ремониал выработан, а теперь - вперед. Так они и пошли берегом вверх по течению Замбези и меньше чем через час встретили бечуанов из племени макололо, которых осторожный вождь выслал в разведку. Александр назвал себя, сообщил, что с ним еще двое белых из Европы, и наказал черным разведчикам доложить вождю, что к нему идет придворный гонец от батоков. Разведчики церемонно поклонились и сказали, что это хорошо. Потом они прибавили: - Добро пожаловать посланцу батоков. Белые будут приняты, как сыновья Дауда. Пусть белый вождь, друг черных людей, подождет нашего возвращения, раньше чем вести сына Магопо в Котлу. Женщины принесут плетенки с байялоа [это пиво, называемое также "о-ало", представляет собой не что иное, как бузу арабов (прим.авт.)], потом соберутся воины. После столь ободряющего вступления показалось многочисленное войско. Оно приближалось медленно, издавая нестройные крики, которые подействовали на Гэна и Хорса весьма успокоительно, хотя европеец не понял бы, содержат ли они приветствие или угрозу. Шагах в ста воины остановились и воткнули копья в землю. Затем старик высокого роста, в головном уборе из страусовых перьев сделал знак четырем женщинам и те подали прохладительные напитки. Этот старик был придворным глашатаем вождя Сешеке, сына Себитуане. Оба они, отец и сын, были друзьями доктора Ливингстона. Глашатай нес свою должность с незапамятных времен, но чувствовал себя не совсем уверенно всякий раз, когда ему приходилось выполнять служебные обязанности. Однако он был непреклонен во всем, что касалось этикета и церемониала, и ни за что не хотел допустить самого малейшего их нарушения. Поэтому, еще находясь на таком расстоянии, которое едва позволяло его слышать, он стал зычным голосом провозглашать: - Господи! Взгляни на белых людей, товарищей вождя Сешеке! Взгляни на братьев племени макололо. Господи! Макололо - могучие воины, они протягивают руку своим достойным врагам, сыновьям батоков. Господи! Мы хотим мира! Ниспошли мир детям твоим! - Прекрасное начало, - шепотом сказал Альбер Александру который с грехом пополам переводил ему эти приветствия. Конечно. Только бы какая-нибудь неожиданность не сорвала нам все дело в последнюю минуту. 11 Церемониал приема. - Вождь макололо присваивает себе английский государственный гимн. - Дородность женщин племени макололо. - Неудобные украшения. - Странное пиво, - Полума, великий фетиш вождя Сешеке. - Необычная судьба извозчичьего плаща. - Котла, - Парадное одеяние африканского монарха. - Сешеке танцует в котильоне. - Шампанское. - Трогательная аллегория при заключении мирного договора. - Новые опасения. То ли он и сам устал от войны с батоками, то ли ему просто хотелось угодить белым, оказывая достойный прием глашатаю двора, но Сешеке, как говорится, просто из кожи лез, чтобы принять гостей достойным образом. Новый отряд, состоявший из лучших воинов, одетых в полную парадную форму, вышел им навстречу. Железные наконечники копий, начищенные красным песком, сверкали, как штыки у европейских солдат, а древки были отполированы кварцем. Широкие пояса из манчестерской хлопчатобумажной ткани опоясывали талию и бедра черных воинов; браслеты из латуни были надеты у них на руки и на ноги и сверкали, как золото; волосы, смазанные смолой акации, смешанной с красной глиной, высоко вздымались над головой, напоминая меховые шапки наполеоновских гренадеров, и, наконец, у каждого воина перемычка между ноздрями была проколота щетиной дикобраза, что издали походило на лихие усы. Оркестр, выступавший впереди этой королевской гвардии, состоял всего из четырех исполнителей. Но какие это были виртуозы! Жозефа сначала поразил великолепный красный цвет их волос, и он не мог не обратить на это внимания Александра. - Посмотрите! - сказал он. - Они носят красные конские хвосты, как у нас во Франции драгуны и кирасиры. - Вот вам доказательство того, дорогой Жозеф, что ничто не ново под луной. - С вашего позволения, месье Александр, - а барабаны? - Уступаю вам охотно барабаны из кожи куагги и их манеру бить в эти барабаны только одной палочкой. - А трубы?! Карай! Они вставляют их себе в нос!.. Видели вы когда-нибудь, чтобы горнист играл носом? Действительно, ново и оригинально!.. Да у них кровь должна идти носом!.. - Это их дело! Но поглядите, что вытворяет капельмейстер. А это переносное пианино!.. Какой невиданный музыкальный инструмент! Он дополняет коллекцию рабукенов, ромельпо, ньюм-ньюмов и прочих, какие мы встречали раньше. И действительно, если странные барабаны из дуплистого ствола, туго перетянутого двумя просушенными на огне кожами куагги, производили адский шум, если паутина, затягивающая небольшую дырочку сбоку, служила для того, чтобы звуки получались надтреснутыми, то инструмент, который Альбер назвал переносным пианино, казался еще необычнее и по виду и по звучанию. Туземцы этой части Южной Африки называют его "маримбо" и пользуются им только в исключительных случаях. Он состоит из двух параллельных брусков, согнутых в полукруг. Поперек на расстоянии сантиметров двадцати один от другого положено пятнадцать деревянных клавишей длиной сантиметров в сорок и шириной от шести до восьми сантиметров каждая. От толщины клавиши зависит высота звука. Под каждой клавишей находится пустая тыква. На ее верхней части сделаны надрезы, так что оба бруска входят в них, как в пазы. И наконец, величине каждой тыквы соответствует тональность звука, который должна дать соответствующая клавиша. Тыква является резонатором, наподобие полого тела наших струнных инструментов. По маримбе бьют двумя маленькими барабанными палочками. Звук она издает мягкий, довольно приятный, и исполнитель нередко достигает виртуозности. Сейчас на маримбе играл музыкант, красная шевелюра которого пылала, как огромный пион. Он закончил свою серенаду головокружительной трелью и сразу перешел к мелодии, в которой Альбер и Александр не без глубокого удивления узнали английский государственный гимн: "God save the queen" ["Господи, храни королеву..." (англ.) - начальные слова английского государственного гимна]. Сешеке слышал эту мелодию от доктора Ливингстона и без всякой церемонии присвоил ее для своего собственного тропического величества. Подданные были обязаны выслушивать ее во всех торжественных случаях. Европейцы едва успели обменяться двумя словами по поводу этой довольно-таки неожиданной музыкальной фантазии, потому что женщины принесли новые напитки и раздавали их в изобилии, как всегда делают чернокожие: они сами всегда рады случаю выпить. Дородность женщин позволяла легко догадаться, что они принадлежат к верхам местной знати. Это были настоящие дамы. Их тонкие руки не знали грубого труда женщин из простого народа. Они носили короткие юбочки из бычьей кожи, которая была, однако, не толще сукна, и небольшие мантильи, переброшенные через плечо. Наряд делал их привлекательными. Руки и ноги, густо смазанные коровьим маслом и блестевшие, как черное дерево, были почти целиком прикрыты множеством браслетов из латуни и слоновой кости. Некоторые напялили на себя такое количество этих украшений, что натерли себе запястья и щиколотки. Но уж такова мода! А мода - что в Африке, что у нас - беспощадно требовательна, и эти наивные жертвы варварской элегантности платили за нее кровью. Неудивительно, что, когда они появились с корзинками байялоа, их встретили одобрительным шепотом. - Как они красивы! Как у них блестит кожа! Как красива кровь на слоновой кости! - шептали восторженные зрители. Женщины шагали тяжелой походкой перекормленных уток. Тропические богини потчевали Александра, и он пил, не моргнув, мутную бурду, которую могли прозвать пивом только люди, измученные жаждой и свободные от предрассудков. Это пойло, приготовляемое из дурасаифи, то есть из сорго, содержит много муки. Оно весьма питательно, но не освежает и приводит к ожирению, которое считается здесь у женского пола верхом элегантности. Однако, чтобы пить это "пиво", нужно иметь крепкую глотку. Альбер и в особенности Жозеф не смогли сдержать гримасу разочарования. - Карай! - пробормотал Жозеф. - Это отруби! Правда, месье Альбер? Отруби и что-то аптечное... - Гм! - буркнул Альбер, у которого рот был полон муки. - Я бы скорей сказал, что это похоже на болтушку из кукурузы и каштана, какую у нас дают животным для откорма. - То-то все эти дамочки похожи на гиппопотамов. "Дамочки" не понимали непочтительных замечаний Жозефа. Одна из них, видя его нерешительность, взяла у него его плетенку и с самой милой бесцеремонностью стала пить из нее. Однако, несмотря на все эти предварительные знаки расположения, Александр лишь с большой осмотрительностью продвигался вперед, к тому месту, где его ждал вождь, окруженный высшими сановниками. Хорошо зная обычаи, он даже испытывал некоторую тревогу, когда заметил, что не возвращается глашатай, несколько времени тому назад ушедший к своему повелителю. Между этим слишком усердным чиновником и его властелином шло долгое совещание, потом начались бесконечные взаимные приветствия и благопожелания. Наконец монарх поднялся, подал знак, взмахнул три раза хвостом шакала, заменявшим ему носовой платок, и издал пронзительный крик, после чего сразу вступили все шумные инструменты оркестра. Александр вздохнул с облегчением и пробормотал: - Наконец-то! Я ужо начал беспокоиться. - Ты опасался предательства? - спросил Альбер. - Да ведь всего можно ждать. Нам-то никакая опасность не грозила, но наших двух полномочных послов могли прогнать или взять в плен. - А теперь? - Теперь им дадут пропуск. - Интересно посмотреть, как выдаются такие документы. - Сейчас увидишь. Вот идет глашатай. Он шагает так, будто ему завязали глаза, а по земле рассыпаны яйца. - За ним следуют двое с корзинами в руках. - Опять эта отвратительная бурда? - Нет. Вероятно, в одной корзине мука из маниоки, а во второй сушеная рыба. Этим как бы дается знать Гэну, что земля и вода отдаются в его распоряжение. - Хорошо. Символ красивый сам по себе. Но пакую реликвию несет так благоговейно наш верховный жрец? - Ах, черт возьми! - обрадованно воскликнул Александр. - Да ведь Сешеке принимает нас, как равных! Если бы прибыла его августейшая кузина, королева Англии, императрица Индии, он не должен был бы оказать ей больших почестей. Смотри! Полума!.. - Эта шкура на палке? - Вот именно, дерзкий молодой человек! Шкура животного, которое здесь считается священным, как в Сиаме - белый слон. Это знамя, это святыня, это реликвия, это главный фетиш! Его выносят только в исключительных случаях, например во время засухи, когда нужно вымолить дождь... - Или во время дождей, когда надо выпросить солнце? - Разумеется. Но это еще не все. Полума обеспечивает удачную охоту, обильную рыбную ловлю, она исцеляет от болезней и приносит победу. - В общем, Полума делает все, что полагается делать фетишу!.. - И обеспечивает полную неприкосновенность счастливому смертному, который держит ее в руках!.. - Если я не ошибаюсь, это просто-напросто обезьянья шкура. - Но обезьяна была черная, как уголь, кроме гривы - чистейшего белого цвета [судя по описаниям доктора Ливингстона, это обезьяна Colobus guereza (прим.авт.)]. Таких обезьян можно видеть только у Матиамво, верховного вождя племени болондов. - Да неужели? - Матиамво является поставщиком всех своих собратьев-царьков и только с большим разбором отпускает им этот талисман из талисманов. - В таком случае, неудивительно, что его несут с таким благоговением... - А Гэн! Посмотри на Гэна! Он весь замер. Он точно онемел! Он преклоняет колено, он бьет земные поклоны!.. Вот он медленно подымается... Объятия!.. - Можно подумать, что его награждают орденом Золотого Руна!.. - Готово! Теперь Полума у него в руках. Теперь нам можно идти смело - мы как дома. Сешеке скорее перебьет все свое племя, но но допустит, чтобы хоть один волос упал с головы наших двух батоков... Придворный глашатай племени макололо, все такой же озабоченный и суетливый, делает знак европейцам остановиться еще на минутку, раньше чем войти в Котлу (резиденцию вождя). Затем он убегает, запирается в одной из хижин и возвращается в совершенно неузнаваемом виде. Он буквально весь увешан фетишами, ожерельями и амулетами, лицо у него вымазано краской индиго, к тому же он успел напялить некое подобие европейского пальто орехового цвета с такими длинными фалдами, что их сзади поддерживает мальчик, подобно пажу, несущему шлейф королевской мантии. - Постой-ка, да ведь это извозчичий плащ! - с изумлением воскликнул Альбер. - Совершенно верно, - подтвердил Александр. - Вероятно, у этого одеяния была довольно странная судьба, раз оно попало сюда. Однако надо признать, оно совсем неплохо выглядит на этом камергере. - Но ведь сукно плотное. Бедняга должен задыхаться!.. - Ничего, он скорее согласится, чтобы с него содрали кожу, чем этот плащ. Внимание! Мы входим в Котлу. У здешних жителей это то же, что форум у римлян и агора у древних греков. Котла занимала площадь около ста квадратных метров и была обнесена забором. Земля прибита, как на току. На противоположных сторонах стоят два роскошных банана с густой листвой, а под каждым из них - небольшое возвышение, нечто вроде эстрады, покрытое шкурами леопардов. На одной эстраде восседает сам Сешеке собственной персоной. На нем клетчатая куртка, какие лет двадцать назад носили букмекеры [букмекер - мелкий маклер на бегах], и юбочка из серой саржи в красную полоску. Брюк нет, но на ногах - огромные ботфорты, впрочем без подошв. Это одеяние дополняется многочисленными стеклянными бусами, футляром от бинокля, висящим через плечо на ремешке, и жестяной трубкой, в каких военные хранили в старину свои отпускные бумаги или подорожные листы. На голове Сешеке носит нечто вроде каски, весьма искусно выложенной из стеклянных бус. В каску воткнут большой пучок страусовых перьев. Короче, это настоящий костюм африканского царька из оперетки. Вблизи эстрады сидят три молодых человека. Каждый держит на плече связку стрел, перед каждым лежит на земле лук. Когда глашатай вводит послов, юноши перерезают тетиву. Едва послы показываются, Сешеке встает, делает знак, и ему приносят золу на широком медном блюде. Сешеке натирает себе золой грудь и руки и передает блюдо европейцам и обоим батокам, которые тоже натирают себе золой грудь и руки. И тут без всяких предупреждений появляются со всех сторон вооруженные до зубов воины. Они заполняют всю Котлу и свирепо кричат, что, по-видимому, имеет целью подчеркнуть могущество Сешеке. Вдоволь накричавшись, воины успокаиваются, все садятся, и начинаются бесконечные спортивные упражнения, а о деле ни слова. Таков обычай: встречи южноафриканских вождей или их представителей имеют ту особенность, что деловая сторона как будто играет самую незначительную роль. Едва сойдясь, они думают только о выпивке, об играх и забавах. Они как дети: еще вчера их разделяла непримиримая вражда, возникшая из-за пустяков, а сегодня они легко ее забывают. Главное - заставить их встретиться, а уж если начались развлечения, то успех переговоров обеспечен, как бы ни был серьезен причиненный ранее ущерб. Зная это, Александр успокоился и стал посвящать в эти причудливые обычаи своих друзей, и те с интересом созерцали картину, которую видели только редкие европейцы. Тут были и примерные боевые схватки, и состязания в беге, в борьбе, в стрельбе, были пантомимы, пляски и разные другие упражнения, в которых эти дети природы большие мастера. Все закончилось необычайной пляской самого Сешеке. Ему принесли огромную тыкву, выкрашенную в белый цвет, на которой незатейливые художники нарисовали как сумели черной краской нос, глаза, рот и уши. Монарх надел этот уродливый сосуд на голову, а туловище втиснул в некое подобие бочки, сплетенной из гибких ветвей. Наружу торчали только руки и ноги. Бочка тоже была размалевана белой и черной красками, кроме того, она была увешана бычьими хвостами и страусовыми перьями. Ее также украшала положенная наискось широкая полоса красной саржи. Воины построились в ряд и затянули монотонную песню, сопровождая ее хлопаньем в ладоши. Сешеке стал шагах в тридцати от них и начал необыкновенное представление: он разыгрывал разъяренного дикого зверя - прыгал, размахивал руками, скакал, а восторженные аплодисменты лишь усиливали его хореографическое рвение. Так продолжалось добрых полчаса. Наконец монарх выбился из сил. Он скрылся, но мгновенно снова вернулся в своем обычном одеянии. - Вот уж действительно, - сказал Альбер, - ничего подобного я и во сне не видал. Нужно покинуть наши цивилизованные страны и приехать в Африку, чтобы увидеть такое необыкновенное зрелище. - Я но разделяю твоего мнения, - ответил Александр своим обычным насмешливым тоном. - У нас во Франции на светских вечерах и на провинциальных танцульках современные Терпсихоры тоже выкидывают немало штучек. - Ты смеешься! - Нисколько. Вспомни наши светские котильоны, когда танцоры надевают ослиные головы, свиные рыла и еще многое другое и вертятся не менее глупо, чем этот почтенный макололо, но несравненно менее ловко. - Пожалуй, это верно. - Заметь, кроме того, что здесь на таких торжествах тоже подается шампанское. - Шампанское? Здесь? Ну, знаешь, это было бы уж чересчур неожиданно!.. - А ты слышишь, как оно стреляет? Ты видишь, как оно пенится в бокалах из тыквы? Не бойся, попробуй! Здесь нет химии, это вино не боится никакого анализа. На, пей! Мальчик поднес Александру бутылочку, представлявшую собой не что иное, как колено бамбука. Пробка вылетела с треском. - Великолепное вино! Не уступает Редереру! - воскликнул Альбер. - Слушай, ты, я вижу, все здесь знаешь! Расскажи, как оно приготовляется. - Редерер, Клико или Монтебелло [фамилии фабрикантов прославленных марок шампанского] - можешь называть его как хочешь, но приготовляется оно просто-напросто из плодов местной пальмы, которую жители называют "пальмира". Однако, давай потише - наступает важная минута. Сешеке изрядно выпил и уселся на своей эстраде, покрытой леопардовыми шкурами. Глашатай пригласил европейцев и обоих батоков занять места на втором возвышении, а затем, когда все уселись и воцарялась тишина, он произнес длинную хвалебную речь в честь своего господина и его доблестной армии. Потом он рассказал о победах, какие племя макололо одержало над своими врагами, о прибытии белых людей, прибавил, что все хотят жить в мире, и закончил в следующих выражениях: - Белые люди добры, у них честные сердца. У макололо добрые сердца. Сешеке никогда никому не сделал зла. Раз белый вождь - Друг Сешеке и Магопо, пусть батоки и макололо объединятся как братья. Я все сказал. Затем он принес железную лопатку, довольно искусно выкованную местными кузнецами, и стал копать глубокую яму. Сешеке спустился со своего высокого сиденья и медленно, с достоинством подошел к ней. Он взял связку копий, обломал наконечники и молча бросил их в яму. Поднялся Гэн, тоже подошел к яме и бросил в нее порох, пули и нож, которые ему дал Александр. Глашатай засыпал яму, воткнул в нее зеленую ветку, по данную Гэном, и воскликнул: - Скорее порох, пули и ножи вырастут на этом дерево, чем будет нарушена дружба, которая отныне связывает батоков и макололо. Его листья скорей обратятся в пики и наконечники, чем батоки станут врагами макололо. Тут Сешеке протянул руку Гэну прижал его к груди и на звал своим сыном. Во время этой трогательной церемонии, когда в столь полной мере осуществлялись все желания европейцев, Александр, которому высокий рост позволял видеть все, что происходило далеко по ту сторону забора, окружавшего Котлу, заметил нечто такое, что вызвало у него удивление. Несколько человек из племени макололо бежали со всех ног и кричали от ужаса, потому что приближалось черное войско, предводительствуемое человеком, в котором нетрудно было узнать европейца. Намерения наступавших были явно враждебны, и Александр поделился своей тревогой с Альбером и Жозефом. - Недурное завершение мирных переговоров! - воскликнул Александр. - Это идут батоки! Сейчас тут такое начнется!.. Нельзя этого допустить! Надо поспешить к ним предупредить непоправимую катастрофу!. 12 Одиссея Сэма Смита. - Опасная профессия. - Вор с причудами. - История с лошадью, - Охота за Сэмом Смитом. - Из огня да в полымя. - Засада. - Африканские воины. - Реванш Сэма Смита. - Магопо и батоки. - Смит использует свое сходство с Александром. - Смерть макололо!.. С некоторого времени Сэма Смита преследовали неудачи. Читатель уже знает, что бандит был вынужден покинуть Австралию: длинный ряд преступлений, от которых он ждал обогащения, принес ему только громкую, но опасную славу. В Южную Африку он приехал в надежде, что здесь промышлять будет легче. Сначала счастье как будто ему улыбнулось. В Нью-Раше, Олд-де-Бирсе и Нельсонс-Фонтейне искатели алмазов были так напуганы его смелостью, что он легко смог обложить их данью, и они платили беспрекословно. Но вскоре это им надоело. Надоела и беспомощность полиции, которая никак не могла положить конец подвигам неуловимого негодяя. Они решили, что надо защищаться самим, и организовали своего рода союз для борьбы с разбоем. Тогда первым делом прекратили свою деятельность мелкие жулики, потому что на приисках ввели грозный суд Линча и стали без разговоров вешать не только виновных, но и подозреваемых. Правда, тут и там на мимозах болтались несколько ни в чем не повинных, это верно, но урок не пропал даром, и пошатнувшаяся нравственность укрепилась очень быстро. Сэму Смиту удавалось обходить сети, расставленные ему на каждом шагу, но для этого уже требовалась исключительная осторожность, и нападать он мог только на людей совершенно одиноких. Между тем Сэм Смит был не только смельчак, но еще и человек с причудами. И когда обстоятельства низвели его до положения простого грабителя с большой дороги, он потускнел, он утратил блеск, который сделал его имя легендарным в Австралии. Вместо того чтобы вести широкую жизнь, о которой он всегда мечтал, вместо того чтобы повсюду находить сообщников среди людей с податливой совестью, которым он щедро расточал награбленные деньги, вместо того чтобы быть разбойником пышным и оригинальным, внушающим страх и восхищение, он принужден был влачить жалкое существование, лишенное величия и надежды. Поэтому он решил оставить слишком хорошо охраняемые прииски и поискать места поспокойней. Его старая звезда снова засверкала, когда были найдены алмазные россыпи на правом берегу Замбези, против водопада Виктория. Ему удалось совершить несколько набегов и скрыть в весьма укромном местечке чудесную добычу, которую он рассчитывал продать либо в Кейптауне, либо даже в Европе, а затем забросить дела и окончательно уйти на покой. Он встретил на алмазных приисках несколько человек, с которыми имел дело еще в Австралии. Они не отделались от ужаса, который он им внушал раньше, и безропотно дали себя ограбить. Но другие, узнав об этом, ругали их и издевались над ними. Чтобы как-нибудь оправдать свое ротозейство, ограбленные стали раздувать страшную славу бандита. Они сами быстро восстановили его престиж, и Сэм Смит мог извлекать из него выгоду. Но не суждено ему было торжествовать слишком долго. На прииске Виктория - так называлось новое месторождение - искатели слишком уж обозлились на человека, который держал их всех в страхе. Они тоже объединились, как их товарищи на юге, и решили покончить с ним, и поскорей. Доступ в Алмазный край снова оказался закрыт для Сэма Смита, и он положительно не знал, куда ему еще податься. Читатель помнит, что его последней проделкой было ограбление Жозефа, у которого он отнял двадцать тысяч франков, принадлежавших Александру. Дельце было прибыльное, но не опасное, если принять во внимание состояние здоровья каталонца. Если бы не это, все кончилось бы иначе. Напомним также попытку Сэма Смита ограбить его преподобие и мастера Виля. Напасть на миссионера, который сам оказался бандитом, и потребовать кошелек у полицейского, который не имел ни гроша, было не только верхом неудачи, но и насмешкой судьбы. Однако Сэм Смит не питал никакой злобы к виновникам своего двойного провала. Этот чудак имел обыкновение, хорошенько обобрав кого-нибудь, оставить кое-что и самой жертве - пусть человек не теряет возможности продолжать работу. Когда же он натыкался на людей, которые сами были в нужде, он охотно кормил их, а иной раз отсчитывал им довольно круглые суммы. У полицейского, как и у лжемиссионера, не было ни гроша. Не имея возможности подать им свою обычную милостыню, он только осведомился, чем мог бы им быть полезен. Его преподобие просил доставить их на Садовый Остров. А Смит, который уже несколько дней шатался в окрестностях водопада, обратил внимание на Александра, который то появлялся, то исчезал. Смит заметил также, где Александр прячет свою пирогу. В случае опасности это утлое суденышко могло помочь грабителю переправиться на другой берег, ибо коня он потерял и был вынужден ходить пешком, а когда удастся найти нового четвероногого друга - неизвестно. В Австралии, где на каждой "станции" можно купить сотню и даже тысячу лошадей, Сэму Смиту не пришлось бы долго бить ноги о камни. В Австралии всякий умеет увести лошадь; но на берегах Замбези лошади встречаются крайне редко. Так что Сэм Смит охотно переправил обоих путников на островок и оставил их там. Однако это их желание уединиться показалось ему странным. Возвращаясь с Садового Острова, он заметил Александра, Альбера и Жозефа, которые сломи голову удирали от разъяренной толпы. "Как бы мне пригодилась эта лошадка! - подумал Смит, скрывавшийся за выступом скалы, когда увидел гигантского коня, на котором скакал Александр. - Ах, да ведь это хозяин пироги! Отлично! Он бежит со своими дружками к реке... Туда, где должна была бы находиться пирога... Но ее там нет, дорогие мои! Если им нужна лодка, то мне нужна лошадь... Расскажу им какую-нибудь небылицу... Они слишком торопятся и разбираться не станут". И действительно, мошенник с обычной своей самоуверенностью разыграл комедию, которую мы описали в конце третьей главы, и получил лошадь Корнелиса. Сидя верхом на этом несравненном скакуне, который мог не бояться никакой погони, Смит еще решил потешиться над преследователями: те приняли его за Александра и попытались, но тщетно, отрезать ему путь к отступлению. Спустя несколько минут он увидел следы фургона, который увозил Клааса и двух женщин, и нашел книгу, содержавшую полный отчаяния призыв госпожи де Вильрож. Преследователи были сбиты с толку сначала исчезновением трех европейцев, а потом и маневром Смита. Но вскоре они опомнились. В краале еще были и другие лошади. Оседлать их было делом одной минуты, и тотчас началась бешеная погоня. Ею руководили Питер и Корнелис. По следам беглеца несся целый эскадрон. Питер и Корнелис были уверены, что имеют дело со своим врагом, и поклялись взять его живым или мертвым. А в их устах такая угроза не была пустым бахвальством, они были способны на все. Эти забияки и драчуны могли бы преследовать свою жертву хоть до самого Кейптауна. А у Смита был, по-видимому, один из его удачных дней. Разбойник даже не подозревал, какая гроза собралась над его головой в тот момент, когда Клаас оказал ему такой грубый прием. Но тут он услышал крики: - Смерть Сэму Смиту! Смерть грабителю! Он сообразил, насколько серьезно его положение, дал шпоры коню и полетел в сторону леса, который начинался километрах в двух к югу. Преследователи боялись, что беглец скроется, и сразу удвоили свои усилия, понукая своих лошадей голосом я шпорами. Погоня вскоре приняла такой характер, что всякий европейский любитель бегов и скачек пришел бы в восхищение. И в самом деле: если наши современные спортсмены находят нечто притягательное в том, чтобы гнаться за животным, которое уже еле дышит и вот-вот будет взято, то как же должна быть захватывающа охота на человека! Скачка с препятствиями и повешение у финиша! Как истый англичанин, у которого бьется сердце от одних только слов "Ипсом" и "Нью-Маркет" [ипподромы в Англии], Сэм Смит почти совершенно забыл, что в данном случае он находится на положении дичи и что ему нельзя дать себя обогнать, иначе к столбу финиша действительно будет прилажена намыленная веревка. Он наслаждался скачкой, как знаток и любитель. - Гип-гип, ура! - кричал он, покусывая рыжеватые усы, покуда разъяренные охотники, которые его преследовали, вопили: - Смерть! Смерть!.. Большая лошадь, умело ведомая всадником, еще была в полной силе, и Смит должен был вот-вот достичь леса. Еще несколько секунд - и он был бы вне опасности. Он ужо перескочил через полосу низкорослого кустарника, как вдруг - резкий бросок, и всадник едва не вылетел из седла. Понимая, что лошадь, давно привыкшая ко всяким случайностям, вряд ли станет нервничать без причины, Сэм не стал ее наказывать, что было бы с его стороны непростительной ошибкой... Он ее огладил, успокоил и старался добром сломить ее упорство. Напрасный труд! Лошадь уперлась всеми четырьмя йогами, опустила голову и стала храпеть и фыркать. Исступленные крики преследователей приближались. Смиту показалось, что его подстерегает новая опасность, и так как он не знал, какая именно, то она казалась особенно грозной. Однако хладнокровие не покидало его. Он зарядил карабин и уже собрался соскочить на землю, чтобы посмотреть, чего испугалась лошадь, когда кусты, на которые она уставилась, медленно раздвинулись и перед удивленными глазами беглеца предстал чернокожий, вооруженный луком, стрелами и большой связкой копий. Затем раздвинулся соседний куст, затем следующий, затем еще один, и потрясенный бандит увидел, что из зарослей выходит целый отряд вооруженных до зубов африканцев численностью в триста - четыреста человек. Какая-то фантасмагория! Удивление Смита было особенно велико еще и вследствие того, что сама местность, казалось, исключала возможность устроить здесь засаду или укрытие. Смит был человек искушенный, он видал виды, он умел на примятой траве заметить еле уловимый след антилопы, но ему и в голову не приходило, что здесь укрывается столь многочисленное войско. Чтобы обнаружить черных воинов, нужен был инстинкт лошади, которую прежний владелец приучил к охоте за беглыми рабами. Сворачивать в сторону было поздно, потому что воины быстро сманеврировали, и всякая возможность отступления была для Смита отрезана. Все делалось в полном молчании. Смит был не робкого десятка, но и он затрясся, когда увидел быстрые движения этих людей, это множество пик, эти бесстрастные лица, глаза словно из белого фарфора, сверкающие зубы. - Ну, вот я и попался! - пробормотал он с философским спокойствием. - Это было неизбежно. Либо меня повесят одни, либо меня съедят другие, - но я человек конченый. Однако добрая веревка все-таки лучше, чем тот вид смерти, который мне предложат негры. Быть повешенным еще куда ни шло... С этим порядочный человек может примириться... если у него не остается ничего иного... А вот, например, быть разорванным на куски, быть погребенным в чужих желудках и сойти в эту могилу вместе с гарниром из сладкого батата, - нет, это конец недостойный. Итак, сдаемся! - Смерть! Смерть! - рычали приближавшиеся искатели алмазов. - Вот, джентльмены! Вот! - воскликнул Смит и быстро повернул коня. Но один из чернокожих, в котором нетрудно было узнать вождя, потому что на нем была пожарная каска и красный мундир английского генерала, поднял на пике связку шакальных хвостов и стал громко кричать. Отряд снялся, как один человек, с четкостью движений, которая могла бы порадовать любого сержанта-инструктора королевской шотландской гвардии. Действуя с быстротой мысли, чернокожие бросились к бандиту, построились перед ним в два ряда, сделали полуоборот, и преследователи Сэма Смита увидели перед собой ощетинившиеся грозные пики. Не понимая, что происходит, Смит оказался в центре каре, рядом с вождем, который не переставал потрясать своим знаменем и в глазах которого не видно было ничего людоедского... - Слезай с коня, - сказал он наконец на ломаном английском языке. Приглашение было тем более своевременным, что, сидя на этом апокалипсическом коне, Смит был намного выше своих спасителей, счастливого вмешательства которых он все-таки никак понять не мог. Приглашение было своевременным еще и потому, что в тот же миг прогремел выстрел, и всадник свалился с седла, ругаясь так, как умеют ругаться только матросы, да и то в минуту ярости. - Ну, ничего! - ворчал он, легко поднимаясь и вытирая кровь с лица. - Эти подлецы отстрелили мне кусок уха!.. Но они дорого заплатят за такое повреждение моей физиономии. Не успел он закончить, как выстрелы затрещали уже со всех сторон; впрочем, их единственным результатом был густой дым и оглушительный шум. Смит смеялся, слыша, как свистят пули. - Эти дураки, - сказал он в сторону, - еще разгорячены скачкой. Они даже не сочли нужным спешиться. К тому же стреляют они, прости господи, как бакалейщики. Ну-ка, покажем им, что может сделать хорошее ружье в хороших руках. Он быстро вскинул свою двустволку и выстрелил из обоих стволов. Два человека сразу упали. Вопль бешенства сопровождал это падение. Черные ответили продолжительным победным воем и стали забрасывать нападавших копьями. Но тут вождь издал пронзительный свист, который для воинов был сигналом к отступлению. Отряд медленно и в полном порядке отступил в самую гущу зарослей. Неожиданный поворот судьбы привел Смита в хорошее настроение, он снова стал ощущать радость жизни со всем опьянением человека, который чудом спасся от веревки и от вертела. Он еще не мог объяснить самому себе, почему именно освободители бросились между ним и его врагами, и ожидал, что скоро все объяснится. А пока что он расстреливал своих преследователей, как уток, со всем умением заправского охотника. А преследователи по вполне понятной причине не решались углубляться в заросли. Беспощадно истыканные стрелами и копьями, израненные пулями, они были вынуждены начать отступление, которое закончилось бегством. Негритянский вождь, счастливый этим успехом пыжился и вертелся в своем пунцовом мундире и в пожарной каске, по-видимому ожидая, что европеец скажет ему что-нибудь приятное. А Смит догадывался, что обязан своей жизнью какому-то недоразумению. Он молча стоял под перекрестными взглядами своих освободителей и не знал, как быть. - Что же это, - сказал наконец вождь черной когорты, - белый уже не узнает батоков? Неужели он забыл своего друга Магопо, вождя воинов с Замбези? А Магопо хорошо помнит белого, который спас ему жизнь, застрелив слона. Магопо держит свою память в своих глазах и в своем сердце, ибо благодарность - добродетель черных людей. Смит почувствовал, что спасти его может только смелость. За то время, что он слонялся по лесам и долинам, разбойник успел достаточно освоиться с разными наречиями, чтобы понять все, что сказал вождь. "Похоже, - подумал он, - что я ухлопал слона и спас этого доброго человека от смерти. Не будем углубляться в лишние подробности и не будем многословны". - Да, вождь, - сказал он, - я тебя узнаю, ибо я сохранил о тебе воспоминание как о человеке неустрашимом и добром. Тебе угодно вспомнить, что я спас тебе жизнь - что ж, благодарю за это. Но недостойно белого человека напоминать об услуге, которую он оказал. К тому же ты вполне меня вознаградил, и я - твой должник. Магопо - великий воин, а батоки - храбрецы. Этот набор общих фраз был встречен рокотом одобрения. Батоки утвердились в уверенности, что перед ними Александр. Они не подозревали, что имеют дело с его двойником. Впрочем, Магопо, сам того не подозревая, простодушно подсказывал ему ответы на все свои вопросы. Любой выпутался бы из затруднения. А Смиту не понадобилось слишком много времени, чтобы сообразить, что его принимают за Александра. Несколько слов, вырвавшихся у мастера Виля и у его преподобия во время переправы на Садовый Остров, помогли ему разыгрывать роль своего двойника. Его могли бы выдать только голос и английский акцент, но в этом африканцы не очень разбирались. Так что Магопо, обрадовавшись неожиданному прибытию своего друга, белого вождя, стал посвящать его в события, которые произошли с тех пор, как он поспешно отступил перед макололо. Он рассказал о бегстве батоков: о том, как они скитались по мрачным и безлюдным местам выше водопада; о том, как они не хотели отдаляться от островка, посещаемого баримами, и о том, что на этом островке хранятся запасы камней, так высоко ценимых белыми людьми и которыми черные люди пользуются для обработки жерновов. Тут Сэм Смит начал прозревать. Он уже тоже слышал легенду о несметных сокровищах кафрских королей. Теперь он сообразил, что счастливая звезда свела его с хранителем тайны. Он сумел, однако, сдержаться и подавить охватившее его волнение. - Ах да, камни для обработки жерновов, - сказал он равнодушно и непринужденно. - В обмен на те, которые я тебе уже дал, ты обещал мне прислать огненную воду белых людей, - напомнил Магопо с жадностью. "Ах, вот как? - подумал бандит. - По-видимому, француз, за которого он меня принимает, торгует спиртными напитками..." - Ты скоро получишь все, что оставили мои предки... - Что нужно сделать для этого? - спросил Смит с поспешностью, которая никак не вязалась с его показным равнодушием. - Надо, чтобы баримы были благосклонны и чтобы макололо ушли с нашей земли. Мой сын Гэн сейчас отправится на Мози-оа-Тунья. Его сопровождает Хорс, сын моего брата. Они знают священные слова, которые надо произнести перед Мотсе-оа-Баримос. Молитва юных вождей будет приятна божествам реки. А что касается макололо... - Да мы их просто-напросто прогоним! - резко перебил Сэм Смит. - Их много, и они страшны... - Но батоки - самые храбрые воины среди бечуанов. Разве они не обратили только что в бегство белых воинов, у которых были ружья и лошади? Если батоки смогли побить белых, то уж никакое черное племя не сможет им противостоять. - Это верно, - признал Магопо, пораженный очевидной правильностью этого суждения. - Однако надо было бы, чтобы ты вступил в наши ряды и убивал макололо из ружья, как ты только что убивал белых людей. - Конечно. Именно так я и намерен поступить. - А ты знаешь, что Дауд запрещал белым людям пользоваться оружием против черных людей? - Это верно. Но когда черные люди бьются за правое дело, как, например, батоки, когда жестокие люди, как макололо, хотят их истребить, белые люди должны прийти им на помощь... Идем, вождь. Не бойся ничего! Дауд будет охранять нас и пошлет нам победу. - Спасибо! Ты храбр. Мы выступим завтра же, и мы победим... "А я заберу сокровища кафрских королей", - сказал про себя Сэм Смит. 13 Крепость на колесах. - Приток Замбези. - Тропический пейзаж. - Флора и фауна Южной Африки. - Птица-полицейский. - Ткачи и секретари. - Птица-кузнец. - Человек наводит панику. - Неудобный соперник. - Два парламентера. - Между своими. - Перемирие. - Мучительное ожидание. Тяжелый фургон, в котором путешествовали две молодые женщины и Клаас, остановился в нескольких сотнях метров от Замбези, на берегу небольшой речушки, которая перед впадением в гигантский поток образует лиман. Журча, бежит прозрачная вода между скалами, оставляя на них клочья перламутровой пены. Речушка неглу