. Свирепеет с каждым днем!"
- А ты знаком с французским королем?

Пойдем домой! Напрасно день потерян.
Поверь мне: в Лувре - вот где нынче звери!



Огонь в камине, бросив алый блик,
Совсем по-зимнему пятная стены,
Трепещет меж поленьев - злобный, пленный.
И он к своей неволе не привык.

Во Франции - весна, и каждый куст
Расцвел и пахнет трепетным апрелем.
А здесь в апреле - сырость подземелья,
Мир вымочен дождем, и нем, и пуст...

Лишь капель стук по черепицам крыши
Звучит в ночи. И сердце бьется тише -
Смерть кажется желаннейшим из благ...

Нет, не блеснуть уж вдохновенной одой:
Родник души забит пустой породой.
...И лишь рука сжимается в кулак.



Маркизе Л.

Прости, что я так холоден с тобой, -
Все тот же я, быть может, - суше, строже.
Гоним по свету мачехой-судьбой,
Я столько видел, я так много прожил!

Казалось - рушится земная твердь,
Над Францией справляют волки тризну...
Порой, как милость, призывал я смерть -
За что и кем приговорен я к жизни?!

...Когда забудут слово "гугенот"
И выветрится вонь папистской дряни,
Когда гиена Карл в гробу сгниет
И кровь французов литься перестанет, -

Тогда я снова стану сам собой.
Прости, что я так холоден с тобой.



Четыре слова я запомнил с детства,
К ним рифмы первые искал свои,
О них мне ветер пел и соловьи -
Мне их дала моя Гасконь в наследство...

Любимой их шептал я как признанье,
Как вызов - их бросал в лицо врагам.
За них я шел в Бастилию, в изгнанье,
Их, как молитву, шлю родным брегам.

В скитаниях, без родины и крова,
Как Дон Кихот, смешон и одинок,
Пера сломив иззубренный клинок,
В свой гордый герб впишу четыре слова,

На смертном ложе повторю их вновь:
Свобода. Франция. Вино. Любовь.



Маркизе Л.

Всю ночь Вы в Лувре. Не смыкали глаз:
Бурэ, гавот... Проснетесь лишь в двенадцать.
А в два - виконт! ("Доретта, одеваться!")
Как я бешусь, как я ревную Вас!

Потом, едва простившись со счастливцем,
За секретер: в передней стряпчий ждет,
Кюре и кружевница (та - не в счет) -
До вечера поток визитов длится.

А там - пора на бал. Садясь в карету,
Вдруг вспомните: "А где ж письмо поэта?
Когда прочту? Ни времени, ни сил!.."

Письмо!.. Ваш рыжий кот, согнувши спину,
Найдя комок бумаги у камина,
На дело мой сонет употребил!



Народная толпа на Гревском поле
Глядит, не шевелясь и не дыша,
Как по ступеням скачет, словно шар,
Отрубленная голова Ла-Моля...

Палач не смог согнать с нее улыбку!
Я видел, как веселый Бонифас,
Насвистывая, шел походкой гибкой,
Прощаясь взглядом с парой скорбных глаз.

Одна любовь! Все прочее - химера.
Друзья? - предатели! Где честь, где вера?
Нет - лучше смерть, чем рабство и позор!

...Вот мне бы так: шутя взойдя на плаху,
Дать исповеднику пинка с размаху
И - голову подставить под топор!



Неубранное поле под дождем,
Вдали - ветряк с недвижными крылами.
Сгоревший дом с разбитыми глазами,
Ребенок мертвый во дворе пустом...

Ни звука, ни души. Один лишь ворон
Кружит над трубами. Бродячий пес
Меж мокрых кирпичей крадется вором.
Забытый аркебуз травой зарос...

Все выжжено. Все пусто. Все мертво.
Чей путь руинами села украшен?
Кто здесь прошел - паписты? Или наши?

Как страшен вид несчастья твоего,
О Франция! Ты вся в дыму развалин.
Твои же сыновья тебя распяли...



Маркизе Л.

В сухих песках, в безжизненной пустыне
Из недр земли чудесный бьет родник.
Как счастлив тот, кто жадным ртом приник
К его струе, к его прохладе синей!
И смерти нет, и старости не знают,
Где трав ковер волшебный ключ ласкает...

Песком тоски, пустынею без края,
Извечной Агасферовой тропой
Бреду, гоним ветрами и судьбой.
К твоим губам прильну - и воскресаю.

Но горе мне! Испив нектар бессмертных,
Я, как Тантал, не знаю забытья:
Живой ручей, Любви источник светлый!
Чем больше пью, тем больше жажду я!


("Пока дышу". Из Овидия: "Dum spiro, spero" - "Пока дышу - надеюсь")

To lady T.V.L.

Пока из рук не выбито оружье,
Пока дышать и мыслить суждено,
Я не разбавлю влагой равнодушья
Моих сонетов терпкое вино.

Не для того гранил я рифмы гневом
И в сердца кровь макал свое перо,
Чтоб Луврским модным львам и старым девам
Ласкали слух рулады сладких строф!

В дни пыток и костров, в глухие годы,
Мой гневный стих был совестью народа,
Был петушиным криком на заре.

Плачу векам ценой мятежной жизни
За счастье - быть певцом своей Отчизны,
За право - быть Гийомом дю Вентре.



Люблю тайком прохожих наблюдать я
И выносить им желчный приговор...
Вот эта дама, скромно пряча взор,
Куда спешит? - К любовнику в объятья!

Ханжа-монах, прижав к груди распятье,
В кабак идет, а вовсе не в собор.
Проворно улепетывает вор,
И вслед ему торговка шлет проклятья.

Вон девушка с повадкою весталки
Спешит за справкой к своднице-гадалке:
"Мадонна! Отчего растет живот?!"

А вот несчастный юноша бредет -
Так нехотя, ну словно из-под палки:
Не то к венцу, не то на эшафот.



Нотр-Дам де Шартр! Услышав твой набат,
Склонив колено в набожном смиренье,
Целую перст аббату. Но аббат
Глаголет: "Сын мой, нет тебе прощенья!

В твоих глазах я вижу Сатану,
Твой рот - немая проповедь разврата,
И весь твой лик - хвалебный гимн вину.
Нет, этот лоб не целовать аббату!"

О горе мне! Неужто не смогу я
Святейшего добиться поцелуя
И, грешник непрощенный, ввергнусь в ад?!

Но, слава Господу, есть выход дивный:
Когда тебе лицо мое противно,
Святой отец, - целуй мой чистый зад!



Спешите, люди добрые, купить-с!
Ученый лекарь я, не чернокнижник:
На дне бутылки вижу счастье ближних,
Узнать могу я по глазам - девиц.

Каков товар! Он исцеляет горе!
Вот от дурного взора амулет,
Вот для влюбленных - приворотный корень.
Купи, пастух, - всего-то пять монет!

Вот мушки шпанские - мужьям ленивым;
Бальзам, настойки, эликсиры, сок!
Вот мазь целебная - от жен сварливых!
От блох и попрошаек порошок!

Кому чего? От всех недугов лечим:
Больных - добьем, здоровых - искалечим!



Печален перезвон колоколов.
Прелестную Нинон несут в могилу...
Сто человек рыдают. Все село,
Идя на кладбище, скорбит о милой.

Сказал кюре: "О дочь моя, прощай!
Ты долг свой выполнила перед нами...
Прими, Господь, святую душу в рай -
За доброту к нам, грешным. Amen!"

Сто человек рыдали над могилой,
И каждый бормотал себе под нос:
"Ни разу мне Нинон не изменила.
За что ж ты, Господи, ее унес?!"

А муж сказал, наваливая камень:
"За сто ослов, украшенных рогами".



Моря и горы, свадьбы и сраженья,
Улыбки женщин - и галерный ад,
Цветов пьянящий запах, трупный смрад,
Экстаз побед - и горечь поражений...

Как изготовить эликсир стиха?
К двум унциям тоски - три драхмы смеха;
Досыпь стеклянным шарантонским эхом,
На угли ставь - и раздувай меха.

Весь божий мир сейчас в твоем владенье:
Одним поэтам свойственно уменье
Влить в грани рифм бессонный жар души.

Плесни в огонь кипящим маслом злобы.
Свинец иль золото получишь? - Пробуй!
Боишься неудачи? - Не пиши.



Агриппе д'Обинье

На площади, где кумушки судачат,
А я торчу в харчевне день за днем,
Циклоп-кузнец подковывает клячу
У горна с добрым золотым огнем.

Пыхтит над мехом юркий подмастерье,
Кобылу держит под уздцы солдат...
Сдается мне (иль это суеверье?) -
Я видел это сто веков назад:

Вот так Вулкан ковал оружье богу,
Персей Пегаса снаряжал в дорогу,
И фавн-чертенок раздувал меха,

А фавн-поэт, любимец Аполлона,
В такт молота по наковальне звона
Ковал катрены своего стиха...



Когда червям на праздничный обед
Добычей лакомой достанусь я -
О, как вздохнет обрадованный свет -
Мои враги, завистники, друзья!

В ход пустят пальцы, когти и клыки:
С кем спал, где крал, каким богам служил...
Испакостят их злые языки
Все, чем поэт дышал, страдал и жил.

Лягнет любая сволочь. Всякий шут
На прах мой выльет ругани ушат.
Пожалуй, лишь ростовщики вздохнут:
Из мертвого не выжмешь ни гроша!

Я вам мешаю? Смерть моя - к добру?
Так я - назло! - возьму и не умру.



С врагами справится любой дурак -
От благодетелей избавь нас, Боже! -
Гласит пословица. И впрямь, похоже,
Что добрый - бедному опасный враг.

Купив ослу зеленые очки,
Мякиной Жак кормил его досыта,
Осел чуть не вылизывал корыто.
Жак ликовал: любуйтесь, мужички!

На сене Жак немало сэкономил:
Осел привык к опилкам и соломе.
Но через месяц почему-то сдох.

...Горя любовью к ближнему, сеньоры
Ввели оброки, отменив поборы.
Ликуй, крестьянин!... но ищи подвох.



Ты встречи ждешь, как в первый раз, волнуясь,
Мгновенья, как перчатки, теребя,
Предчувствуя: холодным поцелуем -
Как в первый раз - я оскорблю тебя.

Лобзание коснется жадных губ
Небрежно-ироническою тенью.
Один лишь яд, тревожный яд сомненья
В восторженность твою я влить могу...

Чего ж ты ждешь? Ужель, чтоб я растаял
В огне любви, как в тигле тает сталь?
Скорей застынет влага золотая
И раздробит души твоей хрусталь...

Что ж за магнит друг к другу нас влечет?
С чем нас сравнить? Шампанское - и лед?



У всякого свои предубежденья!
Вас злит лорнет, месье, иных - сабо,
А, скажем, господина моего -
Все, что к рогам имеет отношенье.

На днях он выбил изобилья рог
Из рук фарфоровой богини счастья.
Над Зодиаком, к счастью, он не властен -
А то бы сбил созвездье Козерог!

Шарахается прочь рогатый скот,
Когда навстречу стаду он идет,
И прячет свой рожок пастух, бледнея...

Месье, кладите шляпу на кровать:
Рога в передней велено убрать.
Ох, мне уж эти узы Гименея!



Мир начался с торговли: дед Адам
За яблоко расстался с райским садом.
Христос был продан выгодней куда -
За тридцать серебром, с доставкой на дом.

С тех пор торгуют все по мере сил:
Попы, юристы, сводники, маркизы...
А Клеопатре головой платил
За ночь любовник - вот дороговизна!

С Наваррским закупили как-то мы
Париж, Марго и десять лет тюрьмы -
Всего лишь за обедню - просто чудо!

...А в наши дни потерян всякий стыд:
За тридцать су всю Францию сулит
Испанцам некий Генрих Гиз, иуда!



Агриппе д'Обинье

Хозяйка раскраснелась у огня.
Гасконец тощий, отрезвев от злости
(Он проиграл и плащ, и шпагу в кости),
Кричит: "До нитки обобрал меня!"

Трудясь над жирным крылышком индюшки,
Вздыхает, пОтом исходя, монах:
"Святой Мартин! Опять ни капли в кружке!
Sic transit... Эй, хозяюшка, - вина!"

Жонглер бродячий бьет мартышку спьяна.
О чем-то врет раскрывшим рот крестьянам
Ландскнехт в камзоле четырех мастей...

Так жизнь течет. Все словно ждут свершенья -
По воле рока, по вождей веленью,
По прихоти игральных ли костей...




В шальной калейдоскоп фортуны-шлюхи
Весь я не погружался ни на миг:
Я видел все, я слышал, щупал, нюхал,
Я пробовал от скуки на язык -

Все вскользь... Увы, казалось: только снится
Мирских делишек пестрый карнавал!
Я лишь Свободы робкие зарницы
Шестым чутьем угадывал, искал...

Пять чувств оставил миру Аристотель.
Прощупал мир я вдоль и поперек,
И чувства все порастрепал в лохмотья -
Свободы отыскать нигде не смог.

Пять чувств кормил всю жизнь я до отвала,
Шестое чувство - вечно голодало.



Я был тебе как пилигриму - посох,
Как бунтарю - оружие в бою:
Припомни, как связал я жизнь свою
С твоей, король-солдат, король-философ!

Как спали вместе на земле сырой,
Одним плащом истрепанным укрыты...
А помнишь, как - с гитарой под полой -
Мы пробирались к окнам Маргариты?

Я был оруженосцем, другом, тенью...
Теперь ты стал французским королем.
Боюсь я, скучно будет нам вдвоем!
Зачем тебе Гийом? Для развлеченья?

Довольно! Льстить и врать, как сивый мерин,
И быть твоим шутом - я не намерен.



Часы бьют полночь... Через миг умрет
Последний день шестнадцатого века.
- Вина! Твое здоровье, время-лекарь!
Что принесет нам Новый век и год?

Настанет мир. Подешевеет соль.
Жак перестанет в суп плевать соседу.
Обещанную курицу к обеду,
Расщедрясь, даст нам скупердяй-король.

Придворным дамам скинут лет по двадцать.
Дозволит Ватикан Земле вращаться,
Наука вообще шагнет вперед.

Меня за скептицизм накажут плетью,
И много прочих радостей нас ждет.
Все это будет!.. Но в каком столетье?



Когда стоишь одной ногой в могиле,
Ты вправе знать: за что тебя любили?

Меня любила мать за послушанье,
За ловкость рук - учитель фехтованья,
Феб-Аполлон - за стихотворный пыл.

За томный взор меня любили прачки,
Марго - за вкус, а судьи - за подачки.
Народ за злой язык меня любил.

Отец духовный - за грехов обилье,
Раскаянье и слезы крокодильи.
Агриппе нравилось, что я - чудак.

Три короля подряд меня, как братья,
Любили так, что чуть не сдох в объятьях.
Лишь ты меня любила "просто так".



Прощай, Париж! Прощай, волшебный город,
Фата-Моргана юности моей!
Налей, Агриппа, кубки пополней, -
Прощайте, Елисейские просторы!

Войти в твой Пантеон - надеждой ложной
Не льщу себя, любовь к тебе воспев.
Мне б хоть, в сердцах друзей струну задев,
В их памяти оставить след ничтожный...

Я шел к тебе сквозь пламень испытаний.
Ни в радостях, ни в боли, ни в страданье
Не плакал я - нигде и никогда.

Разлуки лед мне обжигает руки.
Я не стыжусь бессильных слез разлуки -
Прощай, Париж! Надолго. Навсегда.



Я часто против совести грешил
И многих был ничтожней и слабее.
Но никогда не изменял себе я
И никому не продавал души.

Пускай враги льют желчь и поздний яд,
Тупым копытом мой лягают труп;
Пусть сплетничают нежные друзья,
Что я был подл, труслив, завистлив, скуп...

Кидайтесь! Плюйте бешеной слюной
На гордый лавр, на мой надгробный креп -
С листа Истории ваш хриплый вой
Стереть бессилен имя дю Вентре!

Пусть что угодно обо мне твердят,
Мне время - суд, стихи - мой адвокат.



Агриппе д'Обинье

Мы жили зря. И так же зря умрем:
Ни подвига - потомкам в назиданье,
Ни мысли дерзкой. Нам ли оправданье -
"Пророка нет в отечестве своем"?

...На площади Цветов сожжен живьем
Джордано Бруно - гордый светоч знанья,
Ни подкупом, ни пыткой, ни страданьем
Не сломленный: спор разрешен огнем!

Но жалкие попы сожгли лишь тело.
Бессмертна мысль, и Правда не сгорела!

Для счастья и любви на этом свете
Вновь зеленеют рощи и поля,
Во славу разума, на радость детям,
Попам назло - вращается Земля!



Пройдут года. Меня забудет мир.
Листы моих стихов загадят мухи.
Какой-нибудь невежда вислоухий
В них завернет креветки или сыр...

Что жизнь моя? Что творчество и слава?
Самообман. Химера. Сказка. Сон.
Меня на свалку отвезет Харон -
Мышам и глупым совам на забаву.

Мой юмор злой, мой стихотворный пыл
Зальют зловонной клеветой попы -
Я не дойду к грядущим поколеньям!

И если бы в Агриппиных твореньях
Меня бессмертный автор не лягал, -
Чем доказать, что я существовал?..

Last-modified: Tue, 06 Feb 2001 13:04:15 GMT
Оцените этот текст: